Текст книги "Зёрна и плевелы (СИ)"

Автор книги: Гайя-А

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц)

– О, я без тебя не дышал, – прошептал Тегоан, словно одумавшись и отстранившись от нее, – посмотри на меня! Один раз посмотри!

Он видел – растрепанные сполохи красного золота – ее волосы в неясном свете пестрых фонарей, дрожащие тонкие пальцы, слоновая кость – гладкая кожа, которую не касается краска, лишь сурьма, чуть осыпавшаяся вокруг глаз. Тяжелая зимняя зелень взгляда, штрихи ресниц и бровей и испуганно округленные розовые губы. Тяжелый черный прессованный шелк, прячущий ее фигуру под широким платьем – ни единой ленты, она под ним совсем нагая. От знания этого Тегоана едва не прошиб пот, но он нашел в себе силы остановиться.

– Я беру… назад свои слова, – задохнувшись близостью ее тела, прошептал он в ухо леди, – тебе есть что прятать. Знай, что я своими руками убью любого, кто посмеет смотреть на тебя, как я сейчас.

– Всего лишь слова. Откуда ты знаешь, кто меня видел? – она, только что прячущая лицо, вдруг вздернула подбородок, – ты ничего обо мне не знаешь. Малюй свои картинки для извращенцев, любящих передернуть в темном уголке на ночь.

От нарочитой вульгарности ее речи Тегги даже поежился.

– Если я оскорбил тебя, прости. Я думал, ты не возражаешь.

– Я целовала руку художника, а не насильника. Ты себя показал, Тегоан Эдель.

– Постой! – но Несса, укрываясь струящимся черным шелком, выскользнула из его рук и скрылась в закоулках дома цветов.

========== Неклассический сюжет ==========

На очередную выставку, куда оказался внезапно приглашены также и Юстиан, и Мартсуэль – каждый по отдельности – Тегоан идти был не в настроении. С одной стороны, обычно на подобных мероприятиях присутствовали ценители прекрасного и можно было найти новых заказчиков работ. С другой, с наступлением храмовников на изобразительное искусство, собрания потеряли свой былой привкус остроты, если вообще случались.

Последняя скандальная коллекция с портретами обнаженных актрис и куртизанок была продана открыто более семи лет назад, и Тегги признал: время без цензуры уже, скорее всего, не вернется. Конечно, откровенные полотна здорово поднялись в цене, только покупателей приходилось искать. И там, где раньше можно было найти подлинные шедевры, все стены теперь были заняты слащавыми изображениями моря во всех видах, плодов и цветов – тарелки с виноградом, вазы, ведра, тачки с виноградом, – да мрачноватые городские пейзажи, в основном изображающие храмы и мосты.

От скуки на подобных выставках ломило зубы, но их по-прежнему посещали – скучающие господа шли выпить и провести время с друзьями. Заодно приводили жен и наложниц, те спешили похвастаться перед соперницами драгоценностями и нарядами. Делать там всем прочим было решительно нечего.

Поэтому Тегоан отказывался, пока к нему, блестя глазами и то и дело гогоча, не примчался Юстиан.

– Я там тоже побывать хотел, – суетился друг, выволакивая художника из постели, – давай, приведи себя в порядок, Бог мой, да причешись хоть изредка! Надо найти тебе достойную пару, чтобы хоть как-то выглядел.

Тегоан видел рядом с собой только одну женщину. Одну, и эта единственная никогда не согласилась бы.

– Позовем твою подружку из «Розочек»? – не умолкал легкомысленный приятель, – у тебя найдется приличный жилет? Может, одолжить у кого-нибудь? Мой тебе будет великоват. Да ты изрядно схуднул, друг мой.

– Отстань, – слабо запротестовал Тегги, – что я не видел там? Это унылые лица, два-три начинающих маляра с амбициями, скука.

– Такого, мой друг, ты не видел. И выгляни в окно, жить без солнца вредно, – Юстиан был весел и напорист, – ты хоть приглашения читал?

Взглянув на маленькие аккуратные свитки, Тегоан вздохнул, закатив глаза. Но стоило ему развернуть одно, и он охнул, затем едва не подавился смехом.

