Текст книги "Зёрна и плевелы (СИ)"

Автор книги: Гайя-А

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 14 страниц)

Марси был красив, безбожно красив – внутренне не меньше, чем внешне, и оттого мучительно было осознавать, что друг его сломлен гораздо сильнее, чем он сам. Что так сломало его товарища, Тегги не знал. Он столько раз за последние три месяца думал о Варини, что потерялся в собственных мыслях. Война? Но очень многие прошли через битву за Элдойр и последовавшие мятежи и восстановление границ. Марси не был первым и не мог стать последним – его военачальник не славился жестокостью, как очень многие другие. Нет, вовсе не война сделала из Варини того, кем он был.

Эльмини? Она прекрасная жена, мать и хозяйка; никто не упрекнет ее в отсутствии привлекательности. Разве что в некоторой холодности, сквозящей в ее отстраненном взгляде. Дети? Двое сыновей Марси подавали хорошие надежды в школе воинов, а дочь уже была по сульскому обычаю сосватана.

Тегоан задумался о той второй стороне жизни Марси, с которой никогда не сталкивался. Осторожно, стараясь обходить слишком откровенные детали, пытался понять, какая часть жизни друга и где была спрятана. Где он встречался с воеводой Оттьяром? Где прятал послания, если они были? Как договаривался о встречах? Что происходило на этих встречах, помимо очевидного?

Воображение отказывалось подчиняться рассудку, то подсовывая картины недостойных оргий, то утекая вовсе в сторону. Но гордость никогда не позволила бы спросить в лицо.

Особенно, когда на гладком лице – бороду Мартсуэль не носил и старательно избавлялся даже и от щетины – мелькала чуть заметная неприязненная усмешка. Одна лишь горькая морщинка у светлых губ обозначала ее – но Тегоан знал, что своими въедливыми вопросами причиняет другу боль.

– Прочто мне не все равно, что с тобой происходит, Марси.

– Я знаю, – скупо улыбнулся тот в ответ, – и не тебе одному.

Тегги впервые хотелось, чтобы под остальными Марси подразумевал лишь Юстиана, а никак не мастер-лорда Оттьяра.

***

По дороге через нижние улицы Тегоан попал в возмущенную толпу народа, и к переулку Сторожки пришлось протискиваться при помощи локтей. Кое-где внезапное потепление до того изуродовало мостовую смесью талого снега, навоза и прелого мусора, что на другую сторону улицы приходилось перебираться по отдельным пешеходным камням. То и дело их растаскивали с улиц особо предприимчивые горожане, напрочь не желая признавать, что тем лишь усугубляют разруху.

Сейчас даже грязь улиц не останавливала горожан, шумно ругавшихся и спорящих.

– Что за бес вселился в добрых горожан? – поинтересовался у одного из куривших привратников Тегоан. Тот шумно выдохнул струю дыма.

– Принят закон о закрепощении.

– Друг мой, я не слежу за законами, законотворцы обладают слишком изощренным воображением; далеко до них даже мне.

– На следующий год появится комитет до добродетельному рабовладению.

Тегоан нахмурился.

– Городской закон о работорговле пересмотрели, или как?

– Королевский закон, – нажал голосом привратник, посмеиваясь, – видать, кое-кто из наших высоких господ все же продавил разрешение рассматривать рабов наряду с общей собственностью.

– А что же так возмутило граждан Нэреина?

– Поборы на обустройство комитета, конечно.

– Поборы, поборы… конца им не будет.

– Подожди, братец, – меланхолично добавил привратник, – пришла весть, что скоро ожидается рождение наследника у супруги нашего государя… опять ожидается. Вот здесь поборы будут посерьезнее.

«Если она родит», повисло несказанное в воздухе.

Тегоан замечал напряжение вокруг себя. Но мистическим образом оно оседало, не подобравшись к его сердцу. Добродетельные горожане бунтовали, кто-то перевернул телегу торговца вином, где-то горели лодки и перекидные мосты, а на Малой Столярке городской Дозор опрокидывал бунтовщиков наземь и дюжинами забирал в острог. Тегги было все равно.

Сидя на подоконнике своей мансарды, он курил, задумчиво созерцая огни Верхнего Нэреина, столб пара, поднимающийся в морозном воздухе и не тронутый ветром, слушал крики зачинщиков беспорядков в проулках порта, и рисовал. Углем прокрасились ногти, в угле оказался нос, щеки, одолженная у Марси безрукавка и свечной воск для контуров.

Но когда огни верхнего города погасли, а крики с порта утихли, Тегоан с удивлением обнаружил перед собой панораму города, пораженного стихией. В нечетком свете плачущей свечи то ли от урагана, то ли от наводнения сотрясались камни грязной мостовой, гнулись чахоточные редкие деревья и рушились шпили храмов. Вдоль гибнущих улиц падали и молились, пытались спастись и обреченно взирали на небо нечеткие фигуры обреченных горожан, среди которых Тегги нашел с немалым ужасом самого себя, Варини, Юстиана и нескольких куртизанок.

Углем щедро брошенные штрихи теней обтекали и не трогали лишь одну фигуру – среди стонущих перед настигшим Божьим гневом грешников затерялась, спокойная и невозмутимая, женщина в черных покрывалах.

Тегоан судорожно выдохнул. Не отрывая взгляда, боясь ошибиться, принять за истину искаженные дурманом призраки, он лишь кончиками пальцев дотронулся до холста.

Она все еще была там.

– Это Ты, – прошептал Тегги, делая шаг вперед. К несчастью, именно в этот миг петух Толстяка Будзы решил, что настает время будить на первую молитву соседей. Чертыхаясь, Тегги уронил почти догоревший светильник со свечой, ловя падающие с бедер штаны, подобрался к окну и распахнул ставни.

На востоке занимался рассвет.

Комментарий к Этюд углями

Я снова здесь и буду писать, несмотря ни на что!

Мелкие бытовые катастрофы лишь вдохновляют.

========== По шёлку ==========

Торговец Согвиэль, получив свое фривольное полотно, остался доволен.

– Я буду вас рекомендовать, – заявил он изможденному Тегоану, потирая руки.

Художник едва нашел силы кивнуть. Накануне он, собрав в кулак остатки воли, заставил себя доделать сразу три заказа: распутную лже-Гавеллору для торговца, златокудрого мученика времен Пророка для торговца амулетами и третью часть триптиха из анатомического театра – для ленд-лорда Гиссамина.

Вот уже полторы недели Тегоан не мог думать ни о чем, кроме картины, которую сам для себя назвал «Городом обреченным». И ни о ком, кроме Нессы.

Все суламитки напоминали теперь ее, особенно облаченные в черное – что, на счастье Тегги, все же было редкостью. Прозрачные вуали, яркие браслеты, стеклянные бусы, цветочные гирлянды… – он ловил снова и снова детали, которые никогда прежде не ассоциировались с набожно-строгой обитательницей дома цветов, и понимал, что интерес к ней зиждется на чем-то совершенно ином, чем внешняя симпатия.

Он гадал, каковы на ощупь ее бедра, скрытые черным шелком.

Он мечтал вдохнуть полной грудью запах ее тела.

Ему нужно было знать, что – улыбку или гримасу отвращения прячет она за вуалью.

Короткие волосы или локоны до пят? Глаза по-суламитски голубые или оттенка морской волны? А то и светло-желтые, как у южных асуров или некоторых самхитов? Острые коготки или аккуратные ручки аристократки? А может, мозоли? От домашней работы? От пера?

– От моряцких членов, – не выдержал Юстиан, когда друг в очередной раз задумался вслух о своей новой пассии, – серьезно, Тегги, не сходи с ума!

– Я должен ее видеть, – упрямо повторил Тегоан, допивая то, что было в кружке и морщась, – что ты нам заказал?

– Это смесь напитков, – довольно высказался Юстиан, – там сок крыжовника, ревень, моченая брусника и пряности.

– Специфический… ммм, привкус, – осторожно высказался Марси, отставляя стакан в сторону.

– Я забочусь о своем здоровье, – фыркнул опальный ювелир, – когда вы, старики, не сможете разогнуться, загнетесь от желтухи или воспаления легких, я буду молод и свеж, ночь напролет тиская по темным углам молоденьких красавиц после танцев.

