Текст книги "Кулаком и добрым словом (СИ)"

Автор книги: Держ Nik

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 23 страниц)

* * *

Лес встретил путников весёлым птичьим щебетанием и зеленью всевозможных сортов и оттенков. Весна полноправной хозяйкой вступила в свои права, потеснив угрюмую Зиму дальше на север. Двое путников: молодой, легкий на ногу парень и старик, опирающийся на резной посох, шли по лесу, стараясь обходить подсыхающие лужи и грязь. Солнце клонилось к земле. Лес наполнялся сумраком, густел, перебираться сквозь переплетение кустов и корней становилось тяжело. Морозко перепрыгнул через очередную валежину и остановился.

– Дед, а мы уже были здесь! Я в прошлый раз, когда через это бревно перескакивал, на сучок наткнулся, клок шерсти из душегрейки выдернул!

Парень, раскрыв ладонь, показал старику пук шерсти.

– Значит верно идем, раз леший проказить начал! Вот хитрая бестия – надеется, что в сумерках не поймём, что по кругу ходим. Давай-ка Морозко сапоги скидай. Одевайся как Лешак– левый сапог на правую ногу, правый – на левую. Хоть и неудобно, зато хозяин лесной с пути сбить не сможет. Полы душегрейки запахни на другую сторону. Вот так-то лучше!

Старик сел на поваленную сосну и тоже стал переобуваться. Тем временем в лесу окончательно стемнело.

– Дед, как в темноте пойдем? – спросил Морозко. – Может, здесь переночуем?

– Нет, Морозко, раз Лешак с пути сбивать начал – он где-то рядом. С утра нам опять по лесу бегать придётся, пока с ним встретимся. А от нечисти лесной как-нибудь отобьёмся. Ну, тронулись!

Спотыкаясь, путники побрели дальше. Время блужданий впотьмах неожиданно принесло свои плоды – на небольшой полянке путники наткнулись на старенькую избушку, освещенную лунным светом. Избушка была чуть больше собачьей конуры. На пороге сидел бородатый маленький старичок. Из-за приоткрытой дверцы сочился на улицу тусклый свет – лица сидевшего не было видно. Морозко первым выбрался из леса на поляну, подошёл к старичку и, поклонившись, сказал:

– Исполать тебе, дедушка!

– Гой еси, добрый молодец! – проскрипел старичок.

Подоспевший Силивёрст, тоже поклонился:

– Дозволь спросить тебя старче…

Старичок проскрипел недовольно:

– Чего уж там, спрашивай.

– Почему это у тебя одето всё шиворот-навыворот? Не ты ли этого леса Хозяин?

– Узнал ты меня, старик, – согласился Леший. – Думал я, что в темноте не разглядишь! Разглядел. Зачем пожаловали? – в голосе лешего сквозила неприкрытая злоба. – Лучше топайте отседова, покуда я не осерчал!

– Да разве так гостей принимают? – резко осадил Силивёрст лешего. – К тебе не побирушки какие-нибудь пришли, а волхвы!

– Ой, ща животик надорву! Волхвы! Мне все едино – я здесь хозяин!

Старичок резко поднялся на ноги и стал стремительно меняться. Подобно дереву его тело оделось корой, руки превратились в огромные узловатые ветви. Морозко не успел глазом моргнуть, как макушка лешего сравнялась с вершиной самого высокого дерева.

– Кто вы передо мной? – пророкотал леший, поглядывая на гостей с высоты.

Его голос громовым эхом пошел гулять по всему лесу.

– Козявки, жуки, черви навозные! Растопчу и не замечу!

– Постой бахвалиться! – осадил лешего старик, сжал рукой пластинку огненного бога, прошептал несколько слов, и на месте стоявшего волхва вдруг расцвёл огромный огненный цветок.

Морозко, прикрыв глаза руками, сквозь пальцы смотрел на волшебный огонь. В центре бушевавшего пламени стоял Силивёрст. Огонь не причинял ему вреда. Огненные капли стекали с полы его домотканной рубахи. Земля вокруг горела и дымилась.

– Эй, растопка для костра, попробуй, раздави! Сейчас на месте твоего леса одни только головёшки останутся!

Старик, оставляя за собой выжженную полосу, начал подходить к остолбеневшему лешему. Лесной хозяин стремительно уменьшался в размерах, пока не сжался до прежнего роста. Затем он упал на колени и завыл:

– Не губи лес, повелитель огня! Всё что хочешь, все исполню!

– Ах, не губи, – рассердился Силиверст. – Вона ты как запел!

Пламя опало, божественный огонь потух, только выжженная земля напоминала о том, что здесь произошло мгновение назад.

– Каюсь, не признал великих чародеев, – проблеял леший, склоняясь в поклоне, – тебя – повелитель чудесного огня и спутника твоего – ледяного божича!

– Дед, а чего это он меня так обозвал? – шепотом спросил старика Морозко.

– Т-с, потом объясню, – чуть слышно ответил Силивёрст.

И тоном, не терпящим возражений, обратился к лешему:

– Сказывай, нечистая твоя харя, куда дел младенца человеческого?

Лешак от этого вопроса съёжился еще больше и сказал чуть слышно:

– Водянику снёс. От только перед самым вашим приходом воротился.

– Кому снёс? Водяному, что ли? А ему-то он на кой? – старый волхв был явно озадачен.

– Водянику толстопузому я его отдал, – залебезил, закрутился вокруг Силивёрста Лешак. – Потому, как я его в кости жаборотому проиграл, – пояснил леший. – Мы каждый год, почитай уж лет двести, как только снега сойдут, лёд растает, с пучеглазым от спячки зенки продерём, тут же за кости садимся. Сначала на зверей, птиц, на рыбу играли. А недавно на желания играть начали. Проигравший исполняет желание победителя. В этом годе я проиграл. А этот лягушатник младенца человеческого попросил. Ну, а я спрашивается, где его возьму? Бабы по лесу с младенцами не шляются! И вдруг – удача! Какая-то полоумная сама мне ребенка отдаёт, так и сказала: " что б Леший забрал". Меня долго просить не надо, я пришёл и забрал. Так что, я тут не виноват – слово не воробей!

– Ладно. С тобой всё понятно. К водяному веди! – приказал Силивёрст, не слушая боле оправданий лешего.

– Не извольте беспокоиться, – Леший с облегчением перевёл дух, – я вас к толстопузому мигом доставлю!

А про себя подумал:

– Водяник кашу заварил – вот пусть сам и расхлёбывает!

Леший пересёк полянку и подошел к плотным зарослям, откуда недавно с таким трудом выбрались Силивёрст с Морозкой. Но как только лесной хозяин подошёл к кромке леса, деревья и кусты раздвинулись и образовали тропинку. Леший, махнув путникам рукой, исчез в ночной темноте.

– Ну, Морозко, за ним, – сказал Силивёрст, шагнув вслед за лешим на чудесную тропинку.

Едва только путники скрылись в лесу, деревья сдвинулись, кусты и ветви деревьев вновь переплелись – тропинка перестала существовать.

* * *

Бледный свет луны заливал большое, слегка заболоченное озеро, которое находилось в самой чаще леса. Старый толстый водяной, сидевший на мокром прибрежном песке, шумно чесался. От нечего делать Водяник пялился на лунную дорожку, протянувшуюся через всё озеро, хозяином которого он почитал себя.

– Да, как же – хозяин, – грустно подумал водяной, сплюнув воду. – Для кого – хозяин? Для рыб и лягух?

Водяник раздраженно запустил свои перепончатые лапы в спутанные зелёные, словно водоросли, космы. Нащупал там пиявку, крепко присосавшуюся к шее, и с силой дёрнул. Он бросил извивающуюся тварь под ноги, и злобно растёр её ластой о прибрежный песок.

– Вот тебе и хозяин, – болезненно прошипел Водяной: ранка на шее, оставшаяся после укуса пиявки, саднила, – скоро лягухи меня затопчут! Никто меня теперь не боится, не уважает! Эх, вот раньше…

Раньше, еще до нашествия обров, стояла на берегу озера крепкая весь, от которой сейчас не осталось и следа. Каждую весну старались люди угодить Водяному Владыке: чтобы рыба ловилась, чтобы нежить озерная не охотилась на людей. Задабривали как следует, скидывая в озере связанных рабов и рабынь. Для осенней жертвы выбирали огромного белого быка. В общем, жил водяной припеваючи. Утопленные девушки становились его жёнами: у похотливого водяника их было тогда не счесть. Утопленники – на посылках: то подай, это принеси. Да и силушкой обделён не был. Жертвы, приносимые водяному князю, были столь обильны, что он мог повелевать не только водными созданиями – русалками, утопленниками, но и некоторыми стихийными духами, из тех, что помельче и послабее. Если смертные просили дождя, водяной всегда мог им это устроить. Так продолжалось до тех пор, пока на земли дулебов не пришли обры. Они для начала вырезали всех мужчин веси, оставив в живых только женщин – для утех. В те дни воды озера были красными от пролитой в него крови. Убитых обры не хоронили, предпочитая избавляться от тел в пучинах озёрных вод. Водяник как мог, старался помочь людям, почитавшим его за бога. Утопленники выходили на охоту, утаскивая врагов под воду одного за другим, проливные дожди заливали весь изо дня в день. Вскоре обры ушли из негостеприимного места, однако не оставили в живых никого. Время шло: через несколько лет утопленники раскисли в озёрной воде, русалки становились всё прозрачнее и неощутимее. И вот наступил тот момент, когда водяной остался без расторопных слуг и любимых жён. Чудесная сила ушла, испарилась, словно её и не было: некому было приносить жертвы озерному владыке. Озеро со всех сторон окружил глухой и непроходимый лес.

Вот тут-то водяник и познакомился с лешим, ставшим на долгое время его единственным собеседником и партнёром для игры в кости. Проиграв, леший приводил к озеру то лося, то косулю, то еще какую-нибудь живность. Лось – это, конечно, не раб, но с каждой утопленной живой тварью, чувствовал водяной тоненькую струйку былой силы.

– Человеческую бы жертву, – мечтал водяник, и ему повезло.

Сначала заблудившаяся в лесу в поисках потерявшегося ребенка баба, вышедшая к озеру и утопленная водяным – она стала первой за долгие годы одиночества женой водяника. Затем Лешак проиграл. Водяной обязал принести ему человеческого младенца, который должен был стать жертвой. Лешак не надул. Через пару дней он принёс обещанное дитя. И тут вышла осечка: баба, которой водяной оказал честь стать его супругой, едва увидев младенца, схватила его на руки, наотрез отказалась отдать дитя своему господину. Решивший наказать свою единственную русалку старый толстый водяник понял, что теперь его и головастик забодает. Потому как его любящая молодая жена, едва только он собрался отнять младенца силой, впилась острыми ногтями в лягушачью рожу любимого супруга. Так и не сумев дать достойный отпор взбесившейся русалке, владетель озера поспешно удалился, а точнее – позорно бежал. Теперь, сидя на мокром холодном песке, он размышлял о своей дальнейшей судьбе.

* * *

Тропинка, бежавшая сквозь чашу леса, была ровной и удобной. Шагать по такой – одно удовольствие! Она чудесным образом появлялась в десяти шагах перед идущим во главе маленькой колонны, лешим, и таким же образом чудесно исчезала за спиной идущего последним Силиверста. Наконец, показался просвет – лес резко закончился. Путники очутились на обрывистом берегу большого озера.

– Как обещал! – сказал леший, разводя руками. – Вот тута и обитает толстогубый Водяник. Щас я его покличу!

Леший приложил руки ко рту и громко завыл. Вода под обрывом забурлила и пошла пузырями. Блеснули в лунном свете большие лупоглазые зенки – озёрный владыка явился на зов старого знакомца. Лешак, махнув ему рукой, спрыгнул с обрыва и подбежал к самой воде. Водяник, недовольно пуская пузыри, проквакал:

– Чего тебя, бревно неотесанное, сегодня принесло? Или еще поиграть надумал?

Леший поманил водяника пальцем. Тот подплыл. Лешак что-то с жаром стал нашептывать ему на ухо, отчаянно тыча своими узловатыми пальцами в сторону путников.

– Тожа мне, невидаль! – громко булькнул водяной, уходя с головой под воду. Вынырнув, он нарочито громко сказал, обращаясь якобы к лешему:

– Ну и чо он своим огнём под водой сделать сможет? Ничего! А осушить мой водоем у него силов маловато! Сам Ярило его на моей памяти ни разу не высушил, куда уж этому старичку! Это ты, пенёк, огня боишься, как… – водяной задумался и, рассмеявшись над собственным остроумием, продолжил, – как огня! Так что, пусть топают мимо – ничего они от меня не получат!

Водяной собрался нырнуть, но леший стремительным движением ухватил его за зелёные водоросли волос.

– Ты что, бородавчатый, совсем ослеп что ли? Гляделки, небось, тиной заросли? Даром, что навыкате! Ты на второго посмотри! Ничего не видишь?

– Отцепись ты от меня, репейник!

Водяной мотнул головой, освобождаясь от цепкой хватки лешего.

– Гляжу, гляжу – чего увидеть-то должон? О, а я всё думаю, откуда холодом тянет? А тут оказывается сродсвенничек Марены-Зимы!

Морозко повернулся к Силивёрсту, но волхв опередил:

– Потом внучек, потом. Сейчас лучше сосредоточься, как будто перед битвой, и слушай, чего я тебе говорить буду…

– А сил-то у него нет совсем! – радостно квакнул водяной, ничуть не испугавшись. – Когда Марена в наши края идет – всяк её силу чует! Её нет еще, а с деревьев уже листья облетают, звери кто где хоронятся, птицы на юг улетают, да и мы с тобой лешак в спячку впадаем. Ибо не зря Зиму называют лютой! А этого я с дюжины шагов признать не сумел!

– Закрой глаза! – приказал старик Морозке. – Представь, что зима возвращается! Воздух резко холодает, озеро начинает покрываться тонким ледком.

Морозко, зачарованный монотонным голосом старого волхва, словно воочию увидел эту картину. И вслед за этим его накрыла волна сокрушающей, пьянящей силы. Воздух стремительно холодал. Паренек открыл глаза – увиденное поразило его. Трава и листья на глазах покрывались инеем, скручивались и чернели.

– Получилось! – шумно выдохнул старик.

Его теплое дыхание тут же обратилось в пар, а через мгновение осыпалось на землю ледяными искрами. Озеро на глазах покрывалось толстой коркой льда. Водяной, не успев скрыться под водой, намертво вмерз в лёд. Его торчащая голова задубела, только глаза едва заметно вращались. Водяник с трудом разлепил одеревеневшие губы:

– Живота…

Пареньку показалось этого достаточно: он остановил исходящий от него поток холода. Но сила, переполнявшая его, не исчезла. Она стала его неотъемлемой частью, умением, потребностью, такой же, как потребность дышать, видеть и слышать. Вокруг заметно потеплело. Корка льда мгновенно пошла трещинами. Звонко лопнув, она раскололась. Освобождённый из ледяного капкана водяной, камнем ушел на дно.

– Дед, я хочу знать, в чём дело? – твердо сказал Силивёрсту Морозко.

– Да, теперь уж можно и рассказать, – ответил Силивёрст, опираясь на посох. – Ты никогда не замечал за собой ничего странного? Никогда не думал, что ты не такой как все?

– Попробуй тут не заметить, когда каждую весну тебя корёжит так, что мочи нет! Значит всё, что о моём рождении в селе болтали – правда?

– Правда! – подтвердил старик.

– Почему же ты мне ничего не рассказывал? Сколько раз я тебя об этом просил! – с упрекнул старика Морозко.

– Это, часть договора, заключенного мной с твоей бабкой!

– Неужели водяник правду сказал: бабка моя сама Мара-Зима? И это её помощь я сейчас получил?

Паренёк никак не мог поверить в это. Он не знал, радоваться ему или нет.

– Да. Ты вырос, и наступила пора познать самого себя. Я научил тебя всему, что знал и умел. За эти годы, Морозко, ты стал для меня родным, – из глаза старика выбежала одинокая слезинка и, постыдно бежав, спряталась в густой седой бороде.

– Но почему ты…

Старик не дал Морозке закончить, поняв суть вопроса с полуслова.

– Почему я? Это долгая история, – дед воткнул посох в землю и присел на поваленное ветром дерево. – Слушай, внучек: в морозный зимний день, шестнадцать весен назад три замерзающих путника с трудом пробирались через заснеженный лес…

Закончив, старик отвернулся, скрывая влажные от слез глаза и дрожащие губы. Он словно заново пережил эти годы, вновь с особой остротой почувствовав, как дорог ему этот паренёк. Вдруг Морозко крепко обнял старика.

– Дед, – проговорил он, шмыгая носом, – неважно, кто моя родня! Ты был, есть и навсегда останешься самым родным для меня человеком! Спасибо за всё, что ты для меня сделал!

Неожиданно куча лесного мусора, лежащая рядом с деревом, где сидели дед с внуком, зашевелилась. Из нее выбрался леший. В его зеленой бороденке застряли мелкие веточки, прелые листья и комья сухой земли.

– Что, уже всё кончилось? – как ни в чём не бывало, спросил леший. – Я тут соснул маненько, что бы не мешаться под ногами.

Он спрыгнул с обрыва на прибрежный песок. По всему озеру то тут, то там, плавали тающие льдинки.

– Эй, повелитель лягушек, ты где? – крикнул леший, похлопав рукой по поверхности воды.

Водяной уже успел отогреться в нижнем теплом слое воды. Вынырнув на поверхность достаточно далеко от берега, он вопрошающе смотрел на двух могучих чародеев, способных в мгновение ока заморозить его далеко не маленькое озеро. Леший довольно подпрыгивал на песочке.

– Напросился, пучеглазый, а ведь говорил я тебе!

– Ну, внучёк, закончим начатое?

Силивёрст подошёл к краю обрыва и крикнул водяному:

– Ну, змий, говори, куды ребёнка девал?

– Ничего с вашим дитём не сделалось! – сварливо, но с опаской ответил водяной. – У моей русалки он, на той стороне озера! Идите и возьмите!

Затем он проквакал чуть слышно:

– Так она вам его и отдаст.

Однако новоиспечённая супруга повелителя озера, увидев живых людей, без раздумий передала ребенка в руки старика. Вытирая льющиеся по щекам слёзы, она прошептала:

– Матери отнесите – пусть бережёт! Я своего не уберегла!

С этими словами она скрылась в зеленоватой озёрной глубине.

Крепко прижимая младенца к груди, Силивёрст огляделся в поисках лешего. Тот стоял неподалеку. Увидев, что старик повернулся к нему, он затараторил скороговоркой:

– От радость-то какая! Я знал, что всё хорошо закончиться!

– Хватит язык чесать, – оборвал его старик, – давай из леса выводи!

– Это мы быстренько!

Он вновь открыл чудесную тропинку.

– Аккурат до дома вас доведет! – сказал он, склонившись перед людьми в почтительном поклоне.

Над макушками деревьев уже начинала заниматься утренняя заря, когда двое уставших путников дошли до родного порога.

Глава 3

Лето выдалось на удивление жарким. Люди и животные изнывали от удушающего зноя. Только с наступлением сумерек наступала благодатная прохлада. Но пролетала короткая ночь, и Ярило вновь являл людям свой лик, обрекая их мучиться от невыносимой жары. С восходом солнца люди старались спрятаться подальше от обжигающего огня небесного бога. На пустынных улицах городища и прилегающего к нему села можно было встретить лишь вяло жующих свою жвачку коров, и развалившихся в тени с высунутыми языками, собак. Единственными живыми существами, которым такая жара в радость, были ребятишки. Сутками напролёт пропадали они на реке, сильно обмелевшей, и превратившейся в большой ручей. Но зато вода в этом ручье была теплой, словно парное молоко. Впервые за долгие шестнадцать лет грязь, что оставалась от растаявших снегов, которыми Зима с таким тщанием укрывала все подступы к Малым Горыням, высохла еще в начале лета, обнажив вполне пригодную для передвижения старую засеку. И вот в неспешную череду одного из знойных летних дней, ворвалась, бряцая доспехами, оглашая всё окрест конским ржанием, большая ватага потных и утомлённых жарой людей. Во главе колонны на огромном, сером в яблоках, взмыленном жеребце, ехал уже не молодой, грузный, но ещё крепкий воин. Проклиная неимоверную жару, он непрестанно протирал залитые едким потом глаза. Но это не помогало: едва воин стряхивал пот, как он тут же выступал огромными каплями на лбу, разъедал глаза и капал с кончика носа. Судя по дорогим доспехам и оружию, этот воин был не простым дружинником. Повернувшись к своему утомлённому дорогой войску, он хрипло прокричал:

– Чего раскисли как кисельные бабы. Вы в походе или как? Войско или где?

Усталые дружинники вяло улыбались, даже не пытаясь выглядеть живее. Проклятая жара измотала: под доспехами можно железо плавить, а под шеломом мозги только что из ушей не текут. Воевода побагровел, увидев столь явное не повиновение. Его усы встопорщились, словно у разъярённого кота. Набрав полную грудь воздуха, он рявкнул:

– Равняйсь! Всех по приходе в Киев в пастухи разжалую, будете из конюшен навоз выгребать до конца дней! Мало получали от меня на орехи – да видно не в коня корм!

Уныло огрызаясь, дружинники начали выравнивать строй. Первыми заметила выходящее из леса войско вездесущая ребятня. С криками и визгами они разбежались по домам. Взбудораженные ребятней взрослые тоже начали выходить на улицу. Даже дряхлые старики выползли из домов. Заметив в толпе молодых сочных девок, дружинники расправили плечи, гордо подняли головы, словно бы и не они только что висели в сёдлах как слизни. Такая разительная перемена не укрылась от глаз воеводы, и была им отнесена на свой счет. Он пришпорил коня, заставляя бедное животное ускорить ход. Конь вздохнул и неохотно перешел на рысь. Дородный всадник направил коня к городским вратам. Из распахнутых ворот навстречу ему вышел немощный седой старик с трясущейся головой, ведомый под руки челядью. Резко осадив коня, воевода легко спрыгнул на землю. От мощного удара земля колыхнулась: воевода был в теле, а с доспехами весил неимоверно много. Конь, освободившись от такого груза, радостно заржал и взвился на дыбы, за что тут же получил по морде.

– Стоять! – проревел воевода, дернув коня за узду.

Затем он шагнул к старику, протягивая скреплённую печатью грамоту.

– Князю Томиславу от светлейшего князя Владимира!

Седой старик взял протянутую грамоту. Покрутил её в руках, видимо не зная что с ней делать. Здоровый улыбающийся детина – сын князя, ласково забрал у старика грамоту. Обернувшись к воеводе, виновато развел руками:

– Батя совсем стар – не понимает ничего!

Передавая старика на руки слугам, он превратился в надменного властелина:

– Уведите князя! И смотрите у меня!

Затем княжич подозвал к себе челядника и приказал:

– Савка, беги за волхвом!

Воевода, проводив цепким взглядом старого Томислава, оценивающе посмотрел в глаза молодого княжича и спросил:

– Значит, теперь ты здесь голова?

– Да! – важно надувшись, ответил наследник. – Я – Болеслав, единственный сын князя Томислава! Это моя вотчина!

– Я – Претич, – представился воин, – воевода князя Владимира! Если место Томислава твоё, то все его обязательства, тоже твои!

– Какие обязательства? – притворно удивившись, спросил молодой княжич.

Воевода усмехнулся в усы:

– А не забыл ли ты, князь, что все вы данники князя Киевского? А не забыл ли ты еще и то, что должен дань Киеву за шестнадцать лет? А то окопались тут, как свиньи в лесу! Видать сытно у вас тут и спокойно. Вон, князь с Больших Горынь постоянно жалуется, что его земли ляхи щиплют, людей в полон угоняют! А вам, погляжу, хоть бы хны! Ну, ничего, мы это дело в корне изменим!

Детина опешил от столь неожиданных нападок.

– Так что считайте, что вам крупно повезло! – продолжил кричать воевода, не давая княжичу опомниться. – Великий князь добрый, наказывать вас не собирается! А сейчас давай, распорядись, – приказал Претич, запрыгивая в седло, – чтобы накормили нас! И побыстрее!

Пришпорив жеребца, воевода поскакал навстречу своей дружине.

* * *

Добежав до домика волхва, запыхавшийся Савка тихонько постучал в дверь костяшками пальцев. Не услышав ответа, он осторожно постучал еще раз: хоть и не князь это, а без стука войти боязно – рассердиться колдун, и будешь до конца дней жабой по окрестным болотам прыгать. Снова никто не ответил. Переминаясь с ноги на ногу, Савка мучительно думал, постучать еще раз или вернуться и сказать, что дома нету никого. Вдруг кто-то схватил парня за плечо. От неожиданности челядник чуть было не пустил под себя лужу. Резко развернувшись на пятках, Савка увидел перед собой молодого улыбающегося парня.

– Напугал ты меня, Морозко, – облегченно выдохнув, просипел Савка.

– Ага, а ты чуть не обделался! – весело рассмеялся Морозко. – Побледнел! И штаны-то, небось, мокрые?

Савка схватился рукой за портки, но, увидев, что его разыграли, обиженно засопел:

– Гляди, не лопни! Смеяться – все горазды, а вот помочь…

– Ладно, Савка не обижайся, я ж без злобы, – потупился Морозко. – Сам хорош – деда моего как огня боишься! Не пойму только чем он тебя так напугал?

– Все вы, волхвы да колдуны такие, – затараторил Савка, – ошибётесь, слово не так скажете, руками не так поводите, а потом мучайся!

– Чё ты мелешь…

Но Савка не слушал, он возбуждённо махал руками, указывая в сторону городища.

– Я тут с тобой время трачу, а там такое твориться… Дружина киевского князя в селе стоит! Воевода ихний Болеславу грамоту привёз, а читать у нас тока вы могёте! Князь Болеслав волхва к себе требует! Скажешь Силивёрсту, ладно? А?

Савка преданно, словно побитая собачонка, смотрел в глаза паренька.

– А то мне бежать пора, – продолжал он оправдываться, – князь сердиться будет! А то еще выпороть велит!

– Ладно, беги, – согласился Морозко, зная о том, что Савка, да и не только он мучается безотчётным страхом перед Силивёрстом, хотя дед никогда и никому не сделал ничего плохого.

– Ага, Морозко, увидимся еще, – скороговоркой выпалил Савка, и тут же исчез. Морозко постоял еще немного, затем отправился на поиски деда. Лес начинался сразу за избушкой. Войдя в его прохладную тень, Морозко почувствовал облегчение. Летняя жара всегда тяготила парня. Теперь он знал почему. После того памятного похода в лес за украденным младенцем, сила ледяных богов себя ничем не проявляла. Хотя Морозко чувствовал, что она никуда не исчезла, что она стала частью его самого. Может быть, с этим и связано то, что лето в этом году выдалось таким жарким, каким его не помнят даже седые старики. Солнечный бог, чувствуя присутствие противной ему силы, старался укрепить свои позиции к приходу Зимы. Но как бы то ни было, лучше от понимания происходящего Морозке не стало. Добравшись до родника, Морозко застал там Силивёрста, дремлющего на скамейке – родник не иссяк даже этим засушливым летом. От живительной влаги, что шла из глубин земли, несло успокоительной прохладой. Морозко зачерпнул воду ковшом, висевшим рядом на дереве, и с наслаждением приложился к нему. От холода приятно ломило зубы. Вылив остатки жидкости себе на голову, Морозко крякнул от удовольствия. Освежившись, паренек был готов на любые подвиги. Старик, проснувшись, с улыбкой наблюдал за его купанием.

– Дед, ты проснулся?

– А я и не спал, – ответил старик, – так, соснул маненько в благодатной прохладе: птички поют – лепота, да и только. Уж больно всё хорошо, – сказал он потягиваясь. – А слишком хорошо – тоже плохо! А ты чего так быстро вернулся? – нахмурив брови, спросил парня старик. – Я тебе чего делать сказал?

– Да погоди дед ругаться, – остановил волхва Морозко. – К тебе от княжича человек прибегал. Говорит – войско у городища стоит. А Болеслав грамоту получил, только прочесть её не может. Ты ж знаешь, что на селе, и в городище никто кроме нас читать не умеет. Вот за тобой и послали.

– Чье войско-то? – оживился старик, поднимаясь со скамейки.

– Князя киевского, – ответил паренек. – Ну, пойдем что ли?

Старик взял в руки резной посох, окованный железом, и зашагал следом за внуком.

* * *

Дружинники разбили лагерь возле речки. Претич сам назначил и расставил караулы, приказав смотреть во все глаза – мало ли что! Часовые завистливо наблюдали, как счастливчики, свободные от караула, сбрасывают с себя ненавистные доспехи, и с радостными криками ныряют в освежающую воду. На утоптанную до крепости камня дорогу, ведущую к городским вратам, ступили двое. Претич, скрестив на груди руки, пристально рассматривал незнакомцев.

– Ага, это ихний волхв, – определил Претич, увидев длиннобородого старца в белой домотканой рубахе с резным посохом в руке. – Второй – наверное его воспитанник.

Пробежавшись глазами по крепкой фигуре ученика, Претич презрительно сплюнул: ему не травки собирать надобно, а крушить топором черепа неприятеля – грудь широкая, мышцы так и прут из-под рубахи, норовя её порвать. Поравнявшись с Претичем, волхв остановился:

– Здрав будь, воевода!

– И тебе того же, старче! Не иначе к князю идете? – спросил Претич, мучительно вспоминая, где он мог видеть этого старика.

– Угадал, – степенно ответил Силивёрст, тоже пристально разглядывая воеводу. – Скажи, мил человек, тебя случайно не Претичем кличут?

– С-С-Силивёрст, – севшим голосом прошептал воевода, – ты? Жив еще?

Воевода и волхв обнялись, словно старые друзья.

– А ты до сих пор на службе? – поинтересовался старик.

– А то! – отозвался Претич.

Отойдя на шаг, волхв рассмотрел воеводу с ног до головы.

– Раздобрел! Теперь тебя на коне за день не объехать! Кому на этот раз служишь?

– Как всегда – земле Русской! – гордо ответил воевода. – И Великому князю Владимиру.

– А сюда пошто явились? – хитро прищурился старик. – За данью?

– От Силиверст, – добродушно рассмеялся Претич, – ничего-то от тебя не укроется! За данью! Ну и поучить кой-кого уму разуму!

– Кого ж, это?

– Да, ты чего, только вчера родился? Или тут так глухо? Да ляхи который год на эти земли пасть разевают! И князек ихний – Мешко, полным хозяином тут себя мнит! Ляхи у нас, как больной зуб в носу! Ну и дерём же мы им задницы! – не удержавшись, добавил воевода.

– Ну, Претич, ты все такой же хва…

Неожиданно со стороны леса донесся неясный шум.

– Вроде железо, – взволнованно сказал Силивёрст, – давненько я этого звука не слыхал!

– Зато я кажный день слышу! – зло отозвался Претич. – Ляхи!

Он замер, вслушиваясь в отдалённый шум, подобрался, словно хищный зверь перед прыжком. Затем, набрав в грудь воздуха, воевода заревел так, что зазвенело ушах:

– К оружию!!!

Среди дружинников возникла заминка: никто поначалу не понял, чего это так ревет воевода. Но затем, осознав в чем дело, все резко кинулись к доспехам. Возникла давка и неразбериха: кто-то схватил чужие портки, кто-то прыгал, тщетно стараясь натянуть на мокрое тело рубаху.

Тем временем, из-за сумрачной стены леса показался передовой отряд врага. Селиверст наметанным глазом прошелся по дружине Претича.

– Растопчут вас ляхи, и не заметят!

– Глумишься еще старый! – схватился за голову воевода. – Помог бы лучше! Не за себя прошу, за Русь матушку…

– Вот так всегда, – ворчливо отозвался старый волхв. – Эх, молодо-зелено… Отвлечь бы их! Морозко, держи посох!

Старик, бросив резную деревяшку воспитаннику, закрыл глаза и, нашептывая что-то, начал перебирать руками обереги, в изобилии висевшие на его груди. Пальцы старика проворно ощупывали резные фигурки и откидывали их в сторону. Наконец, в руках волхва оказалась искусно вырезанная из кости лиса. Зажав её в кулаке, старик принялся невнятно напевать какую-то мелодию. Ляхи выплескивались из леса, подобно стаям саранчи. Воевода вытащил меч, и с криком: мёртвые сраму не имут, кинулся в бой.

Неожиданно высокие ворота городища натужно заскрипели. Из-за открытых дверей выходили воины. Вышел первый ряд, второй, третий, но конца неведомой дружине видно не было. Булатные личины бойцов, так неожиданно появившихся на месте схватки, сверкали в лучах солнца, от их мерной поступи дрожала земля. Атака поляков неожиданно захлебнулась. Было очевидно: они не рассчитывали, что в городище находиться настолько сильный гарнизон. Ляхи попятились и отступили под прикрытие леса. Увидев, что враг отходит, Претич до сей поры не видевший чудесного войска, продолжал преследовать отступающих врагов, грозно размахивая мечом.