Текст книги "Зов Леса. Повесть о роде Хайде (СИ)"

Автор книги: Fred Heiko

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 13 страниц)

========== Глава восьмая. Огонь меж двух огней ==========

Гибель героя – предлог для его бытия.

Гибель героя последним рождением станет.

Р. М. Рильке, «Элегия первая» («Дуинские элегии»)

Родерик вернулся к Последышам и Детям Сестры поздним вечером. Он специально обошел их поселение так, чтобы ни с кем не разговаривать. Больше всему на свете ему хотелось спать. Парень откатил большой камень, закрывающий яму, в которой он оставил свою шерстяную накидку, и мечтал к можно быстрее лечь спать. Но он услышал приближающиеся шаги и застонал, потому что знал, кто к нему шел:

– Каспар… это, чем бы оно ни было, не может подождать до завтра?

– Нет, – бодрым голосом ответил ему дядя, сев рядом, – ты же ушел без меня, вьющийся неугомонный плющ. Теперь я могу тебя мучить.

– Может, ты помучаешь меня завтра, послезавтра, всю жизнь? – Родерик упал на землю и накрыл голову шерстяным покрывалом, – я очень устал, я не спал три дня, сжалься, сын Хайде!

Каспар с ухмылкой сдернул покрывало с племянника. Родерик, осознав, что ему не дадут спать, поднялся и хмуро посмотрел на мужчину:

– Хорошо, мучай меня сегодня.

Брат его отца внезапно притянул его за шею и порывисто обнял. Родерик стукнулся лбом о крепкое плечо. Он вдохнул тяжелый запах рябиновой настойки. «Что ж, хотя бы всё встало на свои места», – подумал парень. Каспар обычно не пьянел, но иногда крепкие напитки вынуждали его совершать непривычные для него поступки. Например, объятия. Родерик вяло обхватил дядю за плечи. И вдруг ему действительно захотелось, чтобы его обняли: на душе у молодого язычника будто булькало мутное болото. Но только он по-настоящему крепко обнял дядю, тот начал высвобождаться. Парню стало неловко.

– Единение настолько ценно, насколько мимолетно, – сказал нараспев Каспар и засмеялся, – вот и общайся после такого с людьми, что складывают песни.

Но Родерик не засмеялся вместе с дядей. Он снова будто наяву увидел во тьме летний день, и его сердце заныло. Каспар не мог не почувствовать его состояние и спросил:

– Что-то случилось по ту сторону Вимбене?

Его голос теперь звучал привычно спокойно и тихо, но Родерик не был готов говорить о том, что он увидел во время своего краткого возвращения в родную часть Тевтобургского леса. Он был у Эксерских камней всего несколько минут, но проведенное там время буквально втоптало его в землю.

– Всё в порядке. Я был на кургане отца. Нужно было попрощаться. Липа и клён вымахали, ты был прав, я всё-таки их увидел.

Каспар цокнул языком:

– Если бы ты чуть чаще общался с кем-то, кроме меня, тебе удалось бы меня провести. И то я больше уверен в своей проницательности, чем в тебе, малыш.

Родерик пробурчал что-то невразумительное, потому что понимал, что его дядя прав. До того рокового дня, разлучившего его с братом, у парня было много друзей. Теперь же души многих из них уже нашли свое дерево, другие женились и не стремились вернуть былую дружбу со ставшим хмурым сыном Стина. После смерти матери Родерик и вовсе замкнулся, и свободное от охоты, собирательства трав и других занятий время он проводил с сестрой, с Грезэ, Сиком и их сыном, с Эфоем. Но больше всего – с Каспаром. Они могли часами молчать, но это молчание никогда не мешало им. Их диалог не прекращался: расставшись на день, вечером они могли продолжить разговор с половины оборванной фразы или молчание с нужного жеста или улыбки.

Вот и тогда Родерик решил промолчать, и Каспар понял что-то своё. Он не стал давить на племянника, зная, что тот все равно не расскажет ему то, что решил оставить при себе.

– Триста не заговорила? – спросил Родерик.