– И это разрешили?

Юстиан энергично закивал:

– И одобрили. Наверное, так они умилостивят Одиноких Воительниц – и никого вешать не придется!

***

Очередь зрителей на выставку змеилась и уходила за угол едва ли не на половину квартала. Провокационная вывеска «Красота сокровенного Женского Органа» стала видна примерно с такого же расстояния. Причем последние два слова занимали собой две трети развернутого на верхний этаж полотнища.

Если цензоры и одобрили такую тему, а тем более, название, значит, им хорошо заплатили. Может быть, построили новый храм, или два храма, или каждому подарили по собственному скиту для особо упертых верующих, не желающих соседствовать с погрязшими в суете мирянами. Тегоан с удовольствием углядел нескольких воительниц из Лиги – их неуместные доспехи выделяли их из прочей толпы.

Как он и предполагал, выставку организовал представитель людей народа Бану. Низенький, полноватый и невзрачный, в обычной жизни он вряд ли выделялся бы хоть чем-то. Разве что маниакальным блеском мутноватых глазок и малоразборчивой быстрой речью.

– Женский орган – суть средоточие энергии жизни, – припадочно и сипло шептал главный ценитель прекрасного, ломая пальцы и непрерывно перебегая от одного собеседника к другому, – можно сказать, истинное лицо каждой женщины находится вовсе не там, где мы привыкли его искать.

– Позвольте, но душа живет в глазах, разве не так? – возражали ему смелые первые зрители.

– Глаза, глаза, конечно. Да, это глаза. Но кто сказал, что лицо и глаза должны находиться рядом, то есть, если изволите, конечно… – слегка запутался ценитель глубин женственности, но тут же нашелся, – я хочу сказать, что, знаете, ведь у народов Тузулучи есть многоликая Богиня, – это слово он произнес медленнее и нежнее остальных, – так вот, я хотел сказать, что в общем и целом, женственность многогранна, а у женщины – как минимум, два лица, и я хочу показать красоту того, которое мы не привыкли ценить открыто…

– Озабоченный дурачок не вылезает из-под юбок, – прошептал Юстиан на ухо Тегоану, – но его находка меня радует – цензура впервые посрамлена столь беспощадно!

Даже самые упертые ханжи не смогли бы найти, к чему придраться, с этим Тегги был согласен. Качество работ Итва Баниат, как называл себя новоявленный мастер кисти, оставляло желать лучшего, хотя был в них своеобразный шарм: короткие мазки грубой кистью, яркие, не сочетающиеся друг с другом оттенки, грубая текстура холстов огромных размеров – каждый выше Тегоана раза в полтора.

И при этом – на каждом был изображен тот самый так волнующий душу живописца уголок женского тела. Замаскированный достаточно старательно, хотя и наивно, под плод или цветок. Прозрачным вторым слоем, тонкой паутиной лежали нежные оттенки сливового, розового, золотистого, превращая грубую и отталкивающую натуру в нечто волшебное.

– Будь я проклят, – сдавленный голос Марси заставил Тегоана обернуться, – дорогая, ты уверена, что хочешь досмотреть до конца?

Обернулся и Юстиан. Варини явился с супругой. Эльмини пряталась под прозрачной голубой вуалью, как всегда, являющая собой пример женского совершенства. Давно Тегоан не видел ее в обществе. Обычно она предпочитала оставаться дома с детьми.

Здесь вообще был весь цвет Нэреина. Ценители искусства со всех окраин и даже соседних городков – многих Эдель знал лично, для кого-то на заказ писал, кому-то был даже должен, и от них старался спрятаться. Разве что никто из Старейшин да ленд-лордов и крупных землевладельцев не явились, но это было и понятно. Воинская знать также была представлена – многочисленными мастерами меча, командирами гарнизонов и капитанами форпостов, мастер-лордами, дружинниками…

И всеми, кто носил меч или лук и имел возможность заплатить пять медяков за зрелище, представленное сумасшедшим мастером Баниат.

– Люди не перестают изумлять меня, – заметил Мартсуэль вслух, оставив Эльмини в одиночестве пристально созерцать одно из полотен, – вот кому из нас пришло бы в голову нечто подобное?

