Текст книги "Зёрна и плевелы (СИ)"

Автор книги: Гайя-А

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 14 страниц)

Закрыть собой его, Тегоана, бесчисленные портреты. Злость мгновенно улетучилась, уступив место растерянности.

С прямой спиной, не глядя на Тегги, Варини принялся убирать наброски с пола. Тегги смотрел на него сверху вниз, впервые теряясь, не зная, что сказать, а главное, как.

– Какой же ты идиот, – брякнул он, наконец, присаживаясь на корточки и пытаясь заглянуть Марси в глаза, – ну идиот же.

– Сам знаю. Уходи, ты собирался.

– Как я уйду теперь, а?

Сухой, воспаленный взгляд был ему ответом. Короткий, полный безответного, безнадежного, давнего чувства. Тегоана шатнуло в сторону, он подскочил, нервно зашагал по студии.

– Почему? – созрел, наконец, главный вопрос, Тегги запустил пальцы в волосы, растрепал свою и без того патлатую голову, оперся о стол, – почему я? Что во мне не так?

Мартсуэль, наконец, поднялся, бережно сложил наброски на стол, затем, подумав, переложил их в ящик секретера. Плеснул себе вина из графина, не поворачиваясь. Молчание между ними можно было резать ножом и продавать как яд от насекомых.

– Не так что-то во мне, – тихо ответил Марси, наконец, вздыхая, подходя ближе и подавая Тегги второй бокал, – ненавидеть разрешаю. Можешь начинать.

И неожиданно напряжение злости легко и незаметно – как цвета в палитре перетекают один в другой – сменилось на напряжение другого рода. Прогнать его теперь было нечем.

– Не могу ненавидеть, – также понизил голос Тегги, завороженно глядя на льющееся в бокал вино.

И то, что он все еще стоял на своем месте, а нож его оставался в ножнах, пока Марси придвинулся ближе, сделало ненужными любые слова.

– Это неправильно, – все еще отворачиваясь, сказал Тегоан сдавленно, – неправильно этого хотеть. Я никогда этого не хотел.

Он не договорил «с тобой не хотел», дыхание перехватило – и Варини оказался еще ближе, струящиеся пряди его волос упали ему на плечи, мазнули коротко по лицу и защекотали шею, а горячие влажные губы коснулись век, носа, впадинки над губой, губ. И Тегги сдал следующую позицию, потому что ни одна женщина его так не целовала, как это делал сейчас лучший друг.

Бокалы покатились по полу, один за другим.

Марси целовался умело, но без излишнего напора. Утешая, лаская и дразня одновременно. Смело, без оглядки на прошлое, без надежды на будущее, без притворства. А гладкие пальцы проскользнули – когда? почему Тегоан не заметил? – за пояс, и оказались там, на старом шраме под пупком.

Замедлился, втянул воздух – защекотало у самого кончика уха, и пробежала щекотка дрожи по шее вниз, по груди, запуталась где-то между ребер, заметалась вместе с сердцем.

– Марси!

Вышло почти жалобно.

– Марси, я никогда…

– Я знаю.

– Откуда?

Глаза их встретились, и Тегоан опустошенно осознал, что Марси улыбается, так, как давно не делал этого.

– Я знаю, потому что ты не умеешь хранить секреты, – выговорил Варини, легко пробегаясь пальцами по шраму, – ты бы обязательно поделился.

– Не стал бы я, – заворчал, сглатывая, Тегги, стараясь отрешиться от прикосновений настойчивых пальцев друга.

И Марси разубеждать его не стал. Только придвинулся ближе, осторожно, словно стараясь не напугать, и поцеловал снова. И снова Тегги ответил ему – уже смелее, любопытство брало верх, и рождалось – стыдно! – возбуждение.

Стыд, смущение, неловкость – настоящий первый раз. Никогда прежде его не трогал так мужчина. И сильные мужские пальцы не сжимали его член, который твердел и наливался кровью – от чего становилось еще более стыдно. И страшно. Это же не кто-то, это Марси – вот шрамики на указательном и безымянном, которые едва не отрубили однажды в бою, чувствуются и напоминают.

