Текст книги "Няня для балбеса (СИ)"
Автор книги: evsora
сообщить о нарушении
Текущая страница: 23 (всего у книги 25 страниц)
Один день. Один гребаный день. Эта фраза, прокручивающаяся в ее голове со всевозможными интонациями, заставила девушку зайтись в громком, немного истеричном смехе. Прекрасно понимая, как выглядит со стороны (как еще одна сумасшедшая из семьи Эвердин), Китнисс ничуть не смущалась. Проведя еще одну почти бессонную ночь, занятая поддержанием тепла в доме и выплакиванием глаз до состояния серо-красных щелок, утром Кит ощутила невероятную свободу. Возможно, впервые в жизни.
Идя в мутноватой дымке тумана к колонке, Кит услышала первые звоночки рассвета – птицы выводили мелодичные трели, восхваляя свою, хоть короткую, но такую радостную жизнь, силой струящуюся под их крыльями. Замерев посреди дороги и рискуя исполнить роль вестника чьего-то двухсотпроцентного несчастья – с двумя пустыми ведрами в руках – Китнисс не могла оторвать взгляд от рождения нового дня. Розовые полоски, широкими мазками легшие на сизый фон неба, незаметно, но неизбежно ширились, пока не заполнили собой треть небосвода, ближе к земле выгорая до бледно-оранжевого, почти персикового. Не моргая из-за страха пропустить что-то важное, что-то ключевое, Китнисс напряженно ждала. Она и сама не смогла бы толком объяснить, что именно заставляет ее стоять, боясь пошевелиться, издать лишний в этой какофонии утренней гармонии шорох порывистого вздоха, пока над краем мира не блеснул первый полноценный луч солнца. Задохнувшись от восторга, Кит сильнее сжала тонкие, врезающиеся в пальцы, ручки ведер, но не ощутила боли. Одновременно с тем, как над лесом с неожиданно быстрой скоростью после пролога из розовых тонов в стиле легато поднимался слепящий шар, Китнисс ощутила, как в ней зарождается благостная пустота. Так вот она, оказывается, какая – свобода. Пустая, темная, как черная дыра, заглатывающая в себя все чувства и эмоции, как высокая волна цунами, стирающая барьеры, запреты, страхи и даже желания. Но после того, как волна схлынула, унося в великое ничто завоеванные трофеи, в душе начало зарождаться что-то новое, чему Китнисс не могла подобрать название. Поднимаясь от кончиков пальцев, оно наполняло душу радостью, а тело легкостью. Вытесняя темноту, светлое блаженство разливалось по венам, тонкими нитями опутывая каждый нерв, заполняя каждую клеточку необоснованным счастьем. Свобода.
В голове появились как-будто чужие, но такие естественные мысли. Отныне она не будет закрываться в коконе правил и запретов, не будет идти на поводу людского мнения и вековых запретов. Не нужно больше бояться или сдерживать себя, оправдываться или злиться, стараться или договариваться с совестью. Она никому ничего не должна. Ни обществу, ни матери, ни Питу, ни себе, ни жизни. Даже быть счастливой – она не должна. Если ей грустно – она может позволить себе плакать. Если ее переполняет радость – она может обнять любого человека в этом мире, да и сам мир, делясь своим счастьем. Она может все. Смеяться и плакать. Петь и кружиться в танце. Любить и ненавидеть. Парить в небесах и больно ударяться о реальность. Она может это себе позволить.
Когда жаркий солнечный шар поднялся полностью, расплавив розовое небо до почти прозрачного аквамаринового цвета, девушка с удивлением осознала, что твердо стоит на обеих ногах, а не летает над землей. Время рассыпалось в пыль, и то, что казалось несколькими часами, или вечностью, на самом деле заняло не больше десяти минут. Которые смело можно было назвать десятью минутами, изменившими одну маленькую жизнь.
С этого момента Китнисс ощущала себя одновременно твердой и непреклонной скалой, чье спокойствие не под силу было разрушить ни людям, ни судьбе, ни богу, и задорным ручейком, текущим и меняющимся, но верным своему стремлению вперед, своему движению. В конце концов, действие ради действия – это тоже движение к цели, к мечте, которой, возможно, еще нет. Или есть, но ты еще не оформил ее в слова, не дал ей имя и не поселил ее в своем сердце. Только смутное ощущение необходимости и… правильности.
Вернувшись в дом и поставив на печь ведра с водой, тяжесть которых осталась девушкой незамеченной, Китнисс захотелось тут же разбудить маму и поделиться с ней своим новым ощущением окружающего мира. Хотелось не только рассказать ей, хотелось кричать об этом во всю силу голосовых связок. Сдержавшись, Кит пошевелила угли в топке и осталась сидеть, с тихой улыбкой глядя на всполохи огоньков, перебегающих с одного кусочка дерева на другой, сплетающихся в общем танце и тут же распадающихся на мелкую россыпь огненной росы. Прижав руки к груди, Китнисс хранила в своем сердце бусинку такого же огня, дарящего ей спокойную уверенность – в себе, в своих силах, в будущем.
Закрыв заслонку и свернувшись калачиком под боком продолжающей спать матери, Китнисс с такой же умиротворенной улыбкой смежила глаза. И снился ей ровный матово-бежевый холст, не запятнанный ни единым пятнышком, ни единой соринкой или каплей краски. Бесконечная идеальная чистота, на которой будет написана новая история, с новыми героями и новыми событиями.
Еще раз пробежав по строчкам глазами и сознательно обделив вниманием одну – самую главную – Кит, удостоверившись в его реальности, положила аккуратно сложенное письмо в карман. В принципе, ее планов оно не меняло. Но, если это правда, Мелларку лучше не попадаться ей на глаза.
Рабочие сновали перед домом, раскладывая на кучки мусор, оставшийся от сломанной крыши. Когда-то крепкие и толстые, а теперь источенные и подгнившие балки можно было пустить на дрова. Шиферу и ошметкам утеплителя место только на свалке.
Китнисс стояла перед своим бывшим домом, наблюдая за на первый взгляд хаотичными, но на самом деле, строго упорядоченными действиями людей, разбирающих завалы из строительного мусора. Она не позволяла себе впустить в сердце тоску. Да, этот дом видел много счастливых моментов, он наблюдал за любовью своих жильцов друг к другу, но теперь он стал стар. Его воспоминания стали блекнуть, подернутые дымкой времени, они все чаще путались и исчезали, погребенные под обломками разбитых стекол.
Дом был старым другом, помнящим ее еще в пеленках, и Кит ни за что не смогла бы его разрушить. Зато она могла подарить ему новую жизнь, новые счастливые воспоминания.
Миссис Эвердин тронула дочь за локоть, отвлекая от философских размышлений и рассматривания “большой стройки”.
– Милая, рабочие справятся сами, нет нужды над ними стоять. – Мать потянула Китнисс к костру, над которым весело булькал котелок с супом. – Все уже собрались на обед, ждем только тебя.
Благодарно кивнув матери, Кит взяла в руки миску и присела на один из пней, расположенных вокруг костра. Прогнившую часть крыши нужно было успеть заменить в течение одного дня, поэтому еще засветло все участники собрались перед домом Эвердин. Пока работники раскладывали инструмент, Китнисс выносила последние вещи из дома. Лучше один раз все вынести и один внести, чем сначала пытаться укрыть все пленкой, а потом долго и натужно оттирать. К тому же, завтра должны привезти все, что они заказали: необходимую мебель и кухонную утварь, постельные принадлежности, компьютер. Этот предмет, который девушка раньше считала роскошью, был заказан в числе первых и самых необходимых вещей.
Китнисс не собиралась оставлять маму без своего общества и присмотра. Подвести интернет и скачать программу для видеовызовов не составляло никакого труда. Зато теперь они смогут каждый день видеться, даже находясь на расстоянии. К тому же женщина, нанятая в качестве сиделки, должна была постоянно держать Кит в курсе.
Сидя с металлической, немного прижигающей пальцы, миской в руке, Китнисс сосредоточенно дула на суп, чтобы он побыстрее остыл. Внимание, всецело направленное на ложку, нет-нет, да отвлекалось на визги довольного ребенка. Он то носился вокруг взрослых, почти задевая их плечи сбитым из досок на скорую руку самолетом, то елозил от нетерпения на плечах Гейла, ожидая, когда уже начнется обещанная конная прогулка и полностью игнорируя недоверчивый, чуть напряженный взгляд матери. Пацан был счастлив и не скрывал этого. Китнисс радовало это счастье, и она тоже больше не пыталась скрывать свои чувства.
Гейл, конечно, получил знатно. Уже через пять минут их “серьезного разговора” Китнисс на полном серьезе собиралась сломать ему руку.
Нет, он не пытался отговариваться от связи с Крессидой, не отказывался от неожиданно приобретенного сына… Он просто впал в такой ступор, что не мог даже поговорить нормально с Китнисс. Вот и бегал от нее несколько дней, как от прокаженной, заставляя девушку все больше напрягаться и чаще хмуриться. Дошло до абсурда, когда он попытался выскочить через окно магазина, увидев заходящую в него Кит. Правда, побег не удался, потому что его исполнитель был еще не в форме, да и повязка, поддерживающая руку, зацепилась за небольшой вазон с комнатным цветком и потянула его за собой – прямо на голову горе-бегуну. Повезло, что вазон оказался пластиковым. Не повезло, что цветок оказался кактусом.
Таким друга и нашла Китнисс – сидящим на земле с неудобно вывернутой рукой и краснющей игольницей вместо лица. Девушка хотела с ним просто поговорить – она уже остыла и, не то, чтобы не держала на него зла… Просто мстить молодому папаше – это как-то низко, нет?
Но Хоторн начал что-то мямлить, о том, что ему так жаль, что он очень хотел бы ее любить, и не собирался разрушать ее жизнь… Дав товарищу добрую затрещину и вызвав этим действием удивленно-испуганный взгляд и благословенную тишину, Китнисс склонилась к Гейлу и протянула руку.
– Гейл, ты можешь прекратить причитать и наконец услышать меня? – Дождавшись легкого покачивания головой, которое, видимо, должно было показать полное согласие парня с чем угодно, и даже с собственной казнью, Кит продолжила: – Я надеюсь, ты понимаешь, что я тебя не люблю и между нами никогда ничего не будет? – Еще один согласный кивок и труднопереводимое выражение лица, в котором смешался весь спектр эмоций, начиная от страха и раскаяния и заканчивая решимостью и облегчением. – Я очень хотела бы, чтобы мы с тобой смогли стать друзьями, на этот раз – настоящими, но если твои чувства – правда, то, думаю, нам лучше не общаться вообще. Потому что ты все равно дорог мне, и я не хочу причинять тебе боль одним только своим видом. – Девушка протянула руку поверженному великану, помогая ему подняться, потому что сам он, видимо, не мог. Чувство вины придавило.
– Нет, не нужно, Кис… тнисс. – Гейл неуклюже, опираясь на стену и дружески протянутую руку, поднялся и отряхнул штаны от грязи и талого снега. – Прости… я… я знаю, что все испортил. Я так сильно верил в наше совместное будущее, в… неизменность своих чувств… А ты все время отталкивала меня… Не знаю, может, неосознанно – ты ведь не знала, я в любви-то не признавался – но ты почти всегда держала меня на том расстоянии, на котором и должен был оставаться друг. А я просто так сильно увлекся своей детской влюбленностью, своей охотой, что уже не мог остановиться, не мог заставить себя признать, что давно не вижу заветную морковку перед носом и бегаю по кругу по инерции, по привычке. Мне очень сложно и неловко такое говорить тебе, Кит… Я думаю, что мы могли бы попробовать стать друзьями. Настоящими. – Гейл исподлобья следил за реакцией Китнисс, готовый броситься наутек в любую секунду. – Я знаю, что мне нет оправдания, что ты не простишь… Но, может, когда-нибудь, в будущем, ты дашь мне шанс доказать, что я действительно твой друг, несмотря ни на что. И я все верну, все исправлю. Поговорю с Мелларком, заставлю его послушать. Потому что сам он, скорее всего, разговаривать со мной не захочет… Я объясню все, расскажу правду… – Гейл начал сбиваться и путаться, потому что не видел в лице девушки ни жажды крови, ни радости от его пришибленного состояния, ни мстительности. Только немного грустную улыбку.
– Спасибо, Гейл, но не нужно с ним разговаривать.– Может, идея была бы неплоха, но Кит боялась, что, ведомый благими намерениями, Гейл может все только испортить. Если еще есть что портить. – Поговори лучше с Крис.
Парень вздрогнул и уставился на Китнисс.
– Ты думаешь, мне стоит… она станет меня слушать? – Рука, нервно дергавшая за челку и невзначай стряхивающая с волос комочки земли – бывшее пристанище невезучего цветка – выдавала неуверенность Гейла с головой. – Я ведь и правда не знал… И теперь вообще не знаю, что мне делать. И стоит ли? Крессида со мной не очень-то приветлива.
– Нет, а чего ты хотел? Четыре года, Гейл. Она была одна, с ребенком, без помощи и поддержки. Ей просто страшно, что и сын, и она сама привыкнут к хорошему, а потом ты уйдешь… – Стараясь не смотреть прямо в возмущенные глаза друга, Китнисс помогла ему стряхнуть остатки песка с головы. – Я хочу сказать что я-то знаю тебя и верю в тебя, но она ведь не знает. А возвращаться к плохому после хорошего… Это не легко, поверь мне.
Девушка не понимала как она умудрилась сама себя расстроить, но постаралась спрятать собственный страх в глазах, опущенных вниз, потому что не хотела прибавлять его к тому страху, что загнанным зайцем метался в серых клетках глаз Гейла.
– Кит, ты такая хорошая… подруга. – Гейл почувствовал облегчение от того, что этот разговор все-таки произошел. И чего только бегал, дурак? – Не знаю, откуда в тебе такая мудрость. И спасибо, что веришь в меня после всего… – Расчувствовавшись, Гейл отцепил от воротника небольшой кактусик, который висел там с самого начала разговора и стрясываться не собирался, и протянул его Китнисс. – Прими этот скромный цветок в качестве моей благодарности и моего восхищения. – Он с серьезным видом держал двумя пальцами колючий росток, протянув его девушке.
– О, как неожиданно, Гейл! Цветы? Мне? Ну вот, давно нужно было тебя послать, а то, пока ты меня любил, ни разу их не дарил. – Еле удерживая в себе смех, Кит сильно сжала губы и постаралась принять такой же серьезный вид, как и парень, который к концу ее фразы даже немного сконфузился. – Спасибо, ты даже не представляешь, насколько мне приятно… – Пряча лукавую улыбку, Кит обхватила своей рукой пальцы, с такой аккуратностью держащие кактус. – … Но, разве я могу принять его? – Глядя прямо в глаза друга, Кит сильнее сжала руку вокруг ладони Гейла, который в свою очередь, вынужден был сильнее сжать цветок. Иголки были маленькими и скорее щекотали, чем причиняли боль, но он все равно нервно сглотнул. – Пускай останется у тебя, как напоминание… – Губы, уже не скрываясь, смело кривились в мстительной улыбке. – О нашей нерушимой дружбе! – Закончив фразу на торжественной ноте, Китнисс, прищурившись, посмотрела в такие знакомые и такие по-братски родные глаза и, разжав, наконец, руку, залилась радостным смехом. – Прости, Гейл! – Продолжая хихикать, своими пальчиками разжала и его ладонь. – Видел бы ты свое лицо!
Хоторн сморгнул и тоже позволил кривоватой улыбке поселиться на лице. В какой-то момент он на самом деле испугался. Не боли, нет – разве эта пушистая палочка, больше похожая на экзотическую гусеницу, чем на средство для пытки, может причинить боль? Он испугался Китнисс. Ее злости, даже, скорее, ярости. Но она простила. Как и всегда.
И это еще больше доказывало, что она, как никто, достойна получить в этой жизни свою долю счастья. И, если для этого потребуется его помощь – он будет рядом. Как друг, естественно.
========== 43. ==========
Комментарий к 43.
Imagine Dragons – Dream
Пит толком не понимал, что он делает. Он не помнил, когда его перестала интересовать и увлекать собственная жизнь.
Он думал, что под надзором Китнисс жил, как старик? Какой глупец! Да по сравнению с настоящим временем он тогда был по-настоящему живым!
Поспать в поезде ему не удалось. Уставшие после такого нервного напряжения тело и мозг просто требовали отдых, но глаза, таращившиеся вглубь полутемного покачивающегося вагона, никак не желали закрываться. Каждый раз, когда по вагону пробегали всполохи взявшегося из ниоткуда света, Пит, пребывавший в мире своих грез и фантазий о безрадостном будущем, вздрагивал и немного прикрывал веки. Глаза после такого начинали гореть и слезиться, но потом опять упрямо открывались и впивались в ту неуловимую точку, которая так их притягивала.
Устав затыкать внутренний голос всякий раз, когда тот пытался вставить свое “Может, стоило…”, парень с тихим стоном перевернулся на спину и зажмурил глаза. Не может, не стоило, не стоит. Не будет, не нужно… “Не хватит.” – подсказала неугомонная совесть.
Решив не тратить время на споры с самим собой, Пит попытался максимально расслабить все мышцы и не двигаться. В конце концов его организм сдастся и уснет.
Распахнув глаза, Пит попытался резко сесть, но голова, набитая какой-то смесью из ваты и тягучей патоки, рухнула обратно. Он как будто и не спал – просто провалился в какую-то темную яму и летел, пока, собственно, не упал в реальность. Голова раскалывалась, хотелось вернуться в свою родную пропасть и продолжить падение, но приближение конечной остановки рушило такие сладостные планы.
Его встречали Финник с Энни, отца не было – не мог отлучиться с работы. Больше Пит его не осуждал и не пытался разобраться в мотивах его поступков, решение принимать и любить его таким, какой он есть, было непреклонным. Зато можно было от души наобниматься с другом, похлопать его по плечу, с натянутой радостной улыбкой выслушать парочку похабных шуточек и сделать вид, что они и вправду смешные. Энни, в присутствии которой Пит чувствовал себя не совсем в своей тарелке, не смотрела на него с осуждением или злостью. Еще дома ей строго настрого было запрещено поднимать тему Китнисс, а в случае ослушания строгим любимым был обещан домашний арест. Она слегка сочувственно улыбалась, спокойно участвовала в общем разговоре и даже подкалывала Финника, от которого многому научилась за непродолжительное время совместного проживания. Только иногда ее взгляд на долю секунд метался к выходу из вагона, из которого продолжали появляться люди, как будто ждала увидеть там свою подругу и услышать ее веселый возглас “Сюрприз!”. Но пустой проем был закрыт дверью, больше пассажиров внутри не осталось, и легкое разочарование, которым был наполнен взгляд милой девушки, скользнувший по блондину и упершийся в асфальт, неплохо так резануло по сердцу. Да, не смог. Слабак. Не спорит.
Если всю занявшую почти сутки дорогу Пит еще как-то справлялся с блокировкой ненужных мыслей о Китнисс, переключал свое внимание на разговоры с попутчиками, чтение материалов для сдачи экзаменов, хотя страницы были уже затерты до дыр и внутренний голос проговаривал слова раньше, чем глаза на них останавливались, рассматривание пейзажей, то покинув свою относительно спокойную, а потому приятную обитель, стало гораздо сложнее отгонять назойливые мысли. Это был город, это было то место, в котором смеялась, дышала и жила Китнисс. Он видел ее в мелькавших образах случайных прохожих, слышал ее голос в хаотичном шуме городской жизни, чувствовал ее запах среди неясных ароматов цветов, выпечки, свежеотпечатанных газет и всего, что продавалось на привокзальной площади. Ее не было, но она обволакивала парня своим ненавязчивым присутствием, которое невозможно было не заметить.
Дома стало только хуже. Если улицы навевали только смутное ощущение присутствия, то дома… дома она была везде. Сидела с чашкой чая в гостиной, внимательно склонялась над его тестом, лежащим на столе, опиралась на подлокотник кресла, заглядывая в его книгу, устало откидывалась на подушку в изголовье его кровати… Черт, кажется, Питу нужно срочно переехать. Ситуация осложнялась еще и пытливо-сочувствующим взглядом отца, и его разочарованием, когда Пит не стал делиться подробностями своего провала. Да, он понимал, что такое навязчивое желание все узнать возникло у Джона потому, что он старается стать ему хорошим родителем, хочет участвовать в его жизни, иметь возможность подсказать или помочь. И он очень хотел бы поддержать желание отца быть отцом. Но только не в этот раз. В этот раз его хватило только на сухое “Нормально”.
С этого момента дни потекли однообразным потоком. Мутным таким, непригодным для употребления. Несмотря на то, что еще продолжались каникулы, Пит ходил в универ, как на работу, и на работу, как в универ. Ежедневно.
Никто и не сомневался, что за отдельную плату и общую благодарность педагоги согласятся принять экзамены у должника в то время, когда делать этого не должны, чтобы он мог влиться в учебный процесс в первый же день после окончания каникул. Педагоги все равно были вынужден находиться на рабочем месте, и мучения ранее не самого любимого ученика неплохо разноображивали скуку, занятую лишь отчетами и кофепитиями со сплетнями в прикуску. Ближе к концу блаженного отдыха от студентов темой непринужденных разговоров все чаще становился Пит Мелларк, который блестяще справился почти со всеми испытаниями. Только у Крейна ему пришлось пересдавать, и то невооруженным взглядом было видно, что тот к парню придирается. Кто-то даже высказал предположение, что в него вселился дух Великой Эвердин, который не смог покинуть стены родного университета и выбрал не самый удачный сосуд в лице тела Мелларка. Среди весело хохочущих взрослых, а местами и довольно пожилых людей, выделялась только педагог по “Финансам и кредиту”, которая упрямо поджала губы и опустила на свою чашку с чаем и следами помады возле ободка расстроенный взгляд.
Никто не знал, что есть малюсенький шанс, что Китнисс вернется. Только Эффи, сердце которой теперь сжималось от тоски по девушке и разочарования в парне. Она видела, что Питу и самому нелегко, и не лезла со своими вопросами и советами туда, куда ее не звали. В конце концов, она – не Хеймитч, чтобы бесцеремонно вставлять свои пять (а то и все десять) копеек. Но она свято верила в силу любви. И ей показалось, только на секундочку появилось такое предположение в ее хрупком романтичном сердечке – что большая любовь сметет все преграды, как это в итоге произошло и с ней самой. Но вот не случилось, не срослось. Может, и не была она уж такой большой, какой казалась со стороны, может, совсем и не было ее.
Работать у отца оказалось не так и просто. Нет, должность ему досталась самая что ни на есть приземленная – этакий мальчик на побегушках. Всего-то и нужно было, что разбирать почту (много, много почты!) и носиться с бумажками по этажам, отдавая одни, забирая другие и стараясь не забывать о третьих. Можно было даже поставить его на самый низ карьерной лестницы – дворником, например, – парню, наверное, не должно было быть так безразлично, но он ничего не мог с собой поделать, для него главным было, чтобы были все время заняты руки и, желательно, мозги.
Как оказалось, поблажек родственная связь между ним и главой компании никаких не предусматривала. Не то, чтобы Питу они так уж нужны были… Он искренне старался все запоминать и делать правильно, но иногда, улетев в дальние дали своего воображения, прослушивал то, что ему говорили, шел не туда, делал не так. Косячил, короче. И ладно, если бы все было по справедливости. Но за каждый прокол он получал нагоняй не только от строго начальника, но и укоризненную нотацию от родного отца. Да и работники не очень-то жаловали “барского сынка”. Сначала, его, конечно, побаивались, думали, может, что это такая своеобразная проверка начальства – отправить сына в общество простых смертных, чтобы он втерся в доверие, послушал, о чем говорят, узнал, чем недовольны (не могут же все быть довольны своей работой, это же не утопия?), а потом доложил отцу. Но шли дни, Пит ни у кого ничего не выспрашивал да и в общих разговорах участвовал мало, поэтому все немного расслабились. Осознав, что сын, похоже, и сам в немилости, на нем натурально начали срывать раздражение на работу. Гонять его по отделам с записками, в которых всем желающим предлагалось поиграть новым парнем в пинг-понг и передать эстафету другому – это было самое безобидное. Но Пит стойко сносил развлечения сослуживцев, не пререкаясь, выполнял то, что говорили, не психовал и не жаловался папочке, тыкая в обидчиков пальцем. Такое поведение совсем не вязалось с тем образом богатенького сосунка, который накрепко засел в головах подчиненных Мелларка. Так что довольно скоро его оставили в покое, наедине со своей работой, молчаливостью и оторванностью от мира. Наедине со своими мыслями.
Первое время Пит еще метался и барахтался, стараясь запретить себе думать о Китнисс. В конце концов, на ней свет клином не сошелся. Вон, та же Делли опять атакует его сообщениями недвусмысленного характера, да и мало ли девушек на свете, еще красивее, еще умнее и добрее, чем эта выскочка? И если раньше такие размышления спасали его от тоски по недоступной гордячки Эвердин, то теперь терпели полный крах в борьбе с любимой девушкой Китнисс. Он мысленно спорил с собой, доказывая себе, что это все чушь, и их любовь (как и любая любовь на земле) изначальна была обречена на провал, и сам с собой не соглашался. Одно он понимал точно – он никого не хочет видеть рядом – ни Делли, ни Мисс Мира. Ему казалось, что он вообще ничего не хочет, но совесть тут же уличала его во лжи. ДА, ДА, ЛАДНО! Он просто не хочет даже себе признаваться в своих истинных желаниях.
Последние дни перед учебой было настолько туго, не помогала ни усталость, ни загруженность. Махнув на себя рукой, он позволил себе отпустить мысли, которыми тут же завладела темноволосая красавица с густыми ресницами вокруг серых глаз. Расслабив тело, лежащее бревном на кровати после длинного нудного рабочего дня, Пит прикрыл глаза и позволил себе забыться в полудреме. Воспоминания – хорошие в перемешку с плохими – тут же атаковали мозг, не успевший возвести барьеры. И неожиданно… Питу стало легче. Больше он не запрещал себе мечтать о Китнисс, думать о Китнисс, вспоминать Китнисс. Конечно, Пит понимал, что просто ратягивает собственную агонию, не дает себе отвыкнуть, не дает времени помочь. Да, было больно, но это была сладостная боль.
Отныне мерилом всех его поступков стала девушка, которая невидимой тенью преследовала Пита. Конечно, это была паранойя чистой воды, но Питу казалось, что она все время рядом, наблюдает за ним, и он позволял воображению играть с ним в эту злую игру. Иногда он мысленно спорил с ней, отстаивая свою позицию, спрашивал совета, который получал естественно, от своей совести. Признавался в любви и поносил последними словами. Высказывал претензии и благодарил за то, что это хотя бы было.
========== 44. ==========
Комментарий к 44.
The Cat Empire – On My Way
Солнечные зайчики беспрепятственно проникли в комнату и, озорно подмигнув друг другу, прошлись лунной походкой по лицу парня, лежащего на кровати. Не достигнув нужно эффекта, один лучик решил проявить настойчивость и уселся прямо на правое закрытое веко.
Нахмурив брови, Пит дернул головой в попытке отогнать настырного гостя и продолжить пребывать в сладостной дреме. Но противная мелочь не собиралась так просто сдаваться, и этот бой Пит проиграл.
Распахнув глаза за минуту до будильника, парень потянулся и сел на измятой постели. Последнее время ему снились такие сны… Нет, никаких пошлостей, просто счастье. Такое обыкновенное и желанное. Совместное. И эти сны были гораздо приятнее реальности, в которой его больше ничего не интересовало. Дом, экзамены, работа. Не было желания выползать в клуб или на прогулку, хотелось поплотнее укутаться в свой теплый вязкий кисельный кокон и поддаться хандре и апатии. Конечно, Пит понимал, что так нельзя, что он сам себе делает только хуже… Один раз он даже поддался на уговоры Финна – его старого доброго друга – и пятничный вечер посвятил походу с ним и Энни в кафе. Все было просто, без прошлого буйства и отрыва. Посидели, пообщались, попили пива… Финн и Энни по очереди старались разбавить неловкую тишину разговорами, но Пит прекрасно понимал, что он здесь и сейчас абсолютно лишний. Он не ощущал горечи от “потери” друга, он был, наоборот, очень рад за него – тот светиться начинал, когда девушка, сидящая рядом, смотрела на него или касалась. И если раньше Пит вместе с тем же Финником любил повысмеивать слишком сладкие парочки, которые вели себя, как полные придурки, невинно целуясь, нашептывая друг другу нежности на ушко или (не дай бог!) кормящие друг друга сладостями. Но теперь… он чувствовал черную зависть. Вот так вот отрешиться от всего мира, не замечать окружающих и посвящать все внимание девушке, сидящей рядом… Мысленно упрекнув воображаемую Китнисс за то, что у них такого нет и не будет, Пит неуверенно “вспомнил” о важных делах и покинул кафе, оставляя Финника и Энни насаждаться друг другом.
Нет уж, больше он с ними никуда не пойдет. Пит понимал, что его друзья беспокоятся за него, потому что он теперь меньше, чем кто-либо в мире, был похож на Пита Мелларка. Вот только ему было так комфортно, и менять он ничего не хотел. По крайней мере, пока. Конечно, время лечит, а если не лечит, то притупляет, и со временем он вернет себе себя.. Только не сейчас. Сейчас его вполне устраивал интроверт, вселившийся в его тело. Он понимал, что стал очень похож на Китнисс. Заразился Эвердинизмом. Интересно, а это передается половым путем?
Не дождавшись ответа от совести с серыми глазами, Пит принялся собираться на учебу. Первый день нового учебного семестра. Жаль, что не новой жизни.
Занятый рассматриванием медленно поднимающейся кофейной пенки в турке, Пит позволил своим мыслям спокойно течь в глубинах сознания. Не прерывая медленный поток, добрался до университета и, проталкиваясь через толпу студентов, добрался до фонтана. Он как-то отвык от такого столпотворения перед этим зданием – когда ему приходилось посещать университет во время каникул, максимум он встречал несколько работников, которые грелись на раннем ленивом солнышке.
Махнув в ответ на приветствие Одейра и приняв с благодарностью стаканчик с кофе из автомата, Пит, немного щурясь, осматривал поток людей, стекающийся ко входу. В принципе, вот она – новая жизнь. Ну да, не ахти какая – но своя. Взрослая, ответственная, осознанная. Заслуженная.
Продвигаясь вслед за друзьями к аудитории, парень, завязший по самую макушку в философских размышлениях, не сразу понял, что к нему обращаются.
– Что?.. – Недоуменный взгляд, которым на Финника уставился друг, четко дал ему понять, что тот пребывает в мире своих грез. Как обычно в последнее время.
– Я спрашиваю, что ты думаешь насчет места? Энни сидела со мной, но я понимаю… И если ты захочешь… – Пит видел, как нелегко дается такое предложение Финнику. Конечно, он хотел бы продолжить сидеть за одним столом с Энни, и то, что он предложил Питу опять занять место рядом с ним – это было, как минимум, мило с его стороны.
