Текст книги "Марионетки в зазеркалье (СИ)"

Автор книги: Extyara

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц)

Комната, ключ от которой Чуя достал со дна подводного кладбища, находилась на чердаке и вся была заполнена разного размера зеркалами. Большие и маленькие, круглые, квадратные, овальные и прямоугольные, в витиеватых оправах и вовсе без них они были развешаны на стенах, теснились на всех доступных поверхностях, стояли посреди комнаты, закреплённые на подставках, лежали на полу под ногами и даже свисали с потолка на креплениях.

Разбитая на части комната в отражениях разительно отличалась от себя по эту сторону зеркал. Местами она была залита ярким светом, в котором вились, вспыхивая искрами, лёгкие пылинки, местами завалена хламом и заставлена старой мебелью, покрытой равномерным слоем пыли. Их собственные отражения то и дело пропадали, зато в комнате по ту сторону зеркальной глади неустанно мелькали неясные изломанные тени, размытые силуэты, возникали пугающие образы, осыпалась пыль с потолка.

Дазай стоял, запрокинув голову, и протягивал руку вверх, пытаясь дотянуться до свисающих вниз длинных чёрных волос привязанного к потолочной балки манекена, существующего только в отражении. Чуя бродил вдоль зеркал, внимательно сравнивая отражающееся в них с реальным содержимым комнаты.

Он искал что-нибудь, что существует по обе стороны зеркальной глади, справедливо подозревая, что именно там и находится ключ, когда заметил пустое зеркало. Подойдя ближе, Чуя убедился, что в нём действительно ничего не отражается. Зеркальная гладь была словно подёрнута мутно-белым туманом. Чуя обошёл зеркало, взглянул на него под разными углами, но ничего не изменилось. Он протянул руку, намереваясь коснуться зеркальной глади, но вместо этого его затянутая в чёрную перчатку ладонь прошла сквозь, исчезнув в белёсой субстанции. Чуя убрал руку, отошёл от зеркала на пару шагов, окинул комнату взглядом и достал планшет. Открыв файл с данными по конкретной локации, он погрузился в чтение, пытаясь отыскать конкретный элемент. Спустя несколько минут, Чуя убедился, что подобного зеркала в комнате быть не должно, и сделал отметки о некорректном отображении.

– Тут нерабочий элемент, – сообщил Чуя, оборачиваясь к Дазаю. – Ничего такого не приметил?

– Нет, но нашёл это, – отозвался тот, с гордым видом демонстрируя небольшую резную шкатулку, обитую красным бархатом внутри, где среди россыпи белого жемчуга и золотых колец лежал ключ.

– Молодец, – похвалил Чуя. – Осмотримся тут ещё минут десять, чтобы убедиться, что ничего не упустили, и пойдём дальше.

Следующая комната была, пожалуй, самой необычной из всех, что им уже довелось увидеть. Всю стену напротив двери занимал огромный круглый лабиринт, сплетённый из змеящихся ходов, выточенных прямо в ней. В центре этого круга был расположен семиугольник в окружении небольших деревянных кольев – по одному у каждой вершины. Все они были направлены остриём в стену и покрыты резьбой из бритвенно-острых тонких пластин. Верхние торцы украшены вырезанными на них узорами, в центре на каждом находилась небольшая круглая плоская выемка.

По внешнему кругу лабиринта располагалось семь плоских фишек с разными изображениями. Все они соответствовали каждая своей нише на торце конкретного кола. Целью задания было поместить фишки в свои ниши, преодолев лабиринт. Двигать их можно было вперёд, назад, вверх и вниз, используя для этого отдельно расположенные небольшие рычажки. Конечный результат был изображён на большой цветной фотографии, прибитой гвоздём чуть поодаль от конструкции.

При продвижении фишек вперёд по лабиринту, в нём появлялись и исчезали тупики, открывая новые проходы и закрывая старые. Колья же медленно ввинчивались в стену, и всякий раз, когда они погружались глубже, из-за неё доносились приглушённые невнятные стоны и крики боли.

На решение этой головоломки у Дазая и Чуи ушло несколько часов, когда же они закончили, и все фишки заняли свои углубления в торцах кольев, до основания ввинченных в стену, семиугольник в центре с тихим щелчком раскрылся. Внутри него на небольшом гвоздике висели ключи.

Покидая комнату, Чуя оглянулся на минуту и мог поклясться, что видел, как собираются на вершинах семиугольника, скатываются по его граням и, скапливаясь внизу, срываются и падают на пол тяжёлые капли крови.

Новая комната оказалась жуткого вида тиром. У стены располагались деревянные столбы с привязанными к ним манекенами. Все мишени были одеты в белое. Их лица скрывали монолитные маски с узкими тёмными прорезями для глаз. Под каждым располагалась ёмкость, установленная на небольших весах, соединённых между собой. Вся эта конструкция находилась в отдалении и окружена была натянутой на колышки колючей проволокой, тесно переплетённой между собой, что не давало возможности подойти близко.

Всего Чуя насчитал десять мишеней и пять разнокалиберных пистолетов с полным магазином патронов. На стене рядом висела подробная инструкция по использованию оружия, в примечании которой было указано, что для успешного выполнения задания, необходимо наполнить кровью минимум шесть ёмкостей до средней отметки на них.

Чуя взял первый попавшийся пистолет, прицелился и выстрелил дважды по крайней мишени. Неподвижные до этого момента манекены пришли в движение после первого же выстрела. Они безмолвно извивались, дёргались и бились в путах. Чуя выстрелил ещё пять раз по разным целям, опустошив при этом магазин, целился он преимущественно в корпус. Алые пятна крови расцветали на белой ткани и быстро разрастались, пропитывая её. Кровь струилась по столбам, к которым были привязаны мишени, собиралась в тяжёлые багряные капли. Когда они срывались вниз, то издавали глухой звук, ударяясь о дно ёмкости.

Чтобы не тратить время впустую, дожидаясь, пока ёмкости наполнятся до нужной отметки, Чуя принялся проверять, заряжены ли остальные пистолеты, не заедает ли где курок, на месте ли патроны.

– Все рабочие. У тебя как? – поинтересовался Чуя, заметив, что Дазай уже больше десяти минут с нездоровым интересом рассматривает один из пистолетов.

– Думаю, стоит проверить, как работает экстренный выход, – отозвался тот, заглядывая в дуло.

– Положи на место, – велел Чуя, – смена ещё не закончилась.

– Но Чуууя, – капризно протянул Дазай, заставляя его скрипнуть зубами от звучания собственного имени.

– Я же уже сказал, смена ещё не закончилась. Работа – не место для баловства.

Выражение лица Дазая стало страдальческим. Чуя отвернулся к бьющимся в агонии манекенам и стал наблюдать, как медленно скапливается в ёмкостях кровь.

– Или хватит на сегодня, что-то я устал, – задумчиво произнёс он, спустя несколько минут. – Днём планируется открытие жилой зоны. Совсем спать не хочется, может зайти в столовую, как думаешь? Вдруг будет что-нибудь интересное на де...

Раздавшийся за спиной звук выстрела, заставил Чую вздрогнуть и рывком обернуться. Стена была забрызгана кровью. По ней вниз медленно соскальзывали белёсые влажные ошмётки мозга с застрявшими в них осколками черепа.

– ...серт, – закончил фразу Чуя, рассматривая быстро образовавшуюся тёмную лужу крови на полу рядом с неподвижным телом напарника, – ... твою ж мать, Дазай, вот умеешь же испортить аппетит, – выругался он, запрашивая отключение от оболочки.

Дазай ушёл куда-то с полудня, и его не было видно весь день, чему Чуя был только рад. Он спокойно собрал свои вещи, получил ключи от дома в жилой зоне и посвятил остаток дня заполнению отчёта с подробным описанием выявленной неполадки. Закончил он уже поздним вечером. Сдав документы, Чуя отнёс сумки в дом и, бросив их прямо на пороге, направился к психиатрической клинике, куда ещё днём подрядился отнести документы.

Доктора Пасседа он заметил в холле и сразу же окликнул.

– Здравствуйте, мистер Накахара, – поздоровался тот, перехватывая папки с документами, что держал, одной рукой и протягивая вторую. – Не ожидал увидеть вас в столь скором времени. По какому вы вопросу?

– И вам доброго вечера, – произнёс Чуя, пожимая его ладонь. – Да вот, взялся занести вам документацию. Сказали, вы её ждёте, и сегодня крайний срок, – добавил он, отдавая доктору увесистую папку и флешку.

– С мистером Фитчем что-то приключилось? – обеспокоился тот, укладывая её поверх остальных, что держал в руках.

– Ничего серьёзного, – заверил его Чуя. – Просто в связи с открытием жилой зоны и переездом многих сотрудников из общежития у него дел невпроворот. А я собирался пройтись подышать воздухом до того, как знакомиться с новым жилищем, вот и взялся подсобить.

– Благодарю вас, – с серьёзным видом кивнул доктор Пассед. – Вы и правда обоих нас выручили.

– Всегда рад помочь по мере сил, – усмехнулся Чуя.

– Раз уж вы здесь, – произнёс доктор Пассед, опуская кипу документов на ближайший подоконник, – может у вас найдётся минутка на философское рассуждение?

– Найдётся даже две, – отозвался Чуя.

– В таком случае, – доктор Пассед хитро усмехнулся, – скажите мне, мистер Накахара, что есть счастье?

– Если смотреть на вопрос в глобальном смысле, – на минутку задумавшись, взялся рассуждать Чуя, – то мир во многом познаётся людьми через сравнения. И если тьма есть отсутствие света, по аналогии счастье – отсутствие несчастья.

– Интересная мысль, – хмыкнул доктор Пассед. – Действительно, если задуматься, то зачастую мы вспоминаем о счастье именно в моменты негативного эмоционального опыта, как о чём-то утерянном и в данный момент недоступном. В таком случае выходит, мистер Накахара, каждую минуту жизни, исключая моменты негативного опыта, вы счастливы?

– Пожалуй, – честно задумавшись, чуть погодя отозвался Чуя. – Стоит правда ещё исключить состояние равнодушия. Для меня редкое явление, но возможное. По вашему мнению, что такое равнодушие, доктор Пассед? – поинтересовался он.

– Равнодушие – ничто иное как глубокий сон души. Время, когда она недостижима для эмоций, – тут же отозвался тот, словно уже не раз размышлял на эту тему.

В следующую минуту, прерывая их беседу, зазвонил телефон в его кармане.

– Простите, мне нужно ответить сейчас, – извинился доктор Пассед, взглянув на дисплей.

– Да, разумеется, – тут же отозвался Чуя, – приятно было побеседовать, хорошего вам вечера.

– Взаимно, – кивнул ему доктор Пассед.

Всю дорогу до жилой зоны, шагая по залитым ярким лунным светом дорожкам парка, Чуя размышлял о недавнем разговоре. Погружённый в раздумья, он и сам не заметил, как вышел к своему дому, где его дожидался Дазай. Он сидел прямо на крыльце под небольшим фонарём, примостив под боком сумку с вещами и читая книгу.

Не то, чтобы его появление было для Чуи столь уж неожиданным, но он скорее делал ставку на полдень следующего дня, а не на поздний вечер этого.

«В таком случае выходит, каждую минуту жизни, исключая моменты негативного воздействия, вы счастливы?» – отчётливо вспомнились ему недавние слова доктора Пасседа.

Чуя усмехнулся и поднялся на крыльцо, отпирая дверь.

– Заходи, простынешь ещё, – негромко позвал он, скрываясь в доме.

– Доктор Пассед, – окликнула Карла у самой двери его кабинета Аманда. – Простите, что отвлекаю вас от срочной работы и в столь поздний час.

– Ничего страшного, – мягко улыбнулся Карл. – Что случилось?

– Мадам Вейв, – Аманда замялась, с минуту помолчала и потом продолжила. – Весь день она была очень спокойна, а когда я отвела её в комнату и уложила спать, едва я успела выйти и закрыть дверь, принялась стучать и кричать, что кто-то бродит под её окном. Я попросила сторожа проверить двор на всякий случай. Само собой, там никого не оказалось. Я дала пациентке успокоительное и уложила её в другой палате, так как в свою она наотрез отказалась возвращаться. Подумала, что вам необходимо знать, – добавила она.

– Я обязательно побеседую с ней завтра утром же, – заверил её Карл.

– Хорошо, – кивнула Аманда. – Добрых вам снов, – она развернулась и медленно побрела по коридору к себе.

– И вам спокойной ночи, – пожелал Карл, отпирая дверь своего кабинета. – Аманда, а вы не спросили, кого именно мадам Вейв видела у себя за окном? – окликнул он.

– Она сказала, что видела высокого человека в плаще, – негромко отозвалась Аманда, прежде чем скрыться за углом.

Август 9

Нитей хитросплетение в замкнутом круге паутиной на прочной ясеня ветке.

Центр его – завихрения вьюги, сердце каждого заперто в рёберной клетке

Сегодня нас учили плести ловцы снов. Это такой талисман, охраняющий владельца от злых духов. Кошмары и дурные сны попадают в паутину, а светлые проскальзывают через центр сети.

Хоть ивовые ветви и хорошо гнуться, на то, чтобы сделать ровный круг, у меня ушло время. Поначалу сложно было выплетать паутину ровно. Нитки путались, рвались, скручивались и образовывались узелки. Всё выходило таким неровным и странным. В какой-то момент мне стало казаться, что мне мало своих рук. Вот же славно паукам. Будь у меня восемь рук, я бы точно управилась без проблем.

Перед сном я посмотрела ещё раз на то, что успела уже сделать, и вновь подумала о пауках. Вспомнила, какие дивные сети они плетут из тонких серебряных нитей. Я вспомнила паутину на веранде после дождя. Словно бусины на ней дрожали мелкие капли воды. Уже тогда я подумала, что это неимоверно красиво.

С. П.

Август 10

Я распустила нитки и начала заново. Для начала, решила скрутить их в одну нить потолще, чтобы она не рвалась. Я потратила на это много времени, но оно того стоило. Когда такая нить скользит под пальцами, ощущения такие странные. Забавные.

С. П.

Август 11

Плетение меня успокаивает. Умиротворяет, наверное. Это непередаваемое чувство душевного покоя. Никогда бы не поверила, что так будет. Нить скользит меж пальцев, и гладкие бусины. О, эти кроваво-алые бусины! Как ягоды калины.

Я помню калину, так ярко помню. Она росла за домом во дворе. Словно клочья заката, росой осевшие на ветви, прячась под листья. Ветер шуршит в листьях, ветер раскачивает ветви, но они не срываются вниз, не разбрызгиваются, лишь покачиваются взад-вперёд. Пролившаяся кровь небес...

Алые капли на серебряной нити. Я, словно паук, вплетаю небесную кровь в замкнутый круг. Эти серебристые нити похожи на седые волосы. Гармония. Символы заката солнца и заката жизни. Не находишь это прекрасным? Мне кажется, это дивная гармония.

С. П.

Август 12

Я закончила ловец, добавила к гармонии алого и серебряного совсем немного перламутрового жемчуга. Переливчатого, как морская пена. Когда смотрю на него, мне кажется, будто я слышу шипение волн у пирса. И настоящие орлиные перья. Представляешь? Нам привезли орлиные перья. Восхитительно пёстрые и дерзкие, как буйство жизни. А ещё длинные белые с чёрными росчерками на конце.

Всё здесь. Всё в этом. Свет и тьма, жизнь и смерть, рассвет и закат, сила и слабость. Вольный ветер, что когда-то обдувал эти перья теперь пойман в тонкие сети.

С. П.

Август 14

Наши ловцы развесили на ветвях ясеня у пруда. Как бы я хотела, чтобы ты увидел это дивное зрелище. Как ветер тревожит листву, и все они до единого трепещут. Раскачиваются перья, словно силясь взлететь, унестись в далёкое небо. Солнце играет, и вспыхивают разноцветные бусины, а земля опутана паутиной теней.

Ты слышал когда-нибудь об Иггдрасиле? Древе, соединяющем землю и небо, пронизывающем миры. Это гигантское древо из скандинавской мифологии. Огромный ветвистый ясень.

Мне нравится думать, что наш ясень тоже особенный. И ловцы снов на нём неслучайны. В его ветвях находят приют души тех, чьи кости погребены глубоко в земле меж его корней. Души прячутся в его ветвях от солнечного света, чтобы не сгореть, как мотыльки, попавшие в жаркое пламя костра. Они ждут ночи. Ждут холодного лунного света. Ждут серебряной дороги, подрагивающей на воде от лёгких дуновений. И ветра. Они ждут ветра, что подхватит их – невесомых – станет сильными крыльями и унесёт к тем, о ком они ежедневно тоскуют.

Я скучаю. Каждый день, глядя на закат, и по утрам, когда рассвет разгоняет влажный предрассветный сумрак. Когда дождь заливает окно, когда солнце нагревает чёрную гальку. Всякий раз, когда я поджигаю край твоего письма и смотрю, как съёживается и чернеет бумага, осыпаясь обжигающими хлопьями на ладони. Я хотела бы перечитывать твои письма и гулять с тобой по тенистому парку знойным днём. Я хотела бы, чтобы ты говорил, а я слушала. Я давно уже не помню твоего голоса. Я скучаю по тебе...

С. П.

========== Глава 5. Кошмары наяву и во сне ==========

Её силуэт был едва различим в сгустившихся вечерних сумерках. Мир словно замер в мгновении, следовавшем за закатом, когда всё вокруг одинаково неясно серое, смазанное, нечёткое. Порыв ветра зашумел листвой раскидистой кроны растущего у пруда ясеня. Разогнал облака, и мягкий, но в то же время болезненно холодный, лунный свет залил всё вокруг, резко очерчивая ночные тени.

Повинуясь призрачным касаниям, бесшумно раскачивались на ветвях ловцы снов. Взад-вперёд. Трепетали птичьи перья под мерный шелест. Всю её опутала чёрная тонкая паутина, спеленала с головы до пят. Нити дрожали на худых плечах, тонких руках, стягивали хрупкий стан, расчерчивая сетью едва различимое лицо. Вились и переплетались, перечёркивая бледные губы, сливаясь с чёрной каймой ресниц, терялись в тенях над выпирающими ключицами и в складках лёгкого белого платья.

Водная гладь пошла рябью. Задрожало, искривляясь, лунное отражение. От воды тянуло пробирающей зябкой прохладой. Белёсые щупальца тумана тянулись к стволу дерева. Сквозь мутную пелену угадывались очертания лохматого кустарника. Алели на ветвях повисшие, словно капли крови заката, ягоды калины.

Её тонкие бледные губы шевелились, но он не мог разобрать слов. Ветер приносил лишь обрывки фраз, пока туман растворял в себе её очертания, стремительно теряющие чёткость.

– Карл... иди... за мной... Прошу... не надо... достаточно.

Он шагнул вперёд, и серый мир всколыхнулся. Как облака перед грозой, сгущалось туманное марево, поглощая всё вокруг: воду, берег, красные бусины ягод, всклокоченные кусты, раскидистый ясень, её и его.

Он бросился бежать, гравий захрустел под ногами. Ветер шумел листвой где-то невообразимо высоко у самых небес. Ветер раскачивал макушки деревьев, и звёзды покачивались, отражаясь в тёмной воде.

Когда он выбежал к самому берегу, туман уже был повсюду. Под ногами стелилась зелёная ряска, теснились мшистые кочки. Он шагал по ним, оскальзываясь и раскинув в стороны руки, балансируя, как канатоходец на тонкой нити над бездонной пропастью.

Мир стирался. Вскоре не осталось ничего, кроме чёрного неба с грязно-белыми клочьями облаков над головой и чёрной подёрнутой ряской воды под ногами.

Мир оглох. Казалось, не существует больше звуков, кроме всплесков, его тревожного сердцебиения и доносимых ветром откуда-то издалека отголосков её голоса. Влажный воздух вливался в лёгкие. Карл снова оступился, провалившись в воду по щиколотку. Он с трудом мог различить собственные пальцы в тумане. Он будто не шёл, а плыл вперёд, загребая руками промозглую взвесь пропитавшую воздух.

Холодная вода хлюпала в ботинках. Мягкое илистое дно расползалось под ногами. С каждым шагом он погружался глубже, и вскоре шёл уже по колено в воде. Тёмно-зелёная ряска липла к одежде. Пахло гнилью и сырой землёй. Холод пробирал до костей, стягивая судорогой немеющие ступни.

То по одну строну от него, то по другую выплывали из тумана покачивающиеся на поверхности воды трухлявые обломки древесных стволов, затянутые нитями тины, пучки осоки, хрупкие белые кувшинки, словно случайно обронённые в гниющую болотную жижу. Высоко в небе отблёскивали звёзды, вспыхивали и гасли в туманном море тусклые огоньки. Мириады глаз следили за каждым его шагом из сумрака ночи. Их обладатели вдыхали его тревожные мысли, растворённые в туманном мареве.

– Карл.

Её возглас рассёк тишину вокруг, как свист кнута, эхом разнёсся над топью и затих. Карл поспешил вперёд, увязая в воде по пояс, уже не чувствуя ногами дна, толком не чувствуя и самих ног. В своём белом лёгком платье она напоминала кувшинку на воде в окружении ряски. Чёрные волосы рассыпались по её худым плечам. Она отчаянно качала головой, беззвучно плакала и тянула к нему руки, неустанно повторяя: «Уходи».

Карл поймал её прохладное запястье и потянул на себя, но трясина не отпускала. Вязкая жижа сомкнулась, сдавливая обручем его грудную клетку. Он сильнее и сильнее сжимал её хрупкую ладонь, но как ни старался удержать, она ускользала из его пальцев. Бледные губы беззвучно шевелились, скапливались в уголках широко распахнутых тёмно-серых глаз слёзы, срывались с ресниц и прозрачным бисером скатывались по щекам исчезая в чёрной воде.

– Саманта, не отпускай мою руку, держись!

Собственный голос всё больше напоминал ему слабый простуженный неразборчивый хрип. Он моргнул, мир на миг погрузился во тьму, и в этот миг его рука опустела. Он широко распахнул глаза, прямо напротив рассыпались по болотной тине спутанные волосы, как нити распущенного ловца снов. И из эпицентра этой вязи поднималась вверх бледная кисть. Будто клок полупрозрачного тумана, принявший причудливую форму. Она покачивалась на воде, медленно погружаясь вглубь, пока бесследно не исчезла.

Топь сомкнулась удавкой на его шее. Сжала холодными призрачными пальцами. Карл запрокинул голову и беззвучно рассмеялся: с омута небес на него, не таясь, взирали мириады чьих-то поблёскивающих глаз. Он улыбался им и думал о том, что, когда густая жижа уже сомкнётся у него над головой, сердце ещё будет глухо стучать где-то в её гниющей утробе. Два сердца будут упорно отбивать в такт друг другу.

Карл открыл глаза, в комнате царил полумрак. В щель между задёрнутыми шторами проникал лунный свет, вычерчивая тонкую линию на столе. В ворохе исписанных страниц лежали его очки. Онемевшие от сна в неудобной позе руки и ноги покалывало.

Карл потянулся и зажёг лампу на краю стола, надел обратно очки и, взяв ближайшее письмо, продолжил читать.

Август 30

Сегодня Элизабет покинула это место. С чемоданом в руке, Лиззи под мышкой в сочно-зелёном сарафане и лёгкой шляпке она вышла за ворота. Мы молча провожали её взглядами. Она не обернулась, не махнула рукой на прощание. Шагнула за ворота и исчезла навсегда.

Я завидую. То чувство, что обосновалось внутри меня, снедает меня с самого утра, вгрызается в каждую косточку и гложет, называется никак иначе, как зависть. Самая тёмная из теней в душе. Ничего не могу с собой поделать.

С. П.

Сентябрь 16

Прошло уже почти полмесяца, а я всё вспоминаю, как Элизабет выходила в ворота. Это было подобно миражу в знойной пустыне. Обманчивая зелень и проблеск голубизны среди бесчисленных барханов. Было или не было? Теперь уже не понять.

С. П.

Сентябрь 17

Сегодня я, как бы невзначай, прогуливалась вдоль кладбищенской ограды. Читала имена на надгробиях. Элизабет я так и не нашла. Выходит, не показалось. Выходит, возможно покинуть это место. Остался год, всего год. Год до нашей встречи.

Ты, словно путеводная нить, протянутая мне извне. Осталось дождаться момента, когда смогу пойти вдоль неё, завязывая узелки на память, чтобы не потеряться. Я дождусь, а до тех пор не выпущу её из рук, и ты не отпускай.

С. П.

Октябрь 3

Лёгким кружевом паутины уплетена доска, на дне среди тины прячется тоска.

Верю, что увижу, если вновь приду, трепещущие крылья под водой в пруду.

Она, не поверишь, что лютая стужа, и стынет рука, погружённая глубже.

Точно кресты на старом погосте, под пальцами всюду их тонкие кости.

Через пруд когда-то вёл небольшой мост. Он сломан и обрывается чуть поодаль от берега. Доски скрипят под ногами, когда на них наступаешь. Трухлявые и подгнившие. Но если лечь на него и вытянуть руку вниз, пальцы достают до воды. Сквозь зелёное марево тины, видно ил на дне, чёрную гальку, нити водорослей и даже иногда снующих рыб.

А ещё на дне так много белеющих костей. Россыпь черепов, в их пустых глазницах ютятся рыбы. Сегодня я видела прозрачные тонкие крылья под водой. Они трепетали, образуя складки, покачивались в толще и вскоре исчезли среди водорослей.

С. П.

Октябрь 7

Третий день мне снится один и тот же сон. Как над дном, шевеля прозрачными крыльями-плавниками, парит нечёткий женский силуэт. Она такая же полупрозрачная, как туманная дымка. Она скользит в воде, не волнуя её.

По ночам я отчётливо слышу голос. Её голос. Она зовёт меня по ночам, и я не могу не приходить к воде днём. Но, пусть и осеннее, солнце слишком яркое сейчас. В его лучах, она становится совсем прозрачной. Незримой.

Её голос волнует меня, я не могу уснуть. Всё думаю, что привлекло её внимание? Что там, на дне, о чём она пытается мне рассказать?

С. П.

Октябрь 9

Со следующей недели обещают дожди. Я волнуюсь, что она исчезнет навсегда. Поднимется по каплям дождя вверх на своих прозрачных крыльях. Я должна узнать. Сегодня ночью последний шанс.

Я уже вижу нашего почтальона в окно. Через несколько минут он будет проходить рядом, и я отдам ему письмо. А о тайне озера напишу тебе в следующем. Подожди чуть-чуть.

С. П.

Карл отложил письмо и заглянул ещё раз в конверт, хоть и знал заранее, что он пуст: оно было последним. Самым последним.

Сразу после завтрака Карл навестил мадам Вейв. Она сидела в своей палате и развлекала себя настольной игрой.

– Доброе утро, – поздоровался Карл, предварительно постучав о косяк распахнутой двери, чтобы не напугать пациентку.

– Доброе, доктор Пассед, – на миг оторвавшись от передвижения фишек, отозвалась мадам Вейв.

– Как ваше самочувствие сегодня? Хорошо спали, ничто не тревожило вас ночью? – поинтересовался Карл, внимательно наблюдая за ней.

– Отлично спала, – охотно отозвалась она, встряхнула в кулаке и бросила на стол кубики. – Мне снился залитый солнцем сад. Прекрасные пышные цветущие клумбы, – мадам Вейв передвинула фишку на нужное количество клеточек и достала из набора одну из карточек. – Там было такое множество самых разнообразных цветов: солнечные бархатцы, разноцветные петунии, сочно-рыжая календула, синие-синие васильки, – с улыбкой взялась перечислять она, – и конечно же белоснежные маргаритки.

– Действительно прекрасный сон, – подтвердил Карл, рассматривая яркое поле настольной игры, где были нарисованы все без исключения перечисленные мадам Вейв цветы.

– А вам, доктор, что снилось? – поинтересовалась она, вновь подбрасывая кубики на ладони.

– Я вздремнул совсем немного и даже не запомнил, – признался Карл, поправляя очки и поднимаясь со стула.

– Вы уже уходите? – рассеянно поинтересовалась мадам Вейв, рассматривая фотографию незабудки на очередной карточке.

– У меня ещё есть кое-какие срочные дела, – произнёс Карл, – но я обязательно зайду к вам ещё сегодня побеседовать о цветах.

– Мы планируем сыграть партию в шахматы с мистером Форесом после обеденного чая, – тут же воодушевилась мадам Вейв. – Обязательно приходите поболеть за меня.

– Обязательно, – пообещал Карл и вышел, кивнув махнувшей ему на прощание рукой пациентке.

Покинув палату, он сразу же поднялся на второй этаж. В пустующей клинике было слишком тихо. Карл пересёк коридор и махнул рукой охраннику, неизменно дежурящему у крайней палаты.

– Утро доброе, профессор Пассед, – поздоровался тот, откладывая книгу, что только что читал.

– Доброе, мистер Гард, – поздоровался Карл, опускаясь на стул напротив. – Выглядите измотанным, хорошо себя чувствуете? – участливо поинтересовался он.

– Какой там, – со вздохом отмахнулся тот. – Вот скажите, профессор, что вы думаете о вредных привычках и зависимостях? – внезапно поинтересовался он.

– Что это бич общества, – улыбнулся Карл, – разного рода зависимости существовали всегда, пожалуй, они неискоренимы.

– Ваша правда, – вновь вздохнул мистер Гард. – Я долгое время пытался бросить курить, но всё тщетно. Не могу обойтись без трёх-четырёх сигарет в день, – сознался он.

– Это и есть причина вашего столь удручающего состояния? – догадался Карл.

– Истинно так, профессор. В клинике ни малейшей возможности покурить: всюду натыканы датчики дыма, окна зарешечены, не открыть толком, да и с поста нет возможности отойти, – горестно поделился он.

– Понимаю вас, – кивнул Карл, подпирая голову кулаком.

– Вы тоже курите, профессор? – поинтересовался мистер Гард.

– Нет, страдаю от другого вида зависимости, – усмехнулся Карл, наблюдая, как вытягивается лицо собеседника. – Кофе, – помолчав, уточнил он.

– Ах, вот оно что, – с облегчением рассмеялся мистер Гард.

– С утра уже выпил две кружки свежесваренного кофе, – охотно поделился Карл, – и мне вот пришло в голову предложить вам отлучиться на пару сигарет. Сделаем этот мир чуточку менее несправедливым к нам, как считаете?

– Несомненно, профессор, – буквально подскочил со своего стула мистер Гард. – Уверяю вас, это не займёт много времени.

– Разумеется, – улыбнулся Карл. – А я пока полистаю ваш детектив, если не возражаете, – кивнул он на книгу.

– Весьма захватывающая история, вам придётся по вкусу, уверен, – кивнул мистер Гард, развернулся и резво направился прочь по коридору.

Дождавшись, когда тот скроется за поворотом, Карл поднялся на ноги, подхватил стул и поставил напротив двери.

– Доброе утро, Александра, – поздоровался он, опираясь скрещёнными руками на жёсткую спинку и заглядывая в зарешеченное окошко палаты.

– И вам доброго утра, доктор, – отозвалась она. – Пришли побеседовать?

В палате вновь царил полумрак, из-за плотно задёрнутых штор едва пробивался солнечный свет, рисуя тонкие полоски на полу. Слабо горел ночник, освещая заставленный фигурками-оригами стол, край инвалидной коляски, клетчатый плед, накрытое шалью плечо и тугую косу. Александра сидела в тени, на её лицо падали отблески ночника. На её коленях лежали разного размера клубки ниток, из которых она что-то плела, ловко перебирая пальцами. Она переплетала нити между собой, перекручивала, затягивала узелки, формировала петельки.

– Вот хотел поинтересоваться, хорошо ли вы спите: не снятся ли вам дурные сны в последнее время? Не беспокоит ли вас что по ночам?

– Это так мило с вашей стороны, доктор, – мягко улыбнулась Александра, на минуту прервав своё плетение и поднимая на него глаза. – Но вы зря беспокоились, сплю как младенец. И снится мне что-то такое пушистое и мягкое, что я даже и не запоминаю.

– Приятно слышать, – отозвался Карл, наблюдая, как скользят нити меж её вновь пришедших в движение пальцев, переплетаются, замыкаются в петли, затягиваются в тугие узлы. – Помните, вы рассказывали мне о ночном визитёре, что ходит под вашим окном? Он более вас не беспокоил?

– Как знать, – Александра склонила голову чуть набок, её коса шевельнулась, словно большая змея. – Вы же и сами видите, что шторы у меня плотно закрыты. И утром, – она потянула запутавшуюся нитку, пропуская между пальцев и распрямляя, – и днём, и ночью.