Текст книги "Похищенный трон"

Автор книги: Джиллиан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 28 страниц)

Но Абивард ответил:

– Во-первых, она будет охотнее делиться со мной своими советами, а они сослужили мне – да и всему Макурану – очень неплохую службу во время войны. К тому же ее советы будут только лучше, если она сможет все увидеть своими глазами, а не услышит из вторых рук. А самое главное, это дает ей счастье, а это, как ты сам убедишься, когда женишься, – вещь немаловажная. – Он в упор посмотрел на Фраду.

Брат сказал:

– Если это вещь немаловажная, то почему ты ставишь ее в конец своего списка аргументов, а не в начало? Нет, не отвечай. Я знаю почему – чтобы другие аргументы выглядели внушительнее.

– И что, если так? – со смехом сказал Абивард и положил руку брату на плечо. – Ты подрос за этот год. Когда я уходил на войну, ты и не подумал бы обратить внимание на то, как построен аргумент.

– С тех пор я их столько выслушал – ведь пока ты воевал, мне приходилось разбираться за тебя со всеми делами. – Фрада завращал глазами. – Господи, столько народу пичкало меня своим враньем – я и вообразить такого не мог. У некоторых совсем стыда нет, готовы что угодно сказать, если только за этим померещился блеск аркета.

– Не скажу, что ты не прав, потому что, по-моему, ты как раз прав. Что побудило Смердиса пойти на преступление? Да только то, что ему привиделся блеск аркета. – И не одного, – прибавил Фрада.

– Ну да, – согласился Абивард. – Но его жадность была порождена тем же, что и жадность всех прочих. – Он искоса посмотрел на Фраду:

– И много лжи ты проглотил?

– Брось меня в Бездну, если я знаю; как мне было отличить ложь от правды? – ответил Фрада и, помедлив мгновение, добавил:

– Но с каждым месяцем все меньше. Во всяком случае, я к этому стремился.

– Да, к этому стоит стремиться, – согласился Абивард.

Он посмотрел поверх парапета на север, на реку Век-Руд. Орошаемые ганатами поля придавали земле, примыкающей к реке, вид золотисто-зеленого ковра; за рекой в кустарнике паслись стада. Абивард глубоко вздохнул.

– Ты что? – спросил Фрада.

– Два года назад я стоял на этом самом месте и смотрел на реку, а отец поднялся на стену и сказал, что видессийцы раздают золото хаморам, чтобы склонить их к войне с нами, – сказал Абивард. – А дальше было все, что было.

– И мир стал другим, – сказал Фрада.

– Определенно. Я не рассчитывал стать дихганом по меньшей мере еще лет двадцать. Как и Охос, да, кстати, и Птардак, – сказал Абивард. – Шарбараз тоже не скоро рассчитывал стать Царем Царей, а Смердис, надо думать, и вовсе не рассчитывал.

Фрада тоже оглядел надел.

– Господа приходят и уходят, – сказал он. – А земля остается вовеки.

– И снова правда, – сказал Абивард. – Благодарю Господа, что кочевники ограничились охотой за нашими стадами и не старались всерьез уничтожить наши пахотные земли. Починка разрушенных ганатов – дело не одного года.

– У нас было с ними несколько мелких стычек в прошлом году на краю орошаемых земель. Они захотели попасти своих овечек в нашей пшенице и бобах, – сказал Фрада. – Но когда обнаружили, что у нас осталось достаточно воинов, чтобы сильно затруднить им это дело, они прекратили лазать к нам, слава Господу и Четырем. – Он утер лоб. – Я соврал бы, если бы сказал, что не переживал из-за этого. Какое-то время я даже боялся, что, когда ты вернешься, у тебя вообще не останется надела.

– Это ничего, – сказал Абивард. – Какое-то время мне казалось, что я вовсе не вернусь. Смердис держал нас за горло – вытеснил из Страны Тысячи Городов за Тубтуб, в пустыню… Если бы не Рошнани, мы бы все там передохли.

Фрада покосился вниз, на Рошнани, которая беседовала с кожевенником. Он все еще боялся задерживать на ней взгляд дольше чем на мгновение, и глаза его скользили от нее в сторону и обратно. При всем том он сказал:

– Что ж, учитывая ее заслуги, может, она и заслужила право ходить где захочет.

Поскольку эти слова фактически означали согласие брата, Абивард радостно хлопнул Фраду по спине.

– Благодарю тебя, – сказал он. – Не забывай, что я и сам к этому еще не привык. Думаю, что со временем нам, да и Рошнани, будет попроще. Видессийцы позволяют своим женщинам ходить куда угодно, да и наши простолюдины тоже. Вряд ли мы провалимся в Бездну, если последуем их примеру.

– Других-то своих жен ты не выпустил, как я погляжу, – заметил Фрада.

– Выпустил бы, если бы Кишмара и Оннофора не раздвигали ноги, пока меня не было, – раздраженно ответил Абивард. – Обрати внимание, обе забеременели, когда вроде бы сидели под замком на женской половине. Большего они бы вряд ли добились, даже торгуя собой на рыночной площади в деревне. Но сделать подарок другим женам сразу после такого позора – это уж слишком.

– А как насчет сводных сестер? – спросил Фрада.

– Что-то сегодня тебя потянуло на каверзные вопросы, – сказал Абивард, немного подумал и вздохнул:

– Пожалуй, их я выпускать не стану, по крайней мере, не сразу. Если люди будут знать, что они свободно разгуливают вне женской половины, это не прибавит им шансов на хороший брак.

– Вот это разумно, – сказал Фрада. – Надо отдать тебе должное – ты видишь все рытвины и ухабы на дорожке, по которой идешь.

Братья рассмеялись. Абивард сказал:

– Господи, как же мне тебя недоставало! Шарбараз, Царь Царей, замечательный человек и прекрасный друг, но шутить с ним – себе дороже.

– Приятно сознавать, что хоть на что-то годишься, – сказал Фрада. – Если здесь все нормально, а судя по всему, так оно и есть, не спуститься ли нам проведать Ганзака, узнать, как продвигается работа над доспехами? Если он работает так же усердно, как и прежде, то вскоре мы сможем снарядить внушительный отряд копейщиков – Его улыбка сделалась хищной. – Все соседние дихганы будут нас бояться.

– Есть вещи и пострашнее, – сказал Абивард. – Ну, пошли?

Они вместе спустились со стены и поспешили через дворик в кузницу Ганзака.

Зимой она была желанным убежищем от холода. Сегодня, когда до осени было еще далеко, пот выступил на челе Абиварда, как только он вошел в помещение, наполненное жаром огня.

Ганзак работал голым по пояс. Его лоб и широкая волосатая грудь были мокры от пота. Запах пота наполнял кузницу, смешиваясь с дымом горящих поленьев и почти кровавым запахом горячего железа. Когда Фрада и Абивард вошли, Ганзак трудился не над доспехами, а над лезвием меча. Играя мощными мышцами, он опустил молот на железный брусок, который щипцами прижимал к наковальне. Металл ударил о металл. Посыпались искры.

Кузнец погрузил будущее лезвие в бочонок, стоящий возле наковальни.

Послышался такой звук, будто шипел громадный ядовитый змей. Ганзак вынул лезвие из закаляющей ванны, критически осмотрел его и отложил в сторону. Потом с лязгом положил щипцы на наковальню.

– Дай тебе Господь доброго дня, повелитель, – сказал он, кивая Абиварду.

– И тебе того же, – ответил Абивард, после чего выпалил:

– Как ты переносишь такую жару?

Ганзак откинул голову назад и расхохотался – громко и от души.

– Повелитель, кузница – это мой дом. Когда я выхожу отсюда, иногда мне кажется, что я вот-вот задрожу от холода, до того привык к здешнему жару.

Абивард и Фрада переглянулись. Фрада сказал:

– Я вот что думаю: надо бы тебе спуститься о деревню, пусть Таншар или кто-нибудь из старух приготовит тебе лекарство, а то ты явно нездоров.

Кузнец снова расхохотался. Добрый нрав никогда не изменял ему, что, учитывая его габариты и силу, было весьма удачно. Он потянулся; движение его литых мускулов под блестящей кожей напоминало движение мускулов под шкурой льва.

– Я кажусь тебе больным? – спросил он.

– Нет-нет, – поспешно ответил Фрада. Сколь бы добродушным ни был Ганзак, только глупец взялся бы спорить с ним.

Абивард сказал:

– Мы зашли посмотреть, как продвигаются дела с доспехами, которые так нужны наделу.

– Думаю закончить восьмой прибор к новолунию, – ответил кузнец. – Это, как ты понимаешь, доспехи и для всадника, и для коня. Тогда у нас будет на два прибора больше, чем было, когда Пероз, Царь Царей, повел войско в Пардрайю.

Шлемов и щитов тоже больше, чем тогда, и еще многие заказывают кольчуги. Это, конечно, не полные доспехи, спорить не стану, но всяко лучше, чем кожа, пропитанная растопленным воском.

– Если я не ошибаюсь, я знаю, откуда к ним пришла эта мысль, – сказал Абивард. – Заказывают те, кто ходил воевать за Шарбараза, Царя Царей?

Ганзак нахмурил лоб:

– Да, повелитель, они, как это я раньше не сообразил? А ты как догадался? – Прежде чем Абивард успел ответить, кузнец щелкнул пальцами:

– Стоп! Я понял. Думаешь, они у видессийцев подглядели?

– Не сомневаюсь, – сказал Абивард. – Видессийских доспехов достаточно, чтобы взять верх над нашими конными стрелками и даже оказать сопротивление нашим копейщикам, и при этом они намного подвижней тяжелой кавалерии. Мне уже тогда подумалось, что в их экипировке есть свои достоинства. Как выясняется, не мне одному.

– М-м… не стану с тобой спорить, – сказал Ганзак. – Оказывается, они не только гады, как я раньше думал, есть в них и хорошее. Я думал, что видессийцы – это только золото и обман, а силы и смелости в них нет, а они оказались не такими. – Он зашевелил челюстью, будто жевал что-то не особо приятное. – Но думаю, меня бы больше устроило, если бы они были такими, как гласит молва. Тогда они были бы менее опасными, по-моему.

– Думаю, ты прав, – сказал Абивард. Ганзак все понял очень четко. Он, вне всякого сомнения, превосходный кузнец. А вот какой бы из него получился дихган, доведись ему родиться в благородном семействе? Скорее всего, очень даже неплохой. Да, стране нужны хорошие кузнецы, но хорошие правители ей тоже нужны.

Абивард вспомнил слова Таншара о том, сколько теряет царство от того, что многим так и не удается проявить свои способности.

Фрада был крайне расстроен, буквально лопнуть готов:

– Все только и твердят, что о видессийцах: мол, они такие, они сякие! – воскликнул он. – А вот я даже на тысячу фарсангов не приближался ни к одному видессийцу!

– Не принимай близко к сердцу, братец, – сказал Абивард. – Скоро и тебе представится случай помериться с ними силами.

– Когда? – спросил Фрада. – Когда стану старым и седым, как Смердис? Тогда я против них ни на что не сгожусь. Ведь если Шарбараз, Царь Царей, в такой дружбе с Автократором Ликинием, то у нас с ними будет мир на целое поколение. – Он говорил об этом так, будто ничего хуже быть не могло. Но с другой стороны, он ведь еще не был на войне.

– Вряд ли тебе придется ждать так долго, – сказал Абивард. – Шарбараз, Царь Царей, – человек чести, он никогда не начнет войну с Ликинием без серьезного повода. Но Ликиний вполне может дать такой повод. Не забывай, за свою помощь в войне он оттяпал от нас хороший кусок Васпуракана. Он из всего старается извлечь наибольшую выгоду. Однажды он перестарается, и тогда придет твой час.

Фрада согнул руку, словно пристраивая копье в локтевом изгибе:

– Скорее бы!

Абивард, глядя на него, засмеялся:

– Я сказал «однажды», братец, не «завтра» и даже не «через год».

– Я слышал тебя, – ответил Фрада. – Слышал, но не слушал.

Глава 13

Прошлую зиму Абивард провел в изгнании, в холодном Серрхизе, городе Видессийской империи. Позапрошлая зима была полна возбуждения и лихорадочных приготовлений к мятежу; Шарбараз был тогда беглецом, а Смердис держал в руках большую часть Макурана.

Эта зима была не такова. Она проходила не в той полуспячке, которую Абивард изведал в детстве и юности. Теперь он, а не Годарс был дихганом и нес на своих плечах ответственность за улаживание всяких раздоров в наделе и за то, чтобы запасов хватило до весны. Но урожай собрали хороший – лучше, чем он рассчитывал, – и в закромах было достаточно зерна, орехов и фруктов, чтобы надел жил сыто до возвращения теплых дней.

У него впервые за последние два с половиной года появилась возможность немного расслабиться. И эту возможность он использовал вовсю: спал длинные зимние ночи напролет, пил горячее вино со специями, борясь с морозными метелями и ледяным ветром, и отъедался, благо не было надобности экономить припасы. Ему даже пришлось проделать дополнительную дырочку на ремне, поближе к концу.

Кое-что росло даже и в эту гнусную погоду. Живот Рошнани набухал, и она смотрела на это со смешанной гордостью и иронией. На последних стадиях беременности у нее начинали пухнуть лодыжки, если она оставалась на ногах продолжительное время. Из-за этого, к ее большому неудовольствию, пришлось ограничить ее выходы с женской половины.

Абивард продолжал вызывать Рошнани в свою постель, даже когда она совсем округлилась. Это вызывало недовольство других жен. Одна из них пожаловалась:

– Почему ты не вызываешь меня чаще? Разве я не красивее ее?

– Если тебе приходится задавать такой вопрос, значит, нет, – ответил Абивард, – потому что, когда такие слова сходят с твоих губ, ты становишься очень некрасивой.

Женщина в полном недоумении посмотрела на него:

– Я не понимаю.

– Знаю, – со вздохом ответил он. – И в этом часть наших с тобой трудностей.

Постепенно он начал выпускать и других своих жен погулять вне женской половины. Он по-прежнему не был уверен, что поступает правильно, но другого выхода не видел. Но прежде чем разрешить женам гулять по крепости, он предложил такую вольность матери. Барзоя, как и прежде, наотрез отказалась. Он ожидал этого, и все же ее отказ опечалил его. Другие открывали для себя новые пути, но ее дорожка в жизни оставалась неизменной.

– Что же нам с ней делать? – спросил он Рошнани холодной ночью, когда они лежали в обнимку в его кровати – как ради ласки, так и ради тепла. – Если другие будут выходить, видеть то, чего не видит она, делать то, чего она не делает, ей будет трудно оставаться хозяйкой на женской половине.

– Скорее всего, она ею не останется, – ответила Рошнани. – Главенство перейдет к другой. – Поскольку она сама была главной женой дихгана, под этой «другой» она, разумеется, подразумевала себя, но, верная себе, и здесь постаралась держаться в тени.

И конечно, она была права. Абивард понял, что рано или поздно, но перемена неизбежна. В конце концов, Барзоя была лишь вдовой бывшего дихгана. Но она была и непререкаемой хозяйкой над всем женским населением крепости задолго до рождения Абиварда. Мысль о том, что теперь эта власть уходит из ее рук, была равносильна землетрясению. Абивард озадаченно покачал головой.

Рошнани увидела это движение и спросила:

– Что с тобой?

Абивард объяснил, а потом сказал:

– Я думал обо всех переменах, которые произошли за последнее время, но вот эта застигла меня врасплох; может быть, поэтому она так огорчительна.

– Но ты же сам сказал, что эта перемена происходит потому, что сама Барзоя отказывается меняться, – напомнила ему Рошнани. – А впереди еще много перемен. – Она взяла его руку и положила ее себе на живот. Над ее набухшим чревом туго натянулась кожа.

Ребенок начал брыкаться и ворочаться, а потом ткнулся чем-то твердым и круглым в ладонь Абиварда.

– Это головка! – с восторгом сказал он. – Определенно головка.

Она положила рядом с его рукой свою.

– Думаю, ты прав, – сказала она и тут же, словно волшебный остров, который может подняться из воды и сразу уйти обратно, головка уплыла от них: ребенок поменял положение.

Абивард прижал Рошнани к себе. При этом ребенок энергично заворочался. Оба засмеялись.

– Кто-то очень старается оказаться между нами, – сказал он.

Рошнани посерьезнела.

– Знаешь, а ведь так и будет какое-то время, – сказала она. – Мне нужно оправиться после родов, и ему не обойтись без меня, несмотря на нянек и служанок.

– Я знаю, – сказал Абивард. – Надеюсь, все мы это переживем. Только вот очень любопытно, в кого из нас он пойдет. Если он окажется похож на твоего брата Охоса, по нему все девчонки сохнуть будут.

– У меня нет никаких оснований жаловаться на внешность членов семьи по твоей линии, – сказала Рошнани, и Абивард снова обнял ее, а ребенок заелозил в животе. Впрочем, он, наверное, елозил бы и без супружеских объятий. Рошнани сказала:

– А когда он родится, как мы назовем его?

– Я хотел бы дать ему имя Вараз, в память о брате, погибшем на Пардрайянской равнине, – ответил Абивард. – Ты не против? Ты ведь тоже потеряла отца и братьев в степи.

– Он родится в наделе Век-Руд и унаследует его, так что имя у него должно быть соответствующее, – после некоторых раздумий сказала Рошнани. – У нас будут другие дети, и в их именах мы сохраним память о моих родных… и о твоем отце. Я думала, что ты захочешь назвать его Годарсом. Почему ты решил иначе?

– Потому что память о моем отце останется свежей еще долгие годы в сердцах и умах всех, кто знал его, – сказал Абивард. У него тоже была мысль назвать ребенка в память отца. – Он был дихганом, и хорошим дихганом, он оказал влияние на многие судьбы. В этом его память сохранится лучше, чем в имени ребенка. А Вараз погиб, не успев показать всем, на что способен в этой жизни. Он тоже заслуживает, чтобы о нем помнили, и наилучший способ добиться этого – сохранить его имя.

– Понятно. – Рошнани кивнула, касаясь его груди. – Ты так часто укорял меня в здравомыслии. О муж мой, должна сказать, что среди присутствующих не я одна страдаю этим недугом.

– Укорял? Недугом? – Абивард фыркнул. – Ты говоришь так, будто здравомыслие – это что-то нехорошее. А по-моему, нехорошо в нем только то, что недостаточно много людей им наделены… В частности, приходят на ум некоторые мои бывшие жены, – прибавил он с некоторым злорадством.

Но Рошнани не дала отвлечь себя этой колкостью.

– Так это и есть самое плохое. Или нет? – спросила она и, по своему обыкновению, заставила Абиварда искать ответ в потемках.

* * *

Зимнее солнцестояние пришло и ушло. В прошлом году, в Серрхизе, видессийцы отмечали этот день шумными, иногда излишне буйными торжествами. Здесь же оно прошло тихо, почти незаметно. С одной стороны, это было хорошо, привычно. С другой стороны, Абивард с тоской вспоминал о веселом видессийском празднике.

Снежные бури накатывали с севера одна за другой; эти северные налетчики были не лучше хаморов, к тому же их атаки было не отразить. В бурях погибал скот, а иногда и пастухи; Абивард, как и все обитатели крепости и деревни под горой, опасался, что топлива, столь старательно собранного в теплое время года, не хватит до весны. Каждый порыв ледяного ветра, сотрясавший ставни в окне его опочивальни, лишь усиливал его опасения.

Но в один день, когда, согласно календарю, приближалось весеннее равноденствие, хотя заснеженная земля наводила на мысль, что зима не кончится никогда, такие обыденные заботы, как топливо, моментально исчезли из его головы: с женской половины выбежала служанка и, закутавшись в толстую овчину, поспешила в деревню. Вскоре она вернулась с повитухой, седовласой женщиной по имени Фаригис.

Абивард встретил повитуху во дворе, сразу за воротами. Она вежливо поклонилась ему и сказала:

– Прошу прощения, повелитель, но мне не хотелось бы тратить время на пустые разговоры. Сейчас я нужнее твоей жене, чем тебе.

– Разумеется, – сказал Абивард и шагнул в сторону, пропуская ее.

Она прошла мимо не оглянувшись. Подол ее шубы волочился по земле. Абивард нисколько не обиделся, он был даже доволен: по его суждению, тот, кто ставил дело выше разговоров, скорее всего, знал свое дело хорошо.

Он не пошел на женскую половину вслед за Фаригис. Во-первых, он подозревал, что она приказала бы попросту выставить его вон, а в таких случаях законом было ее слово, а не его. А во-вторых, роды были женской тайной, которая пугала его больше, чем любой копейщик в доспехах, с которым он сталкивался на войне. На этом поле брани он сражаться не мог.

Он расхаживал по коридору возле своей опочивальни и бормотал:

– Преподобная Шивини, если ты слышишь смиренную молитву мужа, помоги моей жене пережить испытание. – Произнеся это, он вновь принялся беспокойно расхаживать. Ему хотелось повторять молитву вновь и вновь, но он воздержался, боясь рассердить пророчицу назойливостью.

Через некоторое время Фрада взял его за руку, отвел на кухню, усадил и поставил перед ним кружку с вином. Абивард механически выпил, почти не сознавая, что делает.

– Что-то они очень долго там, – произнес он некоторое время спустя.

– Так бывает, знаешь ли, – ответил Фрада, хотя знал об этом еще меньше Абиварда, что, учитывая степень невежества будущего отца, было крайне нелегко.

Он взял у Абиварда пустую кружку, унес ее и через мгновение вернулся с полной, неся в другой руке такую же для себя.

Всякий раз, когда на кухне появлялась служанка, Абивард вскакивал, то принимая ее за Фаригис, то ожидая услышать вести от повитухи. Но солнце село, и на крепость покрывалом опустилась тьма, и лишь тогда появилась Фаригис. Абивард вскочил на ноги. Улыбка на лице повитухи сказала все, что ему следовало знать, но он, запинаясь, выпалил:

– Она?.. Ребенок?..

– Оба в порядке. У тебя сын. Думаю, Таншар уже сказал тебе, что у тебя будет сын, – ответила Фаригис. – Крупный парнишка, орет оглушительно, и это хорошо. Но думаю, что твоя супруга будет другого мнения, когда он начнет будить ее среди ночи своим воем. Она говорит, что ты назвал его в память брата. Дай Господь твоему сыну долгой и счастливой жизни.

– Можно повидаться с ней? – спросил он и тут же поправился:

– С ними?

– Да, хотя она очень устала, – сказала повитуха. – Не знаю, захочет ли она, чтобы ты побыл у нее подольше, а сейчас, повелитель, будет лучше, если желания твоей жены возобладают над твоими.

– Желания моей жены преобладают чаще, чем ты думаешь, – сказал Абивард.

Похоже, это не произвело на нее большого впечатления; у Абиварда возникло такое чувство, что она вообще не из впечатлительных.

Однако сладкий звон серебряных аркетов, которыми он рассчитался с ней за ее труды, определенно вызвал ее полное одобрение и всецело завладел ее вниманием.

– Поздравляем, повелитель! – Эти возгласы сопровождали его по всей крепости до самых дверей опочивальни и возобновились на женской половине в более высокой тональности.

Он зашел в комнату Рошнани, и она подняла на него взгляд. Фаригис предупредила его, что она устала, но ее совершенно измученный вид потряс его.

Ее от природы смуглая кожа была мертвенно-бледной. В комнате пахло потом, будто весь день она трудилась в поле.

– Ты… ты здорова? – встревоженно спросил он. Уголки ее рта приподнялись.

Это могло бы походить на улыбку, если бы было не так заметно, сколько усилий Рошнани в нее вложила.

– Если бы я теперь могла проспать всю неделю, то потом была бы совсем здорова. Только я сомневаюсь, что Вараз даст мне такую возможность. – Она чуть подвинула укутанный в одеяло кулек, который обнимала левой рукой.

– Дай мне взглянуть на него, – сказал Абивард, и Рошнани откинула уголок мягкого одеяльца с лица младенца.

И вновь он испытал потрясение и опять постарался не показать этого. Больше всего Вараз походил на сморщенную красную обезьянку с нелепыми редкими волосенками, как у лысого старика. Глаза его были так плотно прикрыты, что все личико стянулось в гримасу. Он дышал часто, похрюкивая и время от времени беспричинно дергаясь.

– Симпатичный мальчишка, – заявил Абивард. Так искренне лгать ему в жизни не доводилось.

– А как же! – с гордостью подхватила Рошнани. Либо она тоже лгала, либо материнская любовь – или тяготы родов? – ослепили ее.

Абивард решил, что второе вероятнее: чем дольше он смотрел на Вараза, тем симпатичнее выглядел младенец.

– Можно подержать его? – спросил он, сглотнув от волнения. Он знал, как надо держать новорожденных щенят, но младенцы – особенно этот, его собственный ребенок – это нечто совсем другое.

– Держи. – Рошнани протянула ему запакованного в одеяло Вараза. – Только не забудь положить свою руку под головку – сам он пока не умеет ее держать.

– Он, бедняжка, в этом не виноват, – отозвался Абивард. – Голова у него покрупнее всего прочего. – Когда Рошнани передавала ему сына, Вараз зашевелился и, не просыпаясь, задрыгал ручками и ножками. Абивард старательно поддерживал головку. – Когда-то и я был такой маленький, и отец держал меня на руках. Разве такое возможно?

– Если бы ты родился такого размера, как ты сейчас, твоя бедная мать была бы… нет, «огорчена» не то слово, – заметила Рошнани. – Нет уж, даже такую кроху родить – дело нелегкое.

Абивард моргнул и рассмеялся:

– Если ты уже можешь шутить, значит, поправишься скорее, чем думаешь.

– Ох, хорошо бы. – Рошнани зевнула и сказала:

– Положи его в колыбельку, будь добр. Я хочу проспать столько, сколько он мне позволит.

Абивард уложил Вараза так, будто тот был сделан из самого хрупкого стекла.

Младенец уголком рта задел одеяло, положенное в колыбель, и тут же зачмокал губами. Абивард поцеловал Рошнани и сказал:

– Отдыхай. Надеюсь, он даст тебе такую возможность.

– Я тоже надеюсь, – сказала Рошнани. – Но это зависит от него, не от меня. – Она вновь зевнула. – Я использую все возможности, которые он мне даст.

Когда он направлялся в опочивальню в ночь сразу после возвращения в Век-Руд, выпив слишком много вина, ему казалось, что его ноги парят над землей.

Сегодня он тоже пил вино, в тревоге дожидаясь, когда Рошнани произведет на свет Вараза, но был практически трезв. И тем не менее сегодня он парил гораздо выше, чем тогда.

* * *

Зима уступила место весне как всегда неохотно и ворчливо. Вараз расцветал, как весенний цветок. Все восторженно ахали по поводу его роста, внешности, аппетита, с которым он сосал грудь. Он рано научился улыбаться. Он и до того покорил сердце Абиварда, но теперь отец был им сражен полностью.

На полях появились первые ростки, когда пропыленный и покрытый грязью всадник поднялся к воротам крепости Век-Руд и попросил вызвать Абиварда.

Стражники побежали за дихганом – ведь гонец прибыл от Шарбараза, Царя Царей.

Когда Абивард вышел к гонцу, тот с поклоном сказал:

– Повелитель, мне приказано передать тебе два сообщения. Первое – это то, что сестра твоя, госпожа Динак, еще до моего отправления сюда родила дочь, царевну Джарирэ. Когда я покидал Машиз, и она, и малышка были в добром здравии.

– Спасибо за добрую весть, – сказал Абивард и вручил гонцу несколько аркетов. Он надеялся, что Динак не пришлось просить у Шарбараза прощения за то, что родила ему дочь. Сам он посчитал бы весть еще более доброй, если бы у Динак родился мальчик, но, раз роды прошли хорошо, такая возможность у нее будет и позже. – А второе сообщение Царя Царей?

– Повелитель, оно может не обрадовать тебя. – Гонец в волнении облизал губы. – Шарбараз, Царь Царей, повелевает тебе прибыть в Машиз как можно скорее.

– Что? – спросил Абивард. – А почему, он не сказал?

– Не сказал, – ответил гонец. – Но приказ тебе передан. Осмелишься ли ты ослушаться Царя Царей?

– Ни в коем случае, – мгновенно ответил Абивард. Он вдруг осознал, что положение зятя Шарбараза чревато не только благами, но и опасностями.

Ослушавшись Царя Царей даже в мелочи, он рискует быть заподозренным в измене или чрезмерных амбициях – что, с точки зрения Шарбараза, почти равнозначно.

Если какой-то неприметный дальний родственник мог претендовать на престол, что же говорить об отнюдь не столь неприметном зяте?

Абиварду хотелось стать Царем Царей не больше, чем забраться на крепостную стену и прыгнуть с нее вниз. Но он чувствовал, что чем больше стал бы убеждать в этом Шарбараза, тем меньше тот бы ему поверил. Он спросил гонца:

– Желает ли величайший, чтобы я отправился в Машиз сегодня же?

– Да, повелитель, – отозвался царский гонец. – Мне предписано сопровождать тебя в пути и доставить как можно быстрее. – Из футляра на поясе он достал два куска пергамента:

– Вот его письменный приказ, который я только что передал тебе на словах. Этот приказ позволяет нам менять лошадей во всех наделах по дороге в столицу, что ускорит наш путь.

– Да, значит, он настроен серьезно, – кивнул Абивард и полушутливо добавил:

– Ты позволишь мне попрощаться с близкими перед дорогой?

– Повелитель, я твой слуга, – сказал гонец. – Но мы оба – слуги Шарбараза, Царя Царей, да продлятся его дни и прирастет его царство.

– Прекрасно сказано, – ответил Абивард. – Ступай-ка на кухню, поешь, выпей. Я выйду к тебе, как только смогу. – Он приказал одному из своих людей отвести гонца в жилую часть крепости, а сам отправился искать Фраду.

Брат захлопал глазами от возбуждения, когда Абивард сообщил ему новости.

– Что это, по-твоему, значит? – спросил Фрада. – Думаешь, мы уже воюем с Видессией?

– Не представляю себе, как это может быть, – сказал Абивард. – Без веских оснований Шарбараз не станет нападать на Ликиния, а Ликиний слишком недавно приложил столько сил, чтобы посадить Шарбараза на трон, чтобы давать ему такие основания уже сейчас.

Фрада зацокал языком.

– Я бы с тобой поспорил, только не знаю как. Но ты опять уезжаешь и оставляешь меня следить за наделом. Это несправедливо. – Увидев выражение лица Абиварда, он засмеялся:

– Нет, не смотри так. Это я просто из вредности. Чего бы ни хотел от тебя Шарбараз, я полагаю, ты дашь мне знать, найдется ли там местечко и для меня. А может, это касается Динак?

– Вполне возможно, – согласился Абивард. – Не случайно же он почти ничего не сказал гонцу. – Он и сам почувствовал, что у него обеспокоенный вид. Надеюсь, ничего плохого… Нет, это вряд ли, судя по второй вести, что передал гонец.

– Скоро узнаешь, – сказал Фрада. – Машиз отсюда далеко, но в этом году тебе не нужно сражаться, чтобы попасть туда.

– Не дай Господь! – со смехом воскликнул Абивард и тут же посерьезнел. – Значит, ты снова остаешься за хозяина, братец. Я знаю, что управляться с наделом ты можешь – у тебя было больше времени доказать это, чем у меня. Я оставлю тебе указания лишь относительно одного места…

– Женской половины, я надеюсь, – сказал Фрада.

– Почему-то я догадывался, что ты так и скажешь. – Абивард невесело усмехнулся. – Кстати, ты прав. Пусть мои жены по-прежнему пользуются теми привилегиями, которые я им дал, но ничего нового им не позволяй. Если понадобится совет, то совсем неглупо будет обратиться к матери, Рошнани или к обеим сразу. Если они сойдутся во мнениях, значит, так и поступай. Если же не сойдутся, решай сам. Лично я более склонен соглашаться с Рошнани.

Фрада кивнул:

– Буду иметь в виду. Но не это меня по-настоящему беспокоит. Вопрос несложный: что мне делать, если у одной из твоих жен начнет расти живот?

– Об этом я позабочусь, – мрачно сказал Абивард. Он покопался в земле дворика и поднял три черных камешка, а потом вызвал трех свидетелей. Он выбрал людей, чья репутация сомнений не вызывала, среди них и кузнеца Ганзака – уж ему-то никто и не подумал бы не поверить. Абивард при свидетелях передал камешки Фраде и сказал: