Текст книги "Похищенный трон"

Автор книги: Джиллиан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 28 страниц)

– Передаю их моему брату вместе с правом использовать от моего имени для развода с любой из моих жен, которая, нарушив супружескую верность, забеременеет во время моего отсутствия в крепости.

– Я буду хранить эти камешки на тот день, который, надеюсь, никогда не наступит, – торжественно сказал Фрада.

– Мы слышали твои слова, повелитель, и подтвердим их, если в том возникнет нужда, – сказал Ганзак. – Я тоже надеюсь, что такой день никогда не наступит. – Остальные свидетели закивали.

– Я тоже, – сказал Абивард. – Но надежды – это одно, а жизнь… – Он не стал договаривать. И брат, и свидетели знали, о чем он.

Когда он вошел на женскую половину, вести о прибытии гонца уже проникли туда. Он не стал предупреждать жен, что оставил камешки у Фрады; он сомневался, что такая угроза удержит их на узкой и прямой стезе добродетели, если они склонны пойти по другой дорожке. А если при этом они не сумеют догадаться, что он мог оставить подобное распоряжение, значит, они слишком глупы и на женской половине им не место даже в качестве украшений. Рошнани сказала:

– На этот раз, муженек, я не стану докучать тебе просьбами взять меня с собой. Вараз еще совсем маленький. Я буду молить Господь, чтобы Она побыстрее вернула тебя домой живым и здоровым.

– И я буду молить Его о том же, – ответил Абивард.

Рошнани начала было что-то говорить, но тут же замолчала, а потом осторожно предприняла вторую попытку:

– Мы, то есть я и другие твои жены, будем сидеть под замком, пока ты не вернешься в крепость?

– Нет, – ответил Абивард. – Я сказал Фраде, чтобы ваши привилегии оставались прежними.

В ответ на это она обняла его, да так страстно, что он и вздохнуть не мог, только пожалел, что посланец Шарбараза в нетерпении ждет его на кухне. Рошнани сказала:

– Воистину Господь была ко мне милостива и дала мне самого великодушного, самого добросердечного мужа на свете. За это я благодарю Ее, и за это я люблю его.

Абивард намеревался сказать какую-нибудь банальную глупость о том, что не следует злоупотреблять предоставленными привилегиями, но осекся и изумленно воззрился на жену. Они были женаты уже почти три года, и за все это время, насколько он помнил, никто из них и словом не обмолвился о любви. Браки устраивались для укрепления межсемейных связей. При удачном стечении обстоятельств муж находил с женой общий язык, мог на нее положиться, она давала ему полезные советы… и наследников, конечно. Все это у них с Рошнани было. Но помимо этого…

Она с опаской наблюдала за ним, должно быть, беспокоясь, не сказала ли чего лишнего… Через мгновение он задумчиво заметил:

– Знаешь, женушка, пока ты не произнесла это слово, я и не понимал, что у нас есть то, что этим словом называется. Это же чудо, на которое даже Таншар вряд ли способен. И еще знаешь что? Я за это очень сердит на тебя.

– Сердит? Но почему? – озадаченно спросила Рошнани.

– Потому что теперь я с еще большей неохотой покину тебя и буду тосковать каждый день, пока не вернусь домой. – Он обнял ее так же крепко, как она обнимала его.

– И для меня эти дни будут пусты, – сказала Рошнани. Но потом, будучи человеком практичным, она посмеялась над собственным поэтическим преувеличением и сказала:

– Ну, не совсем пусты. Их заполнит Вараз. Но скучать по тебе я буду так, что и слов не подберу.

– Я понимаю тебя, потому что чувствую то же самое, – сказал он и несмело добавил:

– Я тоже тебя люблю. – И снова обнял ее. – А теперь мне пора.

Он поцеловал ее и поспешил к выходу с женской половины. Поскольку каждый шаг давался ему с таким трудом, Абивард постарался как можно быстрее проделать этот путь, пока он не стал ему совсем не под силу. Гонец Шарбараза допивал вино, когда Абивард вошел на кухню. Он поднялся со скамьи, на которой сидел.

– Поехали, повелитель, – сказал он. – Если ты будешь любезен показать мне, как пройти к конюшне…

– Конечно, хотя мне хотелось бы подготовить вьючную лошадь, пока мы еще не уехали, – ответил Абивард. – Здесь, на северо-западе, крепости и деревни стоят далеко друг от друга, а земли между ними зачастую очень плохи. Если, не дай Господь, с нами произойдет что-то непредвиденное, я не хотел бы застрять в пустыне без припасов. Так и жиреют стервятники.

Гонец пробурчал что-то себе под нос, но вынужден был согласиться. Слуги принесли в стойла мешки с лепешками и бараньей колбасой, начиненной чесноком, мятой и кардамоном, и бурдюки с резким красным вином, а конюхи погрузили их на крупного, выносливого мерина.

За два часа до заката гонец Шарбараза с явным облегчением вскочил в седло.

Абивард тоже сел на коня, ведя в поводу вьючную лошадь. Вместе с гонцом он выехал из крепости Век-Руд, спустился с крепостного холма и направился на юго-восток.

Как и предсказывал Абивард, поездка к Машизу проходила несравненно глаже, чем два года назад, когда он пробивался вместе с Шарбаразом к столице. Никто и не думал выходить против него с оружием в руках, наоборот, мелкая знать из кожи вон лезла, предлагая ему самое щедрое гостеприимство, какое могла себе позволить. Положение зятя Царя Царей имело свои преимущества.

Не мешала и царская грамота, которой гонец Шарбараза размахивал при каждом подходящем случае. Она давала ему и Абиварду право требовать не только свежих лошадей на каждой остановке, но и провиант. Хлеб, мясо и вино, которыми Абивард запасся в Век-Руде, оставались почти нетронутыми.

– Ну и что? – ответил он, когда гонец обратил на это его внимание. – Кто знает, что могло бы случиться, если бы при нас не было припасов?

– Что-то в этом есть, – признал его спутник. – То, к чему ты готов, почему-то всегда получается хорошо. Все беды происходят от неожиданного.

Мятежное войско Шарбараза обогнуло Дилбатские горы с юга, а потом через пустыню двинулось на Машиз. Поскольку сейчас в царстве был мир и приближалось лето, Абивард и царский гонец направились прямо через горные перевалы.

Абивард считал себя привычным к горам. Он сам вырос на вершине, пусть и невысокой, он поднимался на Налгис-Краг, чрезвычайно впечатляющую каменную глыбу. Но вид крутых гор по обе стороны от тропы навел его на мысль о собственной незначительности на фоне мироздания. Сейчас эта мысль владела им сильнее, чем на бескрайней и пустой Пардрайянской равнине.

Крепости, поставленные на горных тропах, способны были сдерживать любое войско сколь угодно долго – и силой оружия, и мощными камнепадами, которые они могли обрушить на голову неприятеля. Глядя на громадные груды камней, Абивард понял, почему Шарбараз даже не подумал пробиваться коротким путем через горы.

Он никогда не дошел бы до Машиза.

Но сейчас командиры крепостей наперебой оказывали все мыслимые почести зятю Царя Царей. Они показались ему скорее царедворцами, нежели воинами, однако же находящиеся под их началом гарнизоны представлялись вполне боеспособными.

А потом, ранним утром, Абивард и царский гонец миновали последний поворот дороги, и впереди, словно на картине великого художника, на фоне уходящих вдаль речных долин Страны Тысячи Городов возник Машиз. Абивард долго и внимательно разглядывал эту картину. Раньше он видел Машиз с востока и даже входил в столицу, но сейчас, при взгляде с другой стороны, великий город представал в совершенно новом обличии.

– Должно быть, такой вид открылся перед нашими предками Господь знает сколько лет назад, когда они впервые спустились с Макуранского плоскогорья и увидели землю, которую сделали своей.

Гонец пожал плечами:

– Не знаю, повелитель. Я рад вновь увидеть Машиз, потому что возвращаюсь домой, к жене и сыну.

– С моими ты меня разлучил, – сказал Абивард, но без упрека: гонец лишь выполнял приказ Шарбараза, Царя Царей. – Теперь веди меня во дворец. Хочу узнать, что угодно от меня Царю Царей, и поскорее вернуться домой.

* * *

В сущности, он впервые по-настоящему видел Машиз. Когда вошел в город с Шарбаразом, он был слишком занят сражением, чтобы обращать внимание на окрестности, а потом, как только они достигли дворца, город поглотила тьма, наведенная чародеями. Теперь он видел и запоминал все: купцов и шлюх, служителей Господа и барышников, пьяниц и слуг, зеленщиков, продающих салат, крестьян, покупающих медные побрякушки, певцов, танцоров, нищих, двух человек с кирками, упорно разбирающих саманную стену, женщин, торгующих певчими птицами в клетках, и многое-многое другое. Оглушительный гвалт поражал многоголосием.

Если бы его не сопровождал гонец, он очень скоро безнадежно заблудился бы.

Улицы извивались, как змеи, переплетались, шли кругами, но человек Шарбараза безошибочно пролагал в этом лабиринте дорогу к дворцу. У ворот он передал Абиварда толстому безбородому дворецкому и ускакал прочь.

Сначала Абивард решил, что этот высокопоставленный слуга – мужчина, хотя прежде ни разу не видел мужчину без бороды. Потом он подумал, что перед ним женщина, поскольку голос, обращавшийся к нему, был для мужчины слишком высок и певуч. Но он с трудом мог представить себе, чтобы женщина занимала такое высокое положение при дворе Царя Царей.

Наконец он сообразил, что находится рядом с евнухом. Он почувствовал себя неотесанной деревенщиной, непривычной к премудростям столичной жизни. Пока дворецкий вел его в тронный зал, он призадумался, а как же его спутник воспринимает собственное состояние. Да, за высокое положение тоже надо платить.

– Великий и блистательный, я буду рядом с тобой, когда ты предстанешь перед Шарбаразом, Царем Царей, да продлятся его дни и прирастет его царство, – сказал евнух. – По моему знаку, вот такому, – он дотронулся до плеча Абиварда, – тебе следует пасть ниц перед ним.

– Как скажешь, – согласился Абивард. То, что он – зять Царя Царей, не освобождало его от формальностей дворцового этикета. Скорее наоборот, ему надлежало соблюдать все эти формальности с большей скрупулезностью, нежели человеку не столь высокого положения.

Ноги его беззвучно скользили по толстым шерстяным коврам, изысканно вытканным и расшитым, – эти ковры были слишком хороши, чтобы ступать по ним где-нибудь, кроме дворца Царя Царей. Светильники, освещавшие коридоры, были сделаны из сандала, их сладкий дым заполнял воздух. Перед въездом в Машиз Абивард надел самый лучший кафтан, но все равно чувствовал себя одетым прискорбно плохо.

– Мы подходим к тронному залу, – сказал евнух своим странным бесполым голосом. – Держись рядом со мной, как я сказал, и будь готов к моему знаку.

Царедворцы, трубадуры, военачальники и высшая знать из Семи Домов заполняли тронный зал. Абивард ощутил на себе их взгляды и постарался с честью выдержать этот осмотр. Сам он смотрел прямо перед собой, стараясь не обращать внимания на вельмож, глазеющих на него, изучающих, оценивающих. Должно быть, они думают: «Каков же этот захолустный выскочка?»

Он глядел только на трон, и это помогло ему сохранить самообладание. Трон был не простой, а двойной. На нем сидел Шарбараз в роскошной мантии и короне, и его было невозможно ни с кем спутать. Но кто же сидит рядом с ним? Тронный зал был очень длинным. Абивард прошел половину пути до трона и вдруг расплылся в широкой улыбке и почувствовал, что все тревоги оставили его, – рядом с мужем сидела Динак.

Теперь он поглядел на важных особ, битком набившихся в тронный зал, желая понять, как они относятся к тому, что рука об руку с Царем Царей восседает женщина – и не просто женщина, а его родная сестра! Если им это и не нравилось, они не подавали виду. Что ж, так тому и следует быть.

Никто, кроме личной охраны Шарбараза, не находился к трону ближе чем в пяти шагах. Примерно на этом расстоянии остановился и евнух. Как обученный конь, Абивард тотчас застыл рядом с ним. Евнух легонько постучал ему повыше локтя, и Абивард распростерся на полу перед повелителем Макурана.

Ковер кончился на несколько шагов раньше. Камень, к которому Абивард прижался лбом, был гладким и блестящим. Абивард невольно задумался, сколько же простираний было исполнено на этом самом месте за много веков. И еще он заметил тонкую, еле заметную щель, отделявшую каменную плиту, на которую опустился он, от следующей, и безуспешно попытался определить, что бы это значило.

– Поднимись, о зять мой, и подойди ко мне, дабы я мог обнять тебя, – сказал Шарбараз.

Абивард поднялся на ноги и подошел к трону. Охрана расступилась, пропуская его, но глаз с него не спускала. Шарбараз тоже встал, сделал два шага по направлению к нему, обнял его и подставил щеку для поцелуя, тем самым давая понять, что различие в статусе между ними самое незначительное. По залу пронесся чуть слышный гул: царедворцы, привыкшие понимать эти тонкие знаки, делали свои выводы. Лицо Динак светилось от гордости.

– Величайший, я прибыл в Машиз, повинуясь твоему приказанию, – сказал Абивард, надеясь, что Шарбараз хоть как-то даст ему понять, зачем вызвал его.

Но Царь Царей просто сказал:

– Так тому и следует быть. Нам с тобой предстоит многое обсудить, очень важное для державы. – И опять слух Абиварда уловил шорох шепотков, на этот раз, как ему показалось, с примесью возбуждения. Собравшиеся здесь вельможи знали, о чем говорит Шарбараз, хотя Абиварду это было неведомо. «Но, – с гордостью подумал он, – Царь Царей пожелал совещаться со мной, а не с ними».

После официального приветствия Шарбараз вновь препоручил Абиварда заботам евнуха, который отвел его в небольшую комнату, убранную с таким изяществом, что Абивард сразу догадался – это может быть только приемная Царя Царей. Слуга принес поджаренные фисташки, крохотные пирожные с миндальным кремом и вино, сладкое, как мед, гладкое, как шелк, и теплое, как солнышко в погожий весенний день.

Абивард немного перекусил, потом положил одну на другую несколько подушек, привалился к ним и стал ожидать самодержца. Вскоре пришел Шарбараз, на шаг позади шла Динак. Когда Абивард поднялся и приготовился к очередному простиранию, Шарбараз жестом остановил его:

– С церемониями мы покончили. Теперь к делу.

– А можно мне сначала взглянуть на племянницу, величайший?

– Пойду принесу ее, – сказала Динак и поспешно удалилась.

– Я хочу, чтобы ты познакомился еще кое с кем, но его я представлю тебе попозже, – сказал Шарбараз. Он взял орешек, сломал тонкую скорлупку большим и указательным пальцами и забросил ядрышко в рот.

Вернулась Динак. Она вложила в руки Абиварду крошечного, закутанного в одеяльце младенца и улыбнулась, когда он машинально взял ребенка так, чтобы поддерживать головку.

– Все правильно, у тебя у самого сын, – сказала она, словно в напоминание себе. Не послышалась ли ему ревность в ее голосе? Возможно, чуть-чуть, решил он. Она продолжила:

– Все никак не привыкну, что я – тетя, как ты теперь дядя.

– Очень хорошенькая, – сказал он, глядя на Джарирэ. Она была не только хорошенькой, но и – в данный момент – спокойной; а это, как он успел усвоить, немаловажное достоинство. – Пытаюсь определить, на кого из вас она похожа.

– Похожа на младенца, – сказала Динак, будто это объясняло все.

Шарбараз нетерпеливо переступал с ноги на ногу:

– Я думал, ты рвешься узнать, зачем я вызвал тебя на другой конец царства.

– Рвусь, величайший, только… – Он поднял Джарирэ. – Можно я воспользуюсь вашей дочкой в свое оправдание?

– Лучшее оправдание ты вряд ли мог бы найти, – засмеялся Шарбараз. – Но все равно выслушай меня. Автократор Ликиний мертв.

Мороз пробежал у Абиварда по коже.

– Как это произошло? – прошептал он. – Ты в хороших отношениях с его сыном Хосием или начнем войну?

– Хосий тоже мертв, как и предсказал Таншар, – сказал Шарбараз. Абивард, раскрыв рот, смотрел на Царя Царей, который продолжил:

– Выслушай рассказ в том виде, в каком он дошел до меня в начале весны. Ты знаешь, что Автократор Ликиний был большим скрягой. Мы убедились в этом, будучи в Серрхизе. И еще ты знаешь, что Видессийская империя воевала с кочевниками-кубратами к северо-западу от города Видесса.

Абивард протянул племянницу Царю Царей, что свидетельствовало о его полнейшем замешательстве.

– То, что ты говоришь, величайший, чистая правда, но как одно связано с другим?

– Оказывается, очень сильно, – ответил Шарбараз. – В прошлом году Ликиний одержал над кубратами ряд побед и надеялся разбить их окончательно, может быть, даже завоевать. Ему не очень хотелось отзывать войско домой, а весной начинать новую кампанию, поэтому он приказал перезимовать к северу от реки Астрис, на самом краю степей, и жить на подножном корму. Понимаешь, он таким образом надеялся избавить себя от расходов по содержанию войска на зимних квартирах. Он и так здорово задержался с выплатой армии серебра… Впрочем, нет, видессийцы платят – или, в его случае, не платят – золотом.

– Господи! – тихо проговорил Абивард. Он попытался представить себе, что произошло бы, получи макуранская армия приказ зимовать к северу от Дегирда.

Войска были бы, мягко выражаясь, недовольны. Ему пришлось задать новый вопрос:

– И что произошло?

– Именно то, чего ты и ожидал, – сказал Шарбараз. – По глазам вижу. Да, они взбунтовались, убили парочку военачальников…

– Надеюсь, не Маниакисов! – воскликнул Абивард и только потом сообразил, кого перебил. – Прости, величайший.

– Ничего, – сказал Царь Царей. – Такие новости кого угодно выведут из равновесия. Нет, Маниакисы не имели к этому никакого отношения. Когда они возвратились в Видессию, Ликиний назначил старшего губернатором какого-то острова на краю света, а младшего отправил туда же командовать гарнизоном.

Подразумевалось, что это награда за прекрасно проделанную работу, но я полагаю, Автократор попросту убирал с дороги тех, кто мог бы стать ему соперником… Да, так на чем я остановился?

– На мятеже, – хором сказали Динак и Абивард.

– Да, вот именно. Значит, войско Ликиния взбунтовалось, перебило нескольких крупных чинов и провозгласило Автократором одного парня по имени Генесий, Господь ведает почему – этот Генесий был всего-навсего кавалерийским сотником. Но они изготовили красные сапоги, обули его в них и двинулись маршем на Видесс.

– При таком-то главаре можно было бы предположить, что Ликиний запросто разобьет их, – сказал Абивард.

– Если бы войны велись на пергаменте, ты был бы прав, – заметил Шарбараз, – но как только у Ликиния появился соперник, неважно какой, его моментально перестали слушаться. Он уже не в первый раз задерживал войску жалованье, да и вообще надоел всем донельзя. Он приказал войскам выступить против Генесия. Разумеется, из Видесса они вышли, но тут же перешли на сторону мятежников. Город мог бы, я думаю, выдерживать осаду вечно, но стражи ворот открыли их перед воинами Генесия.

– Ликинию следовало бежать, – сказал Абивард. – Он же должен был понимать, что ты принял бы его хорошо, хотя бы в благодарность за то, что он сделал для нас в Серрхизе.

– Никто из моряков не захотел перевезти его с сыновьями через узкий пролив к западным землям, – сказал Шарбараз. Его слова в этой маленькой уединенной комнате прозвенели погребальным набатом. Абивард взял орешек и положил его обратно в вазу – аппетит пропал. Царь Царей продолжил:

– В конце концов он попытался перебраться через пролив на лодке, сыновья гребли сами. Но слишком поздно – люди Генесия были уже в городе. Ликиния схватили.

– И убили вместе с Хосием. Ты уже говорил об этом.

– Гораздо хуже, – сказала Динак, уже слышавшая эту жуткую историю раньше.

– Они перебили сыновей Ликиния у него на глазах. Последним убили самого старшего, Хосия, а потом прикончили Ликиния – не спеша, по кусочкам. – Она передернулась. – Мерзость какая! – Должно быть потому, что у нее теперь был свой ребенок, сама мысль об убийстве чьего-то ребенка, Тем более на глазах родителя, представлялась ей особенно отвратительной.

– Вот так и воцарился в Видессии Автократор Генесий, – сказал Шарбараз. – Часть этой истории я сложил по кусочкам из рассказов путешественников и купцов, а остальное узнал от послов, которых прислал мне Генесий с известием о своем восшествии на видессийский престол. Кровавыми убийствами проложив себе дорогу во дворец, теперь он, видите ли, решил начать соблюдать этикет.

– Что ты сказал послам? – спросил Абивард.

– Велел им убираться из моего царства и благодарить судьбу, что я не приказал заковать их в кандалы и бросить в темницу под дворцом, – ответил Шарбараз. – Я сказал, что не намерен иметь дело с людьми, которые служат правителю, злодейски убившему моего благодетеля. – Глаза его сверкали, мысль об ужасном конце Ликиния приводила его в ярость. На, прежде чем продолжить, он покачал головой:

– Наверное, для дела полезнее было сдержаться и дать им любезный ответ. Теперь Генесий знает, что я его враг, и может соответствующим образом подготовиться.

– Все видессийцы признали его Автократором?

Шарбараз вновь покачал головой:

– Видессия извивается, как змея с переломанной хордой, бурлит, как забытая на плите похлебка. Кое-кто в империи поддерживает узурпатора, другие утверждают, что по-прежнему верны дому Ликиния, хотя дом этот разрушен до основания, и до меня дошли слухи, что один или даже несколько военачальников в пику Генесию объявили себя Автократорами. – Он потер руки:

– Неплохая получается заварушка.

– Да уж, – проговорил Абивард. – У нас совсем недавно была гражданская война. Теперь очередь видессийцев, и, судя по твоим рассказам, их эта зараза поразила куда сильнее. Что ты намерен делать, величайший?

– Пусть в этом году поварятся в собственном соку, глядишь, и вовсе развалятся, – ответил Шарбараз. – Но я отберу назад все васпураканские земли, уступить которые вынудил меня Ликиний. И я представлю это как акт отмщения за его смерть. – Он вновь потер руки, явно смакуя иронию ситуации. Голос его сделался мечтательным. – Но мне нужно больше. Много больше. И у меня есть ключик к этому замку. Я его тебе покажу. – Он поспешно вышел из приемной.

– О чем это он? – спросил Абивард Динак. Она улыбнулась:

– Знаю, но тебе не скажу, через минуту сам увидишь. Не хочу портить сюрприз.

Царь Царей вернулся вместе с молодым человеком, одетым в роскошные видессийские императорские одежды и обутым в алые сапоги. У него были видессийские черты лица, более тонкие, чем у большинства макуранцев, особенно в нижней части лица. Он сказал Абиварду:

– Очень рад видеть тебя снова, высокочтимый. – Он говорил с сильным видессийским акцентом.

– Извини меня, но, по-моему, мы незнакомы, – сказал ему Абивард и повернулся к Царю Царей:

– Величайший, кто это? Я в жизни его не видел.

– Что? – Шарбараз изобразил полное изумление, но несколько переиграл, а потому не казался убедительным. – Ты хочешь сказать, что так быстро забыл лицо Хосия, сына Ликиния, законного Автократора Видессии?

– Это не Хосий, – убежденно заявил Абивард. – Я видел Хосия и разговаривал с ним. Я помню его лицо и… – Голос его затих. Он перевел изумленный взгляд с Шарбараза на человека, который не был Хосием, и обратно. – Я знаю, как выглядит Хосий, и ты, величайший, знаешь, как выглядит Хосий, но многие ли видессийцы знают, как выглядит Хосий?

– Ты великолепно понял мою мысль, – сказал Шарбараз тоном, предполагавшим, что ничего другого он от Абиварда и не ожидал. – Когда наши войска войдут в Видессию, что может быть лучше, чем объявить своей целью восстановление на престоле сына и наследника злодейски убитого законного Автократора? И дай Господь, чтобы мы дошли до Видесса и ввели нашего Хосия, – он произнес это имя с совершенно непроницаемым лицом, – в императорский дворец.

– Лучше не придумаешь, – сказал Абивард и внимательно осмотрел молодого человека в видессийском императорском наряде. – Кто же ты такой на самом деле?

Молодой человек нервно покосился на Шарбараза:

– Высокочтимый, я всегда был и есть Хосий, сын Ликиния. Если я – это не он, то кто же из тех, кто ходит по земле, он?

Абивард подумал и медленно кивнул:

– Если взглянуть на дело с этой точки зрения, то полагаю, ни у кого нет больших прав на это имя, чем у тебя.

– Именно так. – Шарбараз был заметно горд собственной смекалкой. – Получается, что Царь Царей и Автократор, объединив усилия, выступили против гнусного узурпатора, как раньше мы выступили против Смердиса. Может ли кто-нибудь устоять против нас?

– Ума не приложу, как ему это удастся, – верноподданно подтвердил Абивард.

Конечно, он знал, что кому-то это вполне может удаться: существуют варианты, ему пока неведомые. Именно для того и затеваются войны – чтобы посмотреть, насколько хорошо планы стыкуются с действительностью.

Он вновь окинул взглядом «Хосия». Кто бы он ни был – скорее всего, купец, случайно оказавшийся в Машизе, когда Шарбараз узнал об убийстве Ликиния, или же беглый видессийский солдат, – он определенно чувствовал себя очень неспокойно, хотя и довольно хорошо скрывал это. Он был пешкой, которой в любой момент можно пожертвовать, и если не понимал этого, значит, вдобавок был еще и глупцом.

Стоит ему вызвать малейшее недовольство Шарбараза, и с ним вполне может произойти несчастный случай… или он просто исчезнет, а императорские одежды наденет кто-то другой, откликающийся на имя Хосий.

Шарбараз сказал:

– Мы с Хосием очень хорошо понимаем друг друга.

– Так и должно быть, величайший, – сказал Абивард и еще раз посмотрел на человека, который сейчас был единственным имеющимся в наличии Хосием. Здорово было бы взять Видесс; ни одному Царю Царей этого не удалось за все многолетние войны между Макураном и Видессийской империей. Но если Шарбаразу удастся захватить столицу империи и посадить на трон этого «Хосия», то как скоро этот парень забудет, что он марионетка, и вспомнит, что он видессиец? Абивард готов был биться об заклад, что это произойдет скорее, чем хотелось бы.

– Величайший, я был счастлив возобновить знакомство с высокочтимым, но сейчас… – «Хосий» замолчал.

– Я знаю, что тебя ждут срочные дела, – сказал Шарбараз, и вновь без заметной иронии. – Не стану тебя больше задерживать.

«Хосий» поклонился ему, как равный равному, хотя от этого несло такой же фальшью, как от подчеркнуто вежливого обращения с ним Царя Царей. Самозванец кивнул Абиварду, как монарх ближайшему сподвижнику другого монарха, и оставил маленькую приемную. Шарбараз налил себе новую чашу вина и вопросительно посмотрел на Абиварда. Тот ответил кивком. Шарбараз наполнил его чашу и еще одну для Динак.

Абивард поднял чашу – не из обычной глины, как в крепости Век-Руд, а из мелочно-белого алебастра, выточенного так тонко, что сквозь стенки просвечивало вино.

– Поздравляю, величайший, – сказал он. – Не вижу лучшего способа поквитаться с Видессией. – Он выпил вместе с Шарбаразом и Динак. Царь Царей сказал:

– А знаешь, зятек, что в этом самое лучшее? Видессийцы сами поднимаются против этого Генесия с оружием, к тому же через Васпуракан и пустыню доходят слухи: говорят, правитель этот таков, что по сравнению с ним даже покойный Смердис, по которому мы не скорбим, покажется образцом государственного мужа.

– Ох, нелегко, – сказал Абивард. – Я чуть не захлебнулся. Это как же надо постараться, чтобы даже Смердис в сравнении с ним показался государственным мужем?

– Генесию это удается, по крайней мере, так говорят, – ответил Шарбараз. Смердис хоть имел представление о том, как умиротворить врагов: вспомни дань хаморам. А Генесий, похоже, умеет только одно – убивать. Убийство Ликиния с сыновьями хотя бы имело смысл…

– Но только не так, как это сделал он! – вмешалась Динак. – Это было жестоко и бесчеловечно.

– Судя по всему, Генесий именно жесток и бесчеловечен, – сказал Шарбараз.

– Он пользуется только одним орудием власти – террором. Он не пожалел сил, пытая, ослепляя и калеча каждого приятеля Ликиния, которого сумел поймать, и каждый следующий рассказ ужаснее предыдущего. Отчасти это объясняется природой таких рассказов, но, когда чуешь дурной запах, скорее всего, где-то рядом и навозная куча.

Абивард задумчиво проговорил:

– Такими методами он сумеет запугать и подчинить себе некоторых, но большинство их составят те, кто и без этого подчинился бы ему. Тех, кого он действительно стремится запугать – людей, сильных духом, – запугать не удастся. Они просто будут ненавидеть его еще больше, чем сейчас.

– Именно так, – согласился Шарбараз. – Чем больше он будет стараться сломить их дух, тем сильнее они будут сопротивляться. Но он удерживает город Видесс, а это, можно сказать, видессийский Налгис-Краг, взять который без помощи предательства просто невозможно. – Он широко улыбнулся. – Полагаю, разумнее всего объявить, что «Хосий» находится у нас, подождать, пока в Видессии не воцарится полный хаос, а судя по всему, так оно и будет, и ввести войска. Если Генесий так скверен, как его изображают последние слухи, то нас встретят как освободителей.

– Ну разве не замечательная мысль? – мечтательно произнес Абивард. – Ты говоришь, обоих Маниакисов отправили на какой-то далекий остров?

– Да. Это сделал Ликиний, а не Генесий.

– Это в любом случае хорошо. Там, на краю света, вдали от ока Генесия, они в безопасности. Они хорошие люди, и отец, и сын, и они очень много для нас сделали. Мне было бы жаль, если бы с ними случилась беда.

– Да? – заметил Шарбараз. – А я вознес бы Господу и Четырем Пророкам длинную и громкую благодарственную молитву, если бы услышал, что Генесий приказал выставить их головы на Веховом камне в Видессе. Судя по всему, они оказались бы там в хорошей компании; говорят, нынче на Веховом камне тесновато.

– Величайший! – сказал Абивард с упреком, насколько это возможно было, говоря с Царем Царей. Динак кивнула, соглашаясь с братом, а не с мужем.

Но Шарбараз не стал приносить извинения:

– Я говорю вполне серьезно. Ты, зятек, сказал, что Маниакисы – хорошие люди, и ты совершенно прав. Но дело не в этом, точнее, не это главное. А главное состоит в том, что отец и сын Маниакисы – люди способные. Чем больше таких людей перебьет Генесий, тем слабее будет Видессия, когда мы выступим против нее.

Абивард задумался над словами монарха, а потом с поклоном произнес:

– Это слова, достойные Царя Царей.

Шарбараз гордо выпятил грудь. Но Абивард имел в виду отнюдь не комплимент.

Царю Царей приходится делать все в интересах государства и смотреть на происходящее с точки зрения державы, а не с личной, человеческой. Само по себе это неплохо. Но когда начинаешь забывать человеческую точку зрения и готов желать смерти верным друзьям, становишься существом довольно устрашающим. Это, по мнению Абиварда, было намного хуже, чем понимать, что эти смерти послужили бы на благо государства, и в то же время искренне не хотеть их.

Он раскрыл рот, собираясь объяснить это Шарбаразу, но закрыл его, так ничего и не сказав. Он давно понял, что даже зять не может высказать Царю Царей все. Само положение Шарбараза, его одежды – все это уже приглушало любую критику. Нет, за подобную несдержанность Абивард не ответил бы головой; Шарбараз даже вежливо выслушал бы его – он понимал, что Абивард заслужил право на это, и к тому же не считал его потенциальным врагом… во всяком случае Абивард надеялся, что это так. Выслушал бы – но при этом ничего не услышал.