Текст книги "Похищенный трон"

Автор книги: Джиллиан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 28 страниц)

Он отдернул руку от чаши, словно она обожгла ему пальцы. Картинка на поверхности воды мгновенно исчезла, и появилось отражение того, что вода и должна была отражать. Абивард без удивления заметил, что его лицо искажено страдальческой гримасой.

– Дурные вести? – спросил Таншар.

– Хуже не бывает, – ответил Абивард. Надо же, то, что он считал великим счастьем, оказалось всего-навсего колдовством! Он все еще не мог поверить, что Рошнани способна так унизить его. Но что еще он должен думать? Кукла-то лежит в ее комнате на женской половине. Кто еще мог ее там запрятать?

Когда он произнес это вслух, Таншар ответил:

– Чем гадать, не угодно ли узнать? Чаша с водой по-прежнему ждет твоего взора, если такова твоя поля.

Абивард чуть не сказал «нет». Видеть, как Рошнани прячет ведьминскую куклу, – такой муки ему не вынести. Но в последнее время он пережил столько мук и в глубине души знал, что в нем заговорила трусость.

– Такова моя воля, – хрипло сказал он. – Пусть все будет наверняка.

– Подожди снова, пока не успокоится вода, – сказал Таншар.

Абивард ждал в мрачном молчании. Наконец прорицатель кивнул. Абивард вновь поднес руку к чаше, и вновь ему пришлось ждать, пока не уляжется рябь на поверхности воды, вызванная его прикосновением.

На сей раз он знал, что появления картинки нужно ждать. Когда же изображение появилось, он вновь увидел комнату Рошнани и саму Рошнани, сидящую на скамеечке возле комода, за которым была спрятана кукла, предназначенная связать Абиварда узами любви, внушенной колдовством. Рошнани склонилась над вышивкой, ее милое лицо было сосредоточено на тонкой работе.

Взгляд Абиварда метнулся в сторону Таншара. Глаза прорицателя были закрыты; у него хватило такта не смотреть на жену дихгана. В данный момент Абиварда это не волновало. Он вновь устремил взгляд на тихую воду, ожидая, когда Рошнани встанет со скамеечки и начнет прятать куклу.

Она оторвала взгляд от вышивки и встала. Абивард заставил себя замереть, чтобы ничто не потревожило волшебную воду ясновидения. Он смотрел на образ своей жены и задавался вопросом – как далеко в прошлое способна проникать магия Таншара?

Как бы то ни было, Рошнани не подошла к комоду, хотя он был всего в двух шагах от нее. Вместо этого она улыбнулась, приветствуя другую женщину, которая вошла в ее комнату. Та показала на вышивку и что-то произнесла. Абивард, естественно, видел лишь беззвучное шевеление губ. Каковы бы ни были ее слова, они обрадовали Рошнани, поскольку улыбка ее сделалась еще шире.

Вторая женщина снова заговорила. Рошнани убрала вышивку со скамеечки, вновь уселась и принялась за работу, должно быть, демонстрируя стежок, каким она пользовалась. Некоторое время вторая женщина внимательно следила за ее движениями – Абивард не знал, течет ли время в чаше с той же скоростью, что и в реальном мире, – а потом облокотилась о комод.

Вот! Рука ее скользнула к задней грани столешницы, на мгновение разжалась и вернулась обратно. Рошнани, увлеченная вышиванием, так ничего и не заметила.

– О Господи, – тихо произнес Абивард. Он убрал руку с обсидиановой чаши.

Изображение исчезло, будто его никогда и не было.

Таншар почувствовал это движение Абиварда и открыл глаза:

– Повелитель, узнал ли ты то, что хотел?

– Узнал. – Абивард раскрыл кошель, висящий на поясе, вынул оттуда пять серебряных аркетов и вложил в ладонь Таншару. Прорицатель пытался возражать, но Абивард не стал его слушать:

– Есть вещи, на которые я не стал бы так расходовать серебро, особенно после того, как достославный Мургаб именем Царя Царей ограбил наш надел. Но за это, уж поверь мне, я считаю такую цену слишком малой.

– Так ты околдован, о повелитель? – спросил Таншар. – Если это так, то не знаю, достанет ли у меня сил освободить тебя от столь изощренного заклятия.

Но Абивард рассмеялся:

– Нет, как выяснилось, я не околдован. – Интересно, почему? Может быть, естественно возникшая страсть оказалась слишком сильной и искусственно наведенные чары не смогли ее преодолеть; сказал же Таншар, что любовная магия дело ненадежное.

– Я счастлив это слышать, – сказал прорицатель.

– А я еще более счастлив это сказать. – Абивард поклонился Таншару, потом забрал обломки таблички и направился по пыльной дороге к крепости. Через каждые насколько шагов он останавливался и нагибался, пока не набрал три черных камешка.

Рошнани подняла взгляд от своей вышивки, когда в дверях появился Абивард.

Ее улыбка напомнила ему ту, которую он совсем недавно видел в чаше ясновидения.

– Что привело тебя в такой час? – спросила она. Улыбка ее сделалась шаловливой – она подумала об очевидном ответе на этот вопрос, – но тут же растаяла, когда Рошнани вгляделась в его лицо. – Нет, определенно не это.

– Не это. – Абивард обратился к служанке, переминавшейся с ноги на ногу за его спиной:

– Немедленно приведи в эту комнату госпожу мою мать и всех моих жен. Я знаю, что час еще ранний, но никаких оправданий не приму. Так им и передай.

– Будет исполнено, о повелитель. – Служанка закивала и поспешила прочь.

Она поняла, что произошла какая-то неприятность, но не знала, какая именно.

То же самое касалось и Рошнани.

– Что случилось, о муж мой? – спросила она; в голосе ее звучала тревога.

– Потерпи, – сказал Абивард. – Расскажу, когда все соберутся.

Комната Рошнани быстро наполнилась женщинами. Барзоя, войдя, вопросительно посмотрела на сына, но он ничего не сказал ей. Некоторые из его жен ворчали, что их столь внезапно оторвали от дел, другие – что им не дали времени должным образом одеться и прихорошиться. Однако большинство выражало лишь любопытство.

Две сводные сестренки Абиварда заглядывали в комнату из коридора, тоже любопытствуя, что происходит.

Абивард резко опустил ладонь на столешницу комода. Хлопок мгновенно пресек разговоры, и все взоры устремились на Абиварда. Он вытащил две половинки таблички с заклятием и высоко поднял их, чтобы каждая могла разглядеть их. Он тихо спросил:

– Вы знаете, что это такое?

Ответом ему была полная тишина, но в глазах женщин он прочел ответ. Да, они знают. Абивард бросил куски таблички на комод. Ударившись о поверхность, они ответили не сладкозвучным звоном, как серебро, а глухим и неприятным стуком.

Он отодвинул угол комода от стены, наклонился и поднял подобие, упомянутое в табличке. Кукла была величиной не более двух фаланг его среднего пальца, и спрятать ее в ладони не составляло труда. Он поднял куклу на всеобщее обозрение. Кто-то – он не заметил, кто именно, – издал хриплый потрясенный вздох. Абивард снял четыре нити, опутывавшие куклу. Потом уронил ее на столешницу. Кукла разбилась вдребезги.

Он взял в руку один из черных камешков и бросил его, но не на комод, а на пол: сейчас следовало неукоснительно соблюдать ритуал. Голосом, лишенным всякого выражения, он произнес:

– Ардини, я развожусь с тобой.

По рядам женщин пронесся вздох, как ветер по ветвям миндалевой рощи.

Ардини дернулась, будто он пронзил ее мечом.

– Со мной?! – взвизгнула она. – Но я ни в чем не виновата? Это комната Рошнани, не моя! Если у кого и было предостаточно времени, чтобы околдовать тебя в твоей спальне, о повелитель, так это у нее, а никак не у меня! Кроме нее, никто из нас, проживших здесь долгие годы, не нужен тебе. Это несправедливо, не…

– В чаше ясновидения я увидел, как ты прячешь куклу сюда, – сказал он и бросил второй камешек. – Ардини, я развожусь с тобой.

– Нет, это не я! Это другая! Господью моей клянусь. Она…

– Не осложняй себе жизнь в ином мире ложными клятвами. – Официально и бесстрастно, как воин, отчитывающийся перед командиром, Абивард рассказал все, что увидел в недвижной воде чаши.

Все женщины вновь вздохнули – кроме Ардини. Рошнани сказала:

– Да, я помню тот день. Я вышивала птичку бронзовой нитью.

– Нет, это ложь! Это не я! – Ардини трясла головой. Подобно многим, она рассчитала, что даст ей успех ее плана, но ни на мгновение не задумалась, что будет в случае провала. Ее голос упал до шепота:

– Я никому не желала зла. Возможно, это даже была правда.

Абивард бросил третий камешек.

– Ардини, я развожусь с тобой. – Дело сделано. С падением третьего камня, с третьим повторением формулы развода в присутствии свидетелей их брак аннулировался. Ардини принялась громко стенать. Абивард стиснул зубы.

Расставание даже с такой женой, которая предала его, было мучительно тяжело.

Насколько он знал, Годарсу ни разу не приходилось разводиться ни с одной из своих жен, а потому отец не объяснял ему, как это делать. Да и вряд ли имелся какой-то простой способ.

– Умоляю!.. – воскликнула Ардини. Она стояла в одиночестве; женщины, не сговариваясь, отступили от нее на шаг.

– Я имею полное право выгнать тебя с женской половины, из этой крепости, из этого надела голой и босой, – сказал Абивард. – Но я так не поступлю. Возьми с собой то, что надето на тебе, забери из своей комнаты все, что сможешь унести в обеих руках, и убирайся отсюда. Дай Господь, чтобы мы более никогда не встретились.

Барзоя сказала:

– Сын мой, если ты позволяешь ей возвратиться в ее комнату, отправь с ней кого-нибудь, чтобы она не могла применить против тебя еще какое-нибудь колдовство.

– Да, это будет мудро. – Абивард поклонился матери:

– Не согласишься ли оказать мне эту услугу?

Барзоя кивнула.

Ардини принялась выкрикивать проклятия. По лицу се струились слезы, прорезая бороздки в краске, словно струи дождя в пыльной земле.

– Ты выгоняешь меня на свою беду! – крикнула она.

– Это здесь я тебя держал на свою беду, – ответил Абивард. – Иди же и забирай что хочешь, не то я выставлю тебя, как то позволяет мне закон и обычай.

Он подумал, что эти слова заставят Ардини замолчать. Так оно и вышло. Все еще рыдая, она покинула комнату Рошнани. Следом за ней, чтобы она не выкинула какой-нибудь гадости, вышла Барзоя.

Рошнани подождала, когда остальные жены покинут ее комнату. Многие из них, выходя, громко клялись в безграничной преданности Абиварду. Пока они, сводные сестры Абиварда и служанки оживленно обсуждали это скандальное происшествие уже в коридоре, Рошнани сказала Абиварду:

– Муж мой, благодарю тебя, что ты, увидев куклу, не решил, что я подложила ее. Я кое-что понимаю в ясновидении. Иногда у меня самой получается…

– Да ну? – с интересом спросил Абивард. Ах, сколько же он еще не знал об этой девушке, отданной ему в жены.

– Да, хотя далеко не всегда. В любом случае я знаю, что сначала ты должен был найти куклу. Увидев ее за этим комодом, ты вполне мог решить, что этого достаточно, и собрать три черных камешка для меня.

Абивард не стал говорить ей, насколько близок он был именно к такому решению. Поступил-то он иначе, отчего только выиграл в ее глазах, так стоит ли вдаваться в подробности? Он сказал:

– Таншар, здешний прорицатель и ясновидящий, сказал, что любовная магия не действует наверняка, потому что сильно зависит от страсти. А страсть моя, похоже, давно обращена отнюдь не к Ардини.

При этих словах Рошнани опустила глаза, но лицо ее зарумянилось.

– Я очень рада, что это так, – прошептала она.

– И я тоже. – Абивард вздохнул. – Полагаю, Ардини уже успела собраться, так что теперь мне предстоит приятная миссия препроводить ее с женской половины и из крепости и выдворить из надела. Господи, ну почему ей мирно не жилось здесь?

– Будь осторожен – вдруг она попытается ударить тебя кинжалом или еще что-нибудь, – сказала Рошнани.

– Она не станет… – Абивард замолчал. Сам-то он никогда бы не решился на подобную глупость. Но Ардини вполне могла вбить себе в голову, что, раз жизнь ее все равно поломалась, терять ей нечего. – Я буду осторожен, – пообещал он Рошнани.

Женщины расступались перед ним, когда он решительно шагал по коридору в комнату Ардини. Она оторвала взгляд от огромного заплечного мешка, который набивала всякой всячиной. Она больше не плакала; на лице ее была написана такая ненависть, что Абивард едва не сотворил знамение защиты от дурного глаза, прикрыв свой быстро прошедший страх резкостью, он большим пальцем указал ей на дверь, ведущую с женской половины.

Что-то бормоча себе под нос, Ардини пошла по коридору к его спальне, где она подбросила свинцовую табличку. Абивард возблагодарил Господа, что она идет туда в последний раз. Он старался не прислушиваться к тому, что она говорит, опасаясь, что в таком случае придется принимать меры, предписанные законом.

И все же он внимательно наблюдал за ней, запирая дверь, – пальцы его делали это без помощи глаз: он хотел удостовериться, что она не подбросит никаких других заклятий в его комнату. Она на мгновение застыла посреди комнаты и плюнула на кровать.

– По мужским достоинствам ты и на четверть не сравнишься с твоим отцом, – прошипела она.

Это задело его. Ему захотелось ударить ее. Его удержала лишь мысль, что она намеренно подначивает его, – а ему очень не хотелось делать то, что она хотела заставить его сделать. Смиренно, насколько мог, он ответил:

– Какие бы хвалы моему отцу ты ни расточала, моего прощения это тебе не принесет.

От такого сознательного искажения смысла ее слов она злобно зарычала. Но и это не удовлетворило Абиварда; отворив наружную дверь спальни, он громко хлопнул ею.

Стоящий в коридоре слуга испуганно обернулся.

– Ты напугал меня, о повелитель, – с улыбкой сказал он, но тут же осекся, увидев рядом с Абивардом Ардини. Это была такая неожиданность, что подобрать подходящие слова ему не удалось. – Все… все хорошо, мой повелитель?

– Нет, нехорошо, – сказал Абивард. – Я объявил о своем разводе с этой женщиной, ибо она колдовством пыталась привязать меня к себе. Отныне я изгоняю ее с женской половины, из крепости и из надела.

Слуга изумленно уставился на него, резко кивнул и пошел, почти побежал, прочь. «Теперь ему будет о чем рассказать за бесплатным угощением», – подумал Абивард и обернулся к Ардини:

– Эй ты, пошли.

Они прошли по коридору жилой части, по двору. Люди останавливались и смотрели, разинув рот, потом старались сделать вид, будто ничего не замечают. У крепостных ворот Ардини бухнулась на колени и обняла ноги Абиварда.

– Позволь мне остаться! – застенала она. – Господью клянусь, что буду вечно любить тебя!

Он покачал головой и как мог бережно освободился от ее объятий:

– Ты уже нарушила такую клятву, прибегнув к колдовству. Поднимись же и уходи. И пусть тебя ждет спокойная жизнь – где-нибудь подальше отсюда.

Поднимаясь, она прошипела омерзительное ругательство и побрела по круто сбегающей вниз тропе. Он напомнил себе, что надо огласить во всех деревнях надела, что она разведена и изгнана. Интересно, куда она пойдет? Должно быть, в крепость своей семьи. Он сообразил, что даже не знает, кто отец Ардини. «Надо бы у матери спросить», – подумал он. То, чего Барзоя не знала о женах дихгана, и знать не надо было.

Абивард вздохнул, подумав, чего будут стоить ему ложь и клевета, которые непременно начнет распускать Ардини. Он решил сохранить табличку, осколки куклы и разноцветные нити, которыми была обвязана кукла, в доказательство того, что на самом деле был околдован. Потом он снова вздохнул. Как все не просто! А жаль.

* * *

«Дихгану Абиварду любящая сестра Динак шлет поклон». Абивард улыбнулся, приступая к чтению свежего письма от Динак. Хотя он читал его своим голосом, он одновременно слышал и ее голос и видел, как она сосредоточенно хмурится, опуская перо в чернильницу, прежде чем предать слова пергаменту.

Дальше Динак писала: «Я счастлива, что тебе удалось спастись от злобного колдовства, и сожалею о неприятном происшествии на твоей женской половине.

Когда ты написал мне об этом, я должна признаться, что угадала имя Ардини еще до того, как увидела его на пергаменте. Я знала, что она очень рассчитывала стать главной женой, хотя, насколько я понимаю, для этих надежд у нее не было никаких оснований, кроме собственной гордыни и тщеславия. И я заметила ее недовольство тем влечением, что возникло между тобой и Рошнани, хотя после твоей свадьбы пробыла на женской половине Век-Руда совсем недолго».

Абивард медленно наклонил голову. Ардини была молода, хороша собой и, как заметила Динак, тщеславна. Она думала, что этого более чем достаточно, чтобы он сделал ее своей главной женой. К несчастью для нее, у него было на сей счет другое мнение.

«Я здорова, благополучна, и мне все больше доверяют управление этим наделом, – писала Динак. – Птардак говорит, что считает меня не менее полезной, чем управляющего-видессийца, и, судя по работе, которой он меня загружает, я этому верю. И все же госпожа наша мать справляется с большим, хотя и не владеет грамотой. Парни, одна из женщин на нашей половине, ждет ребенка. Надеюсь, что скоро окажусь в таком же положении».

– И я тоже на это надеюсь, сестра моя, – пробормотал Абивард. В нем вскипало негодование – как мог Птардак предпочесть какую-то там Парни самой Динак? Абивард посмеялся сам над собой – нельзя быть таким глупцом.

Беременность была делом случая, как и все остальное. Например, Рошнани тоже не забеременела, хотя отнюдь не из-за недостатка усилий с его стороны.

И все же он был обеспокоен. Если Парни родит Птардаку сына, судя по всему, первого с той поры, как он стал дихганом, она возвысится в его глазах, а следовательно, понизится положение Динак. Это было бы нехорошо.

Он принялся читать дальше; «Господин мой муж еще не полностью оправился от перелома, полученного этим летом. Он больше не носит руку на перевязи и довольно свободно может ею пользоваться, но пока она не так сильна, как другая.

Сейчас он ходит только с одной палкой, а время от времени может пройти несколько шагов и вовсе без палки. И еще он рвется вновь сесть в седло; он имеет обыкновение жаловаться, как недостает ему игры в мяч, хотя именно из-за этой игры он и пострадал».

«Тем временем, – писала Динак, – помимо радостей женской половины он тешит себя какими-то планами, которыми пока не считает нужным поделиться со мной или еще с кем-либо, потому что, если бы дело обстояло иначе, я определенно узнала бы об этом через служанок или других его жен. Осмелюсь предположить, что ты и сам уже убедился: на женской половине слухи расползаются иногда еще до того, как кто-то положит им начало».

– Истинная правда! – вслух произнес Абивард. Интересно, что такое задумал Птардак, если не посвящает в это даже свою главную жену? Скорее всего какую-нибудь глупость – иначе Птардак определенно посоветовался бы с Динак. Сам Абивард ничего не скрывал от Рошнани. Как же иначе, если он рассчитывает получить от нее наибольшую помощь в управлении Век-Рудом? Возможно, Птардак думает по-другому; возможно, Птардак и в самом деле глупец.

Письмо кончалось так: «С нетерпением жду очередного письма от тебя; дай Господь, чтобы в нем были новости получше, чем о хаморских налетчиках и недостойной доверия жене. Всякий раз, как вижу твой знакомый почерк, я будто возвращаюсь в крепость, в которой выросла. Мне здесь совсем неплохо, но само место и люди – не те, которых я давно знаю и люблю. Надеюсь, ты не дашь моим воспоминаниям о них засохнуть. Не забывай твою любящую сестру».

Деревенский плотник делал для Абиварда ящичек со множеством отделений, двадцать на двадцать, чтобы всего было четыре сотни ячеек. После того как у него наберется столько писем от Динак, он вполне может заказать у того же мастера и второй такой же. Он свернул письмо, перевязал ленточкой, с которой получил, и, поднявшись, положил его в ящик комода, служивший для этих целей, пока не будет изготовлен специальный ящичек.

Едва он успел это сделать, как крик со стены заставил его стремительно выбежать из жилой части.

– Отряд всадников! Они направляются к стадам на северо-запад от нас!

Абивард устремился к конюшне. Его примеру последовали все воины, услышавшие крик часового. Он завел привычку оставлять там свой щит и меч.

Облачаться в доспехи не было времени. Он нахлобучил на голову шлем, схватил копье и устремился в стойло, где конюхи снаряжали его коня. Как только они затянули последнюю подпругу, Абивард вставил ногу в стремя и взмыл в седло.

В соседнем стойле почти в то же мгновение взгромоздился на коня Фрада.

Абивард усмехнулся брату:

– Нам-то легко. По словам отца, его дедушка помнил времена, когда мы еще не научились у кочевников пользоваться стременами.

– Как же тогда прадедушка держался в седле? – спросил Фрада.

– Я так думаю, не очень хорошо. – Абивард окинул взглядом конюшню. Число конных воинов увеличилось. Их было достаточно, чтобы разбойники или кочевники или кем там еще окажутся неизвестные всадники – хорошенько подумали, стоит ли покушаться на его стада. Он повысил голос, чтобы слова его были слышны сквозь шум и грохот:

– Вернем то, что нам принадлежит! Наш клич «Годарс!».

– Годарс! – взревели макуранцы, да так громко, что у Абиварда зазвенело в голове. С помощью колен и поводьев он вывел своего мерина из стойла, из конюшни и из крепости.

Спускаясь с вершины холма, на котором располагался Век-Руд, он вынужден был двигаться медленно, чтобы конь удержался на склоне. Но выехав на равнину, пустил коня рысью, которую при необходимости мог мгновенно перевести в галоп.

Позади крикнули:

– Вот они, стервятники проклятые!

Да, это были они – неподалеку от реки Век-Руд они рассекали отару надвое.

– Это хаморы! Берегись стрел! – крикнул Абивард, подъехав достаточно близко, чтобы распознать воров. Что же сталось с пастухом и теми, кто охранял стадо? Пожалуй, ничего хорошего.

– Года-арс! – вновь загремел боевой клич. На сей раз хаморы его услышали.

И в один момент из воров превратились в воинов. В их маневрах Абиварду привиделось нечто до жути знакомое. В тот же миг он понял, что они намерены сражаться, так же как и отряд, напавший на свадебный кортеж на обратном пути из Налгис-Крага.

Это не испугало его, напротив, придало небывалой решимости.

– Мы уже раз побили степняков! – крикнул он. – И снова побьем!

И лишь когда эти слова слетели с его губ, он вспомнил, что и степняки побили макуранцев, и куда более ощутимо, чем он со своими слугами, разбившие лишь небольшой отряд.

Всадники, скакавшие рядом с ним, похоже, тоже об этом забыли. Они орали как одержимые. К тому же сегодня с Абивардом был приличный отряд лучников, так что для победы над противником не придется сближаться с ним.

Кочевники начали стрелять издалека. Абивард презрительно усмехнулся, когда стрела всколыхнула пыль в нескольких шагах от копыт его коня.

– Они думают, что могут напугать нас своими луками, – сказал он. – Доставим им такое удовольствие?

– Нет! – вскричали его воины. По обе стороны от него загудели тетивы. Одна из степных лошадок накренилась и упала. Макуранцы закричали с удвоенной силой.

Потом сквозь боевой клич прорезался пронзительный крик боли. Слева, совсем рядом с Абивардом, из седла скачущего коня выпал воин. Он грохнулся оземь, как куль с мукой, и больше не шевелился. Теперь торжествующим кличем разразились кочевники.

Абивард усилием воли заставил себя не думать об этом. Хаморы из точек выросли до размера кукол, – казалось, это произошло в мгновение ока. Абивард выбрал себе противника, опустил копье и устремился в решительную атаку.

Хамор не стал дожидаться, когда его насадят на копье. Демонстрируя прекрасную вольтижировку, он поднял на дыбы и развернул свою лошадку на таком ужом пятачке, что Абиварду маневр показался за пределами возможного. Кочевник скакал прочь, отстреливаясь на ходу.

Абивард поднял щит. Стрела отскочила от окованного бронзой обвода и косо отлетела, уже безвредная. На миг он почувствовал облегчение, но только на миг: хамор посылал стрелу за стрелой. Он был не лучшим из стрелков, созданных Господом, да и в любом случае стрелять на всем скаку по движущейся мишени дело непростое. Но с другой стороны, конь Абиварда явно превосходил его лошадку скоростью, а стало быть, расстояние все время уменьшалось.

– Ай-и! – Правую ногу Абиварда обожгло огнем. Он глянул вниз и увидел, что она вся в крови. Стрела не застряла в ноге, она распорола икру и пролетела дальше. Если бы на нем были пластинчатые доспехи, работу над которыми как раз заканчивали кузнецы, он бы вообще не пострадал. Однако не выпало ему такой удачи.

Видя, что его вот-вот настигнут, хамор выхватил свой шамшир и принялся рубить копье Абиварда, надеясь отсечь верхушку. Но кочевник не преуспел: наконечник крепился к древку длинной железной пластиной. Абивард ощущал плечом удары врага, но продолжал наседать.

В последний миг степняк вновь рубанул по копью, отвратив его удар от себя, но оно глубоко вонзилось в круп его лошади. Абивард в ужасе поспешил выдернуть копье. Лошадь завизжала громче, пронзительнее – и с большим основанием, – чем когда-либо удавалось Ардини.

Хамор прорычал проклятие. Лицо его, искаженное гримасой ненависти, навсегда впечаталось в память Абиварда: клочковатая борода с седыми прядями, широкий рот, выкрикивающий что-то, понятное лишь на четверть, дыра на месте двух передних зубов, а третий зуб совершенно черный, крючковатый нос со шрамом на переносице, глаз с красными прожилками, морщины на лбу, прочерченные въевшимся дымом. Они двое оказались так близко друг от друга, что Абивард почувствовал себя окутанным миазмами застарелого пота и прокисшего молока, которые зловонным облаком парили вокруг хамора.

Степная лошадка промчалась диким галопом еще шагов сто, обагряя сухую пыльную землю кровью из раны, нанесенной копьем Абиварда. Потом, словно корабль, получивший пробоину и неспособный более держаться на плаву, стала заваливаться набок – достаточно медленно и плавно, чтобы всадник успел выскочить из седла. И броситься прочь.

Степняк бежал медленно и неуклюже – его сапоги были не приспособлены для быстрого передвижения по земле. Он вцепился в лук и как раз повернулся и потянулся за стрелой, когда копье Абиварда пронзило ему грудь. Кочевник захрипел. Лошадь его, когда копье поразило ее, кричала куда страшнее. Хамор сложился пополам, и к окружающей его вони прибавился новый запашок.

Абивард рывком выдернул копье. Пришлось крутануть его, чтобы высвободить наконечник. Выходя наружу, наконечник хрустнул о ребра хамора, и кровь кочевника смешалась на древке с кровью его коня. Новые пятна почти полностью закрыли старые, ныне потемневшие, появившиеся тогда, когда Абивард впервые окропил свое копье кровью несколько недель назад.

Как и в той, первой схватке, он обнаружил, что в пылу битвы не в состоянии уследить за тем, как идет бой в целом. Осмотревшись, чтобы сориентироваться, он увидел, что большинство хаморов вырвались и теперь во весь опор мчатся на север.

Абивард и его люди поскакали за кочевниками. Копыта степных лошадок застучали по бревнам моста через Век-Руд. Трое или четверо степняков осадили коней па том берегу реки и с наведенными луками ждали, когда макуранцы попытаются перейти реку.

– Стоять! – Абивард резко поднял руку. Стреляя вдоль моста в людей и лошадей, мчащихся прямо на них, хаморы могли нанести страшный урон и, возможно, даже превратить поражение в победу.

– Но они же убегают! – возразил Фрада.

– В данный момент не убегают, – сказал Абивард. – Взгляни-ка на них получше, братец. Чего они добиваются? Если бы ты был хаморским предводителем по ту сторону реки, какие действия глупых макуранцев, висящих у тебя на хвосте, обрадовали бы тебя более всего?

Фрада тоже был сыном Годарса. Подай ему идею, и он обтрясет ее со всех сторон, как собака пойманную крысу.

– Наверное, чтобы они кинулись на меня, – сказал он.

– Вот и я так думаю, – ответил Абивард. – И именно поэтому мы останемся здесь, пока хаморы не уберутся. А потом… – Он недовольно нахмурился, но иного выхода не видел. – Потом я намерен сжечь этот мост.

Фрада недоуменно уставился на него:

– Но он стоит здесь со времен нашего прадеда, если не дольше.

– Знаю. К тому же без моста сильно пострадает наша торговля. Но когда по стране беспрепятственно разгуливают хаморы, сохранив мост, я мог бы с тем же успехом начертать «Грабьте меня!» большими буквами на стенах крепости. – Смех Абиварда был безрадостным. – Видишь, как великая дань, уплаченная Смердисом, Царем Царей, хаморам, удерживает их по ту сторону Дегирда.

– Да, мне это тоже пришло на ум. Сколько же выдоил из нас достославный Мургаб?

– Восемьдесят пять сотен полновесных аркетов, – отметил Абивард. – То, что кропотливо копилось годами, исчезло в один день. И ради чего? Чтобы хаморы, набивая свою мошну, одновременно опустошали наши земли?

Фрада показал назад, на равнину, усеянную трупами степняков и их лошадок:

– Они тоже заплатили за это.

– А как же иначе? – сказал Абивард. – Они пытались взять то, что принадлежит нам. Но мы – мы заплатили огромные деньги по приказу Смердиса, а взамен не получили ничего. Посланец Смердиса сказал, что Шарбараз отрекся от престола из-за отсутствия опыта, необходимого для правления. Если опыт дает нам такое, то, ей-Богу, я не против, чтобы бразды правления попали в неопытные руки.

Чем больше он углублялся в эти материи, тем тише говорил. Он знал, что речи его попахивают изменой или, но меньшей мере, оскорблением монарха. Но Фрада энергично кивнул:

– Хуже все равно быть не могло.

Но Абиварда слова брата не ободрили, а заставили призадуматься.

– Беда как раз в том, что хуже вполне могло быть: например, если бы все степные племена перешли Дегирд и попытались навсегда отнять наши земли. – После гибели Пероза, Царя Царей, все боялись этого пуще огня. Падающий в ров гордый львиный штандарт – эта кошмарная картина будет стоять перед глазами Абиварда до конца его дней.

– Может, и так, – сказал Фрада. – Но как оно есть – тоже достаточно скверно. К тому же эти мелкие стычки обескровят нас.

– Да, – согласился Абивард. Рядом со степняками лежали и трое его воинов один неподвижно, а двое метались и кричали о своей боли равнодушным небесам.

«Может, они поправятся, – подумал Абивард. – А может, и нет». Он сложил ладонь в кулак и стукнул себя по бедру. – Брат мой, хотел бы я знать, как обстоят дела в других частях царства. Что, к примеру, скажет Охос, если я напишу ему и задам этот вопрос?

– А он читать-то умеет? – полюбопытствовал Фрада.

– Не знаю, – признался Абивард. Но тут же просиял:

– Я же могу спросить у Рошнани. Кстати, она не отстает от меня, чтобы я научил ее читать и писать. Наверное, моя переписка с Динак убедила ее, что я не против, чтобы женщины учились таким делам.

– А ты ее учишь? – Голос Фрады звучал так, словно Абивард говорил не о грамотности, а о каком-то экзотическом и не вполне приличном занятии.

Абивард тем не менее кивнул:

– Да, и похоже, у нее есть к этому наклонности. Уверен, что отец поступил бы точно так же; в конце концов, разрешил же он Динак учиться.