Текст книги "Аль шерхин (СИ)"
Автор книги: Elle D.
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 14 страниц)
– И тогда я ему говорю: спорим, я ударю тебя по лицу, и мне за это ничего не будет, – громко рассказывал беловолосый мальчик, а остальные слушали его с жадностью детей, собравшихся вечером у ног сказочника. – Он, конечно, не поверил, что я осмелюсь, засмеялся. И тогда я вмазал ему вот так, по самой переносице... – он стиснул руку в кулак и легонько стукнул им по носу мальчика, сидевшего к нему ближе всех. Тот отпрянул и тут же захихикал, а двое других ахнули, словно женщины.
– Да ты что?!
– Нет, правда?
– Не может быть!
– Может, – снисходительно сказал беловолосый. – Завтра сами увидите.
– Но что же владыка?!
– А что владыка? – юноша пожал плечами, но голос всё же понизил. – Дайрар всё равно не посмеет сказать ему, кто его ударил. Соврёт, что навернулся с лестницы. Ведь всем известно, какой он трус.
– А если всё-таки скажет? – продолжал любопытствовать светловолосый мальчишка. – И владыка велит тебя... ну... – он сделал какой-то многозначительный жест, смысла которого Инди не понял, но наверняка это означало какое-то изощрённое наказание. Беловолосый в ответ лишь фыркнул.
– Так что из того? Всё равно – лишний способ привлечь его внимание. И пока он станет делать это со мной, Дайрар будет прикладывать лёд к своему опухшему носу, всеми забытый. Понял? – спросил он молчаливого чернявого мальчика, что сидел у его ног, и весело, хотя и, вероятно, чересчур сильно щёлкнул его по носу. Мальчишки снова зашлись смехом. Инди слушал их, обмирая. Что-то совсем ему не нравились их разговоры, и вряд ли он смог бы разделить их веселье. Надо было убираться, пока его не обнаружили. Он привстал и тихонько, стараясь держаться тени, стал пробираться к двери, ведущей в комнаты. Он преодолел больше половины пути, когда беловолосый вдруг вскинул голову, щуря свои изумрудные очи, и сказал:
– А кто это там крадётся? Новый раб, что ли? Эй, ты! А ну иди сюда!
Его голос звучал жёстко и властно, но не было в нём и тени той царственной надменности, которая так оскорбляла Инди, когда он находился рядом с Тханом. Тот вёл себя так, будто в самом деле был выше других – беловолосый же как будто кичился чем-то, чем на самом деле вовсе не обладал, и сам об этом знал превосходно.
Тем не менее было поздно – и глупо – прятаться от него. Инди сжал зубы и обернулся.
Презрительная улыбка на лице беловолосого застыла, а потом совсем исчезла. Трое других мальчишек обернулись и тоже посмотрели на Инди.
В полном молчании пятеро мальчиков глядели друг на друга в тишине дворцового дворика. Затем, как показалось Инди, вечность спустя, беловолосый вновь улыбнулся, куда менее весело, чем прежде.
– Ах вот кто тут у нас, – протянул он, не двигаясь с места и крепко держась обеими руками за бортик фонтана. – Это же, если глаза мне не врут, наш маленький Аль-шерхин. Тот самый Аль-шерхин, которого мы ждали так долго... тот, кому мы обязаны тем счастьем, что ныне Гийнар-бей опекается нами.
Он говорил совершенно серьёзно, без тени издевки – но Инди ясно видел, что слова эти обращены не к нему, а к другим мальчишкам. И лишь только беловолосый смолк, красивые их лица исказила такая ненависть, что Инди затрепетал. Он помнил предостережения Тхана, но, идя сюда, понятия не имел, что, едва переступив порог гарема, ещё не увидев Бадияра-пашу, уже наживёт себе здесь врагов.
– Ну-ка подойди поближе, – продолжал беловолосый. Его приближённые – а иначе Инди других мальчишек уже не воспринимал, – сбились вокруг него в кучку, словно злые крысята вокруг вожака, готовые по первому его сигналу кинуться на добычу и растерзать её. – Иди, мы поглядим, в самом ли деле ты так уж хорош.
Говоря это, он смерял Инди нарочито презрительным, но жадным и любопытным взглядом. Да он ведь боится, внезапно понял Инди. Боится, что я могу поколебать его положение в этом безумном месте. Что ж, стоит в самом деле дать ему меня рассмотреть – чтоб он убедился в своей ошибке и успокоился... Но прежде, чем он успел сделать хоть шаг, беловолосый сам поднялся и пошёл к нему. Остальные мальчики кинулись за ним. Миг – и Инди оказался окружён. Они разглядывали его так пытливо и жадно, как не глядели даже те, кто приценивался к нему на рынке рабов. Впрочем, у этих мальчиков был иной интерес: они ревновали.
– Какой ты худой, – сказал их вожак – в точности тем же голосом, как рыжебородый работорговец из Ильбиана, чьего имени Инди никогда не узнал. – Рёбра так и торчат.
– Ничего, Гийнар-бей его откормит, – хихикнул один из мальчишек.
– Откормить-то можно, но что делать вот с этим? – бросил беловолосый, бесцеремонно хватая Инди за предплечье – его рука без труда сомкнулась вокруг индиной руки. – У него же совсем нет мускул, только кожа да кости. Да и сзади, я погляжу, не лучше...
– Точно, одно косточки, – сказал черноволосый мальчишка и вдруг ухватил Инди сзади за попку. Инди отскочил, круто развернувшись, и ударил его вслепую, наотмашь. К счастью, промазал – иначе неизвестно, что случилось бы дальше. Но его сопротивление, а более вероятно, ярость, которая полыхнула в его глазах, заставила мальчишек отступить. Всё же драться с ним они не хотели – драки, как узнал он позже, жестоко наказывались здесь.
– Какой горяченький, – сказал беловолосый, отходя на шаг. – На время это даже может быть любопытно... Эй, ты, Аль-шерхин! Ну как тебе, нравится здесь? А я тебе нравлюсь?
– Отстань от него, Тарри, – сказал за спиной Инди знакомый холодный голос, от которого обмирало сердце – но сейчас оно, напротив, радостно подскочило. Серебристый голос Тхана одним своим звучанием заглушил злобную болтовню и гнусные смешки остальных мальчишек. Они смолкли, как по команде, и вновь сбились в кучку, словно защищая беловолосого заводилу. Тот вскинул голову и сверкнул на Тхана изумрудными глазами, лишь немногим менее прекрасными, чем глаза его соперника.
– И кто это мне приказывает? Ах, это же наш сладкий принц! Ну-ка, презренные, падите ниц и дрожите в страхе! – с деланной суровостью прикрикнул он на своих мальчишек, и те неуверенно заулыбались. Взгляд Тарри снова обратился на Тхана и стал жёстким. – Не лез бы ты не в своё дело.
– То же могу и тебе сказать, – спокойно ответил Тхан, подходя ближе. Ещё шаг – и он встал вровень с Инди. Тот только теперь заметил, что Тхан высок ростом – выше Инди на добрую голову и почти так же высок, как Тарри, самый старший и рослый из всех мальчишек. Но через миг Инди уже перестал сравнивать их друг с другом, потом что Тхан вдруг поднял руку и положил ладонь ему на плечо. И от этого прикосновения будто что-то пронзило всё его тело от макушки до пяток.
– Гляди-ка, Тарри – евнухи уже глазеют на нас из окон, – всё тем же спокойным голосом сказал Тхан, и Тарри обеспокоенно покосился через плечо на окна купальни. – Вряд ли они оценят, что ты травишь новенького ещё до того, как наш владыка узрел его в первый раз. А ну как он понравится Бадияру-паше так же сильно, как и тебе?
– Не городи чушь, – прошипел Тарри, всё ещё косясь на окна. – Он мне не нравится. Ты только посмотри на него! Какой-то желтоглазый уродец.
Тхан не ответил – и вдруг повернулся, будто выполняя приказание Тарри, чтобы взглянуть на Инди в упор. Взгляд его был неподвижным и совершенно ничего не выражающим, однако с Инди семь потов сошло, прежде чем Тхан отвернулся, хотя длилось это не более трёх секунд.
– Да, – сказал он. – В самом деле, я никогда раньше не видел глаз подобного цвета. И волос таких тоже... ты тут дольше всех нас, Тарри – можешь такое припомнить? Он по меньшей мере весьма интересен. Почему ты стыдишься того, что он тебе нравится? Мне он нравится тоже. Он и должен нравиться – или ты будешь оспаривать вкус Оммар-бея, да примет его Аваррат в свои чертоги?
Инди слушал его уверенную невозмутимую речь, смотрел в застывшее от злости лицо Тарри и изо всех сил старался не вздрагивать, потому что ладонь Тхана всё ещё лежала на его плече, и тот ощутил бы его дрожь. Трое приспешников Тарри давно примолкли и только поглядывали то на Тхана, то на своего дружка. Инди понял, что оказался в центре какого-то давнего раздора, быть может, смертельно опасного – если правда то, что Тхан говорил о жестокости этих мальчишек. "Тарри", вдруг вспомнил Инди – это значит "ласка". Маленький хищный зверёк, способный быть и ручным, и смертельно опасным. Ему подходило это имя.
– Пойдём, Аль-шерхин. Здесь дурно пахнет, – разорвав затянувшуюся гнетущую тишину, сказал наконец Тхан и, не выпуская плеча Инди, повёл его к комнатам. Инди переступал ногами, будто в дурмане. Лишь только они оказались в помещении и дверь за ними закрылась, Тхан выпустил его плечо и посмотрел на него.
– Ну вот. Это Тарри, – сказал он и странно усмехнулся уголком рта.
– Я понял, – с трудом выговорил Инди. – Спасибо.
– Не за что благодарить. По правде, я виноват перед тобой – я тебя использовал, чтобы лишний раз ему досадить. Теперь он тебя не простит... хотя ты с самого начала ему не понравился. Или, напротив, слишком понравился, – сказал он и засмеялся всё тем же странным, неприятным смехом. Инди не стал спрашивать, что он имеет в виду. Довольно тревог для одного дня.
– Почему он назвал тебя "сладким принцем"? – спросил Инди, когда Тхан уже шагнул по коридору к своей комнате.
Юноша остановился как вкопанный. Несколько секунд он стоял, не оборачиваясь, и Инди решил, что не получит ответа, но потом Тхан, всё так же стоя к нему спиной, произнёс:
– Потому что я – сын короля Густава, владыки западного королевства, о котором ты никогда не слышал. Три года назад мой отец принимал гостей из Фарии, с которой налаживал дипломатический контакт. Они уговорили его отправить меня в плавание, повидать мир. Отец поверил им – ведь Фария славится своими учёными и мудрецами – и поручил меня их заботам. Едва корабль вышел из гавани, они схватили меня, превратили в своего пленника и увезли в Ильбиан. Один из них добивался милости Бадияра-паши и преподнёс меня ему в качестве дара. Ты хочешь знать что-то ещё? Или довольно на сегодня?
– Прости меня, – прошептал Инди. Он понял теперь, откуда эта странная, коробящая его величавость в движениях и речах простого раба. Он, как и Инди, не был рабом от рождения. Но в отличие от Инди, вольную часть своей жизни провёл не в тесной конторе купца, а в роскошном замке, где ему кланялись знатные придворные и где великие правители сажали его с собою за стол. Он родился, чтобы повелевать и править, а умрёт заклеймённым рабом в гареме варварского князя. Инди стало стыдно за свои утренние мысли. Этот мальчик был куда несчастней, чем он.
– Нечего прощать, – после долгого молчания сказал Тхан и пошёл прочь. Инди смотрел, как он скрывается в своей комнате и прикрывает дверь, а потом вздохнул и поплёлся к себе – в камеру без решёток и запора на дверях.
Следующие несколько дней ничего не происходило. Нельзя же назвать событиями беспрестанную суетливую возню рабов, почти не дававших Инди покоя: они то мыли его, то причёсывали, то умащивали его кожу маслами, то обшивали, заставляя по целому часу стоять неподвижно. Он уставал от всего этого, как от тяжёлой работы – больше даже не потому, что уставало его тело, а от гнетущей атмосферы гарема, которой ворчливые и вечно всем недовольные евнухи способствовали не меньше, чем злые и жестокие мальчишки. Первые дни Инди побаивался повторения истории с Зиябом. Он не умел дать отпор, его вспышки сопротивления были непродуманны и хаотичны и скорее могли навредить ему, чем помочь, а на заступничество Тхана Инди не чувствовал себя вправе рассчитывать. Да и разве Тхан обладал над Тарри какой-то властью? Напротив, он был здесь таким же одиночкой, как Инди.
Однако за все эти дни Инди больше ни разу не видел беловолосого мальчика. Трое остальных каждый день выбирались во внутренний дворик и сидели на бортике фонтана, болтая в нём ногами, но к Инди не цеплялись, хотя и враждебно умолкали при его приближении. Он быстро понял, что сами по себе они были безвредны, и лишь жестокая воля Тарри могла толкнуть их на насилие. Инди теперь знал их имена: темноволосых звали Шельнай и Тэн-Шелон, что значило "облако" и "мятый шёлк", а кареглазого блондинчика – Лийнаб, что значило "одуванчик". У них всех здесь были клички, как у щенков, и никто не называл своего настоящего имени, как будто это было под запретом. Инди невольно согласился с Тханом: эти мальчики были тщеславны и пусты, они только и знали, что хихикать и обсуждать, кому какие сшили одежды и у кого волосы красивее и длиннее – ему совершенно не о чем было говорить с ними. Впрочем, то единственное, что его вправду интересовало – участь мальчиков в гареме Бадияра-паши, когда владыка призывает их к себе, – с ним всё равно никто не стал бы обсуждать.
Кроме них, Инди увидел ещё одного мальчишку, которого сразу узнал по лиловому, опухшему носу – это был Дайрар, тот самый, победой над которым хвалился Тарри. Окно его комнаты была прямо напротив окна Инди, и он слышал визгливую ругань евнуха, пытавшегося хоть что-то сделать с кровоподтёком. Дайрар отвечал на это громкими всхлипами, но, к удивлению Инди, не попытался указать на обидчика, и – что было ещё удивительнее – его никто ни о чём не расспрашивал. Всё-таки Тарри оказался прав: либо Дайрар был трусом, либо просто боялся последствий. Второе Инди отлично мог понять.
Меж тем главный евнух – а, следовательно, и сам Бадияр – не проявлял к нему ни малейшего интереса. Инди втайне удивлялся этому и втайне же радовался – здесь полагалось отвечать на невнимание хозяина громкими стонами и заламыванием рук, так что радости его никто бы не понял. Он начинал верить, что был нужен Бадияру и вправду только как купленное им имущество, и что паша отнял его у Эльдина лишь потому, что похищение раба оскорбило его достоинство. Теперь же, судя по всему, он не желал видеть этого раба – оно и понятно, ведь из-за него Бадияр лишился своего верного слуги Оммара, который многие годы служил ему верой и правдой. Всё это Инди говорил себе, и звучало это очень логично и убедительно до того дня, когда двое евнухов ворвались в его комнату, схватили его и поволокли в купальню, хотя Инди уверял их, что вполне может идти сам – но нет, слишком они торопились.
Бадияр-паша требовал Аль-шерхина к себе.
Его вымыли и облили целым флаконом благовоний. Пока цирюльник зачёсывал назад его сильно отросшие волосы, другой евнух велел Инди закрыть глаза и не шевелиться, и пока он сидел, замерев и не дыша, тоненькой кисточкой аккуратно наложил краску ему на веки, ресницы и губы. Было ужасно щекотно, и Инди несколько раз ёжился и вздрагивал, от чего евнух страшно бранился.
– Сиди тихо! Не шевелись! О Аваррат, сколько хлопот с этим мальчишкой!
Потом на него надели шёлковые одежды, которые шили, как он понял теперь, специально для этого случая. "Я как невеста, которую впервые представляют жениху", – подумал Инди с мрачной усмешкой. Потом пришёл Гийнар-бей, придирчиво осмотрел то, что получилось из Инди Альена стараниями евнухов, и, взяв его за плечи, повернул к зеркалу.
С матово блестящей поверхности на Инди смотрела кукла. Очень красивая, с блестящими золотистыми волосами, с огромными глазами, ставшими как будто ещё больше благодаря тёмно-коричневой обводке, с яркими губами, выделявшимися на припудренной коже. Инди смотрел на эту куклу и чувствовал отвращение, доходящее до тошноты. Ему хотелось разбить это проклятое зеркало, сорвать с себя все эти шелка и немедленно смыть с лица краску, из-за которой он едва узнавал собственное отражение. Руки главного евнуха сжались на его плечах, и он вздрогнул.
– Вот такое же выражение лица, – проговорил Гийнар, – должно быть у тебя, когда мы войдём к нашему владыке. Когда я остановлюсь, ты остановишься тоже и падёшь ниц, а когда владыка милостиво разрешит тебе встать, поднимешься на колени и так останешься. Ты ничего не должен говорить, если он прямо тебя не спросит, но и тогда ты должен сперва посмотреть на меня, как бы не решаясь ответить сиятельному владыке, и отвечать, только когда я дам разрешение. Старайся говорить коротко и односложно, ко всем ответам своим добавляй "о владыка" или "мой господин". Это первое представление тебя Бадияру-паше, оно не продлится долго. Он хочет лишь взглянуть на тебя. Если ты сделаешь что-то не так, нарушишь хоть одно из предписаний, я заставлю тебя об этом очень горько пожалеть.
Он говорил ровно и сухо, тем самым тоном, каким изредка обращался к Инди во время их двухнедельного перехода через пустыню. Ни разу за всё это время Инди не видел в нём притворной любезности, с которой он разговаривал с Эльдином. Этот человек чётко знал своё дело, и ничего помимо того. Слова "жалость" и "понимание" были ему неведомы, ибо не входили в круг его обязанностей при гареме. Он не допускал мысли, что его ослушаются, и предупреждал о наказании как о чём-то совершенно будничном и абсолютно неизбежном – а потому его уверенность в этой неизбежности передалась Инди. Он с трудом кивнул, хотя Гийнар не ждал от него никакого ответа, и пошёл следом за евнухом тёмными и гулкими коридорами в ту часть дворца, где ещё никогда не бывал – в личные покои владыки Ихтаналя.
Они мало чем отличались от дома мальчиков – разве что гораздо большим простором и высотой помещений, а также многолюдностью. Слуги, рабы, стражи, придворные были повсюду. Все они кланялись Гийнару, и почти все с любопытством смотрели на мальчика, которого тот вёл с собой. Инди смотрел в пол, стараясь не отвечать на их взгляды. Ему не было так тяжело и неловко с того дня, когда старый Язиль продавал его в нижней части ильбианского рынка.
Наконец этот тягостный путь окончился – как и все тягостные пути в жизни Инди Альена. Створки огромных дверей распахнулись вовнутрь, и Инди ступил в огромный, ярко освещённый зал, полы и стены которого были устланы коврами, и музыка в котором лилась, казалось, одновременно со всех сторон, не заглушая, однако, ни речи, ни шагов. Инди поднял голову – и застыл, изумлённо глядя перед собой.
Он видел впереди широкий помост, застланный пурпуром, и каких-то людей на нём, но не это привлекло его взгляд. Посередине зала, в ярком пятне света, к потолку была подвешена огромная клетка – вроде тех, в которых держат диковинных птиц. Существо, заключённое в ней, в самом деле походило на птицу: оно было покрыто длинными разноцветными перьями и сидело на деревянной жёрдочке, раскачивавшейся между золочёными прутьями. Это оно было источником музыки – песня лилась без слов, созданная одними только гласными звуками, исторгаемыми горлом "птицы", и Инди ничего в своей жизни не слышал прекраснее. Но всё же кровь застывала у него в жилах и мороз пробегал по коже, когда он смотрел на мальчика его лет, светловолосого, голубоглазого, совершенно голого, если не считать дивного костюма из перьев, не скрывавшего его мужского органа. Он сидел на жёрдочке в клетке и пел, и люди, расположившиеся на помосте, обращали на него не больше внимания, чем на настоящих птиц, щебетавших в клетках, развешанных повсюду.
Инди чуть сбавил шаг, когда они поравнялись с клеткой, и Гийнар, почувствовав это, сжал его руку с такой силой, что он едва не споткнулся. И всё же Инди успел заметить последнюю, наиболее шокировавшую его деталь: роскошный павлиний хвост, украшавший "птицу", был не приделан к одежде, как ему сперва показалось – на самом деле он венчал деревяшку, вставленную мальчику в задний проход. Инди отвёл от него глаза с гулко колотящимся сердцем. И в этот миг Гийнар отпустил его руку.
Инди мешкал какое-то мгновение – он был так ошеломлён увиденным, что все наставления евнуха напрочь вылетели из его головы, – но и этого было довольно. Гийнар посмотрел на него, и было столько холодной, беспощадной злобы в его глазах, что Инди разом всё вспомнил и поспешно рухнул на колени, прижимая голову к полу. Он искренне надеялся, что всё же успел вовремя, что его не накажут и не посадят в клетку, как того светловолосого мальчика. Он страшно боялся тесных запертых карцеров, комнат и клеток.
– О мой господин, – услышал он голос, который сперва не узнал – так елейно заговорил вдруг Гийнар. – Вот тот мальчик, которого ты ждал так долго. Ныне он твой, дрожащий от нетерпения, жаждущий, чтобы ты им повелевал.
– Пусть он поднимется, – раздался ленивый, неторопливый, немолодой голос. – Я на него посмотрю.
Инди сглотнул и выпрямился, оставшись, как ему было велено, стоять на коленях.
Бадияру-паше с виду было около пятидесяти лет. Он оказался почти таким же тучным, как его главный евнух, но с густой растительностью на лице и руках – даже тыльную сторону его ладоней покрывал тёмный пушок. Это напомнило Инди пирата с чёрного корабля, первого мужчину, который с ним лёг, и он вздрогнул. Нет, Бадияр внешне не оказался страшен – наоборот, в нём сквозило что-то почти добродушное, будто он попросту ленился быть жестоким. Но он посадил в клетку мальчика, одетого в перья – Инди не представлял, как незлой человек способен сделать такое.
– Да, – после довольно длинной паузы проговорил Бадияр. – Он в самом деле красив. Необычен... Откуда ты родом, мальчик?
Инди снова сглотнул и, забыв все приказания, покосился на Гийнара, не зная, что делать. Тот кивнул, чуть более милостиво, чем прежде, и сказал вполголоса:
– Можешь говорить, Аль-шерхин, владыка не прогневится.
– Я... – голос прозвучал тихо и сипло, и Инди прочистил горло. – Я из Альбигейи... из города Аммендала... о владыка, – робко добавил он и замолчал, ужасно стесняясь. Он чувствовал себя таким маленьким, таким нелепым в этих своих пышных одеждах и с краской на лице, стоя на коленях в огромном, холодном, несмотря на обилие ковров, зале, перед человеком, по чьему слову он мог умереть в одну минуту. Внезапно он ясно услышал тихий смешок – и, вздрогнув, как будто впервые увидел то, что было перед самым его взглядом. До этого мгновенья глаза Инди были прикованы к паше, и он не обратил внимания на людей, которые стояли рядом. В большинстве своём это были рабы, прислуживающие владыке и незнакомые Инди. Но одного из них – мальчика, сидящего у самых ног Бадияра, – Инди знал. Это был Тарри. И это он смеялся, почти беззвучно, так, что мог слышать один лишь Инди – хотя Инди не знал, что тут смешного. Сам Тарри был в немногим лучшем положении, чем он: его горло охватывал кожаный ошейник, от которого шла длинная тонкая цепочка, которую владыка рассеяно теребил в унизанных перстнями пальцах. При этом не похоже было, будто Тарри это хоть чуть-чуть тяготит – он сидел в непринуждённой позе, закинув руку на колено, широко расставив ноги и бесстыже показывая обнажённое естество. Он был абсолютно голый.
– Алихалейн? – немилосердно коверкая слово, повторил Бадияр. – Никогда не слышал о таком крае. Должно быть, он совсем дикий. Ну, что, Аль-шерхин, ты рад, что наконец-то попал к своему законному господину? Я знаю, путь твой ко мне был долог и труден.
Он милостиво улыбался, говоря это. Инди стоял на коленях, не шевелясь, будто окоченев, чувствуя на себе издевательский взгляд Тарри, явно забавлявшегося происходящим. Нет, всё-таки Тхан ошибся: Тарри не видел в Инди соперника, только ещё одну жертву, которую можно безнаказанно мучить – как бессловесного Дайрара. Инди уже встречался с такими мальчишками – им сам бог велел быть хозяевами, но если они становились зависимы, то это ожесточало их ещё больше, делая безжалостными даже к тем, кто был им ровней.
– Отвечай нашему господину, не робей, – услышал Инди голос Гийнара, режущий, будто лезвие меча. Ах да, ему же задали вопрос... Он не помнил, какой, поэтому ответил:
– Да, господин мой.
– Славный мальчик, – довольно кивнул Бадияр, и крупный рубин, скреплявший его чалму, сверкнул в отблеске факела. Гийнар согнулся, благодаря поклоном за одобрение. – Гийнар, приведёшь его ко мне сегодня вечером. Познакомимся с ним поближе, – сказал Бадияр и улыбнулся Инди мягко и ласково, так, как улыбаются милым зверушкам, когда они берут подачку с руки. Инди, дрожа, опустил взгляд. По знаку Гийнара он неловко встал с колен и вместе с ним, пятясь, пошёл к выходу. Ну, вот и всё. Всё закончилось... и началось, потому что Инди слишком хорошо понимал, что означают последние слова Бадияра. Не важно, что говорил Тхан – он, должно быть, ошибся. Ночью Инди вновь ждёт унижение и боль – он это знал, неведомо откуда, просто – знал.
Он думал, что хуже, чем было, уже не будет. Он думал так каждый раз, вновь и вновь оказываюсь в чужой власти. И всякий раз жизнь заставляла его жестоко платить за своё заблуждение.
Инди долго колебался, прежде чем постучать в дверь комнаты Тхана. Но в конце концов мучительное предчувствие пересилило робость. На стук никто не отозвался, и он легонько толкнул дверь, никогда не запиравшуюся ни снаружи, ни, тем более, изнутри.
Тхан сидел у окна спиной к двери. Услышав шаги, он обернулся и встал.
– Разве я позволял тебе войти? – спросил он своим привычно сухим, отрывистым тоном, на который теперь, узнав его историю, Инди не обижался.
– Извини. Я стучал, но ты не ответил... Ты сказал, что я могу задавать тебе вопросы, если понадобится, – выпалил он и замолчал, готовясь встретить холодное молчание и уйти. Но Тхан немного смягчился – как и всегда, когда Инди позволял себе вспышку искренности и прямоты.
– Хорошо, спрашивай. Но только недолго. Я занят.
Инди не спросил, чем это он занят один в пустой комнате. Сейчас его волновало совсем не это.
– Сегодня меня показали Бадияру, – с трудом сдерживая дрожь в голосе, сказал он. – Вечером меня отведут к нему.
– Я вижу, – насмешливо сказал Тхан, и Инди вспыхнул. Ему запретили смывать краску с лица, и, идя к Тхану, он совсем не подумал о том, что выглядит, как какая-нибудь продажная женщина, вышедшая поискать себе клиента. От этой мысли он покраснел ещё гуще – и изумлённо вскинулся, услышав серебристый смех Тхана.
– Ты всё-таки совершенно очарователен, – сказал юноша, подходя к нему ближе. – Никогда не видел, чтобы мальчик с твоим опытом так стеснялся. Тут нечего стесняться, Аль-шерхин. Хотя, как на мой вкус, без краски ты лучше.
Инди слушал его с внутренним трепетом. Всё же очень странно было находиться рядом с этим невыразимо прекрасным созданием, слушать его речи, ловить на себе его взгляды – и не важно, как именно он смотрел и что именно говорил. Временами Инди сердился на него за надменность и издёвки, но моментально забывал о них, когда он говорил что-то такое, как вот сейчас... В последние месяцы он множество раз слышал из чужих уст, что красив, но никогда ещё в такие минуты сердце его не билось так сильно.
– Я боюсь, – не думал, что говорит, произнёс он. – Господи, как же я боюсь!
– Чего? Ведь ты раньше, как я понимаю, уже испытывал на себе мужскую похоть.
– Да... но... – Инди запнулся. Он не мог толком объяснить этот страх даже самому себе – что уж говорить о Тхане. – Там, на половине Бадияра...
– Ты опять называешь его Бадияром? Ох, доболтаешься ты.
– Бадияра-паши, – послушно сказал Инди, и, когда Тхан чуть улыбнулся, продолжал. – Там был мальчик... в клетке. Такой весь... – он умолк в совершенном смятении, не зная, как описать словами изумление и ужас, которые его охватили. Тхан чуть приподнял тонкие чёрные брови – и рассмеялся.
– А, так ты видел Иль-Гюна! Певчую нашу птичку. Редкая удача – он не живёт вместе с нами. Ты, собственно, видел, где он живёт.
Живёт? У Инди это не укладывалось в голове.
– То есть... ты имеешь в виду, что... эта клетка?!.
– Его дом. И личные покои. Не знаю, заметил ли ты там блюдо с зёрнышками и мисочку с пресной водой. Как раз достаточно, чтоб птичке клюнуть, – он опять засмеялся, хотя Инди не видел в этом совершенно ничего смешного. – Да, у нашего владыки богатое воображение. Погоди – ты ещё его Золотой Рыбки не видел.
– Золотая рыбка? Это как? – пробормотал Инди.
– Увидишь сам, если повезёт. Словами это не описать. О, да, наш Бадияр-паша такой выдумщик... – Тхан улыбался, но его глаза не смеялись. Инди какое-то время молчал, пытаясь собраться с мыслями.
– Но ведь... так же нельзя обращаться с людьми... с живыми людьми. Мы ведь живые люди!
– Для Бадияра-паши – нет, – спокойно ответил Тхан. – Мы для него вороны, певчие птички, ласки, котята. Одуванчики и мятый шёлк. И аль-шерхины. – Он протянул руку и коснулся лица Инди кончиками пальцев. – Будь осторожнее с ним. Поначалу он кажется мягким, даже добрым... Но он не добр. Он может быть очень жестоким. Не серди его, Аль-шерхин.
Инди стоял, закрыв глаза, чувствуя его холодные пальцы на своём лице даже сквозь слой белил. Потом прошептал:
– Что мне делать? Тхан, скажи, что я должен делать, чтобы...
Он умолк, и Тхан какое-то время тоже молчал. Потом убрал руку, и что-то внутри Инди оборвалось.
– Не кричи, – сказал он кратко и сухо. – Главное – не кричи. Он не любит, когда кричат.
Опочивальня паши оказалась большой и неожиданно яркой. Ложе стояло на небольшом постаменте в углу, к нему вели три широкие ступеньки, устланные коврами. Оно занимало едва ли пятую часть комнаты – остальное пространство было в основном свободным. Два ряда тонких мраморных колонн, по три в каждой, шли через центр комнаты, поддерживая потолок. Между ним стояло что-то вроде высокого стола или тумбы непонятного назначения. Оно было задрапировано тёмно-пурпурной тканью, такой же, как покрывала и балдахин на ложе владыки. Факелы и светильники ярко освещали пространство между колоннами, оставляя постель Бадияра в густой тени.
– Подойди.
Инди прошёл освещённой галереей между колоннами, потом остановился, поджимая пальцы на босых ногах. Ковров здесь не было, и мраморный пол холодил ступни.
– Ближе.
Он ступил ещё на два шага. Ближе не мог – дальше начинались ступеньки и постамент, на котором угадывались очертания полулежащего на подушках паши. Он был в лёгком хлопковом халате, полы которого небрежно откинул, обнажив дряблые белые ноги. Роскошную свою чалму он сменил на другую, маленькую. Инди потом узнал, что он никогда не снимает её, даже во время соития. Помимо их двоих, в комнате был ещё глухонемой раб, прислуживавший Бадияру. Инди стоял на холодном полу и слушал, как льётся в кубок струя вина, наливаемая им из большого фарфорового кувшина.
– Умойся, – сказал Бадияр. – Я хочу на тебя посмотреть.
Инди молча повернулся и подошёл к умывальнику, также фарфоровому, устроенному неподалёку от ложа. Он был полон воды, и Инди, наклонившись, старательно смыл с себя краску. Он мечтал сделать это с самого утра, но когда выпрямился, ноги его слегка подрагивали. Он осмотрелся в поисках полотенца, но ничего подходящего не увидел. Тогда он утёр лицо рукавом и вернулся на прежнее место, в пятно яркого красноватого света.
