Текст книги "Зёрна и плевелы (СИ)"

Автор книги: Гайя-А

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 14 страниц)

– Хорошо. Я расскажу о том, почему меня влечет к мужчинам. Но это последний раз, когда я пытаюсь начинать не с мордобоя.

– Ты рисовал женщин. Ты рос среди женщин. Какого хрена тебе собственного конца не хватает? Зачем ты мне это сказал? Я бы умер, не зная.

– Умрешь, зная. Слушай, шутки оставим, – он поднялся со своего места, встряхнул своего друга, – смотри на меня! Было всякое у нас. Я когда-нибудь, ну хоть когда-нибудь приставал к тебе? В этом смысле?

– Я бы тебе втесал.

– Что тебя сейчас остановит?

Тегоан вымученно вздохнул, отодвигая пустой стакан. Но Марси продолжал:

– Почему ты думаешь, что мне обязательно нужно быть с кем-то, чтобы знать, с кем я хочу быть? И почему этим мужчиной не можешь быть ты, знаешь? – Марси не замолчал.

– Сейчас сделаю так, что ты уже ни с кем быть не сможешь.

– Ты хочешь знать, почему меня привлекают мужчины? я не знаю. Я бывал с женщинами. Я любил их. Я захожу к ним, и ты со мной, бывает, ходишь. Но я искал не Её, а Его. И так было всегда, просто понять и признаться в этом самому себе не так легко, как может показаться. А открыться тебе и того хуже.

– Кто еще знает?

– Ни… не те, кто может об этом рассказать.

– Мать?

– Сдурел? Я ее единственный сын.

– А Эльмини? У вас трое детей.

– Я никогда не любил Эльмини, думаю, об этом могут судить только близкие. И ты из их круга. Мы поженились по сговору, нам терпимо живется друг с другом. Я не нужен ей, она – мне. Но она мать моих детей, и она ни в чем не виновата. Я стараюсь не отравлять ей жизнь своим частым появлением, она не спрашивает, кто у меня, раз мы не спим уже пять лет вместе.

– Вот поэтому я и не женюсь.

– Боишься бросить жену и уйти ко мне?

– Ладно. Имей, кого хочешь, люби, кого хочешь, только вот без этих шуточек.

Марси посмотрел на друга очень серьезно, потом наклонился ближе. Звякнула его сабля о ножки скамейки.

– Ты очень красив. Как мужчина. Со всем, что в тебе есть. Но характер у тебя поганый. И ты мой друг, который, я точно знаю, не разделяет… ничего со мной более того не разделяет. Боже милосердный, ты же ненавидишь акварели! Так что можешь снова начать ходить в баню и перестать прятаться от меня там, если увидишь.

Неловкий разговор, к вящей радости обоих, был закончен.

***

– Гавеллора. Блистательная королева Элдар, некогда правившая в старой столице, Тиакане. Прекрасная настолько, что красота ее обжигала. Она обладала столь совершенным лицом и телом, что ее невозможно было украсить, потому что рядом с ней меркли драгоценные камни…

Чуть толстоватая проститутка задумчиво крутила кончик своей косички, меланхолично отжевывая шарик смолы и часто зевая. Было заметна выщербинка на одном из зубов, как и подозрительные темные пятна на нёбе. Не иначе, проказа куртизанок – сифилис.

– Ну и какая из тебя королева? – устало спросил Тегоан, комкая очередной лист с эскизом, изрисованный с обеих сторон.

– А? Чего там? – отозвалась лениво его модель.

– Все безнадежно. Иди отсюда. Яри, есть у тебя еще в шкатулке что-нибудь?

Трубка с дурманом уже прогорела едва ли не насквозь. Ярида томно изогнулась, подавая художнику очередную порцию. Он привычно задержал горьковатый дым в легких, ощущая пощипывание в горле, медленно выдохнул и потер глаза.

Из коридора доносились какие-то голоса. Тегоан выглянул. Его время еще не истекло, матрона давала неплохую скидку на работу в дневные часы, но сейчас, судя по всему, происходило нечто неординарное. На пороге одной из комнат для гостей, одетая в розовую прозрачную рубашку и босая, стояла юная девочка, дочь самой матроны, насколько знал Тегги.