– А талантливо, – не мог не признать Юстиан, подходя к друзьям, – взгляни-ка вот сюда.

Все трое молча уставились на ту картину, что висела перед ними, занимая почти целый проем между нишами в стене.

– Это роза? – первый подал голос Марси.

– Слегка увядшая, – добавил Юстиан, – Тегги, твои идеи?

– Ошпаренная роза. Или мокрая кошка.

– Где ты нашел здесь кошку?

Похожие диалоги, как и смущенный смех, звучали во всех залах.

Печенью, позвоночником, всеми прочими внутренностями Тегоан уже предчувствовал, кого приветствуют у входа в зал, когда заметил, как приосанился Марси. Воевода Оттьяр особо не притворялся, что интересуется произведениями сумасшедшего мастера Баниат. На толпу почитателей живописи он поглядывал свысока.

Всколыхнувшаяся в груди Тегги волна чувств заставила его присмотреться к мастер-лорду внимательнее.

«Так, разложим на составляющие. Примесь северной крови, это очевидно, третье-четвертое поколение, не дальше. Пепельно-русые пряди, воинский хвост – как будто только что с тренировочных дворов, любит себя хвалить. Ворот рубашки расстегнут, тонкий ряд бус – ожерелье трофейное, кажется. Щеголь – сапоги с варнаярской вышивкой. Не нравится он мне. И чем он покорил Варини?».

Что больше всего заставляло сердце Тегоана тревожиться, так это холодный блеск в глазах Оттьяра. Чем-то воевода напоминал ленд-лорда Гиссамина.

– Мастера. Леди, – тем временем, Оттьяр подошел к художникам и отвесил короткий поклон Эльмини, не глядя на нее, – как ваши впечатления? Скоро подпольные типографии разбогатеют на копиях, надо думать.

– Я уже видел копировальщиков здесь, – согласно кивнул Юстиан, что-то напряженно прикидывая в уме, – если позволите, поздороваюсь с ними, пара знакомых, понимаете…

Он скользнул прочь, несомненно, предвкушая прибыль. Тегоан твердо решил оставаться с Мартсуэлем.

– Цензоры посрамлены, – произнес Марси, бросая внимательный взгляд на воеводу из-под ресниц.

– Еще нет. По-настоящему будут они посрамлены, если вместо женщин кто-то исполнит в таком же стиле «портреты» мужчин, – возразил Оттьяр, – в искусстве первенство все время остается за женским полом, вам так не кажется, прекрасная леди?

Вроде бы слова его оставались пристойны – если учитывать, где все они находились и что было вокруг. Но Тегги едва не вспылил, готовый ринуться в драку за честь Эльмини, которая ничего не ответила воеводе. Марси же влюбленно смотрел на мастер-лорда, словно забыв обо всем.

– А вы, как вы считаете, Эдель? – обратился вдруг Оттьяр к Тегоану, и взгляды их схлестнулись в коротком ожесточенном поединке, – красота принадлежит лишь нашим сестрам?

«Не тебе точно, придурочный извращенец», едва не ответил Тегги, но сдержался. Ему не хотелось вступать в дискуссию, хотя момент был самый подходящий.

– Красота принадлежит невинности, – вдруг подала голос Эльмини, – целомудрию, послушанию Божьему закону, верности обетам, клятве воина, – она едва уловимо повысила голос, – иначе это ядовитая красота, не больше, чем обольщение перед гибелью.

Оттьяр выдал что-то полагающееся случаю, знаменующее полное согласие, но Тегги видел, как он смотрел на сулку. Во взгляде его читалось неприкрытое презрение и чувство собственного превосходства. Боясь все-таки сорваться, Тегоан поспешил убраться подальше от мастер-лорда и его «ядовитых», как метко выразилась Эльмини, бесед.

Она не притворялась, когда отвечала Оттьяру. Она всегда была верна Марси, всегда отдавала себя семье, даже если это делало ее несчастной – и всегда утешалась тем, что соблюдала предписания религии, надеялась на лучшую загробную жизнь, старалась никого не обидеть. Тегоану теперь отчего-то стало стыдно перед женой друга.

«Может быть, я ничуть не лучше Оттьяра. Сколько раз я брал у Марси деньги, не спрашивая, чем он жертвует ради меня, а сколько раз деньги, еду, одежду, кров давала мне Эльмини, когда он отсутствовал в городе, – я ни разу не сказал ей спасибо, хотя и восхищался ей, больше по привычке, конечно». Уже стоя в отдалении, Тегоан бросил еще один взгляд на троицу. Оттьяр покровительственно глядел на Мартсуэля, тот с нескрываемым обожанием – на любовника. Эльмини опустила голову, вцепившись в руку мужа, как утопающая в канат, брошенный с берега. Полная картина разрушения семьи изнутри и падения нравственности перед кознями злого духа похоти.

На сердце у Тегги поселилась и все росла непонятная тяжесть, сколько бы он ни пытался себя отвлечь.

Кто был счастлив, так это Одинокие Воительницы. Разве что их идейная вдохновительница, в которой Тегоан признал коротко стриженную леди из Среднего Города, недовольно бубнила, злясь на соратниц. Художник не смог удержаться, чтобы не подойти к ним.

– Сестры по мечу, – вежливо поклонился он им, – согласитесь, это большое достижение.

– Я так не считаю, – поджала губы леди-предводительница, – послушайте, что он говорит. «Это портреты женщин Нэреина»! Что лишний раз доказывает, что именно волнует мужчин больше всего!

– Интересно, кто ему позировал, – пискнула самая молоденькая из Одиноких Воительниц – русоволосая и весьма миловидная суламитка.

– Это торговля телом! Это унижение!

– А вашего портрета здесь нет? – не удержался Тегоан, подавшись чуть ближе к истовой мужененавистнице, – хотя… погодите-ка… я что-то не встретил нигде ни кактусов, ни колючек.

Надо признать, лицо разгневанной воительницы – красные щеки, очаровательно по-детски надутые губы, наполненные слезами гнева и смущения ясные голубые глаза – запомнилось Тегоану надолго.

***

Оттепель продлилась недолго, но солнце, появившееся из-за туч, обосновалось на небесах прочно, и уже вторую неделю радовало горожан яркими светлыми деньками. Тегги, вдохновившись идеей мастера Баниат, изобразил трех обнаженных дев, ласкающих друг друга на цветочном лугу, затем, подумав, добавил к картине еще две, так, что получился триптих: одинокая красавица в диком лесу подвергалась приставаниям оживших корней и ветвей дерева, а с другой стороны молодой воин, сняв одежду, кольчугу и разбросав оружие по берегу лесной речки, играл на свирели.

Закончив работу и представив ее ленд-лорду – тот пришел в восторг, но долго потом молча присматривался к самому автору, Эдель смутился.

Разговоры сделали свое. Что бы ни говорили, а женская красота ценилась значительно выше мужской. Даже говорить о том, что тот или другой мужчина красив, считалось неприличным – но то были законы новые, законы единого народа, законы срединного народа. А суламиты, сулы и их западные родичи не видели особого горя в том, что юноши увлекаются друг другом. О постоянной близости и сожительстве речи не шло, но на подобные забавы молодежи всегда смотрели сквозь пальцы. И терпимое отношение разделяли почти все.

Кастовое общество времен Тиаканы и Приморья не было забыто. Простые земледельцы и ремесленники всегда стояли ниже торговцев и воинов. Те уступали учителям и наставникам, среди которых немало талантливых певцов, поэтов, мастеров кисти и резца предпочитали открывать сердца своему полу.

Единобожие истребило и изгнало прежние порядки. Но корни их так и оставались нетронуты. И если строгий запрет на близость между мужчинами и оглашался в любом храме, то среди простого народа все еще живы были старые законы и понятия – снисходительные ко многим грехам.

Не таковы были эдельхины и асуры, среди которых воспитывался Тегоан. Отчего же он задумася о столь низменных вещах? Пал ли достаточно низко, чтобы талант сдался наступающему разврату, греху и безумию?

Критическим взглядом Тегги вновь оглядел последнюю картину.

«Льняные волосы, веселые глаза, свирель – да когда я последний раз видел их, эти мелтагротские свирели? И веснушки, чертовы веснушки». Остановив усилием воли нахлынувшие одна другой страшнее мысли, Тегоан решительно свернул потертый футляр с кистями.

– Вы взволнованы, Эдель.

От голоса Гиссамина Тегоана по-прежнему пробирало до костей.

– Полагаю, виной всему – тот, кто стал моделью в этот раз, – без труда угадал причину смущения художника его покровитель, любуясь юношей со свирелью, – даже если вы не отдаете себе в этом отчета… пока.

– Осталось ли что-то, чего вы не видели, господин? – буркнул Тегги, продолжая свои сборы, – есть ли еще хоть что-то, что способно вас испугать, поразить? Что-то, что вы не пробовали?

– Сношение с драконом, – немного подумав, ответил ленд-лорд, – в его драконьем обличье, конечно.

Тегоан страдальчески взглянул на Гиссамина. Нет, он не шутил.

– Боюсь, следующим будет «сношение с драконом против воли последнего», а затем «поедание мастера-живописца огнедышащей жертвой насилия». Если вы хотите, чтобы я писал нечто подобное.

– Согласитесь, необычно, – коротко хохотнул Гиссамин, продолжая с удовлетворением созерцать новую картину, – но в истории есть примеры подобного… мифотворчества. Как жаль, что погибла библиотека и галерея Мелтагрота эпохи Йут! Сколько удивительных эпизодов утеряно для нас из наследия прошлого.

– И вас не смущает…

– Нисколько. Красивый юноша, кстати. Иногда от наивной свежести юных дев устаешь, – прозорливо прокомментировал триптих Гиссамин, щурясь и присматриваясь к деталям, – в их нетронутой прелести есть свое очарование, но все портит это жадное ожидание в глазах, их самолюбование, зависть друг к другу, и при том – неуверенность. Но взгляните на него! Ему подвластен весь мир. Он только что удачно тренировался, он получил или вот-вот получит звание, и все, что он хочет, кажется ему доступным – руку лишь протяни. Молодая неукротимая сила.

Гиссамин хищно улыбался, Тегоан, насупившись, поджимал губы, недовольный собой.

– Я очень доволен, мастер Эдель. А ваш лес вокруг героев – это шедевр. Наши предки любили леса, и мы следуем их зову. Вы бывали на празднике мотыльков, на фестивале огней в Мелтагроте? – Гиссамин подмигнул, – если вы пишете безупречно сейчас, то после того, что увидите там… в молодости я часто бывал там. Мы танцевали и пели до утра под светом звезд в безлунные ночи, а в полнолуние жгли костры и пугали единорогов в заповеднике князя… прекрасное время.

Он резко отвернулся, словно вспомнив что-то, отражение чего не хотел показывать. Тегги расправил плечи:

– Что будет следующим?

– У меня есть идея, – вдруг произнес Гиссамин, все так же стоя к художнику спиной, – вы слышали легенду о близнецах?

– Тех, что дали начало суламитам и сулам?

– Это общепринятая версия. Да еще и плохо переведенная на хину. Дурновкусие – болезнь литераторов Элдойра, что сейчас, что в прошлом. И тем не менее, – Гиссамин не спеша прошелся по своему кабинету, плеснул в свой стакан из графина на столе, почесал кончик своего острого, как клюв орла, носа, – позвольте, я опишу вам сюжет. Двое единоутробных братьев ненавидели друг друга всю жизнь, и однажды вступили в кровавую борьбу за сердце девы, любившей одного из них, но отданной другому. Спасая возлюбленного от наказания за братоубийство, дева потом погибает, вслед за злодеем-близнецом. Но я хочу увидеть миг их борьбы. И ее. Хочу увидеть… настоящую страсть. Вы понимаете?

– Необычно. Неклассический сюжет, – восхитился Тегоан, глядя лорду в глаза, – нечто личное?

– Тегоан! – это прозвучало негромко, но столько угрозы было в голосе Гиссамина, что художник ступил на шаг назад. Ни слова больше не сказав, он с извинением поклонился и поспешил покинуть кабинет ленд-лорда.

***

– Ты превзошел самого себя, – неожиданно развеселился Марси, когда к нему в студию пришел Тегоан с повинной: ему предстояло найти лучших натурщиков в Нэреине, чтобы удовлетворить специфические запросы Гиссамина.

Тегги рухнул на знакомую тахту и закинул ноги на спинку. Среди набросков, аккуратно приколотых к стене у стола, увидел свой портрет в «дикой» шубе – и особенно удивился тому, что стиль очень отличался от привычного Варини. Слишком резки и остры были линии, тени, а сам он получился на этом портрете значительно старше, чем был.

Мартсуэль задумчиво перелистывал свой прошнурованный синий блокнот с записями, затем решительно захлопнул его:

– Если ты хочешь писать классику…

– Не-классику. Никакого мечного боя, красивых поз или поединков. Это должно быть нечто отвратительно-анатомическое, – вздохнул Тегги.

– Обнаженная мужская натура без риска прослыть сам-знаешь-кем доступна в банях, – пожал плечами Мартсуэль, лениво разглядывая самого себя в зеркале, – кулачная борьба – на северных подворьях.

Тегоан промолчал. Не признаваться же было Марси, что ему нужно было угадать, попасть в точку, где мужчина становится желанным для других мужчин. Ведь именно этого ждал ленд-лорд, и недвусмысленно дал понять, чего хочет.

Он извелся, пытаясь вот уже неделю найти хоть что-то, что открыло бы ему очередную тайну желания и страсти. Изорвал в клочья пять или шесть набросков – тусклое подобие всего, что рисовал прежде. Перелистал с десяток пошлых рассказов из тех, какими торговали из-под полы продавцы лубочных картинок на ярмарках – мертвые чернила и сплошные ругательства. Последние три вечера Тегги отчаянно пил, с утра немыслимым усилием воли заставляя себя встать и снова пытаться работать.

– А я знаю, где тебе найти подходящую натуру, – вдруг щелкнул пальцами Мартсуэль, – Школа Воинов как раз скоро проводит покззательные выступления.Там и мои шурины будут.

Братьев Эльмини Тегги, сколько ни пытался запомнить по именам, так и не смог. Их было то ли четверо, то ли пятеро, трое из них постоянно вели с Марси какие-то дела. Кто из них будет присутствовать в Школе Воинов, тем более Тегоан предсказать не мог.

С другой стороны, они в качестве натурщиков были бы просто находкой, ведь лорд хотел сюжет о братьях, а тех, кто согласился бы позировать, найти становилось непросто.

У комнаты Эльмини Мартсуэль остановился.

– Госпожа у себя? – спросил он выглянувшую служанку. Та кивнула.

– Муж? Это ты? – Эльмини строго соблюдала сульский запрет на личные имена, сколько помнил Тегоан, – я нужна?

– Я решил навестить твоих братьев. Хочешь проведать семью вместе со мной?

И, как и всегда, Тегги услышал сомнение в ее тихо высказанном намерении принять братьев у себя. Брови Марси чуть сошлись, он поджал губы, но ничего не высказал супруге. И Эдель ни о чем не спрашивал друга.

Традиции, традиции. Сколь часто строгое, фанатичное их соблюдение, выраженное в неуемном возвеличивании своего племени, прикрывало позорные тайны! Тегоан вспомнил ленд-лорда Гиссамина, его заботу о собственной репутации – и не мог не отметить схожесть Варини с ним. Разве что Эльмини не закрывалась вуалью дома, прячась от всех, кроме мужа.

Мысли Тегоана вернулись к Нессе.

Как бы он ни старался забыть ее и свое постыдное поведение, сделать этого не удавалось. С горечью признавая, что вряд ли ему доведется увидеть девушку еще раз, хотя бы и закрывшую лицо, он не мог не вспоминать одуряющую свежесть ее сильного молодого тела, шелковистую нежность наготы под платьем. И вместе с тем, стоило Тегоану подумать о ней, воображение рассказывало другую историю – ту, где смог ее удержать, сломать ее сопротивление и смущение, соблазнить и склонить к близости.

Мороз пробирал при мысли, что у нее, наверное, никогда не было мужчины прежде. Тегоан не хотел быть первым – по крайней мере, рассуждая головой. Все-таки за лишение благородной суламитки невинности вне брака не один был утоплен в Велде с перерезанными сухожилиями ног и рук.

«А ему не приходится думать о таком, – злобно глянул Тегги на друга, борясь с собой, – воевода Оттьяр точно не станет плакаться мамочке».

Он встряхнулся. Не хватало только думать о преимуществе однополых любовных отношений. Следовало сосредоточиться на двух соперничающих братьях и их борьбе, композиции, технике письма и качестве красок.

Однако у ворот территории Школы во внутренних дворах их встретило настоящее столпотворение, и это не было похоже на собрание гостей и зрителей.

– В чем дело, что случилось, братья? – растерянно спросил Мартсуэль, продираясь через толпу воинов и учеников, – кто-то был ранен на поединке? Или…

Он не договорил «убит», когда в ответ уже зазвучали вразнобой отрицания вперемешку с молитвами.

– Нет, брат. Было дознание по делу о колдовстве…

И Марси, и Тегоан вздрогнули одновременно. Со всех сторон звучали суеверные возгласы, язвительные замечания прорывались лишь изредка. Судя по обрывочным фразам, которые расслышал Эдель, одного из молодых воинов заметили за посещением Уголка Звезд, где все еще гнездились запретные искусства астрологии и ворожбы.

Высокие стены Школы не двали увидеть ни внутренних площадок, ни того, что на них происходило – наказывали ли провинившегося и как. Все тянули шеи, надеясь высмотреть что-то из происходящего, когда, наконец, из ворот появились мрачноватые храмовники в компании с дозорными. Тегоан выдохнул одновременно с остальными: с собой они никого не уводили. Однако ему снова стало не по себе, когда он, уже идя по двору Школы, наступил в небольшую лужицу крови.

– Что с ним сделали? – шепотом спросил он у Марси. Тот огляделся.

– Не знаю. Раньше высекли бы. На что сейчас они способны, никто не скажет.

– Если бы мы жаловались его величеству, такого бы не было, – высказался идущий рядом воин в летах, – храмовники распоясались, потому что ими правит старший Элдар…

На него зашипели сразу с нескольких сторон.

То ли это происшествие испортило Тегоану день, то ли воины были после такого начала не в настроении, но никакого удовольствия от выступления учеников художник не получил, как и вдохновения или новых идей.

***

В самых сложных чувствах, мечась в творческом тупике, весь день до вечера Тегоан провел, бродя по переулкам вокруг «Звездных Ночей» и выискивая причины туда зайти и увидеть, наконец, предмет своих грез. В один из бесчисленных кругов на него наткнулся Вайза, и неизвестно, кто из них больше обрадовался.

– Тегги, ты просто с ума сойдешь, – запищал тут же торговец дурманом, не делая пауз между словами, – Тегги, это полет дракона, это скачка единорогов, это радужные мосты в райские сады…

– К делу. Сколько и почем?

– Вот за что люблю тебя, ты всегда прям, вот такой ты есть, Тегги, четкий, знаешь, что надо. Есть кое-что, дорогой, для тебя только лучшее, нет, не предлагаю «Лукавую Звезду», нет-нет, это для малолеток, – Вайза премерзко захихикал, тараща и без того огромные глаза, – забудь про «Березовые Рощи»…

Прижавшись к художнику всем своим ободранным полушубком, торговец фамильярно приобнял его, и одновременно левая его рука уже шарила по карманам кафтана. Тегоан потерял остатки терпения, руки его сжались в кулаки. Не то чтобы он часто дрался, но с такими типами, как Вайза, приходилось применять грубую силу, чтобы поставить их на место. Но едва только он вжал заверещавшего торговца в стену проулка, как его отбросило назад, а затем швырнуло наземь двумя крепкими и меткими ударами сбоку.

Сплевывая кровь в выщербину мостовой и созерцая камни перед собой, Тегги мрачно успел подумать, что опять встрял, когда для того не было ни единой предпосылки. Затем все та же неведомая сила поставила его на ноги рядом с жалобно скулившим Вайзой.

Два дюжих оборотня с самыми отталкивающими лицами – клочковатые бороды, хмурые брови, у одного не хватает куска уха, у другого – глаза, – загораживали собой торговца дурманом.

– Тегги, что же ты сразу кидаться, мы же друзья, давай не ссориться, давай мирно… – ныл тот.

– Давай, – разбитая губа была малым злом, а вспыльчивый свой характер Тегоан мог и обуздать перед угрозой быть избитым до полусмерти, – так что там ты говорил о «Березках»?

– Зачем тебе березовые трутовики, ты совсем не по этой части, Тегги, – забормотал пришиблено Вайза, запуская руки за пазуху изодранной шубейки, – попробуй, вот, смотри, это «Чайный Остров», ты оценишь, трубка с собой? Может, тебе скрутить? – он заботливо извлек ловкими пальцами горстку крупных зеленых с фиолетовыми прожилками цветков на тряпицу, что держал в руке.

Взамен в ладонь ему перекочевала золотая монета. Вайза вылупился на нее, оскалившись в улыбке и обнажив явный недостаток передних зубов. Его телохранители даже не шелохнулись.

– Тегги, дружочек, родной, ты не обидься только на дурака Вайзу, давай тебе личико умоем, добро не рассыпь, может, тебя проводить?

…Через полчаса Тегоан обнаружил себя у «Розочек». Перед глазами плыл дружелюбный мир, из-под ног уходила улица – очень сложно было найти ступеньки, еще сложнее – подняться по ним. Матрона встретила его визгливым возмущением, из которого он уловил только, что прилично должен заведению. Еще несколько монет отправились по назначению.

– Яри не может сегодня работать. Она…

Все сливалось в сплошной бессмысленный гул, из которых слух отличал лишь пьяненькую скрипку, фальшивящую флейту да гомон оживленных шлюх и их клиентов. Дальше было что-то вовсе невообразимое: стены, пол и потолок почему-то ополчились против художника, то и дело встречаясь с его разбитой губой, потом с носом и подбородком, не говоря о ребрах и плечах.

Тегги не вспомнил, как именно оказался перед раздвижной дверью в комнату, которую Ярида делила с двумя соседками. Живо представил себе ее – потасканную, уставшую, неумело симулирующую удовольствие – и едва не зарыдал от непонятного приступа жалости к ней, себе, ко всему миру. И все же Тегоан вошел к ней, повинуясь тому привычному течению, в котором раз за разом бессильно тонул.

– Милый! – услышал он ласковый голос, и его закрутило в водовороте прикосновений и объятий.

========== Интерполяция… ==========

Лик женщины, но строже, совершенней

Природы изваяло мастерство.

По женски ты красив, но чужд измене,

Царь и царица сердца моего.

Твой нежный взор лишен игры лукавой,

Но золотит сияньем все вокруг.

Он мужествен и властью величавой

Друзей пленяет и разит подруг.

Тебя природа женщиною милой

Задумала, но, страстью пленена,

Она меня с тобою разлучила,

А женщин осчастливила она.

Пусть будет так. Но вот мое условье:

Люби меня, а их – дари любовью.

В. Шекспир

Напряжение в Нэреине достигло предела. Королева дохаживала в далеком Элдойре последние недели беременности, налоги по-прежнему росли день ото дня, военный поход на далеком востоке был опять прерван, а в город вот-вот могла войти оторванная от грабежа далеких Пустошей оголодавшая и порядком одичавшая армия госпожи Туригутты.

Старейшины кланов, казалось, ослепли и оглохли, предпочитая отсиживаться по предместьям города. Военная знать вообще не переживала за себя и свои имения – гарнизон оставался неприступен, Школа Воинов тем более, а большего никто из воинов не желал.

Лишь богатые землевладельцы пребывали в панике, ведь вошедшая армия – чья угодно, включая собственно королевскую – угрожала разорить их владения подчистую, лишить прибыли на два-три года, и это если повезет. В худшем случае малограмотное население вполне могло строптиво устроить пришельцам партизанскую войну. Что никогда не заканчивалось хорошо – для самих крестьян, конечно.