Подошедший юноша-разносчик скупо улыбнулся. Тегоан бросил лишь беглый взгляд, чтобы понять: перед ним очередной адепт здорового образа жизни и сомнительных способов лечения. Юстиан всегда питал склонность к необычным путям самосовершенствования. Он, неделями кутящий в портах, ударялся регулярно в другую крайность, глотая пилюли неизвестного происхождения и потребляя всевозможные таинственные снадобья всех подряд языкастых целителей.

«Вот бы мне исцелиться от суламитской ворожбы, – вздохнул Тегги про себя, – или приворожить ее…». Мысль мелькнула и укрепилась, и Тегоан схватил Юстиана за запястье.

– Я знаю, что сделаю. Я за ней подгляжу. Найду ее комнаты и…

– Ты спятил, – отстранился с ворчанием Юстиан, расплескивая свой оздоровительный напиток, – Марси, угомони нашего друга, он хочет себе мучительной смерти. Тегги, что полагается за развратные намерения в отношении благородных целомудренных…

– Знаю-знаю, и не надо занудствовать, – торопливо перебил Тегоан, – но она и не узнает.

– Дешевле подкупить ее служанку, – меланхолично протянул Мартсуэль, – так ведь обычно делают. Почему не пойти проверенным путем?

Тегги промолчал. Беда была в том, что он и сам не мог найти ответа. Друзья весело переглянулись.

– Ты не можешь работать, если в кого-то не влюбишься, – уверенно подвел черту Юстиан.

– Всякий раз навсегда, – добавил Варини.

Тегоан недовольно отвернулся, против воли улыбаясь.

Мороз дошел до той поры, в которую по Варне в Велду приплывали крупные льдины с северных равнин. Несмотря на все усилия городских властей – надо признать, немалых – то и дело падающие с высоты водопада, они разбивались и ранили добропорядочных горожан, проходивших слишком близко, и несчастных пьяниц, задремавших в неположенном месте.

До Нижних улиц и портов глыбы с северных ледников добирались уже маленькими льдистыми зеркалами, как бисер, рассыпанный по серой зимней реке.

На замерзших каналах появились многочисленные катки, где веселились вперемешку горожане и приезжие. Одних от других отличить было очень легко – приезжие все как один опасались выходить на лед, а местные философски воспринимали возможность провалиться, даже специально растапливали многочисленные полыньи для стирки, набора воды и рыбалки. Любопытная ребятня облепляла каждую, надеясь углядеть где-нибудь внизу бурых сомов, никогда не засыпающих в Велде и ее притоках.

Торговля шла бойко как никогда. Доходили один за другим торговые караваны и обозы с восточных земель. На рынках, несмотря на крепкие морозы, было многолюдно и шумно. Пар поднимался столбом от чайных, прятали руки в муфты праздно гуляющие красавицы, звенели колокольчиками и бубенцами торговцы амулетами и лихо подкручивали усы городские дозорные, глядя на разносчика горячего чая.

Тегоан любил зиму. Зима в Нэреине всегда была волшебным временем. Возможно, сказывались асурские и эдельхинские корни, но лето с его душным зноем и изможденными горожанами, тревожная осень с дождями и вечными толками об урожаях его не вдохновляли так, как льдистая, нарядная, всегда отчего-то праздничная зима.

Больше всего он оживлялся, когда тонкое покрывало белоснежного снега укрывало Нэреин в январе, а ранние зимние сумерки разгорались сотнями и тысячами огней костров и факелов. Как никогда чувствовалось изобилие земель Поднебесья и разнообразие населяющих его народов. Можно было сесть в маленькой кофейне на углу, опустить ноги к любезно предоставляемой гостям жаровне, и рисовать, рисовать, рисовать…

А еще на морозе прекрасно ложились сульские минеральные краски по шелку.

– Холодновато нынче, – поежился Мартсуэль. Тегоан давно крупно дрожал.

– Не говори.

– Выпей горячего малинового настоя на меду, – сердобольно посоветовал Юстиан, вставая, – друзья мои, мне жаль вас покидать, но меня ждет одна очаровательная торговка тканями. А после нее – не менее, а то и более очаровательная эскорт-ученица из Школы Воинов.