– Он хороший, опытный мужчина, – матрона ласково гладила дочь по худенькой спине – сквозь рубашку просвечивали позвонки, – если ты в первый раз угодишь ему, он будет приходить снова и платить, а ты знаешь, что нам нужны свежие цветочки.

– Матушка, но я так хотела…

– Торговать в рыбном ряду? Этого еще не хватало. Я родилась в «Розочках», моя мать родилась в «Ирисах» – знатное место было, жаль, что пожар унес его славу.

– Но он старик!

Матрона тут же перешла от ласковых уговоров к брани и рукоприкладству. Послышались хлесткие удары и взвизгивания девушки и грубый голос хозяйки борделя, повествующий о перспективах одинокой девушки на улицах Нэреина.

– Ты сдохнешь! Тебя будут иметь матросы, ты заразишься, твой труп всплывет в отводном канале – и даже собаки не польстятся, уж поверь! Господином она побрезговала! Да если б за это не сажали в колодки, сразу после моей титьки ты бы переключилась на члены, покуда к ним прилагаются кошельки.

Тегоан потерял всякий интерес к происходящему. Это были привычные сцены в «Розочках» и всех подобных заведениях. Однако что-то в робком голосе невинной дочери хозяйки заставило его прислушиваться и дальше.

– Штурман «Лучезара» хочет нетронутое мясо, – прокомментировала Ярида, вваливаясь в комнату и бесцеремонно падая едва ли не на колени Тегоану, – маленькая Адри сегодня наденет в волосы сиреневую ленту.

– Ты помнишь свой первый раз, Яри? – хмыкнул Тегоан.

– Это было так давно. Я, по-моему, еще не умела сама расчесываться, – хихикнула проститутка, – она уже зрелая, за такое матрону не накажут, все по закону. В моё время было иначе.

– Твоё время? Напомни, тебе же нет и двадцати пяти.

– Двадцать шесть с половиной, – притворно оскорбилась Ярида, – через полтора года можно будет уйти на покой. На старушек спрос невелик даже в нижних гаванях. Но меня зовут жить мужчины, – она пытливо посмотрела в глаза художнику, по-прежнему пытавшемуся что-то изобразить на листе с набросками.

Тегоан хорошо знал, зачем она говорит это. То была попытка вызвать его ревность, напоминая о соперниках. Если бы только Яри была чуть умнее, она давно осознала бы тщетность своих стараний.

– Я помню Адри совсем крошкой, – пробормотал Тегоан, прислушиваясь к шуму на первом этаже: матрона шумно грохотала мебелью, угрожая дочери всеми мыслимыми и немыслимыми напастями за строптивость.

Он задумался над быстротечностью времени и случайно сломал грифель. Чертыхнувшись, Тегги отправился вниз, чего совершенно не желал – ножа для заточки у него не было.

Он стоял на лестнице, поправляя дырявый сапог, когда увидел Адри, заплаканную, хлюпавшую носом, над которой вертелись вдвоем кухарка и ее мать, старательно примерявшие к ее волосам расшитые бисером сиреневые ленты. Тегоан замер.

Она глотала слезы, но смотрела в пространство перед собой с тем самым выражением лица, которое он так искал. Выражение отрешенности, знания о неизбежности собственной судьбы, которую столько женщин делили с ней под крышей дома, где она росла, и где предстояло состариться и умереть ей. В этом взгляде читалось прощание с миром, которого у Адри никогда не будет: мир замужества за соседским пареньком, первой брачной ночи, пухлощеких детей и рынков по четвергам.

Тонкие стройные ножки мазали в четыре руки ароматным маслом, выпирающие подвздошные косточки то и дело очерчивались легкой тканью при каждом движении девушки. Тегоан никогда не испытывал особой приязни к идее непременной девственности избранницы, но именно в эту минуту ощутил смутное беспокойство – и из-за чего!

Из-за того, что у этого юного создания первым мужчиной будет старый матрос, а не он сам, например.

Он сглотнул. Вот же оно, отчаяние королевы Гавеллоры накануне смерти. А что, если она не хотела умирать? Что, если лгут все эти картины, повествующие одну и ту же историю – историю, написанную мужчинами для мужчин?

Что, если смерть казалась королеве столь же отталкивающей, как бедной Адри – старый моряк?

«Я не знаю, что ты чувствуешь, – хотел бы сказать Тегоан девушке, – но я хочу дать тебе другую жизнь. Хочу тебя писать, твою красоту перенести на холст, дать тебе задержать миг перед началом конца, отсрочить на день, на час то, что тебя ждет. Отложить твой приговор на целую вечность. Жаль только, самому себе помочь не в силах, не то что другому».

Солнце клонилось к закату. Ранний осенний вечер золотил воду каналов и отбрасывал причудливые кружевные тени на стены домов и лавок. Тегоан, вопреки намерению, задержался в «Розочках». Стараясь лишний раз не попадаться на глаза хозяйке, он, не расставаясь с трубочным зельем довольной его присутствием Яриды, наблюдал за суетой вокруг дебютантки. Адри, смирившаяся с неизбежностью своей участи, была похожа на куклу. Густо накрашенная и натертая мышьяковистой пастой для белизны кожи, она стала похожа на призрак, на мертвеца. Сурьмой подведенные глаза дополняли этот образ. Две тонкие дорожки, размытые слезами, тянулись по щекам, но даже губы девушки не дрожали.

Однажды, очень скоро, она станет точно такой же, как остальные шлюхи. И сиреневые ленты поселятся на ее голове до седых волос, которые она будет закрашивать, пока они не начнут выпадать.

Тегоан вернулся к своим рисункам, безжалостно скомкал последний лист и вышел из «Розочек», не попрощавшись с Яридой.

Не дав себе задуматься, он направился к резиденции ленд-лорда Гиссамина на границе со средними кварталами. Немного заплутал в узких лабиринтах переулков, сделал пару лишних кругов, не сбавляя шаг, пока, наконец, не очутился перед смутно знакомыми воротами, в которых признал нужные.

У привратника понимания Тегги не добился.

– Бродягам не подаём, – процедил пожилой, но весьма плечистый и крепкий оборотень.

– Я не бродяга. Спроси хозяина, он знает…

– Бродягам не подаём. Старую посуду не продадим. Ветоши твоего размера нет. В проповедях не нуждаемся.

– Послушай, у меня дело к господину!

– Уходи, – волк был на удивление спокоен и выдержан, что в целом для северян характерно не было. Наконец, Тегоан отчаялся.

– Ты передашь ему? – он достал последний скомканный лист из-за пазухи, – передай ему, что заходил художник.

– Чаво?

– Тот, кто рисует красками на холсте… тот, кто рисует.

– Рисователь, – пробубнил оборотень, неодобрительно поглядывая на молодого мужчину из-под кустистых седых бровей.

– Да. Передай ему, что приходил Тегоан Эдель, и скажи ему… скажи, что я согласен. Я буду работать на него.

========== Палитра. Тени ==========

Сон, который ускользнул от Тегоана поутру, оставил лишь легкое ощущение тепла и невероятного спокойствия. Потягиваясь, он выпоз из-под одеяла, для тепла прикрытого сверху всей сброшенной одеждой, поежился, думая о том, что с удовольствием провел бы в постели еще пару часов в блаженном безделье.

Но ленд-лорд ждал. Тегги привык начинать утро с холста – потому что он любил утреннее настроение.

Запечатлеть солнечное тепло начала дня, когда рассеянный свет проникает сквозь пыльное стекло, отражается в гранях одиноко стоящего бокала, падает сквозь прорезь в альковных шторах на лицо любимой. То есть, на картине она будет любимая, а вот земное воплощение – тут, на земле, в естественной раскованной позе восхитительного одиночества, которое в настоящей жизни можно лишь подглядеть, и никогда – разделить.

Женщина, которая знает, что красива. И за это знание ее можно любить.

– Не устаю тебя искать, – произнес вслух Тегоан и вздохнул, оглядывая свои сапоги.

К Гиссамину он явился, продрогнув до костей. Ленд-лорд был уже одет и занимался делами. Перед ним на столе громоздился ворох бумаг, писем и свитков. Два секретаря в почтительных позах стояли по обе стороны от хозяина. Дорогая мебель в кабинете подчеркивала богатство ленд-лорда, как и панорама водопадов за его спиной.

– Вы знаете мастера Утель? – не поднимая головы, спросил лорд у художника, – я нанял его в том месяце. Хочу роспись на стенах виллы моей жены. Второй жены, младшей. У вас была жена?

– Ее отец настоял на разводе.

– Благоразумный поступок с его стороны, – одобрил ленд-лорд, – тем не менее, женщина – одно из наслаждений мужчины. Вы любите женщин, Эдель Тегоан? Я интересуюсь не из праздного любопытства. Писать женщин могут лишь те, кто умеет их любить. Нет-нет, это господину Саймири, – он обратился к секретарю справа, мимолетом Тегоан заметил удивительно удачное падение света на его профиль, – итак, позвольте представить вам подробности вашей работы.

Ленд-лорд поднялся и своей особой походкой, словно крадущийся ягуар из южных лесов, подобрался к художнику. Орлиный нос и ледяные глаза всех оттенков осеннего неба только дополняли образ опасного напряженного хищника, чья сила лишь дремлет, готовая прорваться в нужное время.

– Если вы слышали о таком заведении, как «Звездные Ночи», я рад сообщить, что вам предстоит в основном писать именно там. Я бы распорядился выделить вам комнату, но придерживаюсь мысли, что лучший художник – голодный и бедный.

– Мастер Утель может работать за поцелуи куртизанок, – резко ответил Тегоан, вставая, – я привык к деньгам.

– Ну-ну. Ваша репутация вспыльчивого гения по части вспыльчивости себя оправдывает, – в голосе Гиссамина был лишь легчайший оттенок сарказма, – посмотрим, как обстоят дела с гениальностью. В «Ночах» живет одна прекрасная женщина, ойяр Фейдилас. Я хочу семь ее портретов.

– Фейдилас? Никогда о ней не слышал.

– Такие, как она, вам не по карману. Я хочу убедиться, что вы достойны того, чтобы писать ее.

Тегоан сжал зубы.

– Фейдилас знает себе цену, и цена эта высока, – продолжил Гиссамин, – она очень строптива, но еще достаточно умна, чтобы понимать, что даже дорогая шлюха остается всего лишь шлюхой. Я нашел ее, когда она только подавала надежды, и проследил, чтобы она получила хорошее образование. Собирался преподнести ее контракт в подарок полководцу Регельдану, но он не увлекается куртизанками, пусть и дорогими. А мне бы хотелось видеть ее подруг пристроенными, потому что после определенного уровня популярности они теряют в стоимости.

Пальцы мужчины любовно пробежали по подлокотнику кресла, и он кивком головы отпустил второго секретаря. Льдистые глаза в упор взглянули в лицо Тегоану.

– Я видел, как иллюстрируют каталоги оружия. Я хочу такой же каталог с женщинами «Звездных Ночей». Хочу вывести заведение на новый уровень. Тонкой работы не нужно, копировальщиков я найду. Давайте начнем с этого.

– А… деньги?

– Хороший художник – голоден, – спокойно повторил Гиссамин, отсчитывая шесть серебряных монет в кривоватый столбик, – но хорошо обут. Советую также озаботиться второй рубашкой – через эту просвечивает больше, чем пристойно показать на улице.

Тегги проклинал себя, лорда, заношенную рубашку из тонкого полотна – последнюю из десятка. Предыдущие он отдал, безуспешно пытаясь вернуть огромный долг торговцу дурманом, но, на его счастье, торговца кто-то прирезал в темном переулке, и никто не пришел требовать долги.

Были эпохи в жизни Тегоана, когда дурман занимал в ней центральное место, опережая даже живопись. Иногда он срывался на недели и даже месяцы, пытаясь поймать недостающее вдохновение в клубах сизого дыма, аромат которого мог угадать за версту.

Последние дни к дурману тянуло как никогда. Хотелось найти какое-то новое средство, чтобы проникнуть в себя еще глубже, выйти за пределы уже испытанного, найти недостающую деталь в сложной мозаике, из которой складывались картины – и лишь потом обретали свои краски на холсте.

Тегги усмехнулся. Что ж, если он будет работать в доме цветов, нет сомнений, там дурмана всех сортов навалом. А вот свежая рубашка и немного растерянного по кабакам и канавам обаяния не помешают.

***

«Звездные Ночи» охранялись не хуже здания воеводства. Для того, чтобы попасть к богатейшим улицам Нэреина, требовалось обойти всю огромную торговую площадь, перейти два моста над каналами, и это не считая того, что нужно было около полутора часов подниматься вверх, через средний город. Здесь все было неуловимо другим, но Нэреин по-прежнему оставался собой.

Все те же торговцы рыбой и моллюсками, суетливые прачки и дворники, беззубые старухи с предложениями погадать и безногие моряки, готовые за глоток крепкого пойла на любую авантюру – в пределах своего квартала, конечно.

Много раз Марси упрекал Тегоана, что тот предпочитает беспорядок Нэреина строгой военной скромности Элдойра за крепостными стенами, вооруженной и чуть диковатой красоте высокогорной Атрейны или разнузданному распутству ее соседа – Торденгерта. Но одно Тегоан мог сказать точно – вольный город Нэреин, столица свободомыслия, был ему по душе гораздо больше, а стены здесь каждый строил вокруг собственного дома, если имел на то средства.

Город рос так быстро, что часть домов разбирали, едва лишь возведя, а неровность рельефа создавала ни с чем не сравнимую прелесть узких улочек, пересеченных остатками старых фундаментов и стоптанных лестниц.

В верхнем городе было поспокойнее и потише, но торговая площадь не становилась тихой ни днем, ни ночью. Тегоан лавировал между рядами, опасливо посматривая в сторону мясного ряда – он прилично был должен троим или четверым оттуда.

Может, поэтому ему не повезло натолкнуться на Вайзу, самого тощего волка, промышлявшего именно торговлей всевозможными зельями.

– Тегги-Тегги, ты здесь из-за меня!

– Я спешу, – попытался Тегоан побороть искушение волевым усилием, но Вайза никогда не сдавался.

– А куда ты?

– Тебе что за дело? Я тебе заплатил.

– А не хочешь нового попробовать? С Шелкового леса. Ты просто понюхай, как пахнет.

Он распахнул широким, но аккуратным жестом полотняный мешочек у себя на поясе. Тегоан недолго боролся с собой.

«Все равно я иду в бордель», – оправдывался он перед собой, не уставая комкать в кармане жилета платок с зельем.

«Звездные Ночи» встретили художника зелеными фонарями и ароматами влажных орхидей. Тегоан удивленно покосился на открытые оранжереи: в это время года цвели разве что георгины да хризантемы.

Завитый плющом и диким виноградом черный вход был почти не освещен. В арке над воротами Тегоана встретила фигура с небольшой лампой в руках.

– Мастер Тегоан? – приветливо поинтересовалась фигура женским голосом, – девушки ожидают вас.

– Вы встречаете всех посетителей, леди? – поинтересовался он, следуя за таинственной незнакомкой. Привратница ничего не ответила.

Они поднялись на второй этаж веселого дома. Как и большинство домов удовольствий, днем он отдыхал. Кое-где слышались ленивые переговоры проснувшихся куртизанок или их прислужниц. Кто-то плескался в бочке с водой на первом этаже. Молчаливые уборщики с щетками старательно натирали дощатые полы с мылом, щедро посыпая пятна солью и песком.

– У вас всегда так чисто? – поинтересовался Тегоан, надеясь разговорить свою спутницу. Она хмыкнула, пропуская его в одну из комнат.

– Ойяр Фейдилас, – поприветствовала вошедшая ту, что возлежала в окружении трех девушек на постели.

Тегоан замер, забыв, где находится.

Ойяр была прекрасна. Возможно, самое изнеженное и женственное создание в Поднебесье. То, как она смотрела вдаль, скользнув лишь намеком на взгляд по фигуре художника, то, как вытянула перед собой ноги, не обратив внимания на то, что оголила при этом их до колен, как стек с ее плеча расписной оранжевый шелк и рассыпались темно-русые волосы…

Все говорило о том, что это – тоже оранжерейный цветок, настолько же совершенный, насколько и нежизнеспособный. Он глядел на безупречно розовые босые ступни куртизанки и отслеживал жадным до деталей взором все подробности – крохотные блестящие ноготки, родинку на левой ступне, гладкую кожу оттенка слоновой кости выше, там, где щиколотка переходила в голень и образовывала потрясающе нежные ямочки над костью. Вряд ли обладательница этих ног проходила в год столько, сколько он мог пробежать за день.

– Это мастер Тегоан Эдель, ойяр. Лорд заказал ваш портрет у него.

– Я поняла, – тихо ответила Фейдилас, не глядя в сторону двери, – лорд может делать, как ему угодно.

– Ойяр, – поклонился, наконец, ошеломленный Тегоан, – это будет честь для меня.

– Да, – едва слышно кивнула куртизанка, и встретившая Тегоана спутница толкнула его в бок, давая знак уходить.

– Красивая и молчаливая – идеал женщины, – подначил художник привратницу, по-прежнему остававшуюся спрятанной под низко наброшенным капюшоном.

– Фейдилас? Молчалива? Да она просто настолько накурилась опия, что с трудом назовет свое имя.

Другая комната не была столь же вычурно украшена. Две красивые, но более жизнерадостные девушки встали с мест и весело заулыбались, стоило войти Тегоану.

– Ваши краски здесь. Все другие принадлежности уже доставили и сейчас принесут. Если вам чего-то не будет хватать, позовите меня.

Когда она уходила, из-под длинной полы плаща показался подобранный шлейф голубого платья и очаровательная ножка в сафьяновой туфельке – точнее, ее кокетливый каблучок.

Воображение способно дорисовать любую картину. Тегоан отбросил волосы с лица, посмотрел на девушек, что смотрели на него в ответ – спокойно, немного любопытно – и с немалым чисто женским интересом.

– Ты будешь нас рисовать голыми? – облизывая нижнюю губку, молвила рыженькая. Тегоан мягко улыбнулся ей.

– Нет, душа моя. Разве ты встречаешь своих гостей сразу без одежды?

– Иногда они и снять ее с нас не успевают, – глубоким контральто сказала вторая, и девушки мигом приняли обыденные позы, словно исполнили важный ритуал приветствия с обязательным ни к чему не ведущим флиртом.

– Мне нужно, чтобы на вас было что-то прозрачное, – подумав, высказал мысль Тегоан, – что-то, что даст волю фантазии.

– А что нам делать? – всплеснула руками рыжая, – просто сидеть или стоять?

– Здесь я решаю, милая. Одна должна лежать, подпирая рукой голову. Вторая – сидеть рядом, словно в задумчивости…

Это была привычная работа. Правда, много чаще Тегги брался за нее в компании с другими художниками – с тем же Марси в свое время. Но очень быстро избыток предложения на рынке обрушил и спрос, а с появлением типографии художники, подрабатывавшие копированием, вовсе разорялись.

До копирования или плагиата Тегоан пока не опускался, но был готов к тому, что дойдет и до этого.

Набрасывая уверенными движениями силуэты куртизанок, он мог видеть свое отражение в зеркале за их спинами. Ничего общего с теми мутными стеклами, которые использовали в «Розочках». Тегоан знал, что достаточно хорош собой – по крайней мере, слова Мартсуэля запали ему в душу надолго. Ладная фигура, полное мальчишеского задора лицо, обрамленное непослушными черными кудрями, глубокие темные глаза типичного асурского разреза – с едва уловимо опущенными внешними уголками… Бог щедро наделил его привлекательностью.

– Смотришь на нас, а видишь себя, красавчик, – заметила рыжая куртизанка, тепло улыбаясь, – сколько тебе лет?

– Сорок три. Повернись чуть боком, как раньше лежала.

– Ты любишь смотреть в зеркало, когда трахаешься? Я люблю. Хотела бы я смотреть на твое лицо в это время.

– Замолчи и лежи, как я сказал.

– Предпочитаешь брёвна? – фыркнула вторая, лениво поигрывая своей грудью – надо признать, немаленькой.

Напряжение становилось невыносимым. Тем более, две красотки кидали на него такие пылкие взгляды, что мысли никак не желали течь в нужном русле. Наконец, Тегоан сдался возбуждению, комом натянувшему и без того узкие штаны, и присоединился к девушкам, вовсю ласкавшим друг друга значительно более откровенно, чем сюжет картины того требовал. Рыжая запрокинула голову, поворачиваясь к нему, уже обнаженная до пояса.

– Тебя кто-то звал? – промырлыкала смуглянка, хищно щурясь.

– А разве нет?

– Мы с подружкой любим иногда пошалить.

– И вам нравится, чтобы на вас в это время смотрели, – Тегги замер на месте, не уверенный, чего ждут куртизанки.

– Ты должен нас рисовать, помнишь? – это томно раскинулась рыженькая девушка, поглаживая свое тело холеными руками, – смотри, но не трогай.

– Если только себя, – хихикнула вторая.

Тегоан яростно почесал чуть заросшие щетиной щеки. Выдохнул сквозь сжатые зубы. В зеркале отражалось только его спокойствие, но девушки не обманывались. Рыжая запустила руку подруге под прозрачную юбку, та изогнулась, выставляя напоказ гладкие бедра. Сползающий голубой шелк обнажил тонкую талию, жаркую смуглость загорелого живота, сверкание сережки над пупком. Тегоан отложил кисть в сторону, но одна из девушек перехватила его руку, скользнув к нему с постели и оставляя за собой рубашку на полу.

– Можешь порисовать на мне.

– Мне жаль кистей. Они из беличьей шерсти, – чуть охрипшим голосом выдавил Тегги, не отстраняясь от ее ловких рук.

– Мои волосы сгодятся? – подала голос вторая, присоединяясь к разоблачению художника.

Он смолчал, поспешно срывая с себя одежду. Сложнее всего было с ремнем. По полу посыпались заткнутые за него кисти, тряпки, пузырьки с растворителем…

– Тише, милый, – прошептала рыжая, со спины сдирая с него рубашку, – мне нравится, как ты дышишь, но нас не должны слышать…

Ее подруга уже занялась его сапогами. Приговаривая шепотом, что никто не носит под штанами кальсоны уже в сентябре, она добралась до его бедер, рывком спустила одежду к ногам, поднявшись, задела упругой грудью напряженный член и усмехнулась в лицо мужчине.

– Какую из вас мне отодрать первой, чтоб не мешала? – бросил ей отрывисто Тегоан, разворачивая к себе спиной.

Куртизанка тяжело дышала, но в это мгновение Тегги остро ощутил, как неуместно его желание в этой надушенной комнате, среди красных матрасов и начищенных зеркал. Да, она умела соблазнять, эта прирожденная постельная актриса, как и ее подруга. Чуть приоткрытые губы, прошедшийся по нижней язык, прищуренные глаза… легкие касания рук, проходящие все положенные, наизусть заученные точки на теле мужчины: плечи, над соском, вдоль позвоночника, надавить над поясницей, оставить щипок на крепких ягодицах, обозначить прикосновением знание о том, как доставлять удовольствие.

Не получая его. А не было ничего скучнее, чем лица фригидных куртизанок.

– Подожди, – Тегги убрал руку рыжей от груди, поймал за запястье смугленькую, – я так не хочу.

– Ты девственник, что ли? – выдохнула брюнетка, – ни за что не поверила бы.

– Я не сказал, что мне это не нравится. Я хочу посмотреть, как вы будете это делать друг с другом. Это интереснее, чем то, что вы полчаса пытались из себя выжать для картины. И точно интереснее, чем-то, что одна из вас будет фальшиво корчиться подо мной, широко открывая свой очаровательный ротик…

– А ты затейник.

Обе девушки переместились на матрас, то и дело хитро поглядывая на художника. Теперь, кроме наркотически вызванной похоти, в их глазах Тегоан мог разглядеть и любопытство исследовательниц. Споткнувшись о собственные сапоги, кое-как натянув и даже не зашнуровав штаны, он бросился к мольберту.

Ухватить, скорее поймать мгновение и его длительность, неразрывность времени – невозможно, как и передать на картине дымок сладких зелий, что источали приторные глубокие ароматы в курильницах. Невозможно – как поймать первые прикосновения одной красивой женщины к другой. Первые, немного напоказ, с оглядкой на зрителя.

– Меня не существует, – произнес Тегоан, щедро бросая красный на палитру, – я – только иллюзия. Продолжайте, кошечки. Как тебя зовут? Посмотри на свою подружку. Вы уже достаточно хороши сегодня, чтобы принимать гостей.

Он не знал, говорит ли для девушек или больше для себя. Но, словно его голос заставил их расслабиться, куртизанки задумчиво глядели друг на друга, сидя на типичной для борделей низкой круглой кровати.

– Посмотри на ее тело. Тебе бы хотелось такое же? Как это – трогать ее так, как ты бы трогала себя? Покажи ей. Попробуй прикоснуться к ней.

Ему не пришлось больше подсказывать. Между ног все пылало и крутило, как от хорошего такого удара, но Тегги уже не чувствовал тела. Осталась только рука с кистью – и картина перед ним, две женщины, забывшие о том, что существует свидетель их распущенности.

Крайней степени, надо признать. Одурманенные, скучающие, они знали в своей жизни только похоть и торговлю ею. И они были богаты – а значит, фантазии их стоили дорого.

Тегоан не издавал больше ни звука. Рыжая оглаживала тело своей подруги, совсем не так, как он сам делал бы это. Она действовала даже грубо, на коже оставались красноватые следы, но смуглой куртизанке это нравилось. Не было ни поцелуев в шею, ни долгих ласк груди, но когда девушки смотрели друг на друга, ясно было, что удовольствие друг другу они доставляют не впервые – и знают, что делают.

Знают, когда пальцы должны быть смочены слюной, а когда – сухими, когда стоит запускать руку между ног, а когда – играть языками, и как долго это делать. Тегоан видел, что смуглянка чуть робеет, словно своими прикосновениями рыжая уговаривает ее открыться, напористо убеждает в своей кипучей страсти. Силуэты вырисовывались вместе с важными деталяи: курильница, опрокинутый бокал, браслет с бубенцами на лодыжке куртизанки, ухоженные розовые ступни, не знающие труда ступать по мостовым в неудобных ботинках.

– Мужчины так не умеют, – чуть хрипло прошептала рыжая, обращаясь к Тегги, но не глядя в его сторону, – мужчины хотят что-то доказать… ах! – но никогда не чувствуют… этого.

Она медленно раздвинула ноги своей подруги и опустилась между ними, стискивая пальцы на ее бедрах. Рыжая макушка немного мешала обзору, но главное Тегоан уже увидел. Успел поймать приглушенный вздох с приветственной улыбкой на лице брюнетки, успел заметить ее движение языком по губе, пьяный счастливый взгляд, услышать мягкое грудное ворчание…

Но только Тегоан набрался смелости, чтобы поразмыслить, не присоединиться ли все же к девушкам, оставив наброски на потом, как за его спиной шумно зазвенели колокольчики на занавеси, и раздался визгливый голос:

– Развлекаешься? Кто будет работать? А вы, продажные твари, по монете – за то, что раздвинули ноги вне очереди. Да еще и даром!

– Ты будешь должен, – пробормотала рыжая куртизанка, недовольно извлекая монету из ларца на столике.

– Как будто мало того, что мы ничего не успели, – добавила ее подруга.

– Займетесь друг другом, это бесплатно, – посоветовала хозяйка, выталкивая незадачливого живописца за дверь.

Впрочем, если он и был чем-то недоволен – то не тем, что уносил на полотне с собой.

***

Сбросить напряжение довелось только ближе к вечеру. Тегоан потратил почти полчаса, уламывая молоденькую кухарку-волчицу, веснушчатую, крепко сбитую, но чрезвычайно бойкую девицу (чье девичество осталось далеко позади, как было очевидно по ее навыкам утех). Уже много раз он имел женщин, стоя у стены, но что-то с трудом припоминал, когда делал бы это, попадая руками в дрожжевое тесто или взбитые в чашке яйца.

Зад у девочки был аппетитный, от нее пахло выпечкой, корицей и немного петрушкой. Но ноги у нее кололись щетиной золотистого пушка, как и у всех волчиц, что начинали удалять волосы с тела по западной моде, а на шее сзади были подозрительные прыщики.

Не хватало только подхватить какую-нибудь хворь. Как ни старался Тегоан отрешиться от происходящего, он не мог кончить, и от чувства собственной никчемности даже в деле сношения с какой-то кухаркой стало совсем худо. Пришлось завершать дело самому там же, одной рукой вжимая волчицу в стену и игнорируя ее визгливые проклятия.