Текст книги "Похищенный трон"

Автор книги: Джиллиан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 28 страниц)

– Воистину, величайший, учусь, – ответил Абивард. Надо же, он все-таки может говорить.

– Прекрасно, – похвалил Пероз. – Дай Господь, чтобы тебе никогда не пришлось приносить подобную жертву. Если кампания пойдет по моему плану, так оно и будет. Я намерен сразу двинуться на кочевников, вынудить их принять бой и раздавить – вот так. – Царь Царей сложил руку в кулак и вжал его в ладонь второй руки.

– Дай Господь, величайший, – откликнулся Абивард. Ого, он и во второй раз не потерял дар речи! Но при этом он вспомнил слова отца о том, как трудно воевать с кочевниками на их земле. Мудрость Царя Царей в Макуране принималась на веру, в мудрости же Годарса Абивард не раз имел возможность убедиться воочию.

Пероз вновь обратился к Чишпишу, к которому, собственно, и пришел:

– Чишпиш из Семи Домов, тебе отводится решающая роль в нашей победе над хаморами. Все ли у тебя готово?

– Так точно, величайший. Мы подожжем степь и заставим кочевников либо принять бой, либо потерять все пастбища. В фургонах ждут своего часа тысячи факелов.

И тут яркий факел вспыхнул в голове Абиварда. К северу от Дегирда хаморы жили исключительно скотоводством. Если их стада лишатся пастбищ, степняки умрут от голода. Чтобы избежать этого, им придется драться. Он бросил взгляд на Годарса. Отец медленно наклонил голову. Абивард тоже кивнул. Его вера в мудрость Царя Царей была восстановлена.

Глава 2

Широкий и мутный Дегирд отделял фермы, крепости и городки Макурана от варваров, обитавших на другом берегу. Ни один мост не пересекал потока; если бы нашелся Царь Царей, решивший возвести такой мост, все дихганы северо-западной части царства подняли бы против него мятеж. Хаморы слишком часто умудрялись перейти Дегирд и без всякого моста – не было смысла строить для них дорогу.

Но великая армия Пероза, Царя Царей, не могла переправляться через реку мелкими группками. Не могла она и ждать, по примеру кочевников, когда на реке станет крепкий лед. При виде широкой водной преграды Абивард задался вопросом: каким же образом намерен решить эту задачу Пероз?

Хотя Абивард ни разу еще не проверял свои знания в деле, он знал, как нужно сражаться. Он имел некоторое представление, как держать в осаде разбойничье логово или вражью крепость. Но на этом его военные познания кончались.

За несколько последующих дней они существенно пополнились. Раньше обоз, тянувшийся за армией, казался ему неоправданно большим, пока саперы, проделавшие путь от самого Машиза, не принялись вбивать в дно Дегирда два параллельных ряда свай примерно через каждые пятнадцать шагов, продвигаясь к северному берегу.

Сваи, поставленные выше по течению, клонились по направлению течения, а стоящие ниже были вбиты с наклоном против течения. Каждую пару наклонных свай саперы соединили поперечной балкой. Со временем, благодаря силе течения, сваи все глубже вдавливались в дно. Потом вдоль каждого ряда свай саперы протянули подмости с южного берега Дегирда на северный. Поперек подмостей настелили обшивные доски, а поверх досок положили жерди и палки. Не прошло и недели после выхода армии на берег Дегирда, как она уже перешла из Макурана на равнину Пардрайя.

Подготовка к переправе не осталась незамеченной. Абивард видел на дальнем берегу маленькие, как оводы, фигурки хаморов. Они наблюдали, как на них надвигается мост. Когда саперы подобрались достаточно близко, степняки начали в них стрелять. По строящемуся мосту выдвинулись лучники и открыли ответную стрельбу. Кочевники отступили, но вернулись вновь. Саперы стали носить для защиты большие плетеные щиты. Это помогало спастись, и все же несколько человек были поражены стрелами. Но мост достиг северного берега, и по нему начала переправляться наступающая армия.

Копыта Абивардова коня громко застучали по мосту, когда пришел его черед переправляться. Коню это не понравилось, как не понравилась и вибрация досок под ногами, возникшая из-за движения множества всадников и повозок. Конь прижал уши и попытался встать на дыбы. Абивард с трудом удержал его.

– Так это и есть Пардрайя? – спросил он, вновь ощутив под собой твердую почву. – Не очень-то она отличается от земель вокруг крепости.

– Ганатов нет, – сказал ехавший рядом Вараз. – Надо же, совсем никакой пахотной земли.

Младший брат был прав. Впереди, насколько хватал глаз, простирались трава и кусты, пожелтевшие и пожухлые от летнего солнца, – именно этот унылый цвет и напомнил Абиварду о доме. Но он всегда считал, что Пардрайянская равнина плоская, как тарелка. Это было не так: на ней имелись неровности, холмики и впадины, как и на любой другой земле.

Неровности почвы напоминали волны моря, а это, в свою очередь, пробудило в памяти пророчество Таншара. Но никто не назвал бы это море узким.

Пероз, Царь Царей, оставил позади большой отряд для охраны моста единственного для всей армии пути назад, в Макуран. Глядя, как назначенные для этого воины начали возводить укрепления, Абивард на мгновение проникся к ним жалостью. Бедняги, пройти такой путь только для того, чтобы лишиться счастливой возможности сокрушить хаморов!

Основные же силы армии двинулись по равнине на север. Когда Абивард обернулся, чтобы еще раз взглянуть на охраняющих мост, он увидел, что они исчезли в гигантском облаке пыли, поднятом тысячами коней и сотнями крытых повозок. От пыли у него заслезились глаза; она проникала повсюду и скрипела во всех складках кожи. Когда Абивард отплевывался, плевки его были коричневыми.

Он посмотрел на небо. Солнце еще можно было разглядеть. В воздухе стояла пыль, поднятая армией; облаков не было. И все же он сказал:

– Сейчас бы дождичка.

Годарс моментально выгнул руку – этот жест означал «не приведи Господь».

– Ты, парень, сам не знаешь, что говоришь? – воскликнул он. – Один хороший ливень – и все превратится в сплошную кашу, как это бывает у нас возле крепости. И для одного-то всадника месить грязь – небольшое удовольствие, а попробуй-ка протащить целую армию. Тогда путь, который занял бы несколько дней, растянется на месяц. Запомни простое правило: как ни плоха пыль, грязь еще хуже.

Пристыженный Абивард надолго замолчал и не проронил ни слова до самой ночевки. Он понял к тому же, что, если пойдет дождь, сорвутся планы Пероза поджечь степь. Поскольку он не мог заставить себя удовлетвориться той погодой, которая есть, зная при этом, что перемена может быть только к худшему, ночь он провел не в самом приятном расположении духа.

На завтрак были сухари, финики в меду, копченая баранья колбаса, настолько соленая и сухая, что у Абиварда челюсть свело, и дрянное вино. Вараз, давясь, покончил со своей порцией колбасы, скорчил ужасную гримасу и сказал Годарсу:

– Если бы нас так накормили дома, ты высек бы поваров.

– Может быть, и так, – сказал Годарс, – очень даже может быть. – Он доел колбасу и надолго приложился к чаше с вином, смывая отвратительный вкус. – Но если бы мы отправлялись в долгий путь, я высек бы поваров, не дай они нам в дорогу такую пищу. Дело в том, что она не портится.

– Ага, даже червей от нее тошнит. – Абивард хотел пошутить, и его братья улыбнулись, но Годарс испортил все удовольствие, кивнув самым серьезным образом.

Дихган и его сыновья повалили и увязали в тюк шатер, в котором ночевали, привязали шесты и кошмы на спину вьючной лошади, затем облачились в доспехи, помогая друг другу справиться с неуклюжими застежками и крючками, и отправились дальше на север. Медленно тянулись долгие фарсанги. Лишь раз Абивард оживился, углядев пару лучников, одетых только в кожу, на конях без доспехов. Однако они оказались царскими разведчиками, возвращающимися доложить обстановку.

– Не всем же нам разъезжать, громыхая кольчугами. Не то хаморы могли бы спокойно кружить вокруг нас, а мы бы их даже не заметили, – сказал Годарс.

Абивард призадумался и решил, что в этом есть резон. С каждым шагом воинское ремесло становилось все более сложным.

Чуть заметный ветерок дул с запада. Вскоре после полудня над степью поднялись столбы дыма и пламени, примерно в половине фарсанга к востоку от линии движения армии. Этого расстояния хватало, чтобы угольки и дым не пугали боевых коней, которые спокойно продолжали движение. Рысь, легкий галоп, шаг, рысь, галоп, шаг… Тело Абиварда приспособилось к нечастым сменам аллюра.

По мере того как дружина Пероза, Царя Царей, продвигалась на север по Пардрайянской равнине, его люди устраивали все новые и новые степные пожары, точнее сказать, протягивали первый на все большее расстояние. Каждая неожиданная вспышка вселяла в Абиварда радость, поскольку означала, что пламя пожирает все больше пастбищ кочевников.

Он показал на восток:

– Они недолго позволят нам продолжать это, иначе их ждет большой голод.

– В том-то и суть. – Красивое лицо Яхиза – мать его славилась красотой расплылось в злорадной ухмылке. Он дотронулся до своего направленного в небо копья. – Сами к нам прискачут, никуда не денутся.

Однако ни в этот день, ни на следующий наступающим войскам не встретилось ни малейших признаков присутствия хаморов, по земле которых они двигались. Лишь огонь, бушевавший вдоль пути их следования, напоминал, что они не одни в степи.

Но ближе к вечеру разведчики пригнали овец и коров, захваченных к северу от расположения главного отряда армии Царя Царей. Увидев животных, Абивард, как и все прочие, издал громкий, торжествующий клич.

– Сегодня нам не придется есть эту мерзкую колбасу, – сказал он.

– Не придется, не придется, – согласился Годарс. – Но эти трофеи говорят еще кое о чем. Они говорят, что мы подошли близко, очень близко к кочевникам. Стада – это их жизнь, и раз нам повстречались животные, то недалеко и люди.

Абивард посмотрел по сторонам. Он увидел своих родичей, боевых товарищей, степь, зарево пожара, зажженного макуранцами. Кочевников же и духу не было. И все же они где-то там – скорее всего, недалеко. Разумеется, отец прав. От этой мысли Абиварду сделалось немного не по себе, будто кто-то, как в родной крепости, подглядывал за ним в дверную щелочку.

Он вновь осмотрелся, на этот раз сосредоточив мысль на тысячах облаченных в доспехи воинов, которые вместе с ним пришли на север из Макурана, на их столь же надежно защищенных конях, на толковых саперах, перекинувших мост через Дегирд, и на всем прочем, приличествующем армии великого цивилизованного государства. Какие степняки могут противостоять такой мощи?

Когда он произнес это вслух, Годарс сухо усмехнулся.

– Затем мы и пришли сюда, сынок, чтобы выяснить это. – Должно быть, у Абиварда был донельзя изумленный вид, потому что дихган продолжил:

– Ты, должно быть, не совсем правильно меня понял. Я на своем веку повидал немало армий, воистину немало, но эта сильнее всех. Не представляю себе, как мы можем потерпеть поражение, когда хаморы поймут наконец, что деваться им некуда и придется схватиться с нами.

Эти слова успокоили Абиварда. Если уж отец не представлял, как хаморы могут добиться победы, значит, этого не может быть. Он сказал:

– Царь Царей, да продлятся его дни и прирастет его царство, представляется мне человеком, способным в нужное время ударить, и ударить крепко.

– И мне он таким представляется, – ответил Годарс. – Я очень удивлюсь, если впереди наших войск, когда мы ударим по хаморам, не будет развеваться его львиный штандарт. Хотя о его отваге я знаю только с чужих слов. Слыхал я, что и сын его, Шарбараз, не уступает отцу. Он, кстати, примерно твоих лет.

– Я не видел здесь его штандарта.

– И не увидишь, – отозвался Годарс. – Пероз, да продлятся его годы, оставил его в Машизе, как я оставил в крепости Фраду. Хотя по другой причине. Я просто считаю, что Фрада немного не дорос до битвы, чуть-чуть. Шарбараз взрослый мужчина, и я думаю, Царь Царей желает, чтобы он держал в узде евнухов и столичную знать, пока сам Пероз воюет.

– Не посмеют же они воспользоваться отсутствием Царя Царей… – Абивард запнулся, поймав на себе скептический взгляд отца, и почувствовал, что заливается краской. – А может, и посмеют.

– Никаких «может», сынок, никаких, – сказал Годарс. – Мне остается лишь благодарить Господа, что избавил меня от таких забот. Пусть я владелец всего лишь надела, а не царства, зато могу положиться на своих людей, когда повернусь к ним спиной. Моя участь во многих отношениях лучше, ох, во многих.

– И я так считаю. – Абивард не мог представить себе, чтобы приближенные отца пошли против воли дихгана. До него доходили идущие из Машиза слухи о неповиновении в верхах, но он им не верил. Узнать же, что они имеют под собой основания, было равносильно потрясению. – Возможно, отец, это потому, что они там слишком близки к видессийской границе.

– Воистину вполне возможно, что не без этого, – согласился Годарс. – Подозреваю, что они там к тому же слишком близки к чересчур большим деньгам. Когда у тебя хватает монет, чтобы делать то, что ты должен, и еще немного, чтобы делать то, что ты хочешь, – это приятно, как вино. Но человек, ставший рабом серебра, не лучше того, кто стал рабом вина, а возможно, и хуже.

Абивард поразмыслил над этим, решил, что отец, скорее всего, прав, и признал это, кивнув, после чего спросил:

– Когда, по-твоему, мы прижмем степняков к стенке?

Годарс почесал шрам, обдумывая ответ.

– Они выждут самое большее еще пару дней, – наконец произнес он. – Дольше не смогут, а то сгорит слишком много степи. Их стадам для выпаса нужно широкое поле.

И вновь эти слова! С тех пор как Таншар изрек свое странное пророчество, Абивард уже дважды слышал про широкое поле, хотя до сих пор не мог сказать, что же это значит. Интересно, когда же он узнает наверняка?

Через два дня Абивард готов был признать своего отца более искусным прорицателем, нежели Таншар. Первые вооруженные хаморы появились перед макуранской дружиной на следующее утро после их разговора. Они выпустили несколько стрел, не причинивших особого вреда, и ускакали. Их тяжеловооруженному противнику было не угнаться за ними.

Тогда вперед выдвинулись макуранские лучники, чтобы прикрыть главные силы от наскоков кочевников. Остальные воины перестроились из растянутого и несколько неупорядоченного походного строя в настоящие боевые порядки.

Под железной сеткой, скрывавшей лицо, Абивард обнажил зубы в хищной и радостной улыбке – теперь он в любой момент мог оказаться в деле. Он мельком взглянул на Вараза. Хорошенько разглядеть лицо брата он не мог, но по сияющим глазам Вараза понял, что и тот рвется в бой.

Годарс, напротив, просто неспешно гарцевал дальше. Если судить по тому, сколько он проявлял ярости и страсти, ближайший хамор находился не менее чем в тысяче фарсангов. Абивард решил, что отец, несмотря ни на что, уже стар.

Часа через два на левом фланге армии появилась большая группа степняков и принялась осыпать воинов градом стрел. На них, немилосердно пыля, обрушилась макуранская кавалерия. Отогнав кочевников, воины вернулись к своим товарищам.

Войско встретило их приветственным, кличем.

– О Господи, ну почему мы не на левом фланге? – воскликнул Абивард. – Им досталась первая слава в этом походе!

– Какая слава? – спросил Годарс. – Что они догнали хаморов? Я не заметил, чтобы они хоть кого-то нашли. Очень скоро кочевники появятся снова и опять слегка покусают нас. Так воюют здесь, в степи.

И вновь предсказание Годарса вскоре сбылось. Хаморы не только вернулись на видимое расстояние от флангов войска Царя Царей, но и стали большими группами появляться спереди и слева. Двоих воинов отвели в тыл, к повозкам лекарей. Один из них хромал, другой корчился и кричал.

Абивард передернулся:

– В последний раз я слышал такой крик, когда наш старый повар – как его звали, отец? – опрокинул на себя большой котел с супом и обварился насмерть. Я тогда был совсем маленьким. Динак рассказывала мне, что ее после этого много лет терзали кошмарные сны.

– Его звали Пишинах, и, твоя правда, кричал он самым жалостным образом. – Годарс приподнял шлем и утер лицо платком. Вид у него был обеспокоенный. Однако за нами по пятам идет куда больше кочевников, чем я предполагал.

– Но ведь мы этого и хотели – заставить их драться? Или нет? – озадаченно спросил Абивард.

– Вот-вот. – Отец невесело рассмеялся. – Как-то подозрительно получать от хаморов то, что хочешь получить, даже если мы их к этому вынуждаем.

– Но ты ведь только вчера предсказывал это, – возразил Абивард. – Что ж ты недоволен, когда твое предсказание сбывается?

– Оно сбывается не так, как я хотел. Я рассчитывал, что мы заставим хаморов биться, что они будут в отчаянии и страхе. Но их лучники вовсе не похожи на отчаявшихся людей. У них есть какой-то свой план. – Он пожал плечами, отчего его кольчуга лязгнула. – Но может статься, я просто вижу злых духов за каждым кустом и под каждым камнем.

– Разве наши ясновидцы не могут выведать, что у хаморов на уме? – спросил Яхиз. Годарс плюнул на землю:

– Ничего они не могут, твои ясновидцы. Если бы ты, малый, потерял колечко там, в нашей крепости, ясновидец помог бы тебе найти его. Но когда дело касается войны – нет. Во-первых, страсти людские ослабляют волшебство, поэтому, кстати, так редко срабатывают любовные зелья, а война – дело горячее.

Во-вторых, шаманы степняков прибегают к собственному волшебству, стараясь ослепить нас. А в-третьих, мы и сами по уши заняты тем, чтобы эти демонопоклонники не проведали, что на уме у нас. На войне работает железо, сынок, железо, а не волшебство.

– И это хорошо, – сказал Абивард. – Если бы войной занимались чародеи, то другим уже не удалось бы в ней поучаствовать.

– И ты считаешь, что это хорошо? – спросил Годарс. – Не уверен, не уверен.

– А зачем же ты тогда присоединился к дружине Царя Царей? – спросил его Абивард.

– По велению долга и Пероза, Царя Царей, да продлятся его дни и прирастет его царство, – ответил Годарс. – Уж не хочешь ли ты, чтобы я запятнал свою честь и честь нашего рода?

– Нет, клянусь Господом! – воскликнул Абивард. Хотя он и не стал продолжать спор, ему очень хотелось, чтобы отец в своих речах проявлял чуть больше восторга поводу предпринятого Перозом похода.

В авангарде армии Царя Царей рожки пронзительно протрубили сигнал, которого Абивард с нетерпением ждал со времени переправы через Дегирд:

«Неприятель впереди!» Макуранцы двигались боевым строем с самого начала атак степняков, но все же по их рядам прокатился возбужденный гул. Теперь уже не долго ждать – они покарают хаморов за блошиные укусы, которые те посмели нанести войску Царя Царей.

Абивард выехал на вершину небольшого холма. Сомневаться не приходилось вон они, кочевники, в половине фарсанга на север. Они выстроились в две группы: спереди относительно маленькая, а большая – чуть подальше.

– Кажется, я понял их план, – сказал Годарс. – Они попытаются втянуть нас в игру со своим авангардом, а тем временем остальные растянутся и зайдут нам во фланги. Не выйдет: мы раздавим маленький отряд, прежде чем большой успеет развернуться.

– Не пора ли нам атаковать, отец? – спросил Абивард. Увидев наконец-то хаморов, которые стояли и ждали нападения, он испытал безумное желание пришпорить коня и незамедлительно броситься в атаку. Но Годарс покачал головой:

– Пока еще далековато. Так мы сойдемся с ними, когда наши кони уже устанут от затяжного галопа. Сблизимся почти на расстояние полета стрелы, тогда и рванем.

Словно вторя Годарсу, Чишпиш, – ехавший неподалеку, прокричал находящимся под его началом конникам:

– Со всякого, кто поскачет на степняков до сигнала рожка, своими руками шкуру спущу!

Вараз усмехнулся:

– Невелика угроза! Ему в жизни не догнать ослушника.

И действительно, конь Чишпиша был не менее громоздок, чем сам марзбан, поскольку только такой и мог выдержать вес военачальника. Но угроза Чишпиша, как прекрасно понимал каждый услышавший его слова воин, не имела никакого отношения к возможному физическому наказанию. При том влиянии, которым пользовался марзбан, он мог низвергнуть прямо в бездну репутацию и надежды на будущее любого из них.

Абивард вынул копье из гнезда в седле и подбросил его на руке. По всему строю макуранцев всколыхнулись эти деревянные шесты с железными наконечниками, будто по нему пронесся ураган. Абивард держал копье вертикально, чтобы не поранить никого из соратников. Опустит он его только по команде.

Дружина Царя Царей все ближе и ближе подходила к неприятелю. Прямо перед Абивардом трепетал царский штандарт; по макуранскому обычаю, Царь Царей командовал сражением с правого фланга. До Абиварда доносились отголоски резких боевых кличей хаморов. Он слышал их и не понимал: хотя язык степняков был родственным макуранскому, выкрики настолько сливались, что из общего шума было не выхватить отдельных слов.

Взвизгнул рожок – пронзительно и тонко. И макуранцы, все как один, отозвались боевым кличем: «Пероз!» Чтобы нагнать на врага побольше страху, Абивард заорал так, что горло заболело.

Когда макуранцы сблизились со степняками почти на расстояние полета стрелы, небольшой передовой отряд хаморов поскакал им навстречу. Они вопили как резаные и пускали в плотные, закованные в латы ряды макуранцев стрелу за стрелой. Несколько удачных выстрелов выбили всадников из седла, другие вызвали крики боли у людей и коней. Но большая часть, как обычно и бывает, либо не попадала в цель, либо отражалась кольчугами, латами и щитами макуранцев.

Как раз в то мгновение, когда Абивард гадал, настолько ли обезумели хаморы, что уже готовы броситься на многократно превосходящего их во всех отношениях противника, кочевники, демонстрируя высокое искусство выездки, разом развернули своих степных лошадок и почти безупречной цепью резвым галопом помчались к оставшимся позади товарищам.

– Трусы! – завопил Абивард. Ему вторила половина макуранского войска. – Вернитесь, шакалы, будем драться!

Рядом с ним Годарс промолвил:

– Что же они все-таки делают?

Никто не ответил, потому что в этот миг рожки протрубили долгожданный сигнал к атаке.

– Копья – вниз! – проревел Чишпиш. Множество железных наконечников опустилось параллельно земле, сверкая на солнце. Еще громче прежнего Чишпиш выкрикнул:

– Вперед!

Штандарт Царя Царей взметнулся к небу – Пероз и его гвардия с грохотом устремились навстречу хаморам. Абивард со всей силы пришпорил коня. Поскольку мерин был укрыт железными доспехами, он воспринимал только команды, подкрепленные самыми энергичными действиями.

Земля уносилась прочь из-под ног Абивардова коня – сначала медленно, потом все быстрее, так быстро, что встречный поток воздуха заставил глаза слезиться, казалось, еще один скачок – и всадник взлетит вместе с конем. От грохота тысяч, десятков тысяч копыт Абиварду казалось, будто он оказался в самом центре мощной грозы. Бок о бок с ним неслись в атаку десятки тысяч воинов. Он ощутил величайший восторг сопричастности к великому и славному свершению.

И тут его конь угодил ногой в яму.

Возможно, ее прорыл кролик, возможно, барсук. Это не имело значения, а вот то, что из этого вышло, – имело. Абивард почувствовал, как споткнулся его конь, и в то же мгновение поразительно четко, несмотря на ужасный шум и грохот, услышал хруст сломанной кости. Конь пронзительно заржал и упал, но Абивард успел одним рывком высвободить ноги из стремян и выброситься из седла.

Он ударился оземь с таким лязгом и стуком, что возблагодарил судьбу за то, что на нем кольчуга. Однако он знал, что под кольчугой на его теле не останется живого места от синяков. Мимо него проносились его соратники, один конь перепрыгнул прямо через него, пока он лежал на земле. Для Абиварда осталось загадкой, как никто не затоптал его.

А впрочем, хоть бы и затоптал! По щекам его ручьями лились слезы – от боли и злой обиды. То, что должно было стать величайшим мгновением его жизни, пошло прахом. Как ему без коня схлестнуться с неприятелем и показать, на что он способен? Ответ прост: никак. Отцу с братьями достанется все торжество победы.

А что ему? Теперь над ним до конца дней будут издеваться: Абивард – с коня упард – и на сечу опоздард!

Мимо, выкрикивая имя Царя Царей, проскакали последние макуранцы. Их воплям вторил обезумевший от мучительной боли конь Абиварда. Абивард заставил себя подняться, доковылял до бившегося в судорогах животного и перерезал ему глотку.

Покончив с этим, он повернулся и зашагал на север. Может быть, хотя вряд ли, битва еще не закончится, когда он доберется туда. Не исключено, что ему удастся взять коня, всадник которого пал, или даже на некоторое время оседлать хаморскую степную лошадку, хотя той будет невесело тащить на себе Абиварда со всеми его доспехами.

Сквозь клубящуюся пыль он видел гордые знамена. Значит, там авангард макуранского войска. Вдруг – он не поверил своим глазам – почти все знамена исчезли из виду одновременно.

Крики и вопли раненых людей и лошадей поднялись к глухому, бесчувственному небу. А сами люди и кони рухнули в траншею, прорытую хаморами через степь, а затем искусно замаскированную палками, грязью и травой. Только в самом центре, где передовой отряд степняков, отступая, воссоединился с главными силами, макуранцы могли преследовать их, и то лишь небольшими группками. Неприятель яростно атаковал эти группки, словно стая волков, травившая медведя.

Крик ужаса, слетевший с уст Абиварда, утонул в криках поверженного макуранского войска. Штандарт Царя Царей исчез из виду, Абивард нигде не мог разглядеть его. Он издал глубокий, полный отчаяния стон. Пал не только передовой отряд дружины. Воины, шедшие вторым эшелоном, не могли вовремя сдержать своих коней и с грохотом падали в траншею поверх своих соратников.

– Отец! – крикнул Абивард. Ведь там, в самом центре катастрофы, был Годарс. И брат, и сводные братья. Тяжело, неуклюже Абивард побежал – в доспехах, предназначенных для битвы в конном строю.

Даже те из макуранцев, кто избежал траншеи кочевников, вынуждены были остановиться, кто где смог, и начисто смешали свои боевые порядки. Этим моментом и воспользовались хаморы, чтобы стремительно обойти траншею с обоих концов и окружить неприятеля.

– Не широкое поле! – простонал Абивард. – Ловушка! – Поздно, слишком поздно прояснился смысл первой части пророчества Таншара.

Так оно и было. Макуранцы, резко утратив наступательный порыв и стройность рядов, оказались легкой добычей кочевников. На короткой дистанции стрелы с роговыми наконечниками пробивали кольчуги. Два степняка одновременно атаковали одного тяжеловооруженного воина с двух направлений сразу, так что рано или поздно – обычно рано – повергали его наземь.

Абивард с горсткой макуранцев оказался вне зоны этой резни. Сначала он думал лишь об одном – шагать вперед, чтобы погибнуть вместе со своей семьей и своей страной. Потом он увидел, что через кордон степняков прорываются кони без всадников – преимущественно макуранские, но иногда попадались и степные лошадки кочевников.

«Лошадей они потом затабунят, – подумал Абивард. – Сейчас для них главное – разобраться с людьми». Будь он вождем кочевников, он принял бы точно такое же решение.

Увидев лошадей, он начал думать, а не слепо мчаться навстречу смерти, словно мотылек на пламя свечи. Он явственно слышал голос Годарса: «Без глупостей, мальчик, без глупостей. Спасай то, что можешь спасти». Возможно, полубог на крылатом коне и мог бы вступить в бой, сокрушить ряды степняков и спасти попавших в ловушку макуранских воинов. Но о перспективах одного безлошадного юнца, впервые вышедшего на поле боя, не стоило даже думать.

Абивард вновь попытался угадать – нет, не угадать, а отгадать, ведь Годарс не любил слова «угадать», – что предпримут хаморские вожди, когда их всадники добьют макуранцев. Ответ был четким и мгновенным; они примутся грабить обоз. И лишь после этого начнут прочесывать степь в поисках уцелевших врагов.

– Это значит, что надо уносить ноги, пока можно, – произнес он вслух.

Конь без всадника, степная лошадка, остановился пощипать травки всего в фурлонге от Абиварда. Он медленно подкрался к коньку. Тот смерил его настороженным взглядом, затем опустил голову и продолжил лакомиться сухой, пожелтевшей травой.

В суме, притороченной к поясу, у Абиварда лежало немного урюка – этим лакомством он намеревался угостить своего мерина после победы. Теперь бой проигран, да и мерина больше нет. Он вытащил три или четыре урючины, положил их на ладонь и приблизился к степному коньку.

– Это тебе, малыш, – вкрадчиво проговорил он. Конек был целый и невредимый и очень мосластый. Он всхрапнул – с подозрением, но и с интересом. Абивард вытянул руку. Конек понюхал урюк, осторожно попробовал. Потом вновь фыркнул, на сей раз радостно, и доел угощение.

После этого конек позволил Абиварду обойти себя и встать сбоку, а когда тот оседлал его, только повел ушами.

– Но-о! – сказал Абивард, и конек затрусил на юг. Такую езду Абивард счел не очень удобной – как и большинство кочевников, тот хамор, которому принадлежал этот конек, подтягивал стремена очень высоко, чтобы, поднявшись в седле, стрелять из лука. Абивард, у которого не было лука, вынужден был ехать, поджав ноги.

Очевидно, он был не первым и не единственным макуранцем, избежавшим засады на севере. Когда он поравнялся с обозом, там кипела жизнь, словно в растревоженном муравейнике. Абивард продолжил путь. Прежде он намеревался поднять тревогу, просто бежать было бы невыносимо для его совести. Но попасть в очередную катастрофу, которая вот-вот неминуемо разразится, ему совсем не хотелось. По аллюру степного конька он понял, что тому не под силу нести всадника в полных доспехах. Значит, придется сбросить с себя все железо при первой же возможности. Если конек падет до того, как они выйдут к Дегирду, Абивард обречен.

Спустя примерно полчаса он оглянулся через плечо. К небу вздымался новый столб дыма. Этот огонь разожгли явно не макуранцы. Хаморы предавались мщению.

В этом Абивард увидел одну хорошую сторону: значит, степняки слишком заняты грабежом и не скоро начнут прочесывать равнину в поисках беглецов. Он был не единственным макуранцем, уцелевшим после разгроми войска Царя Царей. По всей степи – впереди, сзади, по бокам – рассеялись всадники, скакавшие в одиночку или мелкими группками. Одни – определенно беглецы из обоза, другие воины, которым, как и Абиварду, что-то помешало на полном ходу въехать в ловушку, третьим, возможно, удалось вырваться из смертельного кольца, замкнутого степняками вокруг макуранцев.

Абивард крепко подумал, не присоединиться ли к одной из групп отступающих макуранцев. В конце концов он решил идти своей дорогой. Во-первых, даже все беглецы, объединившись, не смогут противостоять орде хоморов, которые вскоре пойдут по их следу. Во-вторых, передвижение группы ограничено скоростью самого неповоротливого. Ему же хотелось как можно быстрее оставить позади пагубное поле.