Текст книги "Зёрна и плевелы (СИ)"

Автор книги: Гайя-А

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 14 страниц)

– Тегоан, – окликнул его ленд-лорд, и тон его голоса заставил Тегги чуть-чуть притормозить, – захватите с собой большой камень, когда пойдете завтра на казнь.

– Что?

– Камень, – отчетливо, почти по слогам произнес лорд, отрываясь от окна и подходя к художнику, – будьте милосердны к своему другу и бросайте метко. Ему же будет лучше умереть с первого – вашего – удара.

– Вы чудовище.

Он не был уверен, что сказал это вслух, возможно, подумал лишь, но достаточно красноречив в любом случае был взгляд. Гиссамин печально улыбнулся, пожимая плечами. И это была первая улыбка, которую Тегоан мог назвать искренней, за все время знакомства с лордом.

– Возможно. Но завтра вы столкнетесь с сотнями чудовищ, которые, в отличие от меня, никогда прежде не снимали своих масок перед вами.

========== По сердцу ==========

Высокородных казнили ничуть не реже, чем всех остальных.

В Нэреине-на-Велде казни редкостью вообще не были. Всегда находился кто-то, кому очень, позарез нужно было что-то украсть, кого-то изнасиловать или убить. Конечно, никто не стал бы казнить мужа, застукавшего жену с любовником и зарезавшего обоих, или отца, отправившего к праотцам обесчещенную дочь или проигравшегося сына. Закон есть закон, но не зря же на одной из стен городского судейского собрания начертано на семи языках Поднебесья изречение, перечисляющее достоинства и благодеяния земной жизни. И «семейные ценности» по счету идут вторыми – после подчинения Всевышнему.

Воинский суд, обеспечивающий соблюдение законов воинским сословием, пекся о семейных ценностях не меньше общего городского. И потому решал вопросы исключительно за закрытыми дверями, что делало как заседания, так и казни скучными будничными процедурами, рутиной, лишенной всякой зрелищности.

Вольный город, а также его чиновники, судьи, Дозор и, в конечном итоге, все поголовно жители зависели от столетиями складывавшегося образа жизни. Явившиеся из ниоткуда чужаки, решившие покуситься на святое – вроде игорных домов или портовых складов контрабанды – наносили удар всем глубинным устоям Нэреина.

Горожане были до крайности возмущены.

И все же мало кто отказал себе в удовольствии задержаться у Торговой, чтобы насладиться, а то и поучаствовать в казни грешника, главный грех которого состоял в нерасторопности и признании себя виновным.

– Раз в этом сознался, знать, грешки и похлеще есть, – поучительно говорили друг другу добрые горожане перед Тегоаном, который не спал ни мгновения той ночью и с рассветом оказался на площади.

Раза два Тегги готов был затеять драку, но из последних сил сдерживался. Он был полон решимости любой ценой остановить казнь. Не может же быть так, что она все-таки свершится?

Но мрачные служители веры уже свозили на тачках камни и сваливали их в кучу. Преобладал дешевый пористый известняк, но попадался и синий гранит – ребристый и тяжелый.

Тегоан никогда не считал себя чувствительной натурой, однако ему делалось все хуже. «Этого не может быть, – не смирялась его душа, – забить камнями до смерти? Слишком жестоко! Нет, не может быть, это не со мной, не с Марси, это не с нами, не все еще потеряно…».

Время неумолимо подползало к полудню. Желающих посмотреть на казнь собиралось все больше. Вряд ли все из них отдавали себе отчет в том, что палачом не будет лишь один – все они станут ими.

Особенно волновался совсем юный храмовник – то и дело перебегал от одного зрителя к другому, заглядывал в Писание, нервничал и повторял молитвы трясущимися губами. Вряд ли ему было больше двадцати. Едва оперившийся птенец.

Зрители начинали проявлять нетерпение.

– Где содомит? Давайте грешника, пора. Ведите его!