Каспар отрицательно покачал головой. Парень нахмурился. Дети язычников развивались очень быстро: рано начинали ходить и говорить. Горо, сын Грезэ и Сика, который был чуть младше Тристы, уже достаточно бойко лепетал разные слова, строя коротенькие и не всегда правильные фразы. Маленькая сирота же молча смотрела на мир своими большими серыми глазами, до сих пор не произнеся даже первого слова. Это настораживало, ведь девочке почти исполнилось два года. Женщины, который привели в этот мир не одно дитя, вздыхали: «Голос девочки забрала сама Дочь Земли», – и Родерика однажды пришлось буквально держать за руки, чтобы он не дал Смерти забрать несколько не в меру болтливых женщин. Эфой успокаивал парня тем, что девочка заговорит, когда посчитает нужным. Старейшина же не говорил ничего. За два года, проведенные с Детьми Сестры, он зачах еще сильнее и больше не вставал со своей шкуры. К нему были приставлены несколько молодых язычников, по очереди ухаживающих за стариком. Он почти не ел и говорил очень редко, судьба Тристы его, по-видимому, совсем не интересовала.

– Она заговорит, Родерик, я это знаю, – сказал Каспар, – всё же она совсем дитя. Я тоже поздно заговорил. Хотелось бы мне сказать, что она пошла в меня и вырастет такой же молчуньей, но я ей не родня.

– А Триста так не считает. Ты ей нравишься.

– Меня вообще любят дети. Наверное, я был бы хорошим отцом, но…

Каспар кашлянул и замолчал. Родерик накинул покрывало на босые ноги и медленно заговорил, смотря в землю:

– Мне было тяжело потерять отца. Хотя знаю: не я был его любимцем, я никогда не держал на него обиду, и мне было действительно трудно взять себя в руки, когда мы насыпали над ним курган. После плена… я думал, что Смерть придет за мной, я был сломан, как пересохший прут. Причем и телесно, и душевно. Матушка ушла неожиданно для меня. Ты помнишь меня тогда? У меня те дни как в тумане.

– Да… ты был будто оглушен. Ходил из стороны в сторону и не мог найти себе места, – сказал Каспар, снимая с пояса флягу и протягивая её племяннику. Тот взял её и отпил несколько глотков.

– Я никогда не думал, что моя мать умрёт, давая жизнь человеку. Но так решили Боги, и она ушла к отцу. Арлен… оставил мою сестру сиротой.

– Не вини Арлена, – тихо сказал Каспар, – мы не знаем, что было у него на душе. Он очень любил твою мать и не смог заставить себя жить ради дочери.

Каспар запрокинул голову наверх и засмотрелся на звёзды. Он держал Визель за руку до её последнего вздоха. Он помнил её слова, давшиеся измученной женщине с трудом, но будто освободившие её от страшной тяжести:

– Стин зовёт меня, Боги дали ему такую силу… он не может мне простить тебя, Арлен. Ты ведь знал, что так и случится. Я снова слышу его голос…

Каспар вздохнул и внезапно понял, что его рука сжимает пустоту. Он медленно расслабил кисть и поправил браслеты на запястье.

– Именно поэтому я буду винить его, – посмотрев на дядю, сказал Родерик, потому что не ему, а мне придется объяснять его слабость Тристе. Мне нужно будет сказать ей, что он выбрал тьму, а не её. – Немного помолчав, он продолжил, – И я буду вечно благодарен Грезэ за то, что она вскормила это несчастное дитя, за помощь после этого. И тебе тоже, Каспар, я буду всегда благодарен. Без тебя я сдался бы в первый, второй или третий раз.

– Перестань, мальчик, к чему ты это всё говоришь? – недоуменно, но вместе с тем с теплотой в голосе спросил брат Стина.

– К тому, что ты хороший отец, Каспар.

Каспар не сразу нашел слова, чтобы достойно ответить своему племяннику, сыну брата, сыну.

Он распустил длинные волосы и собрал хвост заново. Несмотря на то, что они сидели в темноте, Каспару казалось, что возле него горит костер, и его ласковое пламя греет его тело и освещает всё вокруг. Слово, произнесенное вслух, способно зажечь такой огонь внутри человека, даже если это слово, с которым ты уже сжился и свыкся.

– А ты лучший сын, мой мальчик, – сказал Каспар, положив руку на плечо Родерику и медленно укладывая его на землю, – ложись спать. Я на рассвете уйду.

– Куда? – настороженно спросил парень, снова приподнимаясь на локте. Каспар слишком быстро сменил тему, боясь сильнее расчувствоваться.

