Текст книги "Самый легкий выбор (СИ)"

Автор книги: Elle D.

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 13 страниц)

– Вы сюда пробрались один?

Голос звучал всё так же хрипло и отрывисто, и Уиллу было всё так же дико больно смотреть на это избитое лицо и истерзанное тело. Но это был его голос, его голос, и он звучал так же твёрдо и нетерпеливо, как и всегда.

– Нет. Там... там триста ваших людей наверху, сир.

Риверте даже остановился на секунду.

– Вот как? Потом расскажете. Кто командует?

– Капитан Ортандо.

Риверте кивнул, кажется, в знак одобрения.

– Битва ещё длится? Какова обстановка?

– Я не знаю, – беспомощно сказал Уилл. – Я думал только о том, чтобы найти вас.

Риверте, освободившийся наконец от окровавленной одежды, снова согнулся над бадьёй. В другое время Уилл подумал бы, что он не должен тратить на это драгоценные минуты, ведь в самом деле неизвестно, каково положение там, наверху, возможно, им нужно бежать немедленно. Но он знал Риверте. И понимал, о чём тот думает: он не мог показаться в таком виде перед своими людьми.

– Дайте, – нетерпеливо сказал Риверте, протягивая руку к одежде солдата, сваленной на полу. Сам солдат зябко ёжился в углу, и Уилл сгрёб одежду и протянул её Риверте. Оделся тот сам, хотя это и вышло долго, ведь он мог действовать только одной рукой, но Уилл молча стол в стороне, зная, что, если ему нужна будет помощь, он об этом скажет. Рубашка охранника оказалась Риверте тесновата в плечах, и он поморщился, когда ткань угрожающе затрещала. Потом бросил взгляд на Уилла – вернее, на нижнюю часть его тела, и Уилл сперва не понял, что он ищет, но потом Риверте сказал:

– Дайте мне ваш меч.

Он колебался всего мгновение. Конечно, граф Риверте одинаково хорошо дрался обеими руками. Но он явно был сейчас не в самом лучшем состоянии для боя и...

– Уильям! – голос Риверте был подобен раскату грома, и Уилл, съёжившись, торопливо отцепил меч от пояса и протянул ему.

Риверте перехватил рукоять, качнул клинком, приноравливаясь к балансировке. Кивнул Уиллу на брошенный меч охранника.

– Возьмите. Держитесь возле меня.

Уилл кивнул, сглотнув в последний раз. Он больше не плакал, и теперь ему было немного стыдно. Впрочем, предаться самоуничижениям он ещё успеет... если всё будет хорошо.

А теперь, он знал, всё именно так и будет.

Они поднялись по лестнице. Риверте шёл первым, и его походка становилась всё твёрже с каждым шагом – не потому, что ему становилось лучше, и не потому, что ему не было больно от малейшего движения. Но он наконец был с оружием в руке и шёл в бой, он шёл вверх. Он так давно этого ждал.

Старый Нейл попятился, когда они прошли мимо него, и бросил на Уилла испуганный взгляд. Уилл ободряюще улыбнулся ему, попытавшись этой улыбкой передать всю свою благодарность. Риверте толкнул дверь – и вдохнул тем особенным, невероятно глубоким, прерывистым и мучительно сладким вдохом человека, проведшего много дней в душном каменном мешке. Он слегка щурился, ступая из башни на свет. Но только слегка.

Уилл думал, что он спросит путь во внутренний двор, но Риверте сам уверенно пошёл к нужному проходу – ах да, вспомнил Уилл, ему же достаточно пройти по местности один раз, чтобы навсегда её запомнить. Шаг Риверте был так широк, что Уилл едва поспевал за ним, ему приходилось почти бежать, чтобы не отстать.

Битва ещё продолжалась. Двор был залит кровью, дым и пыль всё ещё клубились над усеянной стонущими телами землёй.

– Вы раздобыли порох, – с удивлением сказал Риверте. – Надо же.

– Я... – начал было Уилл, но договорить не успел.

Фернан Риверте сделал два шага вперёд, в самую гущу пыльной колонны, вскинул меч над головой и закричал.

Крик отбился от стен Тэйнхайла, усилившись троекратно. Люди, сражавшиеся во дворе, замерли на миг, поворачивая головы туда, откуда нёсся этот крик, этот голос, который нельзя было не услышать.

И через миг стены родного замка Уилла Норана сотряс крик, тот самый крик, под звуки которого он пришёл сюда, под звуки которого жил и был готов умереть.

Тэйнхайл кричал: РИВЕРТЕ!

Уилл смотрел на него и видел, как он улыбнулся, прежде чем ринуться в гущу битвы.

Появление живого, с виду невредимого и явно готового к драке Риверте настолько же воодушевило вальенцев, насколько и ошеломило хилэссцев. Бой был кончен менее чем через четверть часа.

Уилл видел, как он дрался. Это было и страшно, и красиво, и непонятно, как будто это был вовсе не человек, и не бог, и не демон – какое-то неведомое существо, созданное для битвы, раскрывавшееся в битве, словно цветок, как будто он всегда спал, и просыпался лишь тогда, когда в руке у него оказывался меч. Уилл видел его таким в тот день, когда он убил Бранда Норана, его отца; Уилл видел его таким при Даккаре, при Эллоне, при Даршане и Крельеже, и теперь Уилл таким его видел в Тэйнхайле и думал, в который раз, что сам не знал, на что обрёк себя, полюбив этого человека.

Риверте почти сразу нашёл в бою Рашана Индраса. Схватка была короткой, бешеной и красивой настолько, насколько может быть красива смерть. Вонзая клинок Уилла в горло человека, разговор с которым Уилл когда-то подслушал в Даккаре, Риверте наклонился к нему и что-то ему сказал – неслышно, но Уилл, кажется, примерно знал содержание этих слов. Он увидел, как Риверте выпустил меч на миг и закрыл Индрасу глаза. Потом снова перехватил клинок и обернулся, выискивая кого-то взглядом в толпе.

Уилл вздрогнул, когда понял, кого он ищет.

Роберт оправился от удара, который Уилл ему нанёс, но дела его были плохи. Его загнали в угол, и он отчаянно отбивался от нескольких нападающих сразу, уже понимая, что битва проиграна. Риверте пошёл прямо к нему, неглядя зарубив по дороге хиллэсца, попытавшегося встать у него на пути, и резким голосом отогнал воинов, наседавших на Роберта. Те отступили, и Роберт вжался в стену спиной, тяжело дыша и прижимая руку к боку, но всё равно выставив перед собой меч и свирепо глядя на Риверте исподлобья.

Уилл стоял столбом несколько драгоценных мгновений. Потом бросился к ним.

– Фернан! – крикнул он, и Риверте, не оборачиваясь, процедил:

– Ещё одно слово – и будете собирать свои зубы по всему Хиллэсу.

Уилл подавился, застыв на месте, и лишь в молчаливом ужасе глядя, как Риверте медленно подходит к его брату, сползающему по стене.

– Ну давай, – просипел тот, сплёвывая под ноги кровь и в бешенстве глядя на Риверте. – Давай. Чего ждёшь?

Риверте остановился над ним. Кровь капала с его меча, глядящего острием в землю. Искалеченная рука безвольно висела вдоль тела, но левая держала оружие крепко и твёрдо.

– Сударь, – сказал он на хиллэш, и Роберт вздрогнул, – когда-то я пощадил вашу молодость, вашу неопытность, ваш юношеский пыл. Я пощадил, что уж греха таить, чувства вашего брата. Однако жизнь сочла нужным продемонстрировать мне, что я взял на себя слишком много. Увы, вы ничему не учитесь.

Роберт задохнулся и закрыл глаза. Меч в его руке поник, потом вывалился из резко ослабевших пальцев. Лорд Норан сполз по стене наземь, жмурясь, тяжело дыша, его белые, как снег, губы дрожали. Как и губы Уилла.

– Вы ничему не учитесь, – медленно повторил Фернан Риверте. – И я, по-видимому, тоже.

И сказав это, он повернулся и кивнул одному из своих людей, тут же поднявшему с земли брошенный Робертом Нораном меч. Уилл смотрел, как Риверте проходит мимо него, не удостоив взгляда. Ему опять хотелось плакать. Он никогда в жизни ещё столько не плакал, как в этот ужасный день, и ему было так невозможно стыдно.

– Ортандо, – сказал Риверте, подходя к своему капитану, который как раз спешил к нему, пробираясь через завалы стонущих тел. – Рад вас видеть, дружище. Какие у нас потери?

– Пока не знаю, – Ортандо окинул взглядом двор. – Человек сорок-пятьдесят.

Риверте поморщился – сложно было сказать, от досады или от боли. Ортандо смотрел на него в тревоге.

– Сир, я вижу, вы ранены. Вас должен осмотреть лекарь.

– Да, если вы сможете выцарапать его из донжона, куда наверняка забилась вся здешняя челядь. Надо, кстати, найти Гальяну – он где-то здесь, и Кальене с Энтарой тоже. Они были со мной, когда мой друг Индрас устроил мне эту западню.

– Я немедленно велю обыскать замок. Сир Уильям, – Ортандо бросил на стоявшего чуть поодаль Уилла взгляд. – Рад, что вы целы. А где сира Лусиана? Она не ранена?

Уилл застыл.

Риверте оборачивался очень медленно, целую вечность, но и этой вечности Уиллу не хватило, чтобы понять, а как он, собственно, собирался сообщить сиру Риверте, что...

– Уильям? – сказал Риверте вкрадчиво, мягко и очень тихо.

О, боже, подумал Уилл. Господи боже, прости меня за все мои вольные и невольные прегрешения. Я старался быть хорошим, я правда же очень старался, как только мог.

Воистину, за весь этот кровавый день Уилл Норан ни разу не был так близок к немедленной смерти, как в тот миг, когда сир Риверте услышал, что его беременная жена лежит в обмороке в людской.

Он открыл дверь ударом сапога, прошёл коридором, повторяя её имя, и застал её на пороге спальни, придерживающейся за стену – она очнулась, но едва могла идти. Не слушая её возражений, Риверте подхватил её на руки, как будто напрочь перестав чувствовать боль в своих переломанных костях, и вынес из людской, хотя она уверяла, что сможет идти сама. Уилл, глядевший на всё это вместе с выжившими после сражения, испытывал к сире Лусиане сочувствие, и надеялся, что кто-нибудь так же посочувствует ему, когда его хладный труп полетит с крепостной стены в ров. В том, что Риверте при первой же возможности придушит его собственными портками, он почти не сомневался.

Пока Риверте относил свою жену в комнаты наверху и укладывал в постель, капитан Ортандо, с помощью Уилла, уговорил запершихся в донжоне хиллэсцев сдаться. Этому немало поспособствовал Маттео Гальяна, как-то умудрившийся выбраться из амбара, где его держали, и пробраться в донжон вместе с забившимися туда домочадцами Тэйнхайла. Старый проныра явно не собирался так просто сдавать свою шкуру. Употребив всё своё сомнительное обаяние и приправив его для верности живописанием того, что делает сир Риверте с непокорными, он довольно быстро убедил перепуганную челядь, что под рукой господина графа им будет куда как лучше, чем в слугах у Роберта Норана. Что греха таить, лорд Роберт, от тоски и дурного характера третировавший и мучивший всю тэйнхайлскую челядь в последние шесть лет, особой любовью ни у кого не пользовался. Услышав, что битва им проиграна, защитники донжона сдались. Среди них бы и лекарь, которого тут же отправили к чете Риверте, так как неизвестно было, кто из них двоих сейчас больше нуждается в помощи.

Впрочем, вскоре оказалось, что не всё так страшно. Обморок Лусианы был вызван общим перенапряжением, нежелательным в её состоянии, и прочими естественными причинами; лекарь сказал, что, если она пробудет в постели хотя бы неделю, всё образуется.

На осмотр графа у лекаря ушло намного больше времени, и хмурился он сильнее. Что и говорить, пребывание в гостях у Роберта Норана не пошло сиру Риверте на пользу. У него были сломаны несколько рёбер, довольно сильно отбиты почки и селезёнка, а что до руки, то тут ему некоторым образом повезло. Сухожилия оказались не повреждены – лишь потому, пояснил лекарь, что тисками, в которых господину графу дробили пальцы, орудовал неумелый или неопытный палач. Уилл так и не отважился спросить, кто сделал это с ним – Индрас или Роберт. Он боялся услышать ответ, да это и не было важно. Важно то, что пальцы были переломаны, но при правильном наложении шины должны были вскоре срастись, и, при соблюдении неподвижности кисти в течение месяца-двух, лекарь обещал графу полное восстановление.

– А вы мне нравитесь, – заявил Риверте, отхлёбывая в очередной раз из бутылки с ячменной водкой, которую он пил, как воду, пока лекарь трудился над его рукой. – И сиру Уильяму тоже нравитесь – правда, Уильям? Он пригласит вас остаться в Тэйнхайле подольше и платить станет вдвое против того, что вам давал этот скряга Роберт.

Лекарь завозился над шиной вдвое усерднее, а Уилл, сглотнув, кивнул. Они с Риверте так и не поговорили до сих пор обо всём случившемся, им ни на миг не давали остаться наедине, и у Уилла голова шла кругом при мысли о том, что произойдёт, когда они всё-таки останутся вдвоём. Утешало только одно – вряд ли это будет скоро, потому что дел в захваченном замке было невпроворот. Уилл вдруг с удивлением понял, что все считают, будто он здесь теперь хозяин. Впрочем, а кто же, если не он? Роберт сидел в темнице, в той самой камере, где сам держал Риверте, и сторожили его люди графа. Двор был завален ранеными и мертвыми – первых нужно было где-то разместить и выходить, последних – похоронить, пока не пошёл смрад. Заниматься всем этим было некому, кроме Уилла, и он, убедившись, что и графу, и графине оказана необходимая помощь, побрёл, шатаясь, отдавать свои первые приказы в качестве хозяина замка Тэйнхайл.

Хотя он никогда, ни в прошлой своей жизни, ни в этой, не хотел быть хозяином Тэйнхайла.

Уже смеркалось, когда все основные приказы были отданы и выполнены. У тэйнхальского лекаря было дел невпроворот, служанки и горничные с ног сбились, помогая ему – раненых, с обеих сторон, оказалось более двухсот человек, и обагрившиеся кровью стены замка дрожали от стонов. Уилл тоже дрожал, на этот раз – от смертельной усталости, такой, какой он не знал никогда в жизни. Как мог Риверте в Даккаре одновременно вести людей в бой, сражаться, думать о раненых, о мёртвых и о живых, о тех, кого защищал, о тех, от кого отбивался, и о нём тоже?.. Уилл в последний раз убедился, что всем хватает места, что отряд, хоронивший павших, уже вернулся, что раненым хватает сиделок, а невредимым – еды, и только тогда, шатаясь от усталости и цепляясь за лестничные перила, добрёл до своей спальни, которую занимал в замке много лет назад, ещё будучи здесь не захватчиком, а членом семьи.

В ней ничего не изменилось с тех пор, но Уилл отметил это только краем сознания. Он повалился на кровать и лежал так какое-то время, наслаждаясь блаженным чувством, что ему ничего не надо делать. Потом попытался стянуть один сапог с ноги другой ногой. Когда это у него не получилось, он со стоном выпрямился и наклонился вперёд, чтобы взяться за него руками.

Риверте сидел в угловом кресле напротив него, закинув ногу на ногу. Он вымылся, чистые волосы падали ему на лоб, от чего в его лице появилось что-то мальчишеское. Он смыл грязь и кровь, и ссадины на его скулах и челюсти уже не казались такими чудовищными. Что было чудовищным – так это его глаза. Раненая рука лежала на перевязи, перекинутой через шею, но другая, здоровая, зловеще сжимала подлокотник кресла.

Уилл так и сидел, вытянув перед собой ноги и взявшись за сапог, и смотрел на него. Он не знал, что сказать; нечего было говорить. Он просто ждал.

Голос Риверте в тихой тёмной комнате прозвучал, как удар хлыста.

– Снимайте штаны.

Уилл моргнул. Он ждал чего угодно, но только не этого.

– Сир, – сказал он слегка смущённо, выпрямляясь. – Я... я тоже скучал по вам, но... вы не думаете, что... вы же ранены.

– Снимайте штаны, сир Норан.

Нет, ему совершенно не нравилось, как это звучало, хотя в последние шесть лет Уилл подчинялся этому приказу с неизменным удовольствием. Но ведь не сейчас же, господи, и... и почему он по-прежнему так жутко смотрит?

– Зачем? – подозрительно спросил Уилл, вдруг подумав, что что-то тут не так.

Риверте выгнул бровь.

– А вы как думаете? Я буду вас пороть.

– Что? – задохнулся Уилл.

– Ремнём. По голому заду. Как дурную козу, без сомнения, числившуюся среди ваших духовных предков. Я в последний раз повторяю: снимайте штаны, или я сделаю это сам, и видит бог, тогда ваши вопли будут слышны до самой Сианы.

Уилл откинулся назад, сглатывая и чувствуя, как лицо заливает краска. Он никогда не замечал за Риверте пристрастия к рукоприкладству, будь то хоть наказание слуг, хоть любовная причуда, но сейчас граф как будто был совершенно серьёзен. Во всяком случае, по тому, как ритмично сжимались и разжимались его пальцы на ручке кресла, Уилл понял, что рука эта в буквальном смысле чешется, так жаждет всыпать ему по первое число.

Что ж... он заслужил. Он не углядел за Лусианой, он рисковал ею и собой и... он заслужил.

Вздохнув, Уилл встал и взялся руками за штаны, покорно готовясь спустить их на бёдра.

То, что случилось потом, произошло в мгновение ока. Только что Риверте сидел в кресле – а в следующий миг уже стоял перед Уиллом, схватив его за загривок и притянув к себе, так, что грудь Уилла вдавилась в его грудь. Уилл ощутил кожей тугую повязку на его рёбрах, и невольно вздрогнул, как будто переняв его боль. Он застыл, не понимая, что происходит, всё ещё придерживая штаны руками.

– Сир? – неуверенно проговорил он, не смея глядеть ему в лицо. – Вы... как вам... мне лучше лечь или...

– Что самое чудесное в вас, – сказал Риверте, запуская пальцы левой руки ему в волосы, – это то, что, спустя все эти годы, вы совершенно не меняетесь.

И поцеловал его, глубоко, жарко, нежно, мягко, тепло.

Уилл застонал ему в рот – он не знал, от страсти или от облегчения. Его руки взметнулись вверх, сцепляясь у Риверте на шее, стиснулись, и тут же разжались, когда Риверте слегка вздрогнул. Уилл совсем позабыл, что у него, должны быть, по-прежнему адски болит всё тело.

– Простите, – пробормотал он. – Я...

– Да, да. Извиняйтесь, Уильям, прошу вас, для меня ваш лепет как музыка. Начните с того, за каким чёртом вас принесло в Тэйнхайл вместе с моей женой, когда король объявил меня вне закона и под страхом смерти запретил кому бы то ни было меня спасать.

– А я вас и не спасал. Это вышло совсем случайно, – ответил Уилл, и был вознаграждён за все свои мучения недоумённым выражением на лице Риверте.

– Правда? Объяснитесь.

Уилл рассказал ему про хитрость, придуманную Лусианой, решившей обойти запрет короля путём апелляции к вражде Уилла со своим старшим братом. Риверте, выслушав, улыбнулся с нескрываемым восхищением.

– Вот это женщина, а? Я бы и сам не додумался. Ну, во всяком случае, не так быстро.

– Я тоже, – сказал Уилл. – Когда я узнал, что вы... что вас... я как будто голову потерял. Я не знаю... не знаю, что бы я делал. А она сохраняла полное хладнокровие. Я думал, это оттого, что ей на вас наплевать, но если бы не она, я бы не придумал сам, как вас спасти. И она вдохновила солдат, она... она правда вас достойна, сир, она вас очень-очень достойна.

Он задохнулся, когда Риверте молча провёл левой ладонью по его щеке, и Уилл понял, что она опять мокрая. Разбитые губы мягко коснулись его век, тёплый влажный язык слизнул слёзы с ресниц.

– Ну вот, вы снова ревёте. Ну что это такое, сир Норан? Вы сегодня осадили неприступный замок, победили и утёрли нос своему напыщенному братцу. Радоваться надо, а не реветь.

– Я н-не знаю, – всхлипнул Уилл – он честно старался сдержаться, господи боже, ну ему же не три года, и всё уже позади, почему же ему сейчас так плохо? – Н-не знаю, простите... я пойду...

– Никуда вы не пойдёте, не говорите глупостей. Садитесь. Вам бы сейчас хорошего крепкого самогону, но я весь выпил. Ну сядьте же.

Риверте усадил его на кровать и сам сел рядом, всё ещё обнимая за шею. Уилл вздохнул и торопливо утёр нос рукавом. Теперь, когда Риверте, кажется, отказался от мысли выдрать его ремнём, как дурную козу, на душе у него немножечко полегчало.

– Я знаю, – сказал он, – знаю, что вы мне хотите сказать. Что я не должен был рисковать сирой Лусианой и вашим ребёнком и... собой тоже. Но я же не мог вас бросить. Ну как вы не понимаете, сир, я не мог вас бросить. Я вас...

– Уильям, перестань. Не надо. Отдышись, – мягко сказал Риверте, и Уилл понял, что и впрямь задыхается. Сердце у него колотилось, как бешеное. Он тяжело вздохнул и без сил привалился головой к плечу Риверте. Тёплая ладонь легла ему на затылок, вжимая лицом в сильную шею.

– Просто никогда так больше не делай, – сказал Риверте, перебирая мокрые от пота волосы на его затылке, и Уилл огрызнулся:

– А ты не попадайся – вот и не буду делать.

Риверте тихонько фыркнул.

– Стоило попасться, чтобы поглядеть, каким боком это выйдет Рикардо. Хотел бы я видеть его физиономию, когда он узнал.

Уилл вскинулся, недоверчиво глядя в его расслабленное лицо.

– Вы ещё скажите, что попались нарочно!

– Ну что вы, до такого безрассудства даже я бы не дошёл. Но да, я понимал, что, если такое случится, Рикардо мне помогать не станет. И это правильно. Я вляпался сам, и выбраться – это была моя забота. На его месте я поступил бы точно так же.

Уилл отодвинулся от него. Недоверие в его лице стало ещё более явным.

– И это... – проговорил он, с трудом подбирая слова, – это вы, вальенцы, называете дружбой?! Смотреть, в какую ловушку себя загонит один из вас по вине другого, и забавляться, наблюдая, как он станет выпутываться? Да не пошли бы вы к чёрту, сир, с такой дружбой и такими друзьями!

Глаза Риверте расширились. О нет, подумал Уилл, чувствуя, как его внезапно захлестывает злость, только не засмейся сейчас, только попробуй, только попробуй засмеяться...

– Уильям! Я ушам своим не верю. Вы только что послали меня к чёрту?!

– Сир Риверте! – завопил Уилл. – Это подло, сир! Вы же ранены и знаете, что я не могу сейчас вас ударить, а мне очень хочется!

– Господи, как же я тебя люблю, – сказал Риверте, опрокидывая его на спину, и следующий возмущённый крик Уилла превратился в неразборчивый стон под его губами.

Риверте целовал его долго, жадно и глубоко. Потом перекатился на спину, молчаливо предоставляя Уиллу власть над положением. И хотя Уилл знал, что причиной тому была его раненая рука, чувство этой внезапной власти было невозможно пьянящим – Риверте крайне редко отдавал ему инициативу в постели. Когда Уилл оказался над ним, Риверте зашарил ладонью по его груди, нетерпеливо развязывая шнуровку рубашки. Уилл, не разрывая поцелуя, схватился было обеими руками за ткань на своих боках, чтобы стянуть её через голову... и понял вдруг, что если сейчас они начнут заниматься любовью, то не перестанут, пока все мысли не вылетят у него из головы. Он резко выпустил ткань, выпрямился и отбросил от себя руку Риверте, уже шаловливо скользнувшую ему в штаны. Рука тут же полезла назад, и Уилл жёстко стиснул её за запястье.

– Ну что? – страдальчески спросил Риверте, кротко глянув ему в глаза снизу вверх. – Что такое?

– Наш разговор, сир, далеко не окончен. Вы меня отчитали, теперь моя очередь.

– Ох, Уильям, – Риверте скривился. – Ну не будьте занудой. Знаю, знаю, я поступил опрометчиво...

– Опрометчиво?! Вы считаете это подходящим словом?

– А чем оно вам не нравится? Полноте, Уилл, не браните меня. Я и так достаточно настрадался за свою самонадеянность, вам так не кажется? – и он беспомощно поднял свою раненую руку с туго перебинтованной кистью, глядя на Уилла так кротко и смиренно, как только можно было вообразить это в отношении к Фернану Риверте. Уилл внутренне вздрогнул, вспомнив, как выглядели эти пальцы без повязки.

– Вы цинично и расчетливо давите на жалость, – пробормотал Уилл. – Это гнусно.

– Знаю, – обезоруживающе улыбнулся Риверте. – И это вполне в моём духе, разве нет?

– И я даже не могу просить вас, чтобы вы обещали впредь себя получше беречь? – обречённо спросил Уилл – и не удивился, когда Риверте с сожалением покачал головой.

– Нет, не можете. Я такой, какой есть, Уильям, я так устроен. Меня не переделать. Боюсь, что вам придётся смириться и с этим тоже, как вы миритесь с моим себялюбием, тщеславием и отсутствием музыкального слуха.

Уилл тяжело вздохнул и ткнулся лбом ему в плечо.

– И вы даже теперь не оставите ваших планов насчёт Аленсии, да?

Риверте ответил не сразу. Уилл запоздало подумал, что, возможно, не стоило задавать этот вопрос так скоро – горечь поражения была ещё слишком свежа, и этим вопросом Уилл, сам того не желая, мог его ранить. Он вскинул голову, открывая рот в намерении забрать свои слова назад, и тут Риверте ответил:

– Думаю, что оставлю. Я действительно действовал несколько... хм... опрометчиво, да, я считаю, что это самое подходящее слово. Понимаете, – медленно проговорил он, глядя мимо Уилла, – моя беда в том, что я никогда не проигрывал. Никогда прежде. Я... я не знал, каково это, не знал, что это вообще такое. Нет опасней врага, чем тот, кого не можешь вовремя распознать. Я не узнал своего врага, Уильям. Я не узнал поражение, когда оно уже смотрело мне в лицо. И поплатился за это.

– Не вините себя, – тихо сказал Уилл.

– Я и не виню. Просто это урок, который мне стоило усвоить много раньше. Вы знаете, Уильям, я не слишком в ладах с вашим господом богом, но по какой-то неведомой причине он любит меня больше, чем я заслуживаю. С другой стороны, как видите, это вышло мне боком. Сейчас, боюсь, я уже слишком стар, чтобы переосмысливать мою картину мира, в которой бесподобный сир Риверте всегда побеждает.

– Ну вот, опять вы давите на жалость, – заметил Уильям. – А мне сейчас надлежит пылко заверить вас, что вы ни капельки не стары и ваши лучшие годы у вас впереди?

– Мне надо, чтобы вы не говорили это, Уильям, – слегка улыбнулся Риверте. – Мне надо, чтобы вы это сделали.

Уилл непонимающе нахмурился, хотел было спросить, о чём это он – но Риверте пресёк расспросы, коротко и звонко поцеловав его в нос. Уилл почувствовал, как тревога, мучившая его последние несколько месяцев, впервые отпускает его, кажется, почти совсем отпускает... почти совсем. Они лежали на кровати в тёмной комнате, звуки со двора не доносились сквозь плотно закрытые ставни, и во всём Тэйнхайле, во всей Вальене, во всей вселенной не было ничего, что имело бы сейчас значение.

Вот только...

Пальцы Риверте легли Уилла на подбородок. Он, не сопротивляясь, позволял приподнять себе голову. Он знал, что от этого человека ничего не скроешь.

– Что вас ещё тревожит? – мягко спросил Риверте, слегка поглаживая кончиками пальцев его челюсть. – Давайте, выкладывайте.

– Не тревожит, – Уилл покачал головой, впрочем, осторожно, чтобы не стряхнуть ненароком эти пальцы. – Это... другое. Я просто думал... – он вздохнул. Как всегда, говоря о самом главном, он не мог подобрать слова. – Роберт сказал, что я предатель. Что я предал свою семью, свой род, свою страну. Я ни о чём не жалею, – поспешно добавил он, боясь, что Риверте поймёт превратно. – Ни о чём, поверьте мне, сир. Но в то же время... я...

– Вы думаете, что ваш брат, несмотря ни на что, сказал правду? – закончил за него Риверте, и Уилл кивнул, радуясь, что ему не пришлось говорит этого вслух.

Риверте перестал поглаживать его подбородок и раздражённо вздохнул.

– У вашего брата, Уильям, весьма странные представления о верности, чести и патриотизме. Даже более чем странные – я бы сказал, извращённые. Вы ведь знаете, как он вынудил меня сдаться?

– Да. Гальяна писал, что иначе городок, в котором вы встретились, предали бы огню и мечу...

– Хиллэсский городок, Уильям, заметьте. Где живёт несколько тысяч невинных людей, никогда не думавших браться за оружие. Мой друг Индрас передал мне ультиматум, пока ваш брат с отрядом наёмных головорезов выжидал сигнала под городским частоколом.

– Он... он блефовал, – голос Уилла дрогнул. – Индрас знал, что вы не допустите этой бойни, что вы сдадитесь...

– Он не знал этого, Уильям. Надеялся на это, учитывая моё настроение, моё положение и некоторые известные ему особенности моего характера. Но наверняка он знать не мог. Потому что в иных обстоятельствах, не будучи... в том настроении, в котором я тогда был, возможно, я бы отказался.

Уилл молчал. Он не знал, как отнестись к услышанному. С одной стороны – разве не естественно для всякого живого существа прежде всего думать о спасении собственной жизни? С другой – что значит одна жизнь против тысячи, даже если она твоя? С третьей – разве может кто-либо на свете требовать от других такого выбора? Это то решение, который каждый принимает сам. В смерти все одиноки.

– Так что поверьте мне, ваш брат и Индрас были настроены вполне решительно. Если бы я заупрямился, они бы подожгли город, чтобы подтвердить серьёзность своих намерений. Но Хиллэс ныне – часть Вальенской Империи. И если хиллэсский лорд не счёл нужным защитить своих людей, пойдя вместо этого на них с мечом, то, стало быть, его работу должен был выполнить я.

И таким образом искупить свою вину за аленсийский провал, мысленно закончил Уилл. Да, вот теперь всё встало на свои места. Риверте осознал, что проиграл, и должен был искупить это поражение жертвой. Она никому не была нужна, он приносил её сам себе, своему честолюбию, своей гордости, своему упрямству. Уилл вдруг вспомнил их разговор под ясенем у реки, состоявшийся несколько недель назад. "Если бы я не сделал этого, я не смог бы себя уважать" – так он тогда сказал.

А кроме того, Уилл помнил о женщине, которая когда-то убила себя, как Риверте считал, по его вине. Должно быть, именно с тех пор он так невзлюбил лишнюю, ненужную кровь, проливаемую из-за него.

Твёрдые пальцы ласково взъерошили Уиллу волосы на макушке.

– Так что не придавайте большого значения обвинениям и заключениям человека, который знает о чести и верности намного меньше вашего, – сказал Риверте. – И... простите меня, что я заставил вас сделать этот выбор.

– Вы не заставляли, – покачал головой Уилл. – Не заставляли, сир. Видит бог, никогда в жизни у меня не было выбора легче.

Лукавая усмешка Фернана Риверте едва уловимо блеснула в темноте.

– Вы знаете, Уильям, почему я снова пощадил вашего брата?

Уилл вздрогнул. Он не смел задавать этот вопрос – собирать свои зубы по всему Хиллэсу ему совсем не хотелось.

– Почему? – осторожно спросил он.

– Угадайте.

– Ну, – Уилл откашлялся. – Потому что... потому что я вас просил?

– Ничего подобного.

– Потому что вы не злопамятны? – неуверенно предположил Уилл, и Риверте фыркнул.

– Глупости какие, это я-то не злопамятен? Ещё версии?

Уилл беспомощно пожал плечами.

– Хорошо, я вам чуточку подскажу. Я всё делаю по определённой причине, Уильям. И эта причина всегда одна – моя личная выгода.

– Да, – пробормотал Уилл. – Я знаю. Король мне то же самое о вас говорил...

Он застыл, ещё не договорив, и запоздало прикусил язык. Боже! Ну надо же было так проболтаться!

– В самом деле? – подозрительно глядя на него, спросил Риверте. – И когда же это вы с ним так задушевно беседовали?

– В... в Сиане. В тот день, когда он давал летний бал.

– Рассказывайте, – приказал Риверте, и Уилл, вздохнув, подчинился.

Когда он закончил, Риверте тоже молчал какое-то время.

– Я должен был догадаться, – сказал он наконец. – Проклятье, должен был знать, что он выкинет что-то в этом духе! Уильям! Вы должны были мне сразу же рассказать об этой встрече. Почему вы смолчали?