Текст книги "Аль шерхин (СИ)"
Автор книги: Elle D.
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 14 страниц)
Аль-шерхин
Глава 1
В трюме было сыро, грязно и холодно, а ещё темно и очень тесно. Людей затолкали под палубу, словно скот, так, что нельзя было повернуться, не говоря уж о том, чтобы лечь. Корабль медленно и широко раскачивался на волнах, доски скрипели и прогибались от топота ног по верхней палубе. Инди смотрел на единственный фонарь, плюющийся прогорклым маслом из-под потолка, смотрел широко раскрытыми, остановившимися глазами, не видя больше ничего и едва слыша стоны, плач и проклятия, доносившиеся со всех сторон из сырой темноты.
Он плыл из Аммендала в Ренкой, к своему дяде, которого не видел никогда в жизни. Дядя его был торговцем, так же как отец, и раньше они, случалось, вели вместе дела – через посредников, или отец ездил в Аммендал сам к своему старшему брату. Несколько лет назад что-то произошло в одну из таких поездок, они рассорились, и с тех пор отец ни разу не вспоминал при Инди о его дяде – Инди и сам не вспоминал. Но два месяца назад отец умер. Дела в последнее время у него шли совсем плохо, и высокий сухопарый человек в чёрном, явившийся к порогу их дома через несколько дней после похорон, заявил, что этот дом больше не принадлежит семейству Альенов. То, что из всего семейства остался один лишь пятнадцатилетний мальчик (братьев и сестёр у Инди не было, а матери он совсем не помнил), нисколько его не смутило и не смягчило. Он дал Инди месяц на поиски нового дома и средств к существованию. Недавно этот месяц истёк. Ничего не оставалось: Инди написал дяде в Ренкой и попросил временного приюта. Он не навязывался в нахлебники, он мог быть полезен: отец воспитал его как своего преемника, сам занимался с ним, и Инди, любивший отца всем сердцем, охотно постигал науку. Он умел писать, читать и хорошо считать, знал, что такое "колебание курса" и иногда даже мог его предвидеть. Он надеялся, что сможет помогать дяде так же, как помогал отцу – хотя бы какое-то время. Ему было страшно, одиноко и очень больно от недавней потери, но он всеми силами не показывал этого, справедливо полагая, что его страхи заботят дядю ещё меньше, чем его благополучие. Дядя ответил односложно: он сказал, что Инди может приехать. И Инди поехал – в сопровождении всего одного слуги, старого Тицеля, всю жизнь проработавшего счетоводом у его отца. Они с трудом наскребли денег, чтоб попасть на корабль, шедший в Ренкой, и положились на волю богов. Отплывая от берега, к которому ему не суждено было вернуться, Инди стоял возле борта и смотрел на чаек, круживших над заливом и горестным криком провожавших его туда, куда гнала его нужда и вовсе не звало сердце. Он любил Аммендал. И отца своего так любил...
По правде, корабль они нашли с трудом и едва ли не чудом: близилась зима, моряки всё реже покидали порты: Косматое море не любит шутить, уж зимой – и подавно. Если бы не срочная необходимость, Инди остался бы на берегу до весны. Но он не мог ждать – от него зависела не только его собственная жизнь, но и жизнь старого Тицеля, также лишившегося и крова, и средств к существованию. Поэтому они рискнули... рискнули и проиграли.
Первая неделя пути прошла более-менее спокойно – у Инди не было морской болезни, он купался в прозрачных волнах и загорал на палубе, а большую часть времени проводил в их маленькой каютке за книгами, которые забрал из дому. У него больше не было ничего своего теперь, кроме этих книг. На второй неделе поднялся ветер, принесший бурю. Боцман не справился – мало кто справился бы с рассвирепевшей зимней стихией, – и корабль сбился с курса, к тому же сломались две мачты из трёх. Потом несколько дней они бесцельно дрейфовали в открытом море, не зная, куда их вынесет капризная волна, и опасаясь худшего. Инди слышал, как пугливо перешёптывались другие пассажиры, видел их озабоченные, растерянные лица. Всё чаще и чаще из дрожащих губ вырывалось слово, произнесённое свистящим полушепотом: "Фария"... Страшное слово. Инди холодел, думая об этом – если их в самом деле отнесло в фарийские воды, им конец. Воды эти кишат разбойниками, пиратами и работорговцами, да и патрульные суда фарийских князей не окажут заблудившимся морякам радушного приёма, ведь у них нет охранной грамоты для следования этим путём. Оставалось надеяться и молиться. Этим занимались все, от капитана и его моряков до пассажиров. Этим занимался и Инди тоже, хотя уж он-то как никто иной знал теперь, после смерти отца, что порой и надежды, и молитвы совершенно бессмысленны.
Потому он не удивился и даже почти не испугался, когда однажды утром на горизонте показался силуэт судна, а потом в полуденной дымке затрепетал чёрный флаг. "Пираты!" – завопил кто-то, и тут же поднялся страшный переполох. Люди бегали, кричали, хватались за оружие и снасти, капитан выкрикивал команды, и матросы отвечали на них слаженным, но каким-то замедленным, обречённым действием, словно уже заранее смирились со своей судьбой. Тицель уговорил Инди уйти в каюту, и тот подчинился ради старика, хотя сам предпочёл бы стоять у борта – зловещие чёрные паруса на горизонте странным образом притягивали его взгляд, как будто одним этим взглядом он мог их остановить. Но он не мог: он не умел драться, не смог бы и помочь советом. Он умел только рассчитывать курс, но не движения корабля, а аммендалского пенно к фарийскому дайрару, потому был сейчас бесполезнее последней корабельной крысы.
Их догнали быстро: слишком сильно потрепала их буря. Был бой, короткий и страшный – пираты были безжалостны и не щадили никого, кто пытался оказать им сопротивление. Когда они вышибли дверь каюты, старый Тицель вскочил и встал между сыном своего господина и головорезом, сжимавшим в руке окровавленную саблю. Головорез окинул каюту взглядом и ухмыльнулся. У Инди кровь в жилах застыла от этой улыбки. Когда пират взмахнул клинком, и Тицель рухнул на пол, Инди открыл рот, чтобы закричать, но из его пересохшего горла не вырвалось ни единого звука.
Его схватили и поволокли, заставив переступить через тело единственного верного друга, а потом связали руки и швырнули в трюм, где уже стонали и причитали остальные пленники.
– Что будет, что с нами теперь будет? – плакал пожилой толстый мужчина рядом с Инди. Раньше он носил богатые одежды и серебряную цепь на груди, но теперь всё это с него сорвали, он казался маленьким и жалким в своей шёлковой нижней рубашке, свисающей до колен, и утирал слёзы с пухлых щёк связанными руками.
– Знамо что, – мрачно отозвался один из матросов; он, видимо, сдался, поэтому его жизнь пощадили. – Повезут в Ильбиан. А может, в Шадрат, если он ближе... Я не знаю, где мы сейчас.
– В аду! В аду мы сейчас! – крикнул кто-то и разрыдался.
– Ад? Погоди, ада ты ещё не видал, – криво ухмыльнулся моряк. Его обветренное лицо выражало свирепое равнодушие и презрение к тем, кто не умел принять свою участь. К Инди это презрение тоже относилось. Он тоже не умел её принять.
Он сидел, забившись в угол, зажатый со всех сторон потными вонючими телами. Всего пленников было человек двадцать, все мужчины – женщин среди пассажиров не было. Инди оказался самым младшим из них, остальные были всё больше немолодые, степенные люди. У всех были связаны руки, у некоторых, вроде угрюмого моряка – ещё и ноги. Никто не пытался освободиться или помочь товарищам по несчастью – трюм всё равно заперт, а над ним стоит толпа до зубов вооружённых разбойников. Надеяться было не на что. Инди отёр с лица пот. От верёвки, скручивавшей запястья, саднило кожу. Сколько же времени он уже здесь? Ему казалось, что прошло много часов. Он хотел пить.
– Пить, – будто услышав его мысли, подхватил кто-то из другого угла; голос звучал плаксиво и жалобно. – Как хочется воды! Неужели они уморят нас...
И словно в ответ на эти слова, масляный фонарь под потолком размашисто качнулся, а люк трюма с грохотом отлетел, впустив в темноту рваную пляску пламени факелов.
Пленники разом примолкли и в молчаливом страхе смотрели вверх, не зная, что принесёт им этот свет. Сперва Инди увидел сапоги: дощатая ступенька трапа, ведущего в недра их тюрьмы, дрогнула и прогнулась под надавившей на неё ножищей. Потом показался и весь человек: коренастый, с широкими плечами, в короткой безрукавке, обнажавшей грудь и руки, заросшие густым волосом. На голове у него был платок, завязанный на бритом затылке, у пояса, звеня от каждого шага, целых две сабли. Инди вспомнил: когда его тащили в трюм, он видел, как этот человек раздавал приказы пиратам, стоя на мостике вместо убитого капитана.
Это был их вожак.
За ним следом шли двое подручных с факелами. Спустившись, они пинками заставили пленников, лежавших у самой лестницы, посторониться. Пираты переговаривались между собой, отпуская смешки. Инди немножко знал фарийский – отец учил его основам, потому что сам торговал с фарийскими купцами, – но говор разбойников отличался от того, что он знал; звуки и отдельные слова были знакомы, однако смысла их речей Инди всё равно не понимал. Впрочем, он догадывался, о чём они говорили...
Пираты пошли по трюму, останавливаясь возле каждого пленника и заставляя его подняться – осматривали и оценивали свою добычу. Пожилой купец, проплакавший все эти часы, снова заныл, когда его пнули, и прикрыл голову руками.
– Я не могу встать! – сказал он. – Не могу, не могу...
Пиратский вожак посмотрел на него брезгливо и манул рукой. Взлетела и с мерзким хрустом опустилась сталь. Кто-то ахнул. Инди, не веря своим глазам, смотрел, как пират переступает через труп и идёт дальше.
Они убили ещё двоих – одного раненого и одного совсем старого, за которого, видимо, не надеялись получить даже самой ничтожной цены. Инди смотрел, как они приближаются к его углу, и думал: может, тоже отказаться встать? Может, пусть лучше убьют сразу...
Он не сводил глаз с пиратов, и всё же вздрогнул от неожиданности, когда они выросли прямо перед ним. Один из них вздёрнул его на ноги, другой ткнул факел ему в самое лицо. Инди отшатнулся, отворачиваясь от бородатых красных рож, дышащих на него перегаром. Громадная, шершавая рука ухватила его за подбородок, больно сжав, и заставила повернуть голову.
Вожак разглядывал его долго – дольше, чем остальных пленников, во всяком случае, Инди эти несколько секунд показались целой вечностью. Страх его достиг пика; он не слышал больше стонов и вскриков вокруг себя, только треск факела над своей головой, и видел лишь чёрные, холодные, злые глаза, не отпускающие его взгляд. Ноги у него ослабли, он понял, что ещё немного – и он заплачет, но меньше всего на свете ему хотелось плакать перед этими людьми, убившими Тицеля... Он снова шевельнулся, надеясь высвободиться, но где там – рука пирата по-прежнему сжимала его лицо, будто в капкане.
Наконец крючковатые пальцы разжались; Инди подумал, что, должно быть, на щеках его остались глубокие вмятины. Пират отстранился от него и, чуть откинувшись назад, сказал на фарийском, но так медленно и внятно, что Инди понял его:
– Этого я возьму себе.
Он не знал, что это значит. Не было времени гадать: его тут же схватили и потащили к выходу. Инди подумал, что, может, неправильно понял слова вожака, и тот велел попросту убить его, выбросить в море. Что толку с сопливого мальчишки, низкорослого, хрупкого – сразу видно, работать он не сможет, кто его купит?.. Липкий ужас накрыл Инди душной волной – он напрочь забыл, как только что думал о смерти. Нет, умирать он не хотел – жить, только бы жить, всё равно как... Он в отчаянии забился, но его держали крепко и тащили дальше – вовсе не к борту, понял он вдруг и замер. Ну конечно... если бы его хотели убить, то зарубили бы, как остальных, прямо в трюме, и выбросили в море уже мёртвое тело. Нет, пока что его убивать не станут.
Странно, но эта мысль не принесла особенного облегчения.
Его проволокли через весь корабль, разорённый, скользкий от крови, то и дело заставляя спотыкаться о неубранные ещё тела павших. Чёрное судно пиратов покачивалось на волнах, притянутое к борту захваченного корабля толстыми канатами. Инди перебросили через борт, будто тюк с мукой. На миг он завис над синей бездной и наконец-то закричал – от ужаса, что сейчас рухнет туда, и эта бездна поглотит его. Но ничего такого не случилось – его мгновенно поймала ещё одна пара крепких рук. Моряк с захваченного судна крикнул что-то своему подельнику, державшему Инди, и тот ухмыльнулся.
Его провели через пиратский корабль – Инди слишком устал и натерпелся слишком много страху, чтобы глазеть по сторонам – и толкнули в низкую дверь каюты. Потом пират вытащил из-за пояса кривой нож, и Инди отшатнулся, но разбойник лишь ухмыльнулся шире и перерезал верёвки на руках мальчика. Потом сказал что-то, чего Инди не понял, и ушёл, заперев дверь.
Инди остался один в темноте.
Он какое-то время стоял, тупо глядя на закрывшуюся дверь, потом сполз на пол и прислонился к стене, растирая опухшие запястья. Он всё ещё чувствовал на своём лице пятерню главаря, видел его чёрные, недобрые глаза. Вспомнился вдруг писклявый голос убитого купца: "Что будет? Что теперь с нами будет?"
– Что теперь со мной будет? – прошептал Инди, но некому было ни услышать, ни ответить.
Его глаза понемногу привыкали к темноте, и он медленно осмотрелся, пытаясь понять, где его заперли. Помещение было просторным, даже большим для корабля, где каждая пядь палубы на счету. И сидеть не твёрдо, вдруг понял Инди. Пощупав пол под собой, он обнаружил, что сидит не на досках, а на чём-то мягком и мохнатом, вроде шкуры. В каюте был единственное круглое оконце, и тусклый лунный лучик пробивался в него, подсвечивая очертания загромождавших каюту предметов. Похоже, она была ещё больше, чем Инди решил сперва, потому что навалена тут оказалась целая куча всего. Громада каких-то сундуков, ящиков и шкатулок была в беспорядке расставлена по углам, а поверх них в таком же беспорядке были свалены шкуры, ткани, одежда. Ещё здесь был стол и стул, а также настоящая кровать – Инди никогда не видел, чтоб на корабле была кровать, обычно и моряки, и пассажиры спят в подвесных гамаках. На кровати лежало что-то, мутно мерцавшее в лунном свете – Инди не сразу понял, что это меч. Взблескивали какие-то камни в его рукояти, видимо, драгоценные. И только тогда своим измученным, затуманенным разумом Инди понял, что находится в каюте пиратского капитана. Похоже, сюда корсар стягивает самую ценную свою добычу – оружие, ткани, меха... А в сундуках, должно быть, золото. Логово дракона, спящего на своём богатстве. Инди поёжился и обхватил плечи руками. Здесь было гораздо теплей, чем в трюме, но его бил озноб. Во рту совсем пересохло, живот подводило, будто от голода, но Инди знал, что не смог бы сейчас проглотить даже хлебной корочки. Он сидел на полу в какой-то прострации, не в силах ни задремать, ни думать о чём-либо, и лишь слушал мерный, невозмутимый шум волн, разбивавшихся о борт пиратского корабля, и смотрел на их белые гребни, иногда мелькавшие в круглом отверстии иллюминатора.
Он не знал, сколько времени просидел так, и не сразу очнулся, услышав, что дверь отпирают. Поняв, что уже не один, Инди попытался вскочить, но не смог: руки и ноги словно одеревенели. Так он и сидел, вжавшись в стенку каюты, а когда вспыхнул свет, зажмурился – ему было больно смотреть на огонь.
Когда глаза его привыкли к свету, как раньше привыкали к темноте, Инди посмотрел вокруг. Он оказался прав: теперь стало видно, что каюта так и блестит, так и сверкает от раскиданных по ней награбленных ценностей. Пол оказался застлан шкурой песочного цвета – должно быть, львиной. Человек, чью руку Инди всё ещё чувствовал на своём лице, стоял возле стола, поправляя фитиль лампы. Инди видел его широко расставленные ноги в кожаных штанах, широкую спину, прикрытую свободной безрукавкой, бугрящиеся мускулы на плечах и бритом затылке. Он смотрел на всё это как заворожённый, а скорее, всё ещё в неком ступоре, из которого ему не хотелось выходить. Зачем? Что хорошего может его ждать?
Пират наконец добился от лампы ровного и яркого света и обернулся.
При свете и в чистом, хотя всё равно странном и неприятном месте он казался уже не таким жутким, как раньше, впрочем, симпатичнее от этого не стал. Взгляд пирата был всё так же чёрен и недобр, только ухмылка исчезла с лица.
– Встань, – сказал он.
Его речь в самом деле отличалась от речи остальных пиратов – или, может быть, он нарочно говорил с Инди на общефарийском, а не на каком-то их особенном диалекте, надеясь, что так тот вернее поймёт. Инди понял, но встать не смог. Он осознал сейчас, что чувствовал тот пожилой купец, когда ему приказали подняться – холодный ужас и немоту в членах, когда умереть в самом деле проще, чем встать на ноги. "Ну вот, сейчас он убьёт и меня", – подумал Инди и снова ощутил страх смерти. Вставай, вставай же... но он не мог, только сидел, весь окоченев, и смотрел на человека, возвышавшегося над ним.
Пират странно хмыкнул, как будто пряча смешок, шагнул вперёд и, взяв Инди за предплечье, вздёрнул на ноги. Прикосновения его были грубы, но не настолько, как раньше, и не причиняли боли. Инди пошатнулся, однако устоял на ногах. Он инстинктивно отвернулся, но пират вновь взял его за подбородок и заставил смотреть на себя.
– Не бойся, – раздельно сказал мужчина. – Я тебя не обижу. Хочешь есть?
Инди помотал головой. Он всё ещё не мог выдавить ни слова. Пират ухмыльнулся и, отпустив его, повернулся к столу. Инди только теперь заметил на нём блюдо с холодным мясом нездорового розоватого оттенка, стеклянную бутылку и кубок. Откупорив бутылку, пират плеснул в кубок и залпом осушил его. Потом рыгнул, утёр рот тыльной стороной ладони (Инди увидел, что она украшена выцветшей синей татуировкой) и снял с пояса флягу. Приложился к ней и пил долго, не отрываясь – и Инди тоже не мог оторвать от него взгляд, потому что если есть он не мог, то жажда теперь вновь напомнила о себе. Пират заметил его взгляд и протянул ему флягу:
– Пей.
Инди подумал о том, что горлышко этой фляги только что побывало во рту этого грязного, вонючего, страшного человека, и молча взял её. Он пил, пока вода не потекла по подбородку; тогда пират засмеялся отрывистым, резким смехом и отобрал у него фляжку. Инди в смущении отвернулся. Пират снова расхохотался и, бросив пустую флягу на стол, плюхнулся на табурет и вытянул ноги вперёд, так, что они упёрлись в ноги Инди. Потом что-то сказал, и Инди понял, что капитан велит ему снять с него сапоги.
И тогда он почувствовал облегчение – впервые по-настоящему с тех пор, как увидел на горизонте чёрный флаг. Он всё не мог взять в толк, что нужно от него этому человеку, какой ему может быть прок от мальчишки – а теперь вроде бы понял. Пират решил сделать его своим слугой, личным рабом. Инди не раз прислуживал за столом отцу, выполнял его поручения – он умел и любил служить, приносить пользу. Но и отца он любил, а этого пирата с бритым затылком, голыми руками и недобрыми глазами ненавидел и боялся. И всё же если так он может облегчить свою участь, он готов был попытаться.
Поколебавшись, Инди присел на корточки и взялся за пахнущий кровью и солью сапог, наставленный ему прямо в лицо. Потянул, и тот неожиданно легко соскользнул, оставшись у Инди в руках и обнажив крепкую, заскорузлую от мозолей пятку пирата. Управившись со вторым сапогом, Инди поставил оба рядом. Пират всё это время молчал, и теперь Инди несмело поднял глаза, не зная, чего ждать дальше и что теперь делать.
И вздрогнул от цепкого, какого-то жадного взгляда, которым поедал его фариец.
Грубые пальцы с обломанными ногтями взъерошили волосы на его макушке. Инди сидел на корточках, замерев, словно заяц под кустом, следящий за луком в руках охотника. Пальцы пирата водили по его голове, путаясь в волосах, лёгкими движениями массируя его темя и затылок, а глаза всё так же смотрели ему в лицо, и блестели теперь как-то иначе.
Внезапно, поддавшись инстинкту, Инди вскочил, сбросив с себя руку пирата. Тот легко отпустил его, но не отвёл глаз. Ещё несколько мгновений разглядывал, потом встал, закрыв своим огромным телом свет. Инди попятился от него, сам не зная, что повергло его в такой страх, и отступал, пока не упёрся спиной в сундук. Тогда он вздрогнул и развернулся, так, словно ему было куда бежать, и в тот же миг его перехватили мужские руки.
А в следующий миг эти же руки рванули на нём рубашку.
Инди вскрикнул, больше от неожиданности, чем от страха, и попытался вырваться. Его ладонь упёрлась в голую грудь пирата, заросшую жёстким волосом, скользнула по ней вверх и упёрлась в кадык. Фариец тут же стиснул её, отводя от своей шеи, а другой рукой подхватил Инди поперёк тела, словно щенка, и бросил вперёд, на кровать. Прежде чем Инди успел развернуться, пират дорвал на нём остатки рубашки.
– Нет! Пустите меня! Не трогайте! – крикнул Инди, обретя наконец дар речи – только голос его прозвучал хрипло и сдавленно и не произвёл на корсара никакого впечатления. В считанные мгновенья он сорвал с Инди всю одежду и отстранился, оставив лежать голым и дрожащим на ложе, покрытом колючей шкурой. Инди не понимал, что происходит, что с ним собираются сделать, и в то же время понимал, и сам не знал, что – понимание или непонимание – было ужасней для него.
– Не надо, не надо, не трогайте меня, – будто заведённый, твердил он, расширившимися глазами следя, как пират стягивает с себя безрукавку. Обнажившиеся мускулы бугрились под бронзовой кожей, ходили ходуном, словно какие-то песчаные звери под толщей пустынных дюн. Корсар расстегнул пояс и приспустил штаны. Инди зажмурился – он не хотел, не хотел видеть это, нет, всё это не может быть с ним, не может быть на самом деле... Но смотреть его никто и не заставлял. Всё те же ненавистные руки крутанули его, переворачивая на живот, и чужое колено просунулось между бёдер, раздвигая ноги. Инди всхлипнул и опять попытался отодвинуться, и тут то самое тело, на которое он только что взирал с таким ужасом, навалилось на него сзади, пыхтя и пристраиваясь, и что-то горячее, скользкое прижалось к ягодицам, а потом скользнуло ниже и внезапно, безо всякой подготовки и без малейшего предупреждения ворвалось в его тело...
Инди закричал. Было очень больно, но сильней боли был ужас, гнев и стыд, когда он наконец окончательно понял, что с ним делают, понял, почему главарь корсаров оставил ему жизнь. Боги, если бы он только знал! Он бы сам бросился на него ещё там, в трюме, сам бы напоролся на саблю и упал бездыханный – лишь бы не это...
Член насильника наконец освоился в узком теле жертвы и теперь толкался вперёд решительно и деловито. Руки пирата стискивали бёдра Инди, не давая ему ни свести их, ни опустить. Фариец пробормотал что-то, по-видимому, очень довольный, и навалился на Инди ещё сильнее, так, что тот стал задыхаться; он хотел задохнуться, хотел хотя бы потерять сознание и не чувствовать, как движется в нём раскалённый поршень, как рвёт его тело изнутри... Но он не терял сознания, не мог уйти, и стряхнуть с себя это тело тоже не мог, поэтому он просто лёг лицом на локоть и плакал, всхлипывая от каждого толчка. Потом толчки стали чаще и глубже, дыхание над ухом превратилось в хрип, боль стала непереносимой – и вдруг почти прекратилась, и по ногам Инди потекло что-то холодное и липкое, а потом его наконец отпустили.
Он немедленно свернулся на шкуре калачиком, как будто стремясь исчезнуть. Глаза его были крепко зажмурены, и он не видел, а только слышал, как пират отстраняется от него, тяжело дыша, и с чем-то возится в стороне. Инди хотел, чтобы он ушёл, хотел остаться один в темноте, а потом уснуть и никогда больше не просыпаться. Он думал об этом, как о самой сладкой из грёз, когда его сжавшееся тело снова накрыла тень, и чужая рука скользнула по шее лёгким, почти нежным движением. Инди вздрогнул и зажмурился крепче, но рука не пошла дальше, а только накинула на него что-то большое и тёплое – кажется, какую-то шкуру, в которую Инди вцепился обеими руками, как будто она могла не только укрыть его, но и защитить.
– Аль-шерхин, – хрипло сказал пират, впервые произнеся слово, которого Инди не знал, но позже слышал великое множество раз. – Аль-шерхин. Будь послушным, и я тебя не обижу.
Потом раздались тяжёлые шаги, стук и скрежет запираемой двери, и, оставшись совсем один, Инди расплакался в голос, как будто ему было не пятнадцать, а пять, и плакал долго, безутешно, завернувшись в медвежью шкуру среди золота и красного дерева на корабле, который легко и быстро бежал по Косматому морю, рассекая чёрные волны.
Он проснулся, когда было уже светло. Стоял день, ясный и тихий, солнце ярко сверкало на поверхности волн. Кровать стояла вплотную к стене, и Инди подполз к окну и сел там, кутаясь в шкуру и глядя на чаек, кружащих над водой. У него дома остались точно такие же чайки. Но он начинал понимать, что вряд ли вернётся домой.
Отчаянное желание смерти ушло туда же, куда и ночь. Всё тело у Инди болело, он не мог сидеть, поэтому полулежал на боку, неловко подтянув ноги под себя. А ещё он чувствовал голод. Проклятое тело, которому не было дела до его позора и горя, хотело есть – хотело жить. Инди тяжело вздохнул. Лицо его опухло от слёз – даже когда умер отец, он не лил их столько. Кажется, за всю свою жизнь он плакал меньше, чем в одну эту ночь. Впрочем, хуже этой ночи и придумать было ничего нельзя.
Скрипнула дверь. Инди подскочил и оглянулся, инстинктивно вжимаясь в стену. Он ждал снова этого кошмарного человека, чудовище, явившееся за ним из морской бездны – но то был лишь обычный матрос. Он кинул один только взгляд на перепуганного мальчика, натянувшего медвежью шкуру до самого подбородка, и ухмыльнулся, но ничего не сказал. В руках у него была дымящаяся миска и большая фляжка с водой. Он поставил всё это на стол и приказал:
– Ешь.
А потом ушёл, и Инди услышал, как он запирает дверь.
Он долго не решался двинуться с места, тревожно вслушиваясь в приглушённые звуки, издаваемые кораблём: топот ног, перекрикивания моряков, скрип снастей на ветру. Потом сполз с кровати и заставил себя поесть и попить. Мысли ворочались медленно и лениво, словно сонные мухи. Конечно, ему не суждено прожить долго, это он знал – он это решил, но пока что его юное, здоровое тело отказывалось умирать, даже если этого жаждала душа. Поев, Инди вернулся на кровать и снова завернулся в шкуру. Ему было противно лежать на ней, противно прикасаться к тому, что трогали те руки – но над кроватью было окно. Крошечное отверстие в мир, вода и солнце, и свежий ветер.
Позже днём ему снова принесли поесть, но на сей раз Инди не притронулся к пище, только выпил немного воды. Ему всё время хотелось пить. Когда стемнело, с палубы наверху полилась музыка – не разухабистая пиратская песня, а тихая и печальная мелодия, такая медленная и красивая, что Инди на минуту почти забыл, где находится и что с ним произошло. Он задремал, убаюканный этой песней, и разбудил его только свет – свет не дня, а зажжённой масляной лампы.
Ему предстояло пройти через это снова.
Пират стоял у кровати, пошатываясь и бормоча что-то себе под нос: он был сильно пьян и едва держался на ногах. Инди сидел неподвижно, будто превратившись в камень: у него мелькнула безумная мысль, что, если он будет сидеть вот так тихо, мужчина его не заметит. А тот словно и вправду совсем позабыл о своём пленнике: всё так же бормоча, неловко стащил сапоги и завалился на кровать, чуть не подмяв Инди под собой. Ручищи пирата сонно зашарили по кровати, наткнулись на Инди и немедленно сгребли его в охапку, вытаскивая из-под шкуры. Инди напрягся, забился, пытаясь вырваться, но знал уже, что это не поможет – его сила не шла с силой корсара ни в какое сравнение. В конце концов он затих, дрожа, в могучих объятиях пирата, и лишь молился про себя, чтобы это поскорее началось и поскорее закончилось.
Но мужчина на сей раз не спешил переворачивать его. Он лежал рядом с Инди, крепко держа его и прижимаясь к нему боком, дыша перегаром ему в ухо. Шершавые ладони шарили по коже мальчика, словно руки слепого, мяли его впалые бока, поджатую попку, судорожно сведённые бёдра. Пират тискал его, как котёнка, что-то довольно урча ему в шею и рассеянно, неуклюже целуя его голое плечо.
А потом заворчал, вздохнул и уснул.
Инди лежал и смотрел поверх его головы на фитиль лампы, пока тот не догорел и свет не погас. Было холодно, но Инди грели большие руки, обхватившие его тело. Инди только раз попытался тихонько высвободиться из них, но они только сжались крепче. Тогда он вздохнул и замер, и до самого рассвета лежал, чувствуя тяжёлую голову на своём плече и невидящими глазами глядя в окно.
Наутро он проснулся один. Его снова покормили, и теперь уже он поел как следует, а потом оделся в то, что ему дали – шерстяную тунику, перепоясывавшуюся узеньким кушаком, и короткие мягкие сапоги. Завязывая пояс, Инди медленно обводил взглядом каюту, пытаясь прикинуть, удастся ли ему повеситься на этом кушаке. Но нет – потолок слишком низок: встав на цыпочки, даже Инди мог дотянуться до него кончиками пальцев. Эта мысль вызвала у него облегчение. Он должен был думать о смерти, искать смерти, хотеть смерти – но не хотел её, и был рад, что пока что не видел, как бы мог сам её приблизить.
Рана, нанесённая жестокой плотью фарийца, понемногу заживала, и Инди уже мог сидеть, почти не морщась. Он наконец-то вышел из ступора, в котором находился последние двое суток – тьма, расстилавшаяся впереди, удручала его, но больше не вводила в бездумный ужас. Инди окинул каюту равнодушным взглядом. Ему было скучно сидеть целый день взаперти, но ничто из наваленных в каюте сокровищ не привлекало его интереса. Впрочем, взгляд задержался на бирюзовой ткани, свисавшей с края одного из сундуков. Шёлк точно такого же цвета отец поставлял в Пирьярр с полгода назад... Инди коснулся прохладной ткани, пропустил её между пальцев. Отец, подумал он. Отец.... Если бы ты был жив, я не оказался бы здесь.
Он услышал какой-то шум, отличавшийся от повседневных корабельных звуков, и поднял голову. Да, точно: на палубе явно били тревогу, потолок и стены каюты подрагивали от поднявшейся беготни. Инди кинул взгляд за окно – и увидел парус, белевший неожиданно близко. Всё ясно – ещё одна жертва пиратской алчности...
Однако прошло несколько минут, и парус стал отдаляться, хотя ветер дул в его паруса, заставляя их пузыриться, и гнал прямо на пиратский корабль. Инди внезапно понял, что происходит, и, бросившись к иллюминатору, вцепился руками в панель. Это не пираты нападали – напротив, нападали на них! Но кто может захотеть преследовать морских разбойников? Фарийский князь, решивший очистить свои воды? Или...
