Текст книги "Аль шерхин (СИ)"
Автор книги: Elle D.
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 14 страниц)
– Заткнись, – прошипел мальчишка очень похоже на Арджина. – И разевай рот. Ну! Покажи мне, чем ты так пленил моего отца.
– Ты ещё мал, – улыбнулся Инди; рот у него был в крови, но удержаться не было никаких сил. – Ты не поймёшь.
За это он получил новую оплеуху и упал в траву, а потом согнулся, когда сапог Зияба пнул его в живот. Его схватили за волосы, дёрнули голову, и перед лицом оказался член Зияба, всё такой же крошечный и вялый.
– На, возьми его! Рархат!
– Как? – простонал Инди, задыхаясь и смеясь. – Как я могу его взять, когда он болтается, словно дохлая рыба? Да он же потеряется там, у меня во рту, мы его потом не найдём!
– Ах ты... – задохнулся Зияб и умолк, не находя слов. Он стоял с выпученными глазами, всё ещё держа Инди за волосы, и сам походил на рыбу, выложенную на прилавок. Инди сказал ему об этом – и тогда кровь Арджин-бея наконец взыграла в его младшем сыне. Зияб избил Инди, не так, конечно, как избивал порой его отец, но всё равно приятного в этом было мало. Потом он убежал, на ходу заправляя член и бормоча себе под нос проклятия, а Инди остался лежать в траве, быстро и часто дыша. Он уже знал, как надо дышать, когда тебя бьют, чтоб было не так больно. Он ощущал странное, свирепое удовлетворение от того, что унизивший его человек вызывал в нём уже не страх, но лишь презрение.
Однако он вовсе не был рад, когда история эта получила неожиданную развязку. Слуги нашли Инди в саду и, догадавшись обо всём, тайно перенесли в комнату, молясь, чтобы хозяин не заглянул к своему наложнику в ближайшие дни. Но, как назло, именно в этот вечер Арджин решил навестить Инди. Увидев его, он за полминуты вытряс из него правду – Инди и не пытался покрывать Зияба. Арджин-бей потемнел лицом и вышел прочь. Вскоре Инди услышал вопли, разносящиеся по всему дому – Арджин-бей порол своего младшего сына, а тот не умел сдерживать крики боли. Скоро к крикам подростка добавились вопли его матери, пытавшейся остановить жестокую отцовскую руку – но добилась она лишь того, что досталось и ей. Потом Арджин-бей кричал, и гневный этот ор тоже был слышен повсеместно. Арджин-бей был в ярости, что кто-то, пусть даже собственный сын его, посмел прикоснуться к его рабу. Дом давно не знал такой бури – и несколько дней после этого стоял тих, будто в нём провожали покойника. Арджин не приходил к Инди какое-то время, давая ему отлежаться. А потом, придя и закончив соитие, сжал его лицо пальцами и сказал:
– Зиябу повезло, что он мне любимый сын. Любого, кто прикоснётся к тебе, я убью.
Так Инди заработал не жестокое любопытство, но ненависть Зияба иб-Аджира. И так получил десятикратно усиленную ненависть его матери.
С этого дня жизнь его превратилась в ад.
Он не мог больше спускаться в сад – Зияб преследовал его повсюду. Он постоянно торчал дома, и как будто нарочно выгадывал время, когда Инди спускался вниз, чтобы подкараулить его. Конечно, бить Инди или домогаться его он больше не осмеливался, но был щедр на тычки, пинки, уколы и бесконечные насмешки, жестокие в своей прямоте. Он спрашивал, приятно ли это – когда тебя трахают в зад, и быстро ли Инди научился сосать, и прочие такие же вещи, от которых на душе делалось гадко. Как-то раз он подстерёг Инди со спины и забросил ему за шиворот живую жабу, а однажды подкараулил на кухне, когда ему будут нести еду, и подсыпал в пищу рвотное, так что Инди промучился целую ночь. Инди знал, что стоит ему сказать хоть слово Арджину, и Зияб получит новую порцию розг и угомонится на время. Но молчал: не потому, что боялся усилившейся ненависти и новой мести, а потому что не хотел вновь оказаться в положении, когда Арджин становился его заступником. Он не был заступником – он был мучителем и самодуром, терзавшим своих домашних почти так же, как и рабов. Он не мог быть союзником. Инди не хотел его себе в союзники. Слишком сильна была его ненависть к этому человеку.
Так что он сделал единственное, что мог: перестал спускаться в сад. Пару раз сказался больным, потом сослался на непогоду, и мало-помалу совсем перестал выходить. Зияб, должно быть, был разочарован – он привязывался к живым игрушкам в той же мере, что и его отец. Но ничего, найдёт себе новую. Такие, как он, всегда находят.
Вся эта история была противной и неприятной, она лишила Инди одной из немногих радостей существования – солнечного света и пения птиц, но куда хуже и страшнее было то, как относилась к нему теперь Захра. Она больше не ссорилась с Арджином из-за Инди – и почему-то это пугало его, пугало по-настоящему, так, как испугал когда-то каменный карцер в Большом Торгу. Всё реже Инди слышал её голос из-за стены – похоже, случай с наказанием Зияба стоил супругам серьёзной размолвки, и Арджин-бей почти перестал звать жену в свою спальню. К Инди он, впрочем, не стал ходить чаще – видимо, утешался с наложницами. Однако именно Инди стал объектом ненависти Захры-ханум; именно на него она вылила всё своё недовольство, нараставшее многие месяцы и теперь, после порки Зияба, достигшее пика. Инди видел её несколько раз, когда ещё выходил из комнаты. Это была статная, неожиданно очень рослая женщина, не красавица, но огненный взор и крепкий здоровый румянец делали её живой и привлекательной. Однако доброй она не была, это Инди понял сразу – и ещё понял, что она ему враг. Взгляд её, обратившись на Инди впервые, был лишён даже того холодного любопытства, которое обычно давало ему небольшую фору; нет, ей было всё равно, как он выглядит, её не заботило, что нашёл в нём её супруг. Она просто ненавидела его и хотела, чтобы его никогда не было. И в глазах её он читал приговор.
Он стал плохо спать, ему всё время казалось, что сейчас эта женщина войдёт к нему с кинжалом в руке и перережет ему горло спящему, и, оставаясь один, он часто вскидывался посреди ночи и хватался за шею, проверяя, цела ли она. Он был рад теперь, когда Арджин оставался на ночь с ним, и, случалось, даже просил его об этом. Но бывали ночи – и они составляли большинство – когда его запирали во тьме и одиночестве, не оставив даже огня, и тогда он сидел на своей большой постели, вздрагивая от каждого резкого звука и судорожно вслушиваясь в ночь, ожидая услышать тихие лёгкие шаги.
Так продолжалось не менее двух недель. А потом в один из дней, когда пришло время обеда, дверь распахнулась, но вместо привычного слуги на пороге показалась сама Захра. Руки её изящно придерживали поднос с кушаньями. Инди смотрел на неё со смесью страха и изумления – никогда прежде она не входила в его комнату.
Пройдя на середину комнаты, Захра-ханум грациозно наклонилась и поставила поднос на столик. Она была уже немолода, но движения её были легки, а поступь плавной, словно ей едва минуло семнадцать лет. Когда она обернулась, на лице её играла улыбка.
– Мы с тобой в ссоре, Аль-шерхин, – сказала она без предисловий, и Инди вздрогнул, так странно звучал её грудной, бархатистый голос, который он так часто слышал кричащим в гневе. – Ты, я думаю, об этом знаешь, ибо вовсе не глуп. Ты рассорил моего любимого мужа с любимым сыном, и я сердилась на тебя. Но теперь я подумала и решила, что была не права. И что ты один теперь можешь исправить то, что натворил.
Инди молча смотрел на неё. Захра пристально посмотрела ему в глаза, будто пытаясь понять, что у него на уме. Потом картинно вздохнула.
– Муж мой не слушает больше меня. Впрочем, – она хитро прищурилась и приложила палец к губам, – мужчины ведь обычно не слушают женщин... и мальчиков... но женщины и мальчики, если они мудры, могут направить мысли мужчины.
– Я не понимаю, о чём вы говорите, госпожа, – тихо ответил Инди.
Глаза женщины блеснули, как будто в гневе, но вспышка тут же прошла, и она сказала:
– Это не важно. Знай лишь одно: тебе я не враг. Мне даже жаль тебя, ведь я не хуже твоего знаю, как тяжёл бывает нрав нашего господина... его нрав и его рука, – добавила она и, когда Инди вздрогнул, мягко добавила: – На вот, выпей: я принесла тебе травяного настоя. Я слышала от слуг, что у тебя иногда болят почки. Я сама его пью, и он очень мне помогает.
Он взяла с подноса расписную круглую чашку и подошла к Инди, всё так же сидящему на постели. Присела рядом, протягивая чашку и глядя ему в глаза так прямо и так невинно, что Инди невольно усомнился в том, что подсказывало его чутьё. Она ведь, в конце концов, всего лишь любящая мать и жена... она всего только женщина и ещё слабее, чем он. И муж, кажется, вот-вот разлюбит её, тогда как Инди для него по-прежнему важен. Не так уж и странно, что она решила теперь с ним подружиться.
Поколебавшись, Инди принял чашку и пробормотал слова благодарности. Захра улыбнулась и пригладила его волосы, а потом по-матерински поцеловала в висок.
– Пей, – прошептала она.
Инди вздохнул, опустил глаза, поднёс чашку к губам...
И так и застыл, в последнее мгновенье заметив тоненькую, едва уловимую взглядом трещинку, идущую от края чашки к её основанию.
Оммар-бей... вы говорили, что у каждого должна быть его собственная чашка, потому что никогда не знаешь, из чьих рук придётся принимать чужую...
Инди почти коснулся фарфора губами и вдруг отстранился. Ладонь Захры лежала на его плече и чуть сжалась, когда он отвёл правую руку в сторону и быстрым движением выплеснул содержимое чашки на мраморный пол.
Захра вскочила, глядя на него с яростью и сжимая кулаки. Но прежде, чем она произнесла хоть слово, Инди посмотрел ей в лицо и сказал:
– Госпожа, я знаю, вы хотите, чтоб я исчез... исчез навсегда. Вы хотите, чтобы я покинул ваш дом, и вы никогда не видели меня и не слышали обо мне. Но поверьте, именно этого я и сам желаю всем своим сердцем. Моя госпожа, – продолжал он твёрдо и тихо, – чтобы наше с вами желание осуществилось, вам вовсе не нужно меня убивать. Подумайте: ведь Арджин-бей наверняка захочет выяснить, отчего я умер. И когда он узнает правду... вы знаете, как он поступит.
Женщина смотрела на него чуть расширившимися, неподвижными глазами – как кошка на пса. Но не перебивала. Инди сказал, внутренне обмирая, но стараясь, чтобы голос звучал спокойно и твёрдо:
– Мы с вами могли бы сделать иначе. Помогите мне. Вы хозяйка этого дома – сделайте так, чтоб я смог выйти за ограду. Тогда я исчезну... и, клянусь, вы никогда больше обо мне не услышите.
Он ждал чего угодно в ответ на эти слова. Смеха, брани – он ждал даже, что она тут же пойдёт и донесёт на него Арджину. Но она молчала, закусив свои полные губы и глядя на него, как глядят на опасного врага, оказавшегося умнее и непредсказуемее, чем можно было рассчитывать. Взгляд её метнулся к разлитой на полу лужице. Конечно, она не подумала о последствиях... Она тоже редко думала о них, как и её муж.
– Послезавтра он уедет во дворец паши, – наконец проговорила Захра-ханум. – Его не будет весь день. Другого случая может не представиться долго. – Она умолкла, потом резко повернулась и пошла к выходу. У самой двери остановилась и добавила, не оборачиваясь: – Будь готов.
Следующие два дня в определённо смысле принесли Инди мучений больше, чем последние полгода – несмотря на то, что впервые за всё это время в жизни его забрезжил луч света и надежды. Часы тянулись, как годы; Инди не мог дождаться, когда же наступит благословенный день, назначенный его тайной сообщницей. Нетерпение сделало его возбуждённым, и это так сильно отличалась от извечной холодной апатии, в которой он пребывал, что даже Арджин, обычно равнодушный к его настроению, заметил перемену.
– Что-то ты сегодня непривычно жарок, мой славный, – сказал он, когда Инди нетерпеливо шевельнулся под ним, подаваясь ближе и насаживая своё тело на его плоть. – Ни дать ни взять, молодой жеребчик, застоявшийся в стойле. Неужели наконец распробовал любовные утехи? Входишь во вкус?
Инди покраснел и пробормотал что-то невразумительное – пусть лучше думает так, чем подозревает правду. Арджин довольно засмеялся и задвигался в нём, и мысли Инди были так далеко, что он почти не ощутил боли в тот раз. Он уже был мысленно на побережье, пробирался на пристань и прятался в трюме торгового корабля, уходящего прочь от Фарии, дальше и дальше на север...
На прощанье Арджин поцеловал его, как делал обычно, если был в достаточно хорошем расположении духа, и Инди ответил на поцелуй, что всегда заставлял себя делать – но на сей раз с непривычным пылом. Арджин взглянул на него удивлённо.
– Ты просто поражаешь меня сегодня. Как жаль, что я вынужден завтра с тобой расстаться, – сказал он и погладил Инди по попке. Инди выдавил улыбку. Во взгляде Арджина ему почудилась лёгкая тень подозрения, поэтому во внезапном порыве вдохновения он прижался к мужчине, спрятав выдававшее его лицо на могучей груди хозяина, и прошептал:
– Я буду ждать тебя, мой господин.
Оставшись один, он подумал, что страх, боль, унижения и угроза смерти не сделали из него такого лжеца и лицемера, как сделали надежда и близость свободы.
Наконец наступило завтра, такое вожделенное и такое пугающее. Согласно с обещанием Захры, Арджин-бей с самого утра уехал во дворец. Как и всегда во время отлучки хозяина, слуги и рабы его расслабились и работали втрое менее усердно, чем обычно. Зияб мучил кошку в саду – Инди слышал из своей комнаты её жалобное мяуканье. Он мерил комнату нервным шагом, а кошка мяукала и мяукала, так, что сердце разрывалось, и никак не смолкала. "Да перестань же ты, перестань её мучить, дрянной мальчишка", – думал Инди в гневе и раздражении, судорожно сжимая руки перед собой. Когда заскрипела дверь, он крутанулся на месте и кинулся вперёд, едва не сбив с ног жену Арджин-бея.
– Тихо, – шикнула Захра с порога. Через предплечье у неё был перекинут синий бурнус, который она бросила Инди. – Надень это. Капюшон подними. Иди со мной рядом и молчи. Я проведу тебя на гостевую половину дома. Там тебя никто не знает, я выдам тебя за гостя. Идём.
Инди сделал всё, как она сказала. Захра вывела его из хозяйской половины, ловко минуя коридоры и дворики, в которых суетились слуги; лишь раз или два им встречались рабы, которые могли узнать Инди, так что он опускал голову, а госпожа смотрела на рабов надменно, вынуждая их отвести взгляд и от неё, и от её спутника. В гостевой половине дома они остановились, чтоб перевести дух.
– Ворота сейчас открыты, – сказала Захра шепотом. – Когда выйдем из дому, поклонись мне, и я скажу тебе несколько слов, как бы прощаясь. Потом иди к воротам, и, во имя Аваррат, спокойно иди, не беги! Шагай ровно, пока дом не скроется из виду. А там... – она запнулась, и Инди торопливо кивнул: дальше не имело значения. Только бы вырваться, вырваться наконец-то из этих стен...
Всё шло в соответствии с планом: снаружи, во дворике, где было много слуг, Захра остановилась и громко сказала Инди:
– Благодарю тебя за визит, Альдан-бей. Передай своей досточтимой матери, Андалле-ханум, мой низкий поклон и пожелания доброго здравия, да не забудь напомнить, что я жду её к обеду послезавтра.
Инди глубоко поклонился, с трудом сдерживая трепет. Глаза его в последний раз встретились со взглядом Захры, жгучим, как пламя. Он повернулся и, как ему было велено, неспешно зашагал к воротам, сквозь которые его ввезли сюда, переброшенного через луку седла, целую вечность назад. Полгода, думал Инди, глядя, как с каждым шагом приближается высокая арка, за которой остался мир. Полгода я был рабом этого человека. Но не буду больше. Ни дня, ни часа. Ни минуты.
Он сделал ещё один шаг – и оказался за воротами.
Свобода не успела ни оглушить его, ни осчастливить. Он занёс ногу для нового шага, первого своего шага по вольной земле, спокойного, ровного шага, как велела ему Захра – и сонная полуденная тишь разорвалась пронзительным криком:
– Держите его! Он сбежал! Держите раба!
Он так и не узнал – кто это крикнул, да и о нём ли кричали – быть может, крик раздался из соседнего двора... Но это не имело значения: Инди наклонил голову, подобрался и рванулся вперёд со всей быстротой, на какую были способны его ноги. Сзади всё ещё кричали, но крик быстро слился с шумом улиц – стуком телег, фырканьем лошадей, рёвом ишаков и людским говором. На ногах у Инди были деревянные сандалии, отягчающие ступню и замедляющие бег, так что он сбросил их и помчался дальше босиком, выбивая пятками пыль из сухой земли. Люди шарахались от него, несущегося сквозь толпу узкими лабиринтами переулков. Он не знал, куда бежит и от кого – "бежать! бежать!" колотилось в нём вместе с пульсом, и он бежал, задыхаясь, не видя вокруг ничего. Он бы скорее умер, чем остановился.
Но остановиться всё-таки пришлось – он ведь не мог бежать вечно. Инди встал и огляделся, задыхаясь, с бешено колотящимся сердцем. Он не знал, где находится – кругом были какие-то дома, лотки, люди. Его толкнули в бок, он отступил с дороги и чуть не попал под копыта коня. Все кругом суетились, спешили куда-то – никому не было до него никакого дела.
И как же это было хорошо!
Инди отошёл к обочине, сел на землю и расплакался – от облегчения, от радости, от благодарности. "Храни вас господь, Захра-ханум", – подумал он, отирая слёзы с щёк. Если бы не сострадание, шевельнувшееся в зачерствелом сердце этой женщины, он был бы мёртв, а ещё хуже – продолжал бы влачить жуткое и бессмысленное существование в доме её мужа. Но теперь всё было кончено. Всё было позади.
Следующие несколько часов Инди бродил по городу, пытаясь выйти к пристани. Он боялся спрашивать дорогу – не хотел привлекать к себе ничьего внимания. Синий бурнус с белой вышивкой, который дала ему Захра, оказался слишком ярок, но другого у Инди не было, а под ним на Инди была надета лишь тонкая шёлковая туника без штанов и даже без кушака – вид более чем странный для бездомного мальчишки, слоняющегося по улицам. Вскоре он ощутил голод, но пока что чувство это было терпимым, так что Инди на время отмахнулся от него. Важнее сейчас было выбраться из Ильбиана, и как можно быстрей.
Он брёл по одной из незнакомых улиц, менее людной, чем остальные – кажется, он всё-таки отдалился от центра города, куда сперва занесли его ноги. Вечерело, сумерки принесли прохладу и тень. Инди казалось, что он идёт правильно – и вдруг дорогу ему, не в первый раз за день, преградил всадник. Фарийские всадники не питали ни капли уважения к пешим, не признавали проезжих дорог и запросто могли врезаться в самую гущу толпы, хлыстом прокладывая себе путь. Инди сегодня разок уже отведал такого хлыста, так что теперь быстро отскочил в сторону, освобождая коннику дорогу, мельком обернулся...
И застыл, будто вкопанный. "Беги! беги!" – завопило в нём что-то, но он не мог – ноги будто вросли в землю.
С роскошного гнедого жеребца на него неотрывно смотрел Керим, старший сын Арджин-бея.
Вся слюна изо рта Инди разом куда-то делась. Гортань пересохла, но сглотнуть он не мог. Так и стоял, глядя на сына человека, от которого сбежал этим утром, а Керим смотрел на него. Во взгляде его не было изумления – и Инди внезапно понял, что Кериму известно о его побеге. Всем известно: и Арджин-бею тоже. Он разослал своих людей по всему городу, отправил и сына, не зная, кому первому повезёт настигнуть беглеца. О, как он был глуп, позволив себе расслабиться лишь потому, что ушёл от погони... Ненадолго ушёл...
– Вот ты где, – без улыбки сказал Керим, наклоняясь вперёд. Конь его загребал ногами перед самым лицом Инди, гневно фыркал, раздувая ноздри, косил налившимся кровью глазом. Он был в мыле и явно устал, и всадник его наверняка устал тоже. – А отец весь день ищет тебя... Верней, твой бурнус. Мать правду сказала: он очень приметный.
Взгляд его был внимательным и спокойным – и было в нём ещё что-то, то самое, странное, что Инди уже когда-то видел. Керим наклонился ещё чуть ниже, так, что теперь свободно мог протянуть руку и схватить его.
– Беги, – сказал он негромко. – Беги... Я считаю до десяти. Раз.
Несколько мгновений Инди стоял, не в силах шевельнуться и поверить. Когда Керим сказал "Два", он рванулся с места и понёсся вперёд, как нёсся уже сегодня утром – но только ещё быстрее, потому что эйфория и преждевременная радость покинули его: теперь он сполна сознавал, в какой страшной опасности очутился... куда большей, чем та, что грозила ему утром.
Потому что он знал, что если его схватят, то он умрёт.
Он задел какой-то лоток, и наземь с грохотом посыпались апельсины, заглушая брань торговца. Полы бурнуса развевались и хлопали за спиной Инди, будто крылья, превращая его в перепуганную синюю птичку, вылетевшую из клетки и теперь метавшуюся в поисках выхода из пленившей её комнаты. Не дом Арджин-бея – весь Ильбиан, вся Фария была для Инди тюрьмой. Пока он здесь, ни на мгновение он не окажется в безопасности...
Он услышал позади себя крик и прибавил жару.
– Бурнус, я вижу его бурнус! – крикнул кто-то, и Инди схватился за горло, пытаясь сбросить предательскую ткань. Тщетно: завязки стянулись намертво, так что их мог разъединить только нож. Захра-ханум сама затянула на нём эти завязки... Захра-ханум... Какая-то мысль мелькнула у Инди, но не было времени думать – мысли обессиливали. Он бежал, он только и мог теперь, что бежать.
– Стой! Стой, негодяй! Вот он, вот же! Эй, держите!
Всадник, наступавший Инди на пятки, приблизился достаточно, чтобы привлечь к своей жертве внимание прохожих. Кто-то схватил Инди сбоку; он рванулся, оставив в руках человека обрывок плаща, и бросился дальше. Что-то просвистело над его головой, и шею сзади огрел хлыст. Инди рванулся снова, смог выскользнуть, хлыст опять щёлкнул – и обвил его горло, сдавив в смертельной петле.
– Сюда! Я поймал его! Поймал!
Инди вцепился в горло, сжимающееся под петлёй. Хлыст рванулся, выдёргивая землю у него из-под ног. Кругом стоял крик, шум, всё мелькало и прыгало перед взглядом, темнеющим от удушья. Инди увидел над собой лицо, знакомое столь же, сколь и ненавистное, и не сразу узнал Зияба, с мерзкой ухмылкой склоняющегося над ним. Зияб... не Керим... ну конечно – ведь Керим пытался его спасти. Сказал, чтобы Инди бежал... и он ведь бежал... так быстро, как только мог.
Он понял уже, что всё кончено, что его поймали, но в последнем порыве отчаяния вскинул кулак и со всей мочи влепил Зиябу по ухмыляющейся роже. Тот схватился за расквашенный нос и завопил во весь голос. О, будь он один – Инди бы справился с ним, он бы убил, если б понадобилось!.. Но рядом уже были другие. Его схватили, срывая с него предательский плащ, скрутили так, что он едва мог дышать. Жестокие руки бросили его наземь, связали запястья, а потом и лодыжки – и Инди вспомнил вдруг эти руки. Они когда-то вот так же схватили его – на восточном базаре, давным-давно.
– Это я, я его поймал, – шмыгая разбитым носом, сказал Зияб. – Ахтар, давай его сюда. Я его повезу.
Инди вздёрнули на ноги, потом швырнули поперёк зиябова коня. Тот вскочил в седло сзади, жутко довольный, и ударил пятками лошадиные бока. Инди болтался поперёк седла, то и дело сползая; Зияб хватал его за тунику и подтягивал вверх, заставляя больно врезаться животом в луку седла. Он весь так и лучился чванливой гордостью, как будто возвращался с охоты с завидной добычей...
Впрочем, так ведь оно и было. Инди был добычей для него в той же мере, в какой и псом для его отца. Животное, не человек.
Хотя вряд ли это важно теперь.
В доме Арджина стоял страшный переполох. Инди и подумать не мог, что побег одного-единственного раба может вызвать столько шума и суеты. Его сбросили с коня наземь, и он упал на спину в пыль, где его немедленно обступили со всех сторон. Все говорили разом, возмущённые и потрясённые произошедшим. Наверное, подумал он отрешённо, прежде из этого дома никогда не сбегали рабы.
Потом шум разом стих. Произошло это так резко, что во дворе повисла оглушающая тишина. Люди расступились в стороны, давая дорогу человеку, тяжёлым шагом мерявшему двор. Инди сказал себе, что не будет прятать глаза – не теперь. Теперь это не имеет смысла. Всё теперь не имеет смысла.
Его поставили на ноги. Он осмотрелся, вскинув подбородок и стараясь, чтоб нижняя челюсть не очень дрожала. Ближе все к нему стоял Зияб, раздуваясь от гордости и твердя: "Это я, я поймал его, отец!". Нос у него распух и посинел, но он как будто кичился этой раной, словно получил её в честном бою. Чуть дальше стоял Керим, мрачный, угрюмый. Он поймал взгляд Инди и сразу же отвернулся. А ещё дальше стояла Захра, и во взгляде её, обращённом на пойманного раба, было злобное торжество.
И только тогда Инди понял. Глупый, наивный, доверчивый мальчик...
Он был прав: отрави его Захра, Арджин узнал бы об этом. Потому она решила убить его по-другому – и гораздо вернее. Она знала, лучше, чем Инди, что делает её муж с беглыми рабами. Для них нет иной доли, кроме смерти от руки их господина. Арджин-бей – единственный, кто может принести смерть проклятому наложнику, этому Аль-шерхину, съедающему мужские сердца. Захра знала это, и потому, устроив Инди побег, сделала всё, чтобы его как можно быстрее поймали.
И он был послушной марионеткой в её холодных жестоких руках.
Она даже не отвела глаза, когда Инди, поняв наконец всё, взглянул на неё с болью и растерянностью, не зная, чем заслужил такое. Разве же он хотел попадать в этот дом?.. Но в следующий миг на него упала тень, закрывшая солнце, и от Захры он перевёл взгляд на лицо, которое увидел полгода назад в полумраке Большого Торга. Увидел и подумал тогда: "О боже, пусть кто угодно – но только не он!"
Арджин смотрел на него долго. И взгляд его, и молчание были так тяжелы, что могли раздавить насмерть. Потом он поднял руку и отвесил Инди пощёчину, такую, как никогда прежде. Голова мальчика дёрнулась на бок, и Арджин ударил его снова, по другой щеке. И опять, и опять – он хлестал Инди по лицу, пока из носа у пленника не потекла кровь, и остановился, лишь когда ладонь у него устала. Инди повис на руках Ахтара, державшего его сзади – если бы не эти руки, он бы упал. Голова его тоже повисла, тяжёлая и немая, как и всё его тело.
– Ты умрёшь, – сказал Арджин-бей. – И смерть твоя будет долгой. Ты не получишь ни пищи, ни воды до тех пор, пока я не придумаю такую смерть, которая будет достойна тебя, неблагодарнейшей из тварей, укусившей руку твоего господина. Ты...
Он схватил Инди за волосы и дёрнул, подняв ему голову. Налившиеся кровью глаза глянули Инди в лицо, и на долю мгновенья в них мелькнуло что-то, поразившее его до глубины души. Как будто обида... смертельная обида человека, чувствовавшего себя жестоко преданным. Словно совсем потеряв голову, Арджина наклонился к Инди и впился в его губы исступлённым, злым поцелуем, который почти тут же прервал и прохрипел:
– Ты был так красив.
Потом он разжал руку и, слегка пошатываясь, побрёл прочь.
Он не отдал никаких приказов, поэтому перепуганные и притихшие слуги, не решившись самовольничать, отвели Инди обратно в ту самую комнату, из которой он ещё этим утром вышел с такой надеждой. Там его развязали. Он сел на пол и смотрел, как запирают двери. Голод, мучивший его весь день, стал почти непереносимым – как назло, именно теперь, когда, по словам Арджина, еду он больше не получит. Его бил озноб. Всё случившееся было как во сне, жутковатом дурмане, порождённом наркотиком. "Он убьёт меня", – подумал Инди и не почувствовал ничего. Что ж, может, оно и правда к лучшему... Жить так, как прежде, в мире, где нельзя никому верить и не на кого положиться, он больше не мог, и теперь всё так или иначе будет кончено.
Глава 3
Эту ночь он встретил без света. Лампа, полная масла, одиноко стояла на столике, тёмная и холодная, как мрак внутри Инди. Он сидел на полу, обхватив колени руками и положив на них подбородок, и слегка раскачивался, вслушиваясь в звуки вокруг себя. Живот подводило от голода, рот сушила жажда, и он сглатывал, пытаясь хоть немного их унять. Всякий раз, слыша за дверью шорох или шаги, Инди поднимал голову, а когда звуки стихали, опускал её снова. Он чувствовал нетерпение, похожее на то, которое одолевало его прошлой ночью, также проведённой без сна. Нетерпение накануне освобождения мало отлично от нетерпения за ночь до казни. Он устал. Он просто хотел, чтобы всему пришёл конец.
Луна совершила круг и зависла над домом Арджин-бея, глядя на Инди сквозь ажурные ставни. Инди посмотрел на неё тоже. Она не была ему союзницей – у него не было больше ни союзников, ни друзей... И вдруг он заметил, как что-то блеснуло в сумрачном белом свете. Не двигаясь с места, Инди протянул руку и коснулся чего-то холодного, маленького, лежащегося всего в шаге от того самого места, где он, окоченев, сидел уже много часов. Дрожащие пальцы сжали крохотный кусочек металла.
Это была женская заколка. Маленькая игла с деревянным шариком на конце, какой фарийские женщины прибирают волосы, прежде чем накинуть на них покрывало. Должно быть, Захра-ханум обронила её утром, когда пришла за Инди. Он повертел заколку в пальцах и снова положил на пол. Она была слишком тупой, чтобы он мог использовать её для самоубийства. Разве что если вогнать её себе в нос или ухо... От этой мысли Инди вздрогнул всем телом, и волна ледяного ужаса накрыла его с головой. Он вскочил, непроизвольно сжимая кулаки и обводя тёмную комнату обезумевшим взглядом. Его смерть, страшная и медленная смерть совсем близко, а он только и знает, что сидеть, тупо пялясь в одну точку?! Ну уж нет! Надо хотя бы попытаться... хоть что-нибудь сделать... даже зная наперёд, что ничего у него не выйдет.
Инди снова нашарил заколку ладонью и стиснул её во взмокшей руке. Потом заставил себя расцепить пальцы и лихорадочно огляделся, пытаясь привести в порядок мысли, кинувшиеся вскачь и сбивавшие друг друга. Такой заколкой, он знал, можно взломать замок. Отец рассказывал ему об этом когда-то, предостерегая от наиболее известных трюков, какими могут воспользоваться воры. Поэтому, говорил отец, он и покупает всегда навесные замки в Хэльене: там умеют делать механизмы с очень широкими язычками, которые невозможно подцепить ни булавкой, ни шилом – разве что очень тонкой иглой, которая всё равно не выдержит веса язычка и сломается. Такой замок взломать можно, но очень трудно, потому воры предпочитают не иметь с ними дела. Увы, добавил отец, мало кто понимает эту простую истину, поэтому дорогие хэльенские замки не особенно популярны.
Инди оставалось молиться, чтобы до Фарии они не дошли.
Он метнулся было к окну – и встал как вкопанный. Два замка: на ставнях и в двери, а булавка всего одна. Если она сломается, последний лучик надежды погаснет. Думай как следует, Инди... что сказал бы отец? Он сказал бы: здраво оценивай риск и просчитывай всегда на два шага вперёд. Замок на ставнях, скорее всего, проще, его будет легче взломать. Но что ты станешь делать потом? Ты на третьем этаже, до земли далеко. Даже если ты сумеешь спрыгнуть наземь и не расшибиться, то окажешься в огороженном саду с высокими стенами. Единственная калитка во внутренней перегородке, отделяющей этот сад от главного двора, наверняка заперта. А если и нет, в саду ходит стражник – ты можешь видеть его даже сейчас, вон, отсвет факела за углом...