– Опять блудишь, – неодобрительно высказался Варини, Тегоан же заинтересованно поднял бровь. Юстиан лишь вздохнул:

– Братцы, первая всего лишь клиентка. Хотя я бы приложил все усилия, чтобы… эх, видали бы вы те формы!

Проводив взглядом бодро шагающего к своей торговке Юстиана, Мартсуэль посмотрел на Тегоана обеспокоенно.

– Тебе совсем нечего надеть?

– Помнишь твою эту, «дикую шубу»? – стуча зубами, поежился Тегги, – одолжишь?

– Подарю. Но почему ты ничего не сказал?

Поймав одного из вертлявых мальчиков и быстро нацарапав записку для Эльмини, Марси укоризненно глянул на друга.

– Я был не против, когда ты себя гробишь. Но не настолько. Ты слишком любишь жизнь, чтобы уйти от воспаления легких.

– А как я, по-твоему, должен уйти? – стараясь отвлечься, Тегги грел руки о кружку с горячим вином. Лицо Варини помрачнело:

– Не хочу думать об этом!

Дождавшись шубы, Тегги едва не заворчал по-волчьи, заворачивась в нее. Шуба досталась Варини в подарок, и он никогда после службы в армии ее не надевал, но всегда использовал для тех гостей, кто предпочитал сидеть на полу и спать там же – как, например, Тегги, который не понимал, как вообще можно сидеть у огня на высоких стульях.

– Стой, Эдель! – голос Марси вдруг приобрел особую, знакомую Тегоану тональность, – посмотри-ка на меня… нет, нет, лучше в профиль…

– Ну это уже чересчур, – запротестовал тот, – у тебя миллион набросков…

– Заткнись, Тегги.

Мартсуэль всегда превращался в кого-то другого в такие минуты. И этого другого Тегоан нередко побаивался.

Он старался не смотреть на сосредоточенное и вдохновенное лицо друга, когда тот нервическими быстрыми движениями штриховал графитным карандашом по поверхности своей эскизной дощечки.

Зная, как нелегко добиться от натурщика правильного позирования, он старался не думать ни о чем, и особенно – о том, что его рисуют. Вглядывался спокойно в улицу, поднимавшуюся вверх, переполненную базарным людом. Ловил детали привычного шума торжища: перебранки из-за цен, льстивые заверения в подлинности того или иного товара, мелкие сплетни, анекдоты, споры о политических перспективах, байки о пьяных приключениях…

Сам не заметив, как закрыл глаза, он вдыхал морозный воздух со сложным вплетением ароматов корицы, сушеной петрушки, розового масла и свежевыделанных кож.

И вздрогнул от прикосновения тонких чутких пальцев Мартсуэля к своему основательно заросшему подбородку.

– Извини. Повернись чуть выше, – дрогнувшим голосом попросил Варини, пряча глаза, и Тегоан послушно принял необходимую позу.

Эскиз был закончен за какие-то пять минут, но спокойным Тегги оставаться уже не мог. Скомканно попрощавшись с Марси, он отправился домой, чувствуя особый жар и тревогу.

Впервые за долгие дни он засыпал, думая не о Нессе, прячущейся от его пристального взгляда под своими многослойными одеяними, а о россыпи веснушек на лице Марси и том, как тот покраснел, прикоснувшись к нему.

***

В доме цветов морозные дни вызвали настоящий наплыв посетителей. Тегоан, получивший одобрительное хмыканье ленд-лорда на свои робкие три эскиза (рыбачка, бурый сом в полынье, дозорный, отбирающий улов), забился в уголок одного из приемных залов и старался слиться с обстановкой.

Особенно когда широким шагом в зал ворвался сам князь Сернегор, когда-то восточный наместник и знаменитый воевода, ныне – бессменный и рьяный предводитель Союза Дозоров, главный полицейский воин в королевстве. Прижавшись к ширме и против воли съежившись, Тегоан вмиг вспомнил все свои последние и предшествующие многолетние прегрешения против городских порядков.

Но зеленый плащ дозорного Сернегор скомкал и небрежно бросил в угол, а первым делом по прибытии основательно надрался, после чего слегка успокоился, подобрел и приобрел склонность к общению.