– Давайте его сюда, покажем ему и остальным таким же…

– Вон его ведут, ведут, смотри! Ты узнаешь, зачем мужику задница, когда обосрешься от страха…

Тегги вскочил с камня, на котором сидел. В сопровождении двух дозорных, бледный как смерть появился Варини. Ни слова не произнес, когда его о чем-то спросил молоденький жрец со свитком. Отрицательно покачал головой в ответ на второе предложение. Сглотнул едва заметно, когда сковывали его руки за позорным столбом. Повинуясь палке дозорного, медленно опустился на колени.

Только по распахнутым в отчаянии и немой тоске глазам да мокрому высокому лбу – сколько раз Тегоан вычерчивал на всем подряд за последние дни этот благородный профиль! – можно было угадать его состояние. Мартсуэль Варини проявлял самую ошеломительную выдержку.

Жрец дал знак толпе, окрикнул пару раз, беспомощно оглянулся на дозорных. Тот из них, что был покрепче, закатил со вздохом глаза и отправился успокаивать разошедшихся зевак. Несколько минут они волновались и суетились, но потом юноша-храмовник негромко запел, глядя в Писание, и все молитвенно опустили головы и сложили руки на груди.

Опустил голову и Марси. Тегоан видел, как едва заметно шевелятся его губы.

Художник с трудом протиснулся ближе к первому ряду. Неотрывно глядя на прекрасное, особо одухотворенное в это мгновение лицо Мартсуэля, слышал снова и снова сочувствующую речь лорда Гиссамина.

«Ему же будет лучше, Тегоан…».

«Нет, ни за что, – злобно оборвал эти мысли Тегги, – я не брошу в него ни единого камня. Я не могу. Я не посмею».

Молитва закончилась, и показная набожность спала с лиц горожан, словно шелуха. Марси поднял голову не сразу, но когда поднял, посмотрел прямо на Тегги.

«Уходи», сложились его бескровные губы. Тегги отчаянно замотал головой. «Я должен быть рядом, что бы ни случилось». «Не смотри». «Я не за этим здесь». «Мне страшно», – и губы Варини дрогнули, он отвел глаза, переносицу прорезала глубокая вертикальная морщина.

По одному, сначала несмело, затем все с большим энтузиазмом принялись набирать камни зрители-палачи, вот уже полетел и промазал первый, маленький, брошенный, кажется, детской рукой. Марси вскинул голову, встретив взгляд друга. Смотрел точно на него, видел его одного, словно пытаясь навсегда запомнить, впитать каждую черту, защититься этим созерцанием от всего окружающего.

«Ты все еще со мной…».

– Я тебя тоже, – Тегги не выдержал, вытер предательски побежавшие слезы, – я тебя тоже.

Счастье, расцветшее вдруг на лице Марси, никак не вязалось с происходящим. Это немедленно было замечено, и толпа с негодованием ринулась вперед.

Три, десять, сорок камней одновременно полетели вперед, и не меньше трети из них попали в цель. Тегоан, словно прироскший к земле, открыл рот – а крик застыл в горле, едва не задушив. За мгновение белая батистовая рубашка Марси окрасилась кровью. Содраны оказались на плечах лоскуты ткани. Он повис на цепях, сплевывая кровь на мостовую перед собой. Следующие камни уже летели. Руки у Тегоана дрожали. Прицельный точный удар в самом деле был бы милосердием. Почему только у него не хватало сил сделать это?

«Если любишь, помоги этому произойти быстрее», – но Тегги не был уверен, что это не злой дух нашептывает ему.

«Бросай», вымолвили еще раз окровавленные губы Мартсуэля.

Следующие несколько камней рассекли ему бровь, ухо, попали в скулу. Земля вокруг столба за мгновения была забрызгана кровью. Тегги не выдержал, отвернулся, зажмурившись, но и не смотреть не мог. Поглядывал из-под руки, задыхаясь от рыданий, способный только стонать и выть, и не имеющий права даже на это. Причастившаяся кровью, толпа растерзала бы и за меньшее.

– Да! Еще! – ревел какой-то здоровяк рядом. Только подоспевшие зеваки охотно пробивались в первые ряды. Камни то летели градом, то по одному, ударяли в землю, взбивая пыль и грязь. Шумно ругались извозчики, вынужденные объезжать площадь с другой стороны. Переговаривались наблюдающие казнь торговцы. За этим шумом редкие стоны Мартсуэля после особо меткого попадания камня даже не были слышны.

Под безразличными взглядами покупателей рынка, под криками беснующихся святош, под пасмурным небом погибал в муках, не в силах прикрыть от ударов камней хотя бы лицо, лучший друг Тегоана.

Самый близкий. Самый любимый. Если бы у Тегги хватило смелости ринуться вперед, загородить его собой, и будь что будет – принять смерть вдвоем не так страшно, пополам ничто не больно!

Камни летели, попадая в цель, падая рядом. Льняные волосы Варини слиплись от льющейся крови, упали на лицо. Он лишь иногда вздрагивал и уже почти не издавал звуков. Тегги не мог больше стоять, не делая ничего. Он бросился перед толпой, схватил за руку самого неугомонного палача:

– Успокойтесь уже! Он получил свое. Самим не стыдно? Добивать не обязательно. Он ведь наказан!

Но вместо ожидаемой в ответ ругани или хоть каких-то слов Тегоан схлопотал камнем, зажатым в чьей-то безжалостной и крепкой руке, по лбу, носу и наискось по груди.

Этого оказалось достаточно, чтобы припасть на колено, быть едва не затоптанным сверху, и только остаться в силах видеть – лучше было бы потерять сознание – как сначала еще вздрагивает от ударов Марси, а потом перестает, как безвольно свешивается на израненную грудь его окровавленная голова.

Толпа плевалась, улюлюкала, шумела. Изредка тут и там раздавались восклицания, долженствующие свидетельствовать о набожности издающего их. Храмовник с прижатым к груди посохом, белый как полотно, изредка вздымал руки к небу, произнося дрожащим голосом нараспев самые короткие стихи из Писания. На большее его, кажется, не хватало.

Тегги с трудом встал на ноги, огляделся – все, что он видел, так это спины, спины, и только где-то там, за ними – позорный столб, где минуту назад умирал его друг.

Его окликнул сзади Юстиан. Тегги не нашел сил ответить. Повел плечом, давая понять, что услышал.

Шатающийся, в пыльном кафтане, с всклокоченными волосами, Юстиан выглядел ничуть не лучше него самого. Глаза у него были красные и больные. Увидев Тегги, он охнул и ринулся навстречу. Прижал к его носу свой шарф, мгновенно напитавшийся кровью, подхватил под руку, отволок в сторону.

И только там, увидев, что палачи расходятся один за другим, на Эделя навалилось неумолимое, страшное осознание, пронзившее сердце. Все кончилось. Теперь точно все.

– Он умер, – прошептал хрипло Тегоан, глядя сквозь друга, – он ведь умер?

– Да, – глотая пыль и слезы, подтвердил Юстиан, оглядывая прорехи на одежде художника, – тебе прилично досталось. Может, лучше перевязку сделать?

– Отведи меня к нему. На минуту.

Над распростертым по земле телом скучающий гарнизонный медик о чем-то беседовал с главой Дозора. Сосредоточенный, пересчитывал окровавленные камни придворный жрец.

«Наверное, им важно, с которого по счету удара он умер».

Тегоан не чувствовал ничего. Слезы, страх, гнев, отчаяние – все это закончилось. Оставалась лишь бесконечная усталость, и вместе с тем – отрешенное созерцание. Он смотрел на тело Марси в следах от града ударов и запоминал; впитывал детали окружающей действительности, одну за другой впечатывая картинки в память. Вот штандарт Дозора. Вот спит пес под ним, а под левой лапой его кость. Вот будка пса. Разбитый горшок и черепки в пыли. Столб с цепями. Трое или четверо зевак в палатке торговца вином…

Бесновавшаяся мгновения назад толпа уже разбрелась по рынку, утирая пот со лбов и весело переговариваясь. Беседовали торговцы о падении нравов. Медик, захлопывающий книгу учета казненных – повешенных, четвертованных, утопленных, сброшенных с башен, ушел, его место занял мастер-анатом, как жадный коршун, поджидающий своего часа.

– Это благородный господин, – увещевал его храмовник, тщетно пытаясь преградить дорогу.

– Он же казнен за прелюбодеяние и разврат!

– Он понес свою кару, но его должно похоронить без расчленения.

– А я и не буду, – пробормотал анатом, потирая руки и поглядывая на место казни, – потрошение вовсе не то же, что расчленение…

Братья Эльмини, державшиеся в стороне от художников, рванулись отбивать тело своего зятя с прытью, вызванной больше собственническими чувствами их народа.

– Это издевательство над мертвым! – крикнул один из них, – войска введут, трупами завалишься, чего здесь трешься?

– Осквернитель могил стоит здесь, а вы и не чешетесь? – с упреком кинул другой в лицо храмовнику, тот заметно растерялся. Несколько проходящих мимо покупателей рынка задержались.

Юстиан потянул Тегоана прочь, но он не поддался. Растерянный анатом отступал, стараясь сделаться меньше. Кто-то толкнул его сзади, он метнулся в сторону, попал под ноги здоровенному оборотню, одетому как моряк.

– Смотри, куда прешь! – грозно прозвучало с характерным рыком.

– Сам смотри, дорогу всю позанимали, понабегли, проходимцы, – вступился за расчленителя другой прохожий.

– Я-то проходимец? Ты, морда!..

За считанные секунды из искры разгорелся пожар. Юстиан отволок Тегги в сторону, прислонил к стене.

– Боже правый, – выдохнул ювелир, озираясь, – да что ж это! Нэреин сошел с ума поголовно весь, не иначе!

В самом деле, эффект от созерцания жестокой казни вряд ли могли предсказать даже самые истовые из фанатиков. Драка, разгоравшаяся прямо перед позорным столбом, распространялась на рынок. Минута – и горел навес над рядом с мясом. Две минуты – и опрокинут был прилавок с тканями, благовониями и принадлежностями для шитья. Три – и в панике бежали золототорговцы и картежники, а толпа бесчинствовала, ничего не боясь, прямо у стен городской тюрьмы.

Тегоан держался за плечо одного друга, который вел его прочь сквозь бушующий на улицах очередной погром, и видел перед собой тело другого – там, всеми брошенный и забытый, он остался на камнях мостовой.

***

…Юстиан вел друга кратчайшим путем от Торговой, но это оказалось вовсе не так просто, как поначалу. Куда ни сунься, улицы были наводнены всадниками, беснующимися погромщиками, визжащими паникующими горожанами и равнодушно пробиравшимися мимо них воинами при оружии. Как-то пытались навести порядок лишь дозорные – они же и становились жертвами разъяренной толпы.

– Дай отдышаться! Тегги, ты бежать-то сможешь, если что? Тегги?

– Да. Я здесь.

Голова у Тегоана шла кругом, а из носа поползла кровь, и непрестанно тошнило. Но он был собран.

«Эльмини. Дети».

– Нам надо в особняк Варини.

– Туда не пробраться. Мы не выйдем отсюда. Как будто мало, что полгорода как после нашествия, – Юстиан прислонил Тегги к стене и от души выругался, – дворами, жалко, не обойти… или попробуем?

– Давай…

Он не договорил – с северного берега забили колокола. Без мелодии, без переливов, без промежутка между ударами. Это был сигнал тревоги.

– Войска? – догадался Юстиан, оглянулся беспомощно, – но этого не может быть, рано!

– Наверное, уже штурмуют воеводство, – Тегоан обнаружил, что отчего-то странно немеют губы и подбородок, а в глазах понемногу двоится, – надо срочно убираться, этого так просто не оставят…

Выбора не оставалось. Друзья припустили по узким переулкам, то и дело оказываясь в тесных, занятых хозяйственными пристройками и кучами мусора двориках. Тут и там им мешали веревки с бельем, из-под ног разбегались и разлетались испуганные гуси и утки. Тегги чувствовал, как ужасно печет в правом подреберье – кажется, неумеренные возлияния все-таки сказались наконец, и как невовремя.

Первые три переулка они прошли почти без препятствий. Юстиан иногда придерживал Тегоана за плечо, грозно озираясь и сжимая свою ксаррскую шпагу. Но в четвертом им не повезло.

Пятеро крепких парней искали проблем, это было видно. Неумелые грабители, они предпочли тактику выжидания и дождались своих жертв. Юстиан поморщился, отшвырнул Тегоана к стене арки, выхватил шпагу и пошел на мародеров. Несколько раз его загоняли в угол, но трое из налетчиков вряд ли держали в руках что-то серьезнее рогатки, другие двое не могли соперничать в фехтовании с Юстианом.

Убегая, они едва не затоптали Тегоана, и художник потерял равновесие, сполз вниз. Юстиан спешно вытирал шпагу от следов крови, наклонился, чтобы обыскать того из грабителей, кто остался лежать.

Тегги пытался устоять, цепляясь пальцами за стену. Из-под цепенеющих пальцев осыпалась кирпичная крошка. Перед глазами мутно плыло.

– Юсти… – никак не получалось договорить в полный голос, а сокращать свое имя приятель не позволял никому, – эй…

– Идем уже, держись.

Ноги заплетались все сильнее, когда Юстиан волок его к цели.

– Да потерпи ты, что как баба, получил по морде и все, подумаешь…

Ворота особняка были закрыты, Юстиан забарабанил в них. Из-за закрывших все окна ставен не раздавалось ни звука. Тегги сфокусировал гаснущий взор на дверях и попытался расстегнуть душащую куртку. И, непослушными немыми пальцами развязывая пояс, обнаружил, что весь правый бок промок.

«Ну вот и всё, – и Тегги вытянул перед собой ладонь, с которой капала кровь, – мне не придется расстаться с тобой надолго, Марси». Он слабо улыбнулся. Готов был бы даже поблагодарить того молодчика, что зацепил его острым краем камня на площади. Тепло посмотрел на Юстиана, в крохотное смотровое окошко доказывающего конюху, что пришел не грабить, насиловать или убивать.

– Юс…ти…

Небо выцвело и упало вместе с ним, светлое и близкое, бесконечное, безоблачное, чистое. Над собой Тегги успел заметить мечущиеся тени, но сквозь толстую пелену забвения перестали долетать любые звуки.

Оставалось только небо. И рядом с бескрайней лазурной глубиной собственная жизнь, пробежавшая в один миг перед внутренним зрением, показалась ничтожно мала и бессмысленна. Тегоан отбросил ее решительно, не став даже пересматривать наиболее впечатляющие моменты.

«А ведь их было немало».

***

Нэреин-на-Велде вскипел.

Кипение это было вызвано несколькими факторами. Один из них проистекал из другого, а общим результатом стало то, что к моменту, когда начался давно ожидаемый ввод королевских войск в город и предместья, жители оказались к нему совершенно не готовы.

Это всегда оставалось наиболее удивительным в любом восстании или мятеже. Зная прекрасно, к чему приведут те или иные шаги, бунтующие все равно шли проторенной тропой. Напрочь игнорируя печальный опыт тех, кто уже совершил те же ошибки чуть раньше. Вчерашние погромщики в Нэреине за полчаса до ввода войск все как один превратились в добропорядочных мещан. И что делать, не имели понятия.

В отличие от храмовников, которые хорошо знали, как в любом случае остаться в выигрыше. С каждого угла раздавались проповеди о повиновению правителям, о том, что благочестие опирается на полное послушание закону Писания, о том, что всем следует каяться… – но в одном лишь синие рясы просчитались.

Правитель королевства много десятилетий прослужил Наставником и знал каноны веры много лучше любых возомнивших себя большими учеными неофитов.

Распоряжения, которые он отдал воеводам, отправившимся в вольный Нэреин-на-Велде, касались прежде всего именно их.

Жители Нэреина привыкли к своему двойственному положению. С одной стороны, Нэреин был вольным городом, и в том ни у кого не было сомнений. Когда речь шла о налогах, пошлинах, каждый горожанин возмущенно принимался доказывать, что законы королевства Элдойр не имеют никакого значения в Нэреине. Но когда разговор заходил о славной победе в войне двенадцать лет назад, или о новых открытиях или победах, то победу делили на всех – и тогда уже спешили вспомнить, что Нэреин и Элдойр всегда держались вместе.

Храмовники этого свойства не учли. Верхушка их Братства, вероятно, успела сделать какие-то важные выводы, потому что предводители храмовников покинули Нэреин-на-Велде. Но рядовые члены «синих ряс» остались в итоге наедине с городом – и толпой, которой успели изрядно насолить.

На мостах встал за один день третий ряд виселиц.

***

На похоронах Мартсуэля Варини, несмотря на волнения, собралась почти вся семья.

Юстиан огляделся. Потер виски. Он последние дни почти не спал, пытаясь соблюсти хотя бы часть традиций Загорья, вроде ночных молитвенных бдений и стихотворных прощаний. Сам не зная, зачем, удивляясь своему стремлению – прежде он не был столь щепетилен в вопросе обычаев. Как будто бы следование им могло как-то исправить положение. Как будто Марси было до этого какое-то дело.

Как и полагается воину, Варини составил основное завещание еще в день присяги. Тогда же был подготовлен саван и сделан взнос на похоронные расходы. Конечно, семья удовлетвориться скромными похоронами не могла. Родственники шипели, что могила без опознавательных знаков и надгробия, хоть и отвечает религиозному канону, никак не устраивала тех, кому принадлежал великолепный склеп на северном берегу.

Эльмини вообще отказалась участвовать в ритуалах. Народный обычай велел ей причитать на кладбище, законы веры запрещали даже появляться там; семья ждала от нее представления с воем, рыданиями и жалобами на судьбу, соратники ее мужа стыдились взглянуть в глаза…

Тем более, когда после коллективной молитвы погребения было вскрыто и озвучено его последнее завещание, продиктованное и заверенное накануне казни.

Два клана перессорились, не успев отойти и на двадцать шагов от могилы Мартсуэля. Сулизе требовали вернуть Эльмини, детей и имущество ее покойного супруга компенсацией за пережитой позор. Варини настаивали на том, что сыновья всегда остаются у родственников отца, а имущество включает в себя, помимо небольшой коллекции оружия, земли – из которых большая часть также отойдет сыновьям.

Еще через пятьдесят шагов все, оставшееся после Марси, было поделено между кланами. Сулы всегда хорошо торговались.

Земли поровну поделили между собой старшины. Детей делить особо не пришлось, судьба их была предопределена давно. Немного поспорили за оружие.

– А Эльмини? – подал, наконец, голос Юстиан. Нахмурились мужчины обеих семей, искоса поглядывая друг на друга. Вдовы считались неблагоприятными соседями и спутницами.

– А разве твой друг не должен ее забрать?

– А разве, кроме нее, ему не полагается денежное довольствие? – спокойно возразил Юстиан.

– Почему он сам не стоит здесь?

– Он ранен…

Разговор на грани склоки был прерван присутствующими на кладбище служителями храма. Недовольные, представители кланов разошлись. Юстиан же направился прямо в «Звездные Ночи».

По дороге его трижды останавливали патрули Дозора, и он стоически вытерпел три обыска. Допросы, производимые на месте, следовало расценивать со всей серьезностью. За шутки, неуместные замечания не один незадачливый любитель побалагурить присоединился к повешенным мародерам.

В «Звездные Ночи» его впустили после столь же тщательной проверки. А в выделенные Тегоану покои проникнуть могли лишь те, кого одобрил лично Гиссамин. Юстиан отогнал всплывшее воспоминание о том, как он волок друга на себе от особняка Варини, где тот свалился без чувств на мостовую, истекая кровью.

В «Звездных Ночах» вопросов не задавали. Через два дня Тегги пришел в себя, а лекарь, привыкший к бесконечной череде больных скверными хворями проституток, лечил художника с редкостным рвением. Возможно, одной из причин был также гонорар от ленд-лорда.

Так или иначе, теперь Тегоан был практически здоров и, что весьма отличалось от его состояния обычно, трезв. Он должен был встать на ноги – и он лежал; должен был говорить – а почти все время молчал.

– Это нервное, – громким шепотом сетовал лекарь, – пережитые тревоги подтачивают его. Изволите знать, статус баланса между телесностью и умственностью…

– Всё-всё, не изволю, – отмахнулся Юстиан, почти выталкивая умника за дверь.

Тревожно он оглянулся. Тегоан смотрел нездешним взором куда-то в окно.

– Не холодно?

– Оставь. Что… был там?

– Я проследил, Тегги, – приблизился и пожал слабую руку Юстиан, наклонился ближе, – он покоится, как подобает.

– Эльмини.

– Дома. Она с детьми была у братьев. Они получили завещание, – Юстиан прижал руку к груди, – не знаю, что бы я делал, оставь он мне такую клятву. Боюсь, сейчас они воспользуются ситуацией и разделят деньги и земли, а тебе оставят только расходы. Но ты не волнуйся.

Тегоан при всех причинах волноваться делать этого не мог физически. Он чувствовал себя не просто паршиво, что было положением довольно привычным. Он как никогда отчетливо ощущал, на каком тонком волоске держится его жизнь – и не ранение заставляло его думать так.

Зашуршала раздвижная дверь, Тегги перевел взгляд и едва не потерял сознание. С подносом, заставленным лекарственными настойками, вплыла, скрытая черными шелками, женщина. Он узнал бы ее по походке, даже если бы не обстановка вокруг. Узнал бы расписанные хной руки – сжавшиеся чуть сильнее на подносе, когда она увидела, что он пришел в себя.

Юстиан встал и церемонно поклонился леди.

– Это племянница ленд-лорда, леди Амин. Господин был весьма обеспокоен твоим состоянием…

Она сняла вуаль, прикрыла лицо краешком ткани, Юстиан поспешно отвернулся. Уже не впервые Тегоан замечал, как подчеркнуто почтительно уроженцы Загорья относятся к традиционно одетым женщинам. Но сам художник лучше вырвал бы себе глаза, чем отвел их от Нессы.

Она словно стеснялась встретиться с ним взглядом. Зато он мог разглядеть – небывалое событие! – ее лицо в свете дня. Впервые.

Он видел ясно каждую черточку. Не мог насмотреться, не оценивая увиденное, но запечатлевая его в памяти. Мгновения упавшего света, вычертившего тени под необычно широкими скулами. Ни следа румянца. Кожа, не знавшая загара – белая, но не бледная; прозрачная, яростная зелень круглых глаз, сделавшаяся ярче, когда она взглянула на рану. Широкие суламитские брови как крылья чайки, придающие лицу некоторую кажущуюся тяжеловесность, сошлись к переносице – она капала настойку в чашку, поджав губы, отчего они приобрели уловимое сходство с губами ленд-лорда.

Нессибриэль метнула короткий взгляд из-под ресниц на Тегги.

– У тебя один глаз косит, – заметил он, беря в руки чашку.

Глаза ее чуть расширились, она оглянулась на присутствующего в комнате Юстиана. Он старательно делал вид, что думает о чем-то своем.

– Тебе очень повезло, что удар не пришелся по печени, – сказала девушка, разматывая бинты. Тегоан прикрыл глаза, отдаваясь поле зрения ощущениям. Нессибриэль прикасалась к нему. Может быть, это самое большее, на что может он рассчитывать. Может, это последний раз, когда он видит ее.

Она делала все необходимое со сноровкой, которой Тегоан не ожидал. И одновременно с тем, намеренно растягивала минуты, чтобы быть рядом. Медленно развернула чехол с инструментами, которые были не нужны, так же медленно свернула назад. Не спешила, накладывая новую повязку. Тегги чуть поморщился, поднимая правую руку. Подживший шов тянул кожу.

– Болит? – их руки встретились под прикрытием одеяла.

– Теперь нет.

В его ладонь скользнула записка. Тегги не смог не улыбнуться. Сцена из рыцарского романа, не иначе.

Чувство вины за то, что он все еще жив, пришло позже. Когда Юстиан, с укоризной проводив взглядом леди Амин и поклонившись в пространство, посмотрел на него, жадно разворачивающего записку.

– Никак не угомонишься? Все мало тебе?

– «После вечерней молитвы я приду», – прочел вместо ответа Тегоан, – как думаешь, могу ли я надеяться…

– Я похоронил одного друга из-за того, что он думал членом, а не головой, – рыкнул Юстиан, – не хочу потом вылавливать распухший труп второго из Велды.

Сами собой разжались пальцы. Тегги уронил записку, отвернулся.

– Я понял, – глухо ответил он. Юстиан наклонился.

– Точно? – его желтые глаза вспыхнули на мгновение, – не лучше ли будет тебе выздоравливать в другом месте?

– Лучше, – согласился печально Тегоан.

– И что за место ты выберешь?

Вместо ответа Тегги на оборотной стороне записки написал несколько строк, свернул, поцеловал и протянул другу.

– Передай ей через камуру. Если увидишь до этого сам, скажи, чтобы держалась от меня подальше, пока только это возможно. Скажи, что… ничего не говори… демоны ночи! Ты сам знаешь, что нужно сказать в таком случае. Мне, – тут он вздохнул, – больше все равно некуда пойти.

Сказав это, он упал на подушку назад и прежним страдальческим нездешним взглядом уставился в стену.

– Теперь оставь меня.

Он так и не пошевелился, хотя Юстиан несколько раз оглядывался, уходя.

========== Правдивый портрет ==========

Войска входили в Верхний город в полной боевой выкладке.

По опустевшим улицам ветер гонял брошенный мусор. Все, кому не чужд был инстинкт самосохранения, убрались с пути вооруженных мрачных всадников.

– В безопасности останется тот, кто пребывает в своем доме, – выкрикивали впереди едущие рыцари в начищенных латах, – в безопасности будет и тот, кого запретный час настигнет в храме, его мастерской, лавке или судне. Покидайте улицы!

Даже без напоминаний лишний раз из-за дверей никто не высовывался. Свершилось небывалое – Нэреин-на-Велде затих. Смолк неугомонный гул рынков и базаров. Исчезли предприимчивые перекупщики и погонщики караванов. Бросили кто где обозы окрестные жители, оставили телеги на дорогах, груженые добром. Исчезли коробейники со своими лотками, попрошайки, нищие – и те расползлись кто куда.

Редким счастьем горожан было то, что урегулировать внутренние проблемы города правитель отправил одного из великих полководцев – Ниротиля Лиоттиэля, известного под прозвищем «Мирный». Конечно, без стычек с возбужденными горожанами и опьяненными насилием разбойниками не обошлось, но воины полководца подчинялись его приказам беспрекословно.

А он запретил кровопролитие, если только этого возможно было избежать.

Полководца Тегги видел из окна дома цветов. Завернувшись в одеяло, он выглянул с небольшого балкончика. Художник не мог позволить себе упустить подобный момент. Любопытные куртизанки, натерпевшиеся страху за время бунта, толпились рядом.

– Дай мне посмотреть! Он должен прийти к нам?

– Ему Фейду отдадут.

– Фейда, посмотри, какой он красивый!

Пожалуй, Лиоттиэля нельзя было назвать красавцем, но впечатление он производил. Сложно было не заметить, что полководец еще довольно молод, но при этом его русые волосы, не доходившие до плеч, полны седины. В ворота «Звездных Ночей» он входил, спешившись, и заметно хромал.

– Бедненький, он ранен.

– Дура, он еще в битве за белый город ранен был.

Как и большинство носительниц своего ремесла, куртизанки проявляли сентиментальную привязанность к калекам, разорившимся дворянам и любителям гульбы. Тегоан поплотнее укутался в одеяло и вернулся в постель. Его знобило. Нет сомнений, что причиной тому были множество стимулирующих настоев, которыми сердобольные обитательницы борделя пичкали его.

Ниротиль покинул «Звездные ночи» с кипой бумаг и свертком. В дни ввода войск воеводы и ленд-лорды, мастера меча и малоизвестные торговцы и главы гильдий – все посетили Гиссамина, некоторые не по одному разу.

На девятый день после ввода королевских войск ленд-лорд призвал к себе и художника.

Тегоан скривил губы, отгоняя неуместное видение собственной казни. Нервы так и не пришли в порядок. И ежедневно видеть Нессу или даже просто знать, что она рядом, стало мучением особого рода, потому что больше всего на свете он нуждался в ее присутствии – и не меньше боялся его.