Текст книги "Зёрна и плевелы (СИ)"

Автор книги: Гайя-А

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 14 страниц)

Сбежать от Марси! К той, что скрывалась за черным шелком вуали и пестрыми занавесками паланкина. Насытившись ею и все-таки сорвав и этот цветок, вернуться – к нему. Томному, зацелованному с ног до головы, бесстыдно откровенному, у которого на пояснице сзади, кроме шрамов, веснушки. И они же на плечах. И даже на коленях.

А от них обоих бежать – к дурману всех сортов, к давно покинувшим из-за привычки видениям, рождающим новые идеи, дарящим небывалые оттенки палитре и холсту.

«Или сбежать от всех, и конечно, от себя в первую очередь. Я запутался и не имею никакого желания расправляться с узлами: рубить их, тянуть в разные стороны, просить помощи. Не лучше ли уйти, не прощаясь?». Тегоан обнаружил себя на мосту, смотрящим в темные воды Велды.

Самый широкий и знаменитый из мостов через реку, он был построен во времена Смуты, когда Загорье обрело независимость. В отличие от многих других мостов, этот никогда не обрастал лавками, каморками лодочников и сторожей причалов. Несколько лет подряд на нем устанавливали и тут же разворовывали фонари: проходящих крупных судов выше доков не было, и в освещении нуждались лишь припозднившиеся прохожие и представители Дозора, устающие разгонять мелких воришек и серьезных грабителей по темным закоулкам Нэреина.

Тегоан взглянул в сторону северного, правого берега. Оглянулся на южный. Не хотелось идти ни в одну из сторон. Снова посмотрел вниз. Мысль тонуть в бездонной Велде начинала казаться по-своему привлекательной и даже немного романтичной. Может быть, Бог простит его. Особенно, если он не станет покушаться на невинность Нессибриэль, оставит противоестественную близость с Варини, и просто уйдет – быстро и не оборачиваясь. Веревка, камень – и шаг, один лишь шаг вперед.

«Весна скоро. Мне опять приходят эти мысли, которым я никогда не следовал – но с которыми всегда любил играть». Тегоан вздохнул, вспоминая слова Наставника. Что-то об играх он говорил. Что-то очень важное. Уходя, художник отметил, что уровень воды дошел до второй отметки, а мутно-зеленая волна набегает на камни набережной с ощутимо большей силой.

Разлив приближался.

***

Марси не вернулся домой вечером.

Тегоан извел себя ревностью и планами мести Оттьяру. Конечно, припоминал он и слова самого Варини. Друг был слишком честен, чтобы расставаться иначе, чем глядя в лицо. А значит, он и мастер-лорд обязательно должны были встретиться.

И еще зачем-то нужен был Мартсуэль храмовникам, о чем Тегги забыть никак не мог. Он исходил студию вдоль и поперек, хватался за голову, кляня себя: как забыл сказать Марси главное! На каждый звук верхового на улице он бросался к окнам, скрип двери мерещился даже в негромком шепоте ветра за окном, и спать Тегоан не ложился вовсе.

Свернувшись под шелковым домашним одеянием Мартсуэля, он перебирал ночь и утро, проведенные с ним. Но вместо цельной картины – фон, детали, центровка – выплывали вспышками света ощущения, память тела. Восторженное низкое «ах» пересохшими губами, от которого сойти с ума можно было быстрее, чем от иных громких стонов. Собственное удовольствие, когда после долгих разговоров, объятий Марси снова взял его. И даже то, как Тегоан решил идти до конца – и воинственно оседлал ноги друга, склонившись затем к терпко пахнущему члену… и то, как они продолжили в купальне, чуть не ошпарились кипятком, замерзли в ледяной кадке – и согревали друг друга, уже не стесняясь никаких прикосновений и ласк.

Утром Марси по-прежнему не было. Нарочный из Школы не появился и к вечеру. Эльмини забеспокоилась, написала братьям, и через полчаса после того, как мальчишка-посыльный, получив тройную плату, убежал, дом Варини наполнился шумом и беспокойством.

Тегоан оказался выхвачен из привычного ритма жизни и напрочь забыл и о «Звездных Ночах», и о собственных планах.

Семейство Сулизе, к которому по рождению принадлежала Эльмини, отличалось традиционностью нравов в худшем смысле этого слова. Братья Сулизе знали лишь два цвета: «наш» – каким бы он ни был, и вражеский. Для них не существовало повода, по которому глупо было бы ввязываться в драку, если в ней уже был замешан кто-то «свой». Эта черта имела и обратную сторону: причисленный к «своим», вне зависимости от обстоятельств, обязывался ответить тем же. Тегги был «своим», и в первые же несколько часов свояки Варини отправили его с остальными членами семьи искать Марси во всех портовых кабаках, игорных домах и притонах любителей опия.

– А ну вспоминай, с кем он дела еще вел? – допытывался кто-то из старших у запуганной и без того Эльмини, – покупателей винограда отметаем, они у нас общие. Арендаторы приезжали? Может быть, какие-то крупные покупки были? Деньги в долг давали или брали?

Но дела Мартсуэль вел идеально, и книга учета трат свидетельствовала, что никаких распрей из-за должников быть не могло. Единственным должником оставался Тегги.

– Из Школы ответили?

– Его там нет.

– Часовня на старом кладбище? Там, где склеп Варини?

– Точно нет. Он никогда туда не ходил.

– У матери?

– В деревне? Помилуй Бог, зачем бы туда-то его понесло? И как, если лошади все на месте?

Высказывали разные предположения. Дважды пытались отыскать капитана отряда, в котором когда-то служил Мартсуэль; капитан догорал в чахотке в Мелтагроте, о чем сообщили усталые служащие канцелярии Школы Воинов. Они же, ругаясь, выдали адреса сотников, у которых Марси числился в подчиненных в разное время, и братья разошлись в поисках по городу.

– Братцы, я бы уже и в покойницкую наведался бы, – решил под конец дня один из привлеченных членов клана, – давайте разделимся… в предместьях искали? За плотинами?

Весь следующий день был потрачен на поиски Марси или его следов везде, куда он имел обыкновение ходить. Но его не видели нигде. Он не покупал ингредиентов для красок у Малого Алтаря, не ходил к кузнецу или на монетный двор. Просто исчез. В беспорядках, которые приобрели стихийный характер, это могло значить что угодно, но в любом случае, ничего хорошего.

Близкие почти сошли с ума, когда пришла короткая весть о судьбе Варини. Он и несколько других воинов Школы в один день в одно и то же время были взяты под стражу по настоянию Соборного Братства – известного в народе, как «храмовники».

***

Суды в Нэреине-на-Велде вот уже двенадцать лет находились в сомнительном положении.

С одной стороны, существовали воинские порядки. Воеводы предпочитали разбираться с проблемами соратников сами, быстро, жестко и эффективно – и за закрытыми воротами Школы. С другой стороны, простые горожане не всегда были согласны с привилегиями военного сословия. Мещанские суды отчаянно боролись с военными за право решать конфликты между сословиями. Именно это противостояние сделало Нэреин городом, где суда не боялись в принципе, ведь всегда можно было оттягивать разбирательство, обращаясь то к одной правовой системе, то к другой.

Храмовники же внесли новые порядки в устоявшийся ход вещей. Если до Школы Воинов и ее братства им было не дотянуться, то городские судьи быстро стали жертвами сильнейшего давления. И понемногу начали сдаваться.

Однако в этот раз сдаваться судья не планировал.

– Удумали, тоже мне, – ворчал он с утра перед заседанием, – судить за мужеложство? Может быть, мне и за измену женам начать выносить приговор, а? Или за пьянство? А то и, не приведи Господь, придется закрыть игорные дома или выселять Ростовщический Проулок!

Но аргументы храмовников быстро ввергли его в подавленное состояние. Никто не смел спорить с поднятым в воздух Писанием. А заодно и с острыми саблями и тяжелыми палицами «синих ряс», которых внезапно оказалось не меньше, чем занятых разборками с погромщиками дозорных.

– Ведь должны быть доказательства преступления против нравственности, – слабо спорил городской обвинитель.

– И свидетели, в чьей праведности не сомневаются, – поддакивал защитник.

– И мы должны убедиться, что обвиняемые понимали до совершения преступления всю тяжесть греха и последствий. Что находились в здравом рассудке…

Четверть обвиняемых уже пребывала в состоянии, близком к безумию, треть не умела писать и читать, а потому не могли считаться уведомленными о запрете азартных игр, мужеложства и ростовщичества. Перестаравшиеся с допросом дознаватели стали причиной смерти двоих подозреваемых в преступлениях против морали до представления улик.

В мирное время этого было бы довольно для того, чтобы немедленно прекратить все дела с участием «синих ряс». Но храмовники умели игнорировать законы, когда это служило их целям. Как успели хорошо понять жители Нэреина-на-Велде, рядовые служители нового культа нередко представляли собой самый отталкивающий тип религиозных фанатиков.

Но другие «синие» братья-жрецы охотно шли на сделки, если в них видели выгоду.

К несчастью, Мартсуэль Варини был весьма грамотен и начитан. Он не впал в прострацию, не симулировал безумие, не пытался оправдать себя – хотя на это ему и намекали, и прямо указывали и обвинители, и защитники. И, наконец, у обвинения имелся один, хоть и бежавший, известный свидетель, предоставивший клятвенные заверения в том, что господин Варини, воин из четырнадцатой сульской сотни, действительно виновен в многократном нарушении закона и подлежит религиозному суду. Поздно вечером в руки храмовников попали и высланные наброски все тем же свидетелем, изображающие нагого мастер-лорда (пожелавшего в обмен на предоставленные улики остаться неизвестным) и художника вместе. Этого было достаточно.

Возможно, найди его семья хотя бы днем раньше, ситуация в корне изменилась бы. Но, несмотря на то, какую осаду суду учинили Сулизе, вплоть до заседания никому из них не позволили увидеться с заключенным Мартсуэлем.

========== Четкость графики ==========

Обхватив голову руками и все еще не в силах принять реальность, Тегоан ждал очереди вместе с притихшими братьями Эльмини в коридоре новенького здания суда.

Двое из клана получили серьезные раны во время беспорядков у городской тюрьмы. Несмотря на то, что Дозору и в этот раз удалось разогнать возмущенных горожан, покой в городе восстановиться уже не мог.

Игнорирующие прежде мятеж Старейшины отдали приказ вешать каждого, кто откажется с первого же раза сложить оружие или будет заподозрен в подстрекательстве, мародерстве или грабеже. Мосты украсились виселицами в два ряда.

– Не остановит это их, – прозорливо высказался Юстиан, уже собравший на всякий случай вещи, так как знал, что немало желающих видеть его болтающимся на виселице служат в Дозоре.

В нижних доках волнения перепуганных горожан перекинулись на причалы. Понимая, что недалеки рейды «синих ряс» по зажиточным торговцам и последующая конфискация товаров и имущества, многие спешили убраться из города водой. Давка и паника, столкновения первых беженцев с хозяевами лодок, пожары – и Дозор получил приказ от воеводства закрывать каналы.

Путь по суше наличествовал лишь один, ничего хорошего на нем ждать не могло – или разбойники, готовые на все, или армия – которой за разбой еще и приплачивала казна.

– Надо было бежать раньше, – Юстиан не мог успокоиться, грыз ногти и поминутно хватался за ножны, – теперь и не знаешь, куда схорониться!

– Откупишься, – бросил Тегги.

– Фальшивомонетчиков колесуют, – едва слышно простонал Юстиан.

За Тегги тоже водилось немало прегрешений перед законом. Но Марси, которого со связанными руками выволокли на кафедру, отличался от друзей кротким характером и законопослушностью. Его шуринов заточение зятя вывело из себя до крайности. Они приготовились выслушать, наконец, в чем именно Варини провинился, участвовать в длительных разбирательствах. А вместо этого судья, вздохнув, принялся бубнить себе под нос:

– Воин Варини Мартсуэль, уроженец области Сула, вы признаны несомненно виновным в грехах разврата, мужеложства и соблазна на разврат. Неопровержимые улики, подтверждающие непристойное поведение, порочность и отсутствие всякого принуждения, представлены обвинением. Именем верховного суда вольного города Нэреина-на-Велде, вы приговариваетесь к смертной казни через забрасывание камнями, как велит нам священный закон. Приговор вступает в силу немедленно, казнь состоится завтра. Вам понятно решение суда?

С последними словами в судью полетел метательный нож, который кто-то из клана умудрился пронести с собой. За ножом полетели другие предметы, подвернувшиеся под руки кипящим от ярости сулам. Кое-кто уже готовился дать настоящий бой. Но планам этого восстания не суждено было осуществиться.

Тегоан беспомощно подскочил на месте, пока словно из ниоткуда появившиеся вооруженные храмовники пинками и ударами приводили возмущенных слушателей к покорности. Чтобы остановить уже их, к сутолоке присоединились и дозорные. В другое время этот маленький бунт против правосудия мог даже увенчаться успехом, но, взвинченные и уставшие от последствий погромов, стражи Дозора привыкли решать проблемы жестко и бескомпромиссно, не стесняясь в средствах. Судя по сдавленным возгласам и брани, трое или четверо родственников Варини получили болезненные травмы. Напирающую толпу дубинками оттеснили к выходу, наиболее ретивых зачинщиков драки приготовились арестовать.

Это возымело свое действие. Проклиная фанатиков и сетуя на отсутствие боевой амуниции, сулы высыпали наружу. В сторону участников процесса летели, помимо проклятий, неприкрытые угрозы.

Судья, прикрывшийся от летящих в него предметов толстой книгой со своего стола, негодующе оглянулся на спрятавшихся за синими капюшонами храмовников. Те оставили руки на эфесах своих сабель, но с места не двинулись. Тегоан мог поклясться, что их в равной степени проклинают обе стороны процесса.

– Нужно же учитывать обстоятельства, – тихо переговаривались обвинитель и дознаватели, – народ наш невежественный, одичавший, нет же, святости захотелось…

Голосов, однако, они не повышали. Тегги в волнении перевел взгляд на судью. Он мог отложить заседание. Но все же, покосившись на фигуры в синем, откашлялся и продолжил с того же места, где был прерван:

– Осужденный! Вам понятно решение суда?

Марси был так бледен, что Тегоан мог пересчитать все обычно невидимые его веснушки. Но голос его не дрогнул, когда он тихо произнес «да». Тут же его стащили с кафедры в сторону – где замученный чиновник переписывал осужденных, выстроившихся в длинную очередь.

– Вы желаете покаяться? Вам нужна помощь священнослужителя? – буднично зачитывал писарь.

– Нет! – и тут Варини выпрямился во весь рост.

«Конечно, не покается, – опустил глаза Тегги, боясь запомнить этот миг – и забывать опасаясь, – ему не за что раскаиваться».

– Вы можете сегодня попрощаться с родственниками и друзьями, если не желаете принести публичное покаяние.

Пробубнив положенные строки формуляра, писарь заткнул за пояс свои книги и свитки и, путаясь в полах длинного кафтана, спешно засобирался из зала прочь. Мартсуэля и остальных приговоренных вывели прочь. Скучающие зеваки в дверях, не дождавшиеся перечисления подробностей греховного падения художника, расходились вслед за испарившимися храмовниками. Начиналось слушание гражданских дел.

Тегоан уйти просто не смог. Он сидел на жесткой скамье, отрешенно глядя перед собой и краем уха слушая разбор соседских тяжб и дрязг. Как раз сейчас добрые горожане делили веревки для сушки белья.

«Его казнят, – все еще не мог поверить Тегги, – его убьют. Он умрет. Он умрет завтра. Завтра моего Марси не станет. Не станет его, его льняных волос, его сладких розовых духов, его дурацких акварелей. Его забьют до смерти камнями… если он только не повесится до этого». И он знал, что Варини никогда не сделает этого.

Он на полусогнутых выполз из зала, вцепился в рукав проходившего мимо весьма кстати писаря:

– Мартсуэль Варини. С ним можно встретиться? Где он сейчас?

Юрист закатил глаза к небу, вздохнул, аккуратно вытащил рукав из пальцев художника, затем выдал речитативом:

– Поверенные, близкие родственники, наследники, кредиторы и должники допускаются к осужденным до полуночи.

– Я должник! – впервые обрадовался этому обстоятельству Тегги, – куда мне идти?

– После поверенного и родственников, – строго покачал пальцем перед его носом чиновник, – ждите.

Длинная очередь навещающих родню в городской тюрьме удивила Тегоана. Прежде здесь редко можно было увидеть респектабельных горожан, отцов и матерей семейств. Много чаще приходили кредиторы – мрачные типы из ростовщических контор, торговцы контрабандой, падшие женщины, прочая голытьба. Сейчас с ним на одной скамье сидела, прижимая платок к глазам, пожилая ухоженная волчица в кружевном чепце, убитый горем чей-то отец, перепуганные два мальчугана. Из-за заскрипевшей решетки появились сразу несколько фигур. В темноте Тегоан узнал двоих из шуринов Варини, мрачных и угрюмых, и на руках старший из них уносил сестру. Тегги рванулся, не подумав, вперед, что тут же вызвало нервный окрик стража:

– Соблюдать порядок!

– Что с ней? – встревоженно схватил Тегоан одного из братьев за локоть. Тот, мгновенно признав в нем союзника, исподлобья кивнул в сторону камеры.

– Увидела его. Поговорила. Лишилась чувств.

– Его пытали?

– Нет.

– Он полный идиот, он же во всем сознался, – заскрипел зубами второй, – мы не успеем созвать семью Варини, тут во всем городе творится Бог один знает что…

– А выкупить его?

Оба посмотрели на художника снисходительно. Естественно, они не могли не попробовать этот вариант первым делом.

– Идиот, говорю же. Ну что, что стоило ему поплакать, сказать что-то о наваждении… покаянии… у него же дети!

– У нас теперь его дети, братец. Пошли, пока ей совсем худо не стало, береги себя, Тегги…

Тегоан, уронив лицо в руки, ждал. Ждал окончания визита поверенного – этот не спешил, долго разбирал кипы бумаг, успел предложить свои услуги всем в очереди, которая еще немного выросла.

Наконец, поверенный покинул Варини, и художник ринулся к Мартсуэлю, даже не спросив никого, можно ли.

Марси, уткнувшийся носом едва не в стену, замученно оглянулся. Взор его прояснился. Он вскочил с узкой лавки, и друзья обнялись.

– Как ты? Ты цел? – Тегги быстро оглядел его, отмечая, как Варини похудел за эти дни, осунулся. Словно прежние яркие краски его солнечной, летней красоты выцвели, покрылись серостью пепла.

Держась за руки, они сели рядом.

– У тебя что, даже теплой одежды здесь нет? – Тегоан сорвал с себя куртку, накинул на плечи Марси.

– Зачем заботиться о здоровье тому, кто уйдет в холодную землю? – тихо спросил тот. Тегги вскочил, заметался.

– Не смей думать, не думай!

– Но так будет.

– Это бред, наказывать за то, что никто не видел!

– Я виноват не тем, что спал с мужчинами, – перебил Марси, отнимая руки от лица, – я выбрал не того. Вот моя ошибка.

Тегоан промолчал, про себя клянясь перерезать Оттьяру горло, если только доведется случай. Подумав, поклялся сделать все, чтобы этот случай приблизить.

– Я хочу попросить тебя, Тегги, – продолжил Мартсуэль, глядя из-под упавших на лицо волос, – и это действительно важная просьба. Когда пройдет траур, женись на Эльмини.

Тегоан обомлел. Варини медленно кивнул.

– Прошу тебя. Она… она поймет.

– Не согласится. Никогда. Помнишь, я спьяну разбил ее сервиз? – шутка вышла жалкая, и все же по губам Марси пробежала тень улыбки.

– Согласится. Эльмини беременна, – под все более удивленным взглядом Тегги Мартсуэль потупился, и краска чуть оттенила его бледные впавшие щеки, – та первая ночь… когда ты и я… потом я был с ней.

Сердце Эделя упало. Он протянул руку другу и крепко пожал:

– Обещаю.

– Не переживай о деньгах, – поспешно продолжил Варини, – почти все мое имущество останется в твоем распоряжении. Когда придет время выдавать Зари замуж… дай ей приличное приданое. Мальчики… – голос его сорвался, он отвернулся, и Тегоан не посмел его утешать.

Минуту или две Мартсуэль молчал, потом снова посмотрел на друга, и во взоре его было нездешнее спокойствие и отрешенность.

– Хотя и мальчиков, и Зари наверняка заберут братья Эльмини. Но они слишком суровы к миру. Я не хочу, чтобы все мои дети росли с чувством ненависти… не позволяй им проклинать тех, кто приговорил меня. Это было предопределено. Я получил то, что должен был. Я живу взаймы уже много лет, и пришло время отдавать долги.

– Если ты о войне…

– Я о ней.

– Ты лишь выполнял то, что должен был. То, во что верил.

– Я? Верил? – недобро усмехнулся заточенный художник, – я верил в любовь. В краски с добавлением мела. В то, что Эльмини родит мне сыновей и дочерей, как обещала, а я буду любить ее до конца наших дней. В справедливость лорда Иссиэля – и где он сейчас? Я верил! Верил во все это. Но верить в войну? Я до сих пор не могу забыть распятых детей и головы на кольях между кипарисами Сальбунии!

– Мы все…

– Но я, Тегги, то были не какие-то «мы», я сам – вот этими руками, Бог свидетель, это был я – я делал это! – Марси, вытянув руки ладонями кверху перед собой, крупно дрожал, глаза его занимали поллица, а щеки чахоточно рдели румянцем, – вязал узлы на шеях, толкал их из окон, вытаскивал из подвалов за волосы… Я ничего не сказал, даже когда ту, рыженькую, имели пятеро, потом еще пятеро, потом еще – уже мертвую, уже остывающую… наши, не наши – там не было разницы!

Тегоан как никогда хотел обнять Варини. Он знал, как тот в этом нуждается. Нужно было сказать что-то, что помогло бы ему выстоять. Но было поздно.

– Моя кара лишь задержалась, – сжавшись, Мартсуэль зажмурился, отворачиваясь снова в угол, – я заслужил много больше. Я знаю все, что творил. Я знаю, что должен теперь очиститься. Господи, хоть бы выдержать, не опозориться… Бог мой, я не боюсь смерти, но это, – он скривился, дрожь, бьющая его, стала еще заметнее, – умереть так… от камней, от боли, долгой агонии!

Тегоан заметался по тесной комнатушке, чувствуя, что сам стоит на грани потери самообладания. А этого допустить было никак нельзя.

– Я же знал, – вырвалось у Тегги, и он до боли треснул кулаком по решетке, – я должен был сразу все понять, предупредить тебя. А сам… – ему стало разом стыдно, – поддался… тому, с чем должен был бороться.

– Свет мой, – негромко обратился к нему Марси, кладя дрожащие пальцы ему на заросший подбородок.

«Мы не сказали слишком многое друг другу, – страх и отчаяние душили Тегоана, лишали его сил и одновременно толкали к немедленному действию, – о чем же мы говорили годами?». Теперь между ними не было тайн и недомолвок. Зато от мира и свободы отделяла толстая тюремная решетка.

– Я должен тебя вытащить, – вслух подумал Тегги. Мартсуэль отвернулся.

– Не растрачивай сил. Не наказывай себя за то, в чем я один виноват.

– Я не сдамся.

– Не сдавайся, – легко согласился Марси и улыбнулся.

– Я слишком многим обязан тебе!

– Возьми Эльмини и моего ребенка. Прошу. Этим ты разом вернешь все долги. И я буду очень тебе признателен, если ты… не станешь рассказывать ей о нас.

Тегоан заскрипел зубами. Возле стены кашлянул дозорный.

– Время, братцы, – негромко произнес он, – не то чтоб я не понимал ситуацию, но охота вздремнуть.

Тегоан беспомощно оглянулся на друга, но Варини лишь кивнул и поднялся со скамьи. Только теперь стало видно, что лодыжках у него кандалы. Тегги со стоном отвернулся, ударил кулаком стену еще раз.

– Поцелуешь на прощание? – и сказав это, Мартсуэль словно застеснялся своей просьбы, опустил глаза.

– Ты идиот, Марси. Я не прощаюсь, понял? – как бы ни хотел Тегги оставаться спокойным, не получалось. И поцелуй вышел такой же. Запомнить губами высокий лоб, породистый нос, трепет длинных ресниц, горький вкус дыхания – и рыдать без слез от того, что поднималось из глубин души, и с чем преступно было теперь бороться.

– Тегги.

– Я все сделаю, чтобы… чтобы…

– Не надо. Не губи себя напрасно. Тегги, послушай.

Варини потянулся к нему, прижался, и все-таки прошептал на ухо то, что тот так боялся услышать. Не медля больше, Тегоан в ответ поцеловал его еще раз, и почти бегом бросился прочь, коротко оглянувшись и деловито кивнув.

«Должен быть выход, – повторял Тегоан, покидая тюрьму и ожесточенно ломая руки, – кто-то же должен вытащить его». Но леденящий душу ужас напоминал раз за разом: теперь это не простая переделка, не карточный долг, не пьянство и не драка.

Внезапно Тегоан остановился.

Ну конечно. Гиссамин. Если кто-то и может вытащить Марси из тюрьмы, вырвать его из хватки фанатичных дознавателей-инквизиторов – то только хитроумный ленд-лорд.

Эдель бросился в противоположном дому Варини направлении. Он бежал вверх по улице, не чувствуя усталости или боли, не замечая холода, ветра и сырости. В полумраке он с трудом узнал особняк ленд-лорда. Отдышавшись и пригладив волосы, он постарался придать себе независимый вид и решительно забарабанил в тяжелую дверь.

***

Только увидев ленд-лорда в ночном одеянии, кое-как запахнутом, Тегоан осознал, что время перевалило за первый час после полуночи. Это, пожалуй, было слишком. Кажется, о том же ему пытались говорить по очереди стражи, старый привратник и слуги. Даже юноша-спальничий, поднятый со своего места у спальни лорда, пытался препятствовать ему, однако остановить не смог. Гиссамин вышел навстречу нежданному визитеру, пошатываясь и сонно и зло щурясь.

Но Тегги не робел. Он плюхнулся в кресло, не дождавшись приглашения, и на одном духу выпалил:

– Мой друг нуждается в вашей помощи, господин.

Нельзя не отдать должное выдержке Гиссамина. Он выслушал художника, не перебив ни разу, внимательно, вникая в каждое слово и звук. Впрочем, Тегоан постарался быть как можно более краток. Дослушав, ленд-лорд вздохнул тяжело и приказал принести вина.

– Я не смогу помочь вашему другу, Тегоан, – голос Гиссамина был необычно мягок, и Тегги почудилось, в нем даже звучало сочувствие, – если бы я мог помочь в этой ситуации, то спас бы брата много лет назад.

Слова его подействовали на художника, как удар.

– Ваш брат был… как Марси?

Очень хотелось как-то обойти неловкое слово «мужеложец».

– Его казнили за разврат десять лет назад.

– Мои соболезнования.

– Не стоит. Тогда храмовников в городе можно было пересчитать по пальцам одной руки, а мой брат заслужил своей участи. И казнили его по решению Старейшин, а не по доносу или чьей-то прихоти. Тогда публичные казни были редкостью. Мне пришлось скрывать причину его смерти от большинства родственников, а остальных заставить говорить, что он умер от лихорадки. Такой второй твари земля не носила, и я рад тому, что мне не пришлось мстить за него. Богу не отомстишь, разве нет?

Тегги молча наблюдал, как ленд-лорд неспешно шествует по кабинету, наливает себе вина, задумчиво и немного насмешливо смотрит из окна на город. Нэреин сверкал тысячами огней далеко-далеко внизу, а Гиссамин смотрел на него, как истинный хозяин на свои владения, в которых знает каждый недочет и недостаток – но смиряется с ними.

Со сколькими недостатками приходилось смиряться?

– Он был старшим в семье, и я всегда знал, что проклятие Приморья коснется из нас двоих именно его, – продолжил ленд-лорд, щурясь в ночную даль, – вы же знаете, Эдель, что суламиты и сулы прокляты богатством?

– Слышал. Это ложь.

– Это не ложь, а суеверие, но очень живучее, и от истины ушло недалеко. Многим из нас за жизнь не приходится бороться, земли изобильны, в год мы снимаем четыре урожая. Этого достаточно, чтобы мы были испытаны свободным временем. Простолюдины убивают себя дурманом. Мы устаем от него намного раньше.

– Вы думаете, что любовь – это безумие? Любовь мужчины к мужчине? – не сдержался Тегоан. Гиссамин уже откровенно сочувственно посмотрел на художника.

– Ваш любовник…

– Он не любовник мне. Он мой друг.

– Не отрицайте, Тегоан, хоть раз, но близки с ним вы были, и после вашего поспешного ответа я в этом уверен абсолютно.

Тегги ощутил, как алеют щеки, уши, и против воли отвел глаза.

– Любовь – дозволенное безумие, и ради нее вы пришли ко мне с вашей просьбой, Эдель.

Он сделал по кабинету еще полкруга, заложив руки за спину.

– Мой брат не знал, что такое любовь. Я много раз пытался его остановить и исцелить, сначала – потому что он был моим братом, потом – потому что я любил нашу мать, а она любила его, потом – из-за его жены, которой он предпочитал своих борзых собак, и в плане близости тоже… потом, как бы это ни было цинично, из-за общественного мнения, гласившего, что свой всегда прав.

Гиссамин побарабанил пальцами о решетку окна.

– Его казнили утром в четверг, а вечером в пятницу Эсса, моя невестка, имевшая несчастье выйти не за того брата, покончила с собой. Спустя полтора года умерла наша мать, не выдержав горя и позора. Мне осталась на память о брате жгучая ненависть, псарня – которую я сжег вместе с собаками накануне его казни, свора любовников и любовниц – тела которых покоятся ныне на дне Велды, и множество племянников и племянниц, от младенцев в колыбели до подростков.

Он обернулся, наконец, на своего слушателя. В посветлевших серых глазах плескалось нескрываемое веселье.

– Хотите знать, куда я дел их тела?

Тегоан сидел ни жив ни мертв.

– Не всех, друг мой. Не всех. Оставил тех, кого он не успел совратить и сделать своими копиями.

– Зачем вы говорите мне это? – вырвалось у Тегги жалко. Гиссамин повел бровями и непринужденно, по-светски, улыбнулся.

– Должно быть, я нашел в вас безотказного слушателя со схожими проблемами. Может быть, я все еще надеюсь услышать, что ваш друг – не мой брат. И, в конце концов, разве я сам не ношу в себе безумие?

– Страсть к борзым собакам?

– Осторожнее, Эдель. Я вырывал языки и за меньшее, – тут ленд-лорд нехорошо усмехнулся, – хотя до наших святош-инквизиторов – они сейчас называются «дознаватели», но сути это не меняет – далеко даже мне.

Мысли Тегги вернулись к Варини, томившемуся в застенках городской тюрьмы.

– Значит, вы не поможете мне, – подытожил он скупо. Гиссамин поджал губы и сокрушенно покачал головой.

– Нет, Тегоан. Я не всесилен, увы. Сейчас храмовники и их орден в городе представляют единственную организованную силу, помимо воеводства – этим все равно, и Дозора – которому жалование задерживают вот уже полгода. Если бунт усилится, синих ряс станет больше. А потом все равно придут войска. Весь вопрос, как быстро это случится. В любом случае, миссионеры наводнят Нэреин, и не успокоятся, пока не поделят его между собой. С одной стороны, можно было бы пойти на штурм, рискнуть и вытащить вашего друга, с другой – Варини обречен в любом случае. За вами я бы пошел. Ваш талант останется в веках. А значит, вместе с вами останусь и я… Посмотрите в окно, кстати. Кажется, это зарево там – это Талука. Жгут уже ратушу, как вы полагаете?

Тегоан не нашел в себе силы на светскую беседу или ее иллюзию. Молча он встал и направился к выходу – поворачиваясь спиной к Гиссамину, городу и всему на свете.