Текст книги "Василий Кошанский. Здравствуй, мир! (СИ)"

Автор книги: Фохт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 14 страниц)

Фохт
Василий Кошанский. Здравствуй, мир!

Глава 1. Дёрни за верёвочку!

Судьба всегда любила шутить надо мной, вот только чувство юмора у неё очень специфическое. Наделив фамилией Кошкин, она подкинула мне жесточайшую аллергию на кошек, так что даже на улице мне приходилось избегать их. Разумеется, у нас дома всегда царила пустота да чистота, а ни у кого из близких родственников не было мохнатого питомца. «Запретный плод сладок!» Мне в детстве особенно хотелось хвостатого полосатого друга, который приходил бы ко мне на диван, когда я читаю книги, или валялся б на столе, пока я делаю уроки. Увы, всё это оставалось недостижимой мечтой.

В старших классах я научился отлично пользоваться своей аллергией: у бабушки моего школьного приятеля Димона дома был котяра, и добрый товарищ приносил мне время от времени кусочек белого меха. Стоило мне поднести его к лицу, я начинал чихать, глаза краснели, и медсестра тут же отпускала меня домой. Так что учёбой в школе я себя сильно не утомлял. Но нанятые предками репетиторы умудрились вбить кое-какие знания в мою башку, и егэшных баллов хватило для истфака педагогического универа.

Конечно, я не собирался становиться учителем. Слишком свежи были в памяти мои одноклассники, да и сам я был та ещё фиалка. Сталкиваться с подобными детишками ох как не хотелось. На архивной практике после третьего курса я встретил отца моего школьного приятеля. У того была фирма «Ваша история», занимающаяся всякими генеалогическими исследованиями. Сначала меня взяли на стажировку, а после получения диплома я стал штатным сотрудников «Вашей истории».

Не могу сказать, что меня сильно привлекало копание в архивах и лазанье по чужим генеалогическим древам, но зарплата была весьма неплохой, а шеф – понимающим и невредным. Признаюсь честно, я плыл по течению. Среди сотрудников молодой специалист Вася Кошкин оказался одной из немногих вольных пташек, без семьи и потомства, а значит, регулярно огребал всякие командировки, но мне они даже нравились. Мой доход пока не позволял снимать себе квартиру, а предки продолжали обращаться со мной, как с мелким: мол, пока живёшь у нас, следуешь нашим правилам. А если сам с усами, то «летите, голуби, летите». Родительская квартира была хороша во всех отношениях, особенно месторасположением, а значит, приходилось терпеть. Пилить на работу из дальних выселок мне совсем не улыбалось.

Сразу после майских праздников на меня пала честь искать очередную метрику в Богом забытом архиве на краю географии. Под это дело фирма даже снабдила меня «Нивой», потому что нормальный транспорт в ту муркину жопу не ходил. Я сам не раз шутил, что «за МКАД жизни нет». В городке жизнь была, но остановилась на изломе советских времён. Маленькая двухэтажная гостиница «Октябрьская» располагалось на улице Ленина. Тут было едва ли полтора десятка номеров, причём удобства предполагались исключительно на этаже. В самих комнатах взор радовали винтажные кровати годов этак шестидесятых с гобеленовыми покрывалами. Никаких излишеств в виде холодильника. Посмотреть телевизор можно было лишь в общем холле. Роль портье, а заодно и горничной исполняла суровая баба Шура в цветастом халате. Она устроила мне форменный допрос. И я, который не терялся при встречах ни со школьной директрисой, ни с деканом, как-то сник. Говорят, раньше в школах были такие технички, которые держали в узде всю учебную братию и могли мокрой тряпкой сразить любого хулигана. В общем, зарегистрировавшись и получив ключ на деревянной болванке, я поскорее нырнул в свой номер и старался лишний раз никому не попадаться на глаза.

Наша секретарша Леночка, ответственная за организацию командировок, заранее созвонилась с архивом и обо всём договорилась. Мне показали комнатку на последнем этаже старого особняка, где хранились метрические книги начала прошлого века. Повезло, что их не уничтожили вместе с церквями, а отправили в архив.

В девять утра следующего дня я уже стоял перед обшарпанной дверью местного документохранилища. Меня приняли как родного: дали ключ с биркой и отправили на четвёртый этаж. Мол, сам найдёшь кабинет с нужной табличкой, не зря же четыре года штаны на истфаке протирал.

Когда я взбирался туда по длинным пролётам, в голове скакали дурацкие слова: «Однажды горною тропой козлом я шёл на водопой». Кстати о воде. Разбалованный кулерами в современных библиотеках и хранилищах, я, конечно, в первый день забыл взять с собой бутылку. Пришлось устроить себе перерыв и сбегать за булкой и колой. Особой охраны в здании не было, и я мог спокойно ходить туда-сюда сколько мне вздумается.

Нужное помещение я нашёл быстро. Там было пыльно, душно и темно. Не с первой попытки, но я отыскал выключатель, сумел приоткрыть рассохшуюся раму и кое-как разгрёб завал на одном из столов, чтоб было где раскладывать бумаги и фотографировать их.

К концу дня голова гудела, а глаза слезились от напряжения. Часть записей пострадала от воды, некоторыми книгами закусили мыши, вот только не знаю, церковные или уже местные. Я устало поднялся из-за стола, надеясь, что завтрашние изыскания будет более успешными. Сегодня я не нашёл ничего даже отдалённо связанного с заданием. Краем глаза заметил, как на стеллаже мелькнула какая-то тень. Вот только архивных призраков мне не хватало! Но всё оказалось хуже. На верхней полке сидел белый в мелких чёрных пятнах котяра и презрительно щурился сверкающими глазами.

Я в панике отступил к двери. У меня не было с собой ингалятора, а в этой каморке папы Карло встреча с кошаком запросто могла обернуться для меня отёком Квинке. Потому «недолго продолжался бой: бежали робкие грузины». Я выскочил из комнаты, чувствуя, как свербит в носу и першит в горле, Мне необходимо было умыться. Ну, где-то поблизости должен быть рукомойник! Спускаться на первый этаж в сортир, куда я заруливал в обед, не хотелось. Я уже возненавидел эту лестницу с полустёртыми ступенями и супердлинными пролётами.

Туалет отыскался в полутёмном закутке, и его тоже не коснулось течение времени. Я прежде только в фильмах видел унитазы с бачком под потолком. Поплескал на лицо холодной водой из-под крана. Стало полегче, и я заинтересовался местным сантехническим раритетом. От бачка тянулась толстая верёвка с деревянным набалдашником, почти таким же, какой украшал гостиничный ключ. Ну прямо как в «Красной Шапочке». Я потянул за верёвку, но ничего не произошло. Дёрнул со всей дури и… последнее, что я запомнил, как бачок срывается с трубы и летит прямо мне в лоб, а я падаю в объятья унитаза.

* * *

Очнулся я в опилках. Да, именно опилках, а не осколках, как можно было бы этого ожидать. Неловко поднялся. Меня подташнивало, и казалось, что бачок разбился внутри моей бедной головы. Во рту был противный привкус. Пошатываясь, я направился к умывальнику… которого тут не оказалось. Я удивлённо огляделся и снова шлёпнулся на пол. Это было другое помещение, а не архивный сортир. Часть его занимал гигантский лоток, наполненный опилками. Боковые стороны украшали какие-то вычурные вензеля. Рядом лежал коврик и коробка с мятыми тряпочками. Что-то мешало мне сидеть. Я провёл рукой и наткнулся на мягкий помпон.

Чья-то дебильная шутка?! Я извернулся, чтоб посмотреть. Бл-л…ижние горки! Куда делись мои джинсы и флиска? Что за дурдом «Ромашка»?! Откуда этот чёртов сюртук и странные штанцы в обтяжку из плотной ткани? И туфли! С тупыми носами и смешными серыми помпонами. Не, я не из таких! Точно-точно! Почему на мне это безобразие?! Я снова вскочил. От резкого движения потемнело в глазах. Ухватился за стенку и хрипло вскрикнул. Моё запястье и пальцы были покрыты плотным серым мехом.

В дверь забарабанили:

– Вась, с тобой всё в порядке? Мы же не в уборной седьмой день года отмечать хотели.

– Кажется, мне нездоровится, – слабым голосом ответил я. Слова как-то странно вылетали из моего рта, будто изменилась артикуляция. С трудом я нащупал замок на двери и отпер его. В проёме стоял огромный кот. На задних лапах. В таком же сюртуке, какой был на мне. Мой взгляд упал на цепочку, свисающую из кармана. Наверное, часы. Как у того кэрролловского кролика. Офигеть! В моей бедной башке шарики стали стремительно скатываться за ролики. Всё закружилось перед глазами, и я рухнул прямо на чудо-кота. Всё лучше, чем на унитаз.

Вторично я очухался в постели. Белые свежие простыни пахли удивительно приятно и знакомо, но я не смог распознать чем. Потолок над кроватью тоже белый. Но это точно был не мой номер в гостинице. И явно не городская больница. Едва ли там обивают стены резными деревянными панелями и бледно-кремовой тканью, да ещё допускают пушистые ковры. У окна стоял письменный стол и стул с прямой узкой спинкой. Угол занимал высокий столбик, обвитый джутовой верёвкой. Мне вдруг безумно захотелось подойти и поточить об него когти. Стоп! Я снова посмотрел на свои руки, и мне захорошело. А потом накрыла волна странных воспоминаний, которая чуть не потопила остатки моего здравомыслия.

Я – кот! И все тут коты, если, конечно, не дикие звери, скаковые собаки или питомцы: шиншиллы, морские свинки да черепашки. Что?! Я помнил, как экстерном сдавал школьные экзамены в Хомячинске, а потом отбыл в Котонский университет в Мурляндии. Господи, чего я там надышался в архиве, что меня так плющит?! Я помотал головой, но наваждение не проходило. Мысли растекались, как подтаявшее желе. Я попытался сосредоточиться, но стало только хуже. Меня охватила паника, я чувствовал себя ёжиком, который разучился дышать. Грудь сдавило болью. Я умираю?! А-а-а! Но почему котом?! Вместо ответа накатила тьма и утащила меня за собой.

Проснулся я всё там же, только уже был вечер. Или даже ночь. Окно зашторено, а на столе светила масляная лампа. Я глубоко вздохнул, пытаясь прийти в себя. Поднёс руки к лицу и мячиком подскочил на постели. Они были меховые. О боже, я всё-таки кот. Надеюсь, фаберже-то при мне? Какие идиотские мысли лезут в голову.

Я сдёрнул одеяло с ног. Так и есть, «валенки на зиму не выдавать!» Расстегнул пижаму. Тело тоже было пушистое, серое, с полосками и пятнышками, что твой леопард. Густой мех приятно пружинил под пальцами. Прикольно! Ощупал макушку и обнаружил треугольные уши. Нервно захихикал. Вот так раз! Я так сильно приложился мозгами об унитаз, что мне всякое мерещится? Или то был волшебный толчок, и он превратил меня в зверя?

Лицо тоже было покрыто шерстью, к тому же имелись вибриссы. Видимо, тот кот в сюртуке был не таким уж и бредом. Я приподнялся на кровати и заметил зеркало у двери. В два прыжка оказался перед ним. С серебристой поверхности на меня смотрел крупный серый полосато-пятнистый кот с изумрудными глазами. Я повертелся перед зеркалом, будто отражение могло прояснить сумбур, царящий в моей бедной голове.

На штанах сзади обнаружил пройму, из которой торчал пушистый помпон, почти как на туфлях. Это… это… Это был хвост! Кажется, я курильский бобтейл. Мать моя кошка!

Снова сел на постель. Стоило прикрыть глаза, я видел картины прошлого, моего кошачьего прошлого! Я даже знал, где сейчас нахожусь. И это будто расщепление памяти пугало меня до дрожи в коленках.

Я попытался отогнать все мысли, очистить свои чертоги разума. Ну, честно говоря, там царил жуткий бардак, похлеще чем в моём портфеле в первом классе, когда я засунул туда выданный в школе на завтрак банан и он перепачкал все учебники, тетради и физкультурную форму. Ох, как маман тогда визжала! И я её теперь понимал. Мне тоже хотелось сейчас завопить, но какая-то часть моей натуры удерживала от этого шага.

Ладно, допустим, это не сон, я в своём уме и по какой-то причине стал гигантским прямоходящим котом. Говорящим и даже в одежде. «Есть где-то кошачья планета, где кошки, как люди, живут» – вот там и очутился, решил порассуждать я сам с собой. Всегда же приятно поговорить с умным человеком. И если я что-то знаю о кошачьем мире, самое время вытащить это из памяти. Я прикрыл глаза и отдался на волю чужих воспоминаний, которые тут же закружили меня в безумном калейдоскопе.

Вот родительское имение, я резво несусь по саду, а за мной еле поспевает старый кот в длиннополом фраке и гнусавым голосом уговаривает вернуться к урокам. О, да прям юный Онегин! Хотя нет, мои предки куда более знатные. Князья Кошанские. Все стены парадных комнат родового поместья были украшены портретами строгих котов и надменных кошек. Только вот мне не особо повезло. У природы отпуск как раз пришёлся на месяц моего рождения.

Для успешной карьеры при дворе или в генштабе помимо происхождения требовалось ещё два условия. Первое – владение магией. Тут эмоции вышибли меня из воспоминаний. Я ржал как конь. Коты-волшебники! Конечно, как им без магии?! У них же лапки! Получается, я попал в остросюжетный роман «Гарри Коттер и зачарованный лоток».

У меня аж щёки свело от смеха. Я поднёс руку к лицу, уставился на свои меховые пальцы, и весёлое настроение улетучилось. Мне ж тут жить в таком виде… Пришло осознание, что с магией лично у меня отношения не особо сложились. Я снова сосредоточился на картинах прошлого. Поначалу в голову лезли земные эпизоды. Тогда погрузился в размышления о магии. И понял, что я как раз и преподаю теоретическую магию в Императорской академии Великой Котовии. А ведь мог бы стать советником или сенатором, даже не владея никаким колдунством, поскольку имел шанс унаследовать княжеский титул. Но… судьба подложила мне ещё одну свинью. Важнейшую роль в облике царедворца или государственного мужа, согласно традиции, играл хвост. Причём чем длиннее, тем лучше. У самого государя-императора было аж два хвоста. По мне, переизбыток!

Котовья мать! Я нащупал свою бобочку. Да, соревноваться в этом плане я мог лишь с кроликами. Проклятье! Моё тело было рождено с прекрасным хвостом, серым, ярко-полосатым, с темным кончиком. Просто загляденье! Дурацкий несчастный случай лишил Васеньку надежды на будущее. Куцехвостых тут не уважали, и ловить в высшем обществе им было особо нечего. Охренеть! Дискриминация по хвостовому признаку. Так что моим уделом стало преподавание в Академии. И это мне ещё очень повезло!

Я так утомился от попыток понять своё место в новом мире, что опять отрубился. Зато во сне ко мне пришли все знания, которыми обладал мой предшественник. Но я так и не понял, что же такое с нами случилось и почему я занял его место. Неужели этот бедняга попал в моё тело? Интересно, он тоже получил доступ ко всем воспоминаниям?

Кстати, узнал и того кота, который первый принял меня в объятия этого мира. Большой палевый котяра был моим троюродным братом Эдуардом Пушехвостовым. Я слышал сквозь дрёму, как он заглядывал ко мне в комнату. «Эх, Вася-Вася, – невесело бормотал кузен, поправляя моё одеяло, – что за невезуха…»

Мы вместе учились в университете за границей. Мне в местный университет ход был закрыт из-за куцехвостости, а Эдик, неспособный к магии, не захотел учиться на тех факультетах, куда его могли бы принять. Ведь они считались вторым сортом. Эдик же считал себя достойным только самого лучшего, поскольку по отцу принадлежал к боковой ветви императорской фамилии; таких родственников Государя в шутку называли Дальнехвостовыми.

В Мурляндии к магии относились немного иначе: она не была синонимом элитарности, а потому, например, теорию магии или историю магии могли изучать все желающие, способные оплатить обучение. По настоянию моего деда я выбрал именно это направление. А Эдик присоединился ко мне, потому что больше хотел резвиться на студенческих попойках, чем вникать в науки. Сначала Василий даже пытался влиять на легкомысленного кузена, но постепенно смирился, что того не интересует учёба, и просто помогал ему переползать с курса на курс. А Эдик, в свою очередь, не позволял никому смеяться над моей бобочкой, хотя в Мурляндии длина хвоста имела не такое огромное значение, как в Великой Котовии. За четыре года, проведённые за границей, мы стали добрыми приятелями.

Глава 2. Здравствуй, школа!

Разбудил меня громкий трезвон. От неожиданности я сусликом соскочил на прикроватный коврик и замер, вытянув лапы по швам. Так гнусно и оглушительно звучал старый-престарый будильник бабушки. Но источник звука был не в моей комнате. Понадобилась пара минут, чтоб я осознал действительность. И меня опять охватила растерянность. А точно ли происходящее со мной не порождение какой-нибудь опухоли в мозге или гематомы после падения бачка? А если я оказался в чужом мире, то как мне себя вести? Философские размышления разбились о прозу жизни. Зов природы оказался очень силён, и я, накинув халат, помчался в местную уборную. Она мало отличалась от той, где я вчера оказался: лоток с опилками да коврик, чтобы обувь отряхнуть. Тазик с водой и кувшин для умывания подавались в комнаты. Следовало намочить специальное полотенчико, а дальше чистить шерсть, почти как наши обычные земные кошки. Как же хорошо, что я был дворянином! Простой люд мылся языком. Бр-р-р!

Я решил сохранить в тайне своего внутреннего человека и подстроиться под обстоятельства. Моё тело действовало на автомате, совершая привычные манипуляции. Снял с вешалки на двери чистый фрак и штаны. Хорошо, что мне не пришлось очищать вчерашнюю одежду от туалетных опилок.

Мне было неспокойно за сегодняшние лекции, потому полчаса до завтрака прилежно читал свои конспекты. Затем отправился в столовую.

Огромный обеденный зал, напомнивший мне кадры из поттерианы, был заставлен длинными столами. У меня в глазах зарябило от множества котов и кошек. Целые шеренги серых, рыжих, чёрных, белых и черепаховых зверей, одетых в бордовую форму с эмблемой академии: раскрытой книгой и восходящим солнцем. Очень похоже на нашивки на курточках советских школьников. Другие кошки – помельче, в серых платьях и белых фартуках – разносили блюда и собирали грязную посуду. У меня аж дыхание спёрло. Будь я прежним Василием, валялся бы уже трупом. Слава Бастет, аллергия осталась с моим человеческим телом, но все равно в окружении такого количества мохнатых я чувствовал себя неуютно.

И тут собрались отнюдь не все слушатели Академии, где было два отделения: пансионеры и приходящие студенты. В зале завтракали только пансионеры. К обучению допускались ученики не моложе двух седмиц – кошачий возраст считался этими седмицами, которые были примерно равны нашим семи годам. Моему коту было три с половиной седмицы. Охренеть! Удивительное ощущение: вроде все эти сведения казались мне само собой разумеющимися и в то же время вызывали у моей человеческой натуры полный апофигей.

Преподаватели-коты носили одинаковые чёрные брюки и тёмно-синие сюртуки, дамам полагались такого же цвета платья. Просто снос башки, а не картина! Психическая атака круче, чем матросы на зебрах.

Я не почувствовал вкус еды, слишком занятый рассматриванием зала. И даже обрадовался этому, вспомнив правило дипломатов: никогда не спрашивай в незнакомой стране, из чего приготовлено блюдо. Меньше знаешь – проще пищеварению. В общем, решил и впредь не интересоваться меню. Едва ли меня обрадует фрикасе из мышей или шницель из крысы. Хотя некоторые люди сейчас и сверчков жрут. Но я был не настолько прогрессивен.

Моя теория магии была обязательной для двух младших потоков. Всего же в академии учились семь лет, чтоб стать дипломированным чародеем, или четыре – для корочки «помощника». В дальнейшем повышать квалификацию предполагалось на особом факультете совершенствования.

Магия у кошачьих была привилегией дворянского сословия, хотя изредка самородки появлялись среди мещан и крестьян. Их отслеживало специальное Третье отделение, ага, привет Николаю Палкину. Для титулованных особ владение магией имело огромное значение. Наследником рода становился именно магически одарённый, каким бы по счёту ни появился на свет. Пол тоже роли не играл. Если три поколения подряд не владели истинной магией – то есть не имели собственной магической силы, титул возвращался короне, а семья получала «рыбью» фамилию: Ершовы, Щукины и прочие. Часть кошачьей знати могла использовать магию благодаря артефактам, но была зависима от магов, ведь артефакты нуждались в регулярной подзарядке и прочем обслуживании. Однако для приобретения требовались не только деньги, но и разрешение от упомянутого мною Третьего отделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии, которое пристально и бесстрастно надзирало за магическим порядком. Потому можно было накопить необходимую сумму на артефакт, но ежели власти не благословили, то фиг тебе, живи без чудес. Император Филимон не одобрял подобные «костыли», и в его правление разрешения выдавались крайне скупо. Были и абсолютные бездари, которым не помогало ничего, но именно они были наиболее устойчивы к магическому воздействию.

В нашей академии гранит науки грызли только маги и считаные единицы кандидатов в артефактники, а вот среди преподавателей теоретических дисциплин встречались и неспособные к ворожбе, как мой Василий Матвеевич. Был бы у меня приличный хвост, предки, возможно, выбили бы наследнику артефакт. Хотя утверждать не возьмусь. Эдуарду и ещё одному дальнему родственнику Государь весьма жёстко отказал, демонстрируя свою приверженность котализму: если Котоотец не одарил магией, значит, такова воля его. Фыр-фыр!

Я вошёл в аудиторию практически со звонком. Утренняя лекция начиналась со своего рода молитвы, почти как в гимназиях царской России. Ровно в девять все мохнатые сложили лапки у груди, свернули хвосты крендельком и громко замурлыкали. Действо продолжалось около пяти минут. Скажу по себе, это групповое тарахтенье очень подняло настроение.

Дежурный отчитался об отсутствующих, я расписался в огромном кондуите, покоящемся на кафедре, и приступил к уроку. Лекцию читал, не приходя в сознание, чертил какие-то графики и выводил формулы. Лапки сами скребли мелом по доске. Редкостное занудство, признаюсь честно. Хорошо, что мне самому эту муть не сдавать, похлеще историографии, право слово. Не знаю, что думали о предмете котятки, но в учебном плане моя фигня занимала уйму часов. Студенты прилежно конспектировали, солнышко светило в окно, я нудил и скрипел мелом.

А ведь я не хотел быть преподавателем! Но грешная педагогика настигла меня таким нетривиальным образом.

На перемене я направился в учительскую. Посмотреть на котов учёных. Между прочим, Василий Матвеевич, которым я теперь являлся, тоже метил (не в том смысле, с которым ассоциируются коты) в науку, писал заумную диссертацию на соискание степени. И потому имел доступ к закрытой для обычных смертных библиотеке факультета совершенствования, где хранились всякие ценные труды по магии. «Ладно, – подумал я, – будем сочинять диссертацию… исполню мечту моей бабушки, которая всё уговаривала меня пойти в аспирантуру. Может, заодно пойму, какого овоща я тут оказался».

Учительская встретила гулом голосов – народу здесь было много. Раскланиваясь направо и налево, я проскользнул к столику у окна, который числился за мной. Эдик тут же замахал мне лапой, прервал разговор с беленькой кошечкой, классной дамой младших пансионеров, и подошёл спросить о самочувствии.

– Ты как, Василий? Ну и напугал меня вчера, приятель.

– О, благодарю! Всё отлично! – улыбнулся я ему во всю кошачью пасть. И почувствовал на себе чей-то неприязненный взгляд. Под рубахой шерсть встала дыбом. Это был кот Борис, прямо как в рекламе. Рыжеватый, короткошёрстный, с близко поставленными красноватыми глазами. Пренеприятный тип. Мой враг номер один в стенах академии.

Наши судьбы были в чём-то похожи: он тоже происходил из знатной семьи и не мог построить хорошей карьеры. Но если я потерял хвост из-за несчастного случая, Борис родился без всякого намёка на хвост, а это – полный отстой. Некоторые милые кошечки из весьма приличных семей были готовы скрасить мою скромную жизнь, а вот Бориса игнорировали все, даже младшие надзирательницы.

Недруг рассматривал меня, прикрываясь газетой с прорехой. В моём кошачьем сознании мелькали какие-то отрывочные образы, которые не удавалось уловить, но я бобочкой чуял, что он ненавидит меня всей своей бесхвостой натурой. Ладно, буду настороже.

Из близких приятелей у моего предшественника среди коллег, не считая Пушехвостова, был только Евдоким Песцов, сосед по столу в учительской. Этот молодой котейка трудился в академии по совместительству, преподавал химию, которой страдал только один поток, занимающийся зельеварением. Дусик приходил всего пару раз в неделю и сегодня отсутствовал. Замечательно! Мне нужно было время, чтоб вписаться в Василия Матвеевича и не выдать себя.

Я отпер ящик своего стола и достал пачку бумаг. Тут были конспекты лекций, намётки каких-то статей, выдержки из научных монографий. Теоретики магии в этом мире ценились, серьёзные практики нередко опирались на расчёты специалистов. Так что мой кот надеялся стать уважаемым членом местной научной братии.

Новая волна воспоминаний накатила на меня. Помимо диссертации, я занят в особой тайной группе, которая на основе старинного манускрипта пытается создать артефакт. Получается, я ещё и секретный учёный. Ой, мяу! Вот попал так попал.

Василий Матвеевич! Давай назад меняться! Тебя сюда, а меня в архив! Моя жизнь, кажется, куда проще твоей! Увы, мысленные воззвания остались без ответа. Я продолжал находиться в кошачьем теле. Интересно, что думает о нашем мире попаданец в меня?

Предаваться долгим размышлениям времени у меня не было. Эдик позвал выпить молока в учительском буфете.

– Выглядишь рассеянным.

– Есть немного, – хмыкнул я.

Мы взяли чашки и сели за столик у стены. На скамейке кто-то забыл записную книжку. Я сам не понял зачем, но незаметно спрятал её в карман сюртука.

Лекция на втором потоке была столь же скучна, как и первая. А может, это я был фиговым педагогом… Мой рот нудил о магических колебаниях, а я рассматривал студентов. Никакой свободной рассадки в академии не допускалось. За каждым поступившим закреплялся свой номер, по которому легко можно было понять происхождение котейки. Этими циферками отмечались парты, места в столовой, кровати в спальнях и так далее. Первые ряды в лекционном зале занимал местный высший свет. «Камчатка» же, столь любимая в моём универе, предназначалась для тех, кто попроще. Хотя все котятки были потомственными дворянами из очень небедных семей. Наша Академия была столичной и самой лучшей во всей Котовии. Был ещё Военный Университет и несколько военно-магических училищ, но там была своя специфика.

Я плохо разбирался в кошачьих породах – узнал бы только сиамских кошек да персидских. Но ни тех ни других среди слушателей академии не было. Так что, на мой неискушённый взгляд, княжеские и графские котятки от иных дворянских внешне мало отличались.

После занятий следовал обед. Нас порадовали рыбным супом с пирожками и гуляшом в горшочке. Хотелось верить, что не из грызунов. Кстати, вылизывать миску или тарелку тут считалось совершенно естественным.

Затем полагались прогулка для учащихся и послеобеденный отдых для преподавателей. Я был рад вернуться в свою комнату. Признаюсь, я сильно нервничал, хотя вроде ни у кого подозрения не вызвал. Время от времени щипал себя, чтобы убедиться, что происходящее не сон. Как ни старался, я никак не мог постичь, как так получилось, что моё сознание обретается в кошачьем теле и даже имеет доступ к чужой памяти. Не верилось, что всё это случилось на самом деле. Почему? Зачем? Смогу ли я вернуться домой или застрял тут навечно? От всех этих вопросов, вспыхивающих зарницами в моей башке, мне было не по себе.

Устало опустился на стул и вспомнил о записной книжке, подобранной в буфете. Я достал её из кармана. Наверное, не очень порядочно копаться в чужих записях, но я не мог совладать со своим любопытством. Лапы сами стали листать странички. Вдруг судьба даёт мне какой-то знак после вчерашнего поджопника?

Ой! Вёл эту книженцию, видимо, местный «кагэбэшник». Приноровившись к почерку и сокращениям, я понял, что передо мною дневник стукача. Фиолетовыми чернилами тут была зафиксирована вся изнанка академии: кто с кем тайно встречается и милуется, кто ведёт неправедный образ жизни и так далее. Даже опоздания на уроки и лишняя чашка сметаны в буфетной. Просто книга грехов, малых и великих. Поразительно, как некто столь внимательно наблюдал за такой прорвой народа и замечал все телодвижения. Хотя, может, здесь была замешена магия? Получается, среди нас есть то ли фискал, то ли шантажист.

Я не собирался использовать этот компромат. Да и мне ещё предстояло разобраться, кто скрывается за тем или иным прозвищем. «Красавчик», «Добронрав», «Верный», «Честняга», «Весельчак», «Бескорыстный», «Неприступная» – я не мог с ходу понять, кто они. У автора было весьма специфическое чувство юмора. Так, «Добронрав» регулярно посещал заведения с запрещённой травой. «Верный» предавался любовным утехам с самыми разными кошечками, не брезгуя и платными услугами. «Честняга» торговал ответами и оценками. Видимо, кличка присваивалась «от противного». Кто тогда этот «Красавчик», который в свои выходные (когда дозволялось покидать академию на целый день) играл в карты в каком-то клубе и был всё время в долгах? Некоторые страницы представляли собой настоящие ребусы. Хотя у меня и так забот было выше крыши, мне захотелось выяснить, кто эта скотина пухнастая, следящая за всем и вся. Странно, прежде пустое любопытство мне свойственно не было. Кошачья натура?

За ужином в столовой я уже другими глазами смотрел на своих коллег и пансионеров, стараясь уловить тайные знаки между влюблёнными или «следы порока» на псевдосвятошах. Но до наблюдательности Холмса или даже Ватсона мне было далеко, а с именами я пока не разобрался. Вот бело-чёрный кот задел рукой хвост хорошенькой трёхцветки. Случайность или намёк? А может, тайный знак? Из кармана сюртука старенького профессора выглядывает конверт. Что там? Письмо от родственника или взятка?

И вдруг я заметил, как Борис, проходя мимо сервировочного стола, капнул какой-то дрянью в одну из кружек. Подавальщица тут же подхватила её и вместе с парой тарелок отнесла на мой стол. Просто слабительное, чтоб не слезать с горшка, или что-то посерьёзнее? Разумеется, я не стал рисковать, хотя сделал вид, что пригубил напиток. На морде моего недоброжелателя на мгновение отразилось злорадство. Интересно, как далеко может завести его ненависть ко мне? Жаль, я не был великим сыщиком или учёным и к криминальной лаборатории, чтоб определить содержимое кружки, доступа у меня не имелось. Однако теперь я не чувствовал себя в безопасности и параноидально следил за всеми подавальщицами. Ну да, мании преследования мне недоставало, мало же того, что я стал куцехвостым котярой.