– Позволишь мне? – а голос незнакомый, никак не Мартсуэль Варини говорит, не он это, его похоть. Тегги дернулся было в сторону, но решимость его ослабла, и он лишь отвернулся. Варини прижался лбом к его спине, и горячо зашептал страшные и одновременно сладкие слова, не делая пауз даже чтобы вздохнуть:

– Постой, не отворачивайся от меня сейчас, прошу, ты не знаешь, как это больно: смотреть и не быть в силах хотя бы дотронуться. Постой, не уходи, не оставляй меня, не отказывай…

– Ты так меня хочешь? – задохнувшись очередным страстным поцелуем с привкусом слез, удивился Тегоан.

– Я… тебя…

И Тегги сдался – но лишь для того, чтобы не слышать самого пугающего слова, беззвучно родившегося на губах друга.

– Только свет погаси, – успел он попросить, некстати краснея.

Темнота обступила их недостаточно плотно, и в ней Тегоан безуспешно ловил детали, из которых пытался соткать общую картину: вздрагивающие губы Марси, его льняные, серебром искрящиеся в неверном свете луны волосы, прозрачные штрихи волос на животе, и там, ниже…

– Как с женщиной – со мной не будет, – вскинулся Тегги и услышал сдавленный смех:

– Ты не всерьез!

– Очень смешно.

Губы у Марси были горячие. Отказать, когда тебя так целуют? Так – обещая немыслимую ласку, о которой просто не могут знать женщины, а если знают, то только шлюхи… и Тегоан сдался, когда тонкие пальцы Варини скользнули ниже, а рот накрыл член влажным жаром.

Смотрел распахнутыми глазами перед собой, не видя, но чувствуя возбуждение Марси и его страсть, которой в свете дня было не разглядеть. Тегги вплел пальцы в волосы друга на затылке, вжал его крепче в себя, как будто тот мог отстраниться.

Этот момент больше не повторится. И если можно его продлить – то пусть продлится.

Он не сдержал сладкого стона, когда Марси нажал чуть сильнее, чем следовало, и чертовы мурашки побежали от копчика по спине к шее, вздыбили волосы на нем, разбежались по затылку и колюче осели где-то на макушке и висках.

– Марси!

Слезы почти брызнули у него из глаз, когда он рывком отстранил друга от себя.

– Я больше не могу, – задыхаясь, прошептал Тегоан. Варини лукаво улыбнулся, глядя на него снизу вверх.

– Я знаю, – сказал он, облизывая темные блестящие губы, – и я хочу, чтобы ты кончил. Хочу знать тебя на вкус.

Тегги отвернулся, не в силах смотреть Варини в лицо. Тот поднялся к нему и обхватил его лицо руками. Ладони его были сухими и холодными. А возможно, это Тегоан так горел.

– Хороший мой, – прошептал Мартсуэль, невесомо касаясь виска друга поцелуем, – хочу, чтобы тебе было приятно. Я все тот же. Посмотри на меня. Это я.

Как баба, с омерзением подумал о себе Тегги. Точно, как будто он – робкая девица, которую соблазняет настойчивый ухажер, и хочется как-то сохранить остатки самолюбия и мнимого целомудрия, отказывая ему на первые тысячу предложений, чтобы на тысячепервое отдаться.

Злость на себя быстро уступила место смеси страсти и жгучей обиды и ревности. Тегоан и сам не понял, как оказался сверху, как схватил Марси за волосы – удивившись их мягкости и текучей гладкости, и как опрокинул его лицом вниз на кушетку. Шелковое домашнее платье стекло к его ногам, к нему присоединилась рубашка и штаны Мартсуэля, обнажив узкие бедра и гладкую, персиковым пушком покрытую кожу…

Очнулся Тегги только, когда под ним Марси всхлипнул совсем уж как-то не по-мужски.

Едва не спросил, не слишком ли больно, но потом одернул себя, борясь с желанием поцеловать в плечо или шею – на которой часто, как трепещущая бабочка, пойманная на иглу, билась тонкая жилка.

Но Варини только подался бедрами назад, насаживаясь сам. Тегоан задохнулся от того, каким одуряюще тесным, податливо хрупким и одновременно незнакомо сильным было тело под ним.

Он увидел красоту Марси совершенно иначе в эту странную, долгую минуту. Увидел, как взмокла мускулистая гибкая спина, как встали дыбом редкие светлые волоски на бедрах, а сам Марси – закрыл глаза, тяжело задышал и едва слышно застонал, когда Тегоан, осмелев, сжал в горсть его яйца и легко потянул.

Двигаться самому и повторять этот маневр было трудно. И Тегги оставил эту идею. Предпочел забыть обо всем, отдаться чистому ощущению. А оно говорило, что вокруг его члена теплая теснота, и приятно проникать в нее снова и снова. Входить резче и сильнее, придерживая Марси за шею, за плечи, вовсе переставая придерживать. С упоением брать его, слушая высокие стоны, чуть ли не хнычущие мольбы – бесстыдные, откровенные:

– Возьми еще, прошу, возьми больше, да, так, возьми до конца…

Он совсем не хотел останавливаться так скоро. И все же излился почти сразу же, как только кончил Марси – содрогаясь и сладко задыхаясь, шепча какую-то чушь, которую обычно шептали женщины, что-то такое, от чего хотелось остаться в них глубже, как можно глубже…

– Полегчало? – спросил лишь тихо, приникая лбом к его плечу и обнимая, как всегда раньше это делал. Марси потерся о его голову щекой.

– А тебе?

Слаженный тихий смех согрел комнату, темноту, весь все еще зимний Нэреин.

Тегги пытался отдышаться, с неудовольствием отмечая мокрые ресницы Варини и следы от ногтей на ладонях.

– Надо было с тобой переспать, чтобы ты прекратил на меня дуться? – потянулся Марси, будто бы не замечая, что Тегоан по-прежнему обнимает его, сопя в шею.

– Я не дулся.

– Ты ревновал. Я не слепой.

– Не ревновал я, – пробурчал Тегги, отпуская Варини, наконец, но не спеша отодвигаться, – но спать с этим солдафоном?

– И я буду делать это и дальше. А ты будешь трахать своих куртизанок, разве нет?

Мартсуэль встал, прошелся по своему кабинету, накинул на плечи халат, налил в бокал еще вина. Тегоан с жалостью видел знакомое преображение: друг снова уходил в себя. Но теперь знал причину.

– Если бы я любил… кого-то вообще, то любил бы тебя, Марси. Ну, ты понимаешь, в каком смысле я это говорю.

– «Если бы». Смею надеяться.

– Марси! Спорить или драться с тобой сейчас я не буду.

«А стоило бы», некстати посетила шальная мысль, услужливо заработало воображение, рисующее одна другой соблазнительнее картины. Об этом же подумал явно и Варини, потому что снова по-мальчишески открыто улыбнулся.

– Если хочешь, я уступлю тебе кровать, а сам пойду к Эльмини.

– Я храплю громче, ты не помешаешь, – зевнул Тегги, уже поворачиваясь на бок и готовый сдаться навалившейся усталости. Марси лег рядом. Едва появившийся призрак отчуждения исчез. Тегоан чувствовал, как легко друг гладит его по спине и плечам – прикасается, будто бы желая запомнить очертания тела.

«Он всегда был неплохим скульптором».

Осторожно, борясь с собой, Тегоан заставил себя подумать о том, как они смотрятся вместе. Сейчас смотрятся. Какой видится Мартсуэлю его смугловатая кожа. Каково это – целовать так, как он сейчас целует, эти щекотные места под лопатками. Сминать ягодицы, покрытые курчавым черным волосом – асурская кровь дала о себе знать, грудь у Тегги тоже была заросшей, как и ноги, и даже руки, в отличие от того же Варини.

Теплое гибкое тело прильнувшего к нему сзади друга заставляло думать вовсе не о сне. Но Тегги упрямо сжал зубы и закрыл глаза. Если придется, он пролежит без движения до утра. Долго ждать не пришлось.

Уже засыпая, он услышал, как Марси уходит. И совсем во сне ощутил легкий поцелуй в затылок сзади, хотя не мог потом сказать точно, не примерещилось ли это ему.

========== Контуры и Планы ==========

Любое сопротивление, восстание или мятеж начинаются с малого.

Слухи подпитывают их. Нэреин-на-Велде не был чужд привычке сплетничать. В последние тревожные дни слухи плодились, как саранча, и разлетались по городу с той же скоростью.

За две недели Нэреин был отравлен самыми разными слухами. Кто-то говорил, что королева скончалась, так и не доносив плод до положенного срока, а от народа это скрывают. Кто-то клялся, что государь уже продал вольный город союзникам с севера, а кто-то уверял, что отдал платой за колдовство, что помогло бы ему завести, наконец, наследника. Помимо этих, распространялись вполне традиционные опасения о грядущих войнах, чумных морах, голоде, повышении цен.

И все же, больше всего жители Нэреина-на-Велде опасались ввода войск. Словно не понимая, что бунтуя, лишь приближают это событие, они с удвоенной силой принялись громить все подряд, что находилось не на их собственной улице.

Особенно доставалось обителям тех бедолаг, что существовали за счет казны: госпиталю «Палаты Призрения», храмовой библиотеке, портовой таможне и нескольким ведомствам, вроде невинного Ведомства Урожаями. Что вполне укладывалось в парадоксы восстаний.

Восемнадцать дней не стихали волнения в городе, но затем внезапно прекратились.

– Я придерживаюсь мысли, что эта волна схлынула, чтобы затем превратиться в цунами. Вы слышали, что такое цунами, Эдель? Вряд ли, если никогда не жили у моря. Иногда, непредсказуемо, из моря рождается волна, высотой – как несколько крепостных стен одна на другой. Она идет на сушу, снося все на своем пути, и обрушивается на побережье. Верующие говорят, это гнев Божий. Ученые уверяют, что каким-то образом эти волны свяязаны с изменениями в недрах, будто бы землетрясения, блуждающие звезды или засушливые годы предвещают цунами. Тегоан! Вы меня не слышите?

Тегги очнулся от своих раздумий. Гиссамин с опасным недобрым прищуром практически навис над ним.

– Я, простите, господин… я что-то… не в себе.

– Я заметил. И вы не пьяны – что уже больше двух недель меня беспокоит.

– То, что я трезв? Если желаете, я немедля напьюсь, милорд.

Но даже дерзости художнику приходилось из себя вытаскивать, словно клещами.

– Вы, возможно, больны. Я могу посоветовать хорошего врача. Если это не тот сифилис, что поражает мозг, минуя тело, излечение могу практически гарантировать, – ленд-лорд вздохнул, – не забудьте, я жду еще две ваших картины. И не смейте говорить, что завтра закончите работу. Вы ее еще не начинали. Что способно вас вдохновить?

«Твоя племянница», едва не выдал Тегоан одну из двух причин своего скорбного положения. Ко второй причине ему предстояло вечером вернуться, поскольку он все еще жил у Варини дома.

С самого утра после близости с Марси, о которой он пытался изо всех сил забыть и перед собой сделать вид, что ее не было, жизнь дала крен в сторону, которой Тегги опасался больше всего. Он не мог больше писать. Он не хотел. Мир разом будто бы померк, превратился в серые смазанные пятна, одно другого скучнее. Вместо многочасвых прогулок по Нэреину без ясной цели, просто чтобы смотреть и чувствовать город, Тегоан по полдня проводил в постели, едва выползал из нее к обеду, неприкаянной тенью слонялся по галереям дома Варини, то тут, то там мешаясь всем под ногами, интересовался для вида хозяйством – и снова возвращался в постель.

Где оставался один до утра, полночи не в состоянии уснуть.

Марси его избегал, чему Тегги был несказанно рад.

– Вы поссорились? – спросила Эльмини своего гостя, проводив мужа на его ежедневные тренировки, – он сам на себя не похож. И ты ведешь себя странно, Эдель.

– Творческий разлад, – отговорился Тегги, и вознамерился поговорить со своим другом. Непременно. Когда-нибудь.

Приободрился он лишь однажды – когда на пороге дома Варини появился собственной персоной мастер-лорд Оттьяр, раздраженный и высокомерно-вежливый. Принять его пришлось лично Эльмини, но Тегоан не мог оставить супругу Мартсуэля на растерзание. Ради такого случая он даже расчесался и оделся, как подобает.

Судя по взглядам мастер-лорда, в доме у Варини он был впервые. Сейчас воевода сам на себя не был похож, по крайней мере, таким его Тегоан никогда не видел раньше.

Ни следа не осталось от развязного, полного презрения ко всему миру воителя, пресытившегося и уставшего от пресыщения. Застегнутый на все пуговицы, осанистый, Оттьяр мог позировать для гравюр-иллюстраций в проповедях о пользах добродетели. Причесанный, даже, скорее, прилизанный волосок к волоску, он смотрелся аристократом.

«Лицемерная сволочь». И тем не менее Тегоан не мог отказать себе в удовольствии подойти к воеводе и приветствовать его. Тем более, что чувствовал определенную долю превосходства.

«Я спал с ним, ясно? Он – мой, он был моим, моим и останется, а ты любись с ножнами, ублюдок».

Оттьяр натянуто улыбнулся.

– Буду признателен, если вы вернете эти метательные ножи господину Варини. Завтра утром, если не сегодня ночью, мы покидаем город.

– Что же вы сами не вернете их? – Тегги поймал себя на том, что закрывает собой хозяйку дома, но назад не отступил. Оттьяр смерил его снисходительным взором. Затем, прикинув что-то и решив, что художник недостоин соперничества, взглянул на Эльмини через плечо Эделя с неожиданной теплотой.

– Был чрезвычайно рад встрече с вами, леди. Мастер.

«Расстались, значит. И где тогда пропадает Марси?».

***

– Твой воевода-мужлан покинул город, – с этими словами заявился Тегоан в студию к Мартсуэлю, едва тот появился, наконец, дома.

В отличие от него, Марси творческий кризис не коснулся, и он уже замер у мольберта с очередным наброском в руках.

– Я знаю, – глянув на друга, кивнул Варини, – Старшины отзывают отряды.

Эта новость заставила Тегоана немного выплыть из переживаний личного характера.

– Куда? На север?

– Нет. На восток. Закрыть войскам королевских армий дороги, не вступая в бой.

– А если они все-таки войдут? Вернутся отряды?

– Откуда мне знать? – пожал плечами Мартсуэль, закрепляя холст на мольберте.

Тегоан сел на тахту.

– Ты не думал вывезти семью из города? Хотя бы на время.

– Думаю, разумнее будет оставаться здесь, – хмыкнул Варини, – если Туригутта появится, начнут они с предместий, город задержит их. И у нас всегда будет Велда, ты не забыл?

Что верно, то верно. Чего Тегоан никогда до конца понять так и не мог, так это пристрастия сулов, суламитов и их ближайших родственников к речным путешествиям. Велда предоставляла для этого обширные возможности, и у каждой семьи почти была лодка, а то и не одна. Только жителям далеких окраин следовало беспокоиться о своем будущем. Имея в доступности хотя бы один канал, горожане могли покинуть дома в любое время.

Оплакивать будущее стоило лишь торговцам, чьи товары находились на суше. Мартсуэль, получавший доход с деревенских угодий и воинское жалованье, мог не опасаться.

«То-то он такой веселый, когда тут жизнь рушится».

– Значит, все в порядке, ты не беспокоишься ни о чем, и у тебя новый любовник. Я пошел.

– Тегги!

– Руки убери. Я все понял.

– Тегги, прекрати. Ты из-за этого не говоришь со мной?

– Руки!

Как так вышло, что Марси получил от него удар по лицу, Тегоан потом и сам понять не мог. Простое прикосновение к плечу того не стоило. С размаха, влепить пощечину лучшему другу! Да еще и оставить след от царапнувшего кольца. Сплюнув, Марси зло оглядел Тегги исподлобья.

– Если бы я не знал, что ты забросил тренировки, то вызвал бы тебя. И у тебя не было бы шансов.

– «Если бы».

Сказав это, Тегги не сразу понял, что именно самого Варини и процитировал. И Марси расхохотался. Утер выступившие слезы тыльной стороной ладони, улыбался все шире, пока сконфуженный Тегоан отворачивался.

– Вызвал бы, – продолжил, по-особому улыбаясь, Марси, подходя ближе и зная, что теперь его не оттолкнут, – и с легкостью уложил на лопатки. Или, – тут он усмехнулся с особым блеском в глазах, – ты предпочел бы… по-другому?

Тегоан задохнулся возмущенной бранью. Все еще смеясь, Марси, лукаво оглянувшись, не спеша покинул студию. Сил у Тегги достало только на то, чтобы крикнуть вслед:

– Я тебе припомню!

– Я не сомневаюсь, – донеслось в ответ.

***

Не в последнюю очередь в пику Марси Тегоан выбрался из дома и отправился в «Розочки». Идти туда вовсе не хотелось, но нужно было поговорить хоть с кем-то. Ярида не была особо ценной собеседницей, но слушательница из нее получалась отменная.

Однако у самых «Розочек» его встретили вселяющие в душу каждого горожанина ужас погребальные носилки. Рядом на корточках сидел сумрачный дворник, он же разнорабочий борделя, и щелкал семечки.

– Надо чего? – нелюбезно поинтересовался он у художника.

– Я к Яри, пустишь? – предувствуя неминуемую развязку, спросил Тегоан. Ожидаемый ответ все же заставил вздрогнуть его сердце:

– Умерла. Вчера вечером. Сегодня провожаем…

Что побудило Тегги подняться наверх и взглянуть на куртизанку в последний раз, он не знал и сам.

Дом цветов смолк. Здесь смерть была чуждой гостьей, хотя и приходила нередко. Но в домах, где торговали усладами и весельем, о безвременной кончине хотелось думать и говорить меньше всего. И тем не менее, век куртизанок был чаще всего короток. Если не болезнь, то пьяная ссора, ревность, вооруженная клинком, вино или дурман уносили жизни продажных женщин. О том, что случалось с ними после, говорили еще меньше.

Куртизанкам по непреложным законам их ремесла погребение в земле не полагалось. Их, как язычников древности, ждал погребальный костер. Храмовники говорили, что это должно напоминать об адском пламени, непременно ожидающем грешниц. Более прагматичные матроны считали, что обычай этот позволяет экономить на кладбищенских обрядах и украшении могилы.

В любом случае, как бы там ни было, притихшие девицы «Розочек» знали, что рано или поздно подобная участь суждена каждой из них, если только они не оставят свое ремесло и не убегут достаточно далеко от свидетелей прошлого. Девушки жались одна к другой в тщетных попытках побороть страх, выглядывали из-за дверей, зажимали рты рукавами своих платьев.

– Я боюсь мертвяков, – пискнула одна, когда Тегоан проходил мимо.

– Ну и что, такое ж мясо, только падаль, – прокомментировала другая, полнотелая волчица. На нее зашипели и замахали руками.

Тегги смотрел на тело умершей подруги самых черных – и самых радостных – дней и не мог понять, почему ему самому стало вдруг так страшно и одиноко. Словно вместе с блудливой, перепробовавшей все на свете из утех и ни от чего не отказывавшейся Яридой уходила его собственная жизнь или огромный ее пласт. Будто бы целая глава книги, которую он мог бы написать о себе, не могла быть понята никем, кроме нее.

И вот она лежала перед ним на свернутых одеялах, мертвая. Заостренный нос, восковая с голубизной бледность кожи проступали даже сквозь слои краски, свинцовых белил и морковного оттенка румян. На прозрачных руках, что кто-то заботливо сложил на ее груди, вложив в них бумажную потрепанную розу, проступали первые сизые пятна. Плесневая чахотка быстро завоевывала побежденную плоть.

При жизни она никогда не волновала Тегоана, не казалась ему красивой или притягательной, сколь бы то ни было интересной. Перешагнув рубеж смерти, Ярида вознеслась много выше. Печальное лицо оказалось совсем юным. Без своих уверток и ужимок, Яри снова стала той, которую когда-то встретил Тегги. Двадцати с небольшим лет разбитной красоткой, смешливой, бестолковой, у которой целы были почти все зубы, и которая не уставала их скалить в бессмысленных улыбках в ответ на самые незамысловатые шутки. Той, которая уже познала силу своей власти над мужчинами, но еще лишь играла ею, не умея и не стремясь научиться.

Он дотронулся до ее руки. Первое окоченение уже прошло, и теперь она снова была влажной и мягкой, податливой – точно как при жизни. Сколько раз эта уверенная, умелая рука прикасалась к нему, утешала, ласкала, удовлетворяла его нехитрые желания, его тоску по прикосновениям! И сколь мало он давал ей в ответ.

«Я всегда жду тебя, Тегги, милый».

Вспомнилась одна их дружеская пирушка пару лет назад. Какой-то богатей устроил прощальную оргию перед свадьбой – говорили, позже он наградил триппером молодую жену. Ярида, постоянная любовница отгуливающего свое жениха, присутствовала, как и сам художник, писавший его парадный портрет. Яри была похожа на самый настоящий цветок, чего так старательно добивались куртизанки. Может быть, не на самую изысканную из роз, может быть, на полевой василек – на изломе лета, когда лепестки уже побурели и готовятся опасть, но стебель еще держится прямо.

А теперь она поникла. Рука Тегоана скользнула ниже, обвела ее грудь. Яри ни разу не рожала, и фигурой гордилась – хоть кое-где и поселились ранние морщины, а где-то – несходящие мозоли и пятна, она в самом деле была хороша. На правой груди были две родинки, рядом, как будто следы от укуса змеи. Говорили, южане верят в перерождение и переселение душ, в многие жизни, следующие одна за другой. Быть может, это шрам из прошлой жизни?

Вдруг жизненно необходимо стало взглянуть на родинки. Тегоан быстро развязал пояс – сейчас он был затянут старательно и аккуратно.

– Мастер, ты совсем с ума сошел? – голос кухарки даже не заставил его обернуться, только быстро запустить руку в полный теперь кошелек и протянуть наугад несколько монет за спину:

– Заткнись и проваливай. И закрой двери.

«Ее и живую продавали дешевле, мертвая она не нужна никому». Вспомнились бродяги с Лунных Отмелей, и Тегоан затрепетал, остановил было себя – но злой дух внутри сказал отчетливо, что другого шанса уже не будет. Разве он такой же, как они? Разве он поступит с Яридой так же? Нет, конечно. Совсем нет. Ему лишь надо попрощаться. Так, как она бы того хотела.

Она никогда не вызывала у него прежде страсти. Подобного трепета, нежности, желания запомнить, запомнить всю – слишком была доступна, приходи и бери бесплатно, в любое время. Но сейчас, когда через несколько часов тело ее поглотит без остатка огонь, быть может, еще не поздно…

«А что она была, если не тело?».

Он лихорадочно оглянулся, ринулся к ее сундучку – так и есть, жадные соседки по комнате уже разволокли все ее немудреные сокровища: ракушки, куклы из детства, три платка на память, даже молитвенные четки – Тегги содрогнулся, не стал к ним прикасаться. Но вот и бумага, тоже с молитвами. Яри умела читать, не очень быстро и складно, почерк у нее так и остался ужасным и неровным, но именно им были старательно переписаны слова на бумаге.

На обратной стороне места не было, но сойдет и оберточная бумага. Тегги намочил слюной грифель, извлеченный из кармана.

Посмотрел еще раз. Отбросив всякий стыд, смущение и нерешительность, торопливо принялся распускать одну за другой завязки ее платьев, сорвал прочь парадную юбку, растрепал сиреневую ленту в волосах, завязанную пышным бантом.

Она при жизни ненавидела банты. Какого черта она должна уходить не так, как жила?!

«Точно спит. Глубоко и крепко спит, отдыхая после попойки. Сколько раз, сколько раз, Яри, я будил тебя, бесхитростно начиная иметь еще до того, как ты проснешься…». Не рискнув прикоснуться к еще не тронутой пятнами плесневой лихорадки татуировке на лобке, Тегоан под воздействием странного опьянения вдохновением схватился за ремень.

Яри из прошлого захихикала, давясь своими спутанными волосами: «Ты своим здоровущим орудием чуть не выбил мне глаз, проснись сам, потом буди меня, и я с удовольствием позавтракаю тобой…».

Но сейчас рука ее выгибалась под уродливым углом, кожа лица уже подернулась белесой неровной паутинкой разложения, невидимой, но ощутимой, и должно быть, это болезнь манит к ее мертвому телу, желая найти новую жертву. Тегоан, как будто выброшенный с корабля в ледяную воду, очнулся, отскочил в сторону.

– Что я делаю? – он задрожал всем телом, слезы брызнули из глаз, тошнота комом подступила к горлу. С трудом подавив ее, он поспешно завязал штаны, распахнул окно, отдышался, схватившись за подоконник.

«Милый, ты уже не хочешь меня? – мурлыкала Ярида, сидя перед ним на коленях и безуспешно пытаясь удержать, – хочешь, бери меня по-другому, хочешь?». Но тогда опустошение охватило его, брезгливость и отвращение к ней, к себе. Тогда он узнал, скольких нерожденных детей, и его детей тоже, наверняка, она бежалостно вытравливала из себя годами, никогда не задумываясь и не колеблясь.

Они все так поступали, даже те, что носили дорогие шелка и золото. В домах цветов обитали только пустоцветы.

Такие же, как он сам. Тегоан едва не зарыдал, но подавил желание предаться самобичеванию. Они выбрали эту жизнь, как бы там ни было, и не пытались вырваться на волю. И уходить они будут так, как жили. Он решительно подошел назад, к носилкам, присел около них на корточки, ласково дотронулся до лица Яриды.

– Ты была отменной шлюхой, Яри. Ты была добра ко мне, ничего не требуя взамен, а я… я даже спасибо тебе не сказал.

«Ты достал меня своими красками и кистями, Тегги, сколько еще мне так стоять?» – и она кокетливо изогнулась, послав ему прощальный воздушный поцелуй из прошлого, залитая солнцем, бесстыдно голая, затраханная им и оттого счастливая, молодая, игривая…

Такой пусть и запомнится. Тегоан улыбался сквозь отчего-то наплывшие слезы. Улыбался все то время, пока вспоминал Яри и время с ней. Свои беспутные дни и ночи. Свою загубленную молодость и ее бессмысленно прожитую жизнь. Улыбался, тяжело дыша, быстро доводя себя рукой до оргазма, который оказался неожиданно бурным и ярким – в глазах замелькало.

Он вытерся ее поясом. Уже распахнув двери и отогнав этим стайку напуганных проституток, оглянулся в последний раз. На мокром лице Яриды Тегоану почудилась знакомая хитрая усмешка. Да, пожалуй, теперь она уходила именно так, как того хотела бы.

***

– Вы словно встретились с призраком, Эдель, – голос Гиссамина прозвучал насмешливо. Однако серые глаза отливали особым блеском, а руки в нетерпении комкали шнур на чехле.

Тегоан смолчал. Каждая встреча с его могущественным покровителем была страшнее, чем все пережитое между ними. Возможно, потому, что ленд-лорд с легкостью разгадывал художника. И спешил задать новые, еще более непростые вопросы, открывавшие Тегоану слишком многое о себе самом.

Наконец, шнур был развязан, Гиссамин набрал воздуха в легкие – рывком развернул свернутый холст и замер так, склонишись над ним, словно расхититель древних гробниц над сундуком с золотом и драгоценными камнями.

– Как вы назвали ее? – почти шепотом поинтересовался Гиссамин, словно мог потревожить изображенную на картине женщину. Тегги оторвался от созерцания своих сапог, взглянул в глубокие глаза лорда:

– «Смерть куртизанки».

Гиссамин ничего не ответил, лишь вернулся к изучению портрета. Обычное его молчание настолько затянулось, что Тегоан вынужден был дать пояснения.

– Это не то, что вы хотели, я знаю. Здесь нет сюжета, истории, почти нет обстановки…

– Замолчите, – властно бросил Гиссамин и бережно свернул картину, – Дитоаль! Отнеси это в мастерскую. Лично от меня – я хочу раму, достойную картины. Обязательно со стеклом. Возьмите без синевы и желтизны, понял?

– Сделаю, милорд, – почтительно поклонился спальничий, которого Тегоан уже узнавал.

Гиссамин провожал картину ревнивым взглядом разлученного с возлюбленной поклонника. Затем задумчиво посмотрел на ее создателя.

– Боюсь, скоро этот город станет тесен для вас, – произнес он загадочную фразу, усаживаясь в свое кресло, – давайте выпьем вина – у меня отменное, сорт Атари, с западных склонов Кундаллы. И потолкуем…

…Голова шла кругом. Впервые за очень долгое время не от хмеля. Плутая по центральным торговым улицам, Эдель никак не мог смириться с тем, как круто в очередной раз меняется его жизнь. Качели продолжали раскачиваться, и сейчас набирали скорость, вознося его все выше и выше. Страшно и подумать было, как он с них будет падать. В том, что упасть придется, Тегги не сомневался.