Текст книги "На привязи (СИ)"

Автор книги: Ernst Wolff

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 15 страниц)

– Не пристрелил! Он сбежал!

– И врешь! – завопил Антон. – Демон – сбежал, а полиция его не ищет, и сообщений о десятках убитых гражданских нет! Где ты его оставил?

– Он сбежал, – прошептал Марик. В ушах звенело.

Антон закрыл лицо руками.

– Ты меня душишь, – сказал он. – Как… как осьминог какой-то. И решаешь за меня. Сначала – съехаться, потом своим признанием меня скрутил…

– Я ничего не требую от тебя, – осторожно сказал Марик. Невыносимо хотелось дотронуться до Антона, но он боялся.

– Да, конечно, не требуешь! – опять заорал Антон. – Только невзначай говоришь, что вены вскроешь, если взаимности не получишь! А теперь Лучик… – он зажмурился. – Как ты мог вообще? Как ты мог?

К глазам подступили слезы, а язык словно отсох, и Марик больше не смог выдавить ни одного слова.

– Уходи, – глухо сказал Антон. – Убирайся. Нет, стой. Это что за крыса? – он ткнул в Звездочку пальцем.

– Это… – Марик сглотнул, но голос звучал сипло. – Звездочка. Ищейка. У нее нет хозяина.

– Блядь, дай сюда, а то ты ее в мусоропровод спустишь, – выплюнул Антон и вырвал слабо гавкнувшую собачку у него из рук. – Проваливай.

– Антон, прошу тебя…

– Вон!

– Я люблю тебя! Никто и никогда не будет любить тебя так, как я, – в отчаянии сказал Марик. – И мне жаль! Я не убивал твою собаку, у меня и в мыслях не было!

Антон толкнул его к двери, открыл замок, держа Звездочку одной рукой, и процедил:

– Мне плевать.

Марик попятился и вышел за дверь. Антон с грохотом захлопнул ее. В ушах все еще звенело, а слезы все-таки потекли по лицу. Он, пошатываясь, стал спускаться по лестнице. Сам виноват. Всегда сам виноват. Антон выглядел точь-в-точь как в школе, когда ненавидел его за компанию с остальными.

Он не запомнил, как добрался до Оливера. Того еще не было, и Марик ждал его у двери. То и дело проверял смарт, вдруг Антон позвонит и скажет, что не так уж сильно злится, или, наоборот, проклянет пару раз для верности, подаст хоть какие-то признаки жизни, покажет, что не вычеркивает Марика… Покажет, что то, что между ними было, для него важнее собаки, тысячи собак. Кажется, он в порыве ярости орал что-то про предательство, про то, что он Марику доверил все, готов был на многое, а Марик за его спиной ломает ему жизнь, ломает методично и переделывает под себя, а так с человеком нельзя, с живыми людьми не поступают, как с фигурками какими-то… Рядом мелодично звякнул лифт. Марик обернулся.

– Рыдаешь опять? – поинтересовался Оливер.

Марик кивнул.

– С тобой не поймешь никогда, плачешь ты от счастья или печали, или просто драму разыгрываешь – ты хоть таблички вешай на шею, утешать тебя или нет… У меня в экаре псиной пахнет, – заметил Оливер, отпирая дверь. – Объясниться не хочешь?

Марик помотал головой и, споткнувшись о порог, зашел внутрь квартиры. Кое-как снял туфли и, хватаясь за стены, добрался до кровати и рухнул на нее. Оливер присел рядом и положил руку ему на лоб.

– Ты горишь весь, – обеспокоенно сказал он. – Что-нибудь болит? Говорить можешь?

Нет. Говорить Марик не мог. Болело все.

Закончился вечер тем, что Оливер вызвал врача, и тот предложил госпитализацию, поскольку предписанный врачом режим Марик злостно нарушал. Оливер проявил человеколюбие и уговорил доктора не делать поспешных выводов. Тот, рассуждая, как репликант действует на тело человека, облепил Марика пластырями с успокоительным и сунул под язык снотворную таблетку, чтобы уж наверняка, и Марик отрубился.

Снилось, что время идет вспять, слезы затекают обратно в глаза, а он сидит ровно и не отдает собаку Антона в Приют. И он несчастлив. При любом развитии обстоятельств он запрограммирован быть несчастным, как демоны запрограммированы убивать.

Утром он очнулся от жажды, язык прилип к нёбу. Уже было светло. Он сполз с кровати, шатаясь, добрался до кухни, схватил чайник и через носик вылакал всю воду. Полегчало. Он окликнул Оливера. Ответом была тишина. Марик ободрал с рук, шеи и сгиба колена (с чего вдруг ему решили ноги облепить?) пластыри, выбросил их в мусорное ведро и переместился в ванную. Душ принимать не стал, голова и так гудела, кружилась, а от горячей воды он и вовсе отключится, и просто умыл лицо под краном. Посмотрел на себя в зеркало. А майка-то на нем – Оливера, хорошая такая, к телу приятная… После визита врача все смазалось. Момента переодевания он не запомнил. Выглядел он, конечно, отвратительно, без слез не взглянешь.

При воспоминании о вчерашнем вновь кольнул страх и бесконечное чувство вины. Марик нашел свою одежду, любовно повешенную на плечики, нашарил в кармане толстовки смарт. Ключа от Антона не было. А, точно, он же, уходя, ухитрился вежливо положить его в коридоре… На экране смарта – ни единого уведомления о пропущенных звонках, ни одного сообщения. Марик набрал Антона. Спустя пару гудков звонок оказался сброшен.

Ладно, Антон все еще в гневе… Попытаем счастья с другим номером. Оливер ответил с присущей ему энергичностью.

– Как поспал? – жизнерадостно спросил он. – Уже позавтракал? Я оставил в холодильнике исключительно низкокалорийное, все как ты любишь. Все без вкуса и в рот не вломишь… хотя, нет, ты-то что угодно в рот возьмешь…

– Олли! – возмутился Марик.

Тот засмеялся, и Марика отпустило напряжение последнего дня.

– Поговорим о более серьезных вещах, – заявил Оливер. – Устраивайся поудобнее, потому что из квартиры ты не выйдешь.

– Чего?..

– А как ты хотел? – вопросил Оливер. – Я вчера продуктивно пообщался с врачом, мы вместе обсудили стратегию твоего лечения, и единственное спасение, Марик, – постельный режим. Я уже понял, что ты таскал нечто крайне тяжелое, твоя лопатка грозит развалиться на куски, поэтому я тебя запер. Отдыхай, пожалуйста. Чувствуй себя как дома. Наконец-то мы с тобой проведем вечер вместе, как в старые добрые времена.

– Ты обнаглел, – поразился Марик. Пройдя к двери, он проверил, действительно ли та заперта. Оливер не врал. – Мне нужно уйти.

– Куда? – хмыкнул Оливер. – Будешь перед своим Антоном на коленях ползать? Рано еще, рано, он с ноги тебя скорее ушатает, чем простит. Ты бы видел его сегодня. Он, кажется, всю ночь пил и дрался со стеной. Впрочем, после того, что ты мне рассказал…

– Что я тебе рассказал? – сердце у Марика упало. Он медленно прошел в комнату и сел в кресло.

– Все рассказал, радость моя, все… поверить не могу, что этот кусок дебила спер щенка и пытался его воспитать. Ты Антона без одежды видел? Ему демон ничего не откусил? Выгнать бы его с позором, – мечтательно сказал Оливер. – Да я уже передумал. Вот что, Марик. Постарайся поесть и выспаться. Пока ты на больничном, никто тебя не уволит и даже не привлечет к ответственности. Все признания Антона о незаконной слежке я от дела открепил. Надеюсь, тебя Альянс не тронет, они все-таки вышвырнули тебя ужасно некрасиво. Пока что все хорошо. Кроме твоей личной жизни, – не удержался и гадко хихикнул Оливер. – С этим как-нибудь без меня разберешься.

– Хватит трещать, – сказал Марик. Он – сплошное разочарование. Даже тайну Антона о демоне ухитрился разболтать… и совсем этого не запомнил.

– Нервы бы тебе подлечить, – сказал Оливер. – Ты уже полгода на грани срыва ходишь. Нельзя себя так выматывать.

– Да нормально у меня все с нервами, – огрызнулся Марик. – И было бы еще лучше, если бы ты в жизнь мою не лез и меня не запирал… – он осекся.

В груди горел праведный гнев: как посмел Оливер решить что-то за него? Получается, и Антон чувствовал то же самое, когда Марик старался подмять его под себя, вылепить согласно своим желаниям?

– Что замолчал, солнышко? Жди, вечером приеду тебя развлекать, – царственно заявил Оливер и отключился.

Марик забрался обратно в кровать. Что ж, славно. Антон вновь его ненавидит. Интересно, получится заслужить его прощение? И если да, то за какой срок? Месяц? Год? Какая разница, все равно осадок у него останется, и доверять он больше не станет… С работой кончено, пора искать новую. Хотя бы придумать, куда применить свои безграничные таланты. Нет больше ни целей, ни светлых сторон в жизни. Все. Совсем все. Он собственноручно спустил свой батискаф на дно.

Оливер трепетно выхаживал его весь вечер. Предлагал подоткнуть под спину подушечку, подать чашку чая или бокал вина, подстричь или побрить. Марик огрызался в ответ. Оливер все равно не терял настроя и окружал его заботой сообразно своим представлениям. Под конец он плюхнулся на кровать рядом с Мариком и сказал:

– Не буду в собственном доме спать на диване. Двигайся.

Марик подвинулся. Что-то в нем дрогнуло. Вспомнил, как хорошо и легко было с Оливером. Малодушно подумал, что уж это-то он может восстановить. Достаточно только предложить… Но вовремя остановился. Что за человек он будет, если станет использовать друга? Впрочем, он и так именно такой человек – эгоистичный, равнодушный, жестокий. Не умеющий считаться с чувствами других.

И когда только эти самые чувства стали важны? Когда над ними начали трястись и убеждать, что никто не имеет права обесценивать твои страдания? С чего вдруг все решили, что их истерики – это нечто более важное, чем слабость нервной системы?

Марик отвернулся к стене. Он продержался весь день молодцом, не звонил больше Антону и не строчил ему сообщений. Уже неплохо… Оливер обнял его со спины и засопел в шею. А был ли кто у Оливера?.. После расставания он ненадолго завел себе волоокого юношу, который умел только загадочно молчать и пить яблочный мартини, а после не распространялся о личной жизни и ни с кем не знакомил.

Закрыв глаза, Марик постарался от всего абстрагироваться. В чем-то Оливер прав: нервы пора лечить. За недолгие полгода в полиции он вымотался гораздо больше, чем за последние несколько лет в Альянсе. А не надо было идти на поводу у своих желаний, зло подумал Марик. Он что, рассчитывал, что его мечта сбудется так, как он представляет? Нет, конечно же, мечты имеют свойство представать в реальности искаженными и поруганными…

Ладно. Нужно поставить себе новые правила жизни. Первое: не жалеть себя. Второе: попытаться не подставлять людей, или хотя бы их не расстраивать. Это будет посложнее, но он справится. Третье: вырваться из квартиры Оливера, потому что сидеть под домашним арестом несколько унизительно. Четвертое: заснуть уже, а то в голову лезут дурные мысли…

*

Больше пить Антон не мог. Хотелось уйти в беспамятство, а не получалось, быстрее начинало тошнить, чем отключались мозги. Мелкая собачонка бегала под ногами и жалобно поскуливала. Он все никак не мог на ней сфокусировать взгляд: чересчур крохотная, и не уследишь… В конце концов поймал ее и посадил на колени, как кошку. Собачка мигом успокоилась и посмотрела на него преданными добрыми глазами.

Звездочка… кто называет собак такими длинными кличками? Только люди, не имевшие с животными никакого дела. Вот ублюдок. Сука, а не человек. Что он сделал? Из табельного выстрелил Лучику в голову? Что-то похуже? Следов борьбы на Марике не было, значит, расправился он с Лучиком хладнокровно, все заранее продумав. Сука, какая же сука…

Обзвон всех питомников города результата не дал. Сообщения о демоне, бушующем на улицах, тоже не поступали. А что, если он запер Лучика в каком-нибудь подвале, и теперь он погибает от голода и жажды? Способен ли на это Марик? Да эта мразь на что угодно способна…

Постепенно Марик в его голове переставал ассоциироваться с матом, и Антон даже порывался позвонить ему, но понимал: только услышит его надрывный голос – и сразу же начнет орать и ругаться. Если бы Марик честно ему сказал, что сделал с собакой, это одно. А он соврал. Утаил. Это совершенно другое, и как простить ему свое неведение, Антон не представлял.

Он вообще понятия не имел, как можно с таким человеком, как Марик, иметь дело. Сначала он усыпляет твою бдительность и избавляется от собаки, а потом он выбросит тебя из твоей квартиры. И жизнь твою тоже займет.

Антон прикрепил поводок к ошейнику Звездочки и пошел ее выгуливать. Собачка была абсолютно дружелюбна и счастлива; бежала, подпрыгивая. Смешная. Подстричь ее только надо. Так прошел один день, второй, третий… Дышать становилось чуть легче, но тревога за Лучика не отступала. Лучше бы знать, что он мертв, чем гадать, где он страдает.

Вернувшись домой, Антон развалился на диване. Звездочка ловко запрыгнула на него и принялась облизывать лицо. Антон обхватил одной рукой ее тоненькое тельце и вздохнул.

– Тоже по нему скучаешь? Умеет он очаровать, да? А на деле – гадкий человек, только о себе и думает…

А я ведь до сих пор скучаю по нему, подумал Антон. Потому что с ним чувствовал себя лучше, чем есть, с ним летать хотелось, и когда он смотрел, то невольно старался выпрямить спину и выпятить грудь колесом, когда он касался, то хотелось целовать его пальцы, когда он говорил, то каждое слово его ловил, как ноту в симфонии… Антон зажмурился. Как глупо, как иррационально он влюбился. И даже сейчас думает, как вернуть все обратно.

А никак. Не вернешь ничего после того, как Марик вскрыл свое истинное дрянное обличье. Сволочь, возмутительно наглая сволочь…

Заказать бы выпить. Только поздно уже, не привезут, а в магазинах – не продадут… Антон вздохнул, сел, держа Звездочку в руках, и сказал ей:

– Пойдем гулять.

Он надел на нее поводок и вышел в ночь. Темнеть снова стало рано, и шла гадкая холодная морось. Антон натянул на голову капюшон. Шел без цели, даже не думал, а ноги сами вывели к бару возле участка. А, к черту. Раз пришел сюда, значит, нужно надраться. По крайней мере, он не сможет упиться до состояния овоща, как дома: попросту денег не хватит. Он взял Звездочку под мышку и зашел в бар.

Пока держал в ладонях бокал с виски, вспомнил, как впервые именно здесь ему снесло голову, и он поцеловал Марика. До сих пор не верится, что он мог чувствовать к человеку такое – светлое, ненасытное, яростное. Такое, что внутри все обмирало от страха получить отказ. Антон залпом выпил один стакан и знаком попросил второй. В углу сидели сослуживцы, но он надвинул капюшон почти до бровей и ссутулился. Даже если его и заметят, то поймут, что ему не до разговоров и фальшиво-радостных приветствий. Пошел уже пятый, или седьмой (он сбился со счета) стакан, когда рядом кто-то сел и склонился к нему.

Достаточно было посмотреть себе под ноги, на бедра и колени этого посетителя, чтобы узнать… Антон прижал Звездочку к себе, второй рукой сжал стакан до побелевших костяшек. Сразу же поднялась к горлу алая, горячечная злость, и захотелось закричать, убить его, врезать ему в его прямой нос, но Антон попытался успокоиться. Если уж и драться, то не здесь.

И не с ним. Если остались еще в голове здравые мысли, не ускользайте, не хочу драться с ним, только не с ним…

– Ну? – мрачно спросил Антон и все же поднял голову. – Где шлялся?

На обескровленном лице Марика одни только глаза и остались. Скулы заострились. А мокрые от дождя волосы прилипли к щекам и шее.

– Оливер меня под домашний арест посадил на три дня, – тихо сказал Марик. – Еле вырвался. Он как наседка…

– Ясно.

Антон отвернулся от него и допил виски. И как теперь перестать думать, что Инспектор обхаживал Марика несколько дней подряд и наверняка лез своими руками, куда не следует? От сердца по всему телу расползлось черное, заволокло разум, и ненависть прилила такая, что хоть прямо сейчас иди и убивай.

– Как Звездочка?

Марик протянул было к наивно обрадовавшейся собаке руку, но Антон шлепнул его по ладони. Заставил себя дышать ровно, хотя хотелось притянуть Марика за грудки к себе и вытрясти из него, как он вообще жить спокойно может после всего, что натворил.

– Не трогай, а то я тебе пальцы сломаю.

Марик благоразумно убрал конечности, спрятал руки под мышки. Неужели он и впрямь поверил в угрозу? Впрочем… после его поступка, после всего сказанного Антоном можно поверить.

– Прости. Мне очень жаль.

– Не действуй мне на нервы, а? Не хочу сцену при всех устраивать. И нет, – Антон развернулся к нему всем корпусом, уловив, что Марик собирается сказать. – Хватит говорить, что любишь меня. От пули я бы тебя тоже заслонил, это инстинктивное, а вот… вот цветы твои, – нашелся он, – цветы бы твои тайком не выкинул. Потому что я понимаю, что значит уважать человека. И понимаю, где нужно остановиться. Зачем ты это сделал? Просто скажи, зачем ты убил мою собаку.

– Я не убивал, – тихо сказал Марик. Он во все глаза смотрел на Антона. Словно прощался. – Я не убивал твоего… твоего Лучика, – еще тише проронил он.

– Опять врешь, – криво усмехнулся Антон. И даже если Марик действительно не убил собаку, а он способен на это, о, он еще как способен, то все равно непонятно, как теперь его простить, как смотреть ему в глаза и ласково целовать.

– Мне следовало догадаться, что собака тебе дороже человека, – прошелестел Марик, будто силы его окончательно покинули, и говорить ему было тяжело.

– Конечно, преданный пес мне дороже змеи! – не выдержал и рявкнул Антон.

Марик стал еще белее, почти посинел, хотя казалось, что больше менять цвет уже некуда. Он встал, держась за барную стойку, и бросился к выходу. Его мотало из стороны в сторону.

Руки у Антона подрагивали. Уже жалел о сказанном. А еще он жалел свою собаку. И этого чокнутого он тоже жалел… Выругавшись, Антон расплатился, посадил Звездочку к себе в толстовку и пошел за Мариком. Он привязан к нему точно поводком, он ведь любит его, он тоже его любит. Как быть с ним, не знает, но и отпустить не готов. Как доверять? Он ведь переспал со своим бывшим, наверняка переспал, едва ли для него есть какие-то моральные ориентиры, а эти разговоры про любовь – просто способ привязать к себе, метод манипуляции. В манипулировании Марик хорош.

Но как ни уговаривай себя, что Марик омерзителен, все равно никуда не денешь беспокойство за него и свербящее чувство в опустевшей груди.

Дождь разошелся еще больше. Улица пустовала. Антон огляделся, дошел до угла бара, потом – обратно. Марика нигде не было. Сел в машину? Да в таком состоянии за руль нельзя, он о ближайший столб убьется… Антон вернулся к дверям в бар. И тогда заметил, как в свете фонарей что-то поблескивает на брусчатке. Он наклонился.

Вот дерьмо… Смарт с разбившимся при падении экраном и перерезанный черный браслет. Антон тут же посмотрел на камеры, но те зияли черными стеклами – кто-то предусмотрительно их закрасил черной краской. Антон коснулся своего браслета, вызывая оператора. Что сказать-то?..

– Мария Павора, похоже, похитили, – мрачно произнес Антон. А может, он пошел топиться, одной попыткой уйти из жизни больше, одной – меньше, ему уже без разницы. Вслух он это не озвучил. – У бара «Конечная». Только что вышел. Браслет и смарт валяются…

Звездочка забилась у него под толстовкой, высунула мордочку из горловины еще больше, завозила носом. Точно, она же ищейка… Может, не растеряла навыки… Он вытащил ее и поставил на асфальт.

– Ищи, – с сомнением предложил он и добавил оператору: – Инспектору об этом скажите, раз вам моих данных недостаточно для начала поиска.

Больше внимания на оператора он не обращал. Звездочка тщательно принюхалась, завертелась на месте. Антон подобрал смарт с часами, сунул в карман и побежал за бросившейся по улице Звездочкой.

Он все больше уверялся в мысли, что Марик опять решился на самоубийство. В нем гуляют остатки лекарств, голова у него больная, и весь его жалкий вид говорил, что ничто ему не мило. А Антон… Антон лишь усугубил ситуацию. Он бежал, дождь бил в лицо. Чувствовал, что теряет время, потому что Звездочка остановилась, закрутившись на месте, подняла мордочку… Потеряла. След потеряла. Антон встал рядом с ней, часто дыша.

– Послушай, – вполголоса сказал он, – ты должна его найти. Я себе не прощу, если он… Черт, – в сердцах сказал Антон, не обращая внимания на людей, проходивших мимо. – Я на что угодно пойду, чтобы он был жив. Счастлив – вряд ли, он не умеет быть счастливым. Ищи его, ищи.

Он отчаянно не понимал тот клубок противоречий, из которого был соткан Марик, не представлял, чем он живет, и не мог помыслить, на что Марик готов пойти, чтобы достигнуть своих целей, кого предать и какие удары нанести близким. Но это не мешало сейчас стирать воду с лица – то ли дождь, то ли все-таки слезы – и терять себя в осознании, что Марик, скорее всего, мертв, и больше никогда уже не оскалится в злой улыбке, не зашипит, не начнет огрызаться… И он не будет запредельно нежным, не будет его восхищенных, влюбленных взглядов, и больше не дотронуться до его гладкой, шелковой кожи, до волос… Антон спрятал лицо в ладонях. Хотелось все крушить. Мир померк. Мир без Марика был отвратителен.

Звездочка вдруг гавкнула, выдергивая Антона из мыслей, и побежала вперед. Он кинулся за ней.

*

Марик пришел в себя, когда его слабую ладонь кто-то положил на дверную ручку, а веко левого глаза оттянули вверх, чуть ли не тыкая лицом в сенсор. Он дернулся, но ноги не держали. Он повис в чужих руках, подхвативших его под мышки. Там, где в шею укололи, кожа горела. Память все подсказала быстро и четко: вот он вышел из бара, даже не вышел, а выбежал, не замечая ничего вокруг, и тут же кто-то в черном, тень, а не человек, обнял его сбоку, ткнул иглой в шею и подхватил его ставшее безвольным тело. А он так хотел в последний раз объясниться с Антоном. Он так желал расстаться с ним хотя бы не врагами. А после той уродливой сцены между ними даже плевать на происходящее сейчас.

Нет, не плевать. Он услышал дыхание за собой, но и только. Тень, высокая, ростом с него, явно худощавая, судя по костлявым рукам, не издавала ни звука. А запахи все смыл дождь. Повернуться? Рассмотреть? Нет, шея едва ворочается после укола.

Отличное лекарство, быстро действует, что важнее – не путает мысли, и в себя он по внутренним ощущениям быстро пришел… Тень внесла Марика в квартиру, зрение постепенно обрело четкость, и он понял, что находится у себя дома. Собравшись с силами, Марик рывком развернулся, но его запястья чересчур быстро оказались у него за спиной, и на них захлопнулись наручники. Включился свет.

– Мишель?.. – не поверил своим глазам Марик.

Его наставник, учитель, его главный товарищ из Альянса стоял перед ним – сухой, с тонким носом, каплями дождя на лице. Под ливнем они едва ли брели. Значит, ехали в экаре или машине. Отслеживался ли маршрут? Смешно. Служащие Альянса защищены от любых видов слежки, Марик сам участвовал в разработке программы, стирающей лица и фигуры с камер видеонаблюдения.

– Верно, Марий. Добрый вечер.

Голос Мишеля был точно таким же, каким Марик его помнил: спокойный, доброжелательный. Будто они беседуют после пар, а не стоят в коридоре, уставившись друг на друга: Марик – обалдело и возмущенно, Мишель – меряет его взглядом, словно прикидывая, не расчленить ли.

Марик моргнул и кинулся на него, но Мишель с легкостью ударил его в грудь, как раз туда, где болело, и Марик полетел на спину. Грохнулся так сильно, что даже сам не услышал, пискнули наручники или нет. Он вытаращил глаза на Мишеля.

– Что происходит? Вы меня подозреваете в чем-то? Мишель! – панически воскликнул он.

Может, немного переиграл. Но какая разница. В висках бешено бились мысли, и Марик изо всех сил пытался скрыть, что способен на мыслительную работу. Ладно, следует сразу признать, что против Мишеля и его боевых искусств, отчасти им самим изобретенных, он бессилен сейчас – мешают наручники. Впрочем, его учитель уже немолод, и вполне возможно, что начал забывать, как следует драться. Мишель перешагнул через него, наклонился и взял за перемычку наручников.

– Я ни в чем вас не подозреваю, Марий, – размеренно заговорил Мишель и поволок его по полу за наручники. Боль в заломленных руках была адская, от запястий до лопаток. Марик судорожно втянул воздух, застонал. – Замолчите, Марий, вы ноете, как малолетка. Недостойно офицера Альянса.

Мишель последним рывком втянул его в спальню, и Марику показалось, что плечи вылетели из суставов. Он заорал. Мишель же с усилием приподнял кровать и опустил ее ножку за перемычку наручников – так, что теперь Марик оказался прикован к ней. В спину впился угол кровати. Включился свет.

– Ну вот, – будничным тоном сказал Мишель, – так-то лучше. Тем более что вы любите игры со связыванием, если я не ошибаюсь.

Марик, сморгнув выступившие от боли слезы, следил, как Мишель уходит на кухню. Вернулся он со стулом, поставил его напротив Марика и сел. Положив подбородок на скрещенные пальцы, он внимательно посмотрел на Марика.

– Что же мне с вами делать? – спросил Мишель. – Сначала Спилец, теперь Кара Войнич… Вы продолжаете мешаться у меня под ногами, даже уйдя из Альянса.

– Объяснитесь, – тихо потребовал Марик.

Все еще не складывалась в голове картина. Зачем Мишелю похищать его и мучить? Впрочем… а кто мог взломать сеть Альянса? Преступник со стороны? Кара Войнич? Смешно. Так филигранно вычистить информацию мог лишь тот, кто имел к ней доступ и сам разрабатывал защиту в течение многих лет.

Мишель смотрел на него с полуулыбкой, какая часто бывала на его губах во время бесед. Он так же улыбался на защите диплома Марика и изредка с одобрением кивал.

– Если вы настаиваете… Марий, я так долго вел переговоры со Спилецом, а вы взяли и посадили его. Еще и смертную казнь подписали. Испортили мне многолетнюю работу сразу же, как только руководство передало вам дело. Некрасиво с вашей стороны.

– Переговоры? Не вести переговоры с преступниками – первая заповедь Альянса, – выпалил Марик, но больше всего хотелось застонать и ударить себя. Следовало раньше догадаться, что, раз его учитель не поймал Спилеца, то сделал это намеренно. Иначе Марик бы тоже не смог ничего сделать, он по сравнению с Мишелем – пылинка. Как нужно было возгордиться, чтобы поверить, что он может раскрыть дело, с которым не справился его наставник? – Это вы стерли всю информацию обо мне из архива Альянса! Почему?!

– Потому что вы меня окончательно вывели из себя, – терпеливо ответил Мишель. – Вы мне очень симпатичны, Марий, это действительно так. Но ваши взгляды на мир и Пространство глубоко ошибочны. Однако я не стал подстраивать несчастный случай, как до этого, решил поступить гуманно. Но вы все равно опять мне помешали, полезли туда, куда вас не просили. Вы всерьез считаете, что Спилеца стоило казнить?

– А что с ним еще делать? – процедил Марик.

Мишель улыбнулся. В его черных волосах блестела соль седины.

– Я хотел, чтобы он помог ловить террористов. Не вижу ни единой причины, чтобы не использовать его таланты на благо Пространства. Я ведь давно хотел вывести вас из игры, а вы живучий…

– Внезапная командировка на фронт, – озарило Марика. – И тот парень, который мне чуть почки с кишками не продырявил… его вы подговорили, а не они. Никто из диких его не вербовал.

– На войне все средства хороши. И все же, все же – что сделать? – задумался Мишель.

– А Кара Войнич? Почему она меня с первой же встречи не убила?

– Я запретил, конечно же, – удивился Мишель. – Можете не верить, но она случайно на вас наткнулась. Я приказал ей не трогать вас, но Каре не сиделось на месте. Все, что она говорила на допросе вашему другу, – чистая правда.

– И она не боялась, потому что знала: вы ее заберете и защитите.

– Именно, – согласился Мишель. – Она талантливая девочка, но непослушная. Видимо, гены отца. Если бы ей не взбрело в голову доставить вам неприятности, то я бы смог обработать ее и пустить в дело. Вам не следовало реагировать на ее провокации.

– Поразительно, – выдохнул Марик. Он тянул время, но не знал, ради чего. Потому что выхода не было. – Вы с ума сошли. Мишель, я не верю, прекратите этот спектакль. Я у вас учился, сотни других у вас учились…

– И десятая часть моих учеников оказалась умнее вас, – с удовлетворением сказал Мишель. – Нет, впрочем, не умнее, но прозорливее. Мне так жаль, что вы ничего не поняли, Марий. Послушайте. Осознайте хотя бы сейчас. Пространство – хрупкое, как никогда, – четко произнес Мишель, точно читая лекцию, нет – проповедь перед тысячной толпой. – Его территория слишком велика, военных не хватает, чтобы отслеживать нелегальных мигрантов. Нам не хватает людей и умений, чтобы предотвращать взрывы и убийства. Знаете, сколько зданий рухнуло по вине диких за последний месяц? Двенадцать. А сколько людей при этом погибло? Шесть тысяч триста девять. Почти шесть с половиной тысяч ни в чем не повинных людей, таких же коспомолитов, как мы с вами. А многое из этого можно было предотвратить, если бы на нашей стороне были Спилец и Войнич, и многие другие, зачем-то убитые в камерах Альянса… Война идет, – веско произнес он. – За границами Пространства… на самом Пространстве… Здесь, – он наклонился вперед и коснулся холодным указательным пальцем лба Марика.

– Оставьте меня в покое, – тихо попросил Марик, глядя на Мишеля. Тот снял черный китель, разгладил его и повесил на спинку стула. – Я больше не трону никого из ваших преступников. Мне даже никто не поверит, если я расскажу об этой встрече…

– Я бы хотел оставить вас, – с сожалением ответил Мишель, закатывая рукава серой рубашки. – Поверьте, очень хотел бы, вы мне по-своему дороги, и ум ваш мне пригодился бы. Но вы подставили Войнич, а затем можете ненароком подставить кого-нибудь еще. Вы лишили меня двух потенциальных агентов. Более того, в Альянсе могут начать расследование, прийти к вам… Зачем все это? Пусть они думают, что вы совершили самоубийство. Вам ведь не привыкать это делать. И все ваши коллеги из полиции подтвердят, насколько эмоционально нестабильны вы были в последнее время.

Мишель встал и опять вышел из комнаты. У Марика по спине скользнула капля холодного пота. Он дернулся вперед, но кровать была тяжелой, и выскользнуть из-под ее ножки он не мог. Попытался хоть как-то приподнять ее, используя свое тело в качестве рычага, но стало больно так, что потемнело в глазах.

– О, Марий, не напрягайтесь, пожалуйста. Вы и так уже достаточно настрадались.

Мишель присел перед ним на корточки, держа в руках кухонный нож – с длинным узким лезвием. Марик попытался пнуть его, выбить нож, но Мишель, увернувшись, сел ему на колени. А ведь он прав. Никто из близких не удивится, когда узнают, что Марик вскрыл вены. Они все знают, что он склонен к саморазрушению, Антон подтвердит, что между ними произошел скандал, Оливер вспомнит, как метался Марик, а мама… мама каждую минуту думает, что он собирается уйти из жизни.

– Вам ведь этого не простят. Они все равно выяснят, что самоубийство инсценировано.

– Выяснят, – охотно согласился Мишель, – я даже лично буду расследовать убийство моего ученика. Как я могу остаться в стороне? Прекратите дергаться, вы себе хуже делаете.