Текст книги "Зёрна и плевелы (СИ)"

Автор книги: Гайя-А

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 14 страниц)

Оттуда она подала ему несколько свитков, счетную книгу, связку ключей и целую связку каких-то писем.

– Пощади меня, – только увидев все это, взмолился Тегоан, – оставь мне последний день свободы. Это – только после свадьбы.

Она совсем по-девчачьи хихикнула, затем во взгляде ее мелькнула тревога. Мужчина верно истолковал ее, но то, что он должен был сказать, нельзя было выразить шуткой. Когда он, встав с ней рядом, коснулся ее рук, они немного дрогнули.

– Брак останется только на бумаге, – тихо произнес Тегоан, склонившись ближе, – пока ты того хочешь.

Прозвучало снова двусмысленно и совсем не так, как он планировал, но Эльмини кивнула, вновь кутаясь в шаль:

– Спасибо, Тегги. Я привыкла к определенному образу жизни, и мне непросто будет смириться с другим, но… прости, я не то говорю.

– Кроме уважения, мне нечего тебе дать, – чистосердечно признался Тегоан, – ты уверена, что тебе не лучше будет с братьями?

И надолго – на всю жизнь – запомнил он ответный взгляд потемневших до пасмурной серости глаз, когда она потусторонним голосом ответила, высвобождаясь из его рук:

– Нет, Тегги. Слишком печальна в народе сулов участь вдовы. Спасибо за то, что избавляешь меня от нее. Но я даже не предложила тебе отобедать, подавать на стол?

– Я спешу.

– Выспись, – посоветовала Эльмини, кивая ему на прощание, – ты ведь завтра будешь женихом.

***

Он не сразу смог успокоиться, покинув дом Варини. Почему-то только на выходе нахлынуло осознание одиночества. Марси больше не было.

Не было в Школе Воинов, на тренировочных дворах, на рынке и даже в его угодьях на сборе урожая. Он не вернется. Если бы можно было изгнать эту боль, просто напившись! Но, как научил Тегоана жизненный опыт, вино от душевных ран помогало очень слабо.

«Найти, что ли, Вайзу…». Эта мимолетная слабость тоже улетучилась, когда Тегги вспоминал Эльмини, оставшуюся в полупустом доме. Мысли художника не могли не повернуться к Нессибриэль. Занятно: две женщины, обе в пустых домах, одна делила с ним мужчину, у другой он был первым.

Тегоан не ожидал, что это противопоставление его так взволнует. Оставалось лишь надеяться, что не придется делать между ними выбор, хотя обе дали понять, что не придется.

«Не пришлось бы еще делать выбор между виселицей за совращение благородной девы – и столбом с камнями за мужеложство». Тегоан поежился, прибавил шагу. Иногда, остановившись, он хватался за кошелек, предусмотрительно спрятанный во внутренний карман жилета. Деньги вскоре понадобятся, и немалые.

Печальная истина состояла в том, и Тегги не мог отрицать ее, что деньги у него в кошельке водились не впервые. И – опираясь опять-таки на опыт – он мог с уверенностью сказать, что они не решают ничего. Сколько раз он проматывал куда большие суммы за рекордные сроки!

«Прикинем-ка. Сразу поделю пополам. Половину Нессе, вторую Эльмини… – сразу стало жаль себя, оставленного без средств, но Тегоан твердо решил начать новую жизнь, – придется уехать из города, но не сразу, чтобы не вызвать подозрений лорда. Или наоборот, сразу – чтобы не вызывать подозрений, будто я пытаюсь их не вызывать… снять дом для Нессибриэль. Дьяволы глубин, Эльмини нужен врач и хорошее питание. Что делать с бумагами Варини? Что делать с его акварелями – нет, я оставлю их, я…».

Но все его путанные планы то и дело прерывались воображаемыми картинами триумфа, вспыхивающими перед глазами с ясностью. Теплое гостеприимство дома, где Эльмини была хозяйкой, не могло затмить вспышек сотрясающего мир до корней удовольствия в объятиях Нессы. Мысли о погибшем друге, от которых Тегги готов был утопиться в Велде, отходили на задний план, когда он против воли прикасался к груди, хранившей поцелуи девушки и словно до сих пор ощущавшуюся тяжесть ее короткой дремы.

А рубашку с пятном ее крови он готов был, откуда-то из детства вытащив смутные образы, носить перевязью на руке, делясь тем самым с миром вестью о невинности своей избранницы.

«Он простит, – говорил ей, вдруг испугавшейся свершившегося, Тегги, покачивая в объятиях и утешая, – может быть, не сразу, но простит. Мы вернемся к нему, когда у нас уже будут дети. Назовем первого сына в его честь – тогда точно простит». И Несса поднимала ясные глаза, полыхающие зелеными колдовскими огнями: «Он не любит свое имя. Дома я зову его дядюшкой Ги. Ну что ты смеешься, это домашнее прозвище!».

У «Звездных Ночей» Эдель застал последние подводы, на которые грузили тяжелые сундуки с утварью со двора. Меланхолично отжевывала сено мохноногая серая кобыла. Две суетливые камуры-прислужницы сердито препирались за право ехать на козлах.

Поднявшийся фасадом, как крепостной стеной, особняк выглядел осиротевшим. По привычке захотелось закурить, как обычно он делал, идя в дом цветов. Хотя сейчас это было просто пустое здание, красивое, изысканное, но ничуть не похожее на бордель для высших сословий. Куда расселил Гиссамин куртизанок и челядь, Тегоан не знал, да и, памятуя о его способах решения проблемы лишних ртов, предпочитал не думать.

– Госпожа Амин здесь? Я должен передать ей работу для лорда.

– А, это тот пришел, рисователь. Нет, нет ее. Оставляй, что принес. Господину передадут.

– Где же она?

– Уехала. В энтот… как его… резервуацию.

– Резиденцию, – поправила вторая, – в имение.

– Какое имение? – не в силах осознать, запинаясь, спросил Тегоан.

– Да мало у евонной милости имений? Поди угадай, куда. Чай не впервые так бежит, – служанка свысока глянула на художника.

Не веря тому, что услышал, Тегги нашел рукой стену, оперся о нее, съехал вниз, сел на каменный приступ. В груди жгло, курить расхотелось.

– Госпожа оставила для меня что-то? – спросил он. Камура поджала губы:

– Нет.

Ни письма, ни записки, ни черной вуали. Нессибриэль оказалась верна себе и своему клану – ушла, не попрощавшись. Тегоан закрыл лицо руками. Понял, что громко стонет, только когда его тронула служанка за плечо.

Он глянул на нее сквозь пальцы. Хорошенькая, деловитая молодая шлюшка. Недостаточно хороша, чтобы развлекать именитых гостей, но вряд ли упустит случай заработать пару монет. Что, если отвлечься ею – на полчаса, на час?

Волна брезгливости и отвращения к самому себе поднялась к самому горлу, вызвала тошноту, и Тегоан покачал головой:

– Я в порядке.

«Я похоронил лучшего друга. Я должен жениться на его вдове. Я все еще не выплатил свои долги. И вот, радость моей души бросила меня. Мое сердце разбито. Так выглядит моя жизнь».

***

В кабаке у «Розочек», где неизменно заканчивались его приключения рано или поздно, он нашел Юстиана. Друг молча подвинул ему деревянную чашу.

– Это клюквенная, – откомментировал он, – полезно для суставов.

Одет был ювелир уже по-дорожному, под столом лежала увесистая сумка, на крепких теплых сапогах поблескивали шпоры.

– Куда? – спросил Тегги.

– На юг. В Тихий. В Тузулучу. В Рдонт. Еще не решил. А ты?

– Почему ты думаешь, что я уеду?

Юстиан пожал плечами, разливая настойку по опустевшим чашам. Выпили еще по одной. Тегоан задумчиво жевал зубочистку, глядя в задымленное пространство, Юстиан неторопливо закуривал. Оба одновременно посмотрели на пустующее третье место за столом, затем друг на друга.

– На восток, наверное, – сказал Тегги неожиданно сам для себя, – или в горы.

Юстиан ничем не выказал удивления, только вновь наполнил свою чашу, но вторую прикрыл ладонью:

– Похмеляться с утра на собственной свадьбе – дурная примета.

– Прошу тебя! Это же чистая формальность.

– Прояви уважение к Эльмини, – строго напомнил Юстиан, почесывая свою отрастающую рыжую бороду, – ей и так довелось пережить немало.

«А сколько еще доведется, – подумал Тегоан, но решил не вдаваться в подробности – сейчас, по крайней мере, – уедем мы из Нэреина или останемся, поселимся в пригороде или в хижине на берегу моря, легко ей не будет. Я не Варини. Я никогда не жил нормально». Отчаянное желание поругаться с Марси и нахлынувшая тоска едва не заставили зарыдать, закричать, ударить в стену: что стоило тому завещать Эльмини Юстиану!

С другой стороны, Юстиан вообще не вылезал из картежных палаток, долговых ям и острогов. И не Юстиан – теперь уж очевидно точно – стал любовником Мартсуэля.

Да и он не успел толком. Не успел распробовать терпкий вкус этой странной, опасной, запретной любви – как и любви вообще, впрочем. И вот уже нет надежды вновь испытать что-либо подобное, только страшное осознание поражения.

«Так не расстаются, Марси, – спорил мысленно Тегоан с другом, словно тот сидел рядом, – так не уходят. Если бы ты любил меня, если бы ты хотел – то должен был добиваться, дьяволы тебя разбери, взаимности. Как я бы добивался. Преследовать меня, домогаться, донимать разговорами, а не отдаться первому встречному лишь потому, что ему нравился твой симпатичный сульский зад».

Он очнулся от того, что Юстиан перехватил его руку, вцепившуюся в масляную лампу. Ювелир мрачно покачал головой.

– Не хватало потерять и тебя, – негромко сказал он, и Тегги сразу понял, о чем тот, поспешно замотал головой.

– Я не уйду. Навалилось чертовски много сегодня.

– Так теперь будет всегда. Да и когда оно иначе было?

Тегги покивал, занятый своими невеселыми мыслями. Что делает Нессибриэль сейчас? Трясется в экипаже по неровностям дороги? Застряла где-нибудь в повозке, провалившейся в лужу? Вынуждена спать на сундуках в кладовой, потому что все места в придорожной гостинице заняты? Хорошо бы так, поделом ей, предательнице. Зачем она бросила его так? Почему?

Ничто еще не закончено. И не может быть закончено, пока он не найдет ее и не вернет, а если она не захочет возвращаться… что тогда, Тегоан не придумал. Но так просто он не сдастся. Это не в его природе.

Задумавшись, он потянулся рукой к чаше – которой не нашел, и Юстиан поднялся из-за стола напротив.

– Так и знал, что ты возьмешься за старое. Нет, нет и еще раз нет! Забудь о старых привычках. Где твоя честь? Ты почти женатый мужчина…

«Ну вот и всё. Прощай, свобода», – невесело подумалось Тегоану.

***

Собственную свадьбу Эдель Тегоан едва не проспал.

Утро началось для него с почти привычного вопроса в пространство:

– Где это я?

Ответ в лице спящей под левой рукой Адри нашелся тут же. «Розочки». Чертовы «Розочки». Тегги сел на несвежей постели, потер лицо, тяжело вздохнул. Посмотрел на юную проститутку рядом с собой. Сиреневая лента, засаленная и спутанная, выбилась из многочисленных косичек, которые с вечера скрепляла.

В комнату, предварив свое появление угодливыми поклонами и улыбками, вплыла матрона с широким подносом. Прежде за ней подобных привычек не водилось.

– Господи-ин! Доброго утра вам! – она глянула мельком на свою дрыхнущую без задних ног дочь, один глаз ее дернулся, выдавая крайнюю степень злости.

– Не шуми. Сколько ей? – спросил Тегги, демонстрируя медную ногату.

«Хоть догадался не брать с собой больших денег». Матрона расплылась в очередной угодливой улыбке.

– Почти одиннадцать, господин. Надеюсь, – тут она состроила преувеличенно обеспокоенную мину, – мой маленький цветочек удовлетворил вас?

– Вполне. Не буди ее, пока сама не проснется, – ногата перекочевала в передник хозяйки.

На честность проституток он мог положиться. В некоторых вопросах. Делать что-то вопреки желанию денежного клиента не стала бы ни одна. Тегоан потянулся, созерцая перед собой аппетитный завтрак – блинчики, плошка меда, клюквенный морс – и вдруг подскочил на постели.

– Бесовщина! Я же женюсь сегодня!

Заметался по тесной комнатушке, собирая свою кое-как разбросанную накануне одежду. Матрона, вздохнув, принялась собирать белье. Бесцеремонно вытянула простыни из-под спящей Адри – та даже не шелохнулась. Вряд ли хозяйка намеревалась стирать постель – обычно дешевые публичные дома довольствовались проветриванием и чисткой щеткой.

– Ты бы зашел в баню-то, жених, как -никак, – с легким осуждением пробормотала матрона, кидая свой цепкий тренированный взгляд на голый зад Тегги, путавшегося в скомканной рубашке.

– Не успею… там уже молебен начали, должно быть.

– Эх, мужики. Сколько вас таких тут гуляет перед этим делом… охочи портить девок, а потом искать целеньких, – забурчала хозяйка, привычными движениями наводя порядок. Тегоан пожалел, что больше мелких денег у него с собой нет. Только нравоучений от старой шлюхи не хватало.

– С чего ты взяла, что моя невеста – неопытная девица? И что в том было бы плохого?

– Много ты понимаешь, мальчик! – хохотнула невесело матрона, – глянь-ка на эту мелкую дрянь, – она легко пнула матрас, на котором сопела Адри, – я сама зашивала ее уже раз семь за эти три месяца. И с дюжину раз сама, помнится, рвалась по юности. Думаешь, кроме тех, кто носит ленту, этого не делала ни одна баба? Да я тебе клянусь…

– Я женюсь на вдове, – оборвал ее внезапные излияния Тегги, торопливо покидая бордель.

Грязь и похоть, дурман и пьянство… неужели опять все вернется к началу? Но он знал, чувствовал, верил, что ничто не будет, как прежде.

В квартальном храме Наставник встретил его у самых ворот. Подгонял, ругая, то за не самую чистую одежду, то за отсутствие оружия. Эльмини была там. Под сплошным серебристым покрывалом, которое венчала маленькая тиара из серебра. Братья Сулизе стояли чуть поодаль – одинаковые и неразличимые, как и всегда. Наставник, глотая половину букв и окончаний, быстро зачитал строки вступления, полагающиеся наставления молодоженам, перечислил приданое и выкуп за невесту – в приданое включена была двенадцатая доля домохозяйства в угодьях Варини, две лошади, половина городского особняка.

Выкуп составил символические пять золотых, торжественно продемонстрированные невесте. Их Тегги, не доверяя себе, передал с Юстианом братьям Эльмини накануне.

Через десять минут славословий и молитв церемония была закончена.

***

Свадебная пирушка, которую на радостях закатили Сулизе, проходила в их тесноватом доме, половина которого пребывала в вечном ремонте и процессе перестройки. Спальня, выделенная новобрачным, нависала над Лучнинским каналом, и Тегги с трудом заставил себя побороть страх, поднимаясь туда.

У порога его встретила Эльмини, на вытянутых руках держа знакомую саблю. Сердце у Тегоана зашлось.

– Откуда?..

– Я спрятала ее от них, – едва слышно произнесла Эльмини, – она была его любимой. Не хотела, чтобы она досталась кому-то, кто его не знал и не любил.

Сабля Марси. Их руки встретились на эфесе, и женщина чуть отпрянула назад. Пытаясь скрыть неловкость, подошла к высокой кровати, не посмела оглянуться на Тегги, скользнула под одеяло ближе к стене. Тегоану, подошедшему к ней, боязливо глядящей на него из дальнего угла, некстати вновь пришло в голову, что под ними – вода, а не суша.

– Как ты? – тихо спросил он испуганно глядящую на него женщину.

– Очень устала.

– Я принесу выпить, – радуясь возможности что-то для нее сделать, Тегоан встал.

Неужели он в глазах Эльмини был настолько низок, что она его сейчас боялась? Это обожгло, обидело. Тегоан не умел прятать своих чувств и не привык к скрытности, и потому, вернувшись к ее – их – ложу, придвинулся ближе.

– Эльмини, я не насильник. Не знаю, что ты там себе напридумывала, но я – не…

– Что ты, прошу тебя, не говори, – глаза ее наполнились слезами, она зажала рот рукой, с трудом сглотнула, садясь, Тегги поддержал ее, – я не поэтому…

Несколько раз она медленно выдохнула, потом отняла руки с одеялом от груди и предстала перед Тегоаном в нижней сорочке, опустив глаза. Теплый струящийся свет от светильника уронил тени на гладкий атлас, и Тегги, знающий Эльмини вот уже почти пятнадцать лет, увидел перед собой незнакомку ошеломительной красоты. Наваждение и не думало спадать, когда она, не поднимая лица, вздохнула, набираясь сил.

– Я ведь… кроме… кроме него, я не знала мужчин. Мне это будет трудно.

В ее позе, в том, как она дышала, в мягком золотом блеске ее чуть вьющихся волос Тегоан прочитал все. Нераскрытую чувственность, похороненную под грузом домашних забот и воспитанием детей. Безответную робкую влюбленность в собственного мужа, сменившуюся привычкой и послушанием. Горе от потери спутника жизни. Пронзающий душу страх еще больших потерь и позора.

Тегги медленно протянул руку, провел по ее лицу – она сжалась, окаменела, словно готовая лишиться чувств.

«Я муж. Даже звучит-то дико. Так почему для нее это должно быть легко?».

– Тише. Позволь. Я не обижу тебя, – он задул одну из свечей – ту, что стояла слишком близко, – не бойся.

– Тегги, прости, я не должна отказывать, я знаю…

– Переживу, – резко бросил он, убирая одеяло. Теперь между ними расстояние было еще меньше.

Медленно, глядя на нее и понимая, что надо хотя бы улыбнуться, не пугать, Тегоан отвел ее волосы назад, провел ладонью по ее щеке, шее. Спустился к груди, отметив безразлично ее интересную форму и уже наливавшуюся тяжесть. Еще ниже – Эльмини почти обмирала – и оставил руку на ее животе.

«Здесь? Наверное. Как это чудно-то, Боже, чего я только не видел! А не представляю себе, что такое беременная женщина. Вообще не знаю, как это у них… устроено».

Несмело ее ладонь присоединилась, накрыла его руку. Завороженно смотрела теперь Эльмини ему в лицо – стоило только податься вперед, и он мог бы ее поцеловать.

И у него не мелькнуло даже подобной мысли.

– Вот так и будет, – кивнул Тегги, не убирая руку, – поняла?

– Да, – ответила сулка.

– Я ему обещал. Он мог найти кого получше, конечно. Ты уж извини. И, ну… я… – Тегоан никак не мог вспомнить из той, далекой нормальной жизни, что положено сказать, отходя ко сну, – ты… ты меня буди, если что надо, ладно? Или если я буду храпеть – а храплю я громко.

– Переживу, – прошептала Эльмини, несмело улыбаясь.

***

Писем было три. Первое – от ленд-лорда Гиссамина. Секретарь писал под диктовку, ошибся в нескольких художественных терминах. Суть письма была ясна: лорд порекомендовал художника нескольким своим приятелям и просил рассмотреть их предложения «в приоритетном порядке». Также сообщал, что через две недели откроется выставка, и работы Тегоана весьма украсят ее. Приглашал и на обеды. Особенно настаивал на визите к господину Хедар. Тегги повертел в руках нераспечатанную кисть.

Хедар вскоре планировал возвращаться на родину и приглашал с собой художника. Атрейна. Родина матери. Все сводилось к тому, что не узнав прошлого, будущего он мог тоже не узнать. По крайней мере, так следовало из всех историй о том, как гуляка и прожигатель жизни раскаялся. А он ведь раскаялся, разве нет? Ну или очень хочет это сделать. Или хочет хотеть.

«Я, к своему несчастью, ни о чем не жалею. В том и беда, и радость, и моя натура».

Письмо от поверенного семьи Варини Тегги бегло просмотрел, уронив несколько скупых слез над быстрыми приписками рукой Марси – короткие строки из тюрьмы накануне казни, ни прощального напутствия, ничего, лишь беспокойство о его, Тегоана, судьбе. Как же Марси его любил! Его, слепого, бездушного идиота с каменным сердцем!

Но нет. В этот раз Эдель вернет долг. Мысли Тегги снова вернулись к нерожденному ребенку Варини. Он испытывал смешанные чувства. Своих детей – законных или хотя бы известных ему – у него не было. Он готов был к тому, что их и не появится.

Хоть бы был этот ребенок похож на Марси.

Как быть с Эльмини? Тегоан прикусил губы. С каждым днем, проведенным рядом с ней, понимал, что она погибает. И погибнет, если останется в городе, где вся ее жизнь разрушилась в одночасье. Когда он спрашивал, что утешит ее, сулка неизменно отвечала одно. Покинуть Нэреин.

– И ты готова была бы оставить детей и не видеться с ними? – спросил он ее как-то, лежа в постели вечером.

– Они выросли. Мальчиков все равно скоро заберут в Школу. А дочь… – ее взгляд потемнел, – отдадут замуж.

– Слишком рано. Она хоть созрела?

– Таков обычай. Он был против, но мои братья уже все решили.

Она по-прежнему называла Марси «он», почти не упоминая имени. Времени прошло слишком мало, и Тегоан это понимал. Даже ее положение оставалось незаметным. Тегги кривился при мысли о скором времени, когда знакомые, и без того потрясенные его женитьбой, начнут поздравлять с грядущим отцовством. Этих только льстивых лицемеров не хватало…

Бросить Нэреин! Да возможно ли это? И сам ответил себе, вздыхая: «Это необходимо». Подальше отсюда, уехать, чтобы вернуться – потом, когда выветрится память о пережитом. Когда он станет старше. Все переосмыслит и сделает выводы. Время уходить.

Последнее письмо было от Нессы. Тегоан отбросил его от себя, словно ядовитую змею, прямо в огонь – лишь для того, чтобы через мгновение, чертыхаясь, доставать его оттуда, обжигая пальцы.

Развернув его, прикрыл глаза, стараясь сосредоточиться. Это была короткая записка – второпях писавшая, Нессибриэль поставила несколько пятен, да и бумага была оборвана неровно.

«Я поддалась, зная, что прощаюсь. Я должна была сдаться еще раньше.

За тысячей встреч всегда будет тысяча разлук, – дальше шел пропуск, несколько прожженных пятен, – ты лучше, чем думаешь о себе. И ты много лучше того, что составляет… сколь ненадежна страсть, в волнах которой ты сейчас тонешь, задыхаясь – и веришь, что идешь на дно. Но этот шторм – то, что ты ищешь, чтобы взлететь.

Порознь мы оба взлетим, вместе – оба утонем. А Бог дал тебе крылья не случайно. Ты – вся моя… – Тегги скривился, понимая, что сам виноват в том, что письмо фактически обрывалось на этом, только одна половинка снизу и оставалась, и оставшиеся на ней слова составляли вместе неразрешимую загадку, полную противоречий и манящую разгадать, – я уезжаю из… всегда ждать и надеяться на нашу… невозможно. О, если бы только… и увидеть тебя. Ты бы простил меня за то, что… иначе я не могла. И этот обман, который был зара… неважно, сколько раз. Никто, кроме тебя, никогда… следить за мной, а значит,…все узнает. И потому прошу, если… сделала только ради тебя. ».

Он усмехнулся, роняя письмо в огонь. Новые тайны, оставившие свои корни в его прошлом. Плевелы, злостный сорняк, ядовитая белена – отрава, портящая посевы, засоряющая плодородные пашни. Он спасся лишь чудом от смертельного яда. Как она успела разгадать его, едва обмолвившись с ним сотней-другой слов? Как подошла так близко, увидела насквозь, словно знала всю жизнь? Неужели тому была причина лишь приказ ленд-лорда, желавшего получить художника в свою полную безраздельную собственность? Или, быть может…

«Я писал, а она смотрела. Она понимала мой мир, понимала меня. Даже если не любила». Но в глубине души Тегоан знал, что Нессибриэль любила – и своим отъездом защитила его от себя же самого. Спасла от подступающего мрака души, не дала упасть туда, откуда его больше не вытащить. Туда, куда вместо него из любви шагнул лучший друг.

«И если я не сделаю шаг вперед, не оставлю за собой в прошлом ту пропасть, в которой побывал, весь этот отравленный урожай, собранный напрасно, то не стою даже жалости, не то что любви. И жизнь, и смерть, и расставания напрасны, если не найду сил… если не стану лучше. И чем я тогда отличаюсь от мертвеца? Но я все еще жив».

Отчаянно захотелось взять в руки кисть и говорить – говорить так, как он умел это.

Говорить, наконец, не о тьме, а о том, что он видел сквозь нее.

Рассказать о встречах, расставаниях, о подлости и благородстве, о вере и отчаянии, признании и безвестности.

Об опадающих лепестках пионов в покоях спящей после плотских утех куртизанки. О дрожащей в руке пьяницы самодельной игрушке, которой он дразнит толстую кабацкую кошку. О весело гогочущих городских дозорных, оберегающих покой торговцев в рыночный день. О лесах, лесных опушках, заливных лугах, беспокойных косулях и ночных кострах погонщиков табунов.

О веснушках на любимом лице – таком живом, таком бессмертном.

Комментарий к Полотно без имени

THE END

========== Эпилог. Экскурсия ==========

Четыреста семьдесят восемь лет спустя после описанных событий.

– Здесь вы видите работы раннего Тегоана – вот, кстати, его лучший портрет, мастерства малоизвестного художника Варини. Несколько недоработан, но позволяет представить себе характер гения и его жизненный уклад: вглядитесь в это смелое, решительное лицо!

Наиболее знамениты в раннем периоде несколько работ, прошу сюда. После масштабного эпического триптиха «Триумф белого воинства», которое вы могли оценить в предыдущем зале, в работе художника случился перерыв, а следующим его грандиозным успехом следует назвать работу той же тематики, но значительно более мрачную, наполненную глубоким переживанием действительности и ужасов войны. Извольте – «Кипарисовая аллея».

Здесь нам представляются последствия осады и захвата Сальбунии за тринадцать лет до создания этого шедевра, осторожно, здесь стекло – картина вызывает слишком глубокие эмоции, ее приходится защищать от вандалов, не все выдерживают столь сильные переживания…

По этой же причине за двойным стеклом находится и эта потрясающая работа – «После казни мужеложца». Базарный день продолжается своим чередом, уже оседает облачко пыли над телом казненного, подвергнутого страшной каре – забиванию камнями. Удивительно, как проработана каждая деталь. Есть мнение, что на картине изображена смерть одного из близких друзей художника, того самого малопопулярного мастера Варини, портрет чьего авторства… да-да, согласен, это больше похоже на досужие домыслы.

А это тематика любовная. Изначально предполагалось автором, что это будет лишь эскиз к более крупной работе, но в итоге планы Тегоана поменялись по неизвестным для нас причинам, и мы можем любоваться результатом. Эта прелесть называется «Женщина в черной вуали», и, несмотря на небольшой размер и довольно необычную композицию, считается одним из лучших когда-либо созданных женских портретов. Взгляните, как она отворачивается от нас, безо всякого кокетства, действительно, по-настоящему пытается скрыться от нашего взгляда!

Обратите внимание на деталь: женщина на полотне одета в черный шелк, на ней нет никаких украшений, хотя обстановка вокруг говорит о том, что перед нами – жительница квартала удовольствий, или, как их называли тогда – «дома цветов». Кто она, эта таинственная незнакомка? Биография художника не дает нам ответа на этот вопрос…

В эпоху «раннего Тегоана» входят и многие другие чудесные работы, которые вы сможете увидеть в нашем музее, например, «Портрет Лорда-Хранителя за работой», «Смерть куртизанки», «Мужененавистница», «Мосты Верхнего города». Однако значительная часть работ этого периода находится в частной коллекции и не выставляется для широкой публики – несомненно, там хранятся подлинные сокровища.

В стиле «раннего Тегоана» выполнена и одна масштабная работа художника, принадлежащая, тем не менее, ко времени заката его жизни много лет спустя – это, конечно, знаменитые фрески на сводах Соборного Храма нашего прекрасного города. Думаю, в похвалах это чудо не нуждается.

Но жизнь художника сделала крутой поворот, преподнесла ему новые испытания, а «ранний Тегоан» достиг расцвета своего мастерства, и мы переходим в следующий зал…