Текст книги "Василий Кошанский. Здравствуй, мир! (СИ)"

Автор книги: Фохт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 14 страниц)

Через пару дней я стал свидетелем того, как Дусик тайно выбирается из комнаты Чижика. При этом вид у него был такой смущённо-застенчивый, что я чуть было не подумал о дурном. Но ведь у Песцова были жена и сын! Ладно, Бастет с ними, буду толерантным как европеец. А может, в первый раз, когда я заприметил в этом коридоре Евдокима, он просто перепутал двери? И к Масянскому не имеет отношения. Но вот какие тайны мадридского двора у них с Чижиком?

Глава 8. Сплошные сюрпризы

Вечером мы с Андрюшей опять устроили лёгкий перекус, в этот раз без Эдика, который умчался к своей пассии.

– Чижик, а чего к тебе Дусик с таким виноватым видом шастает, будто ты его любовник? – спросил я после мятного пива, которое очень пришлось по вкусу обновленному Кошанскому. Вообще, подобные напитки в академии не одобрялись, но Назар доставлял нам его в молочных бутылках.

– А-а, это… роман он пишет. А я его первый читатель. Дёрнул меня пёс сказать ему, что мне совсем нечего читать.

– И чего такая конспирация?

– Боится, что засмеют. Только ты не ржи, у писателей натура больно нежная! Да и у Дусика вроде неплохо получается. Хотя до классика ещё далеко.

– Я не буду ехидничать, – заверил я, а сам подумал: «Моя жизнь круче любого романа, только записывать успевай».

– Может, поможешь мне с советами молодому дарованию, раз теперь знаешь о его потугах? А то я ж в литературе не то чтоб спец…

– Так и я не являюсь заслуженным критиком, – фыркнул в ответ. И когда Евдоким находил время сочинять свой шедевр? Он едва успевал дать уроки тут и в гимназии, подготовиться к следующим, позаниматься частным образом, вставить свои пять копеек во все обсуждения в учительской… а дома его ждали жена и сын. Уверен, на обслуживающий персонал учительской зарплаты точно не хватало – жизнь в столице была очень дорогой.

Чижиков тоже легко освоился в академии, хоть и не завёл там такую массу приятелей, как Дусик. Добрый Андрюша показал мне служебный вход в хранилище библиотеки, куда отправлялись защищённые диссертации, иностранные публикации или материалы незавершённых исследований. Формально любой, у кого был допуск в научный зал, мог пользоваться этими материалами, хотя на деле получить ключ от библиотекаря было сложно. Старокотов не считал, что там может быть что-то интересное по нашей теме, но я надеялся поискать информацию о лечебной магии и регенерации. Мне очень хотелось отрастить себе хвост.

Наш первый прототип гасителя оказался действующим, хотя весьма слабым и нестабильным. Но это был прорыв. Над моделью, совершенствуя её, чахли Щукин и Старокотов. Предполагалось, что мы с Котёночковым примем участие в испытании чуть позднее.

Кстати, Эдик и в самом деле подал заявку на диссертацию и даже попросил себе в научные руководители Старокотова. Заявку академия одобрила, а вот руководителя дали другого.

– Эх, обидно, – пожаловался мне Эдик, – думал близкую тебе тему взять. Вместе-то веселее.

В итоге он выбрал модное исследование по воссозданию шара правды, а куратором ему назначили Ёжикова.

Кстати, кузен отметил, что я стал «на удивление живым», но высказал это как шутку и похвалу.

– С началом года в тебя будто кто вселился, – весело фыркнул он, когда мы расплачивались за очередную контрабанду пива, – столько лет вёл себя, будто все жизнелюбие в потерянном хвосте осталось, а смысл твоего существования только в науке и преподавании.

Я чуть не выронил бутылки, но быстро взял себя в лапы и состроил морду жизнерадостного идиота:

– После внезапной кончины Валерьяныча понял, сколько всего проходит мимо меня. Надо жить моментом!

– Во, уважаю! А то после прадеда-тёзки твоего Кошанские как-то скисли… Не обижайся.

Я передёрнул плечами, показывая, что дальше общаться на эту тему не готов. А что, неплохое объяснение для знакомых, отчего вдруг изменился Василий Матвеевич!

Я невольно вернулся мыслями к тому дню, когда оказался в новом теле. Смерть профессора как-то повлияла на моё перемещение? А если тот кот в архиве был душой Масянского? Семён Валерьянович как раз был белым с черными кляксами по всей морде.

Не, чушь какая-то! Что ему до Васи Кошкина! Но странно всё это, прямо клубок совпадений!

Но для котиков седьмой день действительно был особенным. Именно поэтому большинство преподавателей и студентов проводили его вне стен академии, отправляясь просить удачу в храмы и к Большому дубу– даже священники верили, что тому, кто найдёт под ним жёлудь, улыбнётся удача. Кроме того, считалось, что магия особенно сильна в это время даже не для одарённых. Некоторые осуществляли давно задуманное, полагая, что шансов на успех будет больше.

Чижик считал мой интерес к смерти Валерьяныча ребячеством, хотя от разговоров на эту тему не уклонялся:

– Ты чего это решил землю рыть? Надоела учительская карьера, надумал в дознаватели податься?

– Да просто любопытно, кто и как коллеге скопытиться помог. Ну, мы тут днюем и ночуем все вместе, хотелось бы понимать, кого опасаться.

Андрей только фыркнул:

– Ой, да ладно! У каждого есть своя коробочка с костями, которую стоит держать подальше от чужих глаз.

– Только коробочки разного порядка, – вздохнул я, встретив полный ненависти взгляд Бориса. Мы как раз прогуливались по двору, а недруг возвращался в академию.

«Надо быть внимательнее. Вдруг этот гад новую отраву в городе раздобыл?» – сказал я себе, наблюдая, как враг мой торопливо поднимается по лестнице, бережно неся кожаный саквояж, в котором что-то чуть позвякивало. «Кстати, – пришло мне в голову, – Бориска вполне мог и придушить Масянского, если сперва дал ему какого-то сонного зелья. Тогда размеры злодея и жертвы не имеют особого значения. Но хватило бы у него духу закончить дело лапами? Яд все-таки убивает на расстоянии…»

– Послушай, а почему смерть Масянского спустили на тормозах? – после ужина я зашёл к Эдику. Если кто и знал что об официальном расследовании, то его приятель – секретарь ректора.

– Вроде числится как необъяснимая смерть. Достаточных оснований для обвинений кого-то конкретного нет, а возводить напраслину на дворянина – дело опасного. У многих высокие покровители или семейные связи.

– Получается, что следствие закончено?

– Уверен, за всеми нами наблюдают, но лишних телодвижений пока не делают.

Я согласно кивнул, размышляя, стоит ли рассказывать Эдику о полученном мною даре. С одной стороны, секрет распирал меня, и я не знал, с чего начать освоение нежданных способностей. Но с другой, кузен не был магом и помочь советом не мог. «Нет, пусть первым узнает папенька, – решил я, – так будет правильнее всего. А пока сам начну потихонечку разбираться с силой. Благо теорию знаю на ура».

Быстро и незаметно пролетели две недели после Высокого визита. Я уже окончательно привык к мохнатому облику и всё реже задумывался о прежнем Васе Кошкине. Новый Кошанский был неким синтезом моей человеческой сути, знаний и памяти Василия Матвеевича, а также воздушной магии Масянского. Думаю, именно она была виновата в моем любопытстве. Ведь Валерьяныч совал свой нос куда только можно и нельзя. Других дурных черт от покойного я в себе, слава кошачьим небесам, не ощущал.

Перед завтраком традиционно внезапно объявили, что ближайший выходной отменяется, поскольку канцлер Великой Котовии осчастливит академию своим визитом, дабы отобрать лучших выпускников на Государеву службу. Воздух в столовой заискрил от невысказанного мата. У многих уже были планы на тот день, поскольку «тут вам не там» в смысле трудового законодательства: полностью свободный день преподавателям и служащим полагался раз в две недели, да и пансионеры лишились своих часов на воле. Приходящие студенты должны были явиться в неурочный день в стены заведения. Дел у всех было невпроворот, особенно у старшекурсников. Многие как раз доводили до ума выпускные работы и готовились к публичному экзамену – главному испытанию перед получением гордого звания дипломированного мага. Да и отнюдь не каждого молодого специалиста радовала перспектива попасть ко двору, точнее, в ведомство канцлера Платона Яковлевича Мурлынова.

Канцлера боялись и ненавидели с удивительным единодушием все кошачьи сословия, хотя и по разным причинам. Потомки Кыськиных – за то, что тот был из Муриковичей. Муриковичи же – за то, что Платон Яковлевич относился к самой дальней и хилой ветви, но занял важнейший пост, отпихнув куда более знатных представителей рода.

Став канцлером пять лет назад, Мурлынов начал ряд преобразований, которые котикам весьма не понравились. Сперва появилась фискальная служба и штрафы за «вольнодумство» и «неуважение к властям». Птенчикам канцлер жёстко ограничил возможность влиять на политическую жизнь страны, занимать высокие должности в армии и министерствах, а также запретил передавать «единое наследство», как это делали древние фамилии – таким образом, имущество «новеньких» распределялось между всеми сыновьями, что не способствовало укреплению дворянского хозяйства. Купечеству Мурлынов поднял налоги, а кроме того, вынуждал платить в казну огромные суммы ради получения «красивых» фамилий, запретив «неблагозвучным» Кузькиным, Яшкиным и так далее родниться с дворянами, а также держать предприятия в крупных городах. Крестьянству тоже любить канцлера было не за что, так как именно при нём вся власть в поместье полностью отошла владельцу.

Многие мечтали о том, чтобы Государь скорее прозрел и прогнал от себя Мурлынова. Ходили даже слухи – за обсуждение этой темы можно было излишне близко познакомиться с Тайной службой, – что канцлер опоил Императора запретным зельем послушания, добытом у котаксов. В Великой Котовии за всякие зелья, лишающие воли, в том числе любовное, весьма распространённое у южных соседей, полагалась смертная казнь.

Разговоры в академии как-то разом поутихли. Обычно она была вне власти Мурлынова, но сейчас настало время доносчиков и стукачей, коих канцлер осыпал всяческими милостями. В учительской, буфете и столовой обсуждались только учебные дела и погода, даже новости из газет были сочтены опасной темой, хотя «сегодня тут ещё только местные фискалы, а вот завтра уже будут и придворные», как шепнул мне в коридоре Чижик. Мне показалось, что лично его известие о приезде канцлера не удивило. Возможно, администрацию предупредили чуть раньше.

Перед ужином Старокотов провёл с нами краткую беседу, посоветовав припрятать черновики диссертаций. Затем закрыл кабинет, забрав оттуда все материалы. «Если найдут хоть что-то интересное для канцлера, спокойной жизни у вас больше не будет. Ну, если только у Кошанского, всё-таки он из боярского рода, – недовольно прошипел наш руководитель, – а я, пожалуй, на эту неделю больничный возьму. И Щукина с собой захвачу, чтоб не отсвечивал. Будьте осторожны и осмотрительны, господа теоретики! Сейчас даже наполнитель в лотке будет иметь глаза и уши».

Слова нашего руководителя не прибавили хорошего настроения. «Любопытно, а был ли Валерианыч на самом деле осведомителем?» – подумал я, склонившись над тарелкой в столовой. Мы немного припозднились, помогая Старокотову собирать бумаги, и мои друзья уже ушли на спальный этаж. Неужели он совмещал государственную службу с личным обогащением? Сомнений в том, что профессор промышлял шантажом, у меня фактически не осталось.

Мне пришло в голову, что могут снова затеять обыск комнат и личных вещей. И я решил припрятать все свои бумаги в библиотечном хранилище: туда очень редко заходили даже служащие академии, а коробки со старыми диссертациями не вскрывались годами. Я мышкой проскользнул в узкую дверь, набрав код на замке, зажёг маленький фонарик и направился к стеллажу в дальнем углу. Он выглядел совсем заброшенным и пыльным. Я собирался осторожно приткнуть свою папочку между коробками. Я только успел это сделать и отойти на пару шагов, как перед моими глазами поплыли тёмные точки, меня резко замутило. Фонарик выпал из лап и погас, а я рухнул, ощущая, как деревенеют все члены.

«Борис! Чтоб он сдох!» – мелькнула яростная мысль, и я провалился в беспамятство.

Ни света в конце туннеля, ни ангельского хора, ни привратника у райских кущ. «Галя, у нас отмена!» Я не покинул тот бренный мир, очухавшись на том же месте, где свалился, только вот не знаю, в котором часу.

Было ощущение, что во рту устроили общественную уборную помойные крысы, а голова напоминала литой чугунный шар, который, по мнению моей бабули, катали ночами по ламинату наши верхние соседи. Я неловко сел. Мои ногти-когти светились симпатичным бирюзовым цветом. О-о! Этого не может быть?! Но тем не менее, меня сейчас наполняла не просто воздушная, а «хилерская» магия. Именно она победила ту дрянь, которой меня отравили за ужином.

Это было удивительно. Обычно лечебная магия базировалась на силе земли, но крайне редко «хилерством» обладали воздушники, один из тысячи, наверное. Нет, просто уму непостижимо! Но это доказывало, что мне достались способности Масянского: когда сила перестала подчиняться ему, он пытался разбудить её семейным лечебным артефактом, но только уничтожил его. Магия артефакта непостижимым образом впиталась в его дар, хотя самому Масянскому не помогла.

Ещё не придя окончательно в себя, стал прикидывать, как отомстить Борису. Если б не магия, то я оказался б на том свете или в больнице с поражением нервной системы. Неужели враг решился на такое только из-за кровной вражды и зависти ко мне? Или есть какая-то более серьёзная причина, которую упустил Василий Матвеевич? Либо Бориска – маньяк. Может, явиться к нему в виде привидения? Так сказать, передать привет от Семена Валериановича. Бориска же меховые штаны не отстирает. Или сразу ласты от страха склеит?

Ноги пока отказывались держать моё тело; я сидел в темноте, набираясь сил. В хранилище было совсем темно. Вдруг раздались тихие шаги. Я затаился: мне не хотелось, чтобы меня нашли в таком жалком виде, в котором я пребывал. Кроме того, лапы все ещё демонстрировали мою принадлежность к одарённым; перчаток у меня с собой не было, чтоб скрыть свечение.

В проходе замелькал луч фонарика, видимо такого же, как у меня.

– Свет не привлечёт внимания? – спросил отец Фёдор. У него был очень характерный баритон, запомнившийся мне на церковной службе.

– Нет. Тут только одно маленькое окошко, и то занавешено, чтоб ничего не выгорало на солнце, – второй голос принадлежал Чижику, – сегодня последний вечер, когда за нами не так пристально следят. Завтра фискалы канцлера даже в уборных бдеть будут.

– В храме было б спокойнее, – служитель культа явно нервничал.

– Церковь как раз и подозревают! Мало Масянский за галереей шпионил? Благодари Котоматерь, что я его записи изъять успел.

Хорошо, что я все ещё сидел, иначе точно не удержался бы на лапах. «Неужели Чижик прибил Валерианыча?» Я не мог представить себе эту детскую моську в роли убийцы. «Почему? Зачем? – мысли яростным вихрем носились в моей голове, пугая остатки разума. – Но ведь никакого намёка на прозвище Андрея в той книжонке не было!» Я затаился, как мышь под веником, боясь лишний раз вздохнуть.

– Я тебе потому и позвал, что церковников сейчас больше остальных опасается канцлер после ссоры с Котриархом Крысобором. Так что твой ход отменяется. И вообще, любого из правдохватов знаешь только как прихожанина академической церкви. Веди себя так, как будто готовишься стать епископом: безупречность во всем.

– Но как же без меня? Ведь добраться до Мурлынова в академии – наш единственный шанс. У Платоши уже мания преследования, лично почти ни с кем, кроме Государя и ближайших гвардейцев, не встречается.

– Тебя перед службой обыщут до подшёрстка. Так что прибить поганца сможешь только кадилом. Если удачно швырнёшь. Не спугни Мурлынова – это твоя главная задача. У нас будет только одна реальная возможность и нет права на ошибку.

– Почему же ты уверен, что твой шанс выше моего? – возмутился церковник.

– Потому что я нашёл жёлудь у Большого дуба. Мне будет сопутствовать удача в этом году.

– Ты дитя рядом с ним, Андрюша!

– Неужели? Я прошёл подготовку в боевой ячейке. Я старше тебя в нашем вече. Так что смирись, Федя, и не строй из себя святого котьего героя!

Они препирались ещё пару минут. Чижик говорил очень строго и сурово, но при этом так забавно подпрыгивал, желая казаться одного роста со священником, что я едва сдерживал смех, хотя на самом деле мне было совсем невесело. Хвост Андрюши распушился и стал похож на морковку. Федор же стоял почти неподвижно, спрятав свой хвост под сутаной. Наконец он признал главенство Чижика и пообещал не высовываться.

– Я буду молиться за твой успех, – торжественно произнёс он.

Свет фонарика запрыгал в проходе между шкафами. Собеседники чуть замешкались у порога, потом дверь закрылась, и в хранилище наступила тишина.

Глава 9. Страшнее кошки зверя нет

Я был в растерянности, моё сердце бешено стучало, а мозги отказывались переваривать услышанное. Такого поворота я точно не ожидал. Как же мне не хотелось верить, что мой добрый приятель, с кем я так легко и быстро нашёл общий язык, – убийца. Вот только я вздохнул облегчённо, что подозрения в отношении Дусика оказались напрасными!

А ведь Чижик ещё и член тайной организации. Правдохват, чтоб его! Мне припомнился «Обречённый отряд» декабристов. Только вот цель котобристов – Мурлынов. Я не испытывал никаких верноподданнических чувств к канцлеру. Но что, если Андрей задумал бомбу в духе «народовольцев»? Тогда погибнуть может множество посторонних.

Какого фига я это узнал?! И что должен предпринять? Помешать Чижику? Сдать его властям как преступника? Но едва ли это остановит заговор правдохватов. Да и какое мне дело до канцлера, который, по сути, был тем ещё гадом. Врагов среди правдохватов мне не нужно: они могут быть куда опаснее Бориски, уже почти отправившего меня на тот свет.

Иоанн Кошатник, мало мне своих проблем?! Я даже до конца не понимаю, почему Борис так упорно пихает меня в лодку к Харону!

Слабость из-за отравления почти прошла. Я медленно встал на лапы и сделал пару осторожных шагов. Меня ещё немного покачивало, но идти я мог. Засветил фонарик и взглянул на ногти: они приобрели обычный розоватый оттенок. Можно было покинуть своё убежище. Никем не замеченный, я добрался до спального этажа. Обратил внимание на несколько парочек, жарко прощающихся в укромных уголках академии. Нашествия фискалов тайной службы ожидали не только террористы-правдохваты.

В комнате я сразу отрубился, даже ни раздевшись ни умывшись. Увы, явление «призрака» к отравителю было отложено до лучших времён. Проснулся со звонком голодный как волк. Желудок требовал наполнения, так что я с немыслимой скоростью привёл себя в надлежащий вид и явился в столовую одним из первых. В дверях как раз столкнулся с Чижиком, торопившимся поесть до планёрки технических работников.

Все мои мысли были поглощены едой, и я не испытал особого смущения при встрече с приятелем. Совесть и сомнения тихонько скрипели зубами на заднем фоне, но урчание живота все заглушало. Мы раскланялись и заняли каждый своё место. Я влёгкую слупил полторы порции, а затем нашёл одного из кухонных посыльных и дал ему поручение купить мне ветчины и колбасы. Организму для восстановления после отравления явно требовалось дополнительное питание. Что ж, спасибо моему папеньке, который не лишил содержания неудачного отпрыска. Я без зазрения совести мог себе позволить «покутить».

В учительской царило напряжение из-за двух черно-белых котов в серовато-бежевых сюртуках. «О, дятлов подвезли!» – весело подумал я. Завтрак очень поднял моё настроение. Казалось, что по грудной клетке перекатывается прохладный, испускающий ледяные искры шар. Искорки, будто пузырьки шаманского, слегка пьянили, вызывая эйфорию. Наверное, моя морда слишком лучилась довольством, так как вызвала удивление присутствующих. Я не стал задерживаться, а, схватив конспекты и планы, направился в свою аудиторию.

День катился по заведённому порядку. Лекция, затем семинар. Контрольную работу пришлось отменить. Студенты сидели как на иголках и были не слишком внимательны: тайная служба пугала их столь же сильно, как и преподавателей. Мои «малыши» никак не могли сосредоточиться на нашем предмете, хотя визит канцлера затрагивал только старшие курсы. Заглянувший к нам инспектор лишь сочувственно покачал головой:

– Вы представьте себе, Василий Матвеевич, что творится среди выпускников!

После обеда у меня случился незапланированный тихий час: заснул, сражённый проверкой домашних работ. Всё-таки на редкость занудный предмет выбрал сферой своей деятельности молодой Кошанский. Зато к вечеру я был полон сил и чувствовал себя превосходно, только очень хотелось кушать. Слава мискам, голодать мне не пришлось! Я отужинал сразу после открытия столовой: во-первых, сил терпеть не было, а, во-вторых, ранние пташки сами подходили к сервировочным стойкам за тарелками, и я сумел разжиться двумя порциями, не привлекая лишнего внимания к своему аппетиту.

Теперь было время подумать о вчерашних открытиях и выработать стратегию. Предстояло разобраться в отнюдь не дружеских отношениях с Борисом. Его ненависть зашкаливала. Кажется, всё-таки имела место кровная месть между нашими семьями, и Борис поклялся изничтожить прямого наследника Кошанских, пусть и непутёвого. Или кто-то заказал Бориске моё убийство, только вот исполнителю чертовски не везло.

Много я размышлял и о Чижике. Мне хотелось думать, что я неверно воспринял его слова о Масянском. Возможно, он просто выкрал бумаги. Или воспользовался суетой вокруг трупа, но сам лапу к убийству не прикладывал. Ох! Даже если кончину Валерьяныча можно трактовать двояко, то ситуация с канцлером была, увы, однозначной. Моя кошачья совесть пыталась натянуть на себя белое пальто и протестовать против терроризма. Пусть Мурлынов своими деяниями заслужил всеобщую ненависть и такую судьбу – пасть от руки кошачьих «народовольцев», но будущее этих правдохватов, даже в случае успеха задуманного, было отнюдь не радужным: казнь или лишение свободы на долгие годы. За терроризм между ушками никого не погладят. Мне очень не хотелось, чтоб из-за ужасной затеи беда приключилась с моим Чижиком.

Был и ещё один резон – совсем эгоистичный, – почему я не хотел, чтоб в академии имело место покушение на государственного деятеля: присутствие принцессы на выпускных экзаменах, разумеется, отменилось бы, а я так хотел хоть краем глаза увидеть восхитительную Анну ещё разок.

Ладно, на планы правдохватов я повлиять не мог. А вот оградить от участия хотя бы моего приятеля… почему нет?! Просто запереть Чижика в это воскресенье в сортире от греха подальше, благо опасного бачка-убийцы в кошачьей конструкции сантехнических удобств не наблюдалось. Главное, чтоб его имя не всплыло в каких-нибудь бумагах тайного общества, но всё лучше, чем быть «членом Исполнительного комитета».

Следующим утром я проснулся совсем рано, поскольку и заснул вскоре после ужина. Чувствовал себя настоящим котом: поспал, надо пожрать; пожрал, хорошо бы поспать. Боги котячьи, я же приобрету фигуру канцлера Мурлынова, который был поперёк себя шире.

В туалете я внимательно изучил дверь: на полном серьёзе собирался закрыть там начинающего террориста. Другого выхода придумать не удалось. Из нашего весьма плотного с ним общения я знал, что Андрюша получил очень строгое, даже ханжеское воспитание и лучше останется жить в лотке вечно, чем будет громко биться в дверь. Дворяне не должны попадаться на подобной прозе жизни, да и привлекать к себе внимание Чижику было нельзя.

Изнутри дверь запиралась на обычную задвижку. Но с внешней стороны были петельки, за которые цеплялся замок, если туалет был в нерабочем состоянии. Подкуплю Назара, чтоб он запер сортир. С этим лакеем я сталкивался чаще всего, он уже несколько лет обслуживал наш этаж и вроде даже ждал повышения до старшего по спальням. Василий Матвеевич не особо интересовался прислугой, но по заветам родственников щедро одаривал лакеев по праздникам.

В коридоре я столкнулся с Бориской. Тот подпрыгнул, увидев меня, рыжую морду перекосило, будто он хлебнул прокисшего молока, а красноватые глазки выпучились, как при базедовой болезни. Гад вжался в стеночку, пытаясь слиться с нею, и поднял лапу в защитном жесте. Коты очень боялись покойников. Потом до него дошло, что я живой, и он безумно удивился. Этот скот явно не понимал, где допустил просчёт, а значит, Бориска на самом деле хотел отправить меня в «страну, богатую добычей». Я ему лучезарно улыбнулся и тихо прошипел, проходя мимо: «Империя наносит ответный удар». Разумеется, Борис не смотрел «Звёздные войны», но фраза его испугала. Он мышкой нырнул в свою дверь и не покидал комнаты, пока я не отправился на завтрак.

Вместо занятий всех погнали в актовый зал репетировать очередную торжественную встречу. Будто мы успели позабыть недавнюю дрессировку. Ан нет, оказалось, канцлера полагается приветствовать иначе. Мурлынов прекрасно осознавал, что на него многие имеют зуб и клык, а его служба безопасности бдела: нас построили у стены очень плотными рядами, чтобы расстояние между «народом» и Его Умнейшеством было не менее двух с половиной метров. Даже ректор и его заместители не допускались к телу достопочтенного канцлера. Что ж, у Платона Яковлевича были основания опасаться за собственную жизнь. Я надеялся, что правдохваты поймут бесперспективность своего замысла и не станут ничего предпринимать в академии.

Мы с трудом выдержали двухчасовое стояние, ощущая себя сельдями в бочке. Единственным плюсом была невозможность упасть, потеряв сознание: соседи невольно поддержат. Но даже у меня кружилась голова, когда мы покидали зал. Многие кошечки были на грани обморока.

Добрый инспектор по хозяйству прислал преподавателям в буфетную холодной сметаны, и мы с энтузиазмом набросились на неё. Никто не решался высказать своё мнение об ожидаемом госте. Академия настолько кишела фискалами, что любые темы казались небезопасными. Поэтому слышались только фырканье, хмыканье и сопенье. Иногда Евдоким порывался что-то произнести, открывал пасть, но кто-нибудь мягко опускал лапу на его плечо, и Дусик тяжко вздыхал.

Ближе к вечеру ко мне постучался Чижик. В лапах он держал небольшую корзинку, прикрытую газеткой. Судя по умопомрачительному запаху, там скрывались жареные колбаски.

– Заходи, друг! – радостно пригласил его я, давясь слюной. Последнее время жрать мне хотелось ежеминутно. Не знаю, что подсунул гад Борис, но мой зверский аппетит даже после обильной трапезы засыпал очень ненадолго. Я скинул в ящик бумаги, освободив место на столе. Потом поймал в коридоре Назара и попросил за малую мзду принести нам из кухни местной минералки и хлеба. Чижику я уступил свой рабочий стул, а сам расположился на кровати.

– В город отпускали, выходной-то накрылся, – друг кивнул на корзинку.

– Повезло, – прочавкал я, вонзая зубы в жирную колбаску. Теперь я знал, на что использовать свободные вечера: прогуляюсь по ресторанам, накормлю своего внутреннего хомячка.

– Послушай, Василь, а тебе очень важно присутствовать при встрече с канцлером?

Я чуть не подавился куском и уставился на Андрюшу круглыми глазами:

– Чего?

– Понимаешь, технических в зал не пустят, и так, мол, народу мышлеон… А я хотел бы взглянуть на это дело…

– Какое дело? – я решил косить под дурачка, пусть помучается «народоволец».

– Ну, приезд канцлера. Никогда ведь при дворе не был…

– А из окошка посмотреть не то? Ну или с толпой смешайся. Кто нас пересчитывать будет.

– Парадный мундир. Вам положен, нам – нет. Одолжишь?

– Ла-адно, – вроде отказывать Чижику причин не было, но и способствовать терроризму не хотелось. Тут я удачно вспомнил про Бориску.

– Я не против, только Борисов-скотина сразу сдаст. Он терпеть меня не может.

– Почему? – изумился Чижик.

– Я и сам до конца не понимаю. Наверное, он слишком близко к сердцу принимает, что сам родом из Мурмуркиных, а я Кошанский.

– Странно… я, наоборот, позавчера было подумал, что он в тебя влюблён: несколько раз подходил к твоей двери поздно вечером, прислушивался, но войти не отважился. А сам был такой нервный-нервный…

«Ага, хотел насладиться предсмертными стонами, да облом вышел», – я невольно рассмеялся.

– Подлость какую-то замышлял.

– Значит, думаешь, Борисов нажалуется, если заметит?

– Увы. Сделал гадость – сердцу радость.

Всего четверть часа, и угощение исчезло в наших пастях, «как сон, как утренний туман». Чижик, попрощавшись, ушёл к себе. Я перетряс корзинку в поисках затерянной колбаски, и тут мой взгляд упал на газету, а главное – портрет принцессы Анны. Это был номер за вчерашнее число. Я редко читал новости, своих дел хватало, но картинка меня заинтересовала. В заметке сообщалось, что канцлер Мурлынов провозгласил отказ от изоляционизма во внешней политике и начал переговоры о династическом браке Анны Филимоновны и киспанского принца Кусандора.

– Вот сволочь! – заорал я. Какая Киспания?! Куда Император смотрит?! Василий Матвеевич прекрасно помнил, что Государь Филимон, как его покойный батюшка Хвостомир, и дед Тихон в семейных отношениях придерживался старокотских взглядов. После смерти Котослава-реформатора ни одна принцесса рода Двухвостовых не выходила замуж за пределы Котовьего государства. А этот пёсий реорганизатор Мурлынов решил нарушить традицию! И нет бы выбрать другую девицу царских кровей – у Филимона было три дочери, нет! Именно Анне предстояло стать «дипломатическим мостиком» в Кошропу.

Ух, как я разозлился! Сердце снова запрыгало в груди, а перед глазами возник любимый образ. О! Я знаю, что делать. Эдик с Чижиком как-то обсуждали за закрытыми дверями, что ключевой фигурой в правительстве является канцлер, а Филимон почти не вмешивается в его деятельность. Я сам стану канцлером! Со временем. Нечего Мурлынову распоряжаться судьбой моей Анны. Пусть лично вступает в династический брак, если найдутся желающие. Толстая наглая жопа!

Меня прямо заколотило от ярости. В это мгновение я был солидарен с правдохватами и мысленно благословлял их на «народный подвиг». Фас его, гада!

Меня как будто распирало какой-то странной силой. Она шла изнутри, захлёстывая меня мощным потоком. При этом она жила своей волей, но считывала мои эмоции. Я весь горел от возмущения.

Кипя от гнева, бросил взгляд на изображение Мурлынова рядом с портретом Анны. И увидел внутренним взором, как этот толстый черно-белый кот, похожего на гигантский футбольный мяч, только с очень длинным хвостом, прогуливается по роскошному залу, диктуя какую-то хрень трём секретарям одновременно. И вдруг могучий вихрь подбрасывает его в воздух и неистово крутит перепуганного канцлера под высоким потолком, а Мурлынов верещит, будто крыса, которой прищемили все хозяйство. А потом призрачная нога в полупрозрачном берце отвешивает поганцу сильнейший пинок под зад, что даже трескаются по шву бархатные бордовые панталоны. Канцлер врезается своей жирной, наглой харей в малахитовые плиты пола, распластывается и замирает. Из него, будто из проколотого мяча, тонкой фиолетовой струйкой выходит жизнь и сила. Минута – и остаётся пустая оболочка, которую уже никто никогда не будет бояться. Ам! Призрачная кошачья пасть заглотила драгоценную магию канцлера. И… видение исчезло.