Текст книги "Василий Кошанский. Здравствуй, мир! (СИ)"

Автор книги: Фохт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 14 страниц)

Отправление мы запланировали на следующий вечер, чтоб проспать большую часть дороги, а также избежать козлиных заторов. В конце весны многие дворяне устремлялись в Мауславль или губернские столицы по самым разным поводам: заканчивался учебный год в академиях и пансионах, дамы заказывали платья для летнего сезона, кто-то оформлял документы для выезда за границу.

С Яроцапом мы простились после ужина:

– Удачи тебе, Васяндер. По-хорошему для новичка умеешь ты достаточно. Главное, помни, как направлять силу. И будь готов к разным гадостям. Не теряйся.

– Спасибо, дядя Ярик, – благодарно обнял я его.

Затем бабушка прижала меня к своей могучей груди, почесала за ушком:

– Да поможет тебя Котоматерь, Васенька! Всем домом будем молиться за твой успех!

Мы с папенькой загрузились в княжескую карету, уютно устроились в гамаках.

– Трогай! – закричал кучеру Семён, затворив дверцу.

Мой Верный и Умник папеньки следовали за нами под присмотром Назара.

До Мяуславля добрались быстро и без приключений. Княжеский экипаж почтительно пропускали на дороге, а роскошные козлы внушали уважения даже тем невежам, кто не знал наш семейный герб.

Я меланхолично рассматривал столичные улицы. «Вот поворот к академии, но нам туда не нужно», – я усмехнулся с ноткой ностальгии. Разумеется, я навещу друзей и Старокотова, но сейчас меня ждёт дело не менее важное, чем воссоздание гасителя. Мне надо доказать мою магическую одарённость. Жаль, что сейчас я мог рассчитывать только на себя, ну, может, немножко на Мурлынова. Эмоций Василия Матвеевича, как и Масянского, я последние недели совсем не ощущал, но занятый тренировками даже не обратил на это внимание.

Мы проехали главный проспект, глянули краем глаза на Императорский дворец и свернули на узкую улочку недалеко от набережной.

Ни дед, ни папенька не любили столицу, никогда не задерживались в ней дольше необходимого, и своего жилья у Кошанских тут не был. Во время службы князья занимали казённые квартиры. При деловых визитах останавливались в гостиницах, последние пару лет предпочтение отдавалось «Когтистой лапе», которую содержал бывший папенькин подчинённый. Тут было тихо, спокойно, без лишней суеты, а обслуживание – выше всяких похвал. Для князя Кошанского всегда находился комфортабельный номер и место в экипажном сарае. Вот и сейчас мы заселились туда, оплатив комнаты на неделю вперёд.

Наш ранний приезд в Мяуславль оказался очень кстати: из-за происков какой-то хвостатой сволочи заседание комиссии было перенесено на пару дней раньше. Если б мы не успели, то аттестацию, к радости Фомы, отложили бы на осень.

Но предусмотрительные Кошанские оказались хитрее, смогли хорошо отдохнуть с дороги, прогуляться по старому центру, посетить главный собор и Большой дуб на удачу, отлично выспаться и подготовиться к непростой встрече.

Глава 16. Картина Репина «Не ждали»

Председатель комиссии граф Мурков, один из ярых ненавистников клана «К», с трудом скрыл своё изумление, когда мы явились вовремя, да ещё и начищенные-наглаженные, в парадных камзолах, а не мято-заспанные «с корабля на бал», как, видимо, ожидалось нашими недругами. Заседание предполагалось расширенное: присутствовали все девять членов комиссии, пара придворных из Канцелярии Его Императорского Величества и четверо служащих Третьего отделения. Такой состав созывался только по очень серьёзному поводу. На скамеечке у входа, среди секретарей разных мастей и адъютантов – в кругу кошачьей знати было модно держать при себе личных помощников из молодой дворянской поросли – притулились Акакий и Фома Кистеньевич. Хотя последний и считался будущим князем Кошанским, за равного столичные снобы его не признавали.

Папеньке предложили кресло справа у окна. А мне отвели место перед большим столом, покрытым кроваво-красным сукном, на котором были разложены различные бумаги. На голубоватом подносе покоился белоснежно-матовый магомер.

Все взоры устремились на меня, стоило мне сделать шаг к столу. Я ощутил себя студентом перед государственной комиссией, казалось, вот-вот мне скажут: «Тяните билет!» Наверное, на этот эффект и было рассчитано. Председатель усмехнулся в усы, заметив моё лёгкое замешательство. «Эй, Платон Яковлевич! Вот сейчас твоя поддержка мне не помешает!» – подумал я, совсем не чувствуя себя смелым и самоуверенным, как в гостях у Керн.

Секретарь скороговоркой зачитал сведения обо мне, продемонстрировав всей комиссии моё свидетельство о рождении, передал его копию председателю. Важным документом были письменно зафиксированные показания семейного доктора о несчастном случае, лишившим меня большей части хвоста: уродись я, как Борис, никакой дар, даже самый редкий, не позволил бы мне наследовать титул.

– Возьмите магомер, Василий Матвеевич!

Шарик показался мне ледяным и каким-то неживым. Я сконцентрировался, прикрыв глаза. Почувствовал жжение в кончиках пальцев, но индикатор оставался белым.

Я сразу не сообразил, в чем дело – был слишком взволнован.

– Мне кажется, господин… э-э… – председатель заглянул в аттестацию из Хомячинска – Землеройкин несколько поторопился с выводами. Не так ли, господа? – обратился к другим членам комиссии.

– А если магомер испорчен? – скрипучим голосом спросил толстый, прямо-таки круглый кот с длинными обвисшими выбриссами. Я узнал князя Двоехвостова, старейшего члена Императорского дома, того самого, на службу к которому родня собиралась пристроить Эдика.

– Дайте-ка его проверенному магу, – велел старик.

К моему величайшему облегчению, его подозрения подтвердились.

– Ох уж эти «М», – осуждающе покачал головой Двоехвостов и велел принести другой шарик, испробовал его сам, а затем кивнул мне, чтоб я приблизился и забрал магомер.

Тот начал наливаться голубовато-фиолетовым в моих лапах, но вдруг зал как будто пронзила холодная молния, и я учуял запах озона. А индикатор снова стал белоснежным.

«Этого не может быть!» – я точно не активировал свой гаситель, поскольку оставил его в гостиничном номере под присмотром Назара. Второй, заряженный мною экземпляр был у Старокотова. Возможно, без меня создали ещё один? Но как он оказался у кого-то из моих недоброжелателей? Руководитель решил представить артефакт без нашего ведома? Непохоже на Старокотова.

– Думаю, мы все можем сделать вывод… – как сквозь толщу воды неясно долетели до моих ушей слова председателя. И меня охватила злость. Ну уж нет! Какой бы то ни было гаситель не применили, я справлюсь. Он нейтрализует слабый и средний уровень. А Яроцап оценивал мой дар выше. Да и не могла магия Мурлынова быть слабой, не стал бы он тогда канцлером. Про второй дар пока забудем.

Я сконцентрировался, представил свою силу большим тёплым клубком. Он становился все горячее, словно был сплетен из нитей накаливания. Я сжал в лапе белый шарик, представив себе, как обматываю его этими нитями. Мне казалось, что время почти остановилось. Ведь едва председатель закончил фразу об отсутствии во мне дара, как магомер вспыхнул таким пронзительным голубовато-фиолетовым светом, что сидящий ровно передо мной член комиссии испуганно отодвинулся от стола, чуть не опрокинув кресло.

Громко выдохнул мой папенька, замерший струной у окна. Нервно хихикнул кто-то из молодёжи на скамейке. А вот для кого мой успех стал неожиданностью, я не рассмотрел, был слишком сосредоточен на себе.

– У вас несколько замедленная и, э-э… неясной стихии сила, э-э, Василий Матвеевич, – нарочно подчеркнув, что плохо помнит моё имя, произнёс председатель. Надо отдать ему должное, он очень быстро взял в себя в лапы и отступать не собирался.

– Однако только лишь наличие магии мало о чем говорит, если кот не умеет ею пользоваться. Для котят магомера, конечно, достаточно, они только начинают свой путь, но вы, э-э Кошанин, нет, оговорился… Кошанский, уже в возрасте.

Слова Муркова прервал хриплый хохот Двоехвостова.

– Ох, Котоматерь милосердная, уморите вы деда! – старик взял поданный ему стакан воды, шумно отпил.

– Необходима демонстрация умений. Хотя бы самых простейших. Да любое, что поразит учебную мишень, – снисходительно продолжил председатель, кивнув секретарю. В зал внесли большой многоугольный щит из специального сплава и установили на противоположном от стола конце просторного зала. Яроцап был прав, предполагая, что потребуются большие усилия, чтоб заставить комиссию признать мой поздно пробудившийся дар.

«Меня не остановила подлость с гасителем, справлюсь и с фаерболом», – скрипнул я зубами и прикрыл глаза. Я отстранился от нервной обстановки экзамена и представил себя на полянке у Кысяцкого. «Мы просто тренируемся». Очень маленький, но ослепительно-фиолетовый шарик возник в моей левой лапе, пару раз подпрыгнул на ладони и, резво пролетев все расстояние, с шумным всплеском исчез в мишени.

Гробовая тишина вязким туманом повисла в зале. Мой крохотный фаербол подействовал на котиков, как Горгона Медуза на древних греков. Большая часть присутствующих застыла каменными изваяниями. Из лап председателя выпал стакан, из которого он пил, и покатился по красному сукну стола, заливая водой папки и бумаги. Но никто не бросился спасать документы. Секретарь и лакеи растерянно стояли, вытаращив на меня глаза.

– Вот тебе и хрен с морковкой, – первым обрёл дар речи Двоехвостов. Выражения котов зачастую совсем не отличались от нашего людского мира.

– Силен, Василий Кошанский. Ужель Платон Яковлевич тебе свою магию передал? Уму непостижимо!

– Не может этого быть, Когтеслав Котославович! – тоненьким фальцетом возразил заместитель председателя. Смутился своего голоса и закашлялся, пытаясь вернуть обычный тембр.

– А вы прежде у кого-то ещё видели тёмный огонь? Я очень давно живу на этом свете, неприлично долго. А фиолетовым пламенем на моей памяти только Мурлынов хвастался. Да лукавая Матильда, королева котаксов. Скажи-ка, Васенька, – теперь князь ласково обратился ко мне, – а когда в тебе дар проснулся?

– Не могу точно сказать, Когтеслав Котославович! – вежливо склонил я голову перед стариком, – Я ведь по неопытности не сразу понял, что со мной происходит. Наверное, во второй месяц.

– Это чушь, полная чушь! – истерично закричал Мурков, вскочив с кресла, – Платон Яковлевич умер. Да! Окончательно. Со всей его магией! Да будь иначе, все равно не стал бы ничего оставлять отродью Кыськиных.

– За языком следите! – рявкнул Двоехвостов.

Председатель дрожащими лапами пригладил вибриссы, снова сел. Растерянно оглядел залитые бумаги.

– Нет, нет! Невозможно! Он лучше бы бастардам своим передал, а не вражескому недоноску!

– Остыньте, дорогой Марк Степанович! Мы позднее обсудим необычный цвет пламени молодого Кошанского, а сейчас единогласно признаем, что магия у него есть. Весьма высокого уровня. Нет причин отказывать в наследовании титула. А хвост… Я не бунтарь и даже не реформатор, но, как по мне, сила да и мозги отнюдь не в нем хранятся. – Двоехвостов ткнул пальцем в секретаря. – Беги, дружочек мой, готовь гербовое свидетельство. Как у уважаемых коллег лапки дрожать перестанут, так и подпишем.

Князь откровенно наслаждался страхом, охватившим членов комиссии. Мурлынова, действительно, очень боялись даже самые хитроумные царедворцы. Платон Яковлевич был коварен, жесток, а главное – вертел Государем, как перчаточной куклой. Некоторые винили в этом как раз дар тёмного пламени.

Мне, наконец, предложили присесть рядом с папенькой. Хотя больше всего на свете мне хотелось оказаться на свежем воздухе. Я чувствовал себя на грани обморока от усталости и голода. Обращение к магии отнимало у меня много энергии.

В течение получаса были подготовлены все грамоты. На наше счастье, мои документы, которые предъявлял секретарь комиссии, он сразу собрал в свою папку, и их не было на столе, иначе пришлось бы их восстанавливать, а это тот ещё геморрой.

– Хороший паренёк, возьми на заметку, – шепнул мне на ухо Двоехвостов. Он попросил, чтобы я проводил его до экипажа. Когтеслав Котославович, несмотря на возраст, сохранил хорошую физическую форму, однако любил изображать немощного.

– Вот что я скажу тебе, Васенька… Эх, похож, лапа ты мой, на прадеда своего, в честь которого тебя, видно, назвали. Замечательный был кот, жаль рано помер. Спасибо тебе за это утро. Повеселил старика! Как мне надоели надменные дураки… Да ладно, пёс с ними. Надеюсь, девятую жизнь мотают… Я вот о чем. У тебя, мальчик мой, есть все шансы сделать козью морду Императорскому двору и накрутить хвосты Муриковичам. Давно пора. Ох, и утомила меня эта шобла. Все же я Кыськиных больше люблю, как и братец мой покойный Тихон Старовер. Увы, нынешний канцлер, хоть «К», да больше о своих интересах печётся… Понятно, что сейчас ты с ним тягаться не можешь, но я подумаю, как пропихнуть тебя к Филимону поближе. Жаль, Государь наш на хвостах зациклен.

Я поблагодарил Когтеслава Котославовича за доброе отношение, помог ему устроиться на сидении и поклонился на прощание.

– Запиши свой адрес моему лягушонку. Тот, который с черной кляксой на хвосте. Хрен помнит, как зовут. Я устрою тебе встречу с кое с кем интересным! – крикнул мне князь напоследок.

Как только экипаж отбыл, ко мне подбежал маленький бело-черный кот в зелёном сюртуке с гербом Двухвостова на нагрудном кармане.

– К вашим услугам, Силомир Аркадьевич Пушехвостов.

Вот так раз! Это был младший брат Эдика, которого определили к старому князю вместо моего друга, сбежавшего преподавать в академию. Я секретаря не узнал по морде, поскольку крайне редко встречался с этим кузеном лично, но слышал о нем. Силомир был младше всего на пару лет, но родился от второй жены. А мой папенька, как и большинство «К», крайне не одобрял заимствованный у котаксов обычай иметь несколько жён, считал подобных детей бастардами и у себя принимал только самого Аркадия Агаповича, его первую супругу и Эдика. Мне водиться с «сомнительными» родственниками не дозволялось. Поскольку Силомир имел небольшой дар, он был объявлен наследником отца. В положенный срок был принят в академию, но предпочёл сокращённый курс «помощника» – как и старший братец, не испытывал особого рвения к учёбе.

Я невольно рассмеялся, смутив бедного Силомира, продиктовал адрес «Когтистой лапы» и родового имения. Кто знает, как скоро Двоехвостов вспомнит обо мне. Если вспомнит… О Двоехвостове ходили самые разные слухи. Кто-то считал, что старик давно потерял связь с реальностью и вот-вот упокоится в семейном склепе, другие мнили его хитрым царедворцем, умело манипулирующим Императором.

Возвращаться в зал мне не пришлось. Князь Кошанский как раз вышел на крыльцо, бережно сжимая в лапах бордовую гербовую папку. Он сиял, как начищенный пятак.

– Я так горжусь тобой, сын!

– Вы были великолепны, Василий Матвеевич, – неожиданно присоединился к нам один из членов комиссии. Его фамилия я не запомнил, но, кажется, он был из «Дальнехвостовых». – О сегодняшней аттестации Государь будет извещён на вечернем докладе. С завтрашнего дня вы вправе носить кольцо княжича.

– Замечательно! – обрадовался отец. – Я вручу тебе его, как вернёмся в имение. Фоме-то перстень не положен, он был следующим в очереди, но не княжичем.

– Но пока Василий Матвеевич не обзавёлся потомством, ваш родственник остаётся в линии наследования. Кстати, буду рад пригласить вас, господа, к нам на обед. У нас большое событие: моя красавица-дочь закончила пансион и вернулась под родительский кров.

– Премного благодарны! – расшаркался с ним папенька и потянул меня в сторону наших железнорогов. Он опасался утренних заторов и предпочёл, чтобы мы на комиссию прибыли верхом.

– Ну, теперь держись, Василий. Ты стал лакомой добычей для многих невест. Кошанские – прямые потомки Кыськиных, – счастливо рассмеялся отец. А моё настроение отнюдь не было таким безоблачным, как у него. Да, я сумел преодолеть все препоны и пройти магическую аттестацию, но меня крайне тревожил вопрос, как у кого-то в зале мог оказаться гаситель или его аналог. Но пока я был слишком обессилен, чтоб даже думать об этом. Мы вернулись в «Когтистую лапу», я плотно пообедал и рухнул спать.

Проснулся лишь к вечеру, но вполне бодрый. И решил наведаться в академию, поговорить со Старокотовым. Я не был уверен, что был активирован именно наш артефакт, а не кто-то параллельно создал аналогичный гаситель. Папенька не возражал против моего желания навестить Эдика и рассказать последние новости. Сам он хотел поскорее вернуться домой, чтобы поделиться радостью с бабушкой и Яроцапом.

– С тобой останется твой Назар. Коли будут какие-то проблемы, шли срочное письмо. Приеду или связи тут подниму. А мы пока бал начнём готовить. В честь нашего княжича.

– А без этого нельзя обойтись?

– Общество не позволит. Ко мне уже пара знакомых «К» завернули. Да и губернатор наш оказался проездом в столице. При свидетелях пообещал, что свой оркестр пришлёт. Сказал, что приедут к нам всем семейством на пару дней, – сквозь сетование сквозила гордость папеньки, что первое лицо губернии напрашивается на наше торжество.

Мы сердечно простились, я передал тёплое письмо для бабушки, а также слова искренней благодарности Кысяцкому – без его уроков я не сумел бы выдержать устроенное нам испытание. Ожидалось, что я пробуду в столице ещё дня два-три.

Назар ловко упаковал папенькины вещи, и я попросил его обеспечить меня наёмным экипажем. Верного хотел оставить в гостиничном стойле, чтобы не афишировать свой приезд. Мой замечательный козел, несомненно, привлёк бы внимание всех окрестных зевак даже в позднее время – гражданских железнорогов можно было по пальцам пересчитать, а на армейских по столице позволялось передвигаться только генералам и маршалам.

Дорога заняла всего четверть часа, по столичным меркам – пустяк. Академия располагалась за рекой Хвостанутой, в тихом чинном районе на юго-западе Мяуславля. Большинство домов тут принадлежали котам, так или иначе связанным с образованием. В пешей доступности находились две респектабельные гостиницы, где обычно останавливались кандидаты в студенты и их родители. Как правило, уже в девять вечера окрестные улицы замирали; какое-то движение наблюдалось только в паре таверн, где подавали поздние ужины, да лавках, куда бегали за закусками лакеи или молодые преподаватели.

Но всего через несколько кварталов жизнь била ключом, предлагая самые разные, в том числе и предосудительные развлечения. Правда, до знакомства с книжечкой Масянского Василий Матвеевич об этом не подозревал.

Глава 17. Если друг оказался вдруг…

Я велел кучеру остановиться у боковой калитки «для своих». Привратник узнал меня и пропустил без вопросов.

Как раз закончился ужин и наступили «свободные часы», но народу во дворе и в галереях было немного. Большинство студентов благополучно завершило свой курс и разъехалось по домам. Кое-кто из сотрудников тоже закончил годовой контракт или получил долгожданный отпуск. Каникул в иное время никому не полагалось.

Старокотов, как и Щукин, не были преподавателями и жили на втором, так называемом техническом этаже – там обитали управленцы среднего звена, библиотекари и учёные без учебной нагрузки. Но где конкретно располагались нужные комнаты, я не знал, никогда в гостях у этих членов группы не был. Наши отношения всегда ограничивались только рабочими вопросами. Чуть ближе я общался с Котославом, мы оба занимались теорией и были ровесниками.

Сперва я зашёл в наш кабинетик в библиотеке. Но на двери висел замок. Читальный зал был совершенно пуст, книги и стулья стояли в идеальном порядке – ура, каникулы! «Ладно, забегу к Котёночкову», – я поспешил на преподавательский спальный этаж.

– Пес тебя побери! Васька! – заорал Чижик, увидев меня на лестнице. – Некому дома на мозги наукой капать, вот и соскучился?

Я был чертовски рад увидеть эту детскую мордашку.

– Привет! А то!

– Правда-правда, без меня жизнь не мила стала?

– Почти… – я и в самом деле хотел навестить друзей после заседания комиссии, но неожиданная активация то ли нашего, то ли чужого гасителя на аттестации изменило цель приезда в академию. – Откровенно говоря, хотел переговорить со Старокотовым. А к тебе, Эдику и Дусику завернуть завтрашним днём.

Я решил не кривить душой, зная, что Андрюша не из обидчивых. А я сам был слишком зациклен на вопросе об артефакте, чтоб беззаботно болтать с друзьями.

– Попа ты пушистая! – хмыкнул Чижик. – Твоего Сторокотова я видел позавчера. Он куда-то навострил тапки. Весь из себя франт: в камзоле да парадных перчатках, в лапах папочка кожаная с вензелем. Никак на свиданку с престарелой баронессой. Ещё и экипаж нанял. И вид важный-важный. Я как раз за колбасками бегал. Что-то к концу учёбы совсем хреново кормить стали, – пулемётом затараторил Чижик.

– Кажется, тебе, бедняге, и словом тут перекинуться не с кем, – хмыкнул я.

– Ага. Второй день пиво пью в обществе недописанной дусиковой нетленки.

– А сам он что?

– То самое! Ты всё пофукал, как обычно? Его ж из-за той кошки шибко знатной и трепетной, которую он чернилами заляпал, на выход попросили.

– Ой. А я и не знал, – мне стало неловко, что я сразу позабыл тот инцидент.

– Да он не сильно жалеет, решил сменить сферу деятельности. Платили все равно по-мышиному. Вроде как управляющим на шиншилловую ферму устраивается, жалование куда лучше. Мы раз в две недели встречаемся в «Трех лягушках». Тебе кости моем, – захихикал Андрюша, дёрнув меня за бобочку.

– Я пошлю ему завтра записку. А Эдик?

– Вчера в обед уехал. Деловой! Попрощался свысока, будто втихую не сожрали за весну полтысячи колбасок.

Мы вместе прошли по знакомому коридору.

– Я поговорю с Котёночковым и забегу к тебе, – пообещал я Чижику и постучал в знакомую дверь, надеясь, что мой коллега ещё в академии.

Он открыл тут же, судорожно схватил меня за лапу и втянул в комнату:

– Василий! А я услышал твой голос, думаю, показалось, что ли. Как хорошо, что ты приехал. Я хотел с тобой связаться, да Мышелов не велел тревожить…

Его комнатка была копией моей, только покрывало другого оттенка, и сукно на столе сильнее потёрто.

– Что-то случилось, Котослав? – Котёночков выглядел совсем замученным и расстроенным. Странно, мы же закончили основную работу. Или нет предела совершенству?

– Ох… четыре дня назад кто-то в комнату ко мне влез. Все бумаги украл. Даже из сундука! А вот ни денег, ни перстень фамильный – ничего не тронули. Я сразу к Старокотову, хотя сам знаешь, все по гасителю он у нас строго отбирал. Не разрешил он мне в полицию идти. Мол, только бумажки – никто и хвостом не вильнёт. Да и не сильно-то я в диссертации продвинулся, все время над гасителем сидел…

– То есть ничего по-настоящему ценного не исчезло?

– В общем, да. Но как представлю, что кто-то в моих вещах рылся, прям мурашки по коже. Понимаешь, мне в голову пришло, что у лакеев-то все наши ключи есть. А их и подкупить легко. А вдруг кто решит расправиться со мной… мы ж так и не знаем, кто убил Мурлык-Масянского. Сплю теперь, подперев дверь столом.

Котослав нервно передёрнул плечами.

– В общем, я хотел тебе написать. Ну, предупредить там…. Спросить, не оставил ли ты какие материалы и не пропали ли они. Но Мышелов сказал, мол, глупости. Шутка студентов, не более того.

Кот расстроенно фыркнул:

– А мне не по себе. Ну… неприятно и обидно, как будто в дерьмо крысиное вляпался. Старокотов, наоборот, весь такой радостный и довольный, словно без экзамена на следующий курс перешёл. Третьего дня позвал меня в кабинет и велел прям при нём все последние успешные формулы на чистовик переписать, пояснения-разъяснения и прочее. Я удивился, а он только цыкнул на меня.

Я сочувственно кивнул.

– И с тех пор я Старокотова не видел: ни в столовой, ни библиотеке. Кабинет заперт, и в спальне никого, но вроде вещи на месте. Я у инспектора по кадрам аккуратненько спросил: отпуск Мышелову ещё не подписывали, он всё лето намеревался в академии сидеть.

– А Щукин что?

– Ну, он же на Мышелова, как на Котоотца, молится. Если уехал, значит, надо было. Коли ничего нам не сообщил, то и знать нам не положено.

– А у него бумаги не пропадали? У Щукина?

– Он всё до мельчайшего клочка всегда сдавал. Кажется, даже матушкины письма.

Я рассмеялся: в памяти Василия Матвеевича был эпизод с обнаружением среди формул личной переписки нашего практика с родителями.

Ох, как мне не понравилось то, что поведал Котослав. Получается, Старокотов всё же встретился с кем-то, и судя по торжественному виду, скорее всего, из придворной клики, и именно наш гаситель чуть не провалил мою аттестацию. Неужели Мышелов продал общую разработку и свинтил в светлое будущее? Планировал заранее, потому требовал от нас секретности, чтоб мы не смогли потом доказать свою причастность к гасителю? И подобрал такую группу не столько из-за нашего таланта, как втолковывал нам, а сколько из-за тихих застенчивых характеров. Конечно, прежний Василий Матвеевич просто похныкал бы в подушку, но ничего предпринимать не стал. Даже папеньке бы не сказал, постеснялся бы. Котёночков и Щукин были примерно такими же.

– Надо спокойно разобраться, что произошло. Может, Мышелов вернётся в ближайшее время, – не особо искренне попробовал я утешить Котослава.

– А если нет?

– Восстановим наши формулы. У меня хорошая память.

– Но без Старокотова Щукин не соберёт модель! – Котёночков расплакался, уткнувшись в подушку. Нервы у него явно были расшатаны, впрочем к концу учебного года молодые преподаватели, кто близко к сердцу принимал свою работу, нередко были на грани срыва.

– Неделю надо подождать. Я попробую навести справки через моего папеньку.

Я похлопал приятеля по спине и вышел из комнаты. Чижик тут же высунулся из своего закутка.

– Что так долго?

Я рассказал о краже бумаг. Чижик завёл меня к себе и плотно прикрыл дверь. А затем поставил магическую защиту от чужих ушей.

«Ни фига себе!» – удивился я. Мне казалось, что Чижик владеет каким-то мелким артефактом, но даром не обладает.

– Мне надо кое в чем тебе сознаться, – он насупился, как котёнок, ожидающий вызова к школьному инспектору, – я… слышал про правдохватов?

– Разумеется. А они не самораспустились со смертью Мурлынова? – я почувствовал, как стало покалывать кончики пальцев. «Кыш!» – я не собирался позволять магии покойного канцлера влиять на меня.

– Вот ещё! Мы ж… Они ж… за праведное правление. И чтоб без клановых дрязг! – Андрюша расправил плечи и вскинул лапу. Не хватало только броневика. И я беспардонно рассмеялся. Чижик насупился: – Эх, а я хотел тебя в наши ряды позвать.

– Упаси меня Котоматерь! Я не любитель восстаний и революций, они обычно пожирают своих лидеров, – хмыкнул в ответ, – но при чём тут Старокотов и Котёночков? Неужели вы сбили с пути истинного бедняжку Котослава?

– Нет! Но… это старший лакей был у Котёночкова. Из наших который.

Ха! Получается, что правдохваты не были «страшно далеки от народа».

– Зачем?

– Кто-то прознал про Еремея, что он из общества. И шантажировал. Сейчас мы вычисляем наглеца.

– Ваш Ерёма не знает, кому отдал?

– Бумаги он должен был оставить в ящике для входящей почты в обычном белом конверте на имя Маськина. За почтой проследить не удалось. Там постоянно куча народу крутится. Хрен знает, кто забрал.

– Ох, Андрюша, играете вы с огнём! – Мурлынов не брезговал и пытками, когда дело касалось членов тайных организаций.

– Да, мы приносим себя в жертву ради блага Отечества.

– Нет, вы наживаете себе приключения на пушистые задницы! Идеального государства не будет никогда.

– Но если бы была конституция, которая ограничивала влияние канцлеров на Императора…

У-у! Как у нас всё запущено! Только буржуазной революции нам не хватает. А по доброй воле Филимон свою власть ограничивать не будет, он-то как раз не понимает, что правит на самом деле канцлер.

– Дурак ты, Чижик! Это всё хорошим не кончится. Надеюсь, из вашего общества можно выйти не в гробу? – рявкнул я, уже позабыв про гаситель. – У кого есть доказательства, что состоишь в тайном обществе? Списки членов имеются?

– Нет, ты что. Мы изредка встречаемся малыми ячейками, составляем планы для центрального комитета, получаем инструкции от них. Но все общаемся псевдонимами.

– Сколько котов в твоей партячейке?

– Пятеро.

«Прям октябрятская звёздочка!» – нервно хихикнул я.

– Отец Федор, Ерёма, ты… ещё кто?

Чижик икнул, уставившись на меня, как на призрак.

– Откуда знаешь?

– Фиговая у вас конспирация. Хочешь жить – бросай политику! И все отрицай, если что всплывёт. Я потому и спрашиваю, кто ещё видел тебя как правдохвата лично?

Чижик назвал имена двух кошечек. Теперь настала моя очередь вытаращиться на него. Почему-то женского участия я не ожидал, хотя знал о Вере Фигнер и Марии Спиридоновой.

– Андрюш, я как друга тебя прошу, завязывай с политикой! – взмолился я, чувствуя, как внутренний Мурлынов уже придумывает способы борьбы с подпольщиками.

– А я хотел тебя к нам позвать… считал достойным, хоть ты из клана.

Мы полночи доказывали друг другу свои точки зрения, разве что не подрались: Чижик в какой-то момент швырнул в меня книжкой, а я полил его водой из графина. Потом мы, как тати во тьме, выбрались из академии и направились в кабак за выпивкой. Закупились, вернулись, выхлебали всё пойло, всё-таки устроили потасовку, разбили кувшин для умывания и сломали стул, но в итоге я убедил Чижика оставить правдохватов и строить светлое будущее Великой Котовии вместе со мной. Я признался в своих амбициях рано или поздно занять место канцлера. Смешно, но, зная мою фамилию и отчество, Андрюша не подозревал, что я единственный сын князя Кошанского, владельца знаменитого козлезавода. Думал, что дальний родственник, случайно сохранивший фамилию.

Поспать удалось всего пару часов. От гнусного дребезжания звонка мы вскочили, начали судорожно наводить порядок в коморке Чижика. Тут мне в голову пришла мысль: надо бы посмотреть, что делается в комнате Старокотова. Может, удастся понять, куда тот делся.

– Так, Пестель хвостатый! Мне надо попасть в спальню Старокотова. Ты мне можешь помочь…

– Чего?

– Ничего! Под хвостом черно! – снова рыкнул я. – Возьми у Ерёмы ключик. Глянем, взял ли какие-то вещи Мышелов перед исчезновением.

– А… ну да, у лакеев универсальный ключ есть. Сейчас принесу.

– Он все двери открывает?

– Нет, только три этажа спален этого крыла.

– Надо ночи ждать?

– Необязательно. Сейчас фиг разберёшь, кто уехал, кто из новеньких прибыл устраиваться на испытательный срок. Так что скинь сюртук, будто местный. И идём. Мало ли этажом ошиблись, если вопросы возникнут.

Мы быстро спустились к технарям.

– Я не знаю, где комната Старокотова.

– В лакейской глянем. Небось, они все вместе в людской столовой окончание учебного года отмечают.