Речь его была тверда и понятна, а вот ноги прославленного воина не держали, и потому он развалился на подушках в компании Фейдилас и грязно ругал Дозор Нэреина. Глава упомянутого Дозора находился тут же и почтительно помалкивал.

Осмелев, Тегоан подобрался чуть ближе, сел за цветущим в горшке рододендроном и осторожно взял в руки кусочек графитного карандаша.

Внимания на него обращали не больше, чем на цветок, кадку цветка или расписные ширмы.

– Устал, – посетовал воевода в пространство, – ваш поганый городишко меня доконает.

– Здесь всегда бунтовали, господин. Это временное явление.

– Да разве я из-за бунта, – вспыхнул Сернегор, и Тегоан увидел на лице воеводы несколько тонких, но заметных шрамов, – деритесь, миритесь, вешайте неугодных – кто ж слово против скажет, пока его величество молчит. А вот я к вам пожаловал из-за вашего, как там его… бабского ордена?

– Господин? – поперхнулся его собеседник. Сернегор пьяно потряс в воздухе кистью, и Тегги разглядел отсутствие половины мизинца и три страшных ожога, какие бывали у осаждающих от смолы.

– Ну, эти… объявились стервы, мнящие себя защитницами женского пола в рядах доблестных войск…

– Одинокие Воительницы?

– Точно! Достали Дозор своими письмами, Школу Воинов достали, и я здесь по делу. Угомоню их, если смогу. А не смогу, придется в острог.

– Воистину, хватит с нас излишне шумных женщин, – Тегоан содрогнулся, заслышав знакомый голос. Не могло того быть, но сам ленд-лорд Гиссамин вышел встретить главу Дозоров. Сернегор приветствовал хозяина с усталым смешком:

– Ну вот и ты, наконец-то. Твои женщины шумят едва ли сильнее наших сестер по мечу.

– Это девичьи забавы, – скупо улыбнулся Гиссамин, и глаза его хищно сверкнули, – выдать их замуж – и их прелестные пустые головы быстро будут заняты подобающими мыслями.

– Твоими бы словами наивным утешаться, – печально вздохнул князь, мутным взором обводя зал, – вот нашу Тури замуж не возьмут, да и не пойдет она. Правда, и других морочить не станет.

– Весь восток завоевала? – как бы между делом поинтересовался Гиссамин.

Сернегор равнодушно повел плечами:

– Встретила сопротивление где-то на окраинах и задержалась. Уж на что я сумасшедший, но чтобы торчать там, на Ружских границах, пять месяцев кряду… да она и не вернулась бы, если б не…

Беседующие перешли на едва слышный шепот, который Тегги не надо было слышать, чтобы знать предмет разговора. Старые басни: что будет делать правитель, если в очередной раз королева не доносит плод, родит мертвого ребенка или живую девочку – чего в сложившейся ситуации было крайне недостаточно.

«Значит, Туригутту призывают на случай беспорядков, – размышлял Тегоан, бросая щедро тени на холст, – она зальет кровью белый город и все королевство, если случится нечто подобное, но возьмет свое. Хотел бы я повстречаться с ней…». Он немного поборолся с собой, рассуждая, что же было бы разумнее – написать портрет Туригутты и прославиться или никогда не видеться с ней. Размышления быстро зашли в тупик не без воздействия дурмана и крепких напитков, оставив за собой более исполнимое желание: познакомиться поближе с таинственными Одинокими Воительницами.

***

«Лига Одиноких Воительниц» располагалась прямо над мастерской знакомых Тегоану оружейников. Тут, в Среднем Городе, художник никогда в жизни не бывал, как и подавляющее большинство жителей Нижнего Нэреина.

Рев падающей с высоты Матери Велды и слившейся с ней Варны не оглушал, но создавал особый постоянный гул, из-за которого даже тишина словно говорила сотнями голосов и шепотков. Немногочисленные прохожие все как один были одеты в рыбацкие плащи – видимо, из-за влажности, рассудил Тегоан, хотя влажно в городе было везде.

Здесь же почти тропическая сырость соседствовала с невозможными нигде больше перепадами температур. Стоило Тегоану отойти от проулка Лилий и свернуть на Третью Лотосную, и его обожгло морозным воздухом, тогда как всего в десяти шагах за ним можно было снять куртку и вспомнить о весне и лете.

Именно в Среднем Городе чувствовалась древность самого Нэреина, ведь именно здесь он когда-то начинался. Здесь можно было найти мшистые камни прежних каменных домов, висячих садов, удивительные барельефы, почти заросшие лишайником, неизвестные надписи на плитах мостовой, и стертые временем гранитные основания гигантских лестниц. Отсюда некогда начался Нэреин-на-Велде, здесь жили еще при Тиакане вольные горожане и присоединившиеся к ним беглые со всех окраин Поднебесья. Прошедший расцвет, золотой век… Тегоан никогда не верил в них.

«Парадокс, что мы верим в века цветов и золота, когда знаем, как трудна была жизнь предшествующих поколений, – задумался он, – но наша жизнь стала бы много печальнее, лишись мы этой веры».

Одинокие Воительницы, впрочем, так не считали.

Найти их не составило труда, стоило Тегоану наведаться в ближайший форпост Дозора. Скучающие по зиме полицейские развлекались нардами с пойманными возле воинского алтаря пьяницами. При входе скучал паренек лет семнадцати.

– Начальство на месте? – спросил Тегоан у него. Юноша приоткрыл один глаз и стряхнул с колен шелуху от семечек. Под его ногами набиралась уже солидная куча.

– Никак нет. Евонная милость у ихней милости господина мастер-лорда Сернегора в представительстве.

Ага, отметил Тегги. Скорее всего, у глав Дозора намечалась грандиозная головомойка с последующей не менее масштабной попойкой.

– Это из-за «Одиноких Воительниц»? – брякнул он. На эти слова встрепенулись все стражи порядка, даже и те, что были поглощены игрой в нарды.

– Шлюхи фригидные! – зарычал один из них, северянин, весь покрытый шрамами, – я б их всех в мешки – и в Велду, да с камнями на шеях!

– Камни не понадобятся, – томно процедил другой, долговязый суламит, – на каждой из них железа больше, чем в королевских кузнях. Тебе они зачем?

– Я… художник. Документирую для его милости господина мастер-лорда… – забормотал Тегги.

Обычно эта невинная ложь его выручала в подобных ситуациях, не потерпел он неудачу и в этот раз. Дозорные мгновенно потеряли к нему интерес.

– Пока этих безбожниц не пожгли, поспеши, молодой мастер, – посоветовал ему пожилой писарь, протягивая кипу каких-то листков, – королевские дознаватели уже приехали в город.

– Безбожницы? – удивился Тегоан.

– Да ты почитай, что пишут.

Направляясь по указанному адресу, Тегоан бегло просмотрел содержание весьма грамотных, надо признать, воззваний от имени воительниц. В основном речь велась о массовых изнасилованиях во время военных действий, издевательстве над побежденными и неравноправии в Школе Воинов – Эдель зевнул, добравшись до этого утверждения.

Правда, своим зевком он едва не подавился, когда дочитал до безрассудного заверения, что требуется немедленно свергнуть правителя, потому что бесплодие госпожи правительницы связано либо с его мужской немощью, либо с тем, что бедная королева постоянно избиваема злобным мужем-тираном.

Завершалось это воззвание корявым рисунком короткого и непропорционально при этом толстого члена, продетого в корону.

«Бедолаги. Если до этого их насиловали только на войне, после такого точно доведется, кроме этого, еще и познакомиться с дыбой».

Деревянная хлипкая стена дома пестрела лозунгами на всех наречиях Поднебесья, а кое-как сбитая шаткая лесенка из серых полусгнивших досок вела куда-то едва ли не в мансардные этажи. Качнув ненадежные перила, Тегги отказался от мысли подниматься к Воительницам и ограничился окриком:

– Хозяева!

Ничего более умного ему в голову не пришло.