– Туда же, куда и ты, – Каспар усмехнулся, – я поэтому и мучал же тебя, забыл? Что ты ушел прощаться, не предупредив меня.

Родерик улыбнулся и снова лег:

– Прости. Возвращайся быстрее, ладно? Мы же скоро уходим. Даже не верится, что это всё-таки случится.

– Уходим в места, где не будет наших Богов, – задумчиво сказал Каспар, – что ж, видимо, этого не избежать. Скажи мне, в той стороне Леса сейчас безопасно? Ты никого не встретил?

– Только диких зверей, – тихо ответил Родерик, – всё было спокойно. Но да хранят тебя Боги.

– Да хранят тебя Боги, мой мальчик. Набирайся сил.

Каспар встал и неслышно ушел к своему месту ночлега. Родерик закрыл глаза и молился о том, чтобы ему не приснился тот, кого он не хотел видеть во сне. Настолько не хотел, что дорога домой заняла у него три дня вместо пяти.

***

Герард проснулся от громких переговоров за окном и ржания лошадей. Он лежал, не двигаясь, до тех пор, пока шум не стих. Едва тишина вернулась в его комнату, парень внезапно узнал появившееся в сердце чувство, которое ему не приходилось испытывать очень давно.

Его звал Лес.

Прошло чуть больше недели с его исповеди в Роще Богов, и он не думал возвращаться в Лес до отъезда к королю, который он запланировал на начало следующей лунной жизни. Но Герард буквально слышал шелест листвы, в которых терялся шепот Духов, и понимал, что не может ему противиться.

– Такой ли уж я христианин, раз бегу в Лес по его первому зову? – тихо сказал себе Герард, вставая с постели.

Его обуревало неясное чувство, будто он ждал чего-то. Но чего можно ждать от охоты герцога Элфрида? Рыцарь быстро оделся, взял меч и вышел из комнаты, надеясь отыскать Равенну. Служанки направили его в небольшой зал, где герцогиня любила заниматься рукоделием. За этим занятием её и нашел Герард – девушка заканчивала расшивать цветами какую-то небольшую вещь, издалека похожую на мешочек для пояса. Равенна, увидев рыцаря, поспешно накрыла рукоделие белой тряпицей. Герард грустно усмехнулся и поклонился герцогине:

– Ваше Высочество, доброе утро. Я должен был привыкнуть к тому, что вы рано встаете.

После их встречи в Лесу они снова перешли «на вы», делая вид, что им не приходилось разговаривать вне стен замка. Но каждый из них неоднократно прокручивал в памяти тот разговор, не осознавая, что тем самым они всё крепче связывали свои судьбы, хотя ни он, ни она долгое время не испытывали друг к другу теплых чувств. Равенна осталась сидеть, несмотря на то что по правилам приличия она должна была встать. Вместо этого она показала на кресло, стоящее неподалеку от неё. Герард удивленно вздернул брови, но отказался от предложения сесть:

– Благодарю вас, но я зашел лишь на минуту. Я хотел попросить разрешения на небольшую вылазку в Лес.

Сердце Герарда громко стучало, у него внезапно свело руку, и он старался незаметно её размять. Равенна всё же встала и подошла к нему:

– Вам незачем просить разрешения. Вы здесь гость, а не пленник. Но постарайтесь не помешать охоте моего мужа. Он легко поддается азарту и способен на необдуманные поступки.

Герард посмотрел в светлые глаза королевской дочери и не увидел в них того, что желал увидеть. Глаза Равенны смотрели на него спокойно, их взгляд не старался донести до него никаких чувств. Рыцарь коротко поблагодарил девушку и стремительно пошел к выходу. Лишь когда он был у дверей, Равенна окликнула его и сказала, чуть запнувшись:

– Да хранит вас Господь, … сир.

Тогда всего на миг Герарду показалось, что он поймал отблеск вожделенного им чувства в её взгляде, но не знал, стоит ему доверять или нет. Он поклонился герцогине и вышел из зала. Равенна какое-то время не возвращалась к своей работе. Её, как и Герарда, не оставляло в покое странное предчувствие, и она не была уверена, связано оно с её супругом или с рыцарем со шрамом на лице.

***

Тевтобургский лес увидел очередной неравный бой, после которого, он знал, не никто не останется в живых. Но один человек не был готов сдаться сразу. Отправив к праотцам последнего врага, он рухнул на бок и на мгновение закрыл глаза. Мужчина не чувствовал боли, хотя был ранен почти каждым из пятнадцати человек и из его живота сочилась кровь. Он не пытался нащупать свой меч, потому что знал, что он ему больше не понадобится. Он просто лежал и вспоминал.

… Высокий для своего возраста и тонкий, как молодой дуб, мальчик с короткими темными волосами разбежался и прыгнул с одной скалы на другую. Расстояние, что он так легко преодолел, было небольшим, но вселяющим страх. Оступишься и не вернёшься домой – останешься прислуживать Богам, живущим где-то среди Эксерских скал. Темноволосый прыгун посмотрел на неловко мнущегося мальчика, который не мог решиться прыгнуть следом, и крикнул:

– Давай, Каспар! Ты же видел, как это легко!

Ветер дул в спину нерешительному мальчику, и его волосы, такие же темные, как у брата, но достававшие до плеч, настойчиво лезли ему в лицо. Мальчик подошел к краю скалы и снова посмотрел вниз. Полёт будет коротким, если прыгнуть не так хорошо, как старший брат. Но Каспар не хотел признаваться в том, что он боится. Вот же Стин будет смеяться, если узнает, что его младший брат – трус!

– Я… я подожду, пока стихнет ветер, – крикнул мальчик, – мне волосы лезут в глаза.

Стин засмеялся. «Как я и думал», – сказал про себя Каспар.

– Что за девчоночья отговорка, братец? Возьми один из своих браслетов и перевяжи волосы. Какая им разница, где тебя оберегать.

Мальчик нехотя стянул с руки две шерстяные нити, которые ему как-то повязала бабушка для того, чтобы он быстрее выздоровел, и неловко собрал волосы в хвост.

– На кого я теперь похож, – пробурчал синеглазый мальчик.

– Можешь потом сказать мне всё, что ты обо мне думаешь, – Стин скрестил руки на груди, – но сначала ты прыгнешь.

– Не буду я прыгать! – внезапно для себя крикнул Каспар.

Стин, вопреки его ожиданиям, не начал смеяться. Его лицо вытянулось, губы задрожали. Он показал дрожащей рукой куда-то за спину брата и истошно завопил:

– Там рысь, она готовится напасть на тебя!

Каспар уже был напуган до этого, но весть о хищнике за его спиной показала, что страх не знает пределов. Он боялся повернуться, чтобы посмотреть в глаза животному, и понял, что ему не одолеть зверя. Собрав воедино всю свою дремлющую смелость, он сделал несколько шагов назад и с криком перемахнул через пропасть, казавшуюся ему непреодолимой. Мальчик упал и долго не мог отдышаться, его трясло, и он почти плакал. Стин подошел к брату и с легкостью поднял его на ноги, хлопнув по плечу:

– Молодчина, братец. И ничего страшного, верно?

Каспар наконец поднял голову и посмотрел на скалу, с которой он прыгал. Никакой рыси там не было. Страх сменился яростью, он с почти животным рыком вцепился в рубаху брата и притянул его к себе.

– Буря тебя забери, Стин, я чуть не умер от страха! – завизжал мальчик.

Стин спокойно смотрел на младшего брата, который был больше чем на голову ниже его, и довольно улыбался.

– Иногда нужно обманывать себя, чтобы что-то вышло, – удовлетворенно сказал он.

– Но ты обманул не себя, а меня! Меня! – Каспар бессильно заплакал и отпустил руки. Ему было стыдно, обидно и противно одновременно.

Стин присел на одно колено и оказался ниже своего брата. Он взял его за предплечья и легонько потряс, заставляя посмотреть ему в глаза. Каспар плакал и шмыгал носом, и от его вида Стин бы засмеялся в любой ситуации, кроме этой. Он заговорил медленно и серьезно, как взрослые:

– Ты это я. Я это ты. Ты жив мной, я жив тобой. Поэтому, обманывая тебя, я обманул и себя, но лишь для того, чтобы ты смог побороть свой страх. Ты будешь воином и отцом, ты не должен бояться.

Каспар не ожидал услышать такого от своего брата, который был старше его всего на два года. Обычно Стин не давал повода думать, что он очень умный. Скорее наоборот. Мальчик нахмурился, не переставая плакать, и от этого стал выглядеть еще смешнее. Но его это не заботило.

