Текст книги "Василий Кошанский. Здравствуй, мир! (СИ)"

Автор книги: Фохт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 14 страниц)

Глава 23. Чужие грехи

На крыльце «Костистой лапы» меня озарило. Я понял, что, а точнее, кто связывал Династическую комиссию и дуэль – Пушехвостовы: Силомир был на аттестации, а Эдик на поединке. Но если последний мне здорово помог, я не понимал, зачем было Силомиру вредить. Но, как известно, «кто шляпку спёр, тот и тётку пришил» – Старокотова убил Эдуард, один или с братом… Неужели?! Память мне услужливо подкинула картину смерти Мурлынова. Да и отец Фёдор, участник недавних событий, считался в академии милейшим котом. Поднять лапу на ближнего – в этом плане, как ни печально, котики были не лучше людей.

Мышелова было очень жаль, тем более я чувствовал свою ответственность за его гибель – скорее всего, о гасителе Эдик узнал от Василия Матвеевича. Надо переговорить с кузеном!

Я попросил своих сопровождающих подождать в коридоре, а сам направился в номер Пушехвостова в надежде застать его. Эдик, весьма довольный жизнью, с кошачьей вальяжностью развалился в кресле и читал какой-то журнал.

– Здоров ты, дружище, дрыхнуть. Опять вчера весь день с подушкой обнимался! Мне же назначение в Кыс-кысное ханство подписали. Та ещё дыра, да с Государем не поспоришь. Кажется, он от Дальнехвоствых намерен избавляться. Когда в Кошанское едешь?

Я замялся, моя решимость несколько приутихла.

– Да сегодня, наверное.

– Помурлыкал я во дворце с умными котами. Ты не самого удачного покровителя себе выбрал. Конечно, Двоехвостов к тебе воспылал симпатией из-за друга юности, а Государь нежно любит двоюродного деда и редко отказывает тому в просьбах… Но, знаешь, когда старик копыта двинет, ставленников его в пять минут сожрут. Все уже давно наизготовку.

– Ага, а князь их ещё переживёт, – хмыкнул я.

– Не стал бы на это сильно рассчитывать, уж очень он древний.

– Хватит о нем. Ты знаешь, что случилось со Старокотовым?

– Ага. В академии сказали, что рыбы в речку утащили.

– И всё? А как у тебя, дорогой друг, его гаситель оказался? – я внимательно следил за выражением морды кузена. Он на секунду ощерился, обнажив клыки.

– Что?!

– Я знаю, что гаситель у тебя. На комиссии им воспользовался Силомир, а на дуэли активировал ты. Отпираться бессмысленно.

– Ну ладно…

– Значит, ты убил Мышелова?

– Понимаешь… он же вас надурить хотел, себе все лавры присвоить.

– А ты вступился за сирых и убогих?!! – язвительно фыркнул.

– Старокотов сам обратился ко мне, мол, не могу ли я помочь со встречей с кем-нибудь из самых высших сфер. Он пытался обычным путём, но увяз в бюрократии. Я знал, что у вас какой-то грандиозный проект. Ты ещё пьяным прошлым летом хвастался, что возрождаете древний артефакт, заглушающий на время любую магию. Как же меня достали магически одарённые! Я Старокотову пообещал встречу на высшем уровне, расспросив о целях. Он про гаситель рассказал. Только вот ценность вашего изобретения велика, если про него знают один-два кота. А коли всем про него известно станет, то гасителем только пьяные драки прекращать да студенческие бои контролировать. Я не мог упустить шанс и забрал гаситель…

– Утопил Старокотова ради него?

Эдик опустил глаза, заметив гримасу отвращения на моей морде.

– Мышелов был осторожным…

– Ха! Но доверял слухам. Мол, из одного предела Главного храма имеется для тайных посетителей подземный ход во дворец. В общем, там всё давно перекрыто, зато есть люк в реку.

Я передёрнул плечами: ох, как неприятно было всё это слышать. Я не знал, что мне теперь с этим откровением делать.

– Ну и гад ты! – рыкнул я. – А какого пса мне на аттестации помешать хотели?

– А это Силомир придурок. Он помогал мне, я был не уверен, что справлюсь со Старокотовым один. Изображал Государева секретаря, чтоб Мышелов бодрее к подземному ходу нёсся. За участие потребовал гаситель на комиссию. Пришлось дать.

– За что же он меня ненавидит?

– Да не столько тебя, сколько отца твоего, который его бастардом кличет. Но когда ты всё равно сумел родить фаербол, брат перепугался, отдал гаситель мне, и больше мы с ним эту тему не поднимали.

Мурлынов во мне ехидно усмехнулся: «Верю-верю, сам болтун». А не позавидовал ли сам Эдичка проснувшемуся у меня дару? А я вспомнил про Масянского.

– А Валерьяныча не ты ли тоже случаем за что интересное грохнул? – спросил с невесёлым смешком.

– Ты чего, Вась, всех крыс мне припишешь? Масянский сам навернулся. Думаешь, почему следствие замяли?

– Как сам?

– Слышал небось, что у него сила была, но как под замком. Он зелье какое – то раздобыл, принял в седьмой день, чтоб магию свою выпустить. А выпустил заодно и душу! Ну а как такое в академии объявишь, тем более что тот магическую безопасность преподавал. Потому и тишина, будто ничего и не было.

История Масянского неплохо списывалась в мой пазл, хотя оставался вопрос, откуда взялась книжечка в буфетной.

И вот что мне было делать с кузеном?! Заявлять на него? Да у меня и самого рыльце в пушку. Ещё и Чижик-пыжик собирался стать террористом. Просто клуб маньяков какой-то. Только Дусик у нас один белый и пушистый… Наверное.

– Гаситель и бумаги верни!

Пушехвостов неохотно вытащил из кармана знакомый шарик и швырнул его мне:

– Что за папка? Не было никаких бумаг… твои фантазии, дружище. Спать меньше надо!

Я был готов к тому, что Эдик что-то предпримет, набросится на меня, но он остался сидеть в кресле.

– Никакого признания давать не буду, хрен что полиция докажет…

– Это… убийство Старокотова – это подло! Недостойно!

– Ну я ж не благочинный Василий Матвеевич!

Мне вспомнился разговор в экипаже о планах на дипломатическую службу.

– Уезжай на свою дипломатическую службу. Но если ещё в чем подобном замараешься, я тебя ох как накажу!

На моей раскрытой лапе появился темно-фиолетовый шарик, который на мгновение превратился в злобно щерящуюся морду Мурлынова. Кажется, правдохваты оказали мне услугу: после встречи с ними я подчинил себе, наконец, доставшуюся мне силу.

Шерсть Эдика стала дыбом, а зубы принялись выбивать дробь.

– Теперь ты тоже будешь благочиннейшим котом. А то утащу тебя к псам! – рявкнул я голосом Мурлынова.

Эдик растёкся по креслу и только беспомощно хватал воздух ртом, как рыбка, вытащенная на берег. Надеюсь, инфарктов и инсультов у котиков не бывает.

Я резко развернулся на каблуках и вышел вон. Всё хорошо, но я быстро растрачивал магический резерв, а вот восстанавливался долго. Надо бы посоветоваться с папенькой и обзавестись поддерживающими артефактами.

В своём номере велел Назару оплатить счета и готовить экипаж, а сам отправился со свитой в таверну перекусить. Через полтора часа мы выехали в Кошанское.

Вначале дорога была пресной и скучной. Я большей частью дремал в гамаке. В другом по очереди отдыхали гвардейцы, хотя поначалу сурово отказывались. Но я убедил их, что мне нужна бодрая охрана, а ехать нам всю ночь. Останавливаться, кроме как на перезарядку козлов и трапезу в тавернах, я не планировал. Так что один из чернышей скакал верхом за экипажем, а другой составлял мне компанию.

К утру свернули на дорожку, которая от тракта вела к родовому имению, и тут на нас напало какое-то отребье. Для настоящих разбойников эти драные коты были слишком неумелыми, но брали количеством – их было не меньше десятка. Гвардейцы разметали этих недоделанных робинов гудов на раз-два. По моей просьбе поймали и жёстко допросили командира. Тот сознался, что послал их Фома. Видимо, на приличных наёмников денег Кистеньевичу не хватило. Покушение было настолько дурацким, что нас даже особо не задержало, и мы прибыли как раз к завтраку.

Всё Кошанское стояло на ушах: до бала оставались считанные дни, а присутствие члена Императорской семьи поднимало наш светский раут на новый уровень.

Папеньке я рассказал о засаде, а бабушку мы решили не беспокоить.

– Вот ведь скотина! – зло прошипел отец, выслушав меня. – Никак не может смириться с потерей наследства. Этот же дурачок вообразил себе, что с титулом получит и все-все наши богатства, а ты с одной котомкой отправишься куда подальше. Он же и козлезавод все пытался в майорат запихнуть, чтоб ему достался.

Я ещё раз мысленно поблагодарил Двоехвостова, обеспечившего меня защитниками. Конечно, разбойнички были так себе, но всё равно я потратил слишком много сил на правдохватов, и неизвестно, насколько успешно мы втроём: я, Назар и возница – смогли бы противостоять нападению. Для Фомы, давно жившего по уши в долгах, моё восстановление в правах на титул оказалось настоящей катастрофой. Те кредиторы, кто был готов скромно подождать даже пару десятков лет ради лакомого кусочка из имущества Кошанских, теперь воинственно напоминали о себе.

Арест Фомы ударил бы по репутации нашего семейства, дал бы повод для новых сплетен. И папенька ограничился личным визитом к кузену, побеседовал с ним по-армейски, украсив морду Кистеньевича проплешинами, как у Акакия.

– Ты сыночку навалял, я – отцу его, всё как надо! – довольно констатировал папенька по приезде домой. – Вынес последнее предупреждение: любой косой взгляд в твою сторону, не говоря о новой гадости, – я сдам его полиции, не побоюсь скандала. Ещё и про Двоехвостова сказал, что ты у старика в фаворе.

В Кошанском я мог не опасаться новых придумок недовольных родственников или рассерженных правдохватов. В преддверии бала охрана у нас была на высоте, да и хомячинский губернатор на следующий день, когда ему доложили о неких разбойниках на дороге, усилил патрули, чтоб не ударить мордой в грязь перед столичными гостями.

Первый день после возвращения прошёл бестолково. В подготовке к балу я участия не принимал, только отвечал на многочисленные поздравления в связи с аттестацией и зачислением в резерв Двора. К вечеру у меня голова шла кругом, тем более в ней ещё крутились мысли об Эдике, правдохватах, бедняге Масянском. Обалдевший от однотипных писулек «Благодарю покорно. Искренне ваш, княжич В. М. Кошанский», я уже в одиннадцатом часу отправился к себе в комнату, пожелав семье «Спокойной ночи». Папенька в очередной раз проверял список гостей и отчёты управляющего. Бабушка, вполне довольная наведённым в доме порядком, вязала очередные красные варежки: обычно их дарили зимой на праздники друзьям и родственникам. Чижик и Яроцап играли в местное подобие шахмат. Кысяцкий не доверял охране и нёс личный караул на случай, если Фома или Акакий не внемлют голосу разума.

– Тебе надо после бала подать прошение в Династическую комиссию, чтоб вычеркнули Кистеньевича из очереди. Ну, побурлит наше дерьмоболото, побрызгает на всё вокруг. Но это ж временно! Зато покушаться на Васю станет бессмысленно. Пусть у Фомы мозгов как у козла, но и упёртость такая же: не верю я, что он остановится.

– Не обижай козлов! – возмутился папенька.

Я уже собирался затушить свечу, как мне в окошко стукнул камешек. На первый удар я не обратил внимания, сочтя его за случайность. Но повторный стук заставил меня открыть раму и высунуться на улицу. «Чижик, что ли, впал в детство? Или Эдик заехал попрощаться, но стесняется моего семейства?» Бабушка Пушехвостова не любила и дома не особо привечала, называя в глаза оболтусом.

К моему величайшему удивлению, в саду стояла Татьяна. Подол её домашнего платья и матерчатые туфельки намокли из-за вечерней росы. Она была одета явно не для дальней прогулки, а жили мы хоть и по соседству, но расстояние между усадьбами было не самым близким.

Заметив мою морду, кошечка смущённо улыбнулась.

– Мне нужно поговорить с вами, Василий Матвеевич. Очень срочно.

Я быстро спустился, незаметно прошмыгнув мимо дремавшего в холле Семёна, обежал дом и оказался рядом с Татьяной.

– К вашим услугам! – поклонился ей. Мы прошли в маленькую беседку посередине розария. Идти в дом моя гостья наотрез отказалась:

– Мне надо кое-что рассказать вам по секрету. И нельзя, чтобы кто-то пронюхал о моем приходе сюда.

Я был заинтригован. Лишь только мы присели, Татьяна принялась нервно мять платок:

– Видите ли, Василий Матвеевич… всё ужасно… ужасно сложно… не знаю, как правильно поступить. Нет, я же приняла решение! Прибежала сюда. Я должна вас предупредить…. Но пообещайте, что поможете моей бедной маменьке… – на глазах кошечки выступили слезы, а её голос задрожал от сдерживаемых рыданий.

– Конечно, я помогу чем смогу, Антонине Сергеевне.

– Ох, не знаю, как начать… К нам сегодня Фома Кистеньевич явился. Он был очень, просто очень злой и раздражённый. Требовал от маменьки, чтоб она на вас порчу смертную навела…

Я растерянно молчал. Я знал, конечно, о том, что среди кошек есть ведьмы, умеющие наводить порчи да привороты, но мне они представлялись древними деревенскими старухами, а никак не светскими, хоть и провинциальными дамами. Церковь колдовство такого рода не одобряла и могла запросто наказать за такие деяния отлучением, ссылкой или заточением в монастырь, в случае смертный порчи – пожизненным.

– Маменька пыталась его выпроводить. Мол, грех это. Да и никогда за смертные порчи она не бралась. Да он пугать её стал, что раскроет Синоду, как она по заказу Афанасия Васильевича, деда вашего, навела порчу на Наталью Мурмуркину, когда та сына ждала.

– Какая порча? При чём тут мой дед? Он же был учёным! – маги-теоретики особенно не любили «народное ведьмачество», считая его порождением предрассудков.

– Порчу на уродство. Их малыш без хвоста и магии на свет появился. Барон от него отказался.

– Антонина Сергеевна – ведьма? – изумлённо проблеял я, совсем растерявшись.

Плотину прорвало. Слезы ливнем хлынули из глаз Татьяны. Она судорожно закивала головой. Я сочувственно сжал её лапку, протянул платок. Потребовалось минуты три, чтобы кошечка чуть успокоилась и смогла продолжить:

– Фома Кистеньевич пригрозил, что, если через пару недель вы не помрёте, он в Синод напишет, чтоб они расследование той порчи ещё раз провели, а он им доказательств подкинет. Маменьку точно в монастыре запрут! Но я не хочу, и никто из нас не хочет, чтоб вы пострадали, Василий Матвеевич! Вот и прибежала я к вам рассказать.

– Порча на самом деле была?

– Матушка уже много-много лет подобного избегает. Не берет грех на душу. Всего пару раз в ранней молодости выполнила серьёзные заказы, чтоб папашины долги погасить. Потом сумела его от дурных привычек отшептать.

Снова всхлип.

– Мурмуркины, как их Борис родился, почуяли неладное и подали официальную жалобу в Синод на вашу семью, мол, Кошанские порчу заказали. Но церковные следователи криминала не нашли и ведьму установить не сумели. Но если дело возобновят, кто знает, что отыщут…

Окунькова опять разрыдалась.

– Не переживайте, Татьяна Бонифатьевна, – я легонечко погладил её по плечу, – я нейтрализую двоюродного дядюшку, чтобы неповадно было про шантаж и порчу думать.

Мне уже пришёл в голову план, как разобраться с Фомой. Достал он всех глупыми пакостями. Правда, прибегать к своей магии я не стал: Мурлынова мой тупой родственник вживую никогда не видел, и тёмный огонь его бы мало впечатлил. Наносить увечья я не хотел, потому и отказался от «призрачного берца», опасаясь запинать гада до смерти. Устрою я ему «Рождественскую историю» Диккенса. Без сомнений, Чижик будет не против повеселиться, а папенька и Яроцап меня одобрят и возьмут на себя переговоры с бабушкой.

Татьяна успокоилась, услышав уверенность и спокойствие в моем голосе. Мы вышли из беседки.

– Я провожу вас, – пришлось изобразить мне джентльмена, хотя больше всего на свете я хотел бы оказаться в тёплой постели. Вечер был сырым и прохладным.

– Нет, не стоит. За оградой меня ждёт наша нянюшка.

Татьяна порывисто схватила мою лапу, поднесла к губам, и лёгкой тенью выскочила в незаметную калитку. Ехидное хихиканье на балконе выдало присутствие Чижика. Я погрозил ему кулаком и вернулся в детскую.

Глава 24. Сплошной перфоманс

Утром Чижик за завтраком давился от смеха.

– Хватить ржать! Лопнешь! Бабушка моя не переживёт, если лестницу заново отмывать придётся!

Чижик скорчил такую потешную морду, что я сам расхохотался.

– Андрюш! Ты не о том подумал. Татьяна приходила из-за своей матери, та нуждается в нашей помощи.

– Ни к кому другому не могла обратиться, – насмешливо хрюкнул он.

– Нет, там завязано на моей семье.

Я честно пересказал весь наш диалог, ничего не утаивая.

– Вот почему тебя ненавидел Борис!

– Ага. Хотя моей-то вины тут нет. Но дед Афанасий Васильевич и всё такое… А всё равно Борька – гад редкостный, поверь мне.

– Не сомневаюсь. И как ты поможешь Антонине Сергеевне?

– Нужно запугать Фому, чтоб он про порчу даже думать забыл. Пусть наша ведьма якобы согласится все выполнить. Я притворюсь завтра нездоровым. Будто начало действовать её колдовство. А затем надо подпоить Фому и отволочь на кладбище. И там устроим ему перфоманс.

– Что? – не понял непросвещённый Андрюша.

– Представление, – снисходительно пояснил я, – подробности пока ещё продумываю. Но мне точно нужен маг-погодник, чтобы туман в склепе организовать.

– О, знаю одного. Владимир Юрьевич. Он как раз гостит у Ефросиньи Игнатьевны, я там вчера с поручением от Пульхерии Когтевладовны был.

Мне имя погодника показалось знакомым. Что-то такое было в памяти Василия Матвеевича. Я сосредоточился на воспоминаниях.

– Это тот, что опубликовал в университетском журнале статью «Снег и сознание» о буднях магической академии в заокеанских штатах?

– Да, ты читал? – удивился моей осведомлённости Чижик, хотя и должен был бы привыкнуть к тому, что Вася – истинная библиотечная мышь.

– Конечно. И уверен, что писал он материал несерьёзно. Это ж политическая сатира. Но некоторые слишком учёные товарищи приняли за чистую монету, – рассмеялся я.

– Ага. За чаем Ефросинья Игнатьевна пытала его, что он подразумевал в том или ином абзаце. Но главное – другое. Владимир – отличный погодник, правда больше спец по зиме. Но с туманом трудностей у него точно не будет.

Затем я позвал папеньку и Яроцапа на верховую прогулку.

– Кажется, такие как Фома воспитанию не поддаются. Зря вы, папенька, старались, – я в общих чертах изложил рассказ Татьяны, умолчав про деда. Просто упомянул шантаж, мол, давным-давно Окунькова вынуждена была принять пару заказов из-за долгов чести мужа.

Папенька чуть не лопнул от возмущения, ведь Фома поклялся даже мысленно не желать мне ничего дурного. Яроцап же предложил выпороть Кистеньевича в козлятнике до полусмерти, чтоб месяц сесть не мог и все время думал только о собственной заднице. Мне пришлось ему напомнить, что живём мы в просвещённую эпоху, и законодательство дозволяет семейный самосуд только в отношении прямых потомков да супругов. А к чему нам лишние проблемы с властями?

К вечеру я наведался к Окуньковым. Татьяна тут же выскочила мне навстречу.

– Фома Кистеньевич опять утром был… Маменька аж плакала после его отъезда.

– Все будет хорошо, Татьяна Бонифатьевна. Фома забудет дорогу к вам и станет тише воды ниже травы, – пообещал я, – а пока пусть Антонина Сергеевна сделает вид, что идёт у него на поводу. Записку пошлёт, мол, все выполню. Только нейтральную, чтоб, если что, невинно смотрелась. Дальше я разберусь.

– А вдруг он не поверит и всё-таки кому-то другому порчу закажет? – испуганно прошелестела Татьяна. Её явно беспокоило не только благополучие маменьки.

– Уверяю вас, я сумею наставить его на истинный путь. Станет истовым котистом и про чужие грехи думать забудет.

Я поспешил домой. С обеда никто из посторонних не должен был меня видеть. Гвардейцы тоже засели в доме, я велел им выдать карты и пиво, заверив, что сегодня точно никуда не выезжаем.

Назара послал с заказом к нашим мастерицам. Лето было временем вечеринок, игр и прочих развлечений, а потому дворовые швеи ничуть не удивилась, получив задание тайно сшить несколько странные одеяния. Для себя я выбрал костюм чумного доктора – коты ничего подобного не знали, а потому носатая маска должна была произвести неизгладимое впечатление на поддатого Фому.

Для Чижика я сделал набросок белого хитона и крыльев – отвёл птичке роль духа будущего, который будет грозить злопыхателю карами небесными. У котиков не было понятия ангелов, только святые коты – столпы веры. Вообще, изначально я собирался обрядить друга бабой Ягой, чтоб неповадно было ночами на балконе хихикать. Морду его планировал замотать полосками белой ткани на манер мумий.

Мне не пришлось ломать голову над тем, как известить Фому о моем нездоровье: под тем или иным предлогом он постоянно присылал к нам своего мальчика на побегушках. Я заперся в детской, приспустив шторы, бабушка и папенька состроили озабоченные мины. Слугам было велено вести себя тихо, а еду мне тайком поставлял Чижик из дома Яроцапа. Не обошлось и без визита семейного доктора; правда, приезжал он по просьбе бабушки, которая хотела его совета, а нельзя ли пришить мне новый хвост, пусть даже тот будет неподвижным. Ну, чисто для красоты. Она так заморочила голову врачу, что бедняга покидал нашу усадьбу с совершенно опустошённым видом. Фоме тут же доложили, что дела наследника совсем плохи.

На радостях мой двоюродный дядюшка отправился в любимый кабак. Вскоре за столик к Фоме подсел «засланный казачок», а мы принялись готовить сцену. Из дома выбрались очень тихо, чтобы не заметили ни слуги, ни моя свита. Посвящён в замысел был только Назар. Чижик верещал, как обиженная белка, когда в экипаже ему были выданы крылья и хитон, обозвав это птичьей ночнушкой. Вздох зависти вызвал мой костюм.

– Вот почему ты такой злой, Вася? – осуждающе спросил Чижик. – Себе вон какую красоту забабахал, а над другом измываешься.

Время поджимало. Стеная и жалуясь, Андрюша натянул свои тряпки. Я прихватил чёрный плащ с глубоким капюшоном на тот случай, если вдруг Чижик взбунтуется окончательно и откажется быть «ангелом». Я замотал морду другу и водрузил свою маску. К кладбищу мы подъехали одновременно с Владимиром. Тот уронил нижнюю челюсть на грудь, узрев нашу пару, но быстро взял себя в лапы. Туман мутным киселём заплескался вокруг памятных камней. Стало заметно прохладно.

– О, да вы прямо князь льда! – восторженно произнёс я. Фома точно обгадит свои меховые штаны!

Тут, как и среди людей, бытовало суеверие о хладном дыхании смерти.

Я открыл засов семейного склепа. Заранее заказанные и заботливо расположенные Назаром прямо напротив входа два венка с большими лентами «Памяти Фомы Кистеньевича» и «Покойся с миром, любезный Фома» сразу бросались в глаза. Небольшой постамент в центре, куда обычно водружался гроб для прощания, мы затянули кроваво-красным бархатом – так провожали котов, умерших в муках. Символом «доброй смерти» было зелёное покрывало. На полу тут и там валялись крылья мотыльков, как символ скоротечности жизни. Я удовлетворённо хмыкнул. Оставалось эффектно расставить свечи и фонари и напустить побольше тумана.

– Не хотел бы я с тобой ссориться, Вася, – буркнул Чижик, – ты жутко коварный кот!

– Кто б говорил, пташка! Ты тоже на великого добряка не тянешь, – парировал я, поправляя ленты на его морде. Ангел-мумия был хорош. Как бы Фому сразу сердечный приступ не хватил!

Владимир постарался на славу – холодный голубовато-серый туман окутал все окрестности, но уходить погодник не спешил. Кажется, ему было любопытно, что мы затеваем.

– Небольшая семейная разборка, – пояснил я и выдал ему запасной плащ. Маг с готовностью натянул его, спрятав морду в глубоком капюшоне.

– Отныне только так и буду ходить, – хихикнул он.

Мы зажгли несколько фонарей в глубине склепа и вышли, оставив двери полуоткрытыми. Неспешно прошли по усыпанной гравием дорожке к главному входу на кладбище встречать Фому.

Пришлось немного подождать. Я воспользовался моментом, чтоб уточнить насчёт сатиры в статьях Иванова. Кажется, он обрадовался, что хоть кто-то заметил заложенный подтекст.

– А вообще, хочу учредить стипендию в магической академии для зимних погодников, – поделился он.

– Ого, да вы миллионер, Владимир Юрьевич, – присвистнул Андрюша, – Надо было идти в погодники. Мне бы дяденька богач золотых отсыпал.

Уже совсем стемнело, когда показалась старая карета хозяина кабака. Обычно он сдавал её в аренду подвыпившим гостям при деньгах. У железных ворот, украшенных чеканной надписью «Помни Слово Котье!», козлы замедлили ход, дверца открылась, и нам под ноги вылетел помятый Фома, благоухая парами алкоголя. Он пьяно икнул и попытался встать на задние лапы, но наступил на собственный хвост, невнятно выругался и завалился набок. Я галантно подхватил его, помогая обрести равновесие.

– А-а-а! – дико заорал мой родственник. Чижик как раз зажёг свечу, осветив нашу живописную группу.

– Идём, смертный, нам туда! – указал я на кладбищенскую арку. Мой голос из-под маски звучал даже лучше, чем я рассчитывал: глухо, будто из могилы.

Фома завизжал на высокой ноте, которой позавидовал бы Фаринелли, в секунду протрезвел и попытался убежать. Но лапы его не держали. Бедняга бухнулся на колени и пополз в канаву, пачкая светлые штаны зеленью травы и дорожной пылью. Мы легко нагнали его, встряхнули и поволокли к склепу. Перепуганный Фома почти тут же прекратил сопротивление, только плаксиво подмявкивал, умоляя отпустить его:

– Я не знаю, кто вы, но будьте милосердны! Не оставьте моих котяток сиротами! Я их единственная опора!

– Что ж тогда, отец многодетный, ты в такую мерзкую историю с порчей ввязался? Не знаешь разве о воздаянии? А если и на потомков гнев Высших сил оборотится?

– Что сразу я? Я ж не первый. Вон дядька мой Афанасий…

– А знаешь ли ты, грешный Фома, в каких муках кот Афанасий мир земной покидал? Как о проступке сожалел да каялся? – сурово завыл я. Дедушка действительно уходил очень тяжело. Согласно последней воле, его даже похоронили не в семейной усыпальнице, а под плитами главного храма монастыря Котославного Евдокима. Прежде я совсем не задумывался о причинах такого завещания.

Памятные камни, тонувшие в тумане, и тучи, сгущавшиеся на небе, создавали потрясающую декорацию для фильма ужасов. На дальней полузаброшенной части кладбища кричали вороны, усугубляя атмосферу. Не хватало только медленно выползающего ёжика. Чижик, кокетливо придержав хитон, пинком впихнул Фому в склеп.

– Будет он ещё ведьм шантажировать! Жучара! – зло прошипел Андрюша из-под тканевых бинтов.

Обстановка нашего склепа ввергла подлюку в полную панику. Фома заметался по тесному помещению, как случайно залетевшая в комнату птица. Он бился о саркофаги, пытался залезть куда-то под потолок. Поскользнулся, упал и запутался в траурных лентах венка. Мне стало жалко дурака.

– Коли ещё только лишь подумаешь о недобром в отношении родни и соседей, мы за тобой придём. И порвём тебя на мелкие клочки да отдадим ведьмам на всякие снадобья. И будешь вечно мучиться, как проклятый неупокойник! – нараспев произнёс я, подражая отцу Фёдору. Затем дал знак спутникам, чтобы посторонились. Фома на четырёх лапах, высоко подбрасывая зад, выскочил из склепа и понёсся по дорожке, бормоча молитвы и слова покаяния. К хвосту его очень удачно прицепилась одна из лент и красиво развивалась в такт галопа.

– А я хотел ему ещё наставление дать, – расстроенно протянул Андрюша, освобождая морду от лент.

– И так вышло очень внушительно, – утешил я его, – надеюсь, Фома больше никому гадить не станет.

Владимир усмехнулся:

– Да вы опасные коты!

«Ты даже себе не представляешь насколько», – подумал я, снимая опостылевшую маску. Мы быстро навели порядок, вынесли из склепа всё лишнее и заперли дверь. Стащили с себя костюмы и завязали в один большой тюк. От тумана было промозгло и зябко, так что кладбище покидали в очень бодром темпе.

Карета ждала нас в условленном месте. Мы радостно забрались в её тёплое нутро. Пока ехали к дому, я размышлял о заказанной дедом порче на Бориса. Я теперь понимал его жгучую ненависть ко мне, но зачем это было нужно Афанасию Васильевичу? Пусть та семья из «М», но это ещё не повод для столь некрасивого поступка. «Надо поискать дневник деда, при его любви к записям у него непременно должно было водиться нечто подобное».

У крыльца Ефросиньи Игнатьевны я расплатился с Владимиром. Мы обменялись визитными карточками.

– У вас тут жизнь кипит! Очень занятное приключение, мне понравилось. Если будет нужда, обращайтесь. С удовольствием поучаствую в вашей новой затее, – улыбнулся он, по очереди пожимая наши лапы.

– Непременно! – поклонился я в ответ и вручил приглашение на бал.

А через день я стоял рядом с папенькой в роскошном княжеском камзоле и с любезной улыбкой встречал гостей. Ко всеобщему восторгу, князь Двоехвостов действительно удостоил Кошанское своим посещением. Я был искренне рад видеть старика. Мы крепко обнялись, затем я представил ему свою семью. Бабушка, которую он помнил совсем юной, совершенно очаровала Когтеслава Котославовича, и он на шаг не отходил от неё во время всего празднества. Даже с подругой бабушке удалось перекинуться лишь парой слов.

Старый князь громко зачёл перед всеми собравшимися поздравительную записку от Императора. Наш рейтинг в губернии взлетел сразу до небес.

Наблюдая за Двоехвостовым, лихо отплясывающим с моей бабушкой, я честно делал серьёзную морду и не хихикал, но что-то, видно, проскользнуло в моём взгляде. После танца он исподтишка дёрнул меня за помпон, а потом хитро улыбаясь, вручил открытку от Анны. Принцесса поздравляла меня с титулом княжича и желала всего наилучшего. Конечно, содержание было достаточно сдержанным, Анну связывали жёсткие правила этикета, но уже само то, что она передала открытку, вызвало во мне бурный восторг. Я разве что не заплясал на месте. Улучив минутку, я умчался в детскую и там покрыл поцелуями буковки, собственнолапно написанные принцессой.

А в остальном бал мне показался скучным и претенциозным. Но как были счастливы папенька и бабушка. Они сияли так, что можно было бы и не зажигать сотни свечей на хрустальной люстре, всё равно в зале было бы светло. Мои человеческие родители меня любили и баловали, но вот так безумно горды за меня не были никогда. Наверное, я повода не давал. Человеком мне не хотелось строить никаких амбициозных планов. Новое тело и невиданный мир сильно изменили Васю Кошкина. Я действительно ощущал себя княжичем, наследником славного рода, готовым прибрать к лапкам Великую Котовию.

Фома не осмелился явиться на наш бал, хотя мы и выслали приглашение. Приехал только Акакий в обществе трех сестёр. Однако местный свет теперь приравнял Фомичей к невидимкам. Даже Леночка полностью игнорировала недавнего друга, строя глазки Владимиру Юрьевичу. К её недовольству, тот не прельстился её блёклым видом, сбежал в другой зал и погрузился в беседу с Ефросиньей Игнатьевной.

На торжество приехал даже Евдоким в сопровождении супруги, оставив шиншилл под надзор помощника управляющего. Милая маленькая кошечка выглядела совсем юной. Когда она перед ужином меняла перчатки, я заметил пятнышко чернил на белоснежном пальчике. Наверное, ей досталась роль переписчика романа будущего классика. «Жаль, у котов нет компьютеров, – подумал я, – никому бы не приходилось мучиться с черновиками и чистовиками рукописей. Может, попытаться изобрести хоть печатную машинку?»