Текст книги "Еще одно убийство...(СИ)"

Автор книги: Flikey_ok

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 19 страниц)

– Вы извините, мы пойдём. Вышла ошибка.

«Им не понравились картины», – подумал Альберт, а вслух сказал:

– Нет, нет никакой ошибки, я тот человек, который вам нужен, и если вы хотите, то я смогу уступить вам.

Голубоглазый напрягся, сощурился, поджал губы и снова сел на диван. Второй плотно свёл колени, положил на них худые руки и, повернувшись к нему, настороженно спросил:

– Вы вызвали полицию?

Альберт замер на месте, несколько секунд смотрел на незнакомцев, а потом быстрыми шагами отошёл к окну.

Шторы были задёрнуты, он растерянно посмотрел на них, словно видел в первый раз, и резким движением раздвинул. Комната наполнилась ярким солнечным светом. Альберт открыл одну створку окна, вдохнул жаркий пропитанный запахами города воздух и повернулся к незнакомцам. Они сидели всё там же, на диване, только теперь повернулись к нему и внимательно следили за его реакцией.

Теперь он был уверен, что это не покупатели, не риелторы и даже не клиенты, пришедшие за своим портретом. Его клиентура была другой: утончённые барышни, экзальтированные юноши, гомосексуалисты, пришедшие к нему по рекомендации их общих знакомых; эти же были другими, совсем другими. Ему на несколько минут показалось, что лицо худого ему знакомо. Альберт попытался вспомнить, где он мог видеть его, но это ничего не дало, и он отогнал от себя эти бесполезные мысли.

«Кто же это?», – думал он. – «Почему я впустил их? Кто они? Кто?».

Ему стало страшно. Почему-то он вспомнил все истории про грабителей, бандитов, рэкетиров, которые вламываются к честным людям и требуют огромные суммы денег, угрожая физической расправой. Так неужели и он стал их жертвой. Альберт снова оглядел незнакомцев: одеты неряшливо, позы напряжённые, холодные глаза – пожалуй, его предположение было верно.

Стараясь, чтобы незнакомцы не заметили его манёвров, он словно от нечего делать стал бродить по комнате. Они, молча и не отрываясь, следили за ним глазами. Он искал что-то, чем смог бы защитить себя: нож, газовый баллончик (хотя баллончиков в его квартире отродясь не водилось, а ножи нужно было искать на кухне), или что-то другое. На столе стояла полупустая кружка с остывшим уже кофе, рядом лежала перьевая ручка, на маленьком столике рядом с телевизором гипсовая фигурка фавна, газета и фантик от конфеты, но всё это было совершенно бесполезным.

– Так вы вызвали полицию? – повторил свой вопрос худой и поднялся.

Альберт резко остановился, испуганно посмотрел на него. Он не знал, что ему делать: сказать, что он вызвал полицию, тем самым солгать, может, бандиты испугаются и уйдут? Но ведь это может вызвать обратную реакцию – злость, ненависть и… он даже боялся думать об этом.

– Я очень больной человек, – сказал он и вернулся к окну.

Бандиты переглянулись. Голубоглазый перевёл на него взгляд, и Альберт понял, что от этого человека не стоит ждать жалости. Эти холодные, жестокие глаза, в них не было и намёка на милосердие, ни тени сожаления. Это были глаза настоящего убийцы. Но, тем не менее, он продолжил:

– Я не знаю, сколько мне осталось жить, – он снова пересёк комнату, подошёл к столу, опёрся об него рукой. Страх сковывал его, сердце бешено стучало в груди, на спине выступил холодный пот, ягодицы сжались.

Бандиты опять переглянулись. Голубоглазый тоже поднялся, и тогда Альберт не выдержал, нервы сдали, и он громко истерично завизжал:

– Не трогайте меня, я вам ничего не сделал! Не трогайте! – он схватил со стола перьевую ручку, швырнул её в голубоглазого, но промахнулся, и та, ударившись о стену, отлетела в другой угол комнаты. Он попытался бежать, повернулся к бандитам спиной, рванул к двери, но был пойман чьей-то рукой за предплечье. Пальцы сильно сжимали его руку, до боли. Он обернулся и увидел эти холодные, словно сделанные изо льда, глаза.

– Что вам надо?! – вскрикнул он и попытался вырваться.

– Успокойтесь, – сказал бандит, – у меня к вам тот же вопрос: что вам от меня нужно? И не надейтесь убежать, у меня сильные руки, и я могу ударить вас.

В этом Альберт не сомневался: этот мог, ещё как мог, причём, не просто ударить, а забить до смерти.

– Я болен, – повторил он, словно эти слова были заклинанием. – Очень болен, и у меня провалы в памяти. Я не помню, кто вы, и не знаю, зачем вы пришли.

Голубоглазый отпустил его руку и вернулся к дивану. Его приятель заговорил:

– Мы пришли к вам, чтобы узнать, зачем вы преследуете нас.

– Я?! – Альберт растерялся, он ждал чего угодно, только не этого. – Я вас впервые вижу, я никогда вас не преследовал.

– Не лгите, – голубоглазый снова поднялся и подошёл к нему. – Вы говорили с моей женой в парке, вы следили за нами в торговом центре. Я не идиот. Вы хотите отомстить за смерть вашего любовника?!

Альберт вздрогнул, осведомлённость этих людей пугала. Откуда им было известно про Лайне?

– Видите, я прав! – голубоглазый внимательно смотрел на него. – Вы вздрогнули, значит, я прав!

– Вы его родственники? – предположил Альберт.

– Нет, – ответил худой. – Вы прекрасно знаете, кто мы. И не нужно делать из нас идиотов. Это вы написали ту записку?

– Какую записку? Я пишу стихи, я не пишу записок, – это был какой-то странный аргумент, но Альберт не подумал об этом.

– Ага, стихи, – худой поднял в воздух палец и поглядел на своего приятеля. – Значит, вы пишете стихи.

– Да, а что в этом такого? Мы вместе с Лайне писали стихи. Откуда вы знаете про него? Кто вы? И что вы хотите от меня?

– Лайне? – казалось, голубоглазый растерялся.

– Да, его так звали. Моего друга так звали, вы же говорите, что знаете про его смерть, тогда почему не знаете, как его зовут?

Худой опустил палец и сглотнул.

– А как же Брингер? – спросил он.

– Какой Брингер?

– Ну, как же, ведь вы должны мстить за его смерть иначе, зачем вам преследовать нас?

– Я не знаю никакого Брингера и знать не хочу, – Альберт почувствовал облегчение, эти бандиты просто ошиблись адресом, теперь всё выяснялось, и они скоро уйдут, он даже улыбнулся. – Видимо, это ошибка, вы, наверное, перепутали квартиры, так ведь? Ведь вам не я нужен.

– Нет, никаких ошибок быть не может, – сказал голубоглазый, – вы приставали к моей жене в парке, она узнала вас. И в торговом центре были тоже вы.

– В каком парке? К какой жене? Я гомосексуалист, меня не интересуют женщины. А в центре. Да, я был там сегодня, хотел купить чемодан, я улетаю во Францию через четыре дня.

– Сегодня утром в парке вы подошли к моей жене и спросили её, не видела ли она здесь настоящих поэтов.

– Утром? – Альберт вздохнул, он не помнил утра, у него был очередной провал. Да, он действительно был в парке, но не помнил, чтобы говорил там с кем-то. – Я не помню этого. Я болен.

– Так вы не знаете нас? – худой подошёл к нему совсем близко и заглянул в лицо.

– Нет, не знаю. И этого, как его фамилия, о котором вы говорили, что он мой любовник.

– Брингера? – помог худой.

– Да, Брингера, я тоже не знаю.

– И вы говорите, что улетаете во Францию? – худой посмотрел на своего приятеля.

– Да, я улетаю во вторник, продаю всё и улетаю.

– У вас есть билет?

– Конечно, – Альберт подошёл к столу, выдвинул ящик и достал конверт с билетом. – Вот, – он помахал им в воздухе.

Бандиты переглянулись.

– Извините, это недоразумение, – сказал голубоглазый и попятился к двери. – Мы пойдём.

Они вышли в прихожую, и через несколько секунд он услышал, как хлопнула входная дверь. Альберт убрал билет в ящик стола, выбежал из комнаты, подошёл к двери, запер её на все замки и потом вернулся в гостиную.

Да, он считал себя убийцей, но он был не тем, кто был нужен этим людям, совсем не тем.

========== Глава тринадцатая. Пауль раскрывает страшную тайну. ==========

Пауль опаздывал на двадцать пять минут. В студии было жарко и сильно пахло туалетной водой Флаки. Сам клавишник, помятый и сонный, притулился в углу на стуле. Вчера вечером с досады он напился шнапса и на утро ощущал себя весьма скверно. Тилль, хотя и не страдал похмельем, выглядел не лучше. Он сидел в углу, хмурый и молчаливый, и иногда бросал недовольные взгляды на Рихарда. Рихард, впрочем, делал вид, что взглядов не замечает и сосредоточенно перебирал струны гитары. Вчера они с Тиллем договорились рассказать группе всё, что узнали, и Рихард даже попытался это сделать двадцать минут назад, но вокалист остановил его, сказав, что нужно дождаться Пауля, и гитарист был вынужден прервать рассказ. Рихард терпеть не мог, когда его прерывали на полуслове, и сейчас кипел от злости, но вида не показывал.

– Да хватит уже бренчать, – не выдержал Флака, – без тебя башка раскалывается.

– Выпей обезболивающее, – огрызнулся Рихард, но гитару всё же отложил. – Никто тебя пьянствовать не заставлял.

– А с чего ты взял, что я пьянствовал, я просто не выспался, – Флаке насупился, как маленький ребенок.

– Ага, – кивнул Рихард с усмешкой, – потому-то от тебя так и пахнет перегаром.

– Ничего подобного, от меня пахнет новой туалетной водой.

– Воняет, ты хотел сказать, – Рихард пристально смотрел на клавишника.

– Круспе, завязывай. Что ты как занудная жена, – Тилль стукнул ладонью по колену. – Можно подумать, ты у нас не пьёшь.

Круспе пристыженно умолк, снова взял гитару, провёл пальцами с ярко накрашенными ногтями по корпусу.

– Рихард, ты что, не с той ноги встал? – Оливер налил себе минералки из бутылки и со стаканчиком вернулся на своё место.

– Да, – коротко ответил Круспе.

Шнайдер взглянул на Лоренца, а потом перевёл взгляд на Тилля и сказал:

– Он не просто так напился, между прочим. У Кристиана душевная травма.

– Что ещё за травма? – Рихард коротко взглянул на барабанщика, но тот продолжал смотреть на вокалиста. Тогда он перевёл взгляд на Лоренца и повторил вопрос. – Что у тебя за травма?

Флака вздохнул, коротко взглянул на Шнайдера и буркнул себе под нос:

– Позже.

Шнайдер кивнул головой.

– А у вас что за секреты? – Оливер допил, поставил стаканчик рядом с собой, поднял с пола гитару.

– Мы тоже Пауля подождём, – сказал Лоренц.

– Я уже волноваться начинаю, – Шнайдер пересёк студию, выглянул в окно. – Ему звонил кто-нибудь? – он повернулся к группе, но все молчали. – Как я понимаю, нет, – достав мобильник, он набрал номер Ландерса.

– Отключен, – сказал он через несколько секунд.

Тилль поднял на него глаза:

– А ты домой ему позвони.

Шнайдер кивнул и набрал другой номер, ему скоро ответили.

– Добрый день, это Шнайдер, а Пауль дома? – спросил он.

Ему что-то ответили, и он нахмурился и спросил:

– Давно? – и через пару секунд добавил. – Ясно, спасибо.

Убрав телефон, он взглянул на Флаку.

– Он выехал два часа назад на репетицию.

– И где же он? – Круспе подошёл к дивану, сел.

– Ты меня спрашиваешь? – Шнайдер, казалось, начинал злиться.

– Нет, я просто говорю вслух сам с собой, – ответил Круспе, даже не поворачиваясь к ударнику.

– А если его похитили?.. – тихо сказал Лоренц и оглядел всех.

– Кристиан, – Тилль поднялся на ноги, пересёк студию и подошеёл вплотную к Флаке, положил ладони на край синтезатора. – Если ты собираешься снова разводить панику, то я прямо сейчас выпровожу тебя из студии.

Флака молчал и смотрел на него снизу вверх.

– Чего ты к нему прицепился? – Шнайдер уселся на подоконник.

– Да потому что я устал уже от всех этих горе-детективов. У меня такое ощущение, что меня окружают не музыканты, а тайные агенты Штази, – Тилль сурово посмотрел на Флаку и повернулся к Круспе. – Рихард, ты когда в Нью-Йорк уезжаешь?

Лидер-гитарист поднял глаза:

– Я?

– Рихард у нас ты? Или здесь есть ещё люди с таким именем?

– Не знаю, пока не собирался, – Круспе проигнорировал язвительный выпад Тилля.

– Тебе же надо заканчивать с альбомом, ты мне сам говорил, – Тилль отошёл от Лоренца и вернулся к столу, сел, взял ручку и стал рассеянно вертеть её в пальцах.

– Я гитары всё равно здесь пишу, а они ещё не дописаны. Не знаю, когда я смогу закончить, со всем этим убийством…

– Так займись ты гитарами, – Тилль оборвал его на полуслове. – Займись тем, что ты умеешь делать, пиши музыку, но не лезь в этот криминал.

– Не смей разговаривать со мной в таком тоне, – Рихард поднялся на ноги. – Не смей, если ты не хочешь мне помогать, то и не нужно.

–Да?! – Тилль почти кричал. – И ты не будешь мне звонить в пол-четвёртого утра? Не станешь просить помочь?

– Пошёл ты, – Рихард покачал головой и быстрыми шагами направился к двери в студию. Он рывком открыл её и собрался выходить, но дорогу ему загородил Пауль.

Ландерс ошалело посмотрел на Рихарда, почти силой затолкал его обратно в студию, закрыл дверь и выпалил:

– Проклятые политики, чтоб их всех!

– Ты где был? Ты опоздал, – Рихард, казалось, передумал уходить. Он подошёл к Шнайдеру и присел на подоконник рядом с ним.

– Говорю же, политики, митинг устроили, перекрыли дорогу, а там моя машина была. Я припарковался у магазина, зашёл купить воды минеральной, выхожу, а на крыше моей машины стоит какой-то сопляк с мегафоном и орёт во все горло, – Пауль, словно в подтверждение своих слов, показал всем маленькую бутылочку минеральной воды. – Мало мне этих детей-садистов, так ещё и это.

– Каких детей? – Лоренц внимательно смотрел на Пауля.

– А, – гитарист махнул рукой, открыл бутылку и выпил пару глотков воды. – Долго рассказывать.

– А телефон твой где? – спросил Шнайдер.

– Не знаю, мне кажется, его украли. Я точно помню, что брал его в магазин, но вышел, а его уже нет, – Пауль вздохнул, сел на диван. – Не мой день сегодня.

– А что за митинг-то был? – Флака поднялся, обошёл синтезатор, подошёл к Паулю, присел рядом.

– Я не знаю, не вникал. Что-то кричали там, радикалы проклятые. И главное, на моей машине. Я её только помыл, отполировал, а он пыльными ботинками. Идиоты.

– Можно подумать, ты сам никогда так не делал, все мы по молодости грешили, – Тилль положил ручку и с улыбкой посмотрел на Пауля.

– Ладно, Бог с ними со всеми. Давайте работать.

– Подожди, у нас у всех есть что рассказать, – Лоренц поправил сползшие на кончик носа очки. – Кто начнёт?

– Мне вам рассказывать нечего, – Ридель взглянул на Пауля. – А про политика я уже знаю.

– Какого политика? – Шнайдер посмотрел на басиста.

– Так, давайте по порядку, я не понимаю ничего. Какие истории, какой политик? – Пауль переводил глаза с одного на другого. – Вы меня с ума сведёте, то эти живодёры малолетние, то эти радикалы-хулиганы, то вы со своими историями.

– Какие живодёры? О чём ты говоришь вообще? – Лоренц удивлённо смотрел на Ландерса.

– Ладно, давайте я и начну, всё равно не отстанешь. Я сегодня гулял в парке с детьми, присел на лавочку, погода чудесная, солнышко светит, птички поют, и тут слышу громкий лай, истеричный такой, словно собаку маленькую мучают. Я огляделся, смотрю: два паренька, лет по девять, тащат таксу на верёвке. Причём явно не их собака, такса гладкая, блестящая, шерсть лоснится, видно откормлённая, ухоженная, а верёвка грязная, дранная вся, – Пауль на секунду замолчал, но Лоренц помахал в воздухе худой рукой, прося продолжать, и он продолжил.

– Я обычно не лезу в чужие дела, а тут мне так её жалко стало. Она всеми лапками упирается в землю, лает, скулит. Встал я, пошёл к ним, спрашиваю: «Какого чёрта вы мучаете животное?». Они вроде испугались, верёвку бросили, собака тут же дёру дала. А один за ней, догнал, за верёвку схватил, и в другую сторону. Его приятель увидел это и к нему. Я думал за ними пойти, да детей своих бросать не захотел.

Шнайдер во время рассказа, не отрываясь, смотрел на Пауля, а когда тот замолк, он тихо сказал:

– И что? Ты так собаку и бросил?

– Да нет, что я, скотина что ли. Я пошёл за ними, дети были на площадке, я сказал им, чтобы никуда не уходили, и пошёл. Сначала думал, не найду, ходил по парку, смотрел – никого, а потом опять лай услышал. Там прудик небольшой был, а рядом лесок, вот оттуда лай и доносился. Я их застукал, когда они собаку к дереву привязывали. Причём, что гады делают: удавкой петлю на шею, другой конец к дереву. Животное начинает вырываться, петля затягивается, а эти сволочи стоят, смотрят, задохнётся или нет. И ржут как кони, – Пауль покачал головой.

– Так это просто дети, – Шнайдер усмехнулся.

– Это не дети, а изверги.

– Да я не об этом. Я с женой вчера в парке тоже был, моего пса так же утащили. Я даже не мог подумать, что это дети.

– А кто ты думал? Взрослые? А зачем взрослым людям такой ерундой заниматься? – Пауль открыл бутылку с минералкой и сделал несколько глотков.

– Нет, я думал, это… – Шнайдер покосился на Тилля, но тот даже не смотрел в его сторону. – Маньяк.

Тилль поднял глаза, посмотрел на Шнайдера, шумно выдохнул и, взяв ручку со стола, снова стал крутить её в пальцах.

– Вы знаете, в чём наша беда? – Оливер подождал, пока все повернуться к нему, и продолжил. – Мы почему-то все решили, что каждая мелочь в нашей жизни так или иначе должна быть связана с тем случаем во Фрайбурге.

– Ничего себе мелочь, – воскликнул Флаке, – когда на тебя нападают в подъезде…

Оливер остановил его жестом руки и, посмотрев на Круспе, сказал:

– Мир не замкнут на нас с вами. Да, мы, конечно, тогда все пережили страшные дни, но это ещё не значит, что тот случай сделал нас какими-то особенными, какими-то… – он задумался, переводя глаза с одного на другого. Все молчали, и тогда он продолжил, – необыкновенными, что ли. То, что произошло, не даёт нам права считать себя исключительными. Весь ужас в том, что в этом мире слишком много глупости и жестокости: дети, готовые замучить собаку, воры, которые только и ждут удобного случая, чтобы утащить самое ценное, политики, которые не брезгуют ничем. Это всё жизнь, это всё нормально. Хотя нет, ненормально, это совсем ненормально, но это… – он снова замолчал на пару секунд, вздохнул и совсем тихо сказал, – случается.

Тилль кивнул головой, Оливер посмотрел на него, поднялся на ноги и сказал:

– Брингер умер, и это единственная правда. Это то, что все мы знаем наверняка, а все политики, воры, дети-живодёры и прочие – это лишь наши догадки и домыслы. Я предлагаю всем нам расслабиться и забыть. Пускай полиция делает свою работу, а мы будем делать свою. Давайте, в конце концов, работать! Мы вторую репетицию сидим в студии и болтаем о постороннем.

– Полностью с тобой согласен, – сказал Тилль.

– А с собакой-то что? – Шнайдер перевёл взгляд с Оливера на Пауля.

– Что-что, ничего. Дети убежали, я верёвку отвязал, а пёс тут же кинулся прочь. Надеюсь, эти гады его снова не поймали.

– Я не буду работать, – сказал Флака. Он пересёк студию, подошёл вплотную к Тиллю и совсем тихо добавил. – Не буду.

– Почему? Похмелье замучало, или душевная травма не позволяет? – Рихард усмехнулся и покачал головой.

– А потому, – Лоренц резко повернулся на каблуках и подошёл к Круспе, – потому, что я не могу думать о музыке сейчас, я вообще ни о чём кроме этих убийств думать не могу.

– Пока было только одно убийство, Кристиан, – Тилль положил ручку на стол, поднялся и направился к двери.

– Ты куда? – Шнайдер встревоженно посмотрел на вокалиста.

– Домой, – ответил Тилль, даже не поворачиваясь. – Мне всё это надоело!

Он аккуратно открыл дверь и бесшумно вышел. В студии стало тихо, было слышно, как мерно тикают большие механические часы на стене.

Пауль потянулся, диван под ним тихо скрипнул, он поднялся на ноги и сказал:

– Ну, что же, раз никто работать не хочет, я, пожалуй, тоже пойду домой, у меня дел ещё много.

– Я с тобой, – Оливер пошёл следом за Паулем.

Флака молча проводил ритм-гитариста взглядом, потом тихо выдохнул и вернулся к синтезатору. Рихард и Шнайдер молча смотрели на него.

– Мы вчера ходили в дом к одному человеку, – сказал Лоренц, не поднимая глаз. Он легонько нажал пальцем на клавишу синтезатора, раздался неприятный высокий протяжный звук. Флака убрал палец с клавиши и посмотрел на Круспе. – Он голубой.

– Дом? – уточнил Круспе.

– Нет, – Флаке покачал головой. – Человек – гей. Мы были у него дома.

– Вы, это кто? – Круспе слез с подоконника и уселся на диван.

– Я и он, – Лоренц кивнул головой в сторону Шнайдера.

– И зачем мне эта информация?

– Это не убийца, – сказал Флака и тяжело вздохнул. – Я понятия не имею, кто может желать мне смерти, и я понятия не имею, зачем кому-то понадобилось бить меня и воровать мои вещи, – он немного помолчал и очень тихо добавил. – Бельё.

– Может, на тебя хотят собаку натравить? По запаху? – Шнайдер опёрся руками на подоконник.

Лоренц сглотнул и ничего не ответил.

– Ерунда всё это: геи, воры, собаки, – Рихард поднялся, взял со стола пачку сигарет, закурил и, выдохнув дым в потолок, продолжил. – Есть некая девушка, она пишет статьи в уважаемой газете. Статьи не о моде, нет. О политике, при этом честно пишет и раскрывает многим глаза на то, что творится в клоаках Бундестага. О том, например, что кто-то из политиков предпочитает маленьких девочек, – Рихард замолчал и взглянул на Лоренца. Флака, казалось, не понимал, к чему клонит Рихард. – И вот однажды случается ей собрать настоящий компромат. Несколько фотографий политика в очень интересном месте, в закрытом элитном борделе. И после этого её убивают. И скажи мне, причём здесь какой-то мифический гей, который хочет твоей смерти?

– Ты это сейчас о реальном говорил, или о своих догадках? – Флака поправил очки.

– О реальном, я уже несколько дней копаюсь во всём этом и нарыл много интересного.

– А полиция что на это говорит?

– Полиция пока ничего не знает, но я подумал сейчас, когда вы все здесь ругались, и решил, что завязываю со всем этим расследованием. Тилль правильно говорит, это не моё дело. Хотя мне и хочется, конечно, исполнить последнюю волю Ангелы, да только всё это становится слишком уж… – он на секунду задумался, – серьёзным. Да, серьёзным. Я чувствую запах, и этот запах мне не нравится.

– Дерьмом воняет? – перебил его Шнайдер.

Круспе взглянул на него недовольно, а потом закончил мысль:

– Потому что начинает пахнуть жареным.

– А что за политик? – Шнайдер поднялся, сцепил пальцы в замок и потянулся. В тишине было слышно, как хрустнули его суставы.

– Не важно, один из тех, у кого сейчас предвыборная кампания.

– И когда ты в полицию собираешься?

– Сейчас.

Рихард затушил сигарету в пепельнице и вышел из студии.

========== Глава четырнадцатая. Links zwo drei vier ==========

Только что он шёл по улице, щурясь в лучах полуденного солнца, слушая пение птиц в кустах цветущего жасмина, а в его голове рождалась новая песня, и вот уже он лежит на грязном полу фургона с мешком на голове и понятия не имеет, куда его увозят. Фургон подскочил на кочке, и Рихард застонал, попытался сменить положение, но тут же получил удар ногой в бок и затих.

Полчаса назад Круспе не мог и подумать, что всё это кончится таким вот образом. Он и правда собирался бросить всё это: расследование, поиски правды и попытки выяснить, кто убил его подругу, но напоследок хотел рассказать комиссару Мерхену всё, что успел выяснить за последние несколько дней. В конце концов, тогда в поимке убийцы будет и его заслуга, а Круспе очень любил это – быть причастным к чему-то великому и важному, мелькать в новостях и газетах, пускай, даже по такому мрачному поводу. Он вышел из студии в отличном настроении, впервые за последние дни ощутил, что всё делает правильно, и тут такое.

Они поджидали его прямо на улице. Большой белый фургон с надписью на борту, то ли прачечная, то ли служба клининга, он не помнил точно. Ты никогда не обращаешь внимания на такие вот машины, даже если они паркуются в опасной близости от тебя, даже если видишь людей, выходящих из неё. Людей в форменной одежде, синей, как весеннее небо. Один из этих парней в кепке, закрывающей половину лица, и резиновых перчатках преградил ему дорогу, когда Рихард поравнялся с фургоном. В руках он держал тканевый мешок. Ничего особенного, человек делает свою работу. Рихард даже вежливо улыбнулся ему и попытался обойти справа, но тот сделал шаг наперерез, тоже улыбаясь, и Круспе успел лишь поднять глаза и воскликнуть:

– Эй, парень, дай пройти!

После чего, этот самый парень, всё ещё улыбаясь, со всей силы ударил его ногой в живот. На мгновение Круспе показалось, что в его кишках взорвалась ядерная бомба, он хотел закричать от невыносимой боли, но его ему не дали этого сделать. Сзади подкрался другой, зажал ему рот какой-то тряпкой, а когда Рихард попытался вырваться, ударил в бок. Изо рта гитариста вырвался лишь сдавленный стон, и он начал оседать на землю, но и это ему сделать не позволили. Его подхватили и закинули внутрь фургона, предварительно накинув на голову тот самый полотняный мешок. Он ещё несколько раз пытался сопротивляться, но всякий раз получал хлёсткий и очень болезненный удар в корпус и вскоре сдался, затих, скрючившись на жестком полу. На всё похищение ушло не больше пяти минут, и за это время не было произнесено ни слова. Это особенно пугало. Рихард понятия не имел, кто эти люди и что они хотят от него, но их жестокая холодность и равнодушие к чужой боли говорило, что он попал в руки профессионалов.

Они куда-то ехали. Он слышал мерный гул дизельного двигателя и ощущал вибрации, идущие от колёс. Паника, липкая и путающая мысли, накрыла его с головой. Что хотят эти люди? Зачем его похитили? Убьют ли его или оставят в живых? Кто сможет заплатить за него выкуп, если понадобится?

Он был довольно богат, и вероятность похищения с целью выкупа была вполне реальна. Но, всё же, он почему-то думал, что дело не в деньгах, а в том, что он разворошил осиное гнездо и узнал что-то, что ему знать не следовало. Хотя он не мог понять, что именно, ведь единственной тайной были фото депутата-педофила, да и то, тайной ли?

Они ехали около двадцати минут. За такое время невозможно было уехать из Берлина, и значит, его не планируют застрелить в ближайшем лесу. Машина окончательно остановилась, он услышал лязг открываемого засова, почувствовал свежий воздух, проникающий через плотную ткань мешка, а после его грубо схватили с двух сторон и выволокли наружу. Ноги коснулись земли, и он попробовал встать самостоятельно, но у похитителей были другие планы. Кто-то ударил его под колени, и, когда он снова потерял равновесие, его потащили в неизвестность. Ноги цеплялись за асфальт, и в голову пришла нелепая в данной ситуации мысль, что так он исцарапает новые ботинки. Видимо, вскоре им надоело тащить его на себе, и Рихарду позволили поставить ноги на землю и идти самостоятельно.

Он не видел ничего, лишь слышал дыхание похитителей и ощущал их стальную хватку. Его усадили на стул, скрепили руки за спиной металлическими наручниками. Они были отвратительно холодными, и почему-то именно это ощущение скованных за спиной рук вызывало волну неконтролируемого страха, панического ужаса перед его дальнейшей судьбой. Сейчас Рихард уже не думал о царапинах на ботинках, а лишь о том, что очень хочет жить. Сзади послышались шаги, а потом с его головы сдёрнули мешок. Круспе судорожно втянул носом воздух, затхлый и влажный. Он успел увидеть лишь стены, покрашенные тёмной краской, и низкий потолок со свисающими с него проводами, когда вспыхнул прожектор и ослепил его. Круспе зажмурился.

– Здравствуй, Рихард Круспе, – сказал незнакомый мужской голос.

Рихард молчал. От страха во рту пересохло, и, казалось, если он заговорит, то захлебнётся надрывным старческим кашлем.

– Ты не очень-то вежлив, а я это не люблю. Хочешь, чтобы мои ребята ещё поучили тебя уму-разуму?

– Нет, что Вы, я ничего такого не хотел, – сказал Рихард поспешно, – просто я не знаю вашего имени.

– А тебе и не надо, – голос рассмеялся. – Называй меня Даррен, если тебе так проще.

– Добрый день, Даррен, – сказал Рихард, хотя понимал, что это и прозвучало жалко.

– Знаешь, зачем ты тут? – задал вопрос Даррен.

– Нет, – ответил Круспе. Он видел лишь ослепляющий луч света, направленный на него, и снова прикрыл веки.

– Да ты глупее, чем я думал, ребята, кого вы мне притащили? Этот болван бесполезен. Убейте его.

– Нет, не нужно! – Рихард не на шутку испугался. – Я здесь из-за Ангелы?

От страха он стал плохо соображать, и это затрудняло положение.

– Ну, вот, можешь, когда хочешь, – сказал Даррен, и Круспе показалось по голосу, что тот улыбается. – А то я уже подумал, что тебе потребуется хороший стимул.

– Стимул? – повторил Рихард дрожащим голосом.

– Да, парень, стимул. Страх потерять свои прекрасные пальцы. Ты же у нас гитарист, и мне было бы очень любопытно посмотреть, как ты сможешь играть свои песни без них, – он опять засмеялся, а Круспе ощутил, как по спине пробежали мурашки. – Пару недель назад я купил новый нож, для разделки рыбы, и продавец уверял меня, что он режет кости как масло. Как думаешь, врал? Смогу ли я отрезать твой мизинец одним ударом, или придётся пилить?

– Да зачем вам это, – у Рихарда всегда было отличное воображение, и он живо представил эту кошмарную картину, и его тут же замутило. – Что я вам сделал?

– В том-то и дело, что ничего, а при этом у тебя есть такая возможность.

– Я не понимаю, – он и правда ничего не понимал, мысли путались в голове.

– Ведь если отрезать только мизинец, это не помешает твоей карьере, правда же? – задумчиво сказал Даррен.

– Не нужно ничего мне отрезать, – взмолился Круспе. – Что вы хотите? Я больше не стану ничего расследовать, я вам обещаю. И никому ничего не скажу.

– А что именно ты не скажешь? – голос стал ближе, и Рихарда стала бить нервная дрожь, он буквально ощутил боль в мизинце правой руки, и ему приходилось прикладывать усилия, чтобы не закричать в голос.

– Ничего вообще не скажу, – ответил он и часто-часто задышал.

– Неправильный ответ, – сказал Даррен, и Рихард судорожно сглотнул.

– В смысле? Я не понимаю, что вы хотите. Прошу, не надо пальцы, не надо, – затараторил он и стал вращать головой, пытаясь увидеть тех, кто хотел учинить над ним кровавую расправу.

– Успокойся, сейчас же. Сиди смирно! – крикнул Даррен, и Рихард замер на месте, потупив взгляд.

– Нам нужно, чтобы ты заговорил, – голос стал удаляться, и у Круспе отлегло от сердца.

– О чём? Я же ничего не знаю.

– Гордон Баум, – сказал Даррен, и Круспе замер от неожиданности. Он и правда ничего не знал о друге Оливера и не смог бы рассказать о нём ничего, кроме того, что тот экспрессивен и выглядит, как участник олдскульной метал-группы.

– Так что, знаешь его? – спросил Даррен с нажимом, и Круспе кивнул, а потом, опомнившись, добавил:

– Да, но очень плохо. Мы виделись лишь однажды, и я почти ничего не знаю о нём.

– Это не так, Рихард. Ты же был у него в гостях и произвёл там нехорошее впечатление. Похоже, ты не мастер производить хорошее первое впечатление, я же не ошибаюсь?

– Нет, ну, то есть, я не знаю. Я точно никогда не был в гостях у этого человека. Вы меня с кем-то перепутали. Может, вам нужен Оливер?