Текст книги "Самый легкий выбор (СИ)"

Автор книги: Elle D.

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 13 страниц)

Всё это Лусиане и Уиллу доходчиво, не особо стесняясь в выражениях, растолковал капитан Ортандо, которого они спешно вызвали в Шалле.

– Но вы ведь говорите, что Риверте действовал как частное лицо, и захватили его как частное лицо, – не сдавался Уилл, отчаянно пытаясь пробить каменную броню этого твердолобого вояки, которого он знал давно и, к сожалению, слишком хорошо. – Так почему мы не можем теперь в том же частном порядке попытаться его освободить?

Ортандо посмотрел на него, и Уилл ясно понял, что капитан по-прежнему видит в нём сопливого юнца, трясущегося от холода и страха, которого он шесть лет назад конвоировал от хилэсской границы в Даккар. С тех пор изменилось очень многое, но только не капитан Ортандо.

– Потому, благородный сир, – гневно двигая усами, процедил он, – что у графа Риверте нет собственных войск. Все его гарнизоны подчиняются императору, опосредованно через сира Риверте. Так как он объявлен вне закона, они выходят из-под его подчинения и возвращаются под руку его величества. Это, к слову, и меня касается, так что я, по правде, не очень понимаю, за каким чёртом толкую тут сейчас с вами.

Уилл закусил губу, бросив отчаянный взгляд на Лусиану, сидевшую в кресле неподалёку и в молчаливой задумчивости слушавшую их разговор. И впрямь, этого они не учли. В Вальенской Империи вассалам короля было запрещено содержать регулярные войска – лишь законный монарх имел право созывать армии. Переходя под командование отдельных представителей знати, воины всё равно оставались под присягой верности, данной своему королю, даже если проводили всю жизнь, защищая замок на отдалённом рубеже, о котором его величество едва ли когда-то слышал. Это делалось, чтобы обезопасить корону от риска мятежей и переворотов – воинам, выступившим на стороне восставшего вассала короны, пришлось бы нарушить данную королю присягу, а на это пошли бы далеко не все.

– Может, набрать наёмников? – в отчаянии спросил Уилл.

Вместо Ортандо ответила Лусиана:

– Мы не успеем. Если предположения Гальяны верны, у нас есть самое большее неделя – потом Риверте либо убьют, либо отправят в Аленсию, что одно и то же. Чтобы набрать наёмническую армию достаточной силы, понадобится не менее месяца. Не говоря уж о том, что мы не сможем использовать для этой цели средства самого графа, потому что пока он жив, лишь он сам и его поверенный – то есть Гальяна – может брать деньги из его казны в Сиане. У меня есть кое-какие личные средства, но их не хватит.

То, что личных средств Уилла не хватило бы и на полтора захудалых солдафона в ржавых кирасах, сира Лусиана деликатно промолчала. Уилл потупился, едва заметив странно одобрительный взгляд, который Ортандо бросил на графиню. Должно быть, его впечатлило то, что она кое-что смыслит в организации войны.

– Что же нам делать? – тихо сказал Уилл.

Ему никто не ответил.

– Не думайте, что я не хотел бы помочь, – после долгого молчания неохотно сказал капитан. – И я, и все, кто служил под началом сира Риверте – мы все ценим его, уважаем, преклоняемся перед ним, но... присяга есть присяга. Мы не можем её нарушить. И вы не можете – вы тоже вассал короля, сира графиня, и если выступите в этот поход, то тоже окажетесь вне закона, как и он...

Лусиана вдруг резко выпрямилась и сжала ручки кресла – с такой силой, что у неё побелели не только пальцы, но и запястья. Её взгляд метнулся к Уиллу.

– Я – да. А как насчёт сира Норана?

– Что? – Ортандо непонимающе нахмурился, и Лусиана, встав с кресла, резко повернулась к Уиллу.

– Уильям, вы ведь не особо ладите с вашим братом, если я верно осведомлена?

Не особо ладит? Это было мягко сказано.

– Когда мы виделись в последний раз, он захватил меня и пытался убить, – хмуро ответил Уилл.

– Вот как. И вы очень сердиты на него за это, не правда ли?

Уилл вскинул голову, опуская руки, которые до этой минуты судорожно скрещивал на груди. Кажется, он начинал понимать.

– Вы хотите, чтобы... – прошептал он, и Ортандо резко закончил:

– Вы хотите, чтобы он пошёл на Тэйнхайл войной против своего брата? Родного брата?

– Я не знаю, могу ли просить у сира Норана так много, – Лусиана мельком взглянула на капитана и снова повернулась к Уиллу. – Но, в любом случае, решать лишь ему.

Так вот, значит, как... Идти на Тэйнхайл. У Уилла не было времени толком подумать об этом, осознать сполна, насколько это неправильно. Теперь подумать придётся – и не просто думать, а сделать. Прийти к стенам, в которых играл ребёнком, среди которых принял решение посвятить себя богу, с которых смотрел на поле, где Фернан Риверте убивал его отца... Прийти туда и бросить вызов Роберту, швырнуть перчатку ему в лицо, и смотреть, как он её поднимет. Спросить: ну как, Роб, теперь бы доволен? Думал ли ты, отправляя меня в руки врагов и приказывая совершить подлое убийство, что всё кончится вот так? Думал ли ты? Я – никогда не думал, даже помыслить не мог.

Тэйнхайл, где проходили его первые уроки с братом Эсмонтом. Тэйнхайл, где мать учила его играть на гитаре и петь незамысловатые народные песенки. Тэйнхайл, где он впервые увидел графа Риверте, тогда ещё – издалека, и отвернулся тогда, торопливо, инстинктивно, как от яркого света, даже на миг не задумавшись, почему на этого человека так больно смотреть, словно он был солнцем...

Уилл очнулся и понял, что Лусиана и Ортандо молча ждут его ответа.

Он бросил на капитана нерешительный взгляд.

– Сир Ортандо? Что вы думаете? Это сработает?

– Может сработать, – помедлив, ответил тот. – Междоусобицы запрещены законами Империи, но... Ваш случай особый. Вы – хиллэсец, насколько я знаю, короне Вальены вы не присягали.

– Присягал мой король. А через него, следовательно, и я.

– Верно. Но личной присяги вы не давали – это уже кое-что. Кроме того, я помню вашего братца, уж простите, сир Уильям, – Ортандо скривился, словно взял в рот целую пригоршню неспелой клюквы. – Мразь та ещё. Вы имеете полное моральное право спустить ему портки и погнать через поле, понаддавая по голому заду палашом... простите, сира Риверте.

– Ничего, – бледно улыбнулась та, и её глаза на миг вспыхнули, из чего Уилл заключил, что в бытность свою воинственной девой сама она выражалась ещё и не так.

– И если вы захотите после стольких лет надрать ему зад и вышвырнуть из Тэйнхайла – понять вас будет можно. Тем более что он порядочно напакостил вальенской корне, и у его величества на Роберта Норана крепкий зуб. Возможно, – добавил капитан после паузы, – вы даже не будете казнены. Император ведь на самом-то деле вовсе не желает господину графу смерти. Просто он не может вмешаться сам и допустить открыто, чтоб вмешались другие. Но если мы найдём обходной путь, руку на отсечение даю, он будет только рад.

Какие странные вы, вальенцы, в тысячный раз за своё пребывание на этой земле подумал Уилл Норан. Вы стремитесь захватывать – и избегаете убивать. Вы выбираете себе в жёны тех, кто вас почти ненавидит, хотя есть тысячи, которые готовы для вас на всё. Вы называете себя друзьями тех людей, которых бросаете на произвол судьбы, позволяя себе лишь молчаливую и скрытную радость, когда кто-то, найдя лазейку в ваших законах, спасёт их от гибели вместо вас.

Подите вы к дьяволу, в самом деле!

– И что, если я захочу, как вы выразились, надрать зад моему брату, сир Ортандо? Я найду для этого людей?

– О, – капитан внезапно раздвинул губы, и под усами у него сверкнула исключительно редкая на этом мрачном лице ухмылка. – В этом, сир Норан, можете не сомневаться. Вас ведь у нас многие знают и, не побоюсь этого слова, жалуют. Думаю, запросто наберётся сотня-другая вояк, вполне согласных потехи ради прогуляться в Тэйнхайл и... помочь вам разобраться с вашим братцем.

– И никто не сможет упрекнуть их в нарушении присяги? Их не накажут?

– Их – нет. Наёмничество – дело вольное. А уж сколько заплатят, да как, да когда – то не его величества собачье дело.

Лусиана улыбалась. Уилл никогда не видел, чтоб она так открыто, так радостно улыбалась. И улыбку эту она дарила ему, Уиллу. Он не очень-то понимал, за что, но всё равно был ей благодарен.

– Вот только вас, наверное, император накажет, сир Норан, – перестав ухмыляться, добавил Ортандо. – Междоусобица есть междоусобица. Казнить он вас не казнит, а вот запроторить в какой-нибудь каземат вполне может...

– Пусть поймает сперва, – отмахнулся Уилл – Хотя если всё и впрямь так, как вы говорите, то он не спустит на меня своих псов раньше, чем мы дойдём до Тэйнхайла.

– Тогда, – сказала Лусиана, – нам следует поторопиться.

Через три дня рано утром Уилл Норан сидел верхом на гнедом Буране перед тремя сотнями солдат, пришедшими на зов капитана Ортандо. Сам Ортандо был по левую руку от него, а по правую – Лусиана Риверте. Уилл тщетно пытался уговорить её остаться в Шалле – она не желала слушать и сухо велела ему поберечь дыхание, потому что надрывать глотку ему предстоит в ближайшие дни множество раз. Он подумал было, не устроить ли так, чтобы госпожу графиню незаметно заперли в её спальне в день отбытия. Но потом подумал, что с неё станется свить верёвку из простыней и выбраться через окно, а потом нагнать их по дороге, и тогда – Уилл вздрагивал от одной только мысли, что будет тогда.

Так что сейчас она была с ним, одетая в один из дорожных костюмов Риверте, который причитающие служанки все три дня ушивали и переделывали по её мерке. Уилл тоже был в костюме Риверте, слишком широком для него в плечах и бёдрах. Он мог бы взять один из своих, у него было достаточно одежды, подходящей для долгой дороги, но так ему было лучше. Чувствуя на своих плечах шелковистую ткань сорочки, ещё сохранившей тепло тела графа, Уилл чувствовал, что это правильно. В телеге с поклажей, поставленной в арьергард, были сложены доспехи, нашедшиеся в оружейной Шалле. Уилл не знал, кому они раньше принадлежали, так же как не знал, кто раньше владел этим замком. Но ему казалось, что здесь всё началось для них, всё по-настоящему началось, и он не собирался позволить этому закончиться так скоро.

– Говорите, сира Лусиана, – вполголоса сказал капитан Ортандо, обводя цепким взглядом собравшихся солдат. Наспех вооружённая, кое-как выстроенная толпа взволнованно шумела, косясь на крестьян, высыпавших из замка и ближних хуторов поглазеть на странную армию, невесть зачем собравшуюся у стен Шалле.

Было холодно, накрапывал дождь, река по правую руку от Уилла шумела, унося вдаль палые листья.

Лусиана Риверте тронула коленями бока своей кобылы, выезжая вперёд.

– Воины! – сказала она ровным, громким и зычным голосом, так что шум, бродивший по толпе, сразу стих. – Вы не знаете меня. Я – Лусиана, графиня Риверте. Мой муж, тот, кому вы многие годы служили верой и правдой, оказался в беде. Он попал в руки своих врагов, но ещё худшей бедой стало то, что он лишился милости нашего короля. Все вы знаете, что, идя на Тэйнхайл и Роберта Норана, вы не преступите букву своей присяги, но преступите её дух. Лишь ваша совесть должна решать, можете ли вы так поступить. И, выступая сегодня, я не хочу, чтобы кто-то из вас, идя под знаменем Риверте, делал это, кривя душой.

– Сира Лусиана, – прошипел Ортандо, потрясённый прямотой её слов и беспокойно косящийся на переговаривающихся солдат. – Заткнитесь, дьявол вас забери!

– Те из вас, – повысив голос, продолжала она, – кто служат королю Рикардо, могут выйти из строя и пойти по домам. Но те, кто чтят своим господином Фернана Риверте, пойдут со мной! Знаю – я вам никто. Я лишь несколько месяцев была его женой, и многие из вас слышали, что представляет из себя наш брак. То, что вы слышали – правда. Вы можете не верить мне и думать, что, прося вас сейчас за него, я тоже кривлю душой. Но со мной рядом – тот, кого вы знаете лучше, нежели меня. Он – больше Риверте, чем я. И он понесёт знамя вашего и моего господина над теми, кто пойдёт с нами в Хиллэс и вернёт нашего сира Фернана!

Последние слова она прокричала, выхватывая у стоящего рядом знаменосца поникший стяг и с силой вкладывая его в руки Уилла.

– Держи! – крикнула она ему, и её глаза сверкали, как два чёрных агата в блеклом осеннем солнце. – Держи, оно твоё!

Уилл, под прикованными к нему сотнями взглядов, перехватил тяжёлое древко, с трудом удержал его, пытаясь не выронить и не пошатнуться в седле. И это ему удалось. Миг – и знамя Вальенского Кота яростно заструилось, подхваченное резким осенним ветром, у Уилла над головой, глухо захлопало полотнищем. Уилл чувствовал, как горит у него лицо, как пылают глаза. Это правда – Лусиана, графиня Вальенская, сказала правду сейчас. Он – Риверте. И он идёт за своим графом, чтобы забрать его домой.

– Риверте! – набрав полную грудь воздуха, изо всех сил закричал Уилл. Этот крик повис над долиной, отзываясь среди деревьев и холмов, звеня в потоке бегущей воды. И через миг три сотни голосов подхватили его, а за ними ещё сотня и ещё. Люди, вышедшие из замков и из полей смотреть на горстку смельчаков, бросавших вызов монарху величайшей империи Запада, кричали все разом, повторяя имя человека, который эту империю создал.

– Риверте! Риверте! Риверте! – ревела, гудела и пела долина.

И в этом свирепом хоре, с хлопающим над головой вальенским знаменем, Уильям Норан выступил на Тэйнхайл.

В первые минуты Уиллу показалось, что место, где он вырос, стало совсем другим.

Это была, конечно, всё та же долина – узкая, неровная, зажатая между холмами. Вокруг, на сколько хватало взгляда, чернели поля, кое-где покрытые бурыми пятнами неубранного урожая. Роберт, похоже, оказался не слишком хорошим хозяином – некогда цветущая и богатая долина под его господством поблекла и захирела. Захирел и замок Тэйнхайл, раньше казавшийся Уиллу огромным, величественным, грозно возвышающимся над владениями его хозяев. Но сейчас он видел лишь покосившуюся, разваливающуюся груду камней, кое-как сложенных в некрасивую и неуклюжую фортификацию – такую, какие строили на всему Хиллэсу пятьсот лет назад, когда первым лордом Нораном был воздвигнут Тэйнхайл. Тэйнхайл, о котором Уилл всегда думал с тихой, грустной, щемящей нежностью, был и неизящным, и очень маленьким в сравнении с более современными замками, которых Уилл навидался в Вальене. В Тэйнхайле не было ни мощи Даккара, ни изящества Шалле, ни продуманности Галдара. Но всё равно это было место, которое Уилл все эти годы неосознанно продолжал считать своим домом.

И оно, это место, вовсе не изменилось. Изменился он.

Теперь, стоя в поле перед крепостной стеной с тремястами воинов позади себя, он смотрел, как медленно опускается подвесной мост и из него выезжают двое закованных в латы всадников.

– Это они, – сказала Лусиана, на мгновенье приставив ладонь щитком к глазам.

– Наконец-то, – проворчал Ортандо, и его жеребец, такой же сварливый и вздорный, как и всадник, сердито пристукнул задней ногой, остервенело отгоняя хвостом назойливых мух.

Уилл ничего не сказал. Они прождали здесь, в этом поле, перед воротами, целый час, и он нисколько не сомневался, что Роберт тянул время намеренно, стремясь унизить его посильнее ещё до начала переговоров. Небо было низким и тяжёлым, затянутым тучами, ливень мог хлынуть в любой момент, а Уилл не понаслышке знал хиллэсские ливни – они подмывали фундаменты крестьянских домов и могли сбить с ног взрослую лошадь. Роберт, похоже, надеялся, что господь низринет подобный ливень на головы Уилла и его союзников, имевших дерзость явиться к Тэйнхайлу с войском. Господь, похоже, не счёл необходимым оправдать эту надежду.

Впрочем, Уилл был далёк от мысли о том, чтобы считать, будто бог на его стороне.

– Уильям, говорить придётся вам, – тихо сказала Лусиана, пока двое всадников неторопливо ехали к ним через поле. – Вы же знаете, что официально мы здесь из-за вашей жажды мщения.

– Не только официально, сира, – сквозь зубы сказал Уилл, и Ортандо одобрительно крякнул – а хотя, может, ему просто не меньше, чем его коню, надоело неподвижно торчать на одном месте. Капитан Ортандо всегда был человеком дела и им остался. Уилл был рад, что он сейчас с ними.

Он смотрел перед собой, вглядываясь в двух мужчин и пытаясь понять, кто из них Роберт. Это было сложно сделать с такого расстояния – оба были в латах, оба носили тёмные бороды и казались примерно одного роста. Интересно, кто второй? Уилл понял это, когда они подъехали почти вплотную, последние десять ярдов преодолев шагом. Конечно. Кто же ещё, как не Рашан Индрас. Он сверкнул на Уилла белозубой ухмылкой, почти дружеской, остановив своего коня напротив него.

– Сир Уильям, надо же, как вы подросли! – беспечным тоном доброго дядюшки воскликнул он, и Уилл подумал, не собирается ли он часом полезть обниматься. – Надо же, я вас едва узнал. Когда это мы виделись в последний раз? Не иначе в Даккаре, когда мой добрый друг Риверте надрал мне задницу? Да, такое не забудешь! – добавил он и весело захохотал раскатистым грудным смехом, от которого в былое время позвякивали бокалы на столе и колыхались гардины.

Только Уилл уже знал, что кроется за маской этого добродушия.

Он ответил Индрасу молчаливым наклоном головы, достаточно учтивым, но ничуть не подобострастным. Индрас с ухмылкой поклонился ему в ответ, потом кивнул Ортандо, даже не шелохнувшемуся, и только тогда бросил взгляд на Лусиану, сидевшую верхом по правую руку от Уилла.

– Слухи о красоте графини Риверте бессовестно лгали. Она ещё краше, – галантно сказал он.

– Что, впрочем, не помешало господину Риверте презреть её прелести и продолжать трахать моего брата. Не так ли, Уильям?

Резкий голос Роберта прозвучал особенно громко и грубо после любезных речей Индраса. Уилл вздрогнул – не от того, что услышал о себе, видит бог, ничего нового в этом не было. Но он, даже не глядя на Лусиану, чувствовал, как на её щёки медленно наползает едва различимый румянец – он знал теперь, что только так она выражает предельную степень гнева. Да уж, Роберт не изменился, как и Тэйнхайл, хотя внешне выглядел теперь разительно иначе. Уилл не был уверен, что узнал бы его в толпе – он стал крепче, немного раздался в плечах и талии (у него всегда была небольшая склонность к полноте, и с годами она, похоже, выросла), и эта борода... Она не то чтобы ему не шла, напротив – удачно скрывала его не слишком волевой подбородок, придавала ему мужественный и зрелый вид, к чему он наверняка и стремился. Сколько ему сейчас, двадцать шесть?.. Он давно уже не юнец, а взрослый мужчина. Как и я, подумал Уилл; вот только он знал, что Роберт нарочно старается придать себе вид зрелого и опытного мужа. Как будто знает в глубине души, где-то очень глубоко, что не является таковым, и годы тут ничего не значат. Дело не в них, и даже не в битвах, оставшихся за спиной.

– Переговоры, Роберт, – сухо напомнил Уилл. Он мог бы многое сказать своему брату, которого не видел шесть лет и с которым они так нехорошо расстались – он и хотел, он думал, что скажет. Смешно, но до этой минуты он подсознательно надеялся, что всё ещё можно уладить. Он не знал, как, у него не было плана. Он надеялся на наитие, на вдохновение, на то, что бог поможет ему, подскажет, как найти путь к сердцу человека, который больше двадцати лет оставался глух и слеп ко всему, что Уилл пытался ему сказать или показать... Теперь он не надеялся больше.

В ответ на его слова Роберт презрительно изогнул губы. Его гримасы нисколько не изменились. Уилл невольно подумал – интересно, а для него я выгляжу так же, как раньше? Уилл знал, что внешне остался почти что прежним, и всё так же выглядит моложе своих лет, всё так же стрижёт волосы, всё так же одевается. Для Роберта он всё тот же. Для него прошло куда меньше времени, чем для Уилла.

– Переговоры, да... Ты так это называешь? Что ж, воля твоя. Валяй, говори.

– Я хочу, чтобы ты отдал мне Фернана Риверте.

– Не вы один, сир Уильям, не вы один, – усмехнулся Индрас. – И вы, знаете ли, не первый заявляетесь с этим требованием – отчего бы это нам предпочитать вас княгине Аленсийской?

"Потому что я прошу", – хотелось сказать Уиллу, глядя в глаза своему брату. Он бы так и сделал шесть лет назад. А сейчас сказал:

– Потому что княгини Аленсийской здесь нет. А я есть. И за спиной у меня триста воинов.

– Которых ты бросишь на стены Тэйнхайла в случае моего отказа, да, Уилл? – кривя рот, сказал Роберт. – Сколько иронии во всём этом, чёрт подери. Ты, хиллэсец, ты, Норан, ты, родившийся в Тэйнхайле, всё это продал за тёплую постельку вальенского извращенца. Знаешь, братец, я не то чтобы частенько тебя вспоминал в эти годы, но время от времени мне делалось любопытно – а как тебе между делом спится по ночам?

Он умолк, как будто в самом деле ждал ответа. Не получив его, сплюнул – в сторону, но так, что плевок оказался в подозрительной близости от Уилла. Рашан Индрас ничего не сказал, но ухмыляться перестал и нарочито глянул в сторону. Ортандо и Лусиана у Уилла за спиной молчали, но он знал, что они тоже отводят глаза.

Всё неправильно. Всё должно было быть не так.

– Конечно, – после долгой тишины сказал Роберт. – Спится тебе просто отлично – уж натрахавшись-то вволю. Ты, когда-то звавшийся моим братом, явился сюда во главе этого сброда и требуешь, чтобы я вернул тебе твоего любовника, который убил моего отца. Это ты называешь переговорами? Так вот что я тебе на это скажу, слушай и запоминай хорошенько...

Уилл стоял, и слушал – слушал страшную брань и чудовищные проклятия, которые его родной брат обрушивал ему на голову. Он стал старше, думал Уилл, чувствуя, как голова клонится вниз под тяжестью этой ненависти и этих слов. Старше и злее, он теперь не просто юный задира, пытающийся играть судьбами государств. Он был унижен своим поражением в Вальене, пленом при королевском дворе, ссылкой, отлучением от хилэсского двора и фактически домашним арестом в собственном фамильном замке. Он шесть лет копил в себе злобу, гнев и ненависть так же, как Уилл копил любовь. И разве он лгал сейчас? Разве хоть одно слово их сказанного им не было правдой? Роберт имел полное право ненавидеть его, ненавидеть Уилла, имел право мстить ему и проклинать его. И, сознавая это, Уилл опускал голову всё ниже и ниже.

Когда поток брани иссяк и Роберт, задохнувшись, умолк (Уилл боялся, что сейчас он переведет дух и начнёт по новой), Рашан Индрас деликатно прочистил горло.

– Как видите, благородные сиры, договорённость невозможна, – любезным тоном сказал он, заглушая сиплое дыхание Роберта. – Моему другу Риверте придётся остаться в гостях у лорда Норана. А вам, боюсь, придётся отправиться восвояси, потому что за каждый день, проведённый вами у стен Тэйнхайла, мы будем присылать вам в подарок одну из частей тела моего дорого друга Фернана Риверте.

– И начнём с той части, которая тебе всех милей, – рявкнул Роберт, сжигая Уилла полным ненависти взглядом. – Забирай её и вали отсюда, тебе ведь всё равно только она и нужна, братец, на неё ты променял свою страну.

– Довольно, – прохрипел капитан Ортандо, и Уилл понял, что лишь присутствие Лусианы удерживает его от достойного ответа лорду Норану примерно в тех же изящных выражениях. – Сир Уильям, разговор, полагаю, можно считать оконченным. Едем.

– Сейчас, – проговорил Уилл, бросая извиняющийся взгляд на бледную от гнева Лусиану. Для неё всё это было не меньшим унижением, чем для него, и, боже, ещё и здесь он был виноват, и он так от этого устал. – Роберт, ты не мог бы уделить мне минуту наедине?

– Что, собираешься прирезать меня втихую? Так я неспроста в латах, – осклабился Роберт, и Уилл покачал головой.

– Сира Лусиана, сир Ортандо, я прошу вас остаться с сиром Индрасом в качестве гарантии чести... с обеих сторон, – добавил он, глянув на Роберта, тут же стиснувшего зубы.

Лусиана кивнула, Ортандо тоже. Индрас бросил на Уилла пронзительный взгляд, но тоже не возразил.

Уилл развернул Бурана и неторопливо поехал через поле.

Люди Риверте, которых он сюда привёл, остались от него по левую руку, а справа были стены Тэйнхайла. Уилл ехал, слушая, как чавкает под конскими копытами влажная от дождей земля, и вдыхал всей грудью. Воздух тут был не их самых лучших, одно из ближних озёр, похоже, заболотилось, и оттуда тянуло гнильцой. Но это был воздух его дома.

– Ну? Чего? – грубо спросил Роберт, нагоняя его.

Уилл придержал коня, медленно обводя долину взглядом. Его брат гневно сопел в седле рядом с ним, явно с трудом сдерживая желание сжать латной рукавицей его горло – и только вид раскинувшихся на холме палаток со знамёнами Вальенского Кота его останавливал.

– Я хотел спросить, – проговорил Уилл. – Просто... спросить.

– Ну?

– О чём ты думаешь, когда смотришь на эту долину?

Роберт вытаращился на него. Потом сплюнул. Странно, раньше у него не было этой привычки – похоже, заточение в Тэйнхайле в компании гарнизона не слишком пошло на пользу его манерам.

– О чём думаю? Я думаю, что восемь лет назад на этом самом месте Риверте зарубил моего отца. Я об этом думал каждый проклятый день с тех пор, как мне велели не совать носа дальше этих холмов – из-за него, из-за этого сраного ублюдка, который воображает, что может хватать себе всё, что ему захочется. Ха, не так-то он стал самоуверен, когда его приволокли сюда! Жаль, ты его не видел, когда он там скулил внизу, как собака – стоило ждать столько лет ради такого зрелища, уж можешь мне...

– А я, – перебил его Уилл, на долю мгновения прикрыв глаза; нет, нет, просто не слушай его, он уже довольно сказал, теперь твой черёд, – знаешь, о чём думаю я, когда на всё это смотрю?

Роберт, набычившись, смотрел на него. Уилл кивком указал на один из дальних холмов, самый пологий, почти совсем лысый, покрытый куцыми зарослями валежника.

– Помнишь, мне было лет семь, а тебе, наверное, десять, и мы забрались туда набрать малины, она тогда только-только поспела. Ты сказал, что, если бы мы побежали наперегонки, то ты бы оказался внизу раньше, чем я одолею первый ярд. Я сказал, что это неправда, и мы побежали. Я очень старался, хотя не думал вправду, что смогу тебя обогнать, но мне хотелось хотя бы не отстать от тебя слишком сильно. Ты бежал впереди, так быстро, хотя за плечом у тебя была кадушка с малиной, и мне так хотелось быть таким же быстрым, как ты, таким же сильным, таким же большим... Я так старался не отставать, что не заметил корягу, споткнулся и упал, и расшиб колено, и лодыжку вывихнул. Я плакал, – Уилл слегка улыбнулся, не сводя глаз с подёрнутого дымкой холма, – ревел просто в три ручья, и всю малину рассыпал, а ты сказал, что я сопляк и мямля, и что от меня никакого проку, взял меня на закорки, и донёс до дома. Я тогда думал, какой ты большой и сильный, но ведь тебе на самом деле было трудно меня тащить, я же весил полсотни фунтов, а тебе было всего десять лет.

Он замолчал. Было ещё что-то в этом воспоминании – например, то, что Роберт, дразня его, утёр ему мокрый нос ладонью, и что в волосах у Роберта застряла малина, и Уилл украдкой вытащил её и съел, пока брат, пыхтя, тащил его к замку. Было так много всего в этом воспоминании, и было много таких воспоминаний – не то чтобы сотни и тысячи, нет, вряд ли больше десятка, но каждое из них, Уилл вдруг понял это, было прекрасным.

И он улыбался сейчас, стоя в подёрнутой туманом долине и вспоминая, улыбался и не думал о том, что на всё это скажет его брат. Это и не было важно. Просто он хотел вспомнить сам и разделить с ним эту память, вот и всё.

Он понял вдруг, что умолк и молчит уже давно, и Роберт тоже молчит. Уилл повернул голову и посмотрел в его лицо, тёмное, мрачное, враждебное, но всё равно какое-то неуловимо детское и слегка растерянное. Как будто в глубине души он тоже ещё это помнил. Как будто там, так глубоко, что-то было, и что-то ещё оставалось...

И Уилл сказал:

– Мне жаль, Роберт. Мне правда очень, очень жаль, что так вышло.

Не дожидаясь ответа, он развернул коня и пришпорил его, с места пуская в галоп. И знамёна Вальены были перед его глазами, а Тэйнхайл – за спиной.

Вечером того же дня Уилл сидел в стороне от костра, обхватив колени руками, и смотрел на сторожевые огни замка. Было холодно, и он накинул себе на плечи одеяло, думая о том, что ему не помешала бы пара крепких шерстяных перчаток, потому что у него ужасно замёрзли руки.

Ортандо со своими сержантами сидели в стороне, вполголоса обсуждая план штурма. При иных обстоятельствах все они предпочли бы осаду, но с Риверте в качестве заложника такой вариант исключался. Уилл подумал, что на самом деле не может быть уверен, что тот всё ещё жив. Наверняка он был жив, когда братья Нораны съехались на поле перед замком, но на что Роберт способен в порыве ярости, Уилл знал слишком хорошо. Он старался гнать от себя эти мысли и только потирал ладони, судорожным, механическим и бездумным жестом, тёр до боли, почти до крови, но они всё равно оставались ледяными и никак не могли согреться.

Он уронил взгляд на меч, лежащий на расстеленной попоне вместе с доспехами из Шалле, которые он собирался надеть завтра. Хороший меч, Уилл успел испробовать его во время одного из недолгих привалов, когда попросил капитана Ортандо устроить ему небольшую тренировку. Тот согласился, скептично изогнув бровь, но когда через час они разошлись, обливаясь потом, в тёмных глазах капитана явно прибавилось уважения. Шесть лет с сиром Риверте не прошли Уиллу даром во многих смыслах – вопреки злым языкам, господин граф заставлял своего любовника упражняться не только в постели и не только с разнообразными непристойными приспособлениями. Помимо этого, он учил его ценить хорошую поэзию и хорошее вино, и хорошо одеваться, и думать, и драться. О последнем Уилл сам его попросил, хотя и понимал, что из него никогда не выйдет воина – это был не его путь. Но он знал, что должен уметь постоять за себя, хотя бы ради Риверте, у которого со временем отнюдь не становилось меньше врагов. Уилл хотел снять с его плеч хотя бы часть заботы о его, Уилла, безопасности. Риверте сказал, что это благородное желание будет стоить ему семидесяти семи потов и стертых в кровь ладоней, но Уилл был полон решимости. Ему было хорошо рядом со своим Риверте, чем бы они ни занимались – любовью, стихами, войной.

И кое-чему Риверте его, похоже, всё-таки научил.

– Уильям? Я не помешаю? – раздался негромкий голос из темноты, подёрнутой сполохами сторожевых огней и шелестом ветра в траве. Уилл поднял голову, потом завертел ею, пытаясь прикинуть, на что можно бы предложить сире присесть.

Она разрешила его сомнения, подобрав ноги под себя и усевшись на пятки прямо на голую землю.

– Я хотела сказать, – проговорила она, сложив руки на коленях и глядя ему в лицо, – что там, на поле, вы держались очень достойно. Всё, что ваш брат говорил вам, и то, как вы отвечали... Он гордился бы вами.