Текст книги "Зов Леса. Повесть о роде Хайде (СИ)"

Автор книги: Fred Heiko

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 13 страниц)

Каспар грустно улыбнулся, глядя не на племянника, а на тлеющие угли:

– Равенна… Я сохраню имя твоей тайны, мой друг. Но всё же вспомни о том, что я сказал тебе только что. Девочка, будь она хоть трижды прекрасная, не нашей веры. Ты бы смог попросить её предать своего Бога ради тебя?

Родерик задумался. Ответ дался ему с трудом:

– Я не смог бы просить её об этом, потому что сам не предал бы наших духов и Богов ради неё… по крайней мере сейчас. Она такая красивая, Каспар, – внезапно сказал парень, – она отдала мне подарок своей матери, а я оставил для неё твой браслет.

Рука Родерика на мгновение скользнула под ворот рубахи.

– Надеюсь, что мой оберег поможет девочке, – задумчиво протянул Каспар, – но забудь то, что пообещал ей. Она поймет, я уверен.

Молодой язычник покачал головой:

– Она будет ждать меня. Но ты прав. Ей нужен человек её веры и её положения. Что бы делала герцогская дочь в Тевтобургском Лесу?

Каспар промолчал. Он неторопливо достал из небольшой котомки, висевшей за спиной, легкий, но теплый шерстяной плащ и накинул на себя и племянника.

– Сегодня вспомнили про серебряную заколку жены Эфоя, – негромко заговорил Каспар спустя какое-то время, – он ведь всё-таки отдал её мне, и я подарил её той, что звал своей невестой. Энциан, – Каспар достал из той же котомки небольшой предмет и протянул его Родерику. Тот разглядел в свете огненных всполохов ту самую заколку с цветочным орнаментом и тремя фиолетовыми камнями, – моя Энциан. Я никогда не рассказывал вам о ней. Она пришла с твоей матерью и их родом. Тоненькая такая девчушка с белыми, как снег, волосами и ярко-голубыми глазами. Представь только мой восторг, когда меня поставили прыгать с ней через костер! – Каспар шмыгнул носом и, скрестив руки, положил их на согнутые колени, – И она полюбила меня, мой мальчик, так, как и твоя мать полюбила Стина. Я бы никогда не смог поверить в то, что такая, как Энциан, выбрала меня, а не твоего отца. Но так случилось. Мы были счастливы. Вся моя юность прошла с ней. Этой самой заколкой она закалывала свои невероятные волосы. Она плела мне венки из васильков и горечавки, и я целовал каждый цветок, которого касались её руки.

Голос Каспара оборвался. Родерик положил ему руку на плечо и боялся посмотреть на него.

– Я её совсем не помню, – осторожно сказал он.

– Вам ведь не было трёх лет, когда она погибла. Зима правила Лесом. Наша свадьба была назначена на ночь первой луны. Я и думать ни о чем не мог, кроме того, как нас опустят в реку, как нам свяжут две руки и оставят вдвоем развязывать этот узел. Но Энциан забрали у меня. Она одна отправилась в деревню, чтобы обменять рыбу, травы и наши плетеные корзины на стрелы, посуду и ткань для нового платья. Мы нисколько не беспокоились за нее: ведь это было не впервые, – Каспар выдохнул, – я никогда об этом не рассказывал, веришь-нет. Все знают, что я не могу об этом говорить, а вас я хотел уберечь от своих воспоминаний. И себя тоже, что уж там.

Моя Энциан не вернулась к ночи. Я был сам не свой. С рассветом мы отправились её искать, и нашёл её Стин. Он запретил остальным подходить к ней, и сам ушел, едва я добежал до него. Она лежала на той поляне, с которой тебя утащили в замок герцога. Она лежала… и снег не таял на её лице. Без плаща, в порванном по бедра платье, испачканном её кровью, с неровно отрезанными волосами – видимо, эти нелюди решили продать её бесценные волосы. На ногтях одной руки была кровь – Энциан не далась без боя, но пальцы второй руки я еле сумел разжать. Там была её заколка, вот эта, – Каспар взял её из руки Родерика и крепко сжал, – я понимаю твои чувства, мальчик, потому что я сам любил. Но моя любовь оказалась такой сильной, что я точно знаю: больше мне никогда не полюбить. Я дерево, что сгорело от небесного огня дотла и никогда не даст ростка. Семя моё никогда не достигнет земли, – он помолчал и добавил, – я был рад той стреле, которая развязала войну. Я так хотел отомстить за неё, хотя и не знал, кому. Сейчас мне легче, но только потому, что я привык к мысли, что она ждёт меня, и Стин не даст её в обиду.

Родерик не убирал руки с плеча дяди. В горле у него стоял комок, с которым он с трудом совладал:

– Спасибо, что рассказал мне об этом, Каспар. Я… кхм, очень жалею, что не помню Энциан.

– Ты ей нравился, – тихо сказал Каспар, подняв голову к ясному звёздному небу, – она любила брать тебя на руки и щекотать. Ты смеялся, она радовалась. Энциан была очень лёгкой… лучше и не скажешь. И ругала меня за то, что я не такой, что меня так трудно заставить смеяться.

Родерик улыбнулся. Немного помолчав, он сказал:

– Теперь я наконец понял, почему у тебя нет жены, почему вопреки обычаю ты не взял в жёны мать. Увидеть любимую женщину… такой, а после насыпать над ней курган…

– Я смог, – перебил его Каспар, – и я один знаю, где она осталась лежать. Я попросил об этом всех, и никто не спорил со мной, тогда совсем юнцом, даже твой отец. Он помог мне, встал на мою сторону и сказал, что убьет каждого, кто мне помешает. На самом же деле я до последнего надеялся, что Энциан очнется, как в наших сказаниях, если я останусь с ней один на один. Но сказки остаются сказками.

– Я буду, как ты, дядя, – решительно сказал Родерик, – раз ты убедил меня не идти за Равенной, хорошо, я не вернусь в герцогский замок. Но я тоже не возьму себе другой жены.

Каспар резко развернулся и, схватив за шею племянника, столкнул его лоб со своим. Родерик глухо охнул от неожиданности.

– Даже думать о таком не смей, – грубее, чем обычно, сказал Каспар, – я любил Энциан так сильно, что тебе пока и не снилось. Ты лишь думаешь, что смог бы полюбить герцогскую дочь. Спасибо ей за твое спасение, но ты не должен говорить такое из-за нее. Ты найдешь жену. У будущего вождя должны быть наследники, а наша кровь должна продолжать течь в жилах сильнейших людей. Ты один можешь дать ей новую жизнь и надежного защитника для потомков Последышей и Детей Сестры.

Родерик испугался тому, что в глазах Каспара, как ему показалось, мелькнуло безумие, которое он прежде видел лишь в глазах герцога Фридриха. Поэтому он поспешно взял свои слова назад. Но, когда оба язычника успокоились, Родерик подумал, что останется при своем: «Я имею право поступать так, как считаю нужным, как и ты, дядя».

– Скажи, Каспар, ты действительно думаешь, что я стану вождем? – решив сменить грустный предмет разговора, спросил Родерик.

Каспар кивнул.

– Ты поможешь мне? – немного тише спросил парень.

Мужчина поправил упавший на землю плащ:

– Я буду с тобой каждый отведенный мне Богами день. Если придется, я буду убивать ради тебя, дитя. Если придется, я отдам жизнь ради тебя.

– А если я попрошу тебя убить… его, ты убьешь?

Каспар посмотрел на племянника:

– Ты ведь не попросишь. А если бы и так, то… нет. А ты убил бы его?

– Да, – твёрдо сказал Родерик, готовясь к новому спору, но Каспар лишь покачал головой.

– Не давай таких клятв, дитя. Ты ведь теперь знаешь, как это больно – нарушить слово.

Родерик хотел что-то возразить, но слова застряли в глотке. Слишком часто в тот вечер был прав его дядя.

– А помнишь деревья, которые вы посадили в детстве? – внезапно спросил его Каспар, – это были… липа и тополь?

– Липа и клён, – поправил его Родерик, – помню, конечно. Давно я их не проведывал. Теперь уж и не придется.

– Ты еще вернешься, и они будут высокими и крепкими, как и вы сами.

– Почему ты думаешь, что я вернусь к Эксерским камням? – хмуро спросил Родерик.

– Потому что я знаю, что сам вернусь. Почему бы и тебе не последовать моему примеру? Ты, кажется, уже хотел сегодня это сделать, а, неугомонный плющ?

Вероятно, устав грустить и переживать, Родерик почему-то засмеялся. Начал тихо смеяться и Каспар. И только тогда они услышали громкие радостные песни язычников и вспомнили, что не одни.

***

Грезэ всё это время проговорила с Сиком, Сыном Сестры, который перепрыгнул с ней через костёр.

– Что это за птицы? – каштановолосый парень кивнул в сторону сына и брата Стина, вновь усевшихся поближе к костру, но всё же чуть в стороне от остальных.

Грезэ подняла голову и перехватила взгляд Каспара. Он улыбнулся, но всегда спокойные глаза смотрели на неё непривычно сурово. Девушка вздрогнула и, не задумываясь, начала сплетать в косу длинные сочные травинки рядом с собой. Это всегда её успокаивало.

– Дядя и племянник, Каспар и Родерик из рода Хайде. Лучшие из нас… из тех, кто остался с нами. – голос Грезэ дрогнул, она заговорила быстрее, чтобы это скрыть, – Отец Родерика погиб много лунных жизней назад. Дочери Земли уготовили ему страшную смерть, но он… он точно пирует с Богами. А его второй сын, Герард, предал нас в тот же день, когда и… – Грезэ отвернула голову от нового знакомого.

– Я понял, – тихо сказал Сик, который водил сухой веткой по земле, будто что-то чертил. Он слишком сильно надавил на прутик, который с хрустом переломился надвое. Парень вздохнул, – прости, я хотел тебя отвлечь, но не очень-то вышло.

Грезэ посмотрела на него и неуверенно улыбнулась:

– Ничего. Это не так-то просто. Что ещё тебе интересно?

– Старейшина говорил, что в их жилах течёт сильная кровь, – Сика не оставляли в покое мысли о молчаливых темноволосых Последышах, – чем был славен их предок Хайде?

Сик подумал о первом в его роде, Эше, и о единственном его поступке, хранившемся до сих пор в памяти потомков. Бесстрашный муж вступил в схватку с медведем, чей покой нарушила дочь его сестры. Бой был выигран страшной ценой: Эше больше не мог ходить. Но, пролив кровь друг друга, медведь и пращур Сика связали свои семьи навсегда. С той поры пути свирепого хранителя Леса и рода Эше больше не пересекались.

Грезэ прервала размышления Сика тем, что пододвинулась к нему чуть ближе и случайно коснулась рукой его бедра. Жесткие волосы Сына Сестры будто на мгновение вытянулись вверх. Он смущенно кашлянул, и Грезэ, тихо ойкнув, убрала руку.

– Прости, – прошептала она, – я не хочу, чтобы кто-то услышал, что я тебе рассказываю. Я-то знаю: тебе можно доверять, но обычно мы даже между собой не обсуждаем их род, чтобы не гневить их духов-хранителей.

– Я никому не расскажу, – так же тихо ответил Сик.

– Хорошо. Дело в том, что их кровь действительно сильна: в бою им нет равных, как говорят, и даже зрелые мужи идут за ними на смерть, потому что их смелость, их добрые сердца не могут обмануть… так мы думали про каждого потомка Хайде, – Грезэ снова посмотрела в сторону Каспара и Родерика, и в младшем отпрыске рода она увидела того, в ком все ошиблись, – но их род носит имя отца Каспара и Стина, его старшего брата.

– Как? Такой молодой род? – изумился Сик, с недовольством почувствовавший, что зависть к Родерику, которого прилюдно назвали будущим вождём, усиливается. Ему никогда не пророчили наследство Эфоя.

– Их дед сбежал в Лес из деревни, когда он был ещё ребёнком. Он никогда не говорил, почему ушёл из дома, почему искал погибели в месте, которое его родные назвали проклятым… но от хорошей жизни не делают таких вещей. Его нашли Последыши, привели к Старейшине, и тот сказал, что Боги прислали к нам этого ребёнка не просто так. Его приняли в род, он отказался от прежнего имени, хотя все до сих пор знают, как его нарекли родители. Его звали Родериком, как и моего друга, – Грезэ улыбнулась, – но он просил, чтобы его звали Эспе. Эспе взял жену, Вету, у них родился сын Хайде, он мирно отправился за черту, и его душа нашла своё дерево. Хайде уже был не чужим по крови, а своим, вскормленным Лесом с самого первого вздоха, поэтому род и носит его имя. – Грезэ, устав говорить, немного помолчала. Праздник не прекращался, смех не затихал, – Хотя та сила начала проявляться только в сыновьях Хайде. Они оба удивительные… хотя Стин не был лучшим человеком из тех, кого я знаю. Но он отдал жизнь за наши жизни, и я этого не забуду. Я думаю, что вы подружитесь с Родериком, – внезапно добавила Грезэ.

Сик недоверчиво посмотрел на девушку:

– Не думаю, что ваш герой захочет якшаться с простым охотником.

– Ты несправедлив к нему! – красивое лицо Грезэ исказилось от обиды и тут же избавилось от паутины грусти, уже долго не сходившей с него, – Что он сделал тебе? Ведь ты его совсем не знаешь.

– Мне показалось, что он смотрит на всех свысока. Не хочет ни с кем знаться. И вот сейчас он вдалеке от всех сидит с Каспаром. Это странно.

– Я думала, что ты понял, через что нам пришлось пройти, – тихо сказала Грезэ и быстро поднялась с земли. На лице девушки засияло выражение горького разочарования, – но если бы ты действительно понял, ты бы иначе смотрел на Родерика, как и на то, что я тоже сижу вдалеке ото всех. Видимо, я ошиблась в тебе.

Девушка стремительно ушла и скрылась среди танцующих и смеющихся соплеменников. Сик остался сидеть на прежнем месте. Он не мог оторвать взгляда от травяных кос, сплетенных руками Грезэ, и мысленно проклинал себя за глупость и самовлюбленность. Конечно, она права. Он за свои восемнадцать лет ни разу не участвовал в бою. Он не терял родных так, как теряли они. Глупо ждать всех от Лесных Последышей приветливости, ведь каждый по-своему справляется с горем. Сик тихо выругался и, почувствовав, что на него смотрят, поднял голову. Этот взгляд ожидаемо принадлежал Родерику, и в нем не было надменности или озлобленности, какую можно было заметить во время разговора со Старейшиной. Глаза Родерика, в которых блестели отражения игр языков пламени, смотрели понимающе, даже с доброй насмешкой. Сын Стина переглянулся с дядей. Тот пожал плечами и кивнул, и Родерик призывно помахал Сику рукой. Тот удивленно встал и медленно подошёл к ним, как никогда раньше ощущая свой невысокий рост, узковатые глаза и маленькие руки.

– Мы не успели познакомиться, – сказал Каспар, приветливо улыбаясь, – а ведь мы теперь одна семья.

– Нас с тобой роднит ещё и вид уходящей вдаль Грезэ, – усмехнулся Родерик, который пытался хоть на время вспомнить, каково это – быть собой, тем, кем ему уже не стать вновь.

Сик посмотрел на Родерика и решил отныне и впредь никогда не судить людей по первому их слову.

– Моё имя – Сик, я сын Хагеля из рода Эше.

– Я помню твоего отца. Он был славным человеком, – сказал Каспар, хлопнув по земле рядом с собой, – садись, сын Хагеля, потолкуешь с новыми родичами.

========== Глава пятая. Старый друг ==========

Стин, сын Хайде, ушел с младшей дочерью Земли 21 лунную жизнь назад

Я хотела остаться с тобой,

Я уже успела посметь.

Пахнет снегом прозрачная боль —

То ли даль, то ли высь, то ли смерть.

Мельница, «Господин горных дорог»

– Я крещу тебя во имя Отца и Сына и Святого Духа…

Герард удивленно смотрел откуда-то сверху на то, как священнослужитель трижды облил святой водой голову коленнопреклонённого темноволосого человека. Вода тяжелыми каплями падала на каменный пол.

Герард не мог поверить, что этим человеком был он сам.

Стоящий рядом с епископом рыжеволосый мужчина держал в руках зажженную свечу. Со всех сторон начало доноситься нестройное пение:

– Слава Отцу, и Сыну, и Святому Духу и ныне, и присно, и во веки веков. Аминь.

Герард различал в этои хоре лишь красивый голос, принадлежавший дочери герцога. После того, как в церкви вновь воцарилось молчание, он услышал и свой дрожащий голос, уверенно повторявший незнакомые слова вслед за епископом:

– Credo in Deum Patrem omnipotentem, Creatorem caeli et terrae. Et in Iesum Christum, Filium eius unicum, Dominum nostrum, qui conceptus est de Spiritu Sancto, natus ex Maria Virgine, passus sub Pontio Pilato, crucifíxus, mortuus, et sepultus, descendit ad inferos, tertia die resurrexit a mortuis, ascendit ad caelos, sedet ad dexteram Dei Patris omnipotentis, inde venturus est judicare vivos et mortuos. Credo in Spiritum Sanctum, sanctam Ecclesiam catholicam, sanctorum communionem, remissionem peccatorum, carnis resurrectionem, vitam aeternam. Amen.*

Герард видел, как, договорив, он неловко сложил пальцы правой руки и впервые в жизни перекрестился. Ужас захватил его сердце и скрутил его, будто стараясь вырвать из груди.

Парню разрешили подняться с колен. Он поцеловал руку епископа и повернулся к герцогу. Тот довольно улыбнулся и кивнул. Новообращенный шагнул к нему и внезапно поднял голову к крыше.

Герард посмотрел себе в глаза. Тот Герард, что был внизу, глядел исподлобья, зло и уверенно, ощущая свою силу. Второй же, висевший в воздухе, трясся от страха и отчаяния. Его двойник привычным резким движением убрал с лица мокрые волосы, и Герард увидел знакомый шрам, рассекавший левую бровь.

– РОДЕРИК! – радостно и в то же время испуганно завопил Герард, протянув руки в сторону брата. Тот засмеялся и крикнул:

– Вот Фальке-то удивится!

Герард опешил, но не успел сказать брату, что их друг давно погиб.

Он проснулся в своей комнате. За окном было темно. Рубашка прилипала к телу, руки от локтей до пальцев подрагивали.

Не первую ночь юноша видел сон, путающий быль с небылью, но в тот раз ему было особенно трудно прийти в себя, проснувшись после кошмара. Герард, тяжело дыша, двумя руками потянулся к шее, ухватился за шнурок и стянул его с себя. На тонкой веревке висел небольшой деревянный крест. Парень зажмурился и яростно укусил внутреннюю часть ладони, чтобы хоть немного заглушить боль внутри. Отдышавшись, он снова надел на себя крест и попытался представить, что это очередной оберег Каспара. Дядя… Шесть Лун он не видел своего старшего друга, спокойного, сильного и смелого. Друга, которого он оставил.

Герард наощупь нашел в своей подушке небольшую дыру и аккуратно расширил её так, чтобы под ткань смогла пробраться рука. В сухой траве, которой была набита подушка, Герард быстро нашел своё единственное сокровище и извлек его наружу.

На улице пошел снег, от которого стало чуть светлее и в комнате. Герард будто впервые рассматривал браслет, подаренный ему дядей, чудом не отобранный в первые дни его пребывания в замке. На широкой кожаной полосе были вырезаны два тонких дерева, стремившихся ввысь к Луне и Солнцу. Слева от деревьев узнавались Эксерские камни, справа текла тонкая речушка Вимбене. В замке Фридриха Герард успел увидеть много удивительных работ, но по-прежнему считал Каспара лучшим мастером, тоньше всех чувствующим природу, Духов и весь мир. Он жалел, что никогда не говорил своему дяде о том, как он ценит его талант.

Герард гладил деревья и вдыхал терпкий запах кожи так долго, что у него начала кружиться голова, а небо из темного стало пепельно-серым. Шмыгнув носом и глубже запрятав свою реликвию, он поднялся с кровати и утер несколько непрошенных слезинок. Никто здесь не увидит его слабости. Только не сегодня.

***

Герард ходил по замку герцога, отвечая на приветствия своих соседей, в спешке заканчивающих подготовку к приезду Элфрида с его людьми и к грядущим церемонии и пиру. Парень несколько раз предлагал им свою помощь, но все с улыбкой отказывались. Герард подумал, что он для них ещё не до конца свой, и возможно, никогда не станет своим полностью. Да, к нему, в основном, не испытывали неприязни – все помнили, как он, рискуя своей жизнью, спас Олмера от казни в начале своей жизни в замке; все видели, что он один успешно борется с приступами герцога, которые с наступлением зимы случались всё реже. Но сын Стина не был рыцарем и не был слугой, поэтому люди не знали, как вести себя с ним, как говорить. Герард ухмыльнулся. К нему обращались за лекарствами, с приготовлением которых он справлялся намного лучше Терваля, но старались сводить разговоры к минимуму. Чем дальше от вчерашнего язычника, тем лучше, хотя он и готовит прекрасное зелье от лихорадки.

Пожалуй, только простак Терваль и сам герцог Фридрих относились к Герарду с симпатией, хотя герцог проявлял и настороженность по отношению к своему новому человеку. Эта настороженность не оскорбляла юношу: он также не стремился открыть душу своему покровителю. Тем не менее, они много беседовали перед тем, как герцог отправлялся ко сну. Фридрих рассказывал Герарду о землях, которые тот не видел, перед крещением язычника он говорил с ним о Боге, и парень не мог отрицать, что рассказы герцога о Сыне Божьем поразили его и даже заставили усомниться в вере его рода. После крещения Герард мучился кошмарами, о которых никому не говорил и от которых не хотел избавиться с помощью своих сонных отваров. Он считал это наказанием, идущим от преданных им Богов.

Фридрих не только рассказывал сам, но и расспрашивал Герарда о многих вещах, связанных с Лесными Последышами, пытаясь выведать их местоположение. Но Герард начал делиться с герцогом полезными сведениями, лишь узнав о грядущей свадьбе Равенны с человеком, который сменит Фридриха. Терваль, славный сплетник, но никудышный травник, рассказал Герарду о том, что будущий герцог глуп, как котенок, и, скорее всего, не будет продолжать биться с язычниками. Фридрих же должен отправиться на войну с Генрихом Львом, чтобы после этого короноваться в Ахене. Герцог не так давно заметил перемену в настроении Герарда и со смехом покачал головой:

– Ты остаешься преданным своим лесожителям, даже приняв крещение. Я должен бы убить тебя на месте, но ты мне нравишься, Герард, сын Стина, и ты знаешь, как помочь мне победить проклятую хворь. – он посмотрел парню прямо в глаза, – Но я должен знать, что однажды смогу рассчитывать на всю твою преданность. Если ты не прекратишь играть со мной в игры «сегодня промолчу, а завтра скажу, потому что мне так выгодно», то я убью тебя. Ты понимаешь это?

Герард кивнул:

– Милорду не нужно беспокоиться на этот счет. Я признаю: я не могу за одну лунную жизнь поменять своих Богов на вашего. Я не хотел, чтобы вы убили мою мать, поэтому молчал, пока не узнал, что её, вероятно, больше нет в этой части Леса. Но мой брат проклял меня, и по нашим обычаям я должен убить его в следующую встречу, чтобы отвести от себя его проклятье. Хотя если бы я сбежал и нашел свой род, меня убили бы раньше. А я хочу жить, – Герард немного помолчал, – я выбрал тебя и буду служить тебе, но не проси меня до конца отказаться от своего прошлого так быстро.

Фридрих почесал бороду:

– Твоя честность меня подкупает. Надеюсь, ты ей меня не обманываешь.

– Я не умею лгать, господин.

– Тебе нужно научиться этому. Кто твой отец, Герард? – внезапно спросил герцог, крутивший на столе сине-красный жребий, который пару лунных жизней назад мог лишить его собеседника жизни.

Парень вскинул голову и посмотрел на Фридриха. Это далось ему с трудом, но рыжебородый герцог был слишком увлечён игрой со жребием и не увидел этого.

– Я ведь говорил тебе его имя. Стин, сын Хайде.

– Но это имя ни о чем мне не говорит, – герцог усмехнулся, – я даже не знаю, как зовут твоего сбежавшего брата… кто же дал ему сбежать, – Фридрих задумался, но быстро прогнал эти мысли. Ему не нравилось то, что он не мог найти ответа, но судьба мальчишки мало его интересовала, как и все язычники после того, как они затаились в Лесу, – Так всё-таки, твой отец. Кто он? Ваш вождь? Воин?

– Он был воином, – тихо ответил Герард, не замечая, что его левая рука потянулась к правой. Ладонь непривычно легко обхватила широкое запястье, не наткнувшись на кожаный браслет-оберег.

– Так он погиб? В боях с моими людьми? – Фридрих развернулся всем телом к Герарду и с интересом посмотрел на него, – его убили мои люди, ведь так?

Герард почувствовал пульсирующую боль в виске и в который раз мысленно попросил прощения у отца.

– Ты убил его, повелитель. Это случилось больше года назад.

Фридрих поднял брови и почесал щёку. Он улыбался, но его тёмные глаза смотрели почти сурово.

– Что ещё ты хочешь сказать мне, Герард, сын Стина?

Юноша долго собирался с мыслями и проговорил, взвешивая каждое слово:

– Тогда, в клетке, я проявил слабость. Я предал свою семью, убитого отца, брата, который был рядом со мной с самого рождения. Но я уже сказал тебе, что это мой выбор, от которого я не отрекусь. Ты больше не увидишь моей слабости, и я докажу тебе свою верность, – Герард поднял голову и спокойно посмотрел на Фридриха, – я всё ещё не научился лгать, как ты видишь, милорд.

Герцог с удовлетворением кивнул:

– Я не прошу, чтобы ты забывал отца. Моего родителя тоже убили, и убили у меня на глазах, и не было ещё дня в моей жизни, чтобы я не вспоминал об этом. Но теперь ты должен помнить и о том, что если ты вдруг всё-таки умеешь лгать… если ты хочешь добраться до меня, мальчик, ты должен помнить о том, что ты единственный язычник в этом замке. Ты понимаешь меня?

– Да, мой господин, – Герард опустил голову и с силой сжал колени, пытаясь побороть дрожь во всём теле.

Герард думал об этом разговоре, поднимаясь в свою комнату, которая находилась в башне почти под самой крышей. Эти мысли завлекли его настолько, что он чуть не столкнулся с Равенной, стоявшей около небольшого окна. Она посмотрела на него, но ничего не сказала и снова повернула голову к окну. Через него открывался вид на дорогу, по которой должен был приехать её жених, и на подворье Тевтобургского леса.

Герард удивленно поднял брови. Равенна была одной из тех, кто неприкрыто ненавидел его. Их случайные встречи наедине не обходились без злых замечаний и ехидных фраз, после которых оба уходили красными от ярости или обиды. И вдруг дочь герцога не сказала ничего. Это показалось Герарду странным. Он посмотрел на девушку, уже одетую для грядущей церемонии в новую бордовую тунику, под которой виднелся подол белого нижнего платья. Её голова была укрыта бордовым платком с вычурным узором золотой вышивки. Сама Равенна была бледна, её голубые глаза, в утреннем свете казавшиеся серыми, неотрывно смотрели вдаль.

– Милая моему сердцу Равенна, – с шутовским поклоном начал Герард, – вижу, всё ваше внимание отдано тракту, по которому к вам спешит будущий супруг, но неужели вы не хотите порадовать меня какой-нибудь очаровательной мерзостью?

Девушка молчала. Герард подумал, что это часть её нового плана, и, облокотившись на каменный выступ у окна, с улыбкой продолжил:

– Я начинаю ревновать. А вдруг вы возненавидите мужа сильнее, чем меня? Моё сердце дьявольского выродка не переживёт такого потрясения. Я…

– Вы можете сказать мне всё что угодно завтра, – перебила его Равенна. Голос девушки совсем по-детски дрожал, – и я отвечу вам так, как вы любите. Я постараюсь причинить вам боль и укусить больнее, чем вы укусили меня. Но если в вас есть хоть капля, – дочь герцога повернула голову и посмотрела на Герарда. Её глаза были сухими, но в них не было привычной для парня ненависти, только боль, – хоть капля доброты, умоляю вас, оставьте меня сегодня в покое.

Герард отступил на шаг, не сводя взгляда с человека, к которому не мог испытывать теплых чувств. Он хотел что-то сказать, но лишь круто развернулся и начал быстро спускать по лестнице, забыв, что поднимался в свою комнату.

Равенна осталась стоять у окна. Её руки судорожно комкали мешочек, висящий на поясе, сквозь ткань чувствуя единственный лежащий там предмет. Девушка больше не смотрела вдаль. Зажмурившись, она что-то шептала одними губами, и стояла так до тех пор, пока её не нашла запыхавшаяся Эльза.

***

Вечером того же дня Герард сидел в хорошо освещенном и прогретом зале за длинным столом рядом с Тервалем с одной стороны и мясником Бергом – с другой и делал вид, что с аппетитом ест. Было шумно и весело, распевались песни и распивался эль, но Стинов сын не принимал участия ни в том, ни в другом. Герард слишком хорошо помнил другие праздники с другими людьми, где ему было спокойно и радостно. Он поднял голову и посмотрел на главный стол в зале, стоявший чуть поодаль от всех остальных. Богато одетый герцог разговаривал со своим преемником – зятем Элфридом. Герард в который раз придирчиво осмотрел человека, который вскоре должен был стать герцогом Вестфалии. Элфрид выглядел моложе, чем Герард, но чуть выше, и его стройность была скорее хилой, чем сильной; короткие темно-русые волосы кудрявились, а его лицо можно было бы назвать красивым, если бы не детские пухлые щёки, которые вызывали смех в сочетании с хмуро сдвинутыми бровями над серыми глазами. Сын Стина подумал, что у новой четы будут красивые, но злые и глупые дети, и с удивлением понял, что муж Равенны очень ему не нравится. Герард скосил взгляд в сторону девушки. Как и он сам, она лишь делала вид, что ест, водя ложкой по своей тарелке. Равенна не поднимала головы, но её соседей по столу это не тревожило. Герард долго смотрел на неё без мыслей, без эмоций, без желания того, чтобы она увидела его взгляд. Он просто смотрел, понимая, что не в первый раз видит герцогскую дочь в таком состоянии, и удивляясь тому, что не замечал этого раньше.

Внезапно Герард увидел, что из-за стола герцога встал Олмер и, обходя танцующих посередине зала людей, направился в его сторону. Парень торопливо опустил голову и проглотил ложку остывшей похлебки. Олмер подошел к столу и встал напротив Герарда. Тот поднял голову, вопросительно посмотрев на советника герцога. Тёмно-зелёные глаза рыцаря смотрели на бывшего язычника, приветливо прищурившись.

– Тебя зовет герцог, Герард.

Сын Стина, не задумавшись, посмотрел через плечо Олмера и увидел, что Фридрих действительно закончил разговаривать с зятем и улыбался краем рта. Герард поднялся из-за стола и пошел следом за советником герцога. Его сердце беспокойно и быстро стучало. Когда они подошли к столу герцога и синхронно поклонились всем, кто сидел за ним, Фридрих сказал:

– Подойди сюда, лесной парень.

Герард обошел стол, пройдя мимо Равенны, которая не удостоила его взглядом, и быстро оказался рядом с Фридрихом. Тот смотрел на парня снизу вверх, по-прежнему улыбаясь:

– Помнишь, что я сказал тебе, когда ты попросил у меня отцовский меч несколько месяцев назад?

– Да, – кивнул Герард, стараясь скрыть волнение в голосе, – ты сказал, повелитель, что для доказательства моей верности тебе нужно больше, чем приготовленный мной отвар.

– Я думаю, что пришло время дать тебе шанс доказать свою верность мне, – Фридрих поднялся из-за стола. В руке у него был длинный меч, закутанный в кусок ткани. Герард часто задышал и сдержал улыбку, – ты отправишься со мной в поход, поэтому тебе нужен меч. Возьми его и служи мне вместе с ним.

Герард почти рухнул на одно колено и опустил голову:

– Спасибо тебе, мой господин, я не подведу тебя.

– Встань и возьми меч, Герард, сын Стина. Придёт день, когда ты станешь рыцарем.

Парень поднялся и дрожащими руками принял меч. Левой рукой он сквозь ткань ощупал рукоять, увенчанную шаром. Это точно был меч отца. Герард хотел спросить про оружие брата, но не смог. Вместо этого он тихо попросил: