Текст книги "Зёрна и плевелы (СИ)"

Автор книги: Гайя-А

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 14 страниц)

Девицу он оставил на кухне – она, подтершись передником, вернулась к замешиванию хлеба. Уходя, Тегги пообещал себе в этой харчевне никогда не обедать. Ну, разве что с деньгами будет еще хуже.

А деньги уже разошлись. И пока пополнения кошелька не планировалось.

В студии, которую организовал для себя Мартсуэль, близость нижних кварталов даже не ощущалась. Перед окнами в ящиках пышно цвела герань, лишь чуть подвядшая от ночных холодов, над входом висели изящные суламитские гирлянды. Сам хозяин храма чистоты работал в крохотном садике, разбитом во внутреннем дворе.

– Я тебя ненавижу, Варини, – сообщил Тегоан, падая на скамью и закидывая ноги на спинку.

– Трудный день, кажется, – не отвлекаясь от работы, бросил друг. Светлые волосы его были прикрыты белым платком, на котором не было ни единого пятнышка.

Когда Тегоан работал с красками, все вокруг было испачкано разноцветными потеками и пятнами, как и он сам, с ног до головы.

– Не могу понять, как ты пишешь природу в городе, Марси. Откуда ты берешь ее здесь?

– В городе, мой друг, мне пишется легче, потому что когда у тебя мало пространства – появляется много мыслей.

– А потом мысли душат тебя.

– Потом едешь в деревню и проводишь там время, – Марси протянул ему испачканную кисть и критически взглянул на свою работу, – косишь вокруг старого дома, ходишь в старых разношенных сапогах, дышишь свежим воздухом. Раскладываешь все внутри по полочкам, насыщаешься красотой.

– Мне твоих пейзажей не понять. Чистое ощущение, – Тегоан протер кисть тряпкой.

– Тут главное слово – «чистое». Тебе чистота претит, вот ты и ищешь куртизанок.

Мгновение непроницаемым было лицо Тегоана, а потом он улыбнулся, пристально глядя на друга, и в глазах его был холод.

– Сказал мне мужеложец, – наконец, он произнес это слово.

– Я верю в верность единственному, – Марси сказал это, понизив голос почти до шепота.

– Я к тому, что не осуждай. Мы не судим, и не осудят нас. Это то немногое, что из религии применимо в искусстве.

– Когда тебя заставят сидеть в колодках за такие слова…

– Я дважды успел, – возразил Тегоан, – в армии.

– Мирное время мне по душе больше, – Мартсуэль критически взглянул на получавшуюся у него воду, – как тебе кажется, не должно ли быть теней чаек на воде?

– Я никогда не видел. Кстати, ты никогда не писал ничего на военную тематику. В нынешней обстановке почти кощунство. Героизм в моде.

– Где ты служил? – вместо ответа Марси отошел от своего холста, немного раздраженно отодвинул столик с палитрой, опустился в плетеное кресло, – в Башнях? Я-то постарше буду, и штурмовал Сальбунию. И знаешь, что я скажу, нечего там писать. Если цензоров смущают голые груди суламиток под шелковыми платьями, то кишки, выпущенные шести тысячам мирных горожан, вряд ли их обрадуют больше.

– И ты никогда не хотел сотворить что-нибудь эпическое?

– Это можно делать только там, на поле боя или сразу после. Пока еще пьян кровью. Память почему-то не рисует ничего достойного.

Тегоан разлил вино и протянул другу. Они молчали, думая каждый о своем, испытанные многолетней привычкой к совместному времяпровождению, ничем не омраченному. Тегги искоса поглядывал на приятеля, размышляя о том, где же Мартсуэль Варини был сломан, и почему снаружи он, как и его идеальная жизнь, никогда не имел пороков и трещин.

Ни единой шероховатости. Своих демонов он носил, как оказалось, глубоко в себе. До последних месяцев Тегоан был уверен, что у Марси темной стороны попросту не водится. До тех пор, пока не узнал о мимолетной, но бурной страсти друга к одному из воевод, гостивших в городе. Варини написал его портрет, расположил к себе его сердце, они стали любовниками. Возможно, и раньше такое случалось, но Тегги об этом не знал.

И не узнал бы, не найдя набросков других портретов. Тех, которые слишком явственно говорили об отношении художника к своему герою и о степени их близости.

Это случилось почти три месяца назад. Первый месяц Тегоан беспробудно пил, во второй между ним и другом пролегла глубокая пропасть взаимного отчуждения, на третий они подрались и снова стали разговаривать.

– Что самое страшное запомнилось тебе на войне? – спросил Тегоан у Марси. Тот скривился.

– Если я скажу, что-то, как один из моих друзей сжал младенца, да так, что у того внутренности через рот полезли, это будет достаточно страшно. Но не это. Больше всего… знаешь, там была кипарисовая аллея. На кипарисах неудобно вешать, поэтому вдоль дороги ставили колья, на которые сажали пленных. Потом и кольев перестало хватать. Потом стали продавать безделушки из костей проигравших. В конце концов один из братьев Эльмини купил ей серьги из фаланг пальцев. Вот тот день я помню до мельчайшей детали. Я Бога молю…

– Как насчет северян, а? Они тоже не гнушаются, – перебил Тегоан. Он не был расположен к откровениям.

– Они очень разные, – задумчиво произнес Марси, вытягивая ноги в мягких домашних туфлях, – должно быть, мы кажемся им такими же одинаковыми, как они нам отсюда. Кстати, скоро я познакомлюсь с ними поближе: у меня новая идея для сюжетов.

– И тематика?

– О, я хочу рисовать в гавани. Моряков. Углем и сепией. Есть у меня такая идея.

– Прости, я не ослышался? Таких мужиков с повязками на глазу, с деревянными ногами, солеными до почечуйных шишек… Гавани лучшее место, если хочешь, чтобы тебя сначала ограбили, потом отымели, утопили под причалом и отправили сомам на корм.

– И я ненавижу тебя, Тегоан Эдель, – разделяя слоги, произнес Марси, и друзья посмеялись.

– Именно. Не ходи в эти кабаки без меня, прошу тебя. Ты слишком чистенький, Мартсуэль Варини. Слишком аккуратный. Гульнём напоследок! Там, кстати, у меня много знакомых…

– Моряки, Тегги. Моряки, а не портовые шлюхи. Думай о моряках.

***

Ленд-лорд Гиссамин наброски из «Звездных Ночей» рассмотрел пристально, потом отбросил в сторону.

– Страсть вы улавливаете, это хорошо. Полагаю, это именно то, чего не хватает современному портретному искусству – страстей.

– Вы знаете, как наказывают за излишне страстную жизнь.

– В домах Элдойра всегда будет много скандалов. Но наши святоши успешно скрывают свои низменные наклонности, прикрываясь военными судами, – хмыкнул ленд-лорд.

– И вас не пугает то, что вы также рискуете оказаться перед судом?

– Ни один суд не станет наказывать меня за то, что придет в вашу, – тут Гиссамин многозначительно пошевелил указательным пальцем с тяжелым перстнем, – безумную голову творца.

– Почему вы думаете, что я соглашусь? – Тегги не был намерен так просто сдаться.

– Вы великолепный портретист, а в столице сейчас, – лорд поднял руку с бокалом, – нет шансов для тех, кто изображает на картинах лица. Я видел ваши орнаменты. Они неплохи, но… в них нет вас, нет вашей энергии, нет ничего, что могло бы соперничать с работами Менды и сабянских мастеров.

– Вы немного понимаете в искусстве, в таком случае, – он допил вино, не желая показать, как глубоко уязвили его услышанные слова. Но в ответ сул лишь усмехнулся.

– Я понимаю, что ваш талант в белом городе обречен. Вы погибнете, размалёвывая портики и балконы пионами и лилиями. В квартал художников вам попасть не удастся.

– Если есть угроза восстания, в белом городе мне нечего делать. Там еще долго будет не до лилий.

– Вы можете узнать сами, – Гиссамин пожал плечами, – кто знает, куда позовет Фейдилас ее следующий поклонник? А я хочу семь ее портретов до конца этого года.

– Мало времени, – возразил Тегоан.

– Можно успеть. Я знаю, как вы можете работать, когда вам это действительно нужно. Не ищите в ней ангела, Тегоан, – нажал голосом лорд и опасно прищурил левый глаз, уголок его рта дернулся вниз в коротком неприязненном движении, – она красивая развращенная потаскуха, немало зарабатывающая при этом. Но не больше. Глядя на ваши картины, я хочу верить в то, что она – нечто большее, чем очередной кусок мяса, которым прирастает в итоге моя казна.

Тегги никогда не считал себя особо сильным в ментальных ощущениях. Он умел читать простые сердца. Умел видеть то, что было сокрыто не слишком глубоко. Но Гиссамина не мог разгадать даже приблизительно. Черты его ускользали от художника, то они казались утонченными, благородными, а слова лорда – искренними, то вдруг он становился похож едва ли не на демона ночи.

И похоже, Гиссамин отдавал себе отчет в том, какое действие оказывает на собеседника.

– Я подписываю контракт, мастер Тегоан. Но взамен я хочу, чтобы вы хранили мои тайны, если столкнетесь с чем-то, отдаленно их напоминающим, и не задавали лишних вопросов. Надеюсь, мы понимаем друг друга.

Тегги понимал. Против воли вспомнилась ему клетка с полуистлевшим трупом, встреченная где-то в нижних портах на Велде. Вне всякого сомнения, в гневе ленд-лорд Гиссамин способен на куда большую изобретательность в плане пыток и казней, и проверять границы его изобретательности Тегоан не собирался.

Как и оплакивать предстоящие месяцы работы в доме удовольствий.

========== Чернильные пятна ==========

Следующие три недели Тегоан работал упорно, как не делал этого уже пару лет.

Он не задавался вопросом наличия вдохновения или желания творить. Запретив себе анализировать, просто переносил на картину то, что видел: бесконечную вереницу смазливых, хорошеньких и даже очень хорошеньких распутниц «Звездных Ночей». Бесконечно сменяющие друг друга, они опротивели ему уже через неделю. Вопреки строгому распоряжению хозяйки, соблазнить его и склонить к себе пытались почти все. С четырьмя из девяти Тегги переспал, с двумя сделал это не по одному разу.

После чего девы цветов потеряли всякий интерес к художнику, кроме сдержанного любопытства к результатам его работы. В отличие от своей менее удачливой сестры по ремеслу Яриды, которая замучила Тегоана, присылая к нему соседских мальчишек с самыми трогательными посланиями и приглашениями.

Толстяк Будза, получив очередную выплату, ненадолго успокоил свою подозрительность, но долгов оставалось по-прежнему столько, что Тегоан боялся ходить по улице, лишний раз не высовывался, с утра уходил в «Ночи», и возвращался, когда было уже темно. А темнело все раньше, осень, в Нэреине длящаяся едва ли не до января, окончательно вступала в свои права.

Промозглый ветер заставил Тегги окончательно продрогнуть. Требовалась серьезная покупка: теплая одежда.

С ней у Тегоана как-то никогда не складывались отношения. Начиная с раннего детства, когда он сжег отцовский плащ и был нещадно выпорот, и заканчивая шубой из рысьего меха, которую он в период успеха купил, чтобы щеголять в ней, бесполезной, в Верхнем городе, а шесть месяцев назад из-за нищеты продал и прогулял.

Пришлось потратиться и в этот раз, Тегоан презирал ряды готовой одежды на рынках, и отправился к портному, который, памятуя о предыдущих заказах, потребовал предоплату наличными. Так Тегоан разжился тремя новыми рубашками и чудесным плащом по мелтагротской моде. Оставалось подобрать головной убор, немного почистить новые сапоги – и Тегги готов был посетить выставку Мартсуэля, которую тот устраивал каждый год с их общими приятелями.

Хотя Марси приглашал выставляться и его, Тегоан отказался. Уязвленное самолюбие его еще слишком болезненно помнило о том, как выносили из выставочного зала «Триумф белого воинства», а в автора картины летели проклятия и угрозы. Поэтому субботним утром Тегоан с удовольствием отправился стать зрителем успеха Марси.

Белый павильон был украшен гирляндами и цветами, почетные гости угощались у столов, но общим впечатлением, действительно запомнившимся Тегоану, был свет. Легкое золотистое тепло, рассыпанное по белоснежному залу, простота убранства и пейзажи, не впитывающие, но излучающие этот свет. Они были без рам по обычаям живописцев Элдойра, и каждая служила словно предысторией следующей. Городские пейзажи сменялись загородными полями и очаровательными селами, искрилась свободная Велда, словно сорвавшая с себя каменные оковы набережных, степенная, щедрая, благодатная.

Определенным вызовом было то, что живописцы в клубе Варини не гнушались изображениями деревень, тогда как традиция много чаще рисовала городских жителей. Но целую стену Марси выделил под картины деревенских дворов и околиц, и зрители оценили его откровенность.

Тегоан стоял в стороне, чувствуя, как мелкие кудряшки под асурским беретом щекочутся, новые сапоги ласкают ноги, а золотое тепло Марси и его внутреннего света проникает в самое сердце. Тегоан не мог понять только, откуда в его друге эта умиротворенная тишина и спокойствие, гармония, которая украшала собой весь мир.

Было в Марси что-то от женщины, должно быть, потеряно размышлял Тегоан. И упорно не мог это «что-то» отыскать, как ни пытался. Напротив, находил только мужскую прямоту, твердость слова и все другие качества, которыми должен был отличаться настоящий воин. Если бы не его страсть к акварелям…

К Марси приблизился один из гостей, и Тегоан узнал воеводу Оттьяра, вольного сотника, часто проезжавшему через Нэреин. Вопреки собственному намерению не думать о предпочтениях лучшего друга в постели, после того, что узнал, Тегги не мог не смотреть на Оттьяра без особого внимания.

Ну кто мог бы подумать, что он предпочитает объятия Мартсуэля красивому телу своей спутницы – чьего лица Тегоан не видел, зато издалека мог разглядеть глубочайший вырез на платье. Нет, жен так не одевают даже в свободомыслящем Нэреине.

Оттьяр смотрел на картину перед собой, посмеиваясь, хихикала мелодично и его спутница. Рядом краснел и улыбался Марси. Тегги не смог остаться в стороне.

– Господин Варини, – церемонно поприветствовал он художника.

– Мастер-лорд Оттьяр, – представил Марси своего гостя, – с подругой. Позвольте представить вам моего друга, живописца, Тегоана Эдель.

«Подруга» исключала всякие расспросы об имени, тем более, лицо дамы было наполовину скрыто вуалью, в отличие от ее роскошной обнаженной груди. Тегоан коротко поклонился.

– Милорд. Как вы находите выставку?

– Очаровательно, – улыбнулся Оттьяр, и Тегоан заметил, как блестит солнце в его гладко зачесанных пшеничных волосах, – подобные открытия – душа Нэреина-на-Велде, ради них стоит здесь побывать. Но мы смеялись над этим натюрмортом – единственным в зале…

Теперь уже четыре пары глаз смотрели неотрывно на картину. Тегоан не мог не усмехнуться.

Ваза с букетом – что могло быть проще? Но Тегги мог поклясться, что он знает, как Варини ее написал. От отчаяния поставил первую попавшуюся вазу на стол, в нее все подряд полевые цветы и несколько садовых роз разного размера, рядом положил надкушенный персик – и так и нарисовал: вместе с мятым полотенцем, убитыми мухами около персика и лужицей сока с него. Натюрморты ему никогда не давались.

– Такое мог изобразить красивым только мужчина, – усмехнулась спутница Оттьяра.

– Это самое нелепое и милое из всего, что я видел здесь.

Тегоан оскорбился бы на подобное замечание, но, очевидно, у любовников был свой тайный язык, потому что Марси улыбнулся в ответ:

– Я бы ее подарил вам.

– Я куплю, – пообещал Оттьяр, обменявшись с художником долгими взглядами.

Тегоан мог поклясться, что рук они друг другу на прощание не жали.

– Он сотник в Школе Воинов, – напомнил Тегоан все же, когда Марси проводил своего гостя. Варини пожал плечами:

– Что с того? Я войну королевству не объявлял. Пообещай, что будешь выставляться в следующий раз.

Тегоан не был уверен, что у него останутся деньги, да и голова на плечах до следующей выставки, но пообещал.

Уходя, он заметил, что Марси и его друг уединились.

Это было так предсказуемо: художник и его самый преданный поклонник остались после выставки. Но Тегоан, заслышав негромкую беседу, замер за занавесью, вытянувшись в струну. Ему не хотелось мешать.

Хотя разговор их ничем не был похож на общение возлюбленных. Мастер Оттьяр увлеченно повествовал о своей недавней службе в гарнизоне Варнаяра, небольшого военного поселения в промозглой долине, прозванной Льдистой.

– Не зря назвали, друг мой, – Оттьяр жестикулировал и был разгорячен разговором и вином, – родники и валуны, да еще мох – вот и все. Ну и остатки ледника кое-где да встретишь. Медведи есть. И у меня идиоты в сотне, тридцать новобранцев.

Марси хмыкнул, но промолчал.

– Мне скоро возвращаться. И следующие четыре месяца я проведу на леднике, спиваясь, зарастая бородой и проклиная весь свет. Почему мы так редко встречаемся?

– Потому что я оставил службу, – мягко возразил Мартсуэль, – а тебе жизнь не мила, если раз в сутки не пнешь какого-нибудь юнца и не расскажешь о боевой славе прошлого.

– Кем я стал! Помню, как старшие мастера выводили меня этим качеством. Н-да, моложе не делаемся, это точно.

Тегоан увидел, как переплетаются их руки на столе. Так естественно, так привычно, как будто именно так и должно было быть. И эта обманчивая простота могла стоить обоим жизни, не будь Нэреин-на-Велде вольным городом: здесь храмовники большой властью не обладали.

Сам не зная, что именно ожидал увидеть, Тегги ушел, ничем не выдав своего присутствия.

***

Ему часто приходилось тренировать способность молчать и быть невидимым. Помимо пьяных и одурманенных клиентов, в «Звездных ночах» нередко можно было заметить и других. Представителей сульской мафии, обеспеченных северян, перевальских бандитов. Тегоан многих знал в лицо, о многих лишь слышал. Но значительное число гостей заведения проходила мимо него неузнанными. Только благодаря хорошей памяти художника и вниманию, Тегоан распознал среди постоянных посетителей мастер-лорда Иссиэля, прозванного Молодым, мастер-лорда Долвиэля, головореза и пьяницу, воеводу Ольтидора Элдар, представителя клана, выступавшего от его имени в городе.

Гости-северяне все были одеты в меха и роскошные кафтаны, встречались, хоть и реже, торговцы Бану из южных княжеств. И они обращали на Тегоана внимания не больше, чем на собачку у ворот.

В основном, мужчины обсуждали в веселом доме политику, женщин и собственные подвиги на поле брани – или на торговой площади. Они хвастались сделками и деньгами, жарко спорили и тихо шептали. Тегоан, машинально вычерчивая на белом фоне обстановку, нужную для композиции, вслушался.

– Если введут войска, нам не поздоровится, – озабоченно высказался тот, что был ниже ростом и обладал внушительным брюхом, – торговля в ущелье и так простаивает.

– А их введут, раз уж чертову Туригутту отозвали с ее любимого востока. Но она хочет двадцать сотых долей, а агенты Совета заберут всё.

– А может, и не введут. Должны же беспорядки обеспокоить воеводство.

– Воеводство не может заставить леди-правительницу родить сына и заткнуть рты сплетникам, – вздохнул высокий.

– Ее величество не подлежит обсуждению.

– Ее величество потеряла третьего сына сразу после рождения. Все четыре раза она рожала раньше времени. Если в этот раз не получится, от него потребуют низложить ее, он откажется, начнется Смута.

– И у этого короля нет ни наложниц, ни бастардов, – задумчиво проговорил второй собеседник, – нет-нет, еще ликера.

– Как пожелаете, господин.

– О чем я… а, ну да. Его величество Правитель не пожелает развода, не станет искать утешения у других женщин, и тем самым все вернется в прежнее положение. К владычеству Элдар или выборам нового правителя.

– Она еще молода.

– Законы Военного Совета нельзя отменить даже решением короля. Пока что за ним армия его тестя и проповедники. Но время беспощадно ко всем. Ему нужны сыновья. У тебя есть наследники?

– Трое. Кстати, среднего скоро женю…

Беседующие продолжили разговор, но Тегоан отвлекся на детали, которые разглядел: рубиновую крупную брошь на плече одного из них, потертость на замшевых перчатках, стоптанные, хотя и очевидно дорогие, туфли…

Тегги мог воссоздать все до последней черточки. Витающий вместе с розовым от фонарей дымком запах тайны и заговора. Атмосферу дорогого дома удовольствий.

– Здесь нередко проворачивают темные делишки, – раздался голос над ним, и Тегги вздрогнул.

– Ты здешний призрак? – бросил он через плечо, – подкрадываешься умело.

Привратница в черном действительно чем-то походила на привидение.

– Как и ты. Что рисуешь?

– Пытаюсь найти нужный интерьер. Везде чего-то не хватает.

– Помести сюда голую женщину – этого станет достаточно.

– Ты мало знаешь мужчин, в таком случае. Теперь и этого недостаточно. Нужна история, загадка, соблазн. И красота.

Из-под черного одеяния, закрывавшего ее с ног до головы, он не мог видеть почти ничего. Иногда только высвечивалось неверными штрихами лицо под черным шелком, выбившийся локон или прядь волос – но это бывало только, когда она вставала против света. И тогда казалось, что волосы у нее светятся красным золотом сквозь сплошной черный туман шелковой вуали.

Порой ему хотелось удержать ее за кончики пальцев, что показывались единственно. Кончики, разрисованные по черноземному обычаю хной.

– Вы любите украшать себя? – не отрывая глаз от ее рук, Тегоан отчаянно возжелал задержать леди-привратницу возле еще на мгновение.

Из-под вуали донеслась приятная усмешка.

– Надену в следующий раз перчатки.

– Не вздумайте! У вас бесподобно красивые руки. Мне совестно думать о том, что вы прячете, но я бы много отдал, чтобы увидеть…

– Если вы думаете, что это комплимент, то я другого от вас и не ожидала.

Это следовало назвать провалом. А он даже не успел – уже в который раз! – узнать ее имя.

***

– Тегги. Подъем. Уже день.

Он не сразу разлепил глаза, сел, потирая лицо руками. Привычный для некоторых отрезков жизни вопрос «где я и как оказался здесь» настойчиво стучался в сознание, но голос, пробудивший Тегоана ото сна, принадлежал Марси. А значит, все не так плохо. Или плохо? Ощупав себя, Тегоан обнаружил, что одежды нет. Никакой.

– Нет, я к тебе не приставал, – опередил его негодующий возглас Мартсуэль, швыряя в друга рубашкой, – а вот ты ко мне – еще как.

– Пошел на хрен, – голос охрип, Тегоан откашлялся.

– «Я буду писать сепией, я по природе новатор в искусстве, дай мне кисти!». Сколько ты вчера выпил?

– Не знаю. Я даже не уверен, что пил вообще. По-моему, там были ксаррские грибы.

– Сколько принял?

– Не помню. Эскизы!

– Ты бежал по улице мимо моего дома в одних подштанниках, но эскизы на месте, – утешил друга Марси, – что случилось перед этим, как ты опять сорвался?

Тегги знал, что это – еще не срыв. По крайней мере, хотелось надеяться. Помнил хорошо, что из «Ночей» отправился в «Розочки», по дороге подцепив товар у Вайзы. А переночевать в «Розочках» можно было только за деньги. Помнил, что раскрашенные руки странной привратницы так и стояли перед его внутренним взором, пока он шел по нижним улицам и пытался вызвать в себе хоть подобие творческого огня, который так ему был необходим. Как оказался у дверей «Розочек» уже не помнил. Кажется, дальше была небольшая дружеская оргия с участием Яриды – но и в этом Тегоан уверен не был.

– Тебе нужно что-то поменять в жизни, – заметил Варини осторожно, пока Тегоан, обхватив голову руками, боролся с утренними последствиями возлияний, – найти нормальную женщину, а не проститутку, переехать от Толстяка.

– Помнишь, как я пил после последнего переезда?

– Тогда ты переедешь ко мне. Я не дам тебе упасть на дно снова.

Выразительности взгляда Тегги могли позавидовать все куртизанки «Звездных Ночей».

– В мой дом. Эльмини и дети, – укоризненно повторил Марси, – у меня тоже есть мансарда, и я не стану рубить тебе пальцы тогда, когда Толстяк Будза непременно это сделает. Тегги, тебе нужен присмотр. Ты себя погубишь. Ты не можешь всегда быть один.

– Еще как могу.

– Как мне уговорить тебя?

К соглашению они не пришли, Тегоан, не поблагодарив, ушел в одежде Марси, на прощание хлопнув дверью. Его друг мог только печально вздыхать.

***

Первый портрет Фейдилас был выполнен Тегоаном в пиратском стиле.

Вдохновение посетило его внезапно, при посещении нижних гаваней. Он и не собрался бы, но их с Марси приятеля, ювелира Юстиана, выпускали из тюрьмы, и кто-то должен был его встретить, поскольку городской дозор конфисковал у пленника всю одежду, и он вышел на свободу абсолютно нагим. Впрочем, это не удивляло даже самых скучающих уличных зевак.

– Они обыскали дом, но рыбацкий поселок никому в голову не придет обыскивать, – радовался Юстиан, быстро одеваясь на ступенях дозора, – но сбыть левый товар я теперь долго не смогу. Что за год выдался! Еще пара таких приводов, и я не успею расширить клиентскую базу.

– Нечего торговать краденным.

– Клейма «я спёр это у соседа» на вещах ни разу не было, – огрызнулся Юстиан, – не моя вина, что нищета толкает благовоспитанных горожан на преступление.

Нижние гавани, выстроенные в незапамятные времена, несли отпечаток смешения колониального стиля и более древнего, времен Тиаканского царства. Богатые дома с собственными набережными и причалами соседствовали с храмами, полуразрушенными и процветающими, надстроенными домами, нависающими над водой конурками и понтонными переправами.

На цепи у одного из общественных, а потому совсем разваленного, причала сидел бродяга в драной рубахе. Приглядевшись, Тегоан заметил у него на руке отсутствие большого пальца.

– Подайте, милостивый сударь, – запел он, едва друзья оказались рядом, – хоть корочку хлеба.

– Попроси помочь ту овцу, что дрючил, урод, – высказался Юстиан.

– О чем ты?

– Да он за скотоложество осужден.

– На цепь? За совращение овцы? – Мартсуэль, прикрыв рот и нос надушенным платком, не рискнул приближаться к цепному извращенцу ближе, чем на десять шагов.

– Это была любимая овца какого-то богатея, – ответил преступник, скалясь гнилыми зубами на изжелта-коричневом лице, – видать, приревновал.

– Давно пора кастрировать за это, – Марси отвернулся, хмурясь. Тегоан выразительно промолчал.

Мужеложцев вовсе наказывали смертью. Но у Варини всегда были странные представления о морали.

Юстиан отправился в рыбацкий поселок за своей заначкой, Марси – домой, а Тегги несколько часов ходил по набережной, дышал запахом реки и впитывал неповторимую атмосферу нижних портов Нэреина. День принес немало вдохновения. За следующие три вечера начало работе с портретами Фейдилас было положено, и первый Тегоан отправился демонстрировать заказчику.

Ленд-лорд принял его в своем кабинете в «Звездных Ночах», хотя обстановка ничем не походила на весь остальной дом цветов. Богатая мебель из красного дерева, дорогое сукно на столе, аккуратные лаконичные подсвечники – все демонстрировало респектабельность хозяина и его нелюбовь к излишнему украшательству. Словно для контраста, в углу кабинета в выгодном ракурсе замерла сама красавица Фейдилас, а в проеме раздвижных, как во всех борделях, дверей стояла ее личная прислужница.

Гиссамин долго любовался портретом, и, хотя на его лице не мелькнуло и тени улыбки, Тегоан был уверен, что ему работа понравилась.

– Ничто не выглядит столь же эротично, как ты, ойяр Фейда, хотя ничего близкого к реальности на картине нет, – заметил ленд-лорд, – не люблю морское дело и не люблю корабли, но после такого зрелища появляется желание уйти в доки и…

«Подставить зад матросу?» – договорил про себя не без ехидства Тегоан.

– А у тебя ведь, помнится, был как-то капитан пиратского корабля, – усмехнулся, разглядывая потрет, Гиссамин, обращаясь тем временем к оригиналу, – расскажи-ка нам.

– Один раз, – сладко пропела Фейдилас, – молодой Вольфсон, сын Илидара. Он провел здесь лишь ночь со своей сворой и ушел брать добычу где-то на юге.

– Он пиратствовал и разбойничал, вешал без разбору всех, кто ему не угодил, а с тобой – с тобой он был ласков, Фейдилас? – ленд-лорд намекнул, что хочет слышать подробности.

– Он… хотел взять меня… не сразу. Сначала он захотел на меня посмотреть.

– И каков он собой?

– Как ледяной огонь, – тут же ответила Фейдилас; очевидно, для нее подобная метафорическая речь была свойственна по природе.

– Ты поэтесса. Как он выглядит?

– Сильный, плечистый, но гибкий. Очень порывистый. Легко гневается, легко прощает мелкую обиду. Не скрывает, о чем думает. Не доверяет женщинам.

– Не зря избран вожаком, – усмехнулся Гиссамин, щурясь на солнце, падающее сквозь красное стекло, – доверять женщинам – пускать золото в воды Велды. И что же наш вожак пиратов и большой разбойник?

– Так и не дотронулся до меня, – лениво протянула Фейдилас, – сказал, что его распирает любопытство посмотреть, за что остроухие дохляки платят деньги. И сказал, что болтовни не любит, а на костях у меня маловато теплого мяса.

Тегоан в восхищении взирал на куртизанку. То, как она говорила эти слова, приводило его в трепет. Вне всякого сомнения, он ошибся в ней поначалу, приняв за изнеженный цветок.

Возможно, это подвигло его к новому полету воображения. Следующую неделю Тегоан писал. Игнорируя потребности своего тела, он почти не спал и не ел, проводил в «Ночах» дни напролет, снова и снова погружаясь в обстановку вокруг куртизанки. Фейдилас и пират. Фейдилас в костюме гихонки, изображающая рыночное гадание. Фейдилас и две прислуживающие ей девушки, облизывающие ее босые ноги – на подобном развлечении настоял один щедрый клиент, чьего имени Тегги не узнал.

Отрешась от происходящего, он едва не пропустил интересные события в «Розочках»: Адри заработала первый золотой за ублажение старого торговца вином, Ярида снова пила и уже была должна заведению, кухарка заболела сыпным тифом.

Словно просыпаясь, как цветок по весне – хотя вокруг уже была самая настоящая осень, Тегги написал четыре картины за девять дней.

– Пять портретов, – заметил Гиссамин, – мне не показалось, что ойяр впечатлила вас, мастер Тегоан.

– Не она, – ответил художник, – жизнь вокруг нее. Вы были правы. Здесь есть о чем рассказать.

Ленд-лорд кивнул, продолжая разглядывать представленные его вниманию работы.

– Я думал, мне есть, что предложить вам, а вам – мне, – одобрения в голосе лорда Тегги не услышал, – и у меня есть идея, которую Фейдилас вряд ли одобрит, но это занятно бы дополнило мою галерею. Вы когда-нибудь были в покоях плетей, мастер?

– Я не хочу, – ойяр отшатнулась, но была поймана стальной хваткой ленд-лорда. Тегоан не ошибся: поджарый и жилистый, Гиссамин был весьма силен.

– Ты в моей собственности, Фейда. Не думал, что ты забыла. Таких, как ты, я в любой деревне поимею с десяток, едва только спущу штаны, а такие, как мастер Тегоан, рождаются раз в тысячелетие. Ты поняла?

– Пойду оденусь, – всхлипнула Фейдилас покорно.

– Вы часто били ее, милорд? – сглотнув, спросил Тегоан.

– Недостаточно часто, если она все еще помнит, как произносится слово «нет», – раздраженно бросил Гиссамин, – сегодня надо преподать ей хороший урок. Не люблю, когда шлюхи начинают мнить себя выше, чем они есть.