Текст книги "Василий Кошанский. Здравствуй, мир! (СИ)"

Автор книги: Фохт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 14 страниц)

В своей комнате за запертой дверью снова открыл «дневник стукача», чтобы просмотреть заметки за вчерашний день: а не Борис ли виноват в исчезновении истинного Василия Матвеевича? Вдруг он напоил его каким-то магическим настоем, и наши сознания поменялись телами? Однако последние записи были вырваны. Занятно!

Я напряг извилины и снова стал копаться в чердаке Василия Матвеевича: возможно ли хотя бы теоретически такое перемещение? Ответа не нашёл, зато припомнил свою роль в группе по воссозданию артефакта. Там тоже всё было очень запутанно, но мы постепенно подбирались к цели

По обрывкам древнего манускрипта, где описывались разные магические артефакты древности, мы пытались создать «гаситель», который глушил бы всю магию в радиусе нескольких метров. Записи были переведены со старокотовьего на современный язык. Историк магии Зайчишкин натащил нам из архивов материалы с упоминанием и характеристикой артефактов, которые могли бы относиться ко времени создания манускрипта. Правда, многие записи больше походили на сказки, чем на документальные свидетельства. Мы по сотому разу выводили некие формулы, специальные расчёты, рисовали и переделывали чертёж, но созданный по нему «гаситель» так и не работал. О моём участии в этой команде знал только ректор, ну и другие «изобретатели». Для всех остальных, даже Дусика и Эдика, мы – члены группы – прилежно писали диссертации на близкие темы по рукописям, к которым был ограничен доступ простых смертных. Глава проекта Старокотов числился общим научным руководителем.

Глава 3. Минус один

Я уже собирался улечься в постель, когда тишина вечера была нарушена какой-то суетой. Тыг-дык, тыг-дым. Да прямо как в родной многоэтажке, когда соседские дети в ортопедических сандаликах гонки устраивают.

По коридору, вытаращив глазки и распушив хвост, промчался комендант учительского корпуса; за ним, дробно стуча башмаками, пронеслась пара смотрителей. Потом наш этаж удостоился посещения заместителем ректора академии. Большая редкость, однако! Высшая администрация жила в просторных квартирах в отдельном здании и в гости к преподавателям не наведывалась. Мышкой проскользнул обожаемый всеми за доброту и кротость Фадей Фадеевич, глава лазарета.

Тут мне в голову закралась мысль, что кто-то из «сеятелей разумного, доброго, вечного» преставился. Печально, конечно, но все под Богом ходим. Странным показалось, что ответственные лица, явно не желая огласки, действовали весьма топорно. То тут, то там чуть приоткрывались двери, и коты (у нас был исключительно мужской этаж) с жадным интересом выглядывали в коридор. Неспешно проходя в туалетную комнату, я видел торчащие усы и пятачки носов. Да и моя кошачья натура изнывала от любопытства.

Наконец ко мне поскрёбся Эдик, который уже успел переговорить с секретарём ректора и кое-что выяснить. Как дальний родственник императорской фамилии Двухвостовых он имел кучу преференций в академии, с ним охотно дружили и делились информацией в надежде, что в своё время Эдуард Аркадьевич замолвит словечко перед высокой роднёй. Мало кто знал, что тот всего пару раз был в Большом дворце и ни разу лично с Государем не разговаривал.

Помер Семён Валерианович Мурлык-Масянский, преподаватель магической безопасности, заслуженный деятель просвещения, доктор наук, и прочее, и прочее. Он был не стар, но и не особо молод – седмиц восемь; от хвори никакой вроде не страдал, но кто ж знает точно, кроме Фадея Фадеевича.

В памяти Василия Матвеевича коллега отпечатался благодаря странной открытке, неожиданно подаренной неделю назад в последний день года. Мой Василий растерялся: он вообще легко смущался и счёл это насмешкой, мол, слишком секретные материалы для диссертации выбрал. Как Кошанский, он ожидал подвоха от любого, кто носил фамилию, начинающуюся на «М».

– Что, Вась, не ты ли это решил кровной местью заняться? – прищурился Эдик, сообщив о смерти Масянского.

– Ещё лапы марать… – буркнул я в ответ, судорожно соображая, при чём тут кровные разборки.

Ах да, у истоков нашей государственности стояло два сильнейших рода, помимо императорского. Потомки Мурика, захватившего власть в Кошгороде Южном на самой заре истории и подавшего ходатайство о присоединении к Великой Котовии, полагали себя главной опорой трона, на котором восседали Двухвостовы, и, соответственно, претендовали на основные должности при дворе и в армии. От имени Василия Матвеевича доложу вам, что в нынешние времена от Мурика у многочисленных «М» остались только первая буква в фамилии да гонор сверх меры.

Ярокус Двухвостов, основатель нашего государства, ни сумел бы объединить удельные земли в Великую Котовию без помощи рода Кыськиных, бывших воеводами ещё диких лесных котов. Кыськины и все ветви семейства презирали Муриковичей и их родственников, считая чужаками, пришедшими с юго-запада.

Мурлинские, Мурчанские, Мурфыровы, Мурлыковы и прочие, чьи фамилии начинались на «М», принадлежали к Муриковичам. Моё семейство Кошанских, как и Кошецкие, Кошаковские, Котяцкие, Кысянские, Кисульские и так далее, продолжало род Кыськиных, придерживаясь более консервативных взглядов и презирая иноземное.

Государи Императоры в течение полутора тысячелетий мастерски использовали взаимную ненависть «М» и «К», приближая к себе то один, то другой клан. Мирному сосуществованию высшего дворянства это не способствовало, зато и не давало сформироваться ядру заговорщиков или сторонников республиканского строя, как в некоторых зарубежных странах.

Наверное, из-за того, что я лично не знал покойного, не чувствовал особой печали или сожаления; для меня его смерть была абстрактной, как будто прочёл о ней в книге, даже не газете. Эдик тоже не казался расстроенным по этому поводу. Мы немного похихикали над попытками администрации сохранить смерть профессора в тайне, бегая по коридору с топотом лесных ёжиков.

На следующий день вся академия обсуждала смерть профессора. Прошёл слух, что бедняга был задушен собственной подушкой. Потом появилась версия, что жертву отравили. Прямо в седьмой день года. Поскольку в этот день занятий не было, никто и не хватился бедолаги.

А после второй лекции меня неожиданно вызвали в административный корпус. Я на секундочку заскочил к себе в комнату, причесался-прилизался, спрятал за обивкой кресла чужую книжку и поспешил к начальству. Особо не нервничал, поскольку не сомневался в собственной невиновности, а Василий Матвеевич верил в котовское правосудие. В приёмной толпилось уже несколько котов. Семён Валерианович принадлежал к боковой ветви Мурлыковых. Соответственно, в первую очередь под подозрение попали все так или иначе враждующие с кланом Муриковичей, то есть все «детишки» Кыськиных были вызваны на беседу, даже Эдик, хотя к Кошанским относился только по материнской линии. Взаимная ненависть и кровная вражда «М» и «К» считались чуть ли не обязательными, хотя формально не одобрялись, а в стенах учебных заведений были жёстко запрещены. В академии даже титулы не использовались: мол, перед гранитом науки все равны.

Разговор происходил за закрытыми дверями кабинета проректора и занимал около десяти минут. Примерно полчаса, ожидая вызова, я поддерживал светскую беседу с очень дальними родственниками. Раздражали сочувственные взгляды, обращённые на мой помпон – обычно я общался с одними и теми же котами и кошками, уже привыкшими к моему недостатку. Почти последним пришёл Котослав Котёночков, с которым сообща трудились над «гасителем». Мы не особо дружили, но последние пару месяцев проводили вместе очень много времени в закрытой части библиотеки, пытаясь создать действующую модель. Он привычно уселся рядом со мной и сунул мне в лапу мятую бумажку с расчётами.

– Во, глянь, что мне ночью пришло в голову!

Едва я успел пробежать длинную формулу глазами, как назвали мою фамилию.

– Не потеряй! Старокотов убьёт! – шепнул мне Котослав, когда я прятал записку в свой карман, перед тем как зайти в кабинет.

– Присаживайтесь, Василий Матвеевич, – бархатным голосом предложил старый чёрный кот с обкусанными ушами.

«Ни фига себе, – подумалось мне, – значит, тут дерутся не только с помощью магии, но и зубами, когтями и прочим. Не дай бог я так же озверею…»

Чуть фыркнув, припоминая бой с барсом в поэме «Мцыри», я занял указанное место и спокойным тоном рассказал, как провёл последние двое суток. Сначала мы с Пушехвостовым в честь седьмого дня собирались посетить главный храм, затем сходить к Большому дубу поискать жёлудь желания, но слегка задержались из-за порвавшегося сюртука Эдуарда. Неожиданно я почувствовал себя не очень хорошо и оставшееся время провёл в своей комнате. Подробно описал учебный день, упустив только эпизоды, связанные со шпионской книжкой.

Уверенно сообщил, что у меня не было никаких споров с покойным и даже в учительской мы почти не пересекались. Правда, недавно он презентовал мне открытку на Котий день. Хотя её смысл остался неясным.

На настоящие клановые проблемы между мной и покойным, учитывая мою удалённость от двора и отсутствие магии, следователь не стал делать ставку, но пытливо спросил:

– И прошлым утром вам ничего странным не показалось?

Ха-ха! Не мог же я признаться, что странным для меня было всё и вся. И что я до сих пор офигеваю от помпона на заднице. Прям символ «Плейбоя», только уши кошачьи и сисек нет.

– Нет, ничего подозрительного я не заметил, – благонравно ответил я, чувствуя, как недоверчивый взгляд буравит меня до самых костей. Бывалый сыщик чуял, что я что-то скрываю. К моей великой радости, котики уже доросли до презумпции невиновности, и мне не нужно было доказывать, что я не верблюд.

Мы ещё раз пробежались по моему расписанию, но на расхождениях с первой версией поймать меня не удалось, и Василий Матвеевич был отпущен за отсутствием улик.

Возвращаясь в свою комнату, я мысленно матерился, осознавая, куда же меня занесло. Магия, кланы, кровная месть… Неужели из-за принадлежности к разным предкам коты на самом деле убивают друг друга? Не, я понимал, что попал не в эдемский сад. Иначе ходили б котики в чём мать родила. Кстати, пришло в мою мохнатую голову, надо бы изучить местную религию.

Разумеется, и в учительской, и в столовой, да и в классах – везде обсуждали покойного Семёна Валериановича. А я вспомнил о вырванных страницах в найденной книжице. Может, тут есть связь?

На обед подавали лягушачьи лапки в кляре. Привет французам! В принципе неплохо, по вкусу похоже на курицу, но цвет у мяса зеленоватый, и чуть заметно пахнет тиной. Интересно, у нас так же? Прежний я был очень осторожен в выборе еды и никогда не отваживался ни на какую экзотику, отчасти из-за аллергии, отчасти консерватизма. Сейчас я чувствовал себя более уверенным в плане здоровья. Но не все блюда кошачьего рациона я был готов пробовать. Надеюсь, ящериц тут не едят? Я видел на даче, как кошка ловила ящерку. Ох, нет, не стоит думать про такие вещи, особенно за столом. А ведь мыши, крысы да прочие грызуны наверняка ценятся местными гурманами. Ой, мама-кошка, роди меня обратно! Меня и обтирание тряпочкой да лоток с опилками коробили. Не буду рассказывать подробности сложного ухода за меховой попой, тем более речь про еду зашла.

С десертом совсем не повезло: в изящных креманках подали желе с бабочками и мотыльками. Мой аппетит тут же отбыл в дальние края, и я стал смотреть по сторонам. Огромная столовая предоставляла широкий простор для созерцания.

Эдика обихаживал беленький котик Мальков. Ему безумно хотелось дружить с родственником Императора. Эдуард был единственным из преподавателей, в фамилии которого присутствовал «хвост» – верный признак родства с Двухвостовыми. Мальков всячески пытался заслужить расположение Эдика. Над этими потугами хихикала в кулачок почти вся учительская, но открыто не высказывался никто, поскольку ходили слухи, что белый – незаконнорождённый сын одного из видных деятелей министерства просвещения. Ох уж это министерство, обожающее устраивать преподавателям пакости разных масштабов! Вообще, почти все служащие академии попадали на свои должности по протекции сверху, совсем случайных котов и кошек тут не было.

Мысли вернулись к таинственной книжечке. Получается, страсти в учебном заведении кипят недетские. Я принялся внимательно следить за присутствующими. Заметил, как молодой преподаватель магического права передал салфетку с запиской одной из классных дам. О, а вот тут взаимная лямур-мур-мур! Её хвост чуть коснулся его бедра. Я усмехнулся в усы. Ханжеские запреты едва ли кого-то останавливали от любовных страстей. Скорее наоборот. Этим было непросто: оба очень держались за свои должности в академии, а за шуры-муры могли уволить без выходного пособия. Интересно, история этих влюблённых нашла своё отражение в книженции, и как они зашифрованы?

Классные дамы пристально следили за поведением пансионеров за столом. Прегрешения тут же фиксировались в специальных тетрадях. Нелегко быть кошачьим подростком! Вот одна из дам отругала за излишне громкую беседу своих подопечных, а инспектриса накарябала замечание, с раздражением нажимая на карандаш.

Наблюдая за этим, я вспомнил какой-то детектив, в котором пытались разгадать, что было на вырванных страницах блокнота по оттиску на сохранившихся листах. Быстро покончив с едой, я потыгыдымил в свою комнату. Пошкрябал грифель карандаша, чтоб получить цветной порошок. Растёр его на первом чистом листе. Весь перепачкался, даже на нос попало. Расчихался так, что усы чуть узлом не завязались. Тьфу ты, горе-кот! Пришлось бежать за водой и отмываться. Потом утащил из кладовки одёжную щётку и долго чистил сюртук. Хорошо, что местным котам Бастет пальцев отсыпала, а то вообще караул. В общем, намучился я страшно.

Касательно записей. Разобрал только: «Красавчик», «подлил», «в столовой». Я вспомнил Бориса и его манипуляции с кружкой. Наверняка это он! Автор записок – тот ещё шутник – называл учителей «от противного». С точки зрения котов, совсем бесхвостый бедняга – настоящий урод. Значит, вчерашняя попытка напоить меня какой-то дрянью была не первая!

Конечно! Седьмой день! Связанный с кучей суеверий. Он считался настоящим началом года (мол, первые дни ещё находятся под влиянием прошлого), было принято в этот день загадывать желания и строить планы на обозримое будущее. Официально власти не поддерживали подобные верования, но традиционно объявляли день выходным. Специальные службы не проводились, но священники охотно давали своё благословение всем заглянувшим в храмы. Ходили слухи, что в седьмой день даже неодарённые способны к магии, а также бытовало убеждение, что именно в эту дату стоит отбросить страхи да сомнения и исполнить давние замыслы. А Борис решил избавиться от ненавистного Кошанского…

Не осознавая своих действий, я подбежал к джутовому столбику и стал возбуждённо точить когти. Мои уши прижались к голове, бобочка пониже спины нервно ходила туда-сюда; будь хвост полноценным, он бы лупил меня по бёдрам. Вместо столбика мне представлялся подлый Борис. Так! Нет! Всё равно непонятно, что произошло. Если б гнусная тварь отравила Кошанского, то должно было погибнуть тело, а не сознание. Хотя… я вспомнил, как меня вырвало в уборной. Вполне возможно, мутило меня не только от эмоций. Пусть не смертельный яд, а какая-то психотропная фигня, чтоб дискредитировать Василия. А обернулось всё таким странным образом.

Я отошёл от когтедралки – отличная штука для снятия стресса. Итак, мог ли Борис отважиться на убийство? А фиг его знает! Коты только на картинках миленькие, а по сути – злобные хищники. Димон не раз возвращался от бабушки с располосованными руками. Да и люди не лучше. В тутошней психологии мне копаться пока рано. Понятно одно: нужно быть очень осторожным и бдительным. Хорошо бы выяснить, кому принадлежит книжка, как она оказалась в учительском буфете и кто выдрал листы.

Вторая версия лампочкой зажглась в моей башке. Я снова вцепился в столбик. А вдруг эта запись касается Валерьяныча? И Красавчик подлил яд ему? Прям остросюжетный детектив «Следствие ведут котики».

Было бы неплохо узнать, кому принадлежит книжечка. В раздумьях я покружил по комнате, потом мявкнул «Эврика!» и перекопировал через оконное стекло пару страниц записей как образец. Спрятал в укромное местечко оригинал и направился в методкабинет. Там были всякие папки с учебными планами педагогов. Сравню почерки и, надеюсь, отгадаю таинственного «Большого брата».

Часы пробили девять вечера; в учебной части академии было тихо. Время самоподготовки уже закончилось, а проживали пансионеры на верхних этажах центрального здания. Первым делом я извлёк свои папки и разложил расписание лекций, чтоб оправдать присутствие в кабинете в неурочный час. Потом стал быстро просматривать тематические планы.

От кошачьей каллиграфии зарябило в глазах. Не у всех учителей был хороший почерк. Некоторые были весьма небрежны, а кое-кто писал с орфографическими ошибками. Ай-яй-яй! Пролистав папок десять, я взял бумаги Семена Валерьяновича. И даже не очень сильно удивился, обнаружив, что скрытым дятлом был именно он. Интересно, товарищ шпионил из любви к искусству, по чьему-то поручению или промышлял шантажом? В любом случае конец соглядатая вполне предсказуем.

Хорошо бы установить, кто вырвал последние странички: убийца – или кто-то воспользовался смертью фискала? Мне вспомнился детектив, где жертву одновременно и отравили, и закололи. Желающих прибить было несколько. А что, может, очередь стояла Масянского прихлопнуть…

Я быстренько убрал всё на место и вышел из методкабинета. В кармане нащупал бумажку, переданную мне Котёночковым. Чёрт! Я уставился на формулу. Мне же надо не в сыщика играть, а клепать магическую хрень. Ругнувшись, я галопом помчался в библиотеку. Когда влетел в малюсенький кабинет, весьма похожий на комнатку в архиве, в голове моей что-то щёлкнуло. Я нашёл ошибку в формуле. Сложно объяснить, как мне это удалось. Наверное, подсознание, которое вело меня и на лекциях, сейчас подсказывало правильную запись.

– Мои извинения за опоздание! – поклонился я всем сразу и подсел к Котославу: – Кажется, я нашёл закавыку в расчётах.

Обе наши головы склонились над записями. Руководитель группы Старокотов на всякий случай выглянул за дверь, хотя в этот коридор редко кто заходил:

– Хорошо, обсудим новую главу диссертации Василия Матвеевича, – громко произнёс он и повернул ключ в замке, затем поставил магическую защиту от «слишком чутких ушей».

– Ох, ребятки, сдюжить бы наконец. Почти год бьёмся.

До полуночи мы рисовали чертёж. Большинство кошачьих артефактов имели форму шара, различались размер, цвет и магическое наполнение, которое как раз и требовало расчётов и чертежа.

– Мы завтра же приступим к созданию, – пообещал наш «Кулибин», он же специалист по практической магии Щукин. Он очень воодушевился, хотя последнее время пребывал в миноре. Старокотов обещал, что в случае успешного завершения проекта Щукины вернут себе графский титул и фамилию Котишкины, потерянную пять поколений назад. Графские титулы сулили всем участникам, включая меня. Титул отца – князя Кошанского – я унаследовать не мог из-за отсутствия магии и хвоста. Один недостаток династическая комиссия, учитывая древность рода и богатство семьи, мне бы простила, но два сразу – увы! Тем более теперь, когда канцлером Великой Котовии был Мурлынов.

Глава 4. Враг номер один и не только

На нашем этаже было уже совсем темно и тихо, когда мы с Котёночковым, подсвечивая себе переносными лампами, формой напоминающими керосиновые, добрались до дверей спален.

– Спокойной ночи! – одними губами пожелали мы друг другу и скрылись каждый в своей комнате.

Моих сил едва хватило стянуть с себя сюртук и штаны и кое-как поместить их на вешалку. А дальше я рухнул в постель и проснулся только от противного утреннего звонка. Хотелось поймать и придушить того, кто придумал такую побудку. Минут десять я понежился под одеялом, слушая, как хлопает то одна, то другая дверь. Я мог сегодня прийти на завтрак чуть позднее, поскольку мой трудовой день начинался со второго урока.

Яркое солнышко пробивалось даже через плотные шторы. Весна вступала в свои права. Я не особо любил это время года: обычно у меня обострялась аллергия, приходилось соблюдать повышенную осторожность, а от любых антигистаминных в марте-апреле меня жутко клонило в сон, хотя другие пациенты на это не жаловались. Обидно, что глаза слипались именно днём, а ночью мне не спалось, даже если я принимал те чёртовы препараты поздно вечером. Сейчас в кошачьем теле я чувствовал себя вполне комфортно, если не считать зуда в кончиках пальцев и ощущения странного тёплого шара в груди. Но это было куда приятнее моего весеннего самочувствия. «Бедняга Василий Матвеевич!» – опять пронеслось в голове. Если он попал в Кошкина, то проклянёт весь род до сотого колена. Моя прошлая жизнь покажется ему скучной и даже убогой. А уж когда он узнает, что кошки у нас домашние питомцы!.. Да для него и человеческое тело – нечто инопланетное и, скорее всего, уродливое: ни хвоста, ни меха. Я вскочил с постели, чтобы отогнать эти мысли. Мне становилось не по себе, когда я задумывался об обмене сознаниями. Хотя другая версия была ещё неприятней…

Пока я неплохо справлялся с ролью Василия Матвеевича, но расслабляться нельзя ни в коем случае. Я уже ловил пару раз излишне задумчивый взгляд Эдика, обращённый ко мне. Не попасть бы впросак во время следствия. Вдруг магия позволяет почуять чужака? При этом я ещё и изнывал от любопытства: кто ж отправил на тот свет Валерьяныча? Хотя вроде бы меня это дело не касалось. Сопутствующий недостаток кошачьей натуры? Прежде я был весьма равнодушен к жизни других людей: никогда не прислушивался к сплетням на работе, не следил за «звёздными» новостями или скандальными ток-шоу. По воспоминаниям, и Василий Матвеевич не отличался любознательностью, если это не касалось работы. Почему же попадание в кошачье тело разбудило во мне такой интерес к этому миру? Ещё одна загадка.

Я принялся не спеша одеваться и тут заметил у когтедралки какую-то пуговку. Её точно не было раньше, когда я давал выход стрессу. Ох, неспроста всё это! Пришлось в ускоренном темпе завершать свой туалет. Приведя себя в надлежащий вид, я решительно направился в административное крыло, чтобы разыскать следователя, уверенный, что та пуговица – подлая подстава.

На ловца и зверь бежит. Я не успел далеко отойти от своей двери, как показался знакомый черный дознаватель.

– Доброе утро! Как раз хотел к вам обратиться, – пошёл я ему навстречу. Он несказанно удивился.

– Я вчера весь вечер был занят в методкабинете и библиотеке. А у меня кто-то побывал. – Я провёл мохнатого представителя закона в комнату и указал на пуговку на полу. – Раньше этого здесь не было.

Следователь пристально посмотрел на меня, потом склонился над находкой:

– Интересно, – протянул он, поднимая вещицу.

«Значит, до отпечатков пальцев ещё не додумались, – я посмотрел на свои подушечки пальцев, – подсказать потом? Устрою прорыв в криминалистике».

– Вы знаете, откуда это? – строго спросил меня чёрный кот.

– Нет, хотя могу предположить.

– И?

– Пуговка Семёна Валериановича.

– О как! Допускаете, вас хотят подставить?

– Именно. Увы, у всех нас есть недоброжелатели.

– И знаете своего?

– Я бы подумал в первую очередь на Бориса Борисовича Борисова.

– Вроде вы должны друзьями быть, – хмыкнул следователь.

Я промолчал. Обсуждать длину моего хвоста не хотелось, а смущение и раздражение, которые я ощутил, напугали меня – получается, тело или просто отголоски Василия Матвеевича имели влияние на моё сознание. Чёрт, только вот битвы за кошачье тело мне не хватало! Видимо, эмоции отразились на моей морде, но были истолкованы по-своему.

Следователь внимательно огляделся в комнате, пожелал хорошего дня и ушёл. Было слышно, как он постучал в одну из соседних дверей. А я растерянно сел на кровать. Неужели постепенно угаснет моё человеческое «я», а Василий Матвеевич никуда не делся, а только затаился на время в глубине общего мозга или чего-то ещё? Где гарантия, что мы поменялись с Кошанским?.. А если бачок пробил мою голову и я умер… точнее тело, а сознание подселилось в чужое, задвинув Василия Матвеевича? И теперь он потихоньку приходит в себя… Нет, что за бред!

Мне опять стало очень жутко и неуютно, но я знал, как обрести душевное спокойствие. Я долго со вкусом драл столбик, пока паника не покинула меня. Затем отправился в уборную. Закапывая результаты своей деятельности в свежие опилки, я заставил себя переключиться на моего недоброжелателя. Что мне о нем известно?

Борисов происходил из баронского рода Мурмуркиных, был старшим и очень долгожданным сыном. Первые две супруги барона оказались бесплодными. Отсутствие даже намёка на хвост у котёнка стало страшным ударом для всей семьи. Отец тут же отрёкся от уродца – появление такого отпрыска опозорило его перед всем светом. Отсутствие хвоста считалось не просто недостатком, а зримым порицанием высшими силами. Часть друзей тут же прервала всяческие отношения с Мурмуркиными, чтоб на них самих не пала немилость небес.

Мать с новорождённым сыном вернулась к своим родителям Мурлиным. Кстати, отчество и фамилия, совпадающее с именем, как раз и демонстрировали, что Борис отвергнут своим отцом. Однако семье, нажав на все рычаги, которые только можно, удалось записать малыша в дворяне. Дядя Бориса уже тогда занимал высокую должность при дворе, после смерти отца он оставил несчастной сестре с племянником родовое поместье, а затем добавил пару букв к фамилии и стал Мурлилиным.

Борис учился дома, сдавая в Хомячинской гимназии только экзамены. По странной прихоти судьбы, то поместье располагалось неподалёку от нашего фамильного имения. Бедняга был на треть седмицы старше меня, и мои родители воспользовались опытом соседей: я получил аттестацию в той же гимназии, не посещая очные уроки.

Ходили слухи, что Борисов родился без хвоста за грехи своей бабушки Мурлиной, которая навела венец бесплодия на первых жён барона, чтобы в итоге выдать за него свою внучку. Как и я, учиться в университете Борис не мог, но его дяде каким-то чудом удалось добиться высочайшего разрешения для племянника сдать все экзамены экстерном и получить диплом учителя краеведения в заштатной академии Второй восточной провинции. А затем по протекции всё того же дядюшки-царедворца Борисов стал преподавать в столичной академии.

Поскольку во всех бедах «М» по умолчанию были виноваты «К», Борис ненавидел всех потомков Кыськиных. Но меня особенно, потому что мои родители меня не скрывали и не стыдились, а другие знатные семьи губернии жалели, но не сторонились. Пусть мне и моему отцу эта жалость была тоже весьма неприятна.

До появления в академии я видел Бориса буквально считаные разы: его никогда и никуда не приглашали. Даже в церковь не водили – он по умолчанию считался отлучённым от неё.

Первые пару лет работы мы старались не замечать друг друга. Всё равно «М» и «К» демонстративно занимали разные стороны в столовой, учительской и так далее. Однако затем моё ходатайство о соискании научной степени одобрили, а Бориса – отклонили. И в его глазах я стал врагом номер один. Правда, Василий Матвеевич был слишком занят преподаванием, диссертацией и тайной группой, чтоб обращать внимание на выпады недруга, да и всё ограничивалось мелкими пакостями: украденным тематическим планом, залитыми молоком контрольными работами или пятном на сюртуке. Сильная волна ненависти накатила на Бориса с этого учебного года, когда рядом со мной стали крутиться новички – Эдик и Дусик. Ведь Борисова все сторонились как прокажённого, даже просвещённые преподаватели; ни одной лишней фразы, не касающейся деловых вопросов, к нему никогда обращено не было. Он был словно кот-невидимка.

Мне даже стало жалко Бориса, стоило подробностям всплыть в памяти. Какой бы сволочью он ни стал сейчас, в своей бесхвостости виновен не был, а общество сделало его изгоем с младых когтей. Вот тебе и милые котики!

Мог ли отверженный расправиться с Валерьяновичем? Если дело в отравлении, то я бы поставил на «эту лошадь». Хотя тот был и Мурлык-Масянский, но и к «М» у Бориса было немало претензий. Ежели профессора придушили?

Обдумывал этот вопрос я уже в буфетной. Завтрак закончился, но лёгкие закуски всегда были в распоряжении преподавателей. Я скользнул взглядом по тщедушной фигурке моего недруга, лакающего сметану в дальнем углу. Значит, Борис тоже опоздал в столовую. Беседа со следователем? Или какие-то тёмные делишки?

– Доброе утро, Василь! – ураганом налетел на меня Евдоким. Моего друга, как обычно, распирало от новостей. Хотя Дусик много работал и проводил тут всего два дня в неделю, он умудрялся общаться со всей академией, трепаться в учительской, болтать в буфетной, перекидываться фразами в коридорах. Школьный друг Димон как-то рассказывал мне об ориентальской породе кошек: мол, очень разговорчивые товарищи. И хотя Песцов выглядел самым обычным полосатым котом – моя бабуля называла таких «шпротными», – в душе он явно был ориенталом.

– Что у вас тут творится?! Обалдеть! Страсти пуще киспанского двора! А тебя правда на допрос вызывали? Это потому, что ты Кошанский?

Я молча кивал на все вопросы Евдокима, сыпавшиеся из него, как горох из прорвавшегося пакета. Не удивлюсь, если после уроков он к следователю прибежит лясы точить. И это замечательно! Василий Матвеевич всегда был котом сдержанным, даже строгим. Фамильярничал только с Эдиком да Дусиком, и его неожиданный интерес к местным сплетням будет выглядеть как минимум странно, скорее подозрительно. А мне же так интересно, как продвигается дело!

Конечно, я не был сыщиком, да и расследование меня напрямую не касалось. Но лекции и работа по гасителю велись без моего активного участия, какими-то внутренними резервами Василия Матвеевича. А мне обязательно нужно было чем-то заниматься, чтоб снова не просыпались вопросы: как и почему я оказался в этом мире и здоров ли душевно.

– Дусик, а ты хорошо знал Масянского? – наконец дождался я возможности открыть пасть.

– Ну… тот ещё репей под хвостом. Следил за всеми, как гувернантка в детской комнате, да в книжонке карябал. В секретариате хихикали, что он составляет летопись нашей академии. Подробнейшую летопись, включая походы в лоток всего преподавательского состава.

– А друзья у него были?

– Не уверен. Младшие точно от него держались подальше. Да старики, кажется, его тоже не особо жаловали. Хотя вот с Ёжиковым какими-то книжками обменивался.