Текст книги "Похищенный трон"

Автор книги: Джиллиан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 28 страниц)

– Я хочу прикрыться от твоих взглядов, но знаю, что так не делают то, что мы будем делать сейчас.

– Нет, – сказал он севшим голосом. Подобно лицу, ее тело, хоть и не умопомрачительно прекрасное, было очень даже привлекательно.

Абивард снял свой кафтан через голову, потом поспешно стянул подштанники.

Он несколько удивился, увидев, что Рошнани смотрит на него с еще большим любопытством, нежели проявил он сам. Но удивление тут же прошло. В конце концов, она знала о том, как устроены мужчины, куда меньше, чем он знал о женщинах.

Он взял Рошнани за руку. Рука была холодной. Он подвел ее к кровати со словами:

– Я постараюсь, чтобы тебе не было больно. В первый раз все-таки…

– Спасибо тебе, – ответила она. – Все женщины Папака… то есть Охоса говорили мне, чего следует ожидать, но поскольку все они говорили разное, мне, скорее всего, придется выяснить все самой.

Он уже изготовился опустить ее на квадратную простынку, но замер, восхищаясь не столько ее телом, сколько ее словами.

– Знаешь, – с серьезным видом сказал он ей, – мои отец сказал бы то же самое, а я не встречал человека мудрее. – Теперь он начинал думать, что, возможно, из нее получится главная жена. Задатки вроде есть.

Потом они все же легли на кровать, которая заскрипела под их тяжестью.

Абивард и сам был неспокоен: до сего момента ему доводилось участвовать в утрате девственности всего один раз – тогда это была его собственная девственность. Теперь же предстояло проделать это с собственной юной женой, а это совсем другое дело.

Он не знал, умеет ли она хотя бы целоваться. Опытным путем он выяснил, что все-таки умеет. Когда их губы разъединились, она хихикнула:

– Борода щекочет. И усы.

Он никогда не думал, что любовное действо может быть способом знакомства, но так оно и получалось. Он все больше узнавал ее всякий раз, когда дотрагивался до нее, когда касался губами одного местечка, другого… Уже одно то, что они предавались этому вдвоем, сближало их, как не могло сблизить ничто другое.

Немного погодя настал миг, когда он все же вошел в нее. Лицо ее исказилось, когда он входил в ворота, которые еще никто не открывал. Он очень старался не причинить ей боль, но у него были и свои неотложные потребности. Он извергся в нее с долгим блаженным стоном.

После того как он отдышался, сделав свое дело, она легонько шевельнулась.

Это движение не походило на признак возбуждения, скорее оно заменяло слова:

«Слезь с меня – ты тяжелый». Он перенес вес тела на локти, а потом и вовсе сполз с нее.

Абивард опустил голову, глянул на себя, на Рошнани.

– Птичья кровь нам не понадобится, – сказал он. Она приподнялась и села, глядя на тоненькую струйку крови, которая, вытекая у нее между ног, оставляла пятна на простыне.

– Не понадобится, – согласилась она.

– Ты хорошо себя чувствуешь? – спросил он.

– Да, вроде бы. Немножко больно было, но я была готова, так что оказалось не страшно. В следующий раз определенно легче будет, а потом еще легче.

– А тебе… тебе понравилось? – робко спросил он. Она со всей серьезностью обдумала этот вопрос, прежде чем ответить. У него возникла мысль, что она вообще имеет обыкновение думать, прежде чем говорить. Потом она произнесла:

– Теперь уже больно не должно быть, так что, наверное, будет довольно приятно. Хотя пока что я нахожу твои губы и язык приятнее, особенно когда они дотрагиваются до нежных местечек. – Она озабоченно посмотрела на него:

– Ты сердишься на мои слова?

– Почему я должен сердиться на честный ответ? – спросил Абивард.

– Я знаю, что не следует верить всему, что услышишь на женской половине, ответила новобрачная. – Там говорят, что мужчина настолько гордится своим бивнем…

– Ах вот, значит, как это называется? – прервал ее позабавленный Абивард.

– Ну да. В общем, они говорят, что он настолько им гордится, что забывает про все остальное. Я с радостью узнала, что они не правы.

– Мужчины не все одинаковы, как и женщины, я полагаю, – сказал он. Рошнани кивнула. Абивард подумал, а не изведала ли она прикосновения губ и языка до него. Ходили слухи, что обитательницы женских половин, особенно если муж их был стар или слаб или обладал большим количеством жен и с каждой любился очень и очень редко, иногда сами утоляли страсть друг дружки. Но как спросить ее об этом? К тому же он не считал, что это должно его касаться.

Рошнани сказала:

– Слова твои очень мудры, но, должна сказать, о мужчинах я знаю очень мало.

– Надеюсь, что этим мужчиной ты все же останешься довольна. – Абивард, будучи молод, был моментально готов пойти на второй заход, но не хотел требовать этого от нее – ведь как-никак он только что пустил ей кровь. А вот завтра – иное дело. Если ей суждено стать его главной женой, он хотел, чтобы в постели она была им довольна, тогда и в вопросах управления наделом будет больше единодушия. Если же он снова причинит ей боль, это делу не поможет.

Он поднялся с кровати, натянул кафтан и поднял окровавленную простынку.

Рошнани начала натягивать шелковые штанишки, но остановилась, покачав головой.

– Не хочу их пачкать, – сказала она и накинула на себя платье. – Застегни мне пару застежек, будь добр, чтобы можно было показаться в приличном виде.

Абивард повиновался, а потом настежь распахнул двери дихганской опочивальни. Коридор был забит народом – любопытствующим и нетерпеливым. Он поднял простынку, запятнанную девственной кровью Рошнани. Коридор огласился громкими приветствиями при виде этой печати, окончательно скрепившей брачный договор. Рошнани, гордо подняв голову, показалась народу Век-Руда.

После этого ритуального показа Абивард вновь запер дверь. Из коридора доносились скабрезные выкрики, но Абивард уже решил, что второго раза сегодня не будет. Он не стал вновь расстегивать шелковое платье, а наоборот, застегнул оставшиеся застежки и проверил, чтобы все крючки оказались в соответствующих петельках.

– Прежде чем ты отправишься на женскую половину, мы приведем тебя в надлежащий вид, – сказал он.

– Спасибо за заботу обо мне. – Рошнани, судя по виду и голосу, волновалась не меньше, чем тогда, когда он подвел ее к брачному ложу. Но совсем по другой причине. Ничего удивительного – ей предстояло жить с этими женщинами всю оставшуюся жизнь, обрести свое место в их обществе, и здесь очень многое зависело от самых первых шагов.

Абивард взял ключ и отпер им дверь на женскую половину. В коридоре уже ожидали Барзоя и Динак. Абивард знал, что они будут там. Подведя к ним Рошнани, он сказал:

– Моя мать, моя сестра, представляю вам мою жену.

Три женщины обнялись. Барзоя сказала:

– Служи этому наделу, как служила наделу твоего отца. Подари нам много отличных наследников. Будь счастлива с нами.

Барзоя есть Барзоя – о счастье она вспомнила в последнюю очередь.

– Да исполнит Господь твои пожелания, о мать дихгана, – тихо ответила Рошнани. Динак сказала:

– Ты непременно должна рассказать мне все – о путешествии сюда, о церемонии бракосочетания, о… – Она покосилась на Абиварда и понизила голос: Обо всем остальном. Я ведь тоже очень скоро выхожу замуж.

Рошнани тоже посмотрела на Абиварда.

– Я расскажу обо всем, что ты пожелаешь узнать… скоро.

Намеки Абивард понимать умел. Поклонившись поочередно жене, матери и сестре, он сказал:

– С вашего позволения, госпожи мои, я покидаю вас. Не сомневаюсь, вам захочется обсудить такие вопросы, коими не должно осквернять мой мужской слух.

Рошнани, Барзоя и Динак дружно рассмеялись, и он ретировался гораздо быстрее, чем намеревался. «Несомненно вопросы, которые вы будете обсуждать, не просто осквернят мой слух, но и обуглят уши», – подумал он. Если Рошнани примется рассказывать Динак о его успехах на брачном ложе, он хотел бы в этот момент оказаться не ближе чем в пятидесяти фарсангах. Но бежать так далеко неразумно, достаточно просто отойти на расстояние, достаточное, чтобы ничего не слышать. Что он и сделал.

* * *

Фрада тихонько присвистнул, показывая рукой вперед, на гору Налгис-Краг и посаженную на ее вершине крепость.

– Ты только посмотри, – сказал он. – Любая армия может вечно сидеть у подножия этой каменной глыбы, но едва попытается подняться…

– …как тут же спустится, и очень быстро, – закончил Абивард мысль младшего брата. Вверх, к крепости надела Налгис-Краг, вела всего одна узкая, извилистая дорожка. Даже с расстояния в четверть фарсанга Абивард мог разглядеть с десяток мест, где горстка отважных воинов могла бы удерживать армию, о которой говорил Фрада.

– Они откуда-то берут воду, иначе у крепости не было бы той репутации, которая у нее есть, – добавил Фрада тоном честолюбивого генерала.

– Я был бы счастлив вновь оказаться под защитой крепких стен, – сказал Абивард. – В дороге я чувствовал себя полуголым. – Он ткнул в себя пальцем. Как и все воины в свадебном кортеже Динак, он был облачен в шлем и вооружен мечом и копьем, как и надлежит истинному макуранскому бойцу. Но вот прочее его снаряжение, как и у всех остальных, было из кожи, для большей крепости пропитанной топленым воском, – тот же облегченный вид доспехов, каким пользовались кочевники-хаморы. Кузнецы крепости уже начали ковать железные доспехи, утраченные в Пардрайянской бойне, но изготовление даже одного экземпляра требовало времени.

Фрада обернулся к Динак:

– Как ты, сестра?

– Наслаждаюсь свободой от женской половины, – ответила она, – жаль только, что приходится путешествовать в чадре. Из-за этой тряпки на лице я почти не вижу мест, по которым мы проезжаем.

– Пока мы не въехали во владения Налгис-Крага нынче утром, смотреть было особо не на что, – сказал Абивард. – Между нашими землями и землями Птардака сплошная пустыня да камни. Если не считать оазисов, никто не назвал бы Макуран плодородной страной.

– Когда последние десять лет только и делаешь, что смотришь из окна, даже пустыня кажется интересной, – сказала Динак. Как всегда, она старалась видеть по всем лучшую сторону. – Крепость Налгис-Краг стоит так высоко над остальным наделом, что у меня из женской половины будет отличный вид.

Абивард никогда не задумывался, правильно ли прятать от мира благородных женщин, как только они становятся взрослыми: таков был обычай его страны, и он с ним не спорил. Его даже не волновало, что его сестру заперли на женской половине в крепости Век-Руд. Это произошло, когда сам он был еще мальчишкой, и он к этому привык. Но то, что она окажется под замком на женской половине чужой, далекой крепости… от этой мысли где-то внутри возникало щемящее чувство.

– Я буду скучать по тебе, сестра моя, – печально сказал он.

– А я по тебе. Может быть, нам удастся наладить переписку. Надеюсь, Птардак не станет возражать. – Если же Птардак будет возражать, то ничего из этой затеи не получится. И брат, и сестра прекрасно это понимали. Динак продолжала:

– Какой был смысл учиться грамоте, если мне нельзя будет ею пользоваться?

Абивард не знал, зачем Годарс разрешил Динак учиться читать и писать.

Очень немногие макуранские женщины владели грамотой; он сомневался, что даже Барзоя, при всем ее уме, разбирается в буквах. Наиболее вероятным объяснением Абивард счел то, что отец его, увидев в ком-то способности, просто не мог позволить им пропасть втуне, к сколь бы необычной области эти способности ни относились.

В отдалении высоко и звонко затрубил рожок: из крепости Налгис-Краг кортеж увидели.

– Вперед! – крикнул Абивард. – Покажем им всю удаль, на которую способны, во имя нашей чести и чести Век-Руда! – Он жалел, что отряд не может въехать на вершину горы и в крепость в сладкозвучном бряцании доспехов. Увы, пока это невозможно. Птардак, разумеется, поймет и посочувствует – редкий надел не испытывал ныне подобных затруднений.

Дорожка, ведущая к крепости, была вырублена в склоне скалы. Поднимаясь вверх по тропе, Абивард увидел, что прежние его прикидки оказались неверны, – в пятнадцати, а то и в двадцати местах на этой узкой, петляющей дорожке несколько стойких бойцов могли бы сдержать целое войско. В фарлонге друг от друга, а то и чаще были навалены кучи камней, готовые градом обрушиться на головы неприятеля и опрокинуть его прямо в бездну.

Крепость Налгис-Краг и сама по себе была внушительным фортификационным сооружением. Если бы какой-то армии и удалось пробиться к вершине горы, то эти хмурые гранитные стены, искусно надстроенные над отвесными скалами, могли бы выдерживать любой натиск очень долго.

– Кто идет? – воинственно рявкнул стражник, стоящий в открытых воротах.

Копье его готово было в любой момент преградить путь непрошеным гостям.

– Абивард, сын Годарса, дихган надела Век-Руд, – ответствовал, согласно положенному ритуалу, Абивард. – Со мной прибыла моя родная сестра Динак, невеста Птардака, сына Урашту, великого и могучего дихгана надела Налгис-Краг. – Он не имел представления, насколько великим и могучим был Птардак лично, но любой дихган, владеющий этим наделом, обладал такой силой, которой позавидовали бы и иные марзбаны.

Стражник проделал замысловатое движение копьем.

– Да хранит Господь тебя и твоих спутников в стенах крепости Налгис-Краг, о Абивард, сын Годарса, и да будет союз сестры твоей с нашим дихганом счастливым и плодотворным. – Он отступил в сторону, пропускай кортеж.

Теперь Абиварду предстояло сыграть ту роль, которую сыграл в крепости Век-Руд юный Охос. Он помог Динак спешиться; они остановились в тени ворот, пока остальные гости приводили в порядок коней и занимали места среди зрителей из надела Птардака.

Служитель Господа вышел на середину двора и ждал там. Его желтая ряса ярко сияла в отвесных лучах солнца. Абивард обернулся к Динак, помогая ей сбросить мантию, сохранявшую платье в чистоте.

– Ты готова? – прошептал он. Лицо ее скрывала чадра, но она кивнула. Он взял ее за руки – единственную открытую часть тела – и подвел к священнослужителю.

Солнце заблистало и на ее платье – на ярко-синем шелку, украшенном попарными изображениями павлинов. Над каждой парой возвышался золотой нимб, расшитый драгоценными каменьями, и лепесток лилии. Пары разделялись затейливыми колоннами с составленными из цветочного узора капителями.

– Благослови и храни вас Господь и Четыре Пророка, – сказал служитель Господа, когда они встали рядом с ним.

Абивард устремил взгляд к дверям в жилую часть крепости. Она отворилась, и вышел Птардак. Она рука его была на перевязи, а другая сжимала палку, на которую он опирался при ходьбе. Птардак старался ступать на правую ногу. Его суровое, сосредоточенное лицо искажалось от боли всякий раз, когда левая нога касалась земли.

Абивард внимательно изучал будущего родича – достоин ли этот человек его сестры? Птардаку было около тридцати. Высокий, с правильными чертами лица, с подстриженной чуть короче обычного бородой. Судя по тому, что он шел без посторонней помощи, хотя нога его явно не зажила, он был человек мужественный.

На первый взгляд он казался вполне подходящим женихом, хотя в глубине души Абивард готов был признать достойным руки своей сестры лишь Царя Царей… Нет, даже Царь Царей не годится – ведь макуранский престол сейчас занимает седобородый старик Смердис.

Началась церемония бракосочетания. Птардак изъявил свое желание взять Динак в жены. Служитель Господа повернулся к Абиварду:

– Желаешь ли ты, Абивард, сын Годарса, чтобы помолвка сестры твоей, одобренная твоим отцом, преобразилась днесь в истинный брачный союз?

– Желаю, – сказал Абивард настолько твердо, насколько мог.

Служитель Господа спросил Динак, согласна ли она на заключение брака. Она ответила увереннее, чем отвечала Рошнани, но ненамного.

Священнослужитель дал ей и Птардаку по ритуальному финику, которые им надлежало съесть в залог своего союза и плодородия. Динак отдала свой финик мужу, он сделал то же самое. Как и Рошнани, она изловчилась съесть плод, не показывая Птардаку лицо. «Пусть потерпит, – подумал Абивард. – Я же терпел».

Служитель Господа взял косточки от фиников и положил их в мешочек на поясе, чтобы позже посадить в землю. Потом он взял руки Динак и вложил их в руки Птардака. Жители Налгис-Крага разразились приветственными возгласами и принялись забрасывать новобрачных пшеничными зернами.

А потом – теперь он имел на это законное право – Птардак приподнял чадру своей невесты, чтобы поглядеть, что за женщину он получил согласно давнему договору его отца с Годарсом. Абиварду потребовалось напрячь всю свою волю, чтобы от волнения не сжать кулаки. Если Птардак сейчас унизит его сестру… Он не знал, что в таком случае сделает, но это будет нечто ужасное. Ради Динак он был готов на все.

Но Птардак улыбнулся и кивнул Абиварду:

– Сегодня я стал счастливым человеком, зятек.

– Да будете вы с моей сестрой счастливы вместе много-много лет, – ответил Абивард любезностью на любезность и добавил:

– Теперь, когда дома наши объединились, позволь мне задать тебе один вопрос, никак не связанный с этой свадьбой.

– Только короткий, – сказал Птардак, не сводя глаз с Динак.

– Очень короткий; не стану тебя задерживать. Только ответь мне – ты уже присягнул на верность Смердису, Царю Царей?

Птардаку пришлось отвлечься мыслями от брачного ложа. Он медленно произнес:

– Истинно так. Я не нашел сколько-нибудь убедительных причин поступить иначе, ибо Шарбараз отрекся от престола. А ты?

– Точно так же, – сказал Абивард, – и по той же причине. Спасибо, зятек.

– Как ты и обещал, вопрос был краток, – сказал Птардак. – Теперь у меня есть двойной повод поскорее прилечь – жена и больная нога.

– Можешь опереться на меня, если так тебе будет легче, – сказала Динак. – Разве я не должна быть тебе опорой до конца дней?

– Должна, – согласился Птардак, – но только не на людях. Этот путь я совершу без посторонней помощи, дабы потешить свою гордость. Если хочешь, иди рядом со мной.

Динак стрельнула глазами в сторону Абиварда, – возможно, в последний раз, с болью подумал он, – словно спрашивая, как ей поступить. Он чуть заметно кивнул. Нельзя унижать гордость человека, особенно в день свадьбы, и если Птардак сумел самостоятельно прийти сюда, то, скорее всего, сможет проделать и обратный путь в жилую часть.

Так Птардак и поступил, правда, медленно. Динак шла рядом с ним, не касаясь его. Собравшаяся во дворе толпа, которая в ином случае всей гурьбой ринулась бы за новобрачными, была вынуждена продвигаться медленно, и у входа образовалась пробка. Попав в помещение, большинство повернуло налево, в направлении аппетитных запахов, доносившихся с кухни. Другие последовали за Птардаком и Динак направо, к спальне дихгана, выкрикивая советы того же рода, что Абиварду довелось выслушивать совсем недавно.

Сам он тоже двинулся направо, но не из похотливого любопытства, а чтобы показать, что он уверен в Динак, И оказаться поблизости в случае возможных осложнений. Если квадратная простынка покинет спальню без следов крови, Птардак имеет право, при желании, объявить брак недействительным. Абивард этого не ожидал, но долг требовал, чтобы он находился поблизости, если возникнут проблемы.

Дверь в спальню закрылась. Он услышал глухой стук деревянного засова.

После этого за дверью воцарилась тишина. Некоторые из мужчин пустились в скабрезные рассуждения о том, что же там происходит. Абиварду очень хотелось схватиться за меч и проучить их, но он сдержался – в день свадьбы такие шуточки позволительны. Томительно тянулись минуты, народ уставал ждать и потихоньку откочевывал в сторону кухни.

Бух! – это в спальне сняли засов. Дверь отворилась. Под восторженные возгласы тех, кто еще оставался в коридоре, и не в последнюю очередь Абиварда, Птардак гордо продемонстрировал окровавленную простынку.

– Воистину мой зять! – воззвал он к Абиварду, тем самым устранив последние сомнения.

Абивард поклонился в ответ и вслед за остальными отправился на кухню.

Динак же сейчас удалится на женскую половину, откуда с этого момента будет выходить очень редко. Это казалось не совсем справедливым.

– Все в порядке? – спросил с набитым ртом Фрада. В одной руке он держал свернутую лепешку с начинкой из баранины и кедровых орешков, а в другой кружку с вином.

– Все в порядке, – ответил Абивард. – А ты ожидал чего-то иного? – Он подождал, пока Фрада покачает головой, и продолжил:

– Дай-ка и мне чего-нибудь поесть. То, что у тебя в руке, выглядит аппетитно. Из вежливости побудем здесь еще немного, а потом я хочу побыстрее отправиться домой.

– Что такое? – нахмурившись, спросил Фрада. – Птардак нанес обиду тебе или сестре? – Рука его скользнула к рукоятке меча. – Если только он посмел…

– Нет-нет, – поспешно проговорил Абивард. – Ничего подобного. И все же в этой крепости мне как-то не по себе. Чем скорее я вновь увижу родной Век-Руд, тем счастливее буду.

* * *

Местами земля Макурана была поразительно плодородной. Но между этими участками лежала пустыня. Даже ящерицы не переползали каменистую тропу, ведущую от владений Птардака к Абивардову наделу.

Он и его спутники выехали рано на рассвете, чтобы преодолеть как можно большее расстояние до полуденной жары. Восходящее солнце окрасило холмы, лежащие к северу и западу от Налгис-Крага, всеми оттенками розового и кораллового, и некоторые всадники показывали на них пальцами и громко восхищались их красотой.

Но когда солнце поднялось выше и лучи его утратили рассветный алый блеск, на холмах проступили их истинные краски – бурая и пепельно-серая.

– Все равно как женщины, – заметил Фрада. – Сотри с них краску, и куда делась красота?

Большинство всадников отозвались на эту шуточку громким смехом. В других обстоятельствах Абивард присоединился бы к ним. Но он был погружен в раздумья.

Он думал о том, каково теперь Динак – не только в объятиях Птардака, но и на женской половине крепости. И кстати, каково сейчас Рошнани в Век-Руде? Когда он выехал в путь, сопровождая Динак, все вроде бы было хорошо, но кто знает, что могло произойти за эти дни?

Фрада спросил его:

– Думаешь, когда мы вернемся в нашу крепость, кузнецы уже закончат хоть одни доспехи? Я знаю, что первые будут твоими – ты же как-никак дихган. Но вторые я надену сам.

– Ох, не торопись влезать в доспехи, даже когда они будут готовы, – ответил Абивард. – Если бы в крепости нашлись латы для седьмого воина, ты, скорее всего, увязался бы за нами в степь, а это значит, что вряд ли вернулся бы домой.

Фрада на это только фыркнул. Он не верил, что с ним может случиться что-нибудь плохое. Когда-то Абивард тоже не верил, но лишь до того мгновения, когда на его глазах знамя Пероза, Царя Царей, рухнуло в хаморский ров. После этого он не сомневался, что несчастье может выпасть на долю каждого, от царя до простолюдина.

Посреди каменистой безводной равнины, где на протяжении многих фарсангов не росли даже колючки, колышущийся голубой мираж – Годарс называл его озером призраков – порождал иллюзию водного изобилия. Терзая своей недоступностью, озеро плыло параллельно с всадниками, не давая приблизиться ни на шаг.

Измученный жаждой человек, не знающий, что перед ним лишь мираж, определенно погиб бы, пойдя на зов озера.

– Во имя Господа, – сказал Абивард, – если хаморы все же вторгнутся в наши земли, да возжаждут они напиться из озера призраков и пойдут по его следу себе на погибель.

Фрада сказал:

– Может, они останутся на своем берегу Дегирда. Если они собираются двинуться на Макуран, что ж они до сих пор этого не сделали?

– Кто может сказать, что у кочевника на уме? – ответил Абивард. – Мы воюем со степью еще с тех незапамятных времен, когда по земле ходили герои. То одна сторона побеждала, то другая. – И мысленно добавил: «Однако редко какая-то из сторон добивалась столь решительной победы, как ныне».

День клонился к закату, и путники стали присматривать место для ночлега.

Посоветовавшись взглядом с теми, кто был старше и опытнее его, Абивард выбрал вершину небольшого холмика, где даже росло несколько кустиков, годных на топливо для караульных костров. Он не нуждался ни в чьих советах, чтобы выставить посты треугольником вокруг лагеря. Всякому, будь то разбойник или кочевник, кто пожелал бы, воспользовавшись темнотой, захватить его врасплох, пришлось бы изрядно потрудиться.

Он не знал, были ли его предосторожности причиной того, что ночь прошла совершенно мирно, но не намеревался пренебрегать ими, когда вновь опустятся вечерние сумерки. Позавтракав блинами, испеченными на большой сковороде, и кислым вином, кортеж двинулся далее в сторону Век-Руда.

Так прошло несколько дней, до родной крепости оставалось все меньше и меньше. Потом, примерно за час до полудня, когда Абивард начал подумывать о дневном привале, пока не спадет жара, он заметил вдали группу приближающихся всадников.

– Это не караван, – с любопытством в голосе произнес Фрада. – Все лошади под седоками. Интересно, чего им здесь надо. – Он ладонью прикрыл глаза от солнца, надеясь разглядеть получше.

– Не сомневаюсь, что им тоже интересно. – Абивард проверил, легко ли меч выходит из ножен, надежно ли держится копье в своей опоре в седле.

Приближавшиеся к ним всадники могли, как и они сами, возвращаться с торжества или направляться туда. Но это могли быть и разбойники. Тогда они скоро свернут в сторону – численность обоих отрядов была примерно равной, а разбойники редко решались испытывать судьбу в таких случаях.

Фрада вновь пристально всмотрелся в марево:

– Ну и жалкие же у них клячонки. Вроде того недомерка, на котором ты вернулся из… – Он резко замолчал, открыв рот и вытаращив глаза.

Абивард понял, о чем подумал его брат; та же мысль вспыхнула и в его мозгу.

– Хаморы! – крикнул он, да так громко, что и сам вздрогнул – Боевым порядком вперед! Клянусь Господом, отомстим им, пусть даже в малой мере.

Его спутники разъехались по обе стороны дороги. Они не были обучены сражаться слаженной боевой единицей, но каждый из них знал, что надо делать.

Когда Абивард дал знак скакать вперед, они пустили своих коней рысью – нет смысла переходить на полный галоп, пока не сблизишься с противником.

– Держать строй! – скомандовал Абивард, не сводя глаз с кочевников.

Некоторое время те сновали в замешательстве, словно их удивило то, что их распознали. Но потом они тоже построились в боевую колонну, чуть менее ровную, чем у их противников-макуранцев. Они наступали с той же решимостью, что и люди Абиварда.

– Макура-ан! – заорал Фрада. И весь кортеж мигом подхватил боевой клич.

Никто, как заметил Абивард, не выкрикнул имени Смердиса, Царя Царей. Слишком недавно тот сидел на троне, чтобы стать достойным символом страны, которой правил.

Хаморы тоже разразились резкими криками. Абиварду их невнятные вопли казались ревом диких зверей. Затем почти одновременно хаморы подняли руки к левому плечу, извлекли из колчанов по стреле, привстали на своих коротких стременах и, почти стоя, выстрелили. Абивард поднял щит. Рядом с его головой, жужжа, как рассерженная оса, пролетела стрела. Один из его слуг издал крик боли, но все остались в седлах.

– Галоп! – крикнул Абивард и пришпорил коня. Хаморы прекратили наступление и поспешно ретировались тем же порядком, что и наступали, посылая стрелы через плечо. От этого их стрельба стала менее прицельной, что позволяло преследователям, хотя и без железных доспехов, все же избегать скользящих попаданий. А поскольку макуранцы были налегке, их мощные скакуны неслись значительно быстрее обычного. Они быстро настигали степняков.

Это поняли и кочевники. Они разбились на несколько небольших горсточек и рассыпались по бесплодной равнине.

Абивард с Фрадой бок о бок погнались за двумя хаморами. Один из кочевников выхватил свой кривой шамшир, но слишком поздно. Копье Абиварда вонзилось ему в спину, как раз под левым плечом, и Абивард впервые ощутил мягкое сопротивление плоти и костей заостренному железу. Хамор широко раскинул руки, роняя клинок, завизжал и припал к седлу.

Когда Абивард вырвал копье из спины кочевника, из раны фонтаном ударила кровь. Наконечник, который был блестящим, когда входил в тело хамора, вышел мокрым и красным, как и часть древка. Абивард еле сдержал тошноту. Конечно, очень приятно беседовать об убиении хаморов, но суровая действительность едва не вынудила его отдать земле свой завтрак.

– Не время блевать, – вслух сказал он сам себе и развернул коня, желая увидеть, как дела у Фрады. Фрада тоже ударил копьем, но промахнулся и теперь длинной пикой удерживал нападавшего на него степняка. Абивард устремился к сражающимся; когда хамор обернулся, чтобы оценить очередного противника, Фрада проткнул его горло наконечником копья.

Вновь хлынула кровь. Ее противный, отдающий железом запах заполнил ноздри Абиварда – как при забое овец. Он осмотрелся – надо узнать, как справляются с неприятелем остальные макуранцы из его отряда.

Два коня лежали на земле, а третий носился по пустыне с пустым седлом. Но хаморы потеряли шесть или семь человек, а остальные в беспорядке спасались бегством. Недолго длилась эта маленькая баталия, но, какова бы она ни была, победа досталась Абиварду и его людям.

Он ожидал, что они разразятся громогласным ликующим кличем, коли уж не пришлось провозглашать победу, когда они вторглись в степь. Но этого не произошло. Он и сам был не в настроении торжествовать победу. Достаточно и приятного чувства, что остался жив.

Он подъехал к бьющемуся в корчах человеку с клочковатой бородой, одетому в выворотную кожу, обычную одежду степняков. Одна из ног хамора была изогнута под неестественным углом; обе руки он прижал к животу, безнадежно пытаясь сдержать красный поток утекающей жизни. Абивард вторично ткнул его копьем, на сей раз в шею. Кочевник несколько раз дернулся и затих.

– Зачем ты это сделал? – спросил Фрада.

– С такими ранами он все равно был не жилец, – пожал плечами Абивард. – Я не захотел обрекать его на муки просто так, без причины. Ничего не оставалось, как избавить его от страданий. Дай Господь, чтобы кто-нибудь поступил так и со мной, если я окажусь в таком положении.

– Понятно. – И все равно в голосе Фрады звучало удивление, особенно от слов брата, что в бою с ним может приключиться что-то ужасное. Это было очень понятно Абиварду. Он и сам испытывал такие же чувства всего несколько недель назад. Но не теперь. Теперь он стал умнее.

Макуранцы перестроились. Некоторые спешились, чтобы снять с поверженных соперников луки и стрелы, кривые мечи и украшения.

– Эй, смотрите-ка! – крикнул кто-то, показывая на золотую брошь. Макуранская работа, определенно трофей с поля боя после той битвы в степи.

– В таком случае очень справедливо, что она возвращается домой, – сказал Абивард. Он огляделся и посмотрел, в каком виде вышел из боя его отряд. Кто-то только что сломал стрелу и вытащил обломок из руки Видарнага; рана была обмотана тряпицей, сквозь которую сочилась кровь, но не очень сильно. У Фарнбага была рассечена щека, и сквозь разрез были видны зубы. «Это надо заштопать прямо сейчас, – подумал Абивард, – а то будет ходить с дырой до конца дней».