Текст книги "Кулаком и добрым словом (СИ)"

Автор книги: Держ Nik

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 23 страниц)

– Вот! – проревел Суттунг, глядя на дочь сверху вниз. – Это вира за убийство моего отца и твоего деда Гиллинга. Береги пуще глазу своего. Хватает на свете всяких проходимцев, что не прочь поживиться за наш счёт.

Тем временем в чертогах Вальхаллы, на золотом престоле в задумчивости восседал великий Один. А вокруг кипел бесконечный пир. Вечный пир, на котором гуляют лучшие воины, эйнхерии, когда-либо жившие на земле. Так будет продолжаться до самого Рагнарека, последней битвы, после которой уцелеют немногие. А пока… пир горой, пир без конца. Воины пьют без меры, жрут без меры, благо пьянящее молоко козы Хейдрун и мясо вепря Сэхримнира никогда не кончаются. Сейчс напьются и схватятся за ножи. Один лишь грустно улыбнулся: все мёртвые в Вальхале с восходом солнца оживают, страшные раны затягиваются, отрубленные конечности прирастают. Ну вот, как обычно, мертвые сброшены под стол, где и очнуться завтра поутру целыми и невредимыми, а пир продолжается. Как всё это наскучило Всеотцу за бесконечную череду лет. Приелось, набило оскомину. Пьяные хари, жирные руки, засаленные волосы верных эйнхериев вызывают отвращение. Один давно уже ничего не ест, скармливая свою пищу ручным волкам Роги и Фрекки, от мяса Сэхримнира его тошнит. Где Квасир, только он мог рассеять тоску Отца богов своими песнями. Его нет, он давно перестал посещать Вальхаллу. Да и кто может выдержать такое бесконечно долго?

Неожиданно в пиршественную залу ворвались две огромные черные птицы. Два ворона Хугин и Мунин, глаза и уши старого Хрофта. Сделав круг почёта по залу и попутно нагадив на головы самым рьяным забиякам, чем несказанно порадовали одноглазого бога, вороны расселись на плечах Великого Водчего. Устроившись поудобнее, они принялись наперебой каркать.

– Тихо! – прикрикнул на них Один. – Давайте по очереди.

* * *

Интересную историю поведали пернатые Одину. Про исчезновение Квасира, убийство великана Гиллинга и его жены, про чудесный напиток, отданный карлами Суттунгу…

И Один понял: это шанс. Шанс развеять скуку и обзавестись чудесным напитком. Перед ним сейчас стоял всего лишь один вопрос: с чего начать?

Прав был Суттунг, что не доверил напиток Бауги. Именно с этого слабого звена начал Один свою охоту за мёдом.

* * *

– Пошевеливайтесь, остолопы! Солнце уже высоко! – по хозяйски покрикивал Бауги на девятерых неповоротливых ётунов. – Дождетесь, повыгоняю! Такие работники мне не нужны! Да вы больше прожираете, одни убытки от вас!

Великаны, находившиеся у Бауги в услужении, лишь преданно смотрели хозяину в глаза. Умом они не блистали, как впрочем и сам Бауги, но хозяину виднее. Поэтому спорить они не решались, а лишь кивали, соглашаясь, своими большими словно пивные котлы головами.

– Что бы к вечеру нижний луг был выкошен! А не справитесь, не видать вам жратвы, как своих ушей!

Бауги повернулся к работникам спиной, давая этим понять, что разговор окончен.

Великаны негромко поворчали, лениво разобрали косы и отправились на луг.

Утреннее солнце еще не начало как следует припекать, а с утомлённых работников сошло уже десять потов. Проходивший мимо странник, уселся на придорожный камень, оглядел цепким взглядом взмыленных косарей и поинтересовался:

– Ребятки, а чего это вы так устали? На дворе еще утро!

– Да косы тупые, – пожаловался один великан, – были б острые, мы мигом бы работу справили. А так… – он обреченно махнул рукой.

– Так наточите, что может быть проще, – усмехнулся путник.

– Хозяин жадный. Точило не дает. Говорит острой косой и дурак сможет! – перебивая друг друга загалдели великаны.

– Эх, горемыки, – пожалел их путник. – Помогу я вам, – неизвестно откуда в его руках появился точильный камень. – Эй ты, толстопузый, – он указал пальцем на великана, который заговорил с ним первый, – давай сюда свою косу. Он пару раз вжикнул точилом по косе и отдал её хозяину. – Ну, попробуй теперь! Толстяк махнул косой и, потеряв равновесие, рухнул на землю. Маленькое деревце, которое росло на обочине дороги, накренилось и упало на землю, срезанное под корень острой косой.

– И мне! И мне! – наперебой заревели великаны.

– Э нет! Так дело не пойдет! Я к вам на работу не нанимался! Вот точило продать могу! Недорого!

– Мне! Нет мне! – ётуны обступили странника со всех сторон.

– Ладно! Давайте по-честному! Я подброшу точило в воздух, а кто его поймает, тот и будет им владеть. Ну, согласны?

Раздался одобрительный рёв девяти луженых глоток.

– Раз, два, ловите! – крикнул бродяга, подбрасывая точило.

Сминая всё на своём пути, великаны кинулись ловить вращающуюся в воздухе чудесную вещицу. Забыли великаны обо всём на свете, даже о том, что в руках у них косы. Через мгновение всё было кончено… на месте падения точила, лежала куча конвульсивно дергающихся, истекающих кровью тел. Странник с ледяным спокойствием взирал на эту кровавую кашу. Наконец, когда замер последний великан, странник поднялся с камня. Аккуратно достал из лужи крови точило и слегка дунул на него: кровь осыпалась с бруска бурой пылью, и оно вновь стало чистым. Бродяга спрятал точило за пазуху и вновь вернулся к своему камню.

Ближе к полудню Бауги пошел проверить как движется сенокос. При виде открывшейся картины великан схватился за голову:

– Что же мне теперь делать? Где я сейчас найду новых работников?

– Возьми меня, – предложил бродяга.

В ответ на это предложение Бауги гулко расхохотался:

– Тебя? Как может такой жалкий червяк как ты выполнить работу девяти великанов?

– А ты попробуй, – ничуть не смутившись, заявил бродяга.

– Как зовут тебя, букашка?

– Там, откуда я родом, меня иногда называли Бальверк. И ты так зови.

– Хорошо, Бальверк. По рукам. Что ты хочешь за работу.

– Много мне не надо. За работу хочу лишь один глоток чудесного мёда, что храниться у твоего брата Суттунга.

– Всего-то? – удивился Бауги. – Проси больше!

– Нет! Только один глоток!

– Договорились! – обрадовался Бауги. – Я думаю Суттунг не откажет мне в такой мелочи, как глоток мёда.

– Э нет, – остановил Бауги Бальверк. – Сначала поклянись самой страшной клятвой, что если Суттунг не даст мёд, ты поможешь мне его добыть.

– Клянусь…

* * *

… назвавшись Бальверком, Один проработал у Бауги до самой зимы. С любой работой справлялся Бальверк играючи. Не мог нарадоваться на нового работника Бауги. Но наступил час расплаты…

* * *

– Я обещал! – насупившийся Бауги злобно сверкал исподлобья своими маленькими, налитыми кровью глазами.

– Как ты, остолоп, мог обещать то, что тебе не принадлежит? Не дам ни капли! – отрезал Суттунг.

– Ты всегда всё грёб под себя, братец! Но мёд не твой, не смей его присваивать! Гиллинг был и моим отцом тоже! Отдай мою долю! – вскипел Бауги.

– Не дам! Или ты плохо слышал? – ощерился словно волк Суттунг. – Отныне ты не сможешь даже войти в пещеру с мёдом, или я не знаток горной магии. Убирайся по добру…

– Отдай! – заверещал Бауги, бросаясь на Суттунга с кулаками.

Суттунг одним ловким ударом сбил Бауги с ног. Затем, наклонившись к поверженному, произнёс:

– Мой тебе совет: лучше вообще забудь про мёд, для тебя он не существует!

Забыть нанесённую обиду Бауги не мог. Сам по себе мёд не нужен был глупому великану, он и так считал себя умнее других. А вот отомстить «любимому» братцу желал он больше всего на свете. И если мед для Суттунга дороже родного брата, значит лишившись его Суттунг будет наказан. А уж Бауги найдёт достойное применение волшебному напитку.

* * *

– Хорошо, – сказал Бальверк, – если мы не можем забрать мёд силой, нужно попробовать взять его хитростью.

– Как же, хитростью! – засомневался Бауги. – Суттунг сам кого хочешь вокруг пальца обведет!

Но Бальверк не слушал, он продолжал размышлять:

– Если нельзя зайти в пещеру спереди, то нужно зайти в нее сзади.

– Но сзади сплошная скала! Там нет входа! Ты умеешь проходить сквозь камень? – удивился Бауги.

– Нет не могу! Но у меня есть кое-что в запасе! – Бальверк порылся в дорожном мешке. – Это бурав – Рати. Ты пробуришь им отверстие. Я влезу в него и украду мёд. Возьму свою долю, остальной мёд будет твоим.

– Ты не настолько мал, чтобы пролезть в отверстие оставленное этим…

– Это не твои проблемы, – оборвал его Бальверк, – крути давай!

Бур вгрызался в скалу словно в масло. Пока Бауги крутил ручку, его начали терзать сомнения. Стоит ли ругаться с Суттунгом из-за такой мелочи? Суттунг это так просто не оставит. Но он поклялся Бальверку, что поможет ему достать мёд.

– Нужно просто убить Бальверка, тогда обещание потеряет силу, – пришла в его тупую голову блестящая идея. – Я не буду до конца бурить отверстие, а когда Бальверк залезет в него, приколю его как жука буром!

– Готово. – сказал Бауги.

– Ну-ка отойди, я гляну, – сказал Один. Он уже догадался, что Бауги темнит. Это большими рунами было написано на его роже. Бальверк наклонился к отверстию и дунул в него. Оттуда ему в лицо полетела каменная крошка и пыль.

– Нет, друг, – сказал Бальверк, – крути дальше! Отверстие не сквозное!

Рассвирепев оттого, что ему не удалось провести Бальверка, Бауги в два оборота просверлил скалу насквозь.

– Теперь все! – раздраженно проревел великан.

Один дунул в отверстие еще раз. В мгновение ока он обернулся змеем и исчез в пещере. Неповоротливый великан не успел достать Бальверка буром.

Гуннлед была молода по меркам своего племени. Двести лет для ётунов только начало жизни. И как любая молодая девушка она мечтала. Мечтала, что когда-нибудь в её пещеру зайдет прекрасный молодой великан, которому она отдаст всю свою нерастраченную любовь, и который ответит ей взаимностью. И вот однажды ночью пещера её наполнилась туманом. А когда туман рассеялся, он был здесь, тот единственный, прекрасный, с кем она, не задумываясь, пошла бы на край света.

– Как зовут тебя, прекрасный юноша? – промолвила потрясённая Гуннлёд.

– Зови меня Бальверк, – ответил ей Один.

– Останься со мной хоть ненадолго! И проси за это что хочешь! – взмолилась Гуннлед.

– Я могу остаться с тобой только на три дня! – ответил ей Бальверк. – И за это ты дашь мне три глотка чудесного мёда.

Три дня провела Гуннлед с любимым в том сладком полусне-полуяви. И когда в конце третьего дня он попросил напиться мёда, Гуннлед без раздумий отдала его. Первым глотком осушил Один котёл Одрёрир, со второго чашу Бодн, а с третьего чашу Сон. Гуннлед не противилась тому, что Один забрал весь мёд. Она отдала бы ему весь мир, если б могла.

Покинув пещеру, оборотился Один орлом и взмыл в небеса. Суттунг, обнаружив пропажу, тоже принял обличье орла и бросился в погоню. Быстро нагонял великан Одина – тяжела была ноша отца богов. Еще чуть-чуть, и острые когти орла вопьются в похитителя. То ли от страха, то ли от расстройства желудка, выпустил Один часть мёда через задний проход и облегченный оторвался от Суттунга. Возвратившись в Вальхаллу, выплюнул он оставшийся мёд в чашу и отдал ассам, которые и умеют слагать стихи. Людям же досталось только то, что потерял Один во время полёта.

* * *

– Оттого на земле, так много плохих поэтов! – закончил старик свой сказ.

– От дела, – весело заржал Никита, – так он, значит, дерьма объелся? Теперь ясно!

– Спасибо, старик, – поблагодарил волхва Морозко, – поучительная история!

Никита ржал над этой историей всю дорогу, едва только незадачливый певец попадался ему на глаза.

Глава 16

Крепкие двери княжеских винных погребов были открыты нараспашку. Взмокшие челядины выкатывали из подвалов огромные бочки с вином. Вытащив на свет божий очередную бочку, они опрометью кидались за следующей. Вино лилось рекой, плескалось в пузатых кубках бездонным морем. Пей, гуляй народ! Нынче князь Владимир Красно Солнышко жениться, не в первый, правда, раз… Даже на княжьем дворе были выставлены столы с угощением, чтоб каждый мог выпить за здоровье князя и его молодой жены. Что народ делал с превеликим удовольствием, поглощая хмельное в удивительных количествах. Тут же, во дворе, на гигантских кострах жарились целиком бычьи туши, распространяя изумительный аромат. Через открытые окна золотой палаты до простого народа доносились здравицы, что кричали князю богатыри. Сам жених со своей новоиспеченной супружницей сидел во главе стола. За плечом князя как всегда маячил вездесущий Претич. Наполнив очередную чару, князь встал. Поднял руку, призывая к молчанию. Гул мгновенно смолк. А тех, кто не заметил призыва князя к тишине и продолжал шумно возиться, предусмотрительно пихнули локтем соседи.

– Други! Соратники! – торжественно начал Владимир. – Сегодня у меня свадьба!

– Дай бог, чтоб не последняя! – крикнул кто-то пьяным голосом с дальнего конца стола.

Владимир нахмурился: на смутьяна зашикали со всех сторон. Претич наклонился и что-то зашептал князю на ухо. Лицо Владимира подобрело, и он, улыбнувшись, продолжил:

– Боги дадут, и еще свадебку сыграем! Вы все прекрасно знаете, что князья не всегда по любви, все больше по согласию себе невест подбирают. В государственных интересах! Главная задача князя – державу крепить, пускай даже и таким, – он криво усмехнулся, – способом. Но сегодня мы гуляем не только мою свадьбу, есть среди нас человек, что невесту по любви себе выбрал! Кстати, без него и Добрыни не было бы и моей свадьбы. Здравиц в мою честь я уже предостаточно наслушался, а его, почему-то, незаслуженно обошли! Вы его прекрасно знаете, это один из лучших моих богатырей – Дунай!

Услышав свое имя, Дунай, который сидел вместе с Настасьей по правую руку от князя, поднялся. Вслед за ним поднялась и Настасья.

– Совет вам да любовь!

Князь поднес чару к губам и залпом её осушил.

– Что такое? – вдруг гневно крикнул он.

Все притихли, особенно чашники, разносящие хмельное.

– Вино горькое!

Князь взял со стола нежное перепелиное крылышко, надкусил его.

– Еда горькая!

Воцарилась гнетущая тишина.

– Горько! – вдруг закричал князь весело.

– Горько! Горько! – опомнившись, подхватили его клич богатыри.

Дунай нежно обнял супругу и поцеловал её в губы. Настасья зарделась, смущенно села на свое место.

– Ну вот, – довольно произнес Владимир, – чтоб богатыря мне родили! Да такого чтобы ух… Чтоб Илью за пояс заткнул!

– Дай срок, князь! – весело произнес Дунай.

– Будет тебе срок, – ответил Владимир, показывая челядину пустую чару.

Отрок быстро наполнил княжеский кубок.

– Давай выпьем с тобой, Дунай, за будущего богатыря!

Богатырь взял заново наполненный кубок.

– Нет! – резко оборвал его Владимир. – За богатыря этой чары мало, – князь оглянулся, – давайте вон ту!

Палец князя указывал на огромную резную братину, выполненную в виде трехглавого дракона. Из этой чары можно было напоить десяток богатырей из старшей дружины. И лишь Илья Жидовин однажды выпил ее в одиночку. Двое отроков с трудом поднесли братину Дунаю. Он принял её обеими руками, вино мерно плескалось вровень с краями.

– За богатыря! – произнес князь. – До дна!

– До дна! – закричали богатыри.

Дунай поднес братину к губам. Раздались подбадривающие крики, свист, богатыри бились об заклад: осилит Дунай братину или нет. Один лишь Добрыня смотрел на эту затею осуждающе. Наконец Дунай оторвался, перевернул братину над головой. Она была пуста.

– Слава Дунаю! – закричали со всех сторон. – Даешь богатыря!

– Вот это по-нашему, – сказал князь, – по-русски! Так мы и погань всякую бить будем! До конца! До дна!

– Слава князю! – богатыри вновь подняли кубки.

– За землю Русскую! – торжественно произнес князь, осушая очередной кубок.

Дунай с трудом заставил себя пригубить из услужливо наполненной расторопным челядином чары и камнем рухнул на место. В голове шумело. Разговор постепенно перетёк в привычное русло: о молодоженах забыли. Обсуждали все: войну с поляками, участившиеся набеги печенегов, договор с литвой. Вспоминали дела прошлые, подвиги ратные.

…да не, – как всегда громко спорил Фарлаф, – тиверцы мечом махать не мастера! А вот стрелки – отменные. Вон Велигой, – Фарлаф обернулся в поисках товарища, – где Велигой? Только что здесь был!

– Ты чего, Фарлаф, опять хмельного меда перебрал? – загомонили со всех сторон. – Велигой как пообещал князю голову Радивоя Проклятого, так с тех пор на княжьи пиры и не ходит: совестно людям в глаза смотреть!

– А жаль, – опечалился Фарлаф, – мы с ним так душевно…

– Хвастали, да медовуху жрали! – закончил за Фарлафа язвительный Попович.

– Всякое было, – и не думал обижаться Фарлаф, – однако стрелок он отменный! Мало кто еще так из лука умеет, разве что Дунай. Признай, Лешак, что ты хуже из лука стреляешь!

– Ну, тут я спорить не буду, – согласился Попович, – и никто не будет…

– Лучший стрелок, – вдруг громко выкрикнула новоиспеченная княгиня Опраксия, – моя сестра Настасья!

Разговоры враз смолкли, все с интересом смотрели на Опраксию, да и сам князь с удивлением разглядывал супружницу словно в первый раз видел.

– Ни за что не поверю, – прогудел Фарлаф, – чтобы баба лучше мужика из лука била! Готов об заклад биться! Не выстоять ей супротив Велигоя!

– Не выстоять, эт точно! – словно разбуженный улей зашевелились богатыри.

– Только беда одна, – не унималась Опраксия, – нет здесь Велигоя! Кто вместо него?

– Вот баба глупая, – проворчал Фарлаф, – и не нужен Велигой! Пусть мужа своего победит – Дуная! Он тоже не лаптем щи хлебает! Ну?

– Давайте так, – вдруг влез в спор сам Великий князь, – если Настасья победит Дуная…

Богатыри оскорблено загомонили. Князь властно поднял руку, призывая к молчанию.

– Итак, повторяю, если Настасья победит Дуная, ты, Фарлаф, год на пирах рта не раскроешь, если я сам тебя об этом не попрошу!

Зная хвастливый нрав Фарлафа, вся Золотая Палата разразилась хохотом. Дождавшись пока стихнут раскаты смеха, князь продолжил:

– Ну а если победит Дунай, каждое утро к твоему крыльцу будут доставлять бочку самого лучшего вина из моих погребов в течении года! Согласен?

– По рукам! – заревел Фарлаф. – Други, ох погуляем же мы, год дармовое вино пить будем!

– Какие условия поединка? – деловито спросил князь.

– Будем стрелять в лезвие ножа, – подала голос Настасья, – чтобы стрела на две половинки…

– Нет! – вдруг перебил её Дунай, поднимаясь из-за стола, – будем стрелять в кольцо, поставленное на голову…

Настасья побледнела:

– Дунай одумайся!

– На чью голову? – лупая выпуклыми лягушачьими глазами, влез в разговор Фарлаф.

– На твою дурную голову, – резко ответил Дунай, покачнувшись. – А ты голубушка, раз уж взялася за гуж…

Дунай не договорил, схватил со стола кубок и осушил его в один момент.

– Чего тут непонятного, – хмуро пояснил Фарлафу Добрыня, – каждый стреляет в кольцо, поставленное на голову соперника.

– А если кто – ить, – Фарлаф даже икнул от испуга, – промажет?

– Подумай своей башкой, она у тебя не только шелом носить, – буркнул Добрыня, отворачиваясь от посеревшего Фарлафа.

– Мож на завтра все перенесём? – громко выкрикнул Добрыня. – Дунай еще после братины не отошел!

– Спасибо побратим за заботу, – заплетающимся языком произнёс Дунай, – но не я это начал! Сегодня! Сейчас! Выясним, наконец, кто ж в доме мужик, а кто баба!

– Ну, зачем ты так, Дунаюшка! – попыталась утихомирить мужа Настасья, ласково взяв его за руку.

– Несите лук со стрелами! – выкрикнул Дунай, выдергивая ладонь.

Расторопный челядник тут же помчался выполнять его приказание.

– Князь! – обратился теперь уже к Владимиру Добрыня. – Прикажи им остановиться! Ты ж видишь, какой сейчас из Дуная стрелок!

– Не могу, – притворно развел руками Владимир, – тут уж дело семейное, а не государственное! Супруги бранятся, только тешатся! Успокойся, Добрыня, все обойдется!

Добрыня в сердцах махнул рукой и быстро покинул Золотую Палату. Вернулся запыхавшийся отрок с луком и стрелами. Добрыня взял лук, провел пальцем по туго натянутой тетиве. Тетива возмущенно загудела.

– Добрый лук, – сказал Дунай, тщательно осмотрев оружие и протягивая его Настасье. – Первая стрелять будешь!

Он снял с пальца обручальное кольцо и нетвердым шагом пошел в дальний конец Золотой палаты. Прислонившись к бревенчатой стене, Дунай осторожно дрожащей рукой поставил кольцо себе на голову. Мутным взором посмотрел на жену, та робко переминалась с ноги на ногу, не зная, что делать.

– Ну, – крикнул он грубо, – стреляй, чего ждешь? Али боишься?

Настасья вспыхнула до самых кончиков ушей, злобно прищурившись, вскинула лук. Упругое дерево лишь жалобно скрипнуло под её не по-девичьи сильными руками, когда она резко натянула тетиву. Все в палате затаили дыхание. Стрела сорвалась с тетивы со свистом и гулко воткнулась в стену. Настасья бросила лук на пол и, забыв обо всем, бросилась к мужу. Дунай медленно оторвался от стены и оглянулся назад. В звенящей тишине пронесся вздох изумления: колечко осталось висеть на древке стрелы. И тут же палата огласилась одобрительными выкриками:

– Надо же, хоть и баба, а ничем не хуже человека!

– Ну, Фарлаф, год молчать, это тебе не пряники медовые трескать!

– Погоди, Лешак, еще Дунай не стрелял! – возмущенно заревел Фарлаф. – Не известно еще, чья возьмет!

– Дунаюшка! – прильнула она к его широкой груди. – Любимый мой! Прости меня глупую, неразумную!

Дунай отстранился от жены, схватил стрелу и, сломав её о колено, взял кольцо.

– Ставь на голову своё, – сквозь зубы бросил он жене, – моё кольцо большое – я в него и с закрытыми глазами попаду!

Он отвернулся от Настасьи и нетвердым шагом пошел к валяющемуся луку.

Дунай! – страстно выкрикнула ему вслед Настасья. – Не стреляй! Давай забудем всё!

Дунай остановился, поднял лук и обернулся к Настасье.

– Я не могу! – печально произнес он, накладывая на тетиву стрелу.

– Почему? – произнесла Настасья, на её щеках блестели слезы. – Мы можем…

– Тебе не понять! – оборвал её Дунай. – Ставь кольцо!

Настасья сняла с пальца изящное колечко, привалилась всем телом к стене, поставила кольцо на голову.

Дунай вскинул лук: руки его предательски дрожали.

– Дунай! Опусти лук: в утробе у меня могуч богатырь, не по дням растёт, а по…

От неожиданности у Дуная вспотели ладони, и тугая тетива выскользнула из пальцев. Колечко скорбно зазвенело, сорвавшись с головы девушки: Настасья медленно оседала. В её высоком чистом лбе нелепо подрагивало оперение стрелы. Мертвую тишину расколол гулкий удар выпавшего из ослабевших вдруг рук лука. Дунай стоял, словно в густом тумане, до сих пор не веря своим глазам. Все в зале застыли, боясь произнести хоть слово. Вдруг створки входной двери разлетелись в разные стороны, распахнутые мощным ударом ноги. В проеме, скаля клыки и распространяя острый запах хищного зверя, появился Белоян. Сверкая маленькими близко-посажеными глазками, волхв огляделся. Вслед за ним в палату вбежал Добрыня.

– Опоздали! – горестно воскликнул богатырь, указывая Белояну на Настасью.

Не раздумывая, Белоян бросился к поверженной девушке. Читая заклинания, он упал перед ней на колени.

– Поздно! Я уже не могу ей помочь! – в бессилии опустил руки старый волхв.

В ярости он обернулся к богатырям.

– Что вы за люди? – горестно вопросил Белоян, оглядывая пиршественный зал.

Богатыри отворачивались, прятали глаза в тарелках с едой. Неожиданно Верховный волхв напрягся, к чему-то прислушиваясь.

– Нож! – неожиданно проревел он, протягивая руку.

Стоявший рядом Добрыня схватил со стола нож и отдал его волхву. Белоян наклонился над девушкой, закрывая её своим грузным телом от любопытных глаз. Отточенным движением вскрыл ей живот. До слуха богатырей донесся слабый детский крик.

– Слава богам! – проревел Белоян. – Жив малец!

Держа младенца одной рукой, он сдернул с ближайшего стола расшитую скатерть. Дорогая утварь с жалобным звоном попадала на пол. Завернув малыша, Белоян рявкнул на Добрыню:

– Чего встал столбом? Девицу накрой! Нечего им, – он мотнул медвежьим рылом в сторону столов, – на нее пялиться!

Добрыня вздрогнул, сорвал со стола еще одну скатерть и набросил её на Настасью. На белоснежной ткани тут же расползлось кровавое пятно. Белоян прошептал несколько слов над младенцем и ребенок замолчал. Не замечая больше ничего вокруг, Белоян направился к выходу.

– … а что маленький ничего, выходим, – тихо бурчал он себе под нос, покидая Золотую палату.

В палате повисла гнетущая тишина. Дунай на негнущихся ногах подошел к лежащему телу и встал перед ним на колени.

– Нет мне прощенья! – горестно воскликнул богатырь. – Боги! Пусть и в посмертии я буду с ней рядом!

Он схватил лежащий возле Настасьи окровавленный нож, забытый волхвом, и вонзил его по самую рукоять себе в сердце.

– Я иду к тебе, любовь моя! – с последним вздохом сорвалось с его губ, и он рухнул в остывающие объятия любимой.

Неожиданно солнце померкло. Густой мрак расколола ветвистая молния. Вместе с раскатами грома до богатырей донесся печальный голос.

– Да будет так!

Все вокруг содрогнулось, пронизанное мощью божественного гласа.

– Где пала Настасья, там пал и Дунай! Иначе и не должно было быть!

Тела супругов начали терять очертания: с каждым мгновением они становились прозрачнее и наконец исчезли совсем.

– Из крови Настасьи, да потечет речка Черная! – продолжил голос торжественно. – Из крови Дуная, да потечет Дунай-река! Теките от века и до века, в одно место сходитеся и расходитеся! Вода с водой не мешайтеся! Да будет так! – громыхнул глас напоследок и замолк.

* * *

Большой зал покоился в тишине и сумраке: лишь одинокий факел пугливо пытался отвоевать у темноты немного жизненного пространства. В кои-то веки Золотая палата опустела: прекратился бесконечный пир, разошлись богатыри, предпочтя сегодня наливаться хмельным в одиночестве. Нелепая смерть Дуная и Настасьи тяжелым ярмом висела на шее каждого из них. В одиночестве же сидел и Великий князь в Золотой палате, освещенной лишь тусклым светом факела. Липкий мрак, затянувший палату, удручающе действовал на князя. Казалось бы, нет ничего проще: кликнуть слуг, приказать зажечь свет, но… Владимир понимал, что это не поможет избавиться от мрачных мыслей. Погруженный в невеселые мысли князь, не заметил как входная дверь легонько скрипнула, пропуская в палату человека. Лишь когда причудливо искаженная мерцающим светом факела тень появилась на стене, Владимир вздрогнул, схватился за рукоять меча и обернулся.

– Ты чего это подкрадываешься? – недовольно буркнул князь. – Зарублю когда-нить ненароком! Благо по запаху догадался, что это ты!

– Раньше нужно было головой думать! – рыкнул Белоян, пропуская слова князя мимо ушей. – Видишь, чем простые с виду шуточки кончиться могут?

Князь удручённо кивнул.

– Сам Род-прародитель проснулся и на нас мелких внимание обратил! Когда такое было? – грозно спросил Белоян Владимира.

Князь лишь пожал плечами.

– Давно! – сам себе ответил Белоян. – Тогда еще Мать Сыра Земля была молода, и только тогда из крови героев рождались реки! И Дунай сейчас там…

Владимир удивленно глянул на верховного волхва.

– Да-да, туда его, в самое начало забросил великий Род. Из его неистовой крови Дунай-река родилась. Но ведь она была еще тогда, когда Дуная и на свете не было, – задумчиво проговорил верховный волхв. – Значит, Род с самого начала знал, что будет именно так, а не иначе, – Белоян потерял к князю всякий интерес, рассуждая вполголоса сам с собой, – и ничего изменить нельзя…

– Слушай Белоян, мне этого не понять, – перебил волхва Владимир, – лучше скажи, а с чего это Дунай так взбеленился? На любимую жену кидаться начал? Ужели так много выпил?

– Дурак ты, хоть и князь, – недовольно проворчал волхв.

Владимир поморщился, но смолчал: понимал, что действительно совершил глупость.

– Даже сопливые юнцы знают, – сварливо продолжал тем временем Белоян, – для чего баба богами предназначена – мужу служить, богатыря ему родить, домашний очаг беречь! А она? О своей богатырской силушке вспомнила. Ну, пусть не она, а сестра её, не важно. Долг свой бабий забыла! И ты тож хорош…

– Все! – резко оборвал волхва Владимир, – понял я, понял! Но вернуть все взад не могу!

– Не только ты, сами боги не смогут: Род самолично свою руку приложил! А ты впредь думай! – сказал Белоян, оставляя князя в одиночестве.

* * *

– Мой хан! – Карачун почтительно склонился перед повелителем. – Вожди и старейшины ждут!

Как долго Толман ждал этих слов, которые чудодейственным бальзамом легли на его воспаленное самолюбие.

– Пусть подождут! – довольно ощерился он. – Я ждал всю жизнь! С них не убудет!

– Но, мой хан, старейшины и вожди ждут с утра! – дрожащим голосом напомнил Карачун. – Они вне себя! Даже ваш благословенный родитель не заставлял ждать объединенный совет племен…

– Я – не мой отец! – заносчиво крикнул Толман, безжалостно перебивая старого слугу. – И хватит меня им попрекать! Я знаю, что делаю!

– Но…

– Хватит!!! – Толман взмахнул рукой, приказывая Карачуну замолчать.

Затем хан откинул полог юрты и вышел на воздух. Едва он показался на улице, батыры из личной охраны образовали вокруг повелителя живой щит. Вечерело. Темнеющая степь, насколько хватало глаз, расцветала бивуачными кострами – земля сливалась со звездным небом, настолько многочисленными были огни.

– Это знак свыше! – решил Толман. – Такого войска не собирал до сих пор еще ни один каган! Мор был прав – меня ждут великие дела!

Отряды батыров прибывали к Толману ежедневно. Он уже не мог сосчитать своего многочисленного воинства. Старые соратники Толмана, те, кто еще недавно лишь бегал по его мелким поручениям, уже давно командовали тысячами. А войско растет, его уже нельзя прокормить набегами на мелкие поселения землепашцев. В воздухе запахло войной. Большой войной. И это чувствовал каждый степняк. И вот, наконец, независимые кочевые ханы решили устроить совет. Не всем нравилось резкое возвышение Толмана – слишком многие батыры спешили покинуть своих предводителей и присоединиться к удачливому хану в предвкушении большой добычи. Совет собрался на рассвете. За Толманом посылали дважды: это была неслыханная наглость – заставлять ждать совет. Но Толман выжидал, чувствуя свою силу. Он хотел измотать вождей и явился на совет только вечером. Сегодня он должен был подмять под себя племенных старейшин: чтобы исполнить задуманное, ему нужна была сила всей степи.

– Что ж, пора! – решил Толман.

За ханом невидимой тенью следовал преданный Карачун. Достигнув юрты совета, охрана рассредоточилась возле входа. Толман решительно откинул полог и шагнул внутрь. Здесь царил липкий вонючий полумрак. Спертый воздух вобрал в себя запах прогорающего очага, лошадиного пота и прокисших шкур. Потные лица вождей лоснились, отсвечивая затухающие угли костра. Помимо воли Толман брезгливо поморщился.

– Явился, наконец! – недовольно произнес дребезжащий старческий голос.

Толман взглянул на говорившего – немощного старика с куцей жиденькой бороденкой, одетого, несмотря на жару в теплый стеганый халат, отороченный вытертым лисьим мехом. Кубык – первый шаман Матери Кобылицы. Серьезный противник. Да и остальные собравшиеся в этом шатре ему под стать.