Текст книги "Роман с ключом (СИ)"

Автор книги: Ginger_Elle

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 16 страниц)

      – Нет, я имел в виду знакомых, развлечения... Понимаете, я собираюсь писать книгу... Роман. У меня не получалось заняться этим, хотя идеи были давно. Мне кажется, атмосфера вашего дома подойдёт идеально. Только не подумайте, – поспешил добавить Ред, – что я буду занят только своим романом. Я ни в коем случае не стану пренебрегать своими обязанностями, а писать буду по вечерам и в выходные.

      Арден усмехнулся:

      – Только не подумайте, что сможете использовать знакомство со мной.

      – Нет-нет! Разумеется... Конечно, это было бы большой честью для меня, если бы ваше издательство опубликовало мою работу, я очень высокого мнения о выборе книг для печати, но я не рассчитываю на подобное... на какое-то содействие с вашей стороны.

      – Вот и отлично, – заключил Арден, посмотрев на Реда как-то иначе, оценивающе и немного подозрительно.

      – Уже одно то, что я окажусь в том же месте, где были написаны романы леди де Вер, многое значит для меня.

      Арден кивнул. Он не был удивлён словами Реда: у Виктории де Вер было огромное количество поклонников не только среди детей, но и среди взрослых. Сюжет её последней книги, тетралогии «Старшие зеркала Ангрима», вращался вокруг политических интриг и был наполнен весьма сложными расчётами, когда герои пытались восстановить полную картину происходящего из обрывков или же решали, как им поступить в той или иной ситуации. До сих пор велись споры, является ли книга подходящей для подросткового чтения или это всё же история для взрослых.

      Спустя неделю после разговора с Арденом Реду пришло письмо от Алистера Мура: мистера Редверса Смита приглашали на работу в Каверли.

      Ред быстро уладил свои дела с «Лифлетом», взяв там шестинедельный отпуск: он рассчитывал вернуться из Каверли через месяц – он или что-то откопает сразу, или ему вообще ничего не суждено откопать – отнёс два чахлых цветка соседке, собрал небольшую дорожную сумку и уложил в кофр свою любимицу, своё сокровище, «Леттеру 22», недавно купленную на смену довоенной ещё пишущей машинке.

      Идея с писательством казалась Реду отменной: он может вечерами записывать то, что узнал за день, может печатать на машинке статью про Ардена для отсылки в газету или журнал – и никому это не покажется подозрительным.

      Поезд всё ещё шёл по бесконечным пригородам Лондона, но Ред Смит был мыслями уже там, где окажется спустя две пересадки и пятнадцать часов.

***

      Маленькая железнодорожная платформа Госкинс-Энд, на которой Ред вышел, в темноте выглядела иначе, чем Ред её помнил по предыдущему приезду. Тогда его поезд прибыл днём, и деревушка показалась пыльноватой, малолюдной, но уютной и приветливой. Сейчас он сошёл далеко от маленького зданьица вокзала – будка служителя и навес, и лишь увидев в темноте слабый свет пары фонарей, побрёл в ту сторону.

      Кофр от печатной машинки был на редкость неудобной для переноски штуковиной: нести его можно было лишь перед собой, уперев в грудь или живот; если же держаться за приделанную сверху ручку, кофр бил по ноге, а углы не позволяли удобно подхватить его под мышку.

      Ред тащился по дорожке вдоль рельсов, перехватывая кофр и сумку то так, то эдак и надеясь, что посланная из Каверли машина его всё же ждёт. Глаза быстро привыкли к темноте, но Ред всё равно не видел ничего, кроме очертаний вокзала и синеватых бликов света на отполированных тысячами колёс рельсах, да ещё мутно светился серп луны. Ред чуть не вскрикнул, когда из темноты к нему шагнула тёмная и высокая фигура.

      – А, вот и вы, Смит! – прозвучал едва ли не над ухом чистый и молодой голос Алистера Мура. – Чёртова темень! Хоть глаз выколи... Как добрались?

      – Добрый вечер, мистер Мур. В дороге всё хорошо, только вот тут...

      Алистер Мур, судя по всему, не собирался помогать ему с багажом: он был секретарём Ардена, а Ред всего лишь прислугой с некоторыми привилегиями. Словно для того, чтобы у Реда не возникло никаких заблуждений об иерархии в доме, Мур пояснил:

      – У Билли сегодня выходной, обычно со станции подвозит он, а Бойлу не доверяют садиться за руль в темноте. Что-то с глазами... – Мур разгладил аккуратные рыжеватые усы. – На свету всё прекрасно, ни одну пылинку не пропустит, но в темноте зрение подводит.

      – Простите, – Ред решил сразу начать с выяснения, кто есть кто в доме, – а Бойл... это... – он запыхтел, в очередной раз перекидывая кофр в другую руку.

      – Это ваш начальник, – пояснил Мур и усмехнулся: – Лет пятьдесят назад он был бы дворецким. Мистер Бойл – старший над прислугой.

      – Он много лет служит в доме?

      – Я думаю, года три или четыре.

      Они наконец добрались до станции, и Мур в свете фонаря разглядел кофр:

      – Это у вас что? Печатная машинка?

      – Да, она, – Ред последовал за свернувшим куда-то во тьму Муром. – Я упоминал, я начинающий писатель. Возможно, меня будет лучше поселить подальше от остальных, чтобы я не досаждал им шумом.

      – Это решите с Бойлом, – отмахнулся Мур. – Но зря вы её сюда везли. В доме машинок не менее пяти. Некоторые остались ещё от леди Виктории.

      – Не уверен, что мне позволили бы... Тем более, если это машинки, за которыми работала Виктория де Вер.

      Когда они обогнули здание вокзала, Ред увидел машину, стоявшую с зажженными фарами.

      – Разумеется, вам позволили бы. Мистер Арден в этом отношении довольно... демократичен.

      Ред запомнил эту характеристику, как и оговорку «в этом отношении»: судя по всему, в других отношениях Арден демократичностью не отличался.

      Мур открыл дверцу багажника: и Ред, пока укладывал туда свой скудный, но неудобный в переноске скарб, спросил:

      – А мистер Арден, ему сложно угодить?

      Мур сверкнул нагловатыми глазами:

      – А вам как показалось?

      – Я очень мало с ним говорил, но я слышал о нём. Мне он показался человеком несколько эксцентричным, так что я не знаю, чего ожидать.

      Во взгляде Алистера Мура появилось нечто надменно-покровительственное:

      – У него есть особые требования, иногда ему бывает трудно угодить, но работать на него – одно удовольствие. Главное – не суйте нос куда не следует, Смит, вот этого он жутко не любит.

      – Я даже не думал! – Ред постарался напустить на себя смиренный вид, который, по его мнению, должен был быть у начинающего безработного писателя.

***

      Комната, которую выделили Реду на первом этаже пристройки, где жила прислуга, освещалась плохо, и он сразу подумал, что ему потребуется настольная лампа. Стол в тесной комнатке, слава богу, был, как и широкая кровать с коваными спинками, высокий старинный шкаф, пара стульев и умывальник с узким зеркалом для бритья. Окно было маленьким и закрывалось решёткой.

      На обыденно современной кухне с покрытыми голубым пластиком шкафами и лампами дневного света на потолке Реда накормили ужином: дали кусок холодного мяса и жареную картошку. Он, признаться, ожидал увидеть совсем другую кухню – такую, которая подобала бы Каверли с его залами для приёмов, портретной галереей, знаменитой библиотекой и оранжереей.

      Бойл, уже почти совсем седой мужчина лет пятидесяти, коротконогий, зато с внушительным торсом, понял, почему Ред так удивлённо осматривает кухню.

      – Сделали два года назад. Главная кухня – потом можете посмотреть, если будет время, – осталась как есть. Но там всё очень устарело, мы ей не пользуемся. Открываем, когда бывают экскурсии.

      Получалось, всего лишь три раза в год...

      Ред пробормотал что-то про то, что безумно рад оказаться в таком доме и что в подобных особняках он никогда не бывал раньше.

      Он до сих пор не мог поверить в происходящее. Всё оказалось просто, как дважды два. Так не могло быть: словно ему стоило лишь захотеть, чтобы оказаться в Каверли, рядом с Филипом Арденом.

______________________

      [1] До 1970 года совершеннолетие в Великобритании наступало в двадцать один год.

Муза Редверса Смита

      21 августа 196... года

      Ред достал из пачки два листа бумаги, проложил между ними лист копирки и заправил всё в печатную машинку.

      Он выставил «Леттеру» на стол в ночь приезда, но пока не садился за неё ни разу: не было времени. Вечером, после того, как приползал в свою комнату, он падал на кровать и засыпал, даже не сполоснув вспотевшее лицо и не почистив зубы.

      Прислуги в поместье, если не считать Мура, было шесть человек: Моррис готовил, Билли занимался лошадями, двором и гаражом, Бойл выдавал всем распоряжения, вёл счета и следил за порядком в доме, Ред был у него в помощниках и в основном занимался уборкой. На его счастье, большинство комнат в доме были закрыты и туда никто не входил месяцами – даже для уборки, а в те, что перед открытием для посетителей требовалось привести в надлежащий вид, в нужный момент запускалась целая толпа уборщиков из специальной компании.

      В коттедже возле ворот жил садовник Хибберт с женой. Миссис Хибберт работала в доме: мыла посуду на кухне и убиралась в комнатах.

      Время от времени Ред помогал Хибберту в саду или же Бойл придумывал ему новые задания, например, забрать бельё из прачечной в Госкинс-Энде, или отдать письма на почту в Лоули, или даже отвезти мистера Ардена на прогулку. Тот раз в неделю ездил к морю – дорога на машине занимала час – и там около трёх часов просто бродил по пляжу. Место было пустынное, только в стороне Ред заметил привязанные вдоль старого посеревшего мола рыбацкие лодочки, но выглядели они так неухоженно, что, возможно, на них уже давно никто не выходил в море.

      Ред остался ждать в машине, но иногда выходил и смотрел на Ардена с верха невысокого обрыва. Пару раз Ред терял его из виду: на Ардене были светлые парусиновые брюки и молочного цвета хлопчатобумажный свитер; в такой одежде на фоне белого песка он был почти не виден, когда уходил далеко. Только волосы темнели.

      Арден, что на той встрече в Лондоне, что в Каверли, в своей унылой и консервативной тёмной одежде, с бледным лицом и зачёсанными назад волосами, упорно напоминал Реду персонажей старых немых фильмов, контрастно чёрно-белый, худой, аккуратный, волосок к волоску. Сегодня он показался другим, чуть более живым, менее похожим на запершегося в башне безумца.

      После прогулки они поехали в прибрежный городок, где Арден пообедал в маленьком ресторанчике. Судя по объявлениям у входа, подавали там одних только крабов и устриц. Ред снова остался в машине, достал приготовленный заранее сэндвич с огурцом и начал жевать.

      А ведь Арден приглашал его с собой... Ред предпочёл отказаться: возможно, это была своего рода проверка – уж больно странно это выглядело. Но соблазн был велик: оказаться с Арденом за одним столом, разговориться... Конечно, он бы не услышал от него ничего важного, но сам факт сближения многое значил. Тем не менее Ред отказался от приглашения. Он решил не рисковать понапрасну и дождаться того дня, когда Мур уедет в отпуск: вот тогда он будет выполнять часть его обязанностей и ему представится шанс начать сближение не столь фамильярным способом.

      По дороге назад Арден поинтересовался, как Реду понравилось море. Ред удивлённо обернулся и ответил, что море показалось красивым, но не умиротворяющим, как это обычно бывает.

      – Умиротворяющим... – повторил Арден. – Какой интересный выбор слова. Как ваш роман?

      – Не написал ни строчки, – Ред стиснул руками руль.

      – Не приходит муза?

      Ред посмотрел на Ардена в зеркало: нет, его злая и жестокая муза сидела сейчас позади, она была неотступна и питала его ненавистью уже два года как.

      – Мистер Бойл её отпугивает.

      – То есть не даёт вам передышки?

      – Я жду выходного дня.

      – Удачи.

      Выходной наконец наступил. Ред крутанул валик, чтобы оставить побольше места для будущего заголовка: его он придумать пока не смог – и начал печатать.

      Первый лист он извёл зря, в конце концов вышвырнув в мусорное ведро, но через секунду опомнился, вытащил оттуда и сжёг над пламенем спички. Он не мог поймать стиль, который подходил бы к той статье, которую думал написать. Он пробовал разные: стиль «Сити Ивнинг Пост» казался чересчур бедным на эмоции, умаляющим значение происходящего; стиль «Лифлета» всё безбожно опошлял и делал недостойным внимания и доверия; стиль, в котором писались интервью с аристократами и знаменитостями, отдавал фальшью и с первых же строк диссонировал с тем, о чём Ред собирался поведать.

      Ред заправил машинку по новой. Он долго смотрел на чистый лист, не печатая, а просто прокручивая в голове фразы, и внезапно – возможно, это было влиянием места, в котором он находился, – он понял, что хочет написать так, как писала бы Виктория де Вер очередную свою сказочно-детективную повесть.

      Некоторые предложения, а может, и целые абзацы из её книг он знал наизусть. Он зачитывался ими в детстве и в юности и, даже будучи взрослым, иногда вспоминал, с каким восторгом проглатывал главу за главой. Теперь он уже мог оценивать её книги иначе: судить о языке, об оригинальности сюжетных ходов, но об этом ему не хотелось думать. Главным в её книгах были история и герои, совершенно невероятные герои. В детстве, когда он долго не читал про них, Ред начинал скучать по ним, как по настоящим друзьям, и приходилось снова просить мать отвести его в библиотеку: о покупке собственных книг речи не шло, жили они, конечно, не впроголодь, но бедно, как почти все в послевоенные годы. Библиотека при школе была плохой, новые книги в неё почти не поступали, и Реду каждый раз приходилось долго уговаривать мать, чтобы она вместе с ним пошла в другую. По прямой до неё было пятнадцать минут ходу, а на велосипеде и того быстрее, но на этой прямой находились огромные зерновые склады, те самые, где работал бухгалтером отец. На второй или третий день упрашиваний мать соглашалась, и Ред по дороге едва ли не молился, чтобы не все книги Виктории де Вер были разобраны.

      Реду казалось волнующим даже само её имя. Он думал, что она тысячу раз была права, когда решила издаваться с одной только девичьей фамилией; полная, де Вер-Торрингтон, теряла всякую магию. Громоздкая фамилия мужа прицеплялась к её звучному имени, как слизняк.

      Ред, начиная статью, не надеялся точно воспроизвести изящный, полный неожиданных метафор и сравнений, но одновременно ясный, кристально-чистый слог леди де Вер. Её книги напоминали Реду гобелены: тысячи крошечных стежков, каждый из которых был совершенен, но словно бы незаметен, приобретая значимость и смысл лишь как часть общей картины. Да, он не мог писать так – да статьи так и не писали, но он нашёл чем вдохновиться.

      «Эту историю, которая по своей запутанности может сравниться лишь с книгами Виктории де Вер, невозможно рассказать, не обратившись к биографии самой знаменитой писательницы.

      В послевоенные годы леди де Вер-Торрингтон встретилась с дальними родственниками мужа, Арденами, о существовании которых раньше даже не подозревала. Леди де Вер тогда уже была знаменита, а её легендарная серия про братьев Мидсаммер завершена. Семейство Арденов состояло всего из двух человек: Анны Арден и её сына Филипа. Его отец погиб во время налёта люфтваффе, а мать, работавшая в военном госпитале, именно там и заразилась туберкулёзом.

      Если можно верить слухам, Ардены не обращались за помощью к своим более состоятельным родственникам: о Филипе якобы упомянула в письме поклонница Виктории де Вер. На письма читателей отвечали секретари издательства, передавая леди Виктории лишь некоторые, и в этом можно увидеть очередное вмешательство судьбы: то письмо не сочли очередными измышлениями поклонников. У леди Виктории было огромное количество родственников, в том числе небогатых, и сейчас мы, наверное, никогда уже не узнаем, что заставило её написать своей читательнице с просьбой указать адрес Арденов. Хотя, возможно, вся эта история – сплошная выдумка, и Анна Арден напрямую попросила леди Викторию о помощи.

      Судьба до того момента юному Филипу отнюдь не благоволила. Три последних года войны он провёл без родителей в эвакуации, но когда вернулся к матери, то их почти сразу же постигла новая беда: обнаружившийся туберкулёз и потеря работы. Наверняка явление леди де Вер показалось ему сказкой, примерно такой же, в какой очутился Кейт Мидсаммер. В послевоенные годы жизнь даже состоятельных и знаменитых людей не была лёгкой, но она вряд ли была сравнима с теми тяготами, что довелось испытать Арденам».

      Перечитав написанное, Ред почесал в затылке.

      Не то.

      И дело было не в том, что стиль хромал и нимало не напоминал Викторию де Вер, а в том, что он не хотел, чтобы это звучало так... Филип Арден невольно начинал вызывать сочувствие. Кто не пожалеет сиротку, лишившегося отца и уже теряющего мать? А Реду было нужно совсем иное: Арден должен был казаться человеком, едва не с колыбели высчитывающим и умеющим войти в доверие, притворившись невинным агнцем. Арден должен был вызывать у читателей никак не сострадание, а ту гадливость, что сам Ред испытывал к Найджелу Торрингтону. Странно, но чувства по отношению к Ардену были другими. Это было однозначное неприятие, но иное по сути, без ощущения гадливости. Когда он пусть и немного, но узнал Ардена лично, представление о нём начало сильно меняться, парадоксальным образом становясь всё более и более неопределённым. Об Ардене однозначно можно было сказать лишь одно: он слегка не от мира сего. Большую часть времени он просиживал в кабинете или библиотеке, в гости к себе почти никого не приглашал, а сам куда-то ездил исключительно редко, предпочитая решать дела в переписке или по телефону. Затворническая, ограниченная жизнь плохо сочеталась с расчётливостью и умением втереться в доверие, которые Ред так старательно Ардену приписывал.

      Ред решил продолжать: пусть пишется, как пишется, потом он всё подправит.

      «Тайны начинаются с самого начала: вопреки встреченному мной во многих статьях мнению, что леди Виктория взяла опекунство над Филипом Арденом после смерти его матери, найденные мной архивные документы говорят о другом: в мае 194... года, когда Филип появился в поместье Каверли, Анна Арден была жива».

      Далее Ред, сверяясь со своими записками и несколькими черновиками будущего газетного материала, изложил всё то, что он узнал о процедуре получения Викторией де Вер опекунства над Арденом ещё при жизни его матери. Ясно было, что мать была так тяжело больна, что не могла заниматься ребёнком и опасалась его заразить, но Ред не сумел сдержаться и не забросить наживку – намекнуть на удивительную готовность семилетнего мальчика расстаться с матерью после того, как появилась возможность жить в поместье Торрингтонов.

      После этого он перешёл к следующему герою истории: Николасу Фицджеральду Альфреду Эдуарду Торрингтону. Пожалуй, в этой пьесе Колин был единственным персонажем, который вызывал у Реда безоговорочную симпатию.

      «Когда Арден поселился в Каверли, там уже жил один мальчик, пятнадцатилетний Колин Торрингтон, родной сын леди Виктории. Большую часть года он находился в Итоне, но, когда вернулся на очередные каникулы, обнаружил, что комната соседняя с его отдана Филипу Ардену».

      Ред не знал наверняка, какая именно комната была отдана в доме Ардену, но, как он успел понять, в доме было лишь две детских и находились они через стенку друг от друга.

      «Несомненно, живущему вдали от дома мальчику показалось, что мать нашла ему замену. Каким бы умным, рассудительным и сердечным юношей Колин ни был, над ним с детства и, более того, с рождения висела мрачная тень смерти».

      Ред хмыкнул: наверное, он слегка перебарщивал. Он исправил «висела» на «нависала». Чуть лучше.

      Он в очередной раз попробовал представить, каково это – с детства знать, что твоя жизнь не будет такой, как у других, что она будет короткой и под конец мучительной. Как меняет человека чувство обречённости? И думал ли Колин, что болезнь настигнет его столь быстро?

      У Колина было всё: ум, обаяние, красота, положение в обществе, деньги, умение завоёвывать друзей и женщин. Наверное, из такой жизни уходить ещё страшнее.

      Ред решил не заострять внимание на том, что Колин в студенческие годы вёл весьма разгульную жизнь и чудом вывернулся из нескольких крупных скандалов, но, в конце концов, так было со многими студентами. На выдающегося негодяя Колин совсем не тянул. И Ред считал, что кое-какие грешки, как и невоздержанность, были ему во многом простительны. Когда он думал о Колине Торрингтоне, то вспоминал об одном латиноамериканском авторе, статья о котором была опубликована в университетском журнале, где Ред работал после Норфолка. В его семье по наследству от отца к сыну передавались слабое зрение и слепота, и этот человек читал как одержимый, стараясь до того момента, как лишится зрения, прочесть и запомнить всё, написанное человечеством. Наверное, Колин, зная, что скоро станет недвижим, точно так же пытался успеть сделать и попробовать всё, прожить полную жизнь за несколько лет... Отсюда были его попойки, поездки на боксёрские, петушиные и собачьи бои в Ист-Энд, ночные заплывы в водоёме Сэнфорд-Пул, лихачества за рулём и безумные гонки на яхтах.

      «Несмотря на то, что был единственным и горячо любимым ребёнком, Колин вовсе не рос избалованным бездельником, он был одним из лучших учеников что в Итоне, что в Тринити-колледже, и у его бывших соучеников и преподавателей остались о нём самые добрые воспоминания. Как и его отца в своё время, Колина ждало блестящее будущее и яркая, содержательная жизнь, даже если она была бы недолгой».

      Ред порылся в папке с заметками и перебрал несколько покрытых крючками стенографической записи листков. У него не хватило времени расшифровать и перепечатать записи своих разговоров, и сейчас приходилось подолгу сидеть над каждым. Просматривать стенограммы по диагонали у Реда не получалось.

      Пока он возился с интервью, в голову пришла мысль, что нужно бы в начале статьи дать описание Каверли. Сейчас, когда он пробыл в поместье уже неделю, оно больше не казалось ему таинственным и особенным – обыкновенный большой дом, немного запущенный, как и сад; и Ред постарался воскресить те чувства, что испытал, когда увидел Каверли впервые.

      Год назад ему пришлось идти сюда из Лоули пешком. Дни были очень длинными, и в шесть вечера темнеть и не думало, но, когда он подошёл к главным воротам, солнечный свет потускнел и на ясное прежде небо наползла вереница сизых облаков. Они были плотными, но не сплошными, и было видно, как в разрывы льётся жёлтый лучистый свет.

      Решетчатые, с позолоченными навершиями в виде копий ворота были заперты, а высокая каменная ограда тянулась в обе стороны. Там, где створки ворот смыкались, кованое кружево вздымалось вверх, поддерживая герб Торрингтонов. Золотой восстающий лев на зелёном щите. Позолота пошла тёмными пятнами, а зелёной краски то ли не было никогда, то ли она стёрлась – Ред просто помнил герб по описаниям. По бокам от ворот на каменных столбах сидели каменные же бык с человеческой головой и лев, щитодержцы Торрингтонов. Усаженный так, как сидят собаки, бык смотрелся неестественно и жутковато, напоминая уродливую насмешливую горгулью.

      Ред потому так внимательно рассматривал ворота, что смотреть больше было не на что: от ворот по тёмному парку шла узкая аллея, и в конце два ряда деревьев смыкались, так и не показав дом, хотя в деревне говорили, что его от ворот видно. Дело наверняка было в наступающих сумерках.

      Ред долго стоял за воротами в тишине, нарушаемой лишь пересвистом каких-то птиц. Даже ветра не было.

      И вдруг солнце, прорвавшись через зазор в облаках, осветило дальний конец аллеи, показав серую каменную стену и полыхнув жёлтым в окнах. Это длилось не дольше минуты, а потом всё снова погасло, погрузившись в ещё более густую темень.

      Ред поёжился: ему не было страшно, его не мучили недобрые предчувствия – ему просто стало невероятно одиноко. Хотелось броситься отсюда бегом и нестись по лесу, пока не покажутся рассыпанные по пологому склону холма дома Лоули.

      Кто знает, каким впервые этот дом увидел Филип Арден, как он провёл тут первую ночь, в комнате, за окнами которой качались высокие деревья парка...

      Когда Ред проходил по нему, он начинал понимать, откуда взялись те прекрасные и мрачные картины, которые рисовала Виктория де Вер в своих книгах.

      Ему вдруг захотелось ещё раз увидеть детскую комнату. Пару минут он сомневался: его могли увидеть и поинтересоваться, почему он в свой выходной бродит по дому, но Ред сомневался, что с кем-то случайно столкнётся. Дом был слишком большим для живших в нём шестерых человек, даже если прибавить к ним прибывшего вчера гостя, Найджела Торрингтона.

      Это было до смешного печально: Ред собирался раскопать его историю, находился буквально в двух шагах от него, но так ни разу и не увидел. Видел он лишь дорогущую машину, на которой тот прикатил, «Ягуар И»: она стояла в гараже, и Билли стирал с неё пыль. Еду сэру Найджелу что в комнаты, что в столовую подавал Бойл, на прогулку (в отличие от с утра пораньше ушедшего в парк Ардена) Торрингтон не выходил...

      Ред вынул бумагу из машинки и убрал под рубашки в шкаф. Он не думал, что в его комнату кто-то войдёт, но предосторожность не могла быть лишней. По крайней мере у двоих кроме него самого были ключи от этой комнаты.

      Он проскользнул мимо коридора к кухне, отметив, что там слышны голоса и Морриса, и Бойла. У Алистера Мура сегодня был выходной. Оставался Билли, но он не ходил по комнатам в главном доме. Хозяин и гость тоже, скорее всего, сейчас беседовали в библиотеке или бильярдной.

      Ред сжал в ладони лежавшие в кармане ключи. На колечке их было два. Один, с пятью зубчиками, открывал дверь в его комнату; второй, с тремя зубчиками, с десяток других комнат в доме.

      – Это мастер-ключ от всех гостевых спален и части общих комнат, – пояснил Бойл, когда выдавал его. – Так что когда я пошлю вас для уборки в одну из них, вам не нужно будет просить ключи.

      Как Ред понял, комнаты, в которых хранилось нечто ценное, вроде картин, серебра или дорогого фарфора, отпирались другим мастер-ключом, который Бойл держал при себе, а когда нужно было отправить туда Реда, он выдавал ему ключ от строго определённой комнаты, а не от всех. Также, Бойл сразу предупредил, у него был мастер-ключ от всех комнат прислуги:

      – Не обижайтесь, Смит, скорее всего, я никогда не войду в вашу комнату без вашего на то разрешения, однако правила дома таковы, что я могу это сделать при необходимости. Но за четыре года здесь такая необходимость ни разу не возникла.

      – А есть у вас ключ от всех дверей в этом доме? – с невинным видом спросил Ред.

      – Только у мистера Ардена, – чуть обиженно ответил Бойл.

      Ред уже открыл рот, чтобы спросить, в какие комнаты Бойл не мог попасть, но побоялся показаться чрезмерно любопытным. Он всё равно это выяснит: он уже знал, что ключи от кабинета Ардена были только у Мура, а от спальни Ардена даже у него не было. Арден сам говорил, когда там пора прибраться, и приглашал Бойла.

      Пару дней назад Бойл отправил Реда навести порядок в детской:

      – Мы поддерживаем её в чистоте. Она небольшая, это несложно, а во время экскурсий её больше всего и смотрят.

      Ред в своё время сам пробовал попасть в Каверли на экскурсию, но, разузнав, как обстоят дела, бросил затею как неосуществимую. Дом открывался для публики лишь трижды в год: по одному дню в пасхальные и летние каникулы и двадцать третьего сентября, в день рождения леди Виктории. Посетителей приглашалось немного и предпочтение отдавалось детям и организованным группам из школ; взрослому туда можно было попасть лишь в качестве сопровождающего либо в случае, когда не будет желающих детей. В туристическом бюро в Госкинс-Энде Реду сразу сказали, что для того, чтобы увидеть дом, с которого было списано поместье Мидсаммеров, даже школьным классам приходится стоять в очереди по два года, и они вообще не помнят случая, чтобы в Каверли на экскурсию попал взрослый без ребёнка.

      Но Ред всё равно туда попал, и не в окружении галдящей толпы. Он увидел комнату Колина своими глазами, стоял там один, без всяких экскурсоводов и бархатных шнуров, и осторожно прикасался к его вещам...

      Комната близнецов Мидсаммеров не была точной копией этой хотя бы потому, что кровать тут была одна. Но выглядела она точь-в-точь как одинаковые кровати Кейта и Теренса. Деревянные столбики с бронзовыми шишечками, частые прутья и роспись с несущимися по морю кораблями на высокой, массивной боковине. Разве что травянисто-голубой цвет, в который были выкрашены кровати, всегда представлялся Реду более темным, но на деле он оказался водянистым и блеклым.

      Многое другое, насколько Ред помнил, тоже повторялось: вид из окна, шёлковые шторы с китайским рисунком, настоящий крутящийся штурвал, закреплённый перед окном, две люстры с подвесками из цветного хрусталя, которые дрожали, если дёрнуть посильнее заедающую оконную раму, парта в углу, камин с полкой из жёлтого мрамора, шкаф с игрушками, кресло-качалка у двери, ковёр со странным геометрическим орнаментом, привезённый отцом Колина из поездки по колониям.

      Не было только второй кровати и второй парты. То место, где должна была бы стоять кровать Теренса, занимал большой стол с замком и целой армией игрушечных солдатиков. Стол, как это устраивают в музеях, был накрыт стеклянным куполом.

      Ред осмотрел всю комнату, подумал, что будь он двенадцатилетним поклонником серии книг про братьев Мидсаммеров, то пришёл бы в восторг, оказавшись здесь. Но забывать, зачем он сюда пришёл, тоже не стоило. Ред покосился на принесённые вёдра и тряпки.

      Он открыл окна, протёр пыль, пропылесосил ковёр и начал его скатывать. Он был лёгким и мягким, на ощупь напоминавшим войлок. Ред катил его от окна к двери и, когда дошёл до уровня стола с солдатиками, замер.

      На полу чернело большое, фута три в диаметре пятно. Ред склонился над ним, потрогал обгоревшие кусочки паркета. Дощечки в самом центре были то ли заменены, то ли шпонированы – они были светлыми. Но большая часть круга так и хранила следы лизавшего его пламени: паркет был дубовым, и Ред догадывался, что даже пламени было не так уж просто разрушить плотную древесину.