Текст книги "Аль шерхин (СИ)"
Автор книги: Elle D.
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц)
Он снял с себя пояс одной рукой, другой продолжая придерживать руки Инди, и быстро и умело скрутил ему за спиной запястья. Теперь не осталось никакой надежды вырваться – да её и с самого начала не было... Просто Инди не мог, не мог сдаться ему без борьбы, не мог и не хотел – это значило бы позволить окончательно себя растоптать. Он лежал на кровати, точнее, стоял возле неё на коленях, верней частью тела вминаясь в смятые покрывала. Большая жёсткая пятерня легла на его затылок, вжимая лицом в покрывало; он в отчаянии завертел головой, пытаясь отвернуться, но не смог. Он слышал, как за его спиной Арджин-бей возится со своей одеждой, и всхлипывал без слёз от злости и отчаяния, от ненависти, которой не мог дать никакого выхода. В отличие от главаря пиратов, фариец не стал его раздевать – только задрал на нём тунику, обнажив голые, беззащитные ягодицы.
– Ах, какой же ты сладкий, как персик, – пробормотал низкий, хрипловатый голос позади Инди, и другая рука, не та, что давила ему на затылок, снова сжала его ягодицу, так, что ему стало больно. Он вздрогнул, дёрнулся, и рука сжалась крепче, а потом со всей силы шлёпнула по его попке раскрытой ладонью. Инди вскрикнул.
– Кричишь? Кричи... – сказал Арджин и ударил его ладонью снова, ещё сильнее, а потом опять сжал и принялся мять, сперва одну половинку, потом другую. Инди ткнулся лицом в покрывало и кусал губы, глотая слёзы, льющиеся по щекам, и изо всех сил давя подступающий к горлу крик. Нет, раз этот ублюдок хочет его крика – кричать он не станет.
– Что же ты не кричишь? Ну! – нетерпеливо сказал мужчина и вдруг с силой ущипнул его за ягодицу, успевшую припухнуть и раскраснеться. Было очень больно, но Инди сумел удержать стон. Тогда ладонь, только что бившая, вдруг легла на его попку и нежно погладила. Тяжёлое тело навалилось сзади, придавив Инди к постели, и вкрадчивый голос прошептал над самым ухом:
– Терпеливый... это хорошо.
Мужчина наконец отпустил его затылок, позволив приподнять голову и глотнуть воздуха – но лишь затем, чтобы перехватить его бедро и притянуть ближе, вжимаясь в него сзади тазом. Он пристраивался довольно долго, так, что Инди успел сполна осознать и даже, насколько это было возможно, внутренне подготовиться к неизбежному вторжению. Он был как хрупкая, ажурная дверца из тонких деревянных досточек, которую бесцеремонно и нагло ломали воры. А дверце только и оставалось, что вздрагивать под ударами и жалобно скрипеть на ветру.
Когда замок был сломан и вор проник внутрь, Инди закусил губы с такой силой, что кровь, щекоча, потекла по подбородку, и глухо застонал, не в силах сдержаться. Арджин толкнулся вперёд и снова размашисто шлёпнул его по истерзанной попке, но на сей раз Инди едва ощутил эту боль. Вся его боль, весь он сосредоточился в заднем проходе, куда вторглась чужая, огромная, горячо пульсирующая плоть. "О, боже, – как в бреду, подумал Инди. – Я никогда не смогу к этому привыкнуть".
– Подмахивай мне, ну, – недовольно сказал Арджин и снова толкнулся в него, грубо и нетерпеливо. Он был больше, чем пират, сделавший с Инди это первым, и боль была сильнее, и бессильная злость – тоже, гораздо сильнее страха. От толчка Инди подался вперёд. Его скрученные за спиной руки ныли, в плечах немилосердно тянуло и отдалось болью, когда Арджин подхватил его под бёдра и рванул, глубже насаживая на себя.
– Подмахивай! – рявкнул мужчина и опять ударил его по ягодице – на сей раз сжатым кулаком. Инди вскрикнул, и мужчина задвигался в нём быстро и яростно, помогая себе руками, цепко державшими индины бёдра. Его большие волосатые яйца шумно ударялись о ягодицы Инди каждый раз, когда он вводил свой член в тело пленника на всю глубину.
Наконец это кончилось. Мужчина застонал и отстранился, вынимая из Инди расслабленный член. Инди остался лежать на постели; он уже не стоял на коленях, а был распластан, широко раскинув ноги, меж которых сочилось семя и кровь. Мокрое лицо он всё так же прятал в покрывале, и, ему казалось, никогда не найдёт в себе сил подняться.
Мужчина натянул штаны, оправил тунику, протянул руку и потрепал Инди по раскрасневшейся попке.
– Славный мальчишка. Ты стоишь четырёх тысяч, – проговорил он и ппогладил Инди снова, а потом распутал узел на его запястьях. Инди медленно подтянул одеревеневшие руки и спрятал их под грудью, отвернувшись лицом в ту сторону, где не было этого отвратительного человека. Однако даже такой иллюзии уединения ему не дали: Арджин-бей перевернул Инди на спину и, наклонив голову, поцеловал его в губы, будто окончательно утверждая свою безраздельную власть над ним. Инди так измучился и устал, что не попытался отвернуться, хотя жёсткие усы и борода Арджин-бея кололи и царапали его кожу. Даже целуя, этот человек причинял ему боль.
– Это будет твоя комната, – сказал Арджин, отстранившись. Голос его звучал бесстрастно и деловито. – Если будешь хорошо вести себя, со временем сможешь выходить во внутренний двор и гулять там. Еду тебе принесут сюда. А также всё, что тебе будет нужно.
Он постоял ещё немного, как будто ожидая, что Инди ответит, а может, просто любуясь делом своих жестоких рук. Но Инди лежал так, как его оставили: перевернувшись на спину, запрокинув одну руку над головой и закрыв глаза. Его наполнило какое-то странное, страшное равнодушие ко всему. Ему нечего было сказать этому человеку, а если бы и было что, он всё равно бы не стал говорить. Он даже не вздрогнул, когда скрипнула, открывшись и снова закрывшись, дверь, не открыл глаза и не попытался сменить положение, когда ключ повернулся в замке. Он уплывал куда-то бесконечно далеко, где не было ни боли, ни позора, ни беспросветного будущего – туда, где было тепло и свежо и где руки, его касавшиеся, не хотели причинить ему зла. Он уплывал. Быть может, домой.
Ночью Инди лежал на животе – любое прикосновение к ягодицам причиняло боль, – глядя в подступившую со всех сторон темноту, и слушал крики, доносившиеся из соседней комнаты. В доме Арджин-бея были очень тонкие стены.
– Ты совсем умом рехнулся, похотливый козёл! – кричал женский голос, полный такой силы и страсти, что оставалось только диву даваться, как сухая земля Фарии способна родить столь бесстрашную женщину. – Украсть раба Бадияра-паши, зарезать его главного евнуха у всех на глазах, среди белого дня! О, богиня Аваррат, неужто ты совсем отняла разум у этого мужчины?!
– Молчи, женщина! – рявкнул в ответ знакомый, злой и звучный голос. Инди слышал, как взбешённый Арджин меряет комнату широкими шагами. – Я знаю, что делаю. Кто такой этот Бадияр? Старый сморчок, давно выживший из ума. Что там за княжество у него, бесы знают где затерянный пустырь? Его даже нет на картах!
– О да, и его шимранов тоже нет на картах, уж можешь мне поверить! – яростно отвечала женщина, похоже, ничуть не страшась мужниного гнева. – И их колесниц, и боевых коней, и их ятаганов на картах нет. Однако все они существуют, и в этом ты убедишься, когда они явятся сюда и сожгут наш дом!
– Молчи, трусливая тварь, – повторил Арджин, и Инди вдрогнул, услышав тяжёлый звук пощёчины. Женщина вскрикнула, но скорее гневно, чем испуганно – полуприкрытыми, обращёнными в темноту глазами Инди почти видел, как она схватилась за лицо. – Ничего не случится. Ахтар был в маске и не оставил свидетелей. Подумаешь, похитили мальчишку – делов-то! Это мог сделать кто угодно. Пол-Ильбиана на том торгу за него дралось!
– Но у тебя одного достало бы безумства его украсть, – отрезала женщина. – И те, кто знают тебя, первыми это поймут. А там дойдёт и до Бадияра. О, Арджин, если ты не думаешь обо мне, то подумал бы хоть о своих сыновьях. Одна из подобных твоих выходок однажды погубит всех нас. И владыка наш Шардун-паша не всегда будет тебя покрывать.
Она говорила поразительно смело для женщины, только что заработавшей оплеуху за несдержанность. В то же время теперь, когда сварливый голос её звучал чуть спокойнее, в нём слышалась искренняя тревога. Какое-то время стояла тишина, будто женщине удалось на мгновение пристыдить своего мужа и вернуть ему толику рассудительности. Когда мужчина заговорил, голос его звучал уже не так уверенно, хотя по-прежнему с упрямой верой в свою правоту:
– Никто не узнает, говорю тебе. Эта часть дома заперта от посетителей. Мальчишка носа не высунет за порог, пока не пройдёт достаточно времени и все не забудут об этой истории. А Бадияр, что Бадияр... он далеко, здесь у него никакой власти нет, никто не даст ему проводить полноценное расследование во владениях Шардун-паши. – Чем дальше, тем увереннее и громче звучал его голос: похоже, он сам себя убеждал. Жена его молчала. – Всё будет в порядке, Захра. Не бойся. Иди ко мне...
– Зачем я сдалась тебе, раз у тебя есть теперь твой мальчишка, – проворчала та, но по голосу было слышно, что гнев её почти улёгся. – Ты извращенец, Арджин, я сто раз говорила – неужели тебе мало твоих наложниц?!
– Погоди-ка, вот дойдём до постели, и ты станешь меня умолять, чтоб отпустил тебя и вспомнил о моём аль-шерхине, – ухмыльнулся её супруг, а дальнейшие звуки были таковы, что Инди захотелось натянуть на голову подушку. Он слышал, как стонет женщина, но не от боли, а от чего-то другого, и недоумевал – как можно испытывать что-то, помимо боли, когда ты в объятиях пылающего похотью мужчины, и как можно соглашаться на эти объятья, если минуту назад он тебя ударил. Инди не понимал фарийцев. Эта земля была ему так чужда.
Он так и не сомкнул глаз в ту ночь. Уже под утро, когда небо за запертыми на замок резными ставнями стало светлеть, сполз с кровати и, прихрамывая, подошёл к окну. Сад был пуст, но немного в стороне виднелся отсвет факела, двигавшийся из стороны в сторону – это патрульный страж мерил шагами землю, пытаясь согреться в прохладной пустынной ночи. Инди отвернулся от окна и обвёл взглядом комнату. Кроме кровати, в ней был резной столик с потушенной лампой на нём и разбросанными вокруг подушками, и несколько тяжёлых, некрасивых бронзовых статуй по углам, а больше ничего. Что ж, значит, вот каково его будущее. Быть запертым в этой неуютной и страшной комнате и служить игрушкой для человека, в своей похоти и жестокости не знавшего никакой меры. Хотя, как знать, была ли бы лучше его участь, если бы он всё же попал в гарем Бадияра-паши. Арджин по крайней мере не старый... хотя это-то и плохо: Инди слышал, что чем старше человек, тем больше он думает о грядущей вечности и меньше – о бренных удовольствиях плоти. Может быть, Бадияр так стар, что совсем не смог бы трогать его, или делал бы это совсем редко – у него ведь наверняка десятки и сотни наложников и наложниц... У Арджина тоже есть наложницы, но мальчиков, кажется, нет. Поэтому он станет часто приходить к Инди.
Отец учил его смотреть на жизнь здраво и рассчитывать вероятности. Инди умел это делать, поэтому редко ошибался.
Арджин явился вновь на следующий же день. Состояние пленника нимало его не интересовало, хотя он не мог не помнить, как обошёлся с ним в прошлый раз. За весь этот день, долгий, полный тоски и тревоги, к Инди никто не пришёл, его не покормили, а для малой нужды ему пришлось использовать вазу, стоящую на столике. Арджин был пьян и весел – должно быть, он наводил справки в городе и узнал, что концы давешнего происшествия на восточном базаре канули в воду, и убийц Оммар-бея уже никто не ищет. А что до похищенного мальчишки, то о нём и вовсе не вспомнят – что такое раб рядом с главным евнухом паши? Но даже и о евнухе вскоре забудут – а о мальчишке тем паче.
Все эти догадки Арджин-бей подтвердил, самолично пересказав Инди "радостные" вести. Вино сделало его словоохотливым и развязным, и, ещё не завершив своей речи, он притянул Инди к себе, силой усадил на колени и прижался ртом к его губам. От него плохо пахло; Инди передёрнулся от отвращения и оттолкнул его – не мог не оттолкнуть, хотя и знал, что за этим последует. И вновь оказался прав: Арджин-бей немедленно и страшно рассвирепел. Он ударил мальчика кулаком, в полную силу, так, что тот будто щенок слетел с его колен и рухнул на пол, чувствуя, как на скуле расползается уродливый синяк. Привстав, Арджин схватил Инди за волосы, вскинул его голову и, приспустив штаны, ткнул ему прямо в лицо набухший лиловый член. Инди впервые видел мужскую плоть так близко и так ясно: она была скользкой, лоснящейся, перевитой синими венами, и его так и скрутило от отвращения. Он смутно осознавал, что, если не сможет сдержать позыва и вытошнит, то его жестоко накажут, потому из последних сил подавил тошноту, хотя в глазах у него мутнело от подступающих слёз. Арджин встряхнул его и придвинул ближе, так, что головка члена коснулась губ Инди, и произнёс лишь одно слово: "Рархат".
Инди никогда раньше его не слышал, но смысл был прозрачен и ясен. Рархат означало – "соси".
Мысль, восхитительная в своём безумии, мелькнула в его мозгу ярким сполохом: сделать вид, что подчиняешься, открыть рот, впустить в него нетерпеливо вздрагивавшую плоть... а потом сомкнуть зубы, яростно и кровожадно, слушая воющий крик, и сжимать, сжимать изо всех сил, глотая горячую кровь, даже когда холодная сталь полоснёт по горлу....
Он вздрогнул. Нет. Умирать он не хотел. Сам не знал, почему, ненавидел себя за это – но не хотел. Не так. И не здесь. И не от этой руки.
– Я не буду, – сказал он, слыша свой голос словно издалека. Его, конечно, заставят... хотя как, он не знал – и ужасно удивился, когда Арджин выпустил его волосы и отстранился. Неужели, подумал Инди, неужели он оставит меня в покое?.. Но уже через миг он лежал на полу ничком с раздвинутыми ногами, и член мужчины впивался в его израненный задний проход, причиняя в десять раз больше боли, чем вчера.
Инди сунул в зубы кулак и стиснул их – почти так же крепко, как мечтал минуту назад. Ничего, сейчас это закончится... Но от того ли, что мужчина был пьян, или от чего-то ещё – однако ничто не заканчивалось. Арджин то убыстрял движения, подходя к самой границе экстаза, то снова замедлял их, с явным трудом, рыча сквозь сжатые зубы, как будто нарочно отказывал себе в удовольствии. Иногда он почти выходил, оставляя в теле пленника лишь головку члена – и тут же врезался в него вновь, на всю глубину, выбивая весь воздух из его лёгких. В конце концов Инди понял, что Арджин не собирается заканчивать. Прошёл уже почти час, а конца-края не было видно – он может делать это и дальше, до рассвета, до бесконечности, пока не сотрёт Инди внутри и не порвёт ему внутренности... Инди сам не чувствовал, что плачет, давно и громко, задыхаясь, извиваясь и не в силах ничего прекратить.
– Хватит! – наконец закричал он. – Хватит, пожалуйста! Отпустите меня!
– Отпустить? – низко наклонившись и дохнув на него винным паром, спросил этот ненавистный голос.
– Да, отпустите! Я прошу!
– А ты будешь послушным? Будешь сосать?
– Да! – крик комом встал в горле. Что угодно, боже, что угодно, он просто больше не мог это терпеть. – Да, буду, я сделаю всё, что скажете, только не надо больше...
Его отпустили. И даже позволили полежать немного, ёжась и вздрагивая. Инди боялся встать, боялся шевельнуться – ему казалось, что из него польётся кровь и нечистоты. Но это была иллюзия – не так уж и сильно ему навредили, как он понял потом. В конце концов он неловко сел, утирая с лица слёзы, не в силах поднять глаза. И когда всё такая же твёрдая, влажная от природной смазки мужская плоть коснулась его губ, он всхлипнул, закрыл глаза и позволил ей заполнить его рот. Кажется, Арджин всё же сжалился над ним и не стал в тот раз входить глубоко – остановился почти сразу и, положив ладонь Инди на затылок, легонько, почти мягко подтолкнул его вперёд. Инди не знал, что надо делать, он был неловким и неуклюжим, и он так боялся, что, если не справится, его снова поставят на четвереньки и продолжат мучить...
– Ну, соси его. Как леденец, – сказал вкрадчивый голос. "Как леденец", – тупо подумал Инди и стал сосать. Пальцы на его затылке сжались чуть крепче. Шепот обжёг кожу:
– Умница, славный маленький аль-шерхин... Ты быстро научишься.
И верно, не прошло и минуты, как Инди почувствовал, что плоть мужчины во рту у него странно вздрогнула, как будто выгибаясь, и оросила его язык и нёбо чем-то солёным. Он инстинктивно сглотнул – и только тогда понял, что это было. Арджин вынул разрядившийся член у него изо рта и ладонью провёл по губам Инди, размазывая по ним своё семя.
– Весь перепачкался, – сказал он голосом, в котором звучало ленивое удовлетворение. – Иди умойся.
Инди встал и, пошатываясь, сделал несколько шагов в сторону. Потом остановился. Умыться ему было негде и нечем. И лишь тогда это заметил тот, кому он теперь принадлежал целиком.
– Что? У тебя нет воды? Как же так? Я всё-таки высеку эту мерзавку Захру... Эй! Кто там!
Теперь это была его жизнь. Что-то, что он по привычке называл жизнью, не зная другого слова.
Впрочем, со временем стало немного легче. В первое время Арджин-бей приходил к нему постоянно, иногда несколько раз в день. Инди довольно скоро понял, что он груб и несдержан, но не жесток сверх того, что считает необходимостью. Если с ним были покорны, если выполняли его приказы и принимали ласки, он мог быть по-своему нежен, и тогда поглаживаний и поцелуев Инди получал от него на порядок больше, чем оплеух и шлепков. Если же Арджину перечили, он немедленно выходил из себя и совершенно терял голову. Особенно страшен был его гнев, когда он бывал пьян – а случалось это нередко. В один из таких дней, когда накануне он взял своего раба целых три раза и совершенно его измучил, Инди не сумел сдержаться и вновь отпихнул от себя его руки. Тогда Арджин бросил его на пол и избил – ногами, пиная по пояснице, по лицу, в совершеннейшем бешенстве от того, что с ним осмелились спорить. Потом бросил животом на холодный низкий столик, отымел и ушёл, оставив лежать на полу. Вскоре после него пришёл лекарь, осмотревший и смазавший раны Инди, но это мало помогло ему, и несколько недель после этого он не мог толком разогнуться, да и позже, весь остаток жизни у него временами ныли почки. Этот случай многому научил его. В частности, он понял, что иногда на одной чаше весов твоя злость, твоя гордость, остатки твоего самоуважения, а на другой – жизнь, не больше и не меньше. И с этим пониманием та, первая чаша весов стала значительно легче.
Но то были первые, страшные и тяжкие дни. Потом интерес Арджина к Инди, казалось, поубавился. Он стал приходить всё реже, порой не показывался целую неделю, а приходя, делал всё быстро и как будто небрежно. Одновременно он стал с Инди не то чтобы ласковее – скорее, охладел к нему, а потому не мог уже испытывать сильных чувств, как раньше – ни сильной похоти, ни сильной ярости. Он иногда ещё бил Инди, но теперь в основном по лицу и по ягодицам – последнее ему особенно нравилось. Пару раз было так, что он вообще за целую ночь не вводил в Инди свой член – только шлёпал его, перекинув через колено, до тех пор, пока Инди не начинал молить о пощаде. Это Арджину тоже очень нравилось, хотя его нельзя было провести, и он всегда мог отличить ненастоящую мольбу от искренней.
– Не пытайся меня обдурить, маленький негодяй, – сказал он как-то, когда Инди решил схитрить и взмолился почти сразу же после начала экзекуции. – Я же вижу, ты ещё ни слезинки не пролил. И зубами не скрежещешь, как обычно. Я тебя знаю, – добавил он, ухмыльнувшись, будто то, что происходило между ними, было какой-то игрой с безумными и жестокими правилами. Впрочем, так оно и было – для Арджин-бея. Для Инди же это была не игра, но битва не на жизнь, а на смерть.
Однако, в общем-то, если он слушался, Арджин не был к нему чересчур суров – и даже заботился, на свой лад. Если Инди ложился перед ним покорно, то он делал всё быстро и останавливался, как только Инди просил его об этом. Он следил теперь, чтобы в комнате всегда была свежая и чистая вода для питья и умывания – он был чистоплотен и требовал, чтобы Инди мылся после каждого соития, а также полоскал рот. Его хорошо кормили – не так обильно, как в Большом Торге, но вкусно. Выясняли, что он любит, по тому, какое именно из принесённых кушаний он съедал до крошки, и баловали этим, а ещё Арджин иногда спрашивал, что ему нужно – может, музыкальный инструмент или ещё что-то. В конце концов Инди, набравшись смелости, попросил какую-нибудь книгу – и Арджин ответил ему взглядом, полным такого изумления, словно о книге его попросил конь. Просьба явно поразила его, и неприятно поразила – только тогда Инди понял, что Арджин-бей не умеет читать. То, что раб его умеет что-то, чего не умеет он сам, рассердило Арджина; он ударил Инди, не сказав ни слова, и ушёл. Книг он, конечно, не получил, и с тех пор не просил ничего.
Впрочем, гнев Арджин-бея был хотя и страшен, но скоротечен. Он быстро забывал обиды, хотя, может быть, и не до конца – главное было не наносить ему новых, потому что тогда он припоминал всё разом и изливал на несчастного Инди троекратно усиленный гнев. Поэтому в конце концов Инди понял, как себя надо с ним вести: слушаться, подчиняться, подставлять губы для поцелуев и попку для соития и шлепков, не задавать вопросов, не заговаривать первым и не смотреть в глаза. Последнее было важнее всего: взглядом своим он, увы, управлять совсем не умел, и всякий раз, глядя в его глаза, Арджин-бей видел там лишь глухую боль и глубоко похороненную ненависть. Не одну пощёчину Инди получил за эти взгляды – только взгляды, ничего больше. Впрочем, не так уж часто это случалось – ведь что-что, а прятать свои глаза он умел.
В глубине души он надеялся, что однажды окончательно надоест Арджину. Он не знал, что будет тогда – может, его просто отведут на задний двор и прирежут, как захромавшую лошадь. Он знал только, что мечтает вырваться отсюда, и эта мечта придавала ему сил вынести всё. Однако шло время, недели складывались в месяцы, а Арджину он не надоедал. То есть прежней, безумной страсти уже не было – но и равнодушие не приходило. Арджин-бей как будто привязался к нему – так, как привязываются к соколу или собаке. И как о собаке Арджин о нём и заботился: держал в конуре, хорошо кормил, иногда гладил по шёрстке, иногда бил палкой и пинал ногами. Так не относятся к людям, только к животным, даже очень любимым – Инди всё время твердил про себя это, но никогда не осмелился бы сказать вслух.
Впрочем, даже такое отношение к нему его хозяина нравилось далеко не всем. Спальня Арджин-бея была сразу за стеной, и, когда он изволил брать в свою постель жену – всё реже и реже – Инди слышал, как они ссорятся.
– Ты уже три месяца держишь у себя этого мальчишку. Что с тобой, Арджин, я не узнаю тебя! Ни одна наложница не задерживалась у тебя столько.
– Вы, бабы, быстро надоедаете своей трескотнёй, – отвечал Арджин-бей без злости, скорее, дразня – он и с Инди иногда так разговаривал, но Инди никогда не посмел бы ему отвечать в том же тоне.
– О да, а мальчишка молчит, потому что иначе ты выколачиваешь из него мозги.
– Это всё не твоего ума дела, женщина.
– Нет уж, как раз моего, раз ты предпочитаешь его ласки моим. В последний раз ты брал меня месяц назад! А к нему бегаешь чуть ли не через день.
– Может, мне и сейчас следует уйти от тебя к нему? Уж он-то не станет меня упрекать в невнимании, не закатит сцен ревности, будто глупая женщина...
– Ещё бы, – фыркнула Захра. – Ведь он тебя ненавидит.
Арджин не ответил. Инди невольно вздрогнул, хотя их и разделяла стена – он знал уже, что сулило это молчание.
– Что ты сказала?
– А что, ты будто не знал? Конечно, он ненавидит тебя! Всем сердцем, как... – речь женщины оборвалась вскриком и шумом падающего тела, когда тяжёлой пощёчиной муж сбросил её с постели на пол.
– Заткнись! Заткнись, шлюха. Да будет проклято лоно, которое тебя породило, – прошипел Арджин, и Инди услышал ещё один звук удара. Он вздрагивал от этих звуков, как будто били его самого.
– Да, ненавидит! – вскрикивала женщина между ударами, будто не зная, что каждое её слово порождает новый. – Ненавидит! А я люблю! Но тебе же не надо любви, ты хочешь, чтоб тебя ненавидели, лишь это даёт силу твоему... – она осеклась, раздался шум борьбы, а потом – стоны. Инди часто слышал такие сцены, и чем дальше, тем больше ему казалось, что Захра нарочно провоцирует своего мужа на грубость. Как будто это нравилось ей не меньше, чем ему... или она в самом деле любила его, как говорила. Хотя Инди и не мог взять в толк, как такое возможно.
Как бы там ни было, ему дорого стоила эта любовь. Ссоры между супругами, сперва полушуточные, вскоре перешли на серьёзный тон. Чем дальше, тем сильнее Захра ревновала Арджина к Инди – а тому как будто нравилось это, и он нарочно зачастил к юному наложнику, дразня свою ревнивицу. Инди почти физически чувствовал, как зарождается в этой женщине и растёт ненависть к нему, хотя он никогда не видел её в лицо. Ухаживали за ним слуги, которыми она командовала. Может быть, Арджин запрещал ей самой входить к Инди, а может, она брезговала посещать его комнату – он не знал.
Примерно в то время, когда Инди превратился в предмет раздора между Арджином и его женой, его впервые выпустили из комнаты в коридор, а оттуда и во двор. Дом Арджин-бея оказался очень просторен – просторней даже, чем Большой Торг. Там было несколько отдельных крыльев и несколько входов; та часть, где жил Инди, принадлежала хозяевам и была закрыта и для гостей, и для большинства рабов, кроме личных слуг Арджин-бея и его жены. Арджин был богат – это Инди понял тоже. Также он узнал, что его хозяин принадлежит ко двору Шардуна-паши, владыки Ильбиана, и очень им любим – быть может, именно это делало его таким безрассудным в удовлетворении собственных капризов. Дом его находился на окраине Ильбиана и был обнесён высокой стеной из белого кирпича, гладкой и ровной. Ни заглянуть, ни перебраться через неё не было возможности – деревья, растущие вдоль ограды, были посажены слишком далеко и регулярно подрезались, чтобы воры – или беглые рабы – не могли пробраться по их ветвям. В дополнение к этому вдоль стен всегда вышагивали несколько дозорных. Выбраться из этого дома было совершенно невозможно.
Однако Инди не мог не думать об этом, сидя в благоухающем саду, куда ему теперь иногда позволяли спускаться. Он делал вид, будто слушает пение птиц или рассматривает струи фонтана, а сам изо всех сил косил глазами вокруг, пытаясь придумать хоть что-то. Беда была в том, что садик, в который его выводили, был также огорожен от остальной части дома, и Инди не видел из него ворот в стене, так что было очень трудно планировать бегство. Одно он понял: из сада проникнуть за стену не легче, чем из запертой комнаты с навесным замком на железных ставнях. Поэтому очень скоро вспыхнувший было энтузиазм Инди угас, оживление покинуло его, и он опять сделалася апатичен и угрюм, так что прогулки уже не радовали, а лишь сильнее угнетали, потому что лишний раз подчёркивали безвыходность положения.
Было и ещё кое-что, отравлявшее Инди и без того нерадостную жизнь. У Арджин-бея было два сына. Старший, Керим, уже взрослый двадцатилетний юноша, мало времени проводил в доме отца – больше ездил на верховые прогулки, охотился и кутил. Инди видел его всего один раз, когда он зашёл в сад нарвать цветов для какой-то продажной женщины, которой в ту пору увлёкся. Это был статный молодой человек, совсем не похожий на своего отца – Инди догадался, что лицом он пошёл в мать, хотя черты его были резки и мужественны. Увидев Инди, Керим остановился и посмотрел на него со странной смесью чувств, которые Инди не успел определить, потому что поспешно отвернулся, сам не зная от чего ужасно смутившись. Керим не сказал ему ни слова, закончил собирать букет и ушёл, бросив на него ещё лишь один, всё такой же странный взгляд. Больше Инди его не видел.
Зато видел, и часто, младшего сына – Зияба. Он был старше Инди на год или два, но сам себя считал уже полноценным мужчиной и ужасно важничал, то и дело подчёркивая свой статус. Он был точной копией отца – как лицом, так и нравом. Только казался ещё более сумасбродным и несдержанным, а усы его, которые он отпустил явно в подражание родителю, были ещё чересчур жиденькими и висели, как две длинные чёрные сопли, придавая Зиябу ужасно глупый вид. Инди невольно фыркнул, увидев его в первый раз, всего такого надутого, будто индюк, щеголяющего новеньким шелковым бурнусом и мечом с драгоценной рукоятью. Инди вошёл в сад, когда Зияб, поднявшись на цыпочки – ростом он не удался и был слишком мал для своих лет, – дёргал груши с только что начавшего плодоносить дерева. Груши были зелёные и твёрдые, не имело никакого смысла воровать их сейчас, но Зияб, как и его отец, редко задумывался о целях и последствиях своих поступков.
Он не сразу заметил Инди, а когда увидел, круто повернулся и вперил в него пожирающий взгляд, исполненный жадного любопытства. Почему-то этот взгляд меньше смутил Инди, чем взгляд его старшего брата, и сильнее разозлил.
– Вот так-так! – воскликнул Зияб наконец; голос у него был чуть хрипловатый, ибо только что кончил ломаться. – Так это ты – Аль-шерхин, эге? Тебя отец прячет от всех нас вот уже пятый месяц? – он быстро приблизился и схватил Инди за плечо. – Какой ты тощий. А ну, смотри на меня! Хех, ещё и желтоглазый... И что в тебе такого, что отец предпочитает тебя матери? А ну, повернись!
– Отстань от меня, – тихо и сдержанно сказал Инди, не трогаясь с места. Зияб выпучил глаза, такие же тёмные, как у отца, но лишённые холодного жёсткого блеска.
– Что-о? Ты как со мной говоришь, раб? Да я с тебя шкуру спущу! Да я... – он схватился за кнут, который торчал за его поясом рядом с мечом, но вдруг замер, будто ему в голову пришла какая-то мысль.
– А ну-ка пошли! – прошипел он и поволок Инди за угол дома, туда, где их не могли увидеть прохаживающиеся по саду стражи. Инди молча вырывался, но Зияб был старше, выше и сильнее его. Может, если бы Инди стукнул его кулаком по носу, он бы отстал, да только вот что потом будет, Инди представлял себе слишком хорошо.
В конце концов Зияб швырнул его на траву, а потом задрал на себе тунику, обнажив маленький, сморщенный член. Инди уже кое-что понимал в таких вещах, поэтому смог прикинуть, что даже в возбуждённом состоянии член арджинова сынка будет не больше ладони. При этой мысли он засмеялся, хотя ничего тут не было смешного – но ему хотелось уколоть этого мерзкого заносчивого мальчишку. За свой смех он немедленно заработал пощёчину, не столь тяжёлую, как от Арджин-бея, но болезненную – всё же Зияб был сыном своего отца.
