Текст книги "Зёрна и плевелы (СИ)"

Автор книги: Гайя-А

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 14 страниц)

Возможно, занятость ленд-лорда Гиссамина сложной ситуацией в Нэреине-на-Велде отвлекла его от собственного культурного просвещения, и он забыл о своем живописце-протеже. На четыре дня.

На заре пятого Тегоан Эдель, пытаясь подняться на ноги из лужи собственной рвоты в каком-то грязном углу «Розочек», медленно приходил в себя. Процесс этот был долгим, занимал вот уже часа четыре, и никак не обещал закончиться.

«Главное – чтобы я не заразился за эти четыре дня. Это самое главное». Но он уже знал, что вшей успел подхватить точно: в паху немилосердно чесалось и свербело.

Немного подождав и постаравшись отрешиться от собственного более чем плачевного положения, Тегги потянулся. Тут же закололо под ребрами справа. Вскоре добавилась резь в желудке, и остатки последних возлияний оказались присоединены ко всем прочим извержениям на полу.

Тегоан уткнулся немилосердно гудящей головой в скрещенные руки и пытался дышать. Получалось через раз.

«Я найду Вайзу и выпущу ему всю его гнилую требуху, клянусь, Боже, зачем, ну зачем я снова так вляпался?».

Последнее более-менее внятное воспоминание относилось к тому, как он отдавал последние деньги Адри, уговорившей его взять ее. Помнил, как она старательно заглатывала его и без того стертый до мозолей член, а он складывал монеты в стопочку на ее столике для «подарков». Помнил, как везде, ну везде в «Розочках» искал Яри, но так и не нашел.

А вот как очутился под мостом за Лунными Отмелями, вообще не представлял. Но совершенно точно одну из ночей провел именно там, потому что над правой лопаткой сквозь уходящее онемение от дурмана он чувствовал полученный там глубокий порез, чудом не задевший ни легкого, ни крупных сосудов.

«Я же нанимал извозчика! Точно, было дело…».

Совсем ясной была память об Отмелях и том, как он обнаружил вместо покрытых серебристым инеем камней – которые ему срочно приспичило созерцать – двух ужасных, заросших грязью и смердящих бродяг, в два ствола имеющих бесчувственную молодую девушку.

– Дозор рядом! – пьяно выкрикнул девиз полицейских Тегоан, злясь на отсутствие желаемого ночного пейзажа. Бездомные его расслышали и ответили, не отрываясь от своего занятия:

– Мы не нарушаем, она в реке всплыла!

Помнится, тогда его и начало подташнивать. Извозчик равнодушно грыз семечки и даже прокомментировал плотские утехи с трупом. Общий смысл сводился к тому, что только что умершую женщину от крепко спящей можно и не отличить.

– Да она совсем еще свежая, – осклабился тот из увлеченных соитием, что был пониже, и Тегги шарахнулся в сторону: очевидные признаки застарелого сифилиса и исходящее от бродяги зловоние отбивали всякое желание знакомиться ближе.

Извозчик высказался снова, наблюдая, как Тегоана штормит при попытке занять место в повозке:

– Я как-то так, когда первый раз овдовел, тоже ить не сразу-то понял…

Да, этот эпизод в память врезался. А вот последующий – с ночным грабежом, ножевой дракой и тремя ударами в челюсть – выветрился, оставив только неясное чувство удовлетворения.

«Надо выбираться отсюда». Дело оказалось непростым, его швыряло от стены к стене, его тошнило, но он мужественно превозмогал себя, то и дело едва не теряя сознание, все же надеясь выпутаться из сетей дурмана и глубокого многодневного опьянения.

«Это не конец. Я еще жив. Мертвому так плохо не бывает».

Его вырвало еще раз уже на крыльце – от внезапно ударившего в глаза дневного света. Дальше лежала знакомая дорога домой – ее наизусть знали ноги Тегоана, он мог по ней идти, бежать, ползти вслепую, если придется. Лишь бы не околеть от холода, который пробрался под мокрую рубашку и уже растекся по пояснице.

Все сильнее колотил озноб. Зуб на зуб не попадал. Добредя до угла дома и обессиленно привалившись к углу – в конце концов, если он и свалится здесь, то Толстяк не захочет терять постояльца и заволочет в дом – Тегги вдруг услышал знакомые голоса.

– Если ваш приятель еще не в покойницкой, то почти наверняка у своей подружки в «Розочках»! – раздраженно выговаривал Будза.

Во взволнованном втором голосе без труда можно было угадать Юстиана:

– Там его не видели. Говорят, уже давно.

Тегоан не мог не испытать приступ благодарности верным слову проституткам «Розочек» – когда-то он просил не выдавать его, опасаясь, что искать будут кредиторы. Откашлявшись и постаравшись, насколько возможно, принять независимый вид, он, держась за стену, побрел на голоса.

Но первый, кто бросился ему навстречу и схватил в объятия, был Марси. Налетел, едва не уронил на землю, стальной хваткой вцепился в плечи и поддержал за талию. Незнакомыми тревожными глазами спешно оглядел с ног до головы. Пригладил торчащие во все стороны волосы, провел по основательно заросшему клочковатой бородой многодневного загула подбородку кончиками пальцев…

Только тем, что был разбит, объяснял Тегги после то, что позволил себя поцеловать в висок – с Варини сталось бы и еще на что-то разойтись, но друг вырвался:

– Не рискуй, я из борделя.

Надвинулся, уперев руки в бока, и Юстиан. И если бы не Мартсуэль, то от его кулаков Тегоану точно пришлось бы пострадать.

– Я так и знал! – прогремел он на всю улицу и еще парочку соседних, – я знал ведь, что ты где-то загулял, пока мы с ума сходим!

– Тебя искал лорд Гиссамин, – пробормотал Марси, потом вдруг отнял руки от его плеч и взглянул на свои ладони, – ты весь в крови, наверняка нужен врач.

– Порка нужна хорошая, на площади по субботам, – не унялся Юстиан, обеспокоенно и в то же время злобно оглядывая блудного товарища.

Тегги с огромным облегчением позволил себе расслабиться, наконец – закрыл глаза, обмяк и сполз в обмороке под ноги друзьям.

***

– Вижу, вы не теряли времени даром, Эдель, – приветствовал ленд-лорд художника без особого удивления на следующее утро.

Тегоан мрачно промолчал. Отчасти потому, что голос почти пропал. Оправдываться в многодневном падении в пучины всех возможных пороков не хотелось. В кабинете Гиссамина – на этот раз он принимал его в своем доме, да еще и в личных покоях – его встретила закрытая черным бархатом его же собственная работа, о существовании – как и о рождении которой – Тегоан умудрился напрочь забыть.

Кое-какие обрывки эпизодами то и дело всплывали в памяти. Слезы отчаяния, галлюцинации, чувство постоянной слежки, покатый бок толстой проститутки под рукой в попытке забыть другое ощущение – волнующее прикосновение мужской руки в графитном порошке к своему лицу, к телу. Случайное, быть может, прикосновение.

Просто друг хотел ему помочь, разве есть в этом что-то еще? Вопрос, «есть ли?» терзал ничуть не меньше, чем другой: «когда я успел сотворить нечто столь дивное, что не помню ни черта, не то что набросков – но даже то, как разводил краски?».

Кисть в руке уже очень давно воспринималась, как естественное ее продолжение. Должно быть, потому и не запомнилась. Тегги смотрел на то, что видел, и боялся своего подсознания, вырвавшегося под воздействем наркотиков и алкоголя из-под контроля рассудка.

Ленд-лорд мог быть, несомненно, доволен.

– Когда мне принесли это из одного окраинного борделя, я, признаться, нимало не удивился, – сообщил Гиссамин, усаживаясь за свой стол, – есть то, что иначе из себя не вытащишь.

– Почему вы не стали художником, господин? – хрипло пробормотал Тегоан. Ленд-лорд развел руками:

– Не всем дано. Я, как вы изволите видеть, стал землевладельцем и торговцем.

– Советником Старейшин кланов, Старшин города, Ассоциации глав торговых перевозок…

–…и еще у меня есть два судна, которые я сдаю в аренду. Это не секрет, но мне приятно, что вы интересовались, Эдель.

Он принялся выписывать чек. Глядя на впалые щеки, орлиный нос и по-утреннему распущенные длинные волосы, Тегги впервые отметил, что Гиссамин носит в острых ушах серьги. Среди суламитов это было делом обыденным. Но, в отличие от простонародья, Гиссамин к излишеству украшений точно склонен не был.

Вокруг царила простота и минимализм. Кроме письменного стола и высокой тахты в кабинете не было ничего. Дорогие темно-серые бархатные шторы чуть скрывали вид на Нэреин – удачный, возможно, один из лучших видов, который встречался Тегоану. Над далекой Велдой галдели чайки.

Тегоан встрепенулся, получив в руку чек. Посмотрел на картину. На бумагу в руке. Снова на картину.

Брат-близнец, долженствующий победить, был прижат своим злодеем-соперником к земле. Злодей торжествовал. Злодей уже готов был праздновать победу – и над той отчаявшейся девушкой, что прижимала к губам руки, бросаясь перед ним на колени. И ни она, ни он не видели, что почти поверженный «добрый» брат сжимает в левой руке суламитский кинжал.

– «Страсть побеждала рассудок», – процитировал Гиссамин стихи всем известного поэта, – что ж, у рассудка с собой всегда запасной клинок. Такова реальность.

– Я не этого хотел…

– Но вы сделали, Тегоан! Вы сделали. Вот это можно смело выставить на всеобщее обозрение. Никто слова не посмеет сказать, что ваш Рассудок слишком подл – да еще и обнажен при этом, а девушка – это ведь Совесть? – похожа на шлюху и одета так же.

Тегги с ужасом заметил в волосах Совести сиреневую ленту. И как его угораздило?..

– Что ж, еще одну картину я готов подождать. Хотя, конечно, ограничивать вас одной, или двумя, или тремя не могу и не стану, – Гиссамин поднялся из-за стола, – переведите дух. Кстати, если вы нуждаетесь в охране, могу предложить вам оставить Нижние улицы – там в последнее время небезопасно. Поселяйтесь где-нибудь повыше.

– Спасибо, не нуждаюсь, – просипел Тегоан в ответ, уже точно зная, что именно в срочной эвакуации из мансарды и нуждается, и жить ему в ближайшие недели две придется где-то еще.

***

Беспорядки разгорались то тут, то там. Сложно сказать, когда одиночные бунты слились в один, и из-за чего все началось. После заката солнца начинались поджоги, грабежи, горожане объединялись для защиты от мародеров с соседних улиц или предместий. Артели выставляли все большее число вооруженных ребят, разговоры у которых делались с каждой следующей ночью все короче.

Землевладельцы по одному разорялись – крестьяне бунтовали ничуть не меньше. Улицы верхнего города ощетинились десятками вооруженных отрядов из фамилий знатных жителей.

На Нижних Улицах, особенно у портов и рынков, бросил наблюдать за порядком даже Дозор, ограничиваясь рейдами с целью напугать всех подряд. Надписи на стенах приобрели оттенок прямого подстрекательства к смуте. Те же лозунги выкрикивали и на рынках отдельные молодчики, которых уже никто не останавливал.

– Нэреин-на-Велде вольный город! – то там, то здесь можно было слышать, – нам не нужны храмовники и их грабительские поборы! Мы свободные горожане, равные во всем! Долой продажных землевладельцев, трусов, крыс Элдойра!

А храмовники, утверждая свою власть, в ответ проходили с самыми жестокими вылазками по кабакам, лавкам и увеселительным заведениям ни в чем не повинных хозяев, далеких от желания бунтовать. Двух или трех ведьм утопили в Велде под всеобщее ликование и смех, но потом стало не до веселья, когда за осквернение стен храма повесили пьянчугу-воина, не в ту сторону ночью помочившегося.

– Обидно, но предсказуемо, – высказался Юстиан, – боюсь, вам, ребятам, теперь туго придется. Смотрите, что малюете.

Тегоан обитал у Марси почти неделю. Съехав с мансарды Толстяка, он не решился поселиться в «Звездных Ночах». А посетив «Розочки», хотел единственно забрать кое-что из растерянного там, но обстоятельства его чуть задержали.

Он помнил, что по неизвестной причине Ярида никак не проявляла себя последние недели три, да и в его гулянке отчего-то не участвовала. Зайдя в заведение, он на выходе столкнулся со знахарем, и тот сообщил, что Яри больна.

Нет ничего хуже для любителя гульбы и беспорядочных связей, чем сообщение о болезни одной из любовниц. Тегоан поборолся с собой, размышляя, что же лучше – узнать диагноз или остаться в неведении. Если от вшей ему удалось с легкостью избавиться, то о многих других недугах такого сказать было нельзя.

Она лежала под одеялом на кухне. Без макияжа, весьма заметно исхудавшая, Яри выглядела не той, кем была большую часть жизни. Скорее, она стала похожа на жену рыбака или сборщицу фасоли. Потертый линялый халат и передник придавали ей по-своему безмятежный вид.

– Это ты, пришел наконец – слабо подала голос она, и Тегоан сел рядом.

– Что это с тобой, дружок? – спросил он, пряча свой постыдный страх, – давно ли?

Она беспомощно пожала плечами, глядя на него с прежним беспричинным обожанием.

– Ты был так добр, когда тут гулял в последний раз, – сказала Яри, и он услышал тяжелые хрипы в ее дыхании, – только я не смогла много и долго, а ты хотел… послала к тебе Адри, она молодая, хорошенькая… она и сейчас не откажется. Я позову, хочешь, заплачу ей?

– Я пришел просто повидать тебя, – ложь далась ему легко. Ярида просияла.

Матрона, когда Тегги отозвал ее в сторону, охала и ахала в ответ на расспросы.

– Плесневая чахотка у нее. Доктор был. Говорит, долго не протянет, – без особой печали произнесла она приговор Яриде, – жалко, хорошая она баба была, только уж очень мягкосердечная. Одна радость, не заразно…

Тегги ничего не оставалось, как сунуть ей семь золотых.

– Это на нее, – зыркнул он исподлобья на хозяйку, светившуюся от счастья внезапного богатства, – только на нее, ты поняла? Я буду заходить и узнаю, если что не так.

Оба знали, что следующая встреча состоится нескоро.

На душе у Тегоана, когда он шел по улице, было погано. Слякотная погода и намечавшаяся длительная февральская оттепель, грозившая перейти в мартовское половодье, превратила мостовую в отвратительное месиво, летевшее из-под копыт и колес на всех мимопроходящих. Пасмурное безрадостное небо Нэреина словно лишало надежды на наступление весны когда-либо.

Тегги добрался до дома Варини, по-свойски поздоровался с Эльмини, привычно разделил с ней, пристойно-молчаливой, обеденную трапезу в окружении слуг, завалился спать в студии.

Мартсуэль пропадал где-то целыми днями. Где именно, Тегоан подозревал. Воевода Оттьяр, потеряв всякий стыд, подвозил любовника домой почти каждый вечер. Хуже всего было то, что закрытый экипаж останавливался у ворот сразу после заката и стоял долго, пока через час или даже больше из него не выскальзывал Марси.

После такого возвращения домой он сказывался слишком утомленным для семейного ужина и дружеских посиделок в студии. Днем Тегги нарочно занимал его место там, как будто мог своим пребыванием вернуть домой друга чуть раньше.

«И, Боже мой, не в закрытом экипаже ненавистного Оттьяра».

========== …и Перспектива ==========

Бунтующий город стал небезопасен для многих – но только не для таких особ, как ленд-лорд Гиссамин, который, если чего хотел, непременно этого добивался.

Одним из значительных достижений суламитского клана Амин было обеспечение безопасности его членам. Начиная от домов, похожих на удивительно красивые неприступные крепости, и заканчивая общей оружейной в собственном небольшом гарнизоне при въезде в квартал. Еще отец нынешнего лорда, по слухам, скупал ветхие дома для своей родни, теперь же на месте прежних хлипких строений возвышались роскошные особняки.

Правда, их обитатели и особенно обитательницы на улицах города показывались редко. Гиссамин предпочитал доверенных посыльных, обученных и проверенных.

Его гербы, неприметные и неброские, за короткую неделю Тегоан встретил на улицах раз двадцать. Под ними каждый раз обнаруживалась процессия из одного паланкина и двадцати-тридцати вооруженных, но весьма умело скрывающих это бойцов. Личная армия Гиссамина. Никакой помпезности, ничего лишнего, только безупречное построение, цепкие внимательные взгляды и опыт в настоящих боях.

У ворот «Звездных Ночей» он встретил паланкин со знакомыми гербами последний раз, и успел заметить рядом пятно черного шелка – сердце забилось, екнуло в груди. Опасаясь выдать себя, но то и дело рискуя быть замеченным, Тегоан двинулся за паланкином. На этот раз его сопровождали лишь десять стражей, правда, и двигался он быстрее, и места назначения достиг очень скоро.

Из-под черного шелка показался край золотого платья, мелькнула обутая в красный с золотом сапожок ножка, сверкнул меховой подбой – и Несса Брия прямо из паланкина нырнула в расписные ворота одного из домов Старой Глинной.

Новая Глинная тянулась почти до набережной, тогда как Старая начиналась у моста и заканчивалась, распадаясь на девять кривых, длинных, запутанных переулков. Тегги выбрал один из них, чтобы караулить свою избранницу. Каково же было его негодование, когда она снова вернулась в паланкин! Он прикинул, далеко ли могла собраться леди-бастард, но оказалось, она собиралась в соседний переулок – тот, что вставал узкими глинянными стенами, сводами арок и мостиков между домами на высоту в пять этажей с обеих сторон.

Здесь было так тесно, что у домов не было ни крылец, ни подъездов, двери – кованные ворота и калитки – были попросту вдавлены в здания, и тем не менее, в переулке едва могли разойтись двое прохожих.

Синие тени скользили по медленно удалявшемуся паланкину и выстроившимся по двое стражникам, когда Тегоана осенило, и он сам едва не рассмеялся своей задумке. Поправив ножны, он припустил по соседнему переулку, наталкиваясь на редких прохожих и проклиная неумелых первых градостроителей.

Паланкин поставили точно посредине улицы, напротив нужной леди двери. Стражи, привычные к своей работе, буднично замерли в стороне от него, игнорируя недовольство окрестных жителей, лишенных возможности даже протиснуться мимо преграды.

Шли минуты. Тегоан, вытянувшись в струну в тени крохотного закутка у одной из дверей, боялся даже дышать. Наконец, послышались голоса стражей, они выстраивались, поднимали паланкин, пришло время собраться. Тегги считал. Вот скрипят дуги. Ближе и ближе. Тихо бряцают кольчуги. Дорогие, несомненно. Но главное – ноги, обутые в новенькие сапоги.

Короткий бросок – и третья пара ног, принадлежавшая одному из носильщиков, встретилась с быстрой подножкой Тегоана из темноты дверного проема. Обладатель ног громко ойкнул, споткнулся, паланкин покосился, ударившись о стену дома и выбив из нее несколько кусков глиняной штукатурки.

Двух мгновений, пока между ним и заветной целью не было никого и ничего, кроме плотных занавесей, хватило Тегоану, чтобы нырнуть вперед и наощупь найти свою добычу. Она едва слышно пискнула.

– Кретин! Под ноги смотри, балда!

– Я не сам, чертовы пороги…

– Будешь их зубами грызть, если госпожа пострадает! Госпожа, вы в порядке?

Тегоан, не отнимая от ее рта ладонь, шепнул ей:

– Пощади меня, если я что-то значу для тебя. Если же нет – вот мой нож, убей сама. Сделай одолжение…

Сколь жесткосердна ни была Нессибриэль, такого она не оценить не могла. И медленно кивнула, показывая тем самым, что Тегоан может убрать руку.

– Я в порядке, – повысила голос она, и незнакомые нотки властности прозвучали в нем, – я испугалась.

Паланкин двинулся дальше. Правда, теперь незадачливого носильщика то и дело попрекали тем, что он идет не в ногу, хромает, заваливает свой угол, что делает общую ношу совершенно неподъемной.

– Вы сумасшедший, – прошептала Нессибриэль, едва лишь они тронулись, – я леди Амин, из благородной семьи, а здесь не дом цветов.

– Вот именно, госпожа моего сердца. Там ты могла думать, что я не различаю между тобой и ойяр. Но смотри, что ты делаешь со мной… – он прижал ее руку в тонкой перчатке к груди.

Она вроде усмехнулась. Пыталась казаться независимой, непоколебимой, твердой как скала. Но руки Тегоана уже смяли, сорвали вуаль, преодолев ее слабое сопротивление, и теперь левой он спешно расстегивал крючки ее золотого платья, радуясь простоте их устройства, а правой задирал юбки. Тихий, едва слышный протест потонул в полумраке паланкина.

Если бы даже бунт в эту же секунду внезапно превратился в Великую Смуту, если бы драконы налетели на город с войной за табачные поля, да хоть бы небеса разверзлись перед Судным Днем – Тегоан не остановился бы.

– Госпожа, с вами все в порядке? – обеспокоенно спросил один из сопровождавших, когда из-за занавеси в который раз раздался прерывистый стон.

– Я… у меня болит живот. Идите медленнее.

Под юбками она ничего не носила.

– Какая дивная, очаровательная привычка, – шептал, задыхаясь, Тегги ей в ухо, добираясь пальцами до самого сокровенного, – такую могут позволить себе только те, кто почти не выходит из дому…

Она извивалась в его руках, но теперь от желания и истомы.

– Нессибриэль, будь моей, – выдохнул Тегги в ее губы, обводя языком их приторную сладость – только что она угощалась где-то кофе с мармеладом.

А поцеловав, он не смог остановиться, спеша попробовать на вкус ее всю – длинную изящную шею, небольшую грудь и нежные навершия торчащих сосков, вздрагивающий живот, впадинку пупка. Она сжала ноги сильнее.

Но Тегоан был более чем опытен в вопросе соблазна. Он знал, как она раскроется, когда его мокрые от ее соков пальцы доберутся до крохотного бугорка между влажных складок. И она раскрылась. Раскрылась, не удержав его руку коленями, коротко выдохнула.

Не думая больше ни о чем, он поспешно принялся расстегивать ремень, и Несса помогала ему. Паланкин очень удачно качнулся на одном из бесконечных поворотов Большой Глинной, и Тегги пригнул ее голову к паху, сжав зубы, чтобы не заорать, не взвыть, когда ее нежные губы сомкнулись на члене, а затем она осторожно, очень неторопливо взяла его весь.

Опасность разоблачения и неминуемой смерти, близость ее бесподобного, едва видимого в сумраке тела, вялые переругивания и разговоры стражников – все это делало удовольствие острым до экстаза, недостижимого в обыденности. Несса ускоряла темп своих движений, Тегоан придерживал ее за затылок, чувствуя, как иногда проникает слишком глубоко, и тогда она судорожно сглатывает. Он был уже готов извергнуться, когда она внезапно вывернулась из-под его руки, тяжело дыша и сглатывая собственную слюну.

– Пожалуй, хватит этого безумия.

Но глаза ее горели призывно и распутно, губы блестели, раскрываясь в безмолвном призыве продолжать, чего бы это ни стоило. Тегоан, не произнося ни слова, развернул ее спиной к себе – в тесном пространстве этот маневр был не так прост, – и поспешно стянул штаны до колен. Если придется убегать, эта слабость будет стоить жизни.

«Плевать. Я хочу ее. И возьму».

– Тише, – его рука вновь оказалась у нее между ног, и он проклял множество ее суламитских юбок, – я не хочу сделать тебе больно.

Он не мог быть уверенным, ведь она была такой узкой внутри, что едва проникал один его палец. «Чертовщина, если она будет кричать, а она ведь будет… и плакать… и кровь – я пропал». И все равно Тегги потянул приятную тяжесть ее бедер на себя, одной рукой продолжая ласкать ее, ускоряясь.

Неизвестно, чем кончилось бы это приключение для художника, если бы в какую-то минуту Несса не сжала его член между ног, так, что он почти готов был войти – но не поддавалась, не пускала его, лишь в такт движениям паланкина раскачивалась на нем, тревожа близким жаром раз за разом до сладкой боли самые чувствительные части. Тегги откинулся назад, отдаваясь этой пытке, едва не сойдя с ума, когда она приказала своим сопровождающим:

– Идите быстрее!

И паланкин принялся раскачиваться с вдвое большей скоростью. Как и сама Нессибриэль, и ее обжигающе горячая плоть, с которой он соприкасался своей.

Она впилась зубами в его руку, между большим и указательным пальцем, когда на пике удовольствия по ее ногам побежали тонкие, горячие струйки влаги. Тегоан не смог сдержать гортанного стона – на его счастье, Большую Глинную они покинули, и теперь в шуме более многолюдной улицы его слышно не было.

– Достаточно? – задыхаясь, едва слышно прошептала она, но Тегги не стал отвечать – он был почти на вершине, всего-то нужно было, что приподняться чуть, снова суетливо развернуть ее – вздохи, теснота, пряный пот на ее груди, – и заставить завершить начатое ртом.

Он размеренно вбивался в ее глотку, широкими и резкими движениями, пока она цеплялась мокрыми пальцами за его ягодицы. На боку это было непросто, в ребра впивались какие-то острые предметы, должно быть, застежки ее верхней одежды, но Тегоан уже парил слишком далеко и высоко, чтобы останавливаться из-за подобных мелочей.

Тем более что внезапно ее впалый живот оказался рядом с его губами, и достаточно было лишь потянуться, чтобы глубоким поцелуем достать до сладкой, еще набухшей, спрятанной розы, которую он, увы, так и оставил нетронутой в этот раз…

Мир разорвался тысячей разбитых зеркал, упал и разбился вдребезги и превратился в ничто – где-то около Воеводского Канала. В себя Тегоан начал приходить на повороте Алтарной улицы. Нессибриэль мурлыкала, сопя ему в пах что-то на суламитской хине и иногда поигрывая языком с его членом. Он прыснул, едва не в голос, забыв, где они находятся.

– Я все равно добьюсь своего, – пообещал Тегги, неохотно подтягивая штаны и нашаривая рукой пряжку ремня. Несса облизала пальцы. Зрелище, столь откровенное и одновременно невинное, не могло не запасть в память: спутанные, тяжелой медью отливающие волосы, мокрые губы, румянец возбуждения, манящие оттенками еловой тайги глаза… и тонкие пальцы, с которых она нарочно медленно собирала оставшееся вязкое семя.

Он поспешил поцеловать ее, схватив так, чтобы остались следы. Кружило голову только что пережитое. Сводила с ума соленая острота обоюдного оргазма на губах. Минут пять – и Тегоан готов был немедленно исполнить изначальное намерение, но их самым ужасным образом прервали.

– Госпожа, мы прибыли. Изволите выйти?

– Дорога есть? – в чуть севшем голосе Нессы Брии снова прозвучал особый тон, свойственный тем, кто привык повелевать.

– Есть… подождите, госпожа. Моряки идут.

Должно быть, Гиссамин действительно заботился о своей племяннице, пусть и незаконнорожденной, раз прятал ее столь тщательно даже от случайных взглядов прохожих.

Нессибриэль накинула вуаль и натянула перчатки.

– Они оставят паланкин во внутреннем дворе у ворот, – шепнула она, – я отвлеку их, тогда уходи.

– Буду ждать нашей встречи, – не удержавшись, Тегоан снова опустил руку ей между ног, чувствуя, как намокает ткань.

– Обольститель ты хренов, Эдель Тегоан, – почти в полный голос с сожалением сообщила Несса за мгновение до того, как выскользнула наружу.

***

В дом Варини Тегоан приполз настолько обессиленным, словно весь день грузил торговые суда в порту. Сладостное безумие оставило его, уступив место многим возникшим вопросам, и несть им было числа.

В таком состоянии он любил сидеть у жаровни с грифелем и бумагой. Закутавшись в старый плащ Марси, он бездумно чертил – образы нужно было перенести на тонкий пергамент, на холст, да хоть на стены. Пока они не стали чем-то вычурно-небывалым, как старинные гравюры в трактатах о любви.

«Она не куртизанка. Это точно. Но девственница с такими умениями? С подобной смелостью? Росла в борделе. Охраняется, как настоящая принцесса. Выражается как шлюха. Говорит на нескольких языках – без акцента. Кто ты, Нессибриэль, кто, и как мне освободиться от твоего колдовства?».

Линии ее тела возникали перед глазами. Снова художник видел, чувствовал всем телом, как сплетаются их руки, как дрожит она под его жадным ртом, вздрагивает коротко, когда щетинистый подбородок давит ей на плечо.

За окном уже вечерело, когда Тегоан понял, что за странное чувство переполняет его – кроме вожделения, которое он утолить так и не смог; оно то и дело прорывалось, не желая уменьшаться ничуть от скорбного самоудовлетворения раз за разом.

«Марси все нет. И в этом экипаже – когда он появится – будет происходить то же, что в паланкине между мной и Нессой, – все внутри Тегоана похолодело, – то же, если не большее». Почему-то мысль об этом заставила почувствовать себя едва ли не предателем. Раньше он думал бы только о том, как поделится с Варини подробностями своих приключений. Сейчас не мог думать ни о чем, кроме того, чем с ним в ответ не поделится друг.

Эскиз за эскизом отправлялся в огонь. Сцепив руки перед собой, Тегоан ждал. Скользя взглядом по знакомой обстановке – стены, вазы, цветы, снова стены, стол Марси, кисти Марси, его халат – он ждал того мгновения, когда с улицы донесется щелканье кнута, заскрипят колеса экипажа и тяжело откроются ворота.

Но в этот раз раздалось лишь цоканье копыт. Одна лошадь, один всадник. Тегоан вскочил с тахты, честно отмечая, как быстро забилось сердце.

Варини, казалось, не удивился, увидев его. По тому, как он бросил перчатки в сторону и на ходу стянул сапоги – и это аккуратист Мартсуэль! – Тегги догадался, что у любовников вышла размолвка или ссора.

– Не заладилось? – ядовито спросил он. Марси устало принялся стягивать с себя одежду, промолчал. Кафтан полетел на пол вслед за сапогами, жилет зацепился за рубашку тонкого батиста, обнажил поджарое упругое тело, рельефный живот – сухощавый, как большинство сулов, Варини еще и тренироваться каждый день не уставал. Над левой подвздошной костью Тегоан успел разглядеть настоящий застарелый засос, и это окончательно вывело его из равновесия.

Он хотел толкнуть Варини в плечо, высказать что-то язвительное, призвать – к чему? к нравственности? к откровенности? – а вместо этого многолетняя привычка Марси к боевым приемам бросила их обоих на тахту, причем Тегги оказался снизу с заломленным запястьем.

Волосы Мартсуэля лезли в рот и нос, приносили с собой его узнаваемый запах: морскую соль пополам с перезревшей вишней, пыль воинских тренировок и особый аромат небеленных холстов. Тегги сжал зубы, впился ногтями в ладонь, но и это не помогло. Ток пробежал по телу от груди до колен, сконцентрировался напряжением между ног, заставил думать о том, о чем он запрещал себе видеть даже сны.

– Пусти! – прошипел он сквозь зубы, и Марси мгновенно разжал пальцы.

Все такой же молчаливый, отстраненный и спокойный. Тегоан кипел.

– Я съезжаю, – объявил он, на всякий случай отходя подальше от Варини.

Марси вновь не издал ни звука.

– Да что с тобой такое, что за хрень творится-то? – зло глянул на него Тегги, – чем он опоил тебя, этот… этот гад?

– О чем ты? Все как всегда.

– Эльмини и дети видят, а ты прямо перед воротами своего дома…

– Ей давным-давно наплевать. Я помогу тебе собрать вещи.

Тегоан, от ярости не помня себя, смел со стола на пол то, что попалось под руку – это был ворох неприкосновенных для любого художника эскизов и зарисовок. Марси всегда держал их в отдельном переплете. И с особым мстительным удовольствием Тегги увидел, как вздрагивает его друг, тянется закрыть собой – стоять, что именно?