Текст книги "Василий Кошанский. Здравствуй, мир! (СИ)"

Автор книги: Фохт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 14 страниц)

– Разумеется. Но сперва официальное признание. Без него никаких экзерсисов, сам знаешь, указявки Мурлынова пока не отменяли…

Спасибо родным за образование. Я вполне себе разбирался в терминах и сложившейся ситуации: мне от Масянского и Мурлынова достались способности управлять воздухом и огнём одновременно: помимо банальных фаерболов или торнадо я теоретически мог создать огненный вихрь, для чего обычно требовалась слаженная пара огневик – воздушник. Будь я из рода попроще, мне однозначно пришлось бы идти в армию вне зависимости от моих предпочтений и желаний – боевые маги такого толка очень ценились и были на вес золота, однако потомок Кошанских имел право выбора. Хотя если мною заинтересуется Императорский двор, с его рекомендациями придётся считаться. Все подданные Котовии, обладающие магическим даром любой силы, были обязаны встать на учёт в Третьем отделении Службы государственного порядка. Фиолетовый огонь был особенно редким: из известных котов им обладал только прежний канцлер.

– Завтра с утречка отправимся. У них начальником сейчас Землеройкин, тот, который старшим секретарём первое заключение нам давал. Папаша мой не поверил тогда, вторую комиссию просил, затем в столицу Василия повёз. Представляю, как Землеройкин пасть от удивления раззявит. А то: «Мне жаль, Матвей Афанасьевич, ни капелюсиньки магии. Ах, какая досада, ведь по наукам замечательно всё сдал. Могу посоветовать, готовьте его себе в секретари! Собственный сынок – всегда надёжней!» Это он мне, князю, сочувственным тоном! Сын мой – котейка на побегушках! Завтра Землеройкин утрётся!

Все котята по исполнении двух седмиц были обязаны пройти две аттестации: на обладание магии и по школьным наукам. До этого возраста учиться было необязательно, но большинство дворян, конечно, начинали готовить котят заранее, чтоб потом отдать в гимназию, а не в начальную школу.

Папенька ухмыльнулся, прямо лопаясь от гордости. Моего Василия старались максимально оградить от вопросов наследования, но отец и бабушка сильно переживали из-за отсутствия магии у него и грядущего ухода титула в чужие лапы. Теперь папа мог дать волю чувствам.

Почти все поместные котодворяне жили за счёт своих земель, собирая оброк с крестьян или сдавая пахотные площади в аренду, многие также торговали зерновыми, имели мануфактуры – чаще рассеянные по деревням – или владели козлезаводами. Как раз одну из самых знаменитых в Великой Котовии пород боевых козлов – железнорогов – выращивали много десятков лет Кошанские, а потому моя семья не знала финансовых проблем. Но только папенька стал заниматься делами завода лично, возможно под влиянием семейных неудач. Среди боярских родов не было принято пачкать лапки такой обыденщиной, а вот новое дворянство не брезговало хозяйственными заботами и порой было состоятельнее именитых, но растративших прежние богатства графов и прочих.

Глава 14. Магически одарён

– Возьмёте с собой? – спросил Яроцап, – Хочу посмотреть на их морды. Мне не так давно там втирали, что проверять на магические дарования молодёжь после третьей седмицы бессмысленно. Коль что есть, уже б проявилось. А в моем полку как раз у взрослого после вылазки одной вдруг магия попёрла. Мы надысь в пташки-мышки резались да трепались по этому поводу. Нет, отвечает мне знаток крысомордый, байки рассказывать изволите.

Третье отделение не любили ни обладатели магической силы, ни лишённые её. Служба там считалась не особо престижной, подобных бюрократов и охранителей в приличном обществе презирали, зато «третьим» хорошо платили да учили потомство за казённый счёт в государственных гимназиях и академиях.

Вернулись домой мы к обеду. После трапезы папенька отправился готовить документы для Хомячинска, а я поднялся к себе в детскую. Хотя формально неучтённым магам запрещалось пользоваться силой, я бросил в пустой умывальный таз пару бумажек и попытался их поджечь. Мои когти в какой-то миг стали длиннее и вспыхнули, будто огненные, но листки остались невредимыми. Приподнять их силой мысли я тоже не смог. Я чувствовал магию внутри себя, она большим клубком дремала в моей груди, но не слушалась.

«А если я останусь неумёхой? Сила есть, а управлять не сумею, как было с Масянским?» – от этих мыслей мне стало не по себе. Образ Анны возник перед внутренним взором. Никогда прежде в человеческом обличье я не испытывал таких чувств ни к одной девушке, уж тем более едва знакомой. Ради принцессы я готов был горы свернуть. А бумажку поджечь, увы, не получалось. Ладно, сначала нужно снова стать княжичем, а потом уже строить магическую карьеру, успокаивал я себя. Надежда плескалась во мне, как пятничное пиво в офисном менеджере. «Пусть кошачьи боги будут милостивы ко мне!»

Следующим утром меня разбудили с первыми лучами солнца. Папенька, кажется, встал ещё раньше. Полностью готовый, в камзоле с княжеской звездой, он нервно расхаживал у моей двери. «Давай вместе помолимся Котородителям!» – позвал он меня, и мы прошли в семейную часовню, расположенную прямо в глубине усадебного парка. Василий Матвеевич помнил буквально каждую дощечку на полу и стенах, так как проводил тут немало времени. Но прежде боги редко прислушивались к бедняге.

Уже запряжённые в экипаж козлы нетерпеливо перебирали ногами на подъездной аллее. Завтрак мы решили взять с собой, чтобы прибыть в город пораньше. Когда садились, появился Яроцап верхом на здоровенном козлище. Борода скакуна была заплетена в длинную косу, а острые рога придавали весьма воинственный вид: я впервые смог рассмотреть вблизи настоящего железнорога. Именно таких красавцев поставлял наш завод государевой армии и продавал богатым дворянам. Очередь из желающих была чуть ли не на пару лет. Я подумал, что надо потренировать свои навыки верховой езды: Василий и в этом случае отдавал предпочтение теории и катался в экипажах.

До Хомячинска добрались относительно быстро и без происшествий, всего с одной подзарядкой. Город показался мне более шумным и многолюдным, чем столица, поскольку академия находилась в тихом районе. Мы с трудом пробирались между телегами, колясками, каретами да верховыми козлами. «Пробки из-за козлов, – хмыкнул я, – очень жизненно». Последнюю часть пути мы тащились буквально в час по чайной ложке.

Третье отделение встретило нас большим гулким холлом и единственным дежурным у дверей. Узрев князя да генерала, бело-шпротный котейка растерялся, бестолково забегал по лестнице, затем на пару минут пропал, а вернувшись, пригласил нас к начальнику отделения.

– Признаюсь, удивлён вашему визиту, Матвей Афанасьевич, майоратным вопросом занимается Династическая комиссия, – с лёгкой ноткой снисхождения произнёс черно-белый мелкий кот с удивительно короткими усами.

– При чем тут майорат? – изумился папенька.

– Как, вы не знаете? Фома Кистеньевич подал прошение, чтобы козлезавод признали неотъемлемым имуществом титула. Я подумал, вы по этому поводу.

– Скотина, – прошипел сквозь зубы князь. – Нет, согласно закону Великой Котовии, я извещаю власти о магическом даре моего сына Василия Матвеевича.

– Как? Что? Это ж невозможно.

– Извольте проверить!

Землеройкин, не сводя с нас изумлённо-сочувствующего взгляда, достал из специальной коробки знакомый мне уже шар-индикатор и положил на мою ладонь. Поначалу ничего не изменилось, магомер, наверное, целую минуту оставался белоснежным, я даже растерялся. Начальник отделения хмыкнул, фыркнул и хотел забрать свой шарик. И тут сфера вспыхнула таким ярким огнём, что Землеройкин испуганно отскочил от меня. Фиолетовые всполохи были почти неразличимы из-за яростного голубого сияния, охватившего шарик. Почему-то сегодня главной во мне объявила себя воздушная стихия.

– Ой, – только и сумел пробормотать «третий», заворожённо смотря на индикатор. – Да вы присаживайтесь, – запоздало пригласил он, указав на диванчик и кресла у окна. Потом взял протянутые папенькой бумаги, достал с полки здоровенный талмуд и стал что-то туда записывать.

«“Войну и мир”, что ли, сочиняет?» – подумал я, когда прошла четверть часа, а Землеройкин всё сидел за той книгой. Потом он пододвинул к себе отдельный лист зеленоватой гербовой бумаги и снова погрузился в писанину. Ещё через полчаса мы получили конверт для Династической комиссии. «Первичная аттестация: магически одарён. Воздушная стихия. Нач. Хомяч. III отд. Гос. порядка», – всё, что было написано на нашей бумажке. «Обалденная скорость письма!» – шепнул мне Яроцап, похлопав по плечу. Мы церемонно простились с Землеройкиным, который теперь смотрел на меня, как на чудо божье, и отправились в здание напротив, где располагалась окружная Династическая комиссия: обращаться сразу в столицу, минуя местные органы власти, было не принято.

В комиссии лишь взяли наше прошение и свидетельство от Третьего отделения, но не удостоили приёма ни у кого из руководителей. Вполне логично, ведь во главе этого учреждения стоял Муркин, ненавидящий всех «К».

Мы садились в экипаж, когда к нам выскочил Землеройкин с ещё одним конвертом.

– Это вам для обращения в столицу. Мне уже донесли, что Муркин велел потерять ваши бумаги.

– Споро! Спасибо, Михал Боньевич, – пожал ему лапу мой отец.

– Ты смотри-ка, молодец Землеройкин. Правильную сторону выбрал. А Муркина проучить надобно, – пригладил вибриссы Яроцап.

– Непременно. Он шурин Мурлинским, вот и гадит нам, как может. Не хотел переться в Мяуславль, да делать нечего.

– А мы с Василием пока будем дар осваивать. Ещё спалит наш мальчик хвосты Мурковским выскочкам.

Папенька в тот же вечер отбыл в столицу, а Яроцап следующим утром увёл меня на тренировку. Было решено не посвящать пока никого в наши дела, а потому уроки проходили в усадьбе Кысяцкого, где жил он бирюком в окружении трёх верных слуг, кухарки да экономки. Собственной семьи у генерала не было, как тут говорилось, он был «женат на армии». Его единственная сестра против воли родителей вышла замуж за «птаху», и с ней Яроцап почти не общался, знал только, что седмицы четыре назад у него появился племянник.

В первый же день наших занятий стало ясно, что способности у меня есть, но вот умения давались с большим трудом. Я отлично знал теорию, но сила слушалась меня как-то странно. Мне казалось, что я буду всё схватывать с лёту, во мне проснутся знания Мурлынова и Масянского. И подобно тому, как легко и беспроблемно я читал лекции и составлял формулы в академии, так и управляться магией буду с полпинка. Реальность меня быстро отрезвила. Я не смог выбросить банальный фаербол, как ни копировал все движения наставника, и весь взмок, пытаясь зажечь клочок соломы.

– Взрослым осваивать науки всегда сложнее, – утешал меня Яроцап, – главное, от усердия всю Великую Котовию не спали. Стары мы с твоим отцом новые страны осваивать. Дай нам умереть в покое и уюте, а не развалинах этого мира.

Поход по инстанциям занял у папеньки целую неделю. Всё-таки наш случай был неординарным, позднее проявление магии было редкостью. Главная династическая комиссия, как и губернская, находилась под влиянием «М», но благодаря связям Кошанских медленно, но верно бюрократическая машина начала вертеться.

Все это время я провёл у Кысяцкого в занятиях, делая перерыв лишь на еду и сон. Мне нужно было как можно лучше освоиться с магией, чтоб не позволить никому сомневаться в моей одарённости. «М» искали любой повод отказать в пересмотре наследственного дела и посмеяться над Кошанскими. Если б канцлер не сменился, то нам смогло бы помочь только прямое обращение к Государю, коли б удалось добиться аудиенции. При Кысянском же власть «М» в наследственных делах не была уже такой абсолютной.

Распорядок нашего дня был очень прост. Ночевал я в родном доме. Так потребовала бабушка. Она сама приезжала вечером на лёгкой коляске, чтоб забрать меня. «Васе нужно хорошо высыпаться! Знаю я твои походные условия, Ярик. Наш мальчик к такому не привык». Остальное время проводил у Яроцапа. Ели мы по-простому и быстро, без всяких разносолов: мясо, хлеб, какую-то кашу да сметану на десерт. Иногда на обед были птицы и кролики – случайные жертвы наших тренировок. Важным правилом у котов было не губить никого напрасно: коль убил живность – употреби в пищу.

Кролики наравне с козлами и козами были значимыми сельскохозяйственными животными в Великой Котовии: их разводили на мясо и ради меха. А вот из домашних питомцев у котиков были морские свинки и шиншиллы, кое-кто держал ящериц.

К возвращению отца я мог худо-бедно дистанционно зажечь огонь – пока мы сосредоточились на комнатных свечах – и выпустить кривенький-косенький фаербол.

– Не будь ты так похож на отца, я б заподозрил, что каким-то образом в твоем появлении на свет Мурлынов поучаствовал. Он один тёмным огнём известен был, – пробормотал Кысяцкий, когда впервые увидел мой фаербол ярко-фиолетового цвета.

Папенька и бабушка были в восторге от моих успехов, хотя Яроцап считал, что я мог быть куда прилежнее и сообразительнее.

– Я прямо чувствую, что магия в тебе высокого уровня. А затруднения вызывают элементарные упражнения, их слабые огневики, которые потом вдесятером одну пушку обслуживают, влёт осваивают. Что тебе мешает?!

Я старался изо всех сил, но мы с магией как будто существовали в параллельных пространствах. Я знал, что и как необходимо делать, но результат был смешным и жалким. Вероятно, подобные мучения испытывал бедный Валерьяныч; понятно, что характер его стал премерзким.

Признаюсь, в этот последний месяц весны я напоминал сам себе нерадивого студента, который пытается нагнать весь упущенный материал. Только вместо годового экзамена мне предстояла аттестация перед комиссией.

– Тебе надо быть готовым показать владение магией. Магомер наверняка будет испорченным. Фома роет землю в поисках поддержки, а у вашей ветви Кошанских достаточно врагов при дворе, – Яроцап списался с кем-то из столичных знакомых и пришел к выводу, что борьба за возвращение меня в очередь наследования будет непростой.

Меня не нужно было уговаривать, я и сам лез из кожи вон. К концу третьей недели я вымотался полностью, и даже аппетит стал мне изменять.

– Хватит, Ярик, он так лапы протянет! Ему надо отдохнуть и отвлечься, – решил папа, озабоченно глядя на мою осунувшуюся морду, – забудьте о магии на неделю. В конце концов, не получится с первого раза, потребуем пересмотра решения осенью!

Папенька отвёз меня на свой завод и предложил выбрать себе в подарок семейную гордость – железнорога.

– Какое б решение в столице ни приняли, я знаю, что ты достоин такого скакуна.

«Своего» козла я увидел сразу: чёрный, как ворон, здоровенный, с широкой спиной, хоть трон сверху ставь, длиннющими и острыми, как сабли, рогами. Борода заплетена в косы, что твой викинг. Он поднял морду, и наши взгляды встретились. Железнорог легко перепрыгнул заборчик, за которым пасся в компании соплеменников и ринулся к нам. Кто-то из слуг закричал и бросился наперерез, чтоб защитить князя и меня.

– Оставьте, дурни! – рявкнул папенька, прекрасно понимая, что происходит.

Козел подскочил ко мне, мягко боднул в бок. Я положил лапу ему между рогов.

– Мой!

– Самый лучший из нынешнего стада, – фальшиво улыбнулся управляющий. Кажется, у него были другие планы на этого скакуна. Наверняка пообещал его кому-то из богатых очередников.

Пора было освежить «кавалерийские» навыки. Я не был совсем новичком, на первом курсе университета научился ездить верхом во время археологической практики, на лошадей моя аллергия не распространялась. Василий Матвеевич предпочитал коляску, стесняясь короткого хвоста, но тоже умел держаться в седле. Стараясь скрыть дрожь в коленках, я наблюдал за тем, как взнуздывают моего козла. Когда все было готово, я угостил его заранее припасённой горбушкой хлеба и потрепал по холке. Тот ответил приветственным меканьем. Сесть в седло оказалось достаточно просто, куда легче, чем на лошадь, не знаю уж почему.

Нрав у моего Верного – так назвали его на заводе, а я не стал менять кличку – оказался отличным: в меру флегматичным, но весьма боевым в отношении противника. Я не раз потом благодарил отца за этого замечательного козла, который стал моим другом и соратником на долгие годы.

Вернулся в усадьбу я в приподнятом настроении. Семён выбежал встречать нас прямо к воротам, сжимая в лапах гербовое письмо. Заседание династической комиссии по нашему делу было назначено на последний день весны, оставалась как раз неделя.

– Вот что, – заявил Яроцап, когда ему сообщили дату, – пусть Вася занимается утром часа по полтора. Нельзя сейчас слишком растрачивать резерв, я пока не совсем понимаю, с какой скоростью он у него восстанавливается. А вот чтобы он не растерялся перед толпой не особо доброжелательно настроенных снобов, пусть пообщается эти дни с нашим светом. Многие соседи как раз открыли сезон садовых вечеринок.

– Васенька не любит такие развлечения, ему там неловко, – нахмурилась бабушка.

– Именно! Пусть потренируется игнорировать косые взгляды.

– Яроцап прав, – поддержал друга папенька, – Василий ни разу не появлялся на публике с тех пор, как вернулся из Мурляндии, только в академии, но там своя атмосфера.

А мне было даже любопытно познакомиться с местными аристократами. Освоившись в кошачьем мире, я перестал стесняться доставшегося мне от Василия Матвеевича короткого хвоста. А потому легко принял приглашение на литературный вечер у нашей дальней соседки Ефросиньи Игнатьевны. Её козья ферма обеспечивала молоком всю губернию, а сыры, сваренные в её хозяйстве, подавались к императорскому столу. Но помимо мясо-молочной продукции госпожа Керн – ага, привет Анне Петровне – славилась своей любовью к чтению и знакомствами в писательской среде. Несмотря на завидную бытовую магию, до котернета или хотя бы синематографа местный мир ещё не додумался, книги, журналы, газеты и прочие печатные издания играли в жизни котиков огромную роль.

Модных авторов боготворили, ступени их домов поклонники засыпали цветами, а на стенах и заборах писали слова любви и восхищения. Иногда, правда, к сомну почитателей присоединялись критики, и их послания порой могли ранить нежные души литераторов. Я знал всего одного начинающего писателя – Евдокима, но, как оказалось, сочинительство тем летом было весьма популярным увлечением среди дворянства, хотя подлинные таланты встречались нечасто.

Глава 15. Белинского звали?

Усадьба Ефросиньи Игнатьевны была одной из самых интересных в округе. Внешне дом напоминал готический собор, но при этом, как ни странно, выглядел весьма уютным. Весь первый этаж с высокими сводами и просторными галереями был предназначен для приёма гостей и прочих представительских нужд. Хозяева жили на втором и третьем, причём там крупный кот – а Маркус Эмильевич был настоящим великаном – задевал кончиками ушей деревянный потолок; все комнатки, кроме семейной столовой, были размером едва ли больше, чем моя детская. Впоследствии, побывав в самых разных особняках, дворцах, избах и так далее, я усвоил, что наши котики предпочитают в обыденной обстановке спать, есть, читать, отдыхать в тесных помещениях, вот нравится им ощущение коробочки. Так что малогабаритность комнат никак не была связана с благосостоянием семьи, его демонстрировали бальные и банкетные залы да подъездные аллеи.

Соседи, даже ближайшие, кроме Яроцапа, были мне совсем не знакомы, последний раз я встречался с ними подростком, ещё до отъезда за границу. Общие службы в церкви Вася пропускал с детства, семья оплачивала частные визиты священника – не зря у нас был своя часовенка.

Скажу без ложной скромности, моё появление вызвало настоящий ажиотаж, тем более слухи о нашем визите в Третье отделение уже расползлись по всем усадьбам.

В просторной гостиной, больше напоминающей театральный зал с крошечной сценой и внушительным партером, мыши было негде присесть, кажется, весь свет губернии собрался под этой крышей. И все любопытные кошачьи морды уставились на меня, стоило нам произнести слова приветствия хозяйке и присутствующим.

Я, к собственному изумлению, не почувствовал ни малейшего смущения, скорее ощутил лёгкое высокомерие, отмечая некоторую провинциальность нарядов местных дам. Хотя откуда было мне знать кошачью моду? Кажется, во мне говорил след Мурлынова. Я широко улыбнулся всем сразу, подражая принцессе Анне, спокойно выдержал пытливые взгляды гостей и их бурное шушуканье.

Коты и кошки самых разных мастей и возрастов держались малыми группками. Мне сразу бросился в глаза тот противный огневик, который ржал надо мной в таверне. Бело-черный тощий ушастый кот меня тоже узнал, судя по его неприязненному выражению морды. Папенька тихо шепнул мне в ухо:

– Это Акакий, сын и наследник Фомы, единственный маг среди потомства. Именно из-за него отца первого в очередь на мой титул поставили. Сам Фома – фиговенький погодник, дождь минут на пять с большим трудом продлить может. Получается, два поколения подряд одарённые.

Я понял, почему Акакий тогда почти впал в панику.

Пусть я ещё не получил титул княжича, но ходатайство принято, комиссия назначена, так что некоторые почтенные дамы уже были готовы рассмотреть меня как кандидата в женихи их юных дочерей. Я оглянуться не успел, как оказался в компании сестёр Окуньковых – милых кошечек чуть младше меня.

– Как удачно, что вы приехали к нам, Василий Матвеевич. Ваш сторонний взгляд будет очень ценен, – кокетливо улыбнулась мне Ольга, младшая из сестёр, пухлая белая кошечка с бледно-голубыми глазами. Моя звенигородская бабуля называла такой оттенок «цветом линялых кальсон».

Ольга родилась кошкой по ошибке – трещала она как сорока. Через полчаса мои уши уже свернулись трубочками, зато я всё знал о новомодном увлечении дворянской молодёжи – литература правила балом. Хомячинской губернии это касалось особым образом: именно в наших краях располагалась дача знаменитого Белкина, чьими произведениями зачитывалась вся Великая Котовия от моря до моря. Появление его следующей книги ждали целыми городами. Именно его слава стала путеводной звездой для нашего Дусика, если Чижик, конечно, не соврал.

Белкин положил начало недавнему обычаю печатать роман в журналах поглавно. Однако к графику издательства жестокосердный писатель относился легкомысленно, и публика страдала, как от наркотической ломки, в ожидании очередной порции приключений любимых героев. Читатели изнывали от нетерпения и терроризировали редакцию и типографию: бедные работники были вынуждены пробираться в контору чуть ли не ползком по канавам.

Потом началось паломничество к дому Вольдемара, тот закрылся от всех, а как-то ночью сбежал в неизвестном направлении. Романтически настроенные кошки залили слезами все дачное крыльцо, подтопили террасу, а сад стал превращаться в болото. Чтоб направить энергию читающей публики в менее разрушительное русло, издатель Белкина объявил конкурс рассказов – дворянским собраниям предложили выбирать лучшие на своём местном уровне и победителя отправить в редакцию, которая напечатает рассказ в очередном номере «Котовьей старины», пока нет новых глав от Белкина.

Буквально на днях появилась передовица с условиями конкурса. Ефросинья Игнатьевна, как главный столп литературы в наших краях, устроила литературный салон в честь этого. Её вечера были очень популярны, в том числе из-за слухов, что она лично знакома с таинственным Белкиным и точно знает, сколько глав романа на самом деле готово. А ещё тайно-тайно на ушко передавалась сплетня, что Вольдемар был похищен какой-то поклонницей, скорее всего именно госпожой Керн, и Белкин по сотому разу редактирует свои тексты под руководством грозной Ефросиньи в маленькой избушке позади козьей фермы.

Примерно четверть часа гости рассаживались по креслам, диванам и пуфикам. Вышколенные лакеи едва заметными тенями подносили напитки и угощение. В центр маленькой сцены вышла удивительно непривлекательная кошечка. Если при первой встрече с Анной я едва не задохнулся от восторга, удивляясь, насколько хороша может быть пушистая девица, то тут я изумился, насколько некрасива молодая кошка. Белый с желтоватым отливом короткий мех хаотично покрывали редкие мелкие пятна грязно-серого цвета, будто девушку забрызгал проезжавший мимо экипаж. Голова с несимметрично расположенными ушами была очень маленькой, а вот нижняя часть тела – весьма объёмной, хвост же – тонким и лысоватым. Крохотные косенькие глазки смотрели на окружающий мир томно-снисходительно. Но стоило кошечке присесть на пюпитр, на котором лежали исписанные листочки, как все разом захлопали.

– Это наш фаворит. Леночка Пятнопузова пишет очень красивые рассказы, наполненные глубоким смыслом и моралью, – жеманно шепнула мне Ольга.

Следующий час стал испытанием для моих хороших манер. Если б не воспитание Василия Матвеевича, я б позорно провалился. Леночкино выразительное завывание действовало как мощнейшее снотворное, но засыпать было неприлично. Как жаль, что котики не пили кофе! Перегруженный метафорами, эпитетами и прочими средствами выразительности текст был скучен до оскомины, а сюжет – столь же динамичен и интригующ, как в сказке «Репка».

По завершении чтения восторженные слушатели громко аплодировали целую минуту. Видимо, всем сердцем были благодарны писательнице за то, что это был всего лишь рассказ, а не повесть.

– Чудесно! Восхитительно! Шедевр! – мне показалось, что коты и кошки откровенно издевались над Леночкой.

Ну не могли же они хвалить эту графоманию всерьёз?! Да я чуть челюсть не свихнул, пытаясь скрыть зевоту. И видел, как другие слушатели буквально пальцами держали слипающиеся веки.

– Этот рассказ и пошлём от нашего округа, – объявила рыжая кошечка в модном столичном платье, – несомненно, он достоин того, чтоб быть изданным.

– Верно-верно! Точно! Лучшего и не сыскать, – наперебой загалдели слушатели. Промолчали лишь хозяйка дома да несколько пожилых котов, включая моего папеньку.

Мне даже стало «за державу обидно». Неужели во всем нашем округе никто не написал белее читабельный рассказ? Я не был знатоком местной литературы, но Чижик чихвостил Дусика только так, а Евдоким писал куда лучше Леночки. Одну главу Андрюша мне прочёл вслух на наших колбасных посиделках.

– А вы что скажете, Василий Матвеевич? Каково мнение столичного жителя? – обратилась ко мне матушка Окуньковых.

Все разом повернулись. Акакий что-то зашептал своим соседям, указывая на мой помпончик и скорчив брезгливую морду. Но ни его гримаса, ни смешки, ни ехидные улыбки меня ни капельки не тронули. Я окинул зал надменным взглядом канцлера Мурлынова:

– Мне кажется, для рассказа многовато описаний, хотелось бы более динамичного повествования, – холодно начал я. Во мне проснулся местечковый патриотизм, и мне не хотелось, чтоб мои родовые земли представляла в литературном сообществе высокопарная муть Леночки.

– Как?! Что?! – загалдели вокруг.

Тут я поймал восхищённый взор черепаховой кошки темной масти. У неё были выразительные жёлтые глаза. И забавная рыжая клякса на черном носике.

– Прошу прощения, но мне рассказ не показался эталоном. Тем более у него отсутствует внятный финал. С удовольствием ознакомился бы и с другими рассказами, – молчаливая поддержка Татьяны, старшей дочери Окуньковых, была мне приятна. Рот Леночки перекосило от возмущения:

– Я… Я достойнее всех… я обожала сочинения в гимназии. Мой папа – председатель цензурного комитета при Государе Императоре, и он в восторге от рассказа!

Теперь мне стал ясен смысл показного умиления остальных гостей. Должность отца Леночки была весьма заметной и ценной для тех, кто мечтал издаваться даже скромным тиражом. Без одобрения цензурного комитета печатались только местные объявления о рождении, браках и смерти. И для присутствующих, возжелавших забраться на Парнас, ссориться с господином Пятнопузовым было не с лапы. Позднее меня просветили, что страх на всю округу наводила и мать Леночки, сестра хомячинского губернатора, дама скандальная и умеющая нанести урон чужой репутации.

– О, какой у нас тут знаток литературы с куцым хвостом, – влез Акакий. Его компания дружно захихикала. Смех Леночки напоминал кваканье лягушки.

– А как длина хвоста коррелируется с литературным вкусом? Думаю, скорее с уровнем образования, да вам это слово особо не известно, – холодно ответил ему я, зная, что Фома не отдавал своих отпрысков в гимназии и академии, ограничиваясь парой домашних учителей на всех.

Меня под руку взяла Татьяна:

– Не обращайте внимания, Акакий Фомич вечно всех задевает. А Леночке нам с самого детства запрещают перечить, маменька её – та ещё злословка, жизнь кому угодно сплетнями может испортить. Потому Леночка тут священная коза, которую не тронь ни пальцем, ни словом.

«Не тронь, чтоб не пахло», – говаривала моя бабуля про таких людей. Однако следом за мной с осторожной критикой начали выступать и другие гости-читатели, словно я махнул стартовым флажком Леночка сперва надулась, как пипа суринамская, а потом бросила листки с текстом на пол и визгливо разрыдалась. Тут мне стало несколько не по себе, доводить до слез я никого не хотел.

– Пойдёмте, я покажу вам сад. Тут как-то душновато, – потянула меня прочь из гостиной Татьяна, – знаете, Василий Матвеевич, вы прямо как струя свежего воздуха в нашем замкнутом мирке.

Мы вышли к клумбам, засаженным мелкими красненькими цветочками. Я не собирался связывать свою судьбу с Хомячинском, и Леночкина мамаша меня не пугала, но было слегка жаль убогую Леночку, несмотря на её гонор. Мышиная возня литераторов районного масштаба казалась смешной, но я понимал, какое значение этим страстям могли придавать юные кошечки.

– Меня просили высказать непредвзятое мнение, – чуть снисходительно улыбнулся я, чувствуя себя Белинским с Писаревым вместе, – не вижу повода кривить душой.

– Очень смело! – мне льстил восторг хорошенькой барышни. Татьяна была весьма мила и подкупала отсутствием жеманства. Если б не мои чувства к Анне, уверен, я не сопротивлялся бы роману с прелестной соседкой.

В тот раз мы задержались в гостях не очень долго. Вернулись домой вскоре после ужина, до продолжения литературных прений. Папенька нашим выходом в местный свет был очень доволен.

– Ах, матушка, Василий был просто бесподобен. Настоящий князь Кошанский, в лучших традициях наших предков, – расхваливал он меня перед бабушкой, устроившей нам второй домашний ужин. А та счастливо улыбалась и целовала мой мохнатый лоб.

На волне восторга от моего смелого поведения папенька принял решение отправиться в столицу чуть заранее. Князю не терпелось представить меня кое-кому из своих старых друзей. Кажется, вслед за мной семейство стало считать мой пушистый помпончик не печальным недостатком, а индивидуальной особенностью. В воспоминаниях Василия Матвеевича отец был не слишком компанейским и предпочитал переписку очной встрече с друзьями. Однако теперь ситуация изменилась. Моя магия оказала на него поистине волшебное действие.