– Кто вложил в тебя эти слова? – дрожащим голосом спросил Каспар.

– Духи, Боги, отец, я сам… Есть ли разница? Главное, что я их сказал и что ты их услышал. Ты ведь услышал, Каспар?..

– Да, Стин, – сказал лежащий на земле мужчина, – я услышал. Я умер тобой… а скоро и ты умрешь мной, брат.

Он чувствовал, что силы начали его покидать. Но он не мог умереть просто так, лежа среди чужих людей, когда рядом был курган единственной любимой им девушки. Каспар перевернулся на живот и попытался ползти, но он не смог подтянуть своё тело к руке. Он снова закрыл глаза и снова услышал голос брата.

…Стин уже юноша, красивый и довольный своей красотой. Он носит свою внешность, как сокровище, хотя никогда никому в этом не признается. Стин скучает, сидя рядом с братом, который вырезает на широком кожаном браслете путь Солнце-Бога. Послезакатное небо было фиолетово-красным: спокойствие и ярость сошлись в нём тем вечером. Старший сын Хайде недовольно щурится, глядя на Каспара, будто забывшего о его существовании.

– Ну сколько ещё раз я должен попросить у тебя прощения? – с нетерпением спросил Стин, начавший хрустеть пальцами. Каспар брезгливо морщит лоб, но молчит.

– Что я такого сказал? Я прекрасно знал, что она не пойдёт со мной. Энциан должна обидеться на тебя за то, что ты не веришь её любви к тебе.

– Тебе ли о любви говорить, жук, – еле слышно пробурчал синеглазый язычник.

– Ты говоришь со мной? Давай, давай, скажи ещё раз! Хочу слышать твой дивный голос, брат! – Стин улыбается, но Каспар не поднимает головы. Он знает, что не сможет не простить старшего брата. Не счесть ссор, что им пришлось пережить. Но Энциан, Энциан!

– Что я такого сказал? – упрямо повторил Стин, – подумаешь… ну попросил я у Энци чарки воды или поцелуя в шею. Но она же отказала! Да ещё и отправила меня… сказать, куда?

– Какой ты придурок, Стин, – не выдержав, дрожащим голосом сказал Каспар. Только старший брат мог довести его до такой ярости, – я же люблю её! Однажды мы станем мужем и женой! И ты это знаешь, но всё равно позволяешь себе… это. Ты мне противен.

Стин смотрит вслед уходящему прочь Каспару. Стин скоро женится и станет отцом. Стин спустя несколько лет найдёт Энциан на подворье Леса и будет настаивать на том, чтобы Каспар сам насыпал над ней курган. Стин неделю не будет отходить от брата ни на шаг. Стин после этого пойдет на страшное, чтобы попытаться отвести беду от рода.

Стин погибнет, чтобы действительно отвести беду от рода.

Стин был злым придурком, но он был его братом, отважным и любящим. Он ждёт его едва ли не сильнее, чем белокурая невеста, которая, конечно, быстро забыла о тех непристойностях, что ей наговорил старший сын Хайде.

Каспар не верил, что скоро встретит их. Не страшно дать руку младшей Дочери Земли, если тебя ждут твои самые близкие люди. Жалел Каспар только о том, что не простился с Родериком. Больше ни о ком он не мог вспомнить. Он широко распахнул синие глаза и, сделав невероятное усилие, начал двигаться вперед.

– И это всё? Давай, слабак, – прошипел он, – представь, что позади тебя рысь…

Герард слышал звуки битвы, слышал звон мечей и крики умирающих и со всех сил бежал к ним, в не знакомую для него часть Леса, не думая о том, за кого ему придется сражаться. Он знал, что там Элфрид и его люди – испуганные лошади пробегали мимо него, и вдалеке он слышал ржание остальных – и он знал, что там борятся люди из его рода.

«Только бы успеть, только бы помочь», – отчаянно думал он, продираясь сквозь заросли к месту, где они никогда до этого не был.

Всё стихло, и на мгновение Герард остановился.

– Только не это, – хрипло сказал он и возобновил бег.

Скоро он добежал до небольшой поляны и оторопел от увиденного. Трава была красной от крови поверженных людей Элфрида. Но Герард не увидел ни одного язычника. Он выдохнул с облегчением, но тут же услышал шорох с левой стороны от себя. Рыцарь повернул голову и еле удержался на ногах.

Шагах в ста от себя он увидел курган, на котором лежал один из убитых рыцарей Элфрида. К этому кургану с большим трудом полз мужчина в старой одежде, не похожей на парадные плащи свиты герцога Вестфалии. Темные волосы этого человека были собраны в хвост.

Герард сорвался с места и через несколько мгновений упал на колени рядом со своим дядей, которого не видел три года. Каспар поднял голову и долго смотрел на парня. Герард не мог произнести ни слова. Наконец Каспар тихо сказал:

– Родерик… что ты здесь делаешь?

Герард очень давно не слышал этого имени. Он начал плакать, глядя на израненного брата отца и понимая, что уже не сможет ему помочь.

– Я не Родерик, Каспар.

Мужчина неверяще всмотрелся в лицо племяннику и улыбнулся. Он протянул Герарду руку, но не удержался и упал лицом в траву. Герард поспешно вцепился в плечи дяди и не без усилий перевернул его на спину. Каспар обеими руками схватил его за правую руку и сказал:

– Герард… Я рад, что Боги дали мне шанс увидеть тебя.

– Это был не я, Каспар! – Герард захлебывался слезами и словами, которые ему нужно было успеть сказать дяде, – Это не я решил оставить вас. Старейшина сказал, что мне нужно остаться с герцогом. Через него говорили Боги… Каспар, я должен убить его, понимаешь?! – он сорвался на крик, и ему было всё равно, слышит ли его кто-либо, кроме умирающего дяди, сможет ли он исполнить то, что должен. Он был бы рад умереть вместо Каспара.

– Тише, дитя, – мужчина слегка похлопал Герарда по руке, – я не верил, что ты предал нас… пока не увидел, как ты… водил их по нашим местам.

– Я знал, что там никого нет! – Герард наклонился к дяде так, что его слезы капали на израненное тело, – мне нужно было, чтобы они мне поверили… Прости меня, Каспар, прости…

Брат Стина приподнял голову и увидел деревянный крест на шее племянника. Он вздохнул:

– Это штука тоже нужна тебе, чтобы они поверили?

Герард сразу понял, о чем он говорит. Парень утер рукавом слезы и смог только повторить:

– Прости меня, Каспар…

Каспар поднял руку и с большим трудом коснулся шрама на мокрой от слез щеке племянника.

– Вы стали такими разными… Сними с меня обереги, мальчик, – каждое слово начало даваться ему с бóльшим трудом, чем предыдущее, – они помогут тебе лучше, чем твой крест… а мою душу уже давно ждут.

Герард хотел узнать про своих родных. Узнать про то, как они устроились на новом месте, в безопасности ли они, в достатке ли у них пищи. Он хотел спросить про маму, про Грезэ и, конечно, про брата, который его проклял. Больше всего он хотел спросить про брата. Но Герард не смог пересилить себя. Каспар же слабел с каждым вздохом и не знал, как ему успеть рассказать племяннику всё.

– Там курган, – сказал Каспар, – убил одного там. Там и засыпь.

– Конечно, – тут же ответил Герард, – я не подведу тебя еще раз.

– Я знаю, – Каспар с трудом улыбнулся. Он не чувствовал ног и рук, которые всё еще сжимали руку Герарда. Его стало знобить, хотя ярко светило летнее солнце, и парень одним рывком содрал с себя плащ и накрыл им дядю, не расцепляя их рук.

– Твой брат жив. Визель… нет. Но твоей сестре почти два года. Её отцом был Арлен. Он звал Дочь Земли и… упал на меч.

Герард жадно слушал, но почти ничего не чувствовал, потому что все его чувства были отданы Каспару. Тот больше ничего не смог сказать. Его глаза перестали смотреть на Герарда, их немигающий взгляд был обращен к солнцу. Хватка ослабела, теперь только племянник с силой стискивал горячие руки Каспара, который снова начал что-то шептать. Прислушавшись, Герард понял, что это женское имя. Имя его погибшей невесты, о которой Каспар никогда ничего не рассказывал:

– Энциан… Энциан… Энциан… Энциан…

Герард слушал этот шепот, и ему казалось, что он уже умер, и это его наказание за всё – обхватив руки умирающего дяди, вечно слушать, как он зовет свою мёртвую невесту. Но он был жив, потому что шепот внезапно прервался. Каспар сделал несколько вдохов и выдохов, и один вдох остался без вечного спутника. Герард, не отпуская правую руку дяди, подполз к его лицу, спокойному, как всегда. Лишь глаза, его тёмно-синие, почти черные глаза, теперь напоминали отполированные камни. Душа в них больше не виднелась. Герард не мог этого вынести. Дрожащими пальцами он опустил теплые веки дяди и издал нечеловеческий крик, такой страшный, что если бы его кто-то услышал, то никогда не смог бы забыть. Так кричал человек, которому предстояло разрывать курган для одного из самых дорогих ему людей; человек, который воссоединился с родной кровью и был ей покинут; человек, которому некому было отомстить за эту смерть, потому что Каспар отомстил за себя сам.

***

Герард с тяжелым сердцем открывал дверь в небольшую кухню, примыкавшую к комнате Терваля. Мелькнула мысль, что это ему в насмешку убитого герцога положили именно там, где он раньше проводил свои самые спокойные часы в замке. У него до сих пор подрагивали руки, и он не знал, как ему говорить со ставшей вдовой Равенной. Герард вообще не хотел ни с кем говорить.

Зайдя внутрь, он сделал Тервалю знак, и тот не по-своему быстро поднялся со стула у стены и вышел, оставив рыцаря наедине с герцогиней. Равенна уже успела надеть чёрное платье и покрыть голову платком, но на её лице, обращенном к герцогу, Герард не увидел ни мук, ни сострадания. Оно было таким же спокойным, как и у Каспара в последние минуты своей жизни. Воспоминание о дяде заставило Герарда скривиться от почти физической боли, но Равенна этого не заметила. Она смотрела на супруга, никогда не любившего её, бесславно погибшего на охоте от рук неведомого ей человека. Герард на шаг приблизился к ней, привлекая к себе внимание, но девушка не подняла головы. Он хрипло сказал:

– Моя госпожа, я сочувствую вашей утрате. Господь упокоит душу вашего доблестного супруга и…

– Он не был доблестным, – перебила его Равенна, – и не был добродетельным. Но вот он мёртв, а вы живы, хотя отправились вслед за ним. Почему?

– Я… я не успел никому помочь, – запнувшись, ответил Герард, – даже от прежнего язычника у Леса есть свои тайны.

Он боялся, что Равенна продолжит его допрашивать, но она не стала этого делать. Девушка и сама не понимала, почему. Она поправила расшитое золотом покрывало на теле Элфрида.

– Вашему отцу, – внезапно заговорил Герард, – нужно узнать о случившемся. Такое не доверяют письмам. В ночь я отправлюсь в путь.

Равенна вскинула голову и впервые посмотрела на него:

– Вы не останетесь на панихиду и похороны? – дрогнувшим голосом спросила она его, – Думаю… что мне сейчас нужна поддержка.

– Вы сильная женщина, а смерть герцога Вестфалии не должна остаться без внимания. В конце-концов, этой земле потребуется новый правитель, – Герард немного помолчал и сказал то, чего не хотел говорить, – Его Величество обещал даровать мне земли за верную службу…

Он не договорил, но Равенна поняла его несказанные слова лучше, чем когда-либо. Девушка снова посмотрела на Герарда и повернулась спиной к телу мужа:

– Что ж… у меня есть время свыкнуться с этой мыслью.

Рыцарь удивленно посмотрел на неё, но не испытал ни радости, ни огня страсти, потому что его сжигал совсем другой огонь. Пламя отчаяния, потери и рока, который он чувствовал всё более отчетливо. Равенна сделала шаг навстречу Герарду и, заглядывая ему в глаза, спросила его:

– Это вы убили моего мужа?

Его будто ошпарило горячей водой, и он резко ответил:

– Нет, не я.

Девушка, испуганная его тоном, отшатнулась. Случайно опустив голову, она увидела землю на руках и одежде Герарда. Земля была даже под ногтями, а широкие ладони рыцаря были покрыты мелкими ссадинами. Герард перехватил её взгляд и спрятал руки за спину.

– Что произошло с моим мужем, я имею право знать! – дрожащим голосом почти крикнула Равенна.

Герард немного помолчал и ответил, тщательно подбирая слова:

– Он встретился с воином, какие редко рождаются среди обычных людей.

– Кем был этот воин? – быстро спросила Равенна. Её сердце стучало будто за два сердца одновременно.

Герард показал ей свои ладони:

– Тем, кого я похоронил этими руками до того, как вернуться в замок, чтобы доставить сюда убитых.

Равенна бросилась к нему и вцепилась в протянутую ей длань, не боясь запачкать холёные белые руки. Её взгляд, обычно непроницаемо спокойный, открыл Герарду всю её душу. Но он не увидел ничего нового, ведь прежде была встреча в Роще Богов.

– Это был ваш брат? – тихо спросила Равенна, – Ответьте, Герард, умоляю вас, заклинаю именем Сына Божьего, ответьте мне.

Молодой рыцарь в другое время улыбнулся бы от звука своего имени, но тогда лишь коротко сжал её руку и, не поднимая головы, так же тихо ответил ей:

– Нет. Если бы это был мой брат, я умер бы рядом с ним.

Равенна тяжело выдохнула. Она не могла не радоваться тому, что её Родерик всё ещё жив. Не могла она и радоваться: ведь он по-прежнему не вернулся за ней. И ей было отчаянно жалко Герарда. Ей давно не было так жалко кого-то, кроме себя, с её, как ей казалось, израненной судьбой. Немая боль рыцаря её отца напомнила ей о том, что не она одна способна страдать, что больно может быть и человеку со злым языком, обычно хладнокровному и бесстрастному. Герцогиня протянула свою руку к нему, неуверенно дёрнула ей, но всё-таки коснулась тремя пальцами шрама на его щеке. Герард вздрогнул, и от этого Равенна убрала руку. Она покраснела, и наконец сказала:

– Я очень сочувствую вашей потере. Надеюсь, что Боги этого воина не отвернутся от него, как…

– Как от меня, – закончил за неё Герард, – вы правы. Я тоже очень надеюсь на это.

Он хотел было уйти, но поддавшись порыву, достал из-за пазухи один из многочисленных оберегов Каспара – тонкий когда-то белый шнурок с деревянными бусинами – и протянул его Равенне:

– Кажется, вам нравятся такие вещи, – сказал Герард.

Равенна взяла шнурок и пальцами прошлась по бусинам.

– Очень красиво, – сказала она, – спасибо большое. У меня… да, у меня есть и для вас подарок.

Девушка сняла с пояса мешочек, расшитый цветами, в котором Герард узнал её утреннее рукоделие. Рыцарь не смог сдержать удивленной улыбки, когда она без слов протянула ему этот мешочек. Он принял его и с благодарностью поклонился.

– Благодарю вас, – сказал Герард, – мне нужно собираться в путь и проститься с Тервалем и Олмером.

– Конечно, – поспешно сказала Равенна, – передайте отцу и брату, что мои мысли и молитвы всегда с ними.

– Непременно, – кивнул Герард, зная, как никто другой, что это неправда. Он снова поклонился Равенне, преклонил колено перед телом герцога Элфрида и вышел из кухни Терваля.

Чтобы примирить двух людей, казавшихся друг другу недругами, потребовалась смерть пятнадцати христиан и одного язычника. Герард не знал, где искать справедливость в своём мире, но знал, что ему нужно сделать, чтобы всё-таки отомстить за сыновей Хайде.

***

В отсутствие Каспара Родерик не чувствовал себя неуютно. Он нисколько не сомневался в том, что в назначенный день его дядя вернется домой – угрюмый, не готовый вести пространные разговоры, выплёскивающий свои переживания в очередной оберег или игрушку для детей. Родерик просто ждал, помогал собираться в долгий путь каждому, кто просил его о помощи, осматривал коней и жеребят, проводил время с Тристой. Всё шло привычным чередом до тех пор, пока не минуло десять дней отсутствия Каспара. Лишь тогда Родерик попал в тревожный плен подозрений и плохих предчувствий. Он точно знал, сколько времени требуется одному крепкому пешему воину для того, чтобы совершить переход от Эксерских камней до их поселения. Каспар не уложился в срок. И Родерик во время общего ужина, когда почти все язычники двух родов собирались рядом, вокруг нескольких костров, поднялся, не закончив трапезы, и громко сказал, обращаясь к предводителям язычников: