Текст книги "На привязи (СИ)"

Автор книги: Ernst Wolff

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 15 страниц)

Он не сразу услышал, как в пиджаке что-то пищит. Догадался, что Марик забыл свой гибкий, несомненно дорогущий планшет во внутреннем кармане. Он вчера уходил в такой прострации, что мог решить, что потерял пиджак по дороге. Антон уже жалел, что не попросил его остаться или хотя бы подождать. Они могли бы выгулять Лучика вместе. Успокоиться и поговорить. Антон вздохнул, вытащил планшет, ожидая, что тот подает сигналы от обеспокоенного хозяина, и нахмурился.

На экране моргала точка, и Антон, недолго думая, ткнул в нее. Открылась программа, побежали смутно знакомые строчки кода и адреса, и, кажется, по этим координатам можно было выйти в виртуал в определенное место… Он давно уже не баловался дополненной реальностью, тем более не пользовался никакими интерфейсами, кроме безопасного стандарта, но с кое-чем по долгу службы сталкивался. И, похоже, понял, что задумал Марик.

Он сунул планшет обратно в пиджак, надел толстовку на домашнюю футболку. Поколебался, раздумывая, отпустить ли Лучика с привязи. Нет, тогда он из дома целым не выйдет, обязательно покроется цепью укусов. Ему это сейчас ни к чему, Марик вновь примется визжать, что от собаки необходимо избавиться, и Антон тогда может ответить ему чересчур резко.

А в сущности, изменится ли позиция Марика хоть когда-нибудь?.. Вряд ли. Антон насыпал корм в миску, подтолкнул ее к Лучику, избегая приближаться. Он иногда бывал очень страшным, даже для привыкшего Антона. Да, Марик будет стоять на своем. Он может с легкостью разбиться на экаре, шататься на краю бездны, но не вскрикнет, а собака его испугала всерьез. Это о чем-то, да говорит. Антон тоже не отступится.

Что ж, по крайней мере, это означает, что в ближайшее время они точно не будут жить вместе, и от осознания этого пришло облегчение. Вчера, на крыше, вопрос Марика показался естественным, и Антон с легкостью представил, как будет находиться рядом с ним постоянно, вместе спать и есть, вместе быть, но сейчас – сейчас с удивлением обнаружил, что хочет этого не так уж сильно. Он ни с кем ни разу не пытался съехаться – отказаться от своих привычек одиночки сложно.

Он постарался не думать сейчас об этом, не анализировать, куда заведут его отношения, а просто сунул ноги в кроссовки и поехал к Марику.

Город уже просыпался. Вдруг пришло в голову, что в толпе у него могут вырвать пиджак Марика из рук, и Антон отчасти захотел этого. Тогда с планшетом было бы покончено, и Марик больше не совершал сумасбродств… Как же все-таки остро до сих пор вспоминается его полет на экаре в режиме камикадзе. Мурашки по коже бегут.

Возле жилого блока стояли экары и машины, царила привычная атмосфера скованной оживленности: одни патрульные приезжали с отчетами и уликами, другие отправлялись обратно на улицы. Сколько уже лет Пространству, а все равно есть, кого наказывать… Вправе ли они винить чужие страны, нападающие на Пространство, если до сих пор не справились с собственными преступниками? Есть в человеке изъян, должно быть, на генетическом уровне, как в демонах, и не искоренишь его и за миллиард лет. Чего уж говорить о неполных ста годах? Антон поздоровался со знакомыми и вошел в жилой блок. Все ведь уже, наверно, поняли, что они с Мариком гораздо ближе, чем напарники и даже друзья. Хотя, узнай коллеги об их связи, то кто-нибудь обязательно бы отпустил шутку, задал вопрос или просто проявил живейшее любопытство. Так и живет человек по принципу «всегда есть, что скрывать и чего стесняться».

Он испытал чувство дежавю. Не так уж давно он шел к Марику, чтобы забрать у него свою одежду, забытую одной ночью, а теперь – наоборот. Он позвонил в дверь.

Марик открыл быстро, словно ждал его. Распахнул дверь, молча уставился, и в глазах его было так много скорби, что Антон мигом забыл все, что крутилось в голове с утра. Он вновь захотел обнять Марика, прижаться губами к его волосам, пробормотать что-то похожее на извинения, попросить его забыть все споры. Он придумает, кому отдать Лучика, и будет навещать его, он готов на такую жертву ради того, чтобы оставаться вместе. Он ведь, кажется, любит Марика, любит его всерьез. После стольких лет, прошедших без единой мысли о нем, после неприязненного отношения в школе, он разглядел его. Не понял до конца, но разглядел.

Вспомнил, что держит в руках пиджак, и осекся, не позволив себе размякнуть.

– Спасибо, – сказал Марик, принимая пиджак. – Я забыл о нем…

– Пожалуйста. Твой планшет на месте, – сказал Антон, глядя, как Марик лезет во внутренний карман. – И он прислал уведомление с каким-то адресом. Кого ищешь?

Марик вскинулся, занял оборонительную стойку: прищурил глаза, поджал губы. Даже кончик носа у него, кажется, заострился.

– Никого. Это мое личное дело.

– А, когда дело касается тебя, то дело личное. А когда меня, то все общее, – хмыкнул Антон и, не желая препираться и дальше, спросил в лоб: – Ты в одиночку пойдешь сражаться со львом?

Марик молчал, прижимая к груди планшет. Только теперь Антон заметил, что одежда на нем – вчерашняя, кровать – аккуратно застелена, и дома он явно не ночевал. Больно кольнула ревность, но он не подал виду.

– Это касается только меня.

– Ты сказал, чтобы я не искал льва.

– А ты бы его и не нашел! – вспылил Марик и порывисто отошел к окну. Уткнувшись в планшет, он прикусил губу. – Это мое дело, Антон. Я чувствую, что мое. Детективы потерпели фиаско. Убийца все еще ходит по улицам и наслаждается жизнью. По-твоему, мне следовало сидеть сложа руки, наблюдая вопиющий непрофессионализм коллег? – язвительно добавил он и стрельнул взглядом в сторону Антона.

Антон ничего не ответил. Сел на кровать, нарочито разгладил покрывало, дав понять, что знает: ночь Марик провел в другом месте, с другими людьми. Что ж, он, видимо, имел право пойти утешаться в чужих объятиях.

– Я не знаю ни одного твоего друга, – сказал Антон.

И ни одного бывшего. И вообще никого, кроме твоей матери, которая меня, кажется, ненавидит.

Марик вздохнул, в последний раз посмотрел на планшет и отложил его. Помедлив, он сел на кровать рядом с Антоном. Матрас чуть промялся под его весом, и Антон невольно сдвинулся ближе, соприкоснулся с бедром Марика.

– Все мои друзья в Альянсе. Ну, как друзья… приятели. Я тут позвонил своему наставнику, – будто вспомнил он. – Утром, по пути домой. Спросил, как продвигается расследование о хищении моих данных. Он сказал, что это курирует другой человек, а он не в курсе. А даже если бы и знал что-то, то не сказал, потому что – что? Верно, тайна… Антон, – тоскливо сказал Марик, – я и не думал, что так мучительно слышать отчуждение в голосе учителя. Я ведь под его началом провел четыре года. И потом, когда в свободное плавание отправился, все равно с ним консультировался, и он так тепло со мной разговаривал… видимо, по долгу службы, – ожесточенно проговорил он. – И тебе я тоже омерзителен, да?

– Я думал, предельно ясно, что для меня ты весьма привлекателен…

– Но я тебя тоже раздражаю. И разочаровываю. Нет, постой, я еще кое-что скажу. Я матери позвонил, – его голос дрогнул, и Антон опасливо посмотрел на него, словно Марик мог наброситься на него и растерзать. По его щеке катилась слеза. – Сказал ей, что в полиции работаю уже который месяц… Антон, ей еще хуже, чем мне, я ее убил этим. Я ни единой ее надежды не оправдал, я отвратительный сын. Ее всю жизнь окружают ничтожные мужчины.

– Марик, не надо, – тихо сказал Антон и обнял его за плечи. – Ты замечательный. Даже если с тобой сложнее, чем с заурядным человеком, это не повод…

– Не надо, – резко прервал Марик. – Не говори мне ничего. Не утешай.

Молчать Антон мог. А вторую просьбу не выполнил. Обнял, дотронулся губами, и все пытался успокоить прикосновениями. Слизнул соленую слезу, вытер подушечкой большого пальца ресницы. Трепетно, подумалось ему. Трепетно утешать этого человека. Он ведь помнит, как Марик в школьные годы рыдал – качественно, напоказ, и порой можно было заметить, как во время града слез мелькает злорадная улыбка. Слезы для него были способом добиться от учителей защиты и сочувствия. Действенным, надо сказать, способом… И почему учителей берут на работу после года у психоаналитика, а детей на учебу – сразу же, без вопросов? Теперь в плаче Марика не было ни капли наигранности. Каково же ему?..

Антон обнял его за плечи и прижал к себе. Марик был жестким, как тетива, натянутым. Хотелось спросить, где он был, с кем проводил время. Такие, как он, не будут сидеть ночью в одиночестве в баре или искать приключений в клубе, он не пьет даже. Значит, был с кем-то одним в тихом месте… Антон коснулся губами волос Марика, уловил легкий, едва заметный сладковатый запах электронных сигарет. Спросить, курил ли он сам? Нет, не курил. Это Антон и так знает.

– Что будем делать со львом? – вполголоса поинтересовался Антон. Чуял, что сейчас важнее узнать у Марика про его расследование, а обо всем остальном можно забыть.

– Ничего.

– Ты один не пойдешь за ним, – твердо сказал Антон и наклонился, чтобы посмотреть в пустые, уже высохшие глаза Марика. – Мы можем вновь запросить это дело у Инспектора, он поймет.

– Нет, дорогой, – растерянно ответил Марик и коснулся колючего подбородка Антона кончиком пальца. – Нам нельзя ставить его в известность. И нельзя приходить допрашивать льва с жетонами напоказ. Самое лучшее, что можно сделать, – поймать его, обездвижить и передать Альянсу.

– Почему?

– Просто поверь мне, – сказал Марик. – У Инспектора, как я слышал, неприятности, и мы от него ничего не добьемся.

Это я от тебя ничего не добьюсь, подумал Антон. Ни единого объяснения. Что же, на веру все принимать?.. Он отвел глаза. Да, на веру, а как еще? Или принять, или попрощаться, компромисс с Мариком невозможен, он не знает о существовании спокойных партнерских отношений, ему подавай драму и излом. Черт побери, угораздило же полюбить его до бессонных ночей и горечи в горле…

– Хорошо, – спокойно сказал Антон. – Не будем беспокоить Инспектора. Но один ты не пойдешь искать льва, понятно? Марик, я боюсь за тебя.

Марик в ответ хмыкнул.

– Стоит всего один раз немного погонять на экаре, и уже никакого доверия…

– Это здесь ни при чем, ты же понимаешь.

– Ага.

Марик притянул к себе планшет, забегал пальцами по экрану, что-то пробормотал себе под нос.

– Он недолго был в Сети, – заговорил Марик. – Дипнет, финансовые операции, полагаю… Ему зачем-то понадобились деньги. Впрочем, деньги всегда нужны и всем… И экар он разбил давным-давно, покупал ли новый?.. Покупки регистрируются даже в самом заштатном магазине, а уж тем более в Эйракорпе, помню их босса, имя вот забыл… Да, дорогуша, – сказал Марик таким тоном, словно говорил сам с собой, – ему, видимо, понадобилась машинка, но он ее по своим документам не купит. А значит, нужно запросить у Эйракорпа ведомость продаж, а еще лучше – поболтать с боссом, он вроде бы тоже должен меня знать. Вычислить, кто из покупателей – поддельный.

– С чего ты взял, что ему нужна машина? – тихо спросил Антон.

– Интуиция, – пожал плечами Марик. – Я видел, как он ведет экар. Он же в восторге от него, у него навыки профессионального гонщика. Тот экар ему пришлось сбросить, а стоит он недешево. Представляешь, как долго он таился, выжидал, прежде чем снять деньги? Он скучал по скорости, Антон, ему этот экар снился.

– Ты выдумываешь.

Марик пожал плечами. Он поднялся с кровати, прошелся по комнате и с хрустом размял плечи и шею.

– Я действительно много выдумываю, – сказал он, сводя лопатки вместе. – И обычно оказываюсь прав. Был один… один преступник – последний, которого я задержал. Он несколько лет убивал людей, и никак не могли его поймать. Его скинули мне, решив, что нужен свежий взгляд, а я со своей командой был очень голоден и жаждал крови. Мы вцепились в него. Поначалу было пусто, а потом я подумал: что, если он получает больше удовольствия от разговоров, чем от самого убийства? Что, если для него весь интерес в том, чтобы познакомиться с человеком, заинтересовать его… А потом, когда между ним и жертвой возникало подобие дружбы, ему становилось скучно, и он, как настоящий психолог, быстро ввинчивался в доверие, вызнавал о человеке все, что нужно, вскрывал все его пароли и приватные данные – и убивал. А напоследок делал снимок – в момент смерти. Я, как и все, думал, что он их коллекционирует, а после догадался: он показывает их другим. Он показывает их дальним родственникам и знакомым своих жертв, иногда, если уверен, что человек не пойдет в полицию, присылает супругам и детям убитых… Никто из тех, с кем он общался, не заявили об этом. Он умел проникать глубоко, очень глубоко, – Марик посмотрел на Антона и ударил себя кулаком в грудь. – Прямо сюда. Умел заморочить. А поймать мы его смогли, потому что я предположил, что он больше любил изучать психику людей и разговаривать с ними, а не убивать. Убийство – просто одна из техник для раскрытия эмоциональной природы человека, вот и все.

Антон слушал его, затаив дыхание. Впервые Марик рассказывал о своей работе хоть что-то, кроме скупых слов, что его подставили, и становилось предельно ясно, насколько же Марик тоскует по прошлому и жаждет вернуться обратно, где его способности находили применение, а рутины попросту не существовало. И как вписаться в его мир, влиться в его картину, заинтересовать собой, полицией, вечерами дома и одними и теми же книжками, перечитываемыми раз за разом? Птица другого полета…

– Чем ты занимался вечерами, пока мы не начали встречаться? – невпопад спросил Антон.

Марик, осекшись, посмотрел на него.

– А что? – озадачился он.

– Просто так спрашиваю. Только сейчас понимаю, насколько же тебе было скучно все это время.

Усмехнувшись, Марик прислонился боком к подоконнику.

– Спецтех отучил меня выдумывать себе занятия для заполнения времени. Я делал то, что нужно было: ездил домой и поливал цветы, качался, думал… да, – кивнул он сам себе, – это самое главное, что я приобрел на службе у Альянса. Умение развлекать себя своими же мыслями. Смотреть в прошлое и искать, где ошибся, где стоило бы сделать лучше. И еще прогнозировать будущее. С будущим у меня пока не складывается. Составим план, – резко переменил он тему, бросив взгляд на планшет. – Заявимся в Эйракорп в понедельник, все равно они не работают по выходным, попробуем поговорить. Я совершенно точно вспомнил в лицо босса Эйракорпа, он неплохой мужик, расскажет мне, что нужно. Но если я засеку льва, то тотчас сорвусь за ним.

– И мне позвонить не забудь, – посоветовал Антон. – А то я сорвусь на тебя.

Залечить неглубокую, но досадную рану, раскрывшуюся между ними, удалось за выходные. Марик держался отчужденно, словно боялся вновь довериться, а Антон его не винил. Днем они оказались на Венерином поле, где цвели дикие орхидеи, и одна из них, белая, в россыпи голубых точек и синей каемкой на краях лепестков, напомнила Антону Марика. Цветок был лишен запаха, а корни, толстые, сероватые, ползли по земле, как паучьи лапки. Марик сравнения с орхидеей не оценил, только поморщился и вдруг разразился тирадой про свою плантацию хищных растений, выведенных в аквариуме.

– Хотел бы я на них посмотреть, – заметил Антон.

– Без проблем, – к его удивлению согласился Марик. – Давай закажем ужин и поедим у меня.

Они сели на экспресс. Антон искоса посматривал на Марика. О чем им говорить? При всей физической и эмоциональной близости они остаются чужими. Их беседы касались общих знакомых и работы, фильмов и книг, изредка – научных прорывов или войны, но никогда Марик не говорил о личной жизни. Девушки, которых знал Антон, знакомили его со своими друзьями, не стеснялись рассказать историю получения татуировки или трещали о живой покраске волос, они говорили о себе безостановочно, и Антон чувствовал себя вовлеченным в их жизнь. Марик рассказывал о чем угодно, кроме себя. О спецтехе и его строгих правилах он упомянул вскользь, когда тема заходила о его пребывании на фронте, замыкался, а его служба Альянсу и вовсе была гостайной. Друзей у него, похоже, все-таки не было, иначе с чего ему обрывать все вопросы о приятелях? Он мог блеснуть эрудицией или раскритиковать недавно вышедший фильм, но молчал обо всем, что так или иначе могло пролить свет на то, что сделало его таким, какой он есть.

И вот спустя почти полгода отношений он сказал, что интересуется цветами и пригласил к себе. Антон счел бы его закрытым и свободолюбивым, но этот же человек недавно предлагал съехаться!

Антон его не понимал. А надо ли понимать того, в кого имел несчастье влюбиться? Надо ли досконально знать его биографию? Какой смысл ворошить его прошлое вместо того, чтобы строить с ним будущее?

– Выходим, – сказал Марик и, отлепившись от поручня, прошел к раздвижным дверям.

– Ты живешь в Первом круге? – поразился Антон.

– А что? У меня была достойная зарплата. Если выкупаешь апартаменты, то плата за них не так уж велика по сравнению с арендой…

Марик спесиво улыбнулся и вышел из экспресса. Вокруг сверкали вывески ресторанов и магазинов, высился рекламный шест с объемным изображением, а с высоты отбрасывали тень пролетающие экары. Антон задрал голову. Трасса серебрилась, как две паутинки. Марик нетерпеливо взял его за руку и потащил вперед, ловко ввинчиваясь в поток людей.

– Полюбуешься из моего окна, дорогой. Я слишком голоден, чтобы ждать, пока ты наглядишься… и закрой рот, ты похож на восторженного туриста.

Антон постарался скрыть удивление, но что отрицать, если он действительно в восторге? Первый круг не жалует гостей со стороны, сюда даже экспрессы ходят по двойной стоимости, а патрулируют улицу лично служащие Альянса. Он, разумеется, уже бывал здесь, даже бродил по магазинам, но было это давным-давно, когда он только переехал в город, Цветущий сад Пространства. Зато теперь он понял, где Марик покупает свои изящные, почти никогда не мнущиеся костюмы и невероятно стойкие духи. Что ж, он знал, что Марик пользуется исключительно высококлассными вещами, стоило догадаться, где находятся его любимые бутики.

Пока Антон, отступив в тень летней веранды ресторана с заоблачными ценами, смотрел на школьниц, передающих по кругу сигарету, Марик взял ужин на вынос. Он вернулся с прицепившимся к нему, точно воздушный шарик на ниточке, дроном-доставщиком.

– Сколько с меня? – спросил Антон, решив сразу внести свою часть, пусть даже это и ударит по его не слишком толстому кошельку.

– Я угощаю, – легкомысленно сказал Марик.

– Но это же неоправданно дорого! – возмутился Антон. Дрон летел так низко, что было слышно жужжание его моторов.

– Для проходимца – разумеется. А я – постоянный клиент. Ты ведь понимаешь, что себестоимость продуктов и приготовления – ничтожна, основные расходы идут на аренду помещения… Хозяину выгоднее сделать солидную скидку для половины входящих гостей, чем терять их.

– Все, ясно, – отмахнулся Антон. – Можешь не продолжать, ты своими разговорами разбудил во мне аппетит…

Марик вдруг схватил его за плечо, притянул к себе и поцеловал среди толпы.

– А это за что? – полюбопытствовал Антон.

Марик стоял напротив и светился широкой улыбкой. Кажется, впервые Антон заметил, какой же влюбленный у Марика взгляд.

– Просто так. Приятно, знаешь ли, иметь возможность в любой момент поцеловать понравившегося мужчину…

– А если тебе понравится кто-то другой, ты тоже посреди улицы его схватишь? – улыбаясь, спросил Антон. Стало тепло, словно тонкий лед, сковавший было их, растаял. Они пошли к высотке с вычурными стеклянными изразцами на окнах первого этажа.

– Мне нравишься только ты, дорогой. Исключительно ты.

Марик переплел с ним пальцы, чего не позволял себе в их районе – там могли заметить, начать судачить… Здесь Марик ощущал себя как рыба в воде, Антон видел это и никого не опасался, только обронил, что за пять лет, прожитых в Первом, ни разу случай не свел его ни с кем из коллег Альянса, хотя многие из них предпочитали снимать жилье именно в этом квартале. Тогда как прогулка в паре километров от жилого блока при участке непременно вызывала встречу с кем-то из полицейских…

Дом, в котором раньше жил Марик, был не самым фешенебельным по сравнению с другими высотками, но на фоне квартиры Антона казался дворцом Министра. Дрон скользнул в открывшуюся от прикосновения Марика дверь первым.

– Видишь? – вполголоса сказал Марик. – Огонек на дне. Старая версия железа, его взламывали на раз, и они выдавали сведения о своих полетах третьим лицам. Моя курсовая работа, – похвастал он.

– И как тебе не страшно жить в мире, где вся техника может сдать тебя с потрохами, – пробормотал Антон.

– А мне страшно, – с готовностью сказал Марик. – Просто я в ступор не впадаю, как многие, а действую. К тому же, как известно – кто владеет знанием, тот владеет миром, – добавил он, входя в лифт. – Лучше быть в курсе всех уязвимостей. Так я хотя бы знаю, откуда ждать атаки. Приехали, дорогой.

Марик положил ладонь на дверную ручку и застыл, позволяя считать сетчатку глаза. Замков и ключей в этом доме не было. А в Альянс они, наверно, и вовсе проходили по рисунку вен… Дрон опять первым впорхнул в квартиру.

Эти две комнаты значительно отличались от аскетичной обстановки в жилом блоке. Спальня с широкой постелью на толстых ножках, вдоль стены – стеклянный бокс с цветами. И вправду – мухоловки и прочие хищники… и орхидея – без цветков на длинном тонком стебле. Стопка грамот и благодарственных писем на тумбочке рядом с лампой, две медали в коробочках. И даже кубок за победу в марафоне среди служащих Альянса.

– У меня еще дипломы есть, – сказал Марик, входя в спальню. Остановившись у дверного проема, он прикрыл глаза.

– Не хочешь вспоминать? – спросил Антон.

Он приблизился к Марику и поцеловал его.

– Да. Я отсюда сбежал поэтому. Даже не хватило запала выбросить все, половину сгреб, половину оставил. Глаза бы не видели…

– Стой. Не открывай их.

– Что ты задумал?

Антон, не ответив, огляделся. Марик послушно стоял с закрытыми глазами, вытянув руки по швам, и ждал. Лишь бы шкаф у него открывался без контроля доступа, мало ли что к нему приложить нужно… Повезло, и дверца беззвучно уехала вверх. На боковой стойке висели галстуки. Антон провел по ним рукой, выбрал самый гладкий, ласковый на прикосновение, и, взяв его с собой, вернулся к Марику.

– Что ты делаешь? – тихо спросил Марик.

– Ты мне доверяешь?

– Да…

Антон сложил галстук пополам и широкой частью положил его на глаза Марику. Тот подался к нему, неровно втянув воздух, и Антон завязал на затылке крепкий узел. Не отстраняясь, касаясь Марика грудью, бедрами, он спустился ладонями по его шее, плечам, обхватил запястья и резко прижал его своим телом к углу дверного косяка. Марик приоткрыл губы.

От его игры в поддавки сносило голову, каждый раз – как в первый, и Антон с судорожной быстротой расстегнул пуговицы на рубашке Марика, спустил ее с плеч и связал ею запястья. Ткань хрустнула, когда он затягивал узел.

От одной лишь удушающей близости, запредельного доверия, кипела кровь. Антон расстегнул штаны, потерся пахом о ткань брюк Марика, и тот выдохнул, тоже подавшись оттопырившейся ширинкой к его бедру. В голове что-то перемкнуло, рот наполнился слюной, и Антон рухнул на колени. Марик прижимался к косяку лопатками так, словно его приколотили. Острый приступ благодарности и одобрения – за то, как он выполняет приказы… Антон не стал раздевать Марика, было что-то будоражащее в том, чтобы вытащить его член через расстегнутую ширинку, а не полностью снимать брюки. Он обхватил головку губами. Марик дернулся, глухо ударившись затылком о косяк, и простонал, стоило взять глубже.

Антон положил руку ему на обнаженный плоский живот, скользнул выше, как мог дотянуться, и между пальцами сжал твердый, как камешек, сосок.

Он любил голос Марика – тот стонал словно пел, не мог быть тихим во время секса, и сейчас он то задыхался, то на высокой ноте почти кричал. Антон тоже не мог втягивать воздух ровно: мокро и неаккуратно сосал, прикусывал, задевал зубами, но бедра Марика дрожали, и Антон знал: ему хорошо. Ему невыносимо хорошо.

Слюна текла по подбородку, и челюсть сводило, но Марик так близко к оргазму, что остановиться никак нельзя. Антон стиснул его пальцы так, словно хотел сломать, и неосознанно потянул вниз. Марик изогнулся дугой. На миг Антон поднял на него глаза – и понял, что пропал. На лбу выступила испарина. Он глубже, яростнее насадился ртом на член, Марик, все изгибаясь, встал на цыпочки, резко вскрикнул, и в нёбо Антону ударила терпкая сперма. Он отстранился, закашлялся, сглотнув, и тут же припал лицом к животу Марика, целуя его, благодаря – сам не зная, за что, и воспевая…

Вспыхнуло собственное желание: остро, до боли. Антон рывком поднялся, обнял Марика за талию, прижимаясь к его обмякающему члену. Запечатал на губах поцелуй, и Марик укусил его за губу, словно наказывая за то, что связанные руки не дают обнять в ответ. Антон развернулся с ним, подтолкнул к постели. Бортик ударил Марика под колени, и он рухнул на спину. Темно-синяя ткань галстука выделялась на его белом лице, на покрасневших щеках. И как бы ни хотелось сейчас увидеть его глаза, Антон оставил повязку. Он приспустил свою одежду еще чуть ниже и проехался членом по животу Марика. Он, отчасти связанный, отчасти ослепший, был во власти Антона, и мелькнула мысль, картинка, быстро оформившаяся в желание… Антон навис над ним, подбираясь выше, и уложил член между широких грудных мышц Марика, накрыл сверху ладонью, прижимая к гладкой коже. На пробу двинулся. Хорошо, но… Его окатило точно кипятком – от молчания Марика, от шумного дыхания. Антон встал коленями у его головы и провел головкой члена по щеке. Марик качнул головой, прося в рот, но не издал ни единого звука. Это было грязно и от того стыдно, но так завораживающе… Головка того же цвета, что и губы Марика, но темнее на несколько оттенков. Провести по нижней, оставляя след от смазки… Марик мазнул по члену кончиком языка, и Антон, не выдержав, сунул ему до самой глотки, положил ладонь на горло и почувствовал движение под рукой.

Марик принимал легко, натренировался до идеала, полировал разгоряченный член губами именно так, как нужно было сейчас Антону. Лицо его казалось спокойным из-за повязки на глазах, и захотелось разрушить эту маску… Антон вынул член, напоследок обведя губы Марика по кругу, сжал его в ладони и в два движения довел себя до разрядки. Сорвавшиеся капли спермы упали на темно-синий галстук, часть попала на лицо Марика.

Антон неловко выпрямил ноги, вытянулся, держась на руках, и лег на Марика. Тому стало тяжелее дышать. Он разлепил губы:

– А ты умеешь заставить забыть обо всем…

Антон провел по его щеке большим пальцем, стирая каплю спермы, и дал ее облизать Марику. Тот неторопливо провел языком по подушечке пальца. Антон потянул галстук вверх и заглянул в ясные глаза Марика.

Когда так накрывает страсть, то он тоже обо всем забывает. О разногласиях, о нехватке информации о прошлом Марика… и на этом месте возникает настоящее, которому плевать, что было до, важно только, что сейчас. Антон наклонился, целуя Марика, просунул ему под спину руку и помог сесть, сам седлая его бедра. Распутал узел рубашки и освободил запястья, и объятия Марика стали для него что ласковый ветер летним утром.

Он с легкостью перевернулся на спину, и теперь Марик навис над ним, покрывал лицо легкими поцелуями, мурлыкал что-то про счастье, его голос вызывал нежность, заглушавшую слова, говори он хоть проклятия таким тоном, Антон все равно бы целовал его руки и благодарил… Он опять перекатился, коснулся губами локтевого сгиба на руке Марика и провел по серебристой линии шрама до самого запястья. Марик привычно попытался увернуться, но Антон не дал. Раз он не говорит, как получил эти шрамы; что творилось в его голове, когда он вскрывал вены, раз не делится и не жалуется, то Антон хотя бы считает их губами в попытке понять и запоздало извиниться, что вел себя как все остальные и толкал его к самому краю.

И все же нужно было выбираться из постели хотя бы ради того, чтобы в первый раз за день как следует поесть, и Антон сперва сам оделся, а потом придирчиво выбрал в шкафу Марика свежую рубашку. Голубую в белую полоску, и чтобы верхние пуговицы были расстегнуты, оголяя шею… на горле у Марика темнел засос, но Антон так и не вспомнил, когда успел его поставить. Неожиданно кольнула ревность: а вдруг у него это пятно осталось после ночи, а Антон просто не заметил?

Это было неожиданно – терзаться от ревности именно сейчас, когда любовник доверял ему всего себя, и уже не в первый раз. Странно ревновать, когда видишь в глазах напротив такое же яркое чувство, как и в собственном сердце. Тем более что Антон считал, что ревность у него начисто отсутствует, его девушки не всегда были честны, и он относился к этому как к должному… Последним человеком, которого Антон мучительно ревновал, была Лайла. Уехав в колледж, она все равно что исключила его из своей жизни, перестала делиться личным и отвечать не то что на видеовызовы, но и на простые звонки, и в то же время держала на коротком поводке. В нем просыпалось такое черное чувство, что он порой стоял на остановке экспресса и говорил себе, что поедет к Лайле немедленно, и будь что будет – изобьет он ее или прикончит. А потом она ушла из жизни сама. Следовало бы понять, что милая и добрая девочка не станет издеваться над ним без причины. Он был виноват в ее смерти, он не догадался, что она больна и нуждается в поддержке.

И сейчас по отношению к Марику вспыхнула та же животная ревность, собственнический инстинкт, за тем исключением, что Антон достаточно повзрослел, чтобы не драться и сражаться, а просто отказаться и уйти. Как там говорили? Насильно мил не будешь? Верно, оно. С некоторыми изменами примиряешься легко, а другие заползают муравьями под кожу и сжигают все нервы. Самое гадкое – он даже не уверен, провел ли Марик прошлую ночь с кем-то другим, а спросить не хватает решимости.

Марик тем временем прошел на кухню, на ходу заправляя рубашку в брюки. Антон двинулся за ним, уставившись ему между лопаток. Бывает же все в человеке совершенно, даже если это просто лопатки, скрытые рубашкой…

– А дрон все висит, – удивился Марик. – Хоть бы посигналил…

Он распахнул окно. В комнату ворвался свежий ветер и запахи чистящего средства для улиц. Дрон остался на прежнем месте – у противоположной стены, чуть выше уровня голов. Восемь моторов крутились, сливаясь в восемь маленьких белых кругов.

– Он ведь следит за нами, – буднично сказал Марик, не сводя глаз с дрона. – Дорогой, подай пиджак…

Антон вытащил из пиджака Марика планшет и протянул его, тоже уставившись на дрона. Свободной рукой он взял увесистую деревянную подставку для ножей.