Из цокольного этажа – такой же сомнительной крепости пристройки с низенькой серой дверью – показалась женщина, закованная с ног до головы в доспехи – только и было видно, что лицо. Тегоан закусил губы, кашлем пытаясь скрыть смех. Кое-где на плохо подогнанных латах виднелись затертые пятнышки ржавчины. Вид дамочка имела самый устрашающий.

– Хозяйки, – презрительно сошлись к переносице изящные бровки.

– Что?

– Хозяйки, а не хозяева. Здесь нет мужчин, – растягивая слова, внятно произнесла воительница.

– Э-э, да, конечно. Я – мастер Тегоан Эдель. Я пришел… э-э… узнать немного больше о сути призыва… э-э… госпожи-сестры-воина.

Тегги отшибло память напрочь – он совершенно не мог вытащить из нее, как полагается называть воительниц по всем правилам этикета. Видимо, это было привычно для грозной привратницы, потому что она, тяжело вздохнув, показала Тегоану на хлипкую лесенку с приглашающим кивком.

Поднимаясь, он старался не прикасаться к перилам, выглядящим еще менее надежными, чем вся конструкция в целом.

В тесной душной комнатенке с двумя кое-как сложенными печками по углам три отталкивающе выглядящие воительницы немедленно приняли при виде него боевые стойки.

Тегоан не стал долго юлить и молча протянул им листок с воззванием:

– На вашем месте, я бы отсюда линял.

– Еще один пришел спасать нас, – фыркнула одна из дамочек – по виду сложно было определить ее возраст и даже принадлежность к определенному народу.

– Казнят и за меньшее.

– Это – только начало, – торжественно провозгласила другая, – однажды женщины всего Поднебесья скинут вековое ярмо угнетения и возликуют победительницами над насильниками, тиранами и убийцами. Возликуют над теми, кто клеймил нас продажными, кто клеветал на нас и оскорблял нас…

– Некоторые ликуют и сейчас. Туригутта, например.

– Шлюха! – хором выкрикнули все четверо. Тегги хихикнул, замаскировав свой смешок под кашель. Его собеседниц очевидное противоречие клеймления Туригутты с заявленными целями их движения нимало не смутило.

Определенно, здесь Тегоан только терял время. Одинокие Воительницы не представляли больше для него никакого интереса.

Конечно, ему всегда было жалко тех сестер, которые несли настоящую службу в армии Элдойра. Тех, что знали цену и крови, и воинской скудной пайке. Тех, что в мирное время никогда добровольно не носили кольчуг, если только не страдали расстройством нервов от всего пережитого. Та же Туригутта в ней, по слухам, даже спала.

Но никакая броня не могла защитить от гнева королевских дознавателей и фанатиков из храмов, яро настроенных истреблять ересь.

Тегги поежился. Налетевший с северо-востока внезапный порыв ветра, павшая на Нэреин пасмурная хмарь, повсеместная промозглая сырость и низкое, тревожное серое небо – все это заставило его сердце сжаться в дурном предчувствии, которое было уже не отогнать.

***

Ночью он не мог заснуть, и не мог занять себя рисованием. Наконец, поддавшись бездумному порыву, кое-как оделся, и отправился в дом цветов ленд-лорда.

Денег у него не было, но в «Розочках» его с радостью приняла бы Яри. Спрятала бы от хозяйки, закрыла бы в сундуке или завалила бы ворохом своих тряпок. Только Тегоан не хотел даже видеть ее лица. Не готов был вынести нарочитой похотливости ее движений и вульгарности гримас. За ними, как за ее неумелым макияжем – всегда к его приходу уже смазанным и потекшим – он легко мог видеть простушку из деревни, неумело разрушившую собственную жизнь – или никогда не имевшую шанса на лучшее.

Не хотел он видеть и ойяр и им подобных. Его в дрожь бросало, когда он вспоминал обнаженное тело Фейдилас с причудливым узором росписи хной. От тонких длинных ноготков до умело подчеркнутых высоких скул, от завитых волос, умащенных дорогими ароматическими маслами – и до идеально шелковистой кожи в нежной впадинке между ног – Тегги ненавидел ее.

Остановившись у черного хода дома цветов, он задумчиво поднял голову к слабо освещенным окнам жилой части борделя. Из приемных залов доносилась музыка, смех – мужской, басистый, и женский – чуть визгливый. Кто-то пьяно ругался во дворе на начальство гарнизона – женский голос заботливо поддакивал покровителю. Подойдя ближе, Тегоан уловил обрявок разговора двух служанок-камур, уносящих в прачечную грязное белье:

–…пять раз за ночь! Он, наверное, долго терпел.

– Ей придется наведаться к доктору, она слишком легко беременеет…

Странные ночные тени – сиреневые, нежно-голубые, синие – брошенные в пруд отблески звезд и фонарей – Тегоан задержался в очередном внутреннем дворике в запутанном лабиринте живой изгороди. И вовремя, потому что в следующем укромном уголке у маленького пруда сидела, спиной к нему, Несса Брия, откинув назад свою черную вуаль.

Тегоан замер, не веря своей удаче. Он лишь пожалел, что стоит не на галерее второго этажа, или хотя бы не на возвышающейся террасе, откуда мог бы заглянуть в воду – и увидеть отражение ее лица.

Из-за зарослей можжевельника он мог видеть лишь то, как она водила в воде своим изящным пальчиком, что-то чертя. Прудик уже тронул по краям мороз, сковав льдом, и скоро наверняка должны были уснуть, если не уснули, живущие в нем золотые рыбки.

Тегги сделал завороженно еще один шаг вперед – и предательски оставленная кем-то на дорожке сухая ветка малины хрустнула, заставив девушку мгновенно встрепенуться. Одной рукой она набросила вуаль себе на лицо, другой – запахнула ее на груди. И только потом обернулась.

Привычный жест, исполненный многолетней привычки. Он заставил Тегоана пошатнуться от желания, нахлынувшего с невозможной силой.

– Не мечтай увидеть меня раздетой, – негромко произнесла Несса. Голос ее был исполнен испуга, как бы она ни пыталась его скрыть.

– Я мечтаю видеть тебя. Одетой. Раздетой. Просто видеть. Но все же…

На террассе хлопнула створка окна. Тегги решительно подошел к суламитке.

– Никто не знает, что будет завтра. Если я никогда не увижу тебя больше, то скажи, о чем мне мечтать? – голос Тегоана дрогнул, – о чем, если не о том, как я сорву эту… эту преграду между нами, – он обвел ладонью силуэт ее вуали, сглатывая, – я не могу видеть тебя – и не видеть. Сними эту долбанную тряпку, я должен видеть твое лицо. Или уйди, оставь меня, и никогда не показывайся мне на глаза.

– Чем же тебя так злит эта вуаль?

– Тем, что я чую твою красоту, – он схватил ее руку и поднес к губам, – ни по чему так в мире не тоскую, как по ней – и не могу познать ее.

Ее пальцы, на которые с его рук осыпались остатки краски, затрепетали.

– Я знаю таких, как ты. Ты не можешь дать мне того, что нужно. Только использовать меня. Для этого у тебя есть они, – она кивнула в сторону длинного коридора, уходящего с террасы, из-за многочисленных дверей с занавесями которого доносились звуки удовлетворяемой похоти.

– Я хочу писать тебя. Твою чистоту среди всего этого, – он поднял руку вдоль ее тела, проник ею под вуаль, замирая от нежности, нашел ладонью ее щеку, прошелся, как слепой, по ее приоткрытым губам. И поймал в ладонь жадный чувственный поцелуй.

Касание, сорвавшее последнюю сдержанность.

– Ты сама виновата…

Схватить ее оказалось непростым делом – скользнули по черному шелку руки, не найдя тела, она ловко уклонилась, рванулась прочь, но Тегоан удержал ее за край вуали. Да. Сейчас он сделает это – и если какая-то смерть стоит того, то лишь эта. И причин будет несколько.

Раз! Сорвать вуаль, подняв ее и сбросив в сторону. Открыть ее лицо своему запретному взору, что приравнивается к бесчестью и позору.

Два – удержать ее против воли, не дав закрыть лицо ладонями, развести их, трепетно, чувствуя биение крови в сосудах под тонкой кожей запястий.

Три. Обнять ее, прижав к стене, заломив ее руки за спину. Смотреть на нее, без вуали, в эту минуту – которая может никогда не повториться.