Текст книги "Кулаком и добрым словом (СИ)"

Автор книги: Держ Nik

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 23 страниц)

– А я привычная! – задорно ответила Гермиона. – Отдыхайте, а то скоро мать с братьями явится!

Морозко примостился рядом с другом. Парни заснули мгновенно.

* * *

Проснулся Морозко оттого, что земля ощутимо подрагивала.

– Землетрясение! – мелькнула спросонья шальная мысль.

Он толкнул локтем Кожемяку и вскочил на ноги.

– А? Что? – переполошился Никита.

– Тихо! – шикнул Морозко, зажимая рот Кожемяки. – Мать Гермионы вернулаксь!

Никита мгновенно затих и Морозко отпустил его.

– Чуть не задушил, паразит! – обвиняюще прошептал Никита.

– Т-с-с! – поднес палец ко рту Морозко. – Не дай бог, нас услышат раньше времени!

Он слегка отодвинул закрывающую вход шкуру – пещера Ангброды была как на ладони. Дрожь земли нарастала – к пещере приближался кто-то очень большой.

– Ого! Топочут громче, чем слоны! – возбужденно прошептал Кожемяка.

Увидев непонимающий взгляд друга, он пояснил:

– Это звери такие, я их в Царьграде видел. Огромные, лысые, вместо ног бревна…

– Тихо! – вновь оборвал его Морозко – в пещеру ввалилась великанша.

Ангброда понял Морозко. То, что вошедший – женщина было видно по отвисшим гигантским грудям с большими темно-коричневыми сосками. На массивных бедрах великанш болталась лишь потрепанная шкура – вот вся нехитрая одежка. На плече Ангброда играючи несла тушу огромного медведя. Сбросив добычу у очага, великанша рухнула на свою подстилку. Земля содрогнулась.

– Ох, и устала же я сегодня! – невнятно проревела Ангроба – торчавшие изо рта массивные желтые клыки мешали нормальной членораздельной речи.

Великанша почесала рукой грубые пятки.

– Все ноги сбила пока нашла приличную жратву! – сказала она суетившейся вокруг нее дочери. – Зверья становится все меньше и меньше! Этого медведя я придавила возле самого Медного Леса!

– Но он же заповедный! – испуганно ахнула Гермиона.

– Я сказала: возле! – проревела Ангроба. – Но если так будет продолжаться и дальше…

Неожиданно великанша принюхалась:

– Запах какой-то странный! Знакомый, только никак вспомнить не могу!

– Хм, – притворно хмыкнула девушка, – что-то я ничего такого не замечаю.

– Да откуда тебе знать, – расхохоталась Ангороба, – ты ж его никогда не нюхала! Это запах… живой человечины!!! Как давно я не ела сладенького мясца…

– Мама, откуда здесь живая человечина?

– И правда, откуда? – Ангроба почесала немытой пятерней спутанные космы. – Это, наверное, медвежья кровь напомнила мне…

Девушка сделала незаметный знак парням – будьте готовы!

– Пора! – шепнул Морозко. – Раз, два, побежали!

Они стремглав выскочили из маленькой пещерки Гермионы и сломя голову понеслись к развалившейся на полу огромной туше. Никита с ходу заскочил на волосатое колено Агброды, едва не запутался в её набедренной повязке, пробежал по дряблому животу и двумя руками схватился за левую грудь. Морозко не отстал от товарища – оттолкнувшись посохом от земли, он сразу взлетел широкое, словно поляна для двобоя, пузо великанши. Ухватив свободную грудь, Морозко, преодолевая отвращение, присосался к ней. Все оказалось не так уж плохо – молоко великанши было терпким, но вкусным и пьянило не хуже скисшего кобыльего молока.

– А молочко-то ничего себе! – словно жеребец заржал захмелевший Никита.

– Это еще что за мелюзга? – наконец опомнилась Анброда.

Нападение друзей было настолько стремительным, что великанша до сих пор лишь беспомощно лупала глазами. Наконец она сжала парней в кулаках и попыталась оторвать их от груди. Морозко отцепился сразу, а подвыпивший Кожемяка прижался к груди всем телом.

– Еще глоточ-ик! – сказал он, икая.

– Вот присосался, кровопивец! – изумленно сказала Ангброда.

Она поднесла кулак с Морозкой поближе к глазам.

– Человек! – все еще не веря в случившееся, прошептала она.

Кожа на лбу Ангробы собралась морщинами – великанша мучительно размышляла.

– Живой! Гермиона! – рявкнула она. – Я же говорила: чую человечину!

Она обнажила в улыбке аршинные клыки.

– На обед сегодня будет сладенькое!

Великанша открыла рот, намереваясь откусить Морозке голову.

– Мама! – истошно завизжала Гермиона. – Нет! Нельзя его есть!

– Чего тебе? – недовольно хрюкнула Агброда.

– Они пили твое молоко! Теперь они – твои молочные сыновья! А родственников есть нельзя!

– Вот незадача, – огорчилась великанша, плотоядно оглядывая парня, – а ведь он такой вкусненький. А этого?

Она указала на Кожемяку, который продолжал накачиваться пьянящим молоком.

– И этого тоже! Нельзя есть сыновей, даже молочных!

Ангброда обиженно засопела, словно ребенок у которого отняли любимую игрушку, но осторожно поставила Морозку на пол.

– Да не расстраивайся ты, мам, – попыталась утешить её Гермиона, – добудешь еще себе лакомство!

– Как же, – проворчала великанша, – тут одни только бесплотные души водятся! В кои-то веки живых человечков занесло, и те в родственники набились! Ты бы, сына, отцепился бы! – Ангброда грубо дернула Кожемяку.

Никита, осоловев от выпитого молока, на этот раз легко отлепился от груди.

– Ладно, живите, – милостиво разрешила великанша, – только под ногами не путайтесь! И спросонья мне под руку не подворачивайтесь – не посмотрю, что сынки! Проглочу!

– Спасибо, мама, за з-заботу, з-за ласку! – заплетающимся языком сказал Никита. – Пойдем, Морозко, полежим немножко!

Его ноги подломились, и он ткнулся лицом в дряблый бок Ангробы.

* * *

– Ну что, отдохнули? – спросила Гермиона выспавшихся парней.

– Эх, – потянулся Кожемяка. – Спал как бревно!

– Ну и напился ты вчера, Никита! – прыснула в кулачок девушка.

– Ничего не помню, – пряча глаза, признался Кожемяка. – Никогда не думал, что великанское молоко так в голову шибает! А чего было-то?

– Ой, чего было! Чего было! – сверкнув глазками, лукаво произнесла Гермиона.

– Чего было? – нетерпеливо заерзал Никита. – Неужто чего натворил?

– Да не то, чтобы натворил, – усмехнулся Морозко, – только…

– Да не томи!

– Ты весь вечер приставал к Ангброде, называл её то мамой, то любимой тещей…

– Кем? – не поверил Кожемяка. – Тещей?

– Тещей, тещей! – заверил его Морозко. – Сказал, что жить без Гермоны не можешь, что здесь она пропадет. А ты увезешь её в Киев, ну и все такое прочее… Все время лез к Ангброде целоваться, пел, плясал! Насилу тебя уложили!

От таких откровений Никиту прошиб пот.

– А чего, – после некоторого молчания сказал он, не поднимая глаз, – что у трезвого на уме, у пьяного на языке.

Он поднял голову и посмотрел в темные завораживающие глаза Гермионы.

– Люба ты мне! – чуть дрожащим голосом произнес он. – Я и вправду на тебе жениться хочу! Ладу беру в свидетели – никогда и никого я не встречал прекраснее!

Щеки Гермионы заалели.

– И ты мне люб! – смущаясь произнесла она. – Только разные мы! Не быть нам вместе!

– Я все сделаю для того, чтобы мы стали неразлучны! До самого Ирия дойду!

– Ты сперва отсюда выберись! – остудил друга Морозко.

– Выберемся! И даже Ящер меня теперь не остановит!

– А при чем здесь Ящер? – вдруг спросила девушка.

– Как при чем? – не понял Кожемяка. – Он же повелитель навьего царства!

– Ящер – князь Пекла и повелитель Кощных палат. В Нави правит Велес!

– Кто? – в один голос воскликнули парни.

– Велес, – повторила Гермиона. – А вы что не знали?

– Какой же я дурак! – хлопнув себя по лбу, воскликнул Морозко. – Ведь знал же!

– Нужно его найти, – решительно сказал Кожемяка, – он поможет! Не может не помочь. Как его найти?

– Чертоги Велеса за Медным лесом, – ответила девушка, – но нам, великанам туда ходить заказано!

– Проводишь нас?

– Провожу, – согласилась девушка.

– Вот здорово! – обрадовался Никита. – Только ты обо мне не забывай – я тебя отсюда все равно заберу в светлый терем! Не место тебе в этой пещере! Клянусь Велесом!

Едва друзья появились перед Ангбродой, великанша громко расхохоталась:

– А-а-а зятек-женишок проснулся! Поцелуй маменьку в щечку! Не забоишься на трезвую-то голову? – она сверкнула жуткими клыками.

– А я и не отказываюсь! – решительно крикнул Кожемяка. – По нраву мне твоя дочь, Ангброда! Отдай её мне!

– Не для того я её растила, – рявкнула в ответ великанша, – чтобы просто так отдать первому встречному-поперечному! Каков выкуп?

– Пока никакого! Но я еще вернусь! – запальчиво ответил Кожемяка.

– Вот тогда и поговорим, – проворчала великанша. – А пока откушайте на дорожку, сынки!

* * *

До Медного леса друзья добрались на удивление быстро – проголодавшаяся Ангброда, не дождавшаяся к обеду сыновей, донесла парней на своих плечах. Лес действительно казался медным, именно такого оттенка листва преобладала в этом лесу. У границы леса великанша остановилась.

– Дальше нам нельзя! – проревела она, осторожно опуская парней на землю. – Топайте дальше сами! Авось выживите! Даже жалко с вами расставаться – смешные вы, козявки! Бывайте!

Она неспешно пошла в обратную сторону. Рядом опустилась на землю большая птица, что вновь превратилась в прекрасную девушку.

– Гермиона!

– Никита!

Двое влюбленных стояли друг против друга.

– Я обязательно вернусь за тобой, – прошептал Кожемяка.

– Я знаю, – ответила девушка.

Морозко отошел в сторонку, чтобы не мешать им, и принялся внимательно разглядывать Медный лес. В основном здесь росли хвойные деревья: ели, сосны, кедры. Но их колючки были рыжими, словно засохшими.

– Наверное, в навьем царстве не бывает живой зелени, – подумалось Морозке. – Только асфоделы. Остальное такое же неживое, как и все вокруг. Мертвое – мертвым, живое – живым. Так учил Силиверст. Эх, дед-дед, хорошо, что ты в Ирие. Здесь так мрачно!

Никита наконец распрощался с Гермионой и друзья отправились на поиски потайных чертогов Велеса. Девушка стояла у границы леса и махала им вслед, по её щекам текли горькие слезы расставания. Кожемяка постоянно оглядывался назад, пока любимую не скрыли густые заросли. Никита что-то бубнил себе под нос. Морозко прислушался.

– Я все равно её отсюда заберу! Вернусь, обязательно вернусь! – как заведенный твердил Кожемяка.

– Не горюй, Никита! – Морозко обнял друга за плечи. – Вместе мы любую беду осилим! Отсюда выберемся, рог добудем и за Гермионой вернемся! Глядишь, после всего сделанного Белоян нам пособит!

– Точно! – повеселел Никита. – А ты со мной…

– С тобой, с тобой, – опередил Морозко, – мы же друзья!

– Морозко… ты… ты… – задохнулся от нахлынувших чувств Кожемяка.

– Ладно тебе, – смутился Морозко, – ты для меня тоже самое сейчас делаешь! Рог-то добывать вместе идем!

Дурное настроение Кожемяки вмиг улетучилось, он даже начал насвистывать какую-то веселую мелодию. Они незаметно углубились в самую лесную чашу. Деревья раздались вширь, их мощные ветви заслонили черное навье небо. Толстый ковер опавших рыжих иголок глушил шаги. Тишина. Не поют птицы. Здесь все словно вымерло, застыло в тягучем безмолвии. Даже ветра нет.

– Стой! – Морозко прислушался. – Мне кажется, где-то лошадь заржала!

– Да ну, – махнул рукой Кожемяка, – откуда здесь лошади?

– Ну, медведей откуда-то Ангброда таскала?

– То медведи, а то – лошади! – не сдавался Кожемяка.

Где-то недалеко вновь раздалось конское ржание.

– Слышал?

– Слышал, точно ржет, – согласился Никита. – Пойдем, поглядим?

– Пойдем. Только ты не высовывайся, – предупредил Морозко, – мало ли чего! Для начала незаметно из кустов поглядим.

Осторожно ступая, они пошли на звук конского ржания. По мере приближения становилось ясно – через лес ломится большой отряд. Стараясь остаться незамеченными, друзья хорошо осмотрели его из прикрытия. В отряде было человек двадцать – тридцать. Предводитель в потускневшем медном шлеме с большим гребнем ехал впереди отряда на белом коне. За ним следовали воины в коротких юбках и таких же позеленевших от времени шлемах. Мечи воинов также были медными.

– Фервидий, – воскликнул вдруг один из бойцов, – доколе мы будем бродить по этому проклятому варварскому лесу?

– Такова воля богов! – не оборачиваясь, ответил предводитель. – Возможно – вечность!

– Чем, чем мы прогневили их? – зароптали воины.

Но предводитель не ответил.

– Вперед! – пришпорил он жеребца. – Или мы не мужчины?

– Это же ромеи! – пораженно прошептал Кожемяка. – Откуда они здесь?

– И почему мы понимаем их? – удивился Морозко.

– А потому, – произнес дребезжащий голос за их спиной, – в этом лесу всякая тварь понимает друг друга!

Друзья испуганно обернулись. Возле них, нагруженный вязанкой сушняка, стоял, опираясь на кривую суковатую палку, сгорбленный бородатый старик.

– Исполать тебе, старче! – не растерялся Морозко. – Ну и напугал же ты нас!

– Да я гляжу, на пугливых вы не похожи! – хитро прищурился старик, тряхнув бородой забитой сосновыми иголками. – Вот и решил разъяснить вам, что к чему. А что ромеи здесь бродят – не беда, они почитай уж боле тыщи годов здесь круги нарезают. К этому лесу незримой пуповиной приросли – до скончания мира им тут ходить положено.

– Кем положено? – спросил Кожемяка.

– Да я уж и не упомню, – отмахнулся старик, – дела давние! А вот вы чего здесь потеряли?

– Нам к Велесу нужно! – не таясь, ответил Кожемяка.

– Прямо к самому Велесу, – не поверил старик. – А вы то ему нужны?

– Да он о нас, в общем-то, и не знает, – смутился Никита. – Только нам его помощь очень нужна!

– А вы думаете, что он вам вот так возьмет и поможет? За просто так?

– Как это за просто так? – возмутился Кожемяка. – Мы с батей ему постоянно требы приносим! И по праздникам и по будням! А недавеча на Подоле ему столб обновили, так что сейчас он побогаче самого Перунова столба на горе!

– Ну не знаю, – развел руками старик, – лучше вы мне, братцы, помогите дровишки до дому донести. А то дорога дальняя – притомился я!

– А чего это ты, дед, дрова на себе через весь лес таскаешь? – удивился Никита. – Возле дома нарубить не мог?

– Так лес этот заповедный, – старичок скорчил кислую физиономию, – запрещает Велес в нем дрова рубить! Вот и приходиться таскать незнамо откуда! А я стар уж для таких подвигов.

– Поможем, старику, а, Никита?

Морозко сдернул с немощных плеч вязанку и закинул за спину. Старик вздохнул с облегчением, распрямляя сгорбленную спину.

– Поможем, – согласился Кожемяка. – А ты, дед, знаешь, где чертоги Влесовы?

– Бывал пару раз, только не каждому они открываются!

– Проведешь? В долгу не останемся! – заверил Кожемяка.

– Проведу, – хитро ответил старик, – только вязаночку до дому донесите! А то далеко мне идти! Ох, далеко!

Парни переглянулись:

– Взялся за гуж, – сказал Никита, – тащи и молчи!

– Вот и ладненько, – потер старичок ладошки. – А нет ли у вас, ребятки, чего-нибудь перекусить? С утра маковой росинки во рту не было!

– Только мяса немного, – развел руками Никита, – и то Ангброда не доела! Если не побрезуешь…

– Великанша что ли? – спросил старик. – А как она самих-то вас не съела? Очень она человеческое мясцо уважает.

– Да мы у нее теперь в сынах молочных ходим! – гордо сказал Никита.

Старик удивленно приподнял одну бровь:

– Обхитрили старуху?

– Был дело, – согласился Кожемяка.

– Молодцы! – воскликнул старик, разворачивая тряпицу с завернутым в нее куском медвежатины.

Старик поднес мясо ко рту, но откусывать не стал – принюхался.

– Как посмели, – вдруг громыхнул он, – охотиться в заповедном лесу?!!!

Старик поднялся на ноги, немощные плечи развернулись, налились силой. Он даже стал выше ростом. Борода встопорщилась, из нее мигом ссыпались наземь все застрявшие хвоинки. Суковатая кривая палка распрямилась, превратившись в ровный резной посох с навершием в виде змеиной головы. Глаза под кустистыми бровями метали молнии. Лес испуганно гудел.

– Велес! – изумленно прошептал Кожемяка, склоняя перед рассерженным богом голову. – Не губи, отец родной! Всем мы тебе обязаны, но и на великанов не сердись! Сам посуди, чего им здесь жрать-то? Не со зла они, не по глупости, а для пропитания нарушили твою заповедь!

Велес изумленно посмотрел на Никиту.

– А тебе чего, что за них заступаешься?

– Так они меня накормили, спать уложили, как гостя дорогого! Чего ж мне на них зло держать? А на дочери меньшой я жениться хочу!

– Чего? – Велес оторопел. – Ты? На дочери Ангброды? Да все её дети – чудовища, каких свет не видывал?

– Нет! Она для меня краше солнца ясного!

Гнев Велеса внезапно прошел, лес вновь наполнился тишиной и покоем.

– Вижу, что действительно любишь! – сказал старый бог. – Даже со мной спорить начал – не убоялся моего гнева! Чувствуется в тебе хорошая кровь!

– Я – Кожемяка, сын Кожема…

– То-то я гляжу у тебя сапоги из такой чудной кожи, – перебил Никиту Велес. – Ваша семейка когда-то мне большую услугу оказала! Я ничего не забыл!

– Так и мы с тех пор в богатстве и почете, – поклонился в пояс Кожемяка, – спасибо тебе за ласку и заботу!

Вес довольно усмехнулся в седые усы:

– Да и вы меня всегда уважить могли: самые богатые требы, и про столб на Подоле правду ты молвил – добрый столб! Другим богам завидно!

Велес властно взмахнул рукой. Лес расступился и перед друзьями возник чудный терем в три поверха, с резными балконами, витыми ажурными лестницами, петухами на крыше.

– Вот это красота! – воскликнули парни.

– Таких мастеров, как у меня нет ни у кого! Всяк сюда рано или поздно попадет! Смерть она никого стороной не обходит!

– А как же Ирий? – спросил Морозко. – Там, говорят, еще краше?

– Ирий? – переспросил Велес. – Там хрусталь глаза режет! Думаешь, я просто так его Перуну уступил? Я хоть и стар, но сил своих не растерял! В меня всяк смертный верит и требы приносит! Просто устал я там, – признался он, – а здесь тишина и спокойствие! Ладно, пока я добрый, – расщедрился бог, – просите, чего хотите!

– Нам бы на Буян остов попасть! – попросил Морозко.

– На Буян, – задумался Велес, – есть у меня одна тропка…

Глава 20

Развалившись на солнышке, младший ратник по прозвищу Колобок блаженствовал. Колобком его прозвали в отряде за маленький рост и склонность к полноте. «Своим видом ты позоришь доблестное звание дружинника!» – частенько говаривал сотник Кочерга, заставляя Колобка бегать в полном доспехе вокруг заставы. Колобок бегал, но продолжал упрямо оставаться все таким же пухлым и рыхлым, чем вызывал откровенное недоумение Кочерги. Сегодняшний день был для Колобка счастливым: отец-командир нонче подался в Киев, а десятник Сологуб третьего дня проигрался Колобку в кости, поэтому с приказами к нему предпочитал не лезть, а то чего доброго ратник потребует вернуть долг – с монетой у десятника было туго. Да и в разъезд сегодня никто не выехал. Сотник, конечно, если узнает, будет зверски ругаться, но так это если узнает. Но ведь не скажет ему никто, а то выволочку получат все без исключения. Колобок сладко потянулся, положил под голову свернутую рулоном кольчугу, нарытую плащом, и закрыл глаза.

– Баньку что ли истопить? – размышлял он. – Не, – подумав, решил Колобок – шевелиться не хотелось, – истоплю вечером. К тому же вечером должен появиться Кочерга с обозом. Провиянт привезет, а может и бочечку пивка прихватить догадается, – размечтался Колобок. – А с пивком в баньке париться намного приятсвенней!

Колобок лежал, наслаждаясь тишиной. Ничто и никто не сможет сдвинуть его сегодня с этого райского места. Он вяло взмахнул рукой, отгоняя надоедливую муху. Какой-то неясный гул не давал Колобку полностью отключиться от окружающей действительности. Колобок приподнялся на локтях, прислушиваясь к гулу. Тот постепенно нарастал, уже и земля ощутимо подрагивала.

– Словно большой табун лошадей несется! – мелькнула в голове Колобка шальная мысль. – Табун лошадей?!

Колобок подскочил, словно ошпаренный, и опрометью кинулся к деревянной лестнице ведущей на смотровую площадку. Вид, открывшийся сверху, на секунду лишил ратника дара речи – неисчислимая орда степняков галопом приближалась к заставе!

– Как же это? – прошептал пораженный ратник. – Ведь если б кто в разъезд пошел… – Печенеги!!! – визгливо заорал он, надрывая глотку.

Из единственного, кроме баньки, домика на территории заставы, служившим дружинникам казармой, выскочил десятник Сологуб.

– Чего орешь, словно тебя режут? – прикрикнул он на Колобка. – Делать нечего? Так я тебе работенку найду! – развязно предупредил Сологуб подчиненного.

– Печенеги! – сипло повторил Колобок, указывая дрожащей рукой в степь. – Много! Тьма-тьмущая!

Десятник сразу подобрался, и куда только исчезла его нарочитая расхлябанность? Не долго думая, он ударил в тревожный колокол. Из казармы во двор выскочило все невеликое население заставы – два десятка дружинников. Хоть заставой и командовал сотник, однако под его рукой ходило всего лишь три десятка дружинников. Как назло десять человек Кочерга забрал в сопровождение продуктового обоза, оставив на заставе два десятка ратников. Сологуб взбежал по лестнице и изумленно присвистнул: не было конца и края многочисленному печенежскому воинству.

– Зажигайте сигнальный костер! – распорядился десятник. – Наша первая задача предупредить! А уж все стальное потом! Давайте шевелитесь, сукины дети! – гаркнул Сологуб.

Через мгновение сигнальный костер пылал, столб дыма должны были заметить на соседних заставах и передать дальше по цепочке до самого Киева.

– Быстрюк, седлай коня! – крикнул воевода, вычленив из толпы щуплого дружинника. – Докажи, что не зря тебя так прозвали! Седлай Каурого и Зубастика. Гони, коней не жалей – Владимир должен узнать обо всем, что здесь твориться как можно быстрее! Лис и Корень – помогите ему!

К счастью для дружинников застава была выстроена грамотно – встроена в древнюю полосу укреплений, прозванную в народе Змиевыми валами. Кощунники баяли, что эти валы пропахал на запряженном в золотое ярмо Ящере сам Сварог, чтобы навсегда оградить неистовую степь от пахарей. Конечно, за долгие годы валы обветшали, и уже не выглядели столь же внушительно, как в древности. Но и они, согласно приказу сотника Кочерги, в районе вверенной ему заставы были поправлены. То есть по обе стороны заставы валы, насколько хватало глаз, были внушительным препятствием, которое печенеги не могли преодолеть с ходу.

– Эти собаки о нас зубки-то поломают! – довольно произнес сотник. Коней так просто через валы не провести! А обходить, – сотник хохотнул, – далековато будет! А если на заставу Дробыша наткнутся – у него народу поболе нашего будет! Слушай команду – продержаться как можно дольше! Там, глядишь, и Быстрюк до Киева доберется! Князь Владимир подмогу пришлет! А лучше бы пару-тройку богатырей, – мечтательно произнес Кочерга, – то-то они бы тут порядок навели! А сейчас на стены, засранцы! Заставу нужно удержать, во что бы это ни стало! И дай вам Род, струхнуть хоть на мгновение! Удавлю вот этими самыми руками!

* * *

– Итак, подведем итоги, – сказал воевода Волчий Хвост, выслушав доклады городских старшин, – с такими запасами продовольствия мы сможем продержаться в осаде хоть целый год! Это радует! Как обстоят дела с водой?

– Колодезной воды на всех хватит! – отрапортовал боярин Боброк, после появления Волчьего Хвоста без долгих разговоров передавший воеводе бразды правления. – Также починены и очищены заброшенные колодцы. Сам проверял! – похвалился он.

– Отлично! – обрадовался воевода. – Как настроение у городского ополчения?

– Боевое! – отозвался Боброк. – Все вооружены и расставлены по местам! Конечно, это не богатыри и даже не дружинники, но, я думаю, справятся!

– Младшая дружина поможет, там парни бравые… Горят желанием отомстить… Придется остудить некоторые горячие головы – сейчас главное продержаться!

– Да, – согласился Боброк, – но это будет нелегко, даже со всеми запасами и колодцами!

Воевода непонимающе посмотрел на боярина.

– Толпы поселян вливаются в город, – пояснил тот, – как увидели сигнальные дымы с застав, так в город и хлынули! Мы можем захлебнуться в собственном дерьме!

– Да это проблема, – помрачнел Волчий Хвост. – Ладно, чего-нибудь придумаем!

В приоткрытую дверь заглянул стражник:

– Воевода!

– Что там еще?

– Гонец с заставы Кочерги!

– Давай его сюда! – распорядился Волчий Хвост.

В комнату переговоров вбежал запыхавшийся Быстрюк. Он быстро вычленил из присутствующих воеводу, и выпалил скороговоркой:

– Дружинник Быстрюк, застава сотника Кочерги.

Воевода махнул рукой:

– К делу давай!

– Печенеги! – выдохнул Быстрюк.

– Это я уже знаю! Дым видел! – усмехнулся Волчий Хвост. – Точно Чупрак сказал, и пяти дней не прошло!

Быстрюк удивленно приподнял одну бровь – бормочущий сам с собой воевода показался ему странным.

– Помощь нужна! Наши долго не продержатся – печенегов тьма, сосчитать невозможно! – после секундного замешательства продолжил дружинник. – Воевода срочно докладай князю – пусть пару – тройку богатырей пришлет!

– Ты что, учить меня вздумал! – грозно шевельнул усами Волчий Хвост. – Что и кому докладать я и сам прекрасно знаю! Сколько человек на заставе?

– Двадцать! – гаркнул Быстрюк, вытягиваясь в струнку. – Нет, девятнадцать я то уехал…

– Почему так мало? – изумился воевода. – На заставе Кочерги должно быть три десятка дружинников!

– Сам кочерга второго дня за провизией уехал! До сих пор не воротился! В сопровождение обоза он забрал десять человек! – отрапортовал Быстрюк.

– Плохо! – выругался воевода. – На богатырей надежды нет… Чувствую скоро печенеги будут у нас под стенами! Вся наша первая линия обороны рухнет…

– Что мне сообщить на заставе? – спросил дружинник.

– Помощи не ждите, – решительно сказал воевода. – Стойте, сколько можете, а затем отступайте!

– Как же это? – опешил Быстрюк. – А богатыри? Если троих не можете, дайте хотя бы одного Илью из Карачарова. Вместе мы сдюжим…

– Не осталось больше в Киеве богатырей… И один Перун знает, когда еще соберется Золота Палата во всей красе! Да, – Волчий Хвост собрался с силами, негоже падать духом перед подчиненными, – приказ следующий – выжить! Заставу пусть бросят – она большой погоды сейчас не сделает, а нас каждый человек на счету! Так и передай сотнику Кочерге… или тому, кто его замещает! Отправляйся! Приготовьте ему свежих коней! – распорядился воевода. – И да поможет вам Перун!

* * *

Печенеги волнами накатывались из-за горизонта. Волны ударялись о первую линию укреплений – большой глубокий ров, в дно которого были вбиты заостренные колья, и откатывались назад, растягиваясь вдоль линии обороны. Десятник Сологуб кисло наблюдал за действиями противника с высокой стены. После того, как печенеги начали напротив ворот заставы бросать в ров мешки с землей, десятник понял, что их дела плохи. Все это поняли, но никто не подал вида.

– Лучники! Товсь! – выкрикнул Сологуб. – Постарайтесь, парни, чтобы побольше этих собак осталось лежать под нашими стенами!

Скрипнули тяжелые пластинчатые луки – десяток печенегов легло у края рва. В ответ печенеги осыпали заставу мириадами стрелами. Но легкие печенежские стрелы не долетали до цели – степные жиденькие луки не шли ни в какое сравнение с мощным оружием дружинников.

– Молодцы! – похвалил подчиненных Сологуб. – Ну-ка еще раз!

Но лучники не нуждались в понуканиях десятника, они выпускали стрелы одну за другой. Кочевники падали, оставшиеся в живых начