Текст книги "Василий Кошанский. Здравствуй, мир! (СИ)"

Автор книги: Фохт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц)

Глава 6. А я стою и кланяюсь

Накануне визита, когда закончились все репетиции, нас разогнали по комнатам, хотя до отбоя ещё оставалась пара часов. Я решил почитать книгу по местной магии. Все знания Василия Матвеевича были для меня некой абстракцией, мне нужно было самому переварить теорию. Помимо стихий, магия делилась на пять ветвей: боевую, защитную, бытовую, лечебную и подлую. Последняя осуждалась церковью и была фактически вне закона.

Технический прогресс тут был не очень велик, но благодаря магии имелись весьма мощные пушки и ружья, которые поражали противника достаточно метко на значительном расстоянии. Защитники же создавали щиты от вражеских ядер и снарядов. Конечно, имело место и зачарованное оружие для личного пользования типа пистолетов или световых мечей. Да-да, у котиков были устройства, очень похожие на джедайские мечи, но все оранжевые, так как использовалась огненная магия. Только сильные огневики могли позволить себе такую прелесть. Боевые маги-воздушники очень ловко обращались с холодным оружием.

Что удивительно, среди кошачьей братии был дефицит «хилеров», хотя я много слышал в детстве о том, что кошки лечат.

Зато высокий уровень бытового чародейства весьма облегчал жизнь сильных мира сего – в значительной мере оно заменяло электричество: освещало дворцы, грело печи и кухонные плиты, сохраняло свежесть припасов, помогало в поездках и прочее. Некоторые таланты умели влиять на погоду – не изменять полностью, но усилить или, наоборот, смягчить температуру и осадки. Авиация у мохнатых была представлена небесными лодками, похожими на наши дирижабли. А вот телепортация ещё не зародилась. Мысли тоже никто ничьи не читал и предсказывать будущее не умел. Но неформально было множество гадателей, в том числе определяющих, какую жизнь проходит кошачья душа кошачья. Церковь и власти их считали мошенниками, но особо не преследовали.

Неожиданно ко мне поскрёбся Эдик. Хотя сегодня не полагалось посещать соседей, дежурный лакей не решился с ним спорить.

– К нам приехала посылка от родичей из Хомячинска. Только нам её не отдадут, пока принцесса не уедет.

– Почему?

– На всякий случай. Ходят слухи, что правдохваты проникли даже в академию. Ну а вдруг мы из них?

– Ты же несерьёзно? – спросил я. О правдохватах предупреждал Старокотов, он полагал, что они могут следить за нами ради новейших магических разработок. Их тайная организация ставила своей целью свержение нынешнего канцлера Мурчанова. У заговорщиков были длинные когти и высокие покровители. Но наш руководитель подозревал в шпионаже не только их и собирался в случае успеха демонстрировать гаситель лишь самым высоким лицам.

– Если б были основания нас подозревать, мы б уже куковали в застенках у канцлера. А слухи, что правдохваты есть везде, множатся с каждым днём. Знаешь, какая главная мечта Мурчанова? Воссоздать легендарный хрустальный шар правды. Чтоб всех допросить, даже старого Двоехвостова.

Этот шар – кошачий детектор лжи – был популярной темой последние лет пять. В академии регулярно писались и защищались диссертации по его истории и теоретическим разработкам. Благодаря поискам материалов по нему и был найден кусок нашего манускрипта.

– Но подглядеть мне удалось, – ухмыльнулся Эдик, – твоя бабуля прислала травяную наливочку, а моя тётка – рулетики из диких мышей. Отпразднуем начало года и отъезд принцессы.

Я кивнул, хотя Василий Матвеевич не был таким уж любителем выпивки. Ну а Вася Кошкин пока настороженно относился к местным яствам.

В торжественный день подъём у нас был ранним, очень ранним. Солнышко только-только взошло – в обычные дни котики ещё спокойно давили бы свои подушки. Звонок нарушил царящую благодать, академия проснулась и начала судорожно наряжаться в парадные одеяния: для котов – дымчато-серые фраки и перчатки да белоснежные рубашки и штаны. Башмаки не отличались от каждодневных.

Завтрак мало выделялся среди прочих. Никаких деликатесов в связи с Высоким визитом не полагалось. Оно и к лучшему, я не был поклонником кошачьих изысков. Чем проще, тем надёжнее, и желательно без грызунов и насекомых.

Затем мы поднялись в церковь для утренней молитвы. Благочестивый и одновременно суеверный ректор надеялся заручиться поддержкой Котородителей. Почти все были очень взволнованы, некоторые даже мурлыкали невпопад.

Первые часы занятий прошли в ожидании высокородной гостьи. В плане учёбы они были бессмысленны: студенты отвлекались на любой шорох за окном или в коридоре, а преподаватели нервно косились на классных дам и дежурных. Надо было не забыть рапорт приветствия, красиво поклониться и вообще не ударить мордой в грязь, если принцесса пожелает сначала посетить уроки до официальной торжественной части визита. Я тоже не был спокоен: вроде бы что мне их кошачья монархия, но общая нервозная атмосфера вместе с воспитанием Василия Матвеевича подействовали и на меня.

Я вещал о воздушной магии, когда двери распахнулись и нашу аудиторию заполонили дамы в жемчужных платьях с розовыми лентами да господа в шитых золотом камзолах. Мне почудилось сперва, что их целая толпа, хотя в итоге оказалось всего шесть придворных. Конечно, мы готовились и ждали принцессу, но её появление застало и меня, и студентов врасплох. Все неловко вскочили, отнюдь не так, как учили на репетициях: с грохотом стульев и падением всего, что только можно: ручек, тетрадей, папок и книг. Я замер с куском мела, которым рисовал очередную схему. Слова рапорта вылетели из моей головы, кажется, я бы не смог сейчас даже назвать своё имя.

– Теоретическая магия, младший курс, преподаёт Василий Матвеевич Кошанский, Ваше Высочество, – объявил толстый палевый кот с удивительно круглой мордой. Его ярко-жёлтые глаза тонули в пухлых щеках. Длинный хвост удавом вился вокруг ног. Тень Василия Матвеевича во мне завистливо сглотнула.

Два рослых котяры в зелёных мундирах внесли и поставили у доски бархатное кресло, в которое грациозно опустилась прелестная дымчатая кошечка в светло-розовом платье с длинным шлейфом.

Моё сердце подпрыгнуло в груди, а потом бухнулось в бобочку хвоста. Я неожиданно для себя вдруг прочувствовал пушкинские строки: «Я помню чудное мгновенье: передо мной явилась ты». Я всегда весьма скептически относился к любовной лирике и к романтическим песням был абсолютно равнодушен. Но миг, когда я впервые узрел принцессу Анну, навечно отпечатался в памяти и изменил моё отношение и к поэзии, и этому миру.

Я смотрел на красавицу, её меховой лобик, бездонные янтарные глаза, такую изящную линию серого носика, острые белоснежные клыки, обнажаемые в улыбке, и погружался в пучину неведомых ранее чувств. «Я вывернусь мехом внутрь, но настанет день, когда я назову её моей!» – билось в голове жаркое желание, прогоняя все остальные мысли.

Я не помню, как продолжил лекцию, наверное, исключительно благодаря автопилоту Василия Матвеевича. Её Высочество внимательно слушала мои излияния, очаровательно навострив треугольные ушки. Ах, какая грация! А когда она поднялась и я увидел её пушистый гибкий хвост, сердце снова совершило кульбит, а я едва не лишился чувств от восхищения. Глупейшая улыбка скользила по моим губам. Я никогда и представить себе не мог, что кошечки бывают столь привлекательными. Я пожирал её глазами, стесняясь своих чувств, но не мог отвести взора от предмета обожания и был готов весь мир, будь он в моих руках, бросить к мохнатым лапкам в атласных туфельках.

Принцесса Анна с видимым интересом следила за моими объяснениями, затем поднялась с кресла, прошлась по классу. Затаив дыхание, мы все следили за каждым движением Её Высочества. Она полистала тетрадки сидящих за первой партой студентов, весело фыркнула, заметив карандашный рисунок на полях. Затем похвалила дисциплину младшего курса и поблагодарила за познавательный урок. А я стоял и кланялся словно болванчик, с тоской наблюдая, что она покидает аудиторию. Ох, какую ревность ощущал я в отношении других преподавателей, кто ещё только удостоится чести лицезреть Её Высочество на своём уроке! Но я был вынужден скрывать чувства и продолжать занятие. Признаюсь, остаток лекции был сильно скомкан, да и студенты стали крайне рассеянны – теория магии мало кого занимала в тот момент.

Вот пролетела и вторая пара; часы пробили полдень. Звон большого колокола оповестил о начале торжественного приветствия. В актовый зал я мчался на всех парах в надежде вновь увидеть «гения чистой красоты». Ещё вчера я был очень рад, что моё место на этом построении оказалось во втором ряду и я могу не особо напрягаться, стараясь выделиться из толпы «академиков». Сегодня я хотел порвать соперников и занять первые позиции.

«Красотка!» – пихнул меня в бок Евдоким. Я неожиданно сурово глянул на него, как бы говоря: «Что за фамильярность по отношению к принцессе?!» Тот смутился и притих. Выступления ректора и его прихвостней, а также демонстрация талантов молодого поколения меня совсем не занимали – я наслаждался возможностью смотреть на Анну. Пару раз она ловила мой взгляд и приветливо мне улыбалась. Или я это себе придумал, и принцесса одаривала общей улыбкой всех?..

Высокая гостья пробыла в академии чуть более трёх часов. Прощаясь, пожелала нам всяческих успехов и удачи, пообещала приехать на итоговый экзамен этого года. Толпа студентов шла за ней до самых ворот и неистово махала отъезжающим каретам. «Ура Анне Филимоновне! Ура Государю Филимону Первому!» – дружно кричала молодёжь.

По завершении визита всех пригласили на парадный обед. Я был так взволнован, что не пошёл в столовую, а удалился в свою комнату. Небрежно бросил на стул фрак и перчатки. Эмоции захлёстывали, затмевая разум: я готов быть выть от отчаяния, раздирая когтеточку в клочья. Понятно, что никакие отношения с принцессой мне не светят. Где она, пусть не старшая, но дочь Государя, а где куцехвостый сын князя, лишённый права наследовать титул?!

Будь у меня длинный хвост и дар, я мог бы сделать придворную карьеру и иметь хотя бы призрачные надежды – наш род был древним и знатным, однако папенька мой предпочёл заниматься козлезаводом, а не политикой. Увы, в нынешнем виде с позорным помпоном и полным отсутствием магии я не мог рассчитывать на успех. Проклятье! У меня аж кончики пальцев и пуговку носа стало жечь от всплеска чувств. Я налил воды в дежурный умывальный тазик, стянул с лап перчатки и опустил ладони в воду, чтоб охладиться. Мне показалось, что вода зашипела… Хотя, наверное, это шипел я сам. Намочил лоб и переносицу. А потом ошарашенно сел мимо стула. Ойкнув, поднялся, потёр ушибленную бобочку и плюхнулся на кровать. Когти на моих пальцах были небесно-голубого цвета. Не может быть! Или?! Мне казалось, что я окончательно сошёл с ума. Я снова бросился к когтедралке. И очнулся, когда понял, что джутовая обмотка уже рассыпалась в прах, а деревяшка была растерзана вдрызг. Небесный цвет никуда не ушёл. Изумление, сменившее подавленность, отступало, освобождая место надежде. Благодаря Василию Матвеевичу я знал, что означают такие пальчики: во мне каким-то образом пробудилась воздушная магия.

«Как? Почему? А, впрочем, не так уж и важно. Ты волшебник, Вася, мать твоя Бастет», – расцеловал свои когти и исполнил какой-то странный дикарский танец. Я теперь мог по праву унаследовать титул, пусть отсутствие хвоста и ставило меня на ранг ниже, чем положено. И всё же я буду представлен двору и смогу иногда появляться на светских раутах и видеть Анну.

А если нам удастся создать гаситель, то при счастливом стечении обстоятельств я втиснусь в кресло одного из семи императорских академиков. Пропасть, разделяющая нас с принцессой, окажется не так уж велика, и… вполне возможно, что получится построить мостик. Котий Боже! Так, если я способен к магии, то и более восприимчив к ней, чем неодарённые. Теоретически существовала магическая регенерация. На практике всё было очень сложно и неоднозначно, но шанс имелся. Ура!

«Надо успокоиться и все взвесить», – пытался воззвать я к остаткам своего разума. Легко сказать – трудно сделать. Нервная дрожь колотила меня так, что, казалось, вся комната ходила ходуном. Потом силы разом покинули меня, и я провалился в полусон-полуобморок, едва добравшись до кровати.

Очнулся ближе к ужину, очень голодный, зато бодрый. От мысли об Анне сердце всё также отплясывало степ. Ногти-когти стали обычными, но дар не ушёл. Когти магов вспыхивали при всплеске силы или сильном душевном волнении.

Я решил пока не сообщать никому о проснувшихся во мне способностях: хотел сперва сам переварить эту новость. А кроме этого, пока приводил себя в порядок, вспомнил об одном суеверии: убивая мага, можно забрать его силу. Я выронил щётку из лап, испуганный этой мыслью. А вдруг Василий Матвеевич замешан? Кое-какие моменты того дня представлялись мне весьма смутно. Однако нутро считало меня невиновным. Но вот случайно подцепить его магию, как бы смешно или двусмысленно это ни звучало, я вполне мог. Теоретически такое было допустимо, учитывая дату.

Фу, не от самого приятного кота пришла ко мне магия, если я стал вместилищем именно его силы. «Магия как сила не бывает хорошей или дурной, она изначально нейтральна», – успокоил я себя известной доктриной. Специально убивать Валерьяныча ради магии едва ли кто-то б стал, ведь его дар был заблокирован, и не факт, что подчинился бы другому. Однако кто-то может заподозрить мой умысел, если сила перешла ко мне…

Я снова натянул парадный фрак, поскольку день считался особенным до самого отбоя, и отправился в столовую. Оставшись без обеда, я был так голоден, что согласился бы даже на мышиный шницель.

Разумеется, все разговоры крутились вокруг монаршей семьи и сегодняшнего визита Анны. Многие были очарованы принцессой, кто-то уже заранее переживал из-за обещанного присутствия её на заключительных экзаменах. Я быстро покончил с трапезой, намереваясь отправиться в библиотеку за записной книжкой, чтобы взглянуть на неё и её владельца под другим углом, и даже не заметил, что ел.

В малом зале царила тишина. Свет горел лишь у одного стеллажа, где копался в книгах преподаватель погодной магии Ёжиков. Я весьма удивился его присутствию: он был одним из самых молодых профессоров и метил в деканы у «погодников», но научным изысканиям уделял не так уж много времени. Ходили даже слухи, что его диссертация была написана не им самим. Ещё сильнее я изумился, когда понял, что он роется в книгах по историографии теоретических основ магической безопасности. Кроме Масянского, любившего вставить особо коварный вопрос в контрольную работу, в эти талмуды заглядывала разве что книжная моль. Масянский! А ведь он тоже мог припрятать что-то на полках, как и я. А Ёжиков это ищет? Уж не записную книжечку ли?

Задумчиво смерил коллегу взглядом: здоровенный котяра, выше меня на целую голову, а Василий Матвеевич был не из маленьких. С Валерьянычем он справился бы без проблем… Я не стал даже приближаться к своему тайнику, быстро взял книгу с нижней полки и ушёл в читальный зал, где за столиком дежурного дремал младший служащий библиотеки.

Ёжиков не так давно получил своё профессорское звание, и его очень хвалил заместитель ректора. На сегодняшнем торжественном приветствии он держал речь от имени молодых педагогов. Ха! А не он ли «проф. Непорочный» из масянской книжки грехов, любитель коллективных игр для взрослых?

Глава 7. Чижик-Пыжик, где ты был?

Я для приличия посидел четверть часа, листая «Историю древнего мира», которую прихватил из малого зала. В давние времена кошачья магия была куда сильнее и проникала буквально во все сферы жизни. Но котики стали истреблять друг друга, словно перепутали собратьев с крысами и прочими вредителями. И в один не прекрасный день произошёл жуткий магический взрыв, который почти не оставил камня на камне от старых городов и деревень, а кроме того, унёс почти всю силу. Котики оказались снова в общинно-первобытной эпохе. Постепенно магия вернулась, но была уже гораздо слабее. Но остались кое-какие старые артефакты от прежних времён да обрывки древних манускриптов. В общем, по шее котики получили, но без потопа.

Когда я возвращал книгу на место, Ёжиков все ещё пасся у того стеллажа. А на нашем спальном этаже жизнь кипела. Преподаватели сдавали лакеям парадные фраки, кто-то требовал свежий повседневный, Мальков искал оторвавшийся от туфли помпон.

– Да вот же он, у Кошанского! Сзади! – громко захохотал Борис, стоило мне появиться в коридоре. Смех прервала пощёчина. Эдик брезгливо отряхнул лапу:

– Заткнись, отказник!

Борис злобно стрельнул глазами, но ответить Пушехвостову не решился. Я зашёл в комнату, быстро переоделся и направился в общую гардеробную с охапкой парадного обмундирования.

Напротив как раз была дверь покойного Масянского. Занятно. Его комната располагалась так, что можно было при определенной ловкости заглянуть в окна других преподавателей. Неужели Валерьяныч подглядывал за нами? Скорее все-таки платил прислуге за сведения. Или он был ещё и извращенцем? Спальни в этой стороне считались не самыми удобными, но Масянский лично выбрал свою.

Мимо меня прошмыгнул симпатичный котейка с детской мордашкой и скрылся за дверью соседней с Масянским комнатки. Я удивлённо захлопал глазами. Студентам вход сюда был запрещён, да и одет он был не в форменные цвета.

Из гардеробной неторопливо вышел Эдик с новеньким сюртуком:

– На твою долю тётя Тоня тоже заказала.

Так звали кастеляншу, которая благоволила нам благодаря щедрым пожертвованиям наших семей.

– А кто живёт там? Увидел сегодня какого-то мелкого. Непохож на преподавателя, – шёпотом спросил я у приятеля.

– А-а, это из администрации. Книжная моль, – хмыкнул Эдик, – вообще, нормальный кот, мы с ним как-то пиво вместе пили, пока ты над своей диссертацией чах. Он только с этого года у нас окопался. Кажется, у администраторов все кровати заняты, его к нам и направили. Все равно в той мышиной норе ни один уважающий себя преподаватель жить не будет.

– Норе?

– Ага. Гляди!

Эдик весьма бесцеремонно стукнул в дверь и едва дождавшись ответа, распахнул её.

– Привет, Андрей! Это мой друг Василий. Теормагия.

– Кошанский, – коты при знакомстве обычно называли фамилии.

– Чижиков, – я пожал его лапу.

Сделаю тут крохотный экскурс в историю Великой Котовии. Подлинно «кошачьи» фамилии носили только самые древние семейства, ведущие свою родословную из глубины веков. А вот новое дворянство, «птенцы гнезда» царя-реформатора Котослава Когтистого, получило птичьи и звериные наименования родов. Причём раздавал их сам Государь как Бастет на душу положит. Пришедший на смену Котославу Тихон Старовер полностью свернуть с пути, на который направил страну его деятельный папенька, уже не смог, но окружил себя старинными фамилиями и возродил ряд традиций, с которыми истово боролись сторонники реформ. До сих пор, хотя на троне восседал уже внук Тихона Филимон Хвостомирович, условные «птенчики» – как снисходительно прозвали новое дворянство – нечасто занимали высокие должности в министерствах да при дворе, особенно последние пять лет, хотя нередко были куда прилежнее и успешнее в учёбе потомков Муриков и Кыськиных.

Остальной кошачий народ носил фамилии – производные от имён: Васькины, Тишкины, Муськины и тому подобное. Мещане старались выправить документы с более благозвучными Васиными да Марьиными, и это неплохо пополняло казну. Васильевыми, Петровыми и прочие становились котята, рождённые от дворян, но не признанные своими отцами. Соответственно, их потомки тоже носили такие фамилии и могли заслужить дворянство. А вот никаких Кузнецовых, Плотниковых и так далее в империи не водилось. Как прогрессивные коты, мы с Чижиковым никакого предубеждения друг перед другом не испытывали.

Комнатка была совсем маленькой, почти коморка Гарри Поттера, разве что не под лестницей, и не особо уютной. Коротенькая тахта, на которой я бы уже вытянуться в полный рост не смог бы. Крошечный стол ровно на одну тетрадку, табуретка вместо стула и пара крючков на стене. Вот и всё убранство.

Окна выходили в маленький дворик между нашим корпусом и административным зданием. Очень неплохо была видна галерея на четвёртом этаже, ведущая в домовой храм.

Все это давало ещё больший простор для подозрений. Мало ли кто и с кем мог там тайно встречаться, тем более даже до меня доходили слухи о подпольной торговле кошачьей мятой и валерианкой церковными служками. Я припомнил, что последние страницы в книжке были вырваны. Вполне вероятно, что причиной гибели любопытного профессора стали его новейшие наблюдения.

Чижиков был рад нашему визиту.

– Присаживайтесь, куда поместитесь. Могу угостить кровяной колбасой. Преподавателей и студентов жалеют, а остальным такие помои дают, что все в ближайших лавках закупаются.

Я вежливо отказался, а Эдик обещал похлопотать, чтобы Андрея – вот именно это имя для кота мне представлялось странным, слишком «человеческим» – приписали к нашей столовой, раз он всё равно на учительском этаже живёт.

– Правда, сам я, признаюсь, не то чтоб поклонник их блюд. Тоже нередко со стороны заказываю, – улыбнулся мой приятель, – приползайте завтра ко мне, угощу лягушачьей икрой.

Разговор быстро перешёл на недавние события. Всё-таки смерти в академии случались не слишком часто.

– Следователь в меня как коршун вцепился: а что я видел, а что я слышал… А мне комнату только в Котий день выделили. Масянский был, конечно, недоволен, – пожаловался Чижиков.

– Почему недоволен? – удивился я.

– Так, когда эта нора была свободна, ключи от неё были у Масянского, он устроил тут свой кабинет. А потом его из-за меня подвинули. Он и воспылал ко мне жарким чувством, – усмехнулся Андрей, – мне пару раз по ошибке конверты для него под дверь пихали. Активная переписка внутри академии у товарища была, должен тебе сказать.

Ага, смекнул я, уважаемый профессор всё-таки промышлял шантажом.

Когда следующим вечером шёл в библиотеку, столкнулся в коридоре с Борисом. Тот нервно икнул и сделал вид, что объявление на двери туалета поглотило все его внимание. Кажется, подлюга замышлял очередную пакость, ведь императорские гвардейцы, следящие за всем и вся, нас уже покинули.

Однако работа над гасителем все ещё стояла на паузе, Старокотов и Щукин уехали куда-то на целую неделю. Я немного посидел над черновиками диссертации, чтобы не выбиваться из графика. Когда уходил из зала, заметил Дусика.

Мой друг сидел в углу за дальним стеллажом в полном одиночестве. Меня это поразило, учитывая общительность Песцова. Иногда складывалось впечатление, что Евдоким перезнакомился не только со всей академией и гимназией, где работал, но и со всей столицей. Лишь двор Государя был не охвачен. А тут он склонился над какими-то бумажками, отгородившись от всего мира. И моему появлению тоже не обрадовался, а стал неловко прятать записи.

«А если Дусик проводит своё расследование?» – подумалось мне. Я не захотел смущать его и просто помахал лапой, проходя мимо. Мне показалось, что Евдоким облегчённо вздохнул, поняв, что я не полезу с расспросами.

Я поднялся на спальный этаж. Тут было тихо. Интересно было бы заглянуть в комнату Масянского, но наверняка она заперта. Запасные ключи от всех помещений на этаже должны были храниться у старшего лакея. Я прошёл в тот аппендикс, как будто намеревался навестить Чижика. А вдруг как раз убирают ту комнату? Если же Андрей дома, предложу сходить в лавку за сыром. У двери Масянского возвышалась знакомая широкоплечая фигура Ёжикова. Заметив меня, он тут же метнулся к гардеробной и стал громко стучать.

– Вот бездельники! – пожаловался он мне, когда я забарабанил в дверь Андрюши. – Не дождёшься от них смены белья.

Пришлось сочувственно кивнуть. «Значит, в библиотеке не нашёл, хочет в комнату пробраться», – усмехнулся я про себя. Странно, что следователь затих, как будто ничего и не случилось. Василий Матвеевич совсем не знал, как тут принято расследовать подозрительные смерти. Может, это показное бездействие в ожидании, когда преступник выдаст себя?

Чижикова не было в норе, и я скрылся в ближайшей уборной. С местным лотком я уже почти примирился, только тряпочки вместо туалетной бумаги раздражали. Эх, запустить бы её производство. Жаль, подробностей не знаю, как она у нас делалась. Выйдя из «храма одиночных раздумий», заприметил нового гостя под дверью Масянского. Дусик! Но ведь про него ничего такого в книжке не было… Однако нечто могло случиться в тот самый седьмой день, и Масянский помер, не успев записать увиденное. Нет, не верю!

Я окликнул Дусика, а он, как ужаленный, отпрыгнул от двери и тут же стал скрестись в гардеробную, хотя приходящих преподавателей наши лакеи не обслуживали.

– Э-э… мнэ… пуговица с сюртука потерялась. Вот незадача… Представляешь, да? – сконфуженно проблеял Дусик, неловко пряча за спиной какие-то листки. – Понадеялся, что тут запасная есть. А то негоже… Ну ты понимаешь.

Усы Евдокима прижались к щекам, что обычно случалось, когда коты сильно смущались.

«Неужели он в сговоре с Ёжиковым?» – думать о таком не хотелось, но поведение Евдокима вызывало вопросы. Что ему тут надо?

Мимо пронеся Назар, один из лакеев.

– Любезный, нам бы запасную форменную пуговицу раздобыть, – обратился к нему я, внимательно наблюдая за реакцией Дусика. Тот поспешно закивал, стыдливо пряча глаза. «Ой врёшь, дружок! Не нужна она тебе. Не за этим ты тут ошиваешься».

– Конечно, Василий Матвеевич, сейчас принесу. Вам одну? – прислуга любила меня за щедрые подарки к праздникам и скромный нрав.

Я повернулся к другу.

– Да, одной достаточно. Благодарю покорно, – едва слышно произнёс он, и получив пуговицу, спешно покинул наш этаж. Я проводил его расстроенным взглядом. «Проклятье! Нет, буду верить в лучшее!»

Вечером мы с Чижиком и Эдиком снова собрались на колбасные посиделки. Я был весьма рассеян, погружённый в мысли о Евдокиме. Но как только разговор перешёл на Масянского, навострил уши. Я чувствовал себя связанным с ним полученной от него магией. А то, что мне досталась сила профессора, я уже не сомневался.

Семёна Валериановича в академии не любили, мало кто отзывался о нём тепло, хотя и плохо о покойнике старались не говорить из-за суеверий. Вдруг дух его ещё тут витает и поквитается. Чижик рассказал, что среди управленцев ходят слухи, мол, покойник был фискалом Тайной службы и имел глаз-алмаз – особый артефакт, позволяющий видеть на больших расстояниях и замечать всякие детали. Вот из-за лишних сведений профессора и прибили. Может, сама Тайная служба, потому и следователь молчит.

Я знал, что это всё полная чушь: подобный артефакт, если и существовал, то только в сокровищнице Государя.

– Да помер – и шут с ним. Невелика потеря, – махнул лапой Эдик, – будем считать, что счёт в пользу «К».

– Клановые разборки? – оживился тут же Чижик.

Я презрительно фыркнул, выражая своё неудовольствие.

– Не думаю. Особенно если подушкой придушили. Мы ж не в младшем классе.

– О, я только сейчас понял, наконец, почему дед настоял на твоём домашнем обучении. Ты бы всех «М» подушками забил, – хохотнул Эдик.

Я не удержался, схватил с кровати подушку и запульнул в Пушехвостова.

– Эй, я все-таки родственник Государя!

– О-о-очень дальний, – злорадно захихикал я. Эдик печально вздохнул, и я перестал смеяться. После смерти отца ему светили лишь пара небольших поместий да скромный годовой доход. Все остальное состояние по майорату отходило его брату. И Эдика как бедного родственника был рад задолбать поручениями старейший дед императорского дома.

Заглянуть в комнату Масянского мне удалось следующим утром, когда я забегал в гардеробную. Лакей не принёс мне чистую рубаху, прежде такого не случалось.

В комнате шебуршался незнакомый мне слуга, видимо из новеньких. Неудивительно. Простые кошки слыли ужасно мнительными и суеверными, до жути боялись покойников, и думаю, старожилы приложили все усилия, чтоб избежать уборки на месте убийства. Выглядело помещение совсем нежилым: полиция или та самая Тайная служба выгребла не только бумаги, но и все личные вещи Валерьяныча, на месте остались только мебель и занавески. Даже ковёр и постельные принадлежности куда-то делись.

Я за завтраком рассказал об увиденном своим приятелям, мне особенно интересна была реакция Евдокима. Но он промолчал, а вот Андрюша не сильно удивился:

– Чернявые в первые сутки там все перерыли, а потом носили и грузили коробки и корзины в «мышеловку».

«Мышеловкой» в шутку называли полицейские кареты из-за забранных решёткой окон и двойной двери.

– Кому нужны его вещи?

– Кто знает. Может, Масянский действительно фискалил, вот и изымали доклады да доносы.

– Интересно, кто последним видел Валерьяныча… – забросил я удочку.

– Ну, кто бы ни помог ему на тот свет отправиться, мы его осуждать не будем, – хмыкнул Дусик.

Ох! Но в конце концов, я же не полиция и не жандармерия. Даже если мой друг кокнул Валерьяныча, я не обязан никому сообщать об этом. Однако неприятное чувство всё равно сосало под ложечкой.

На фоне моих терзаний из-за странного поведения Евдокима мы очень быстро сдружились с Чижиком – такое прозвище я дал новому приятелю. Я разделял прогрессивные воззрения Андрея. Он был не только сторонник западной моды на вычёсывание, но и не придавал значение длине хвоста или владению магией, когда речь шла о государственных деятелях:

– Понимаешь, способности к управлению государством или дипломатии никак не коррелируются с магическими способностями. Это разное. Ты можешь быть отличным воином-огневиком, но бездарным стратегом. А умение усиливать дождь куда больше нужно в сельском хозяйстве, чем при дворе. Про хвост и говорить нечего, мозг явно не там должен находиться.

Жаль, что подобные молодые котики не имели веса в нашем государстве! Я тоже всеми лапами выступал за хвостотерпимость, тем более что хвостами мерились лишь в двух крупных державах: Великой Котовии и Мышеборской империи. А в Царапии был даже обычай купировать хвост в раннем детстве – мол, все греховные мысли идут как раз от хвоста.

Пока мы трепались, набивая пузо за столом, Чижик смотрел на меня как будто оценивающе, словно решая, можно ли мне доверять. Вероятно, он был даже сторонником конституционного правления, а такие взгляды не одобрялись властями.

Евдоким же принадлежал к «традиционалистам», родился и вырос в маленьком городке на севере. В столицу переехал исключительно ради работы учителем химии. Этот предмет изучался отнюдь не во всех учебных заведениях Великой Котовии.

Хотя считалось, что никто из нас магией не одарён, я чувствовал её еле заметную ауру у Чижика; думаю, он владел скрытым артефактом. Я не совсем понимал его должность при академии, но он явно не был заурядным мелким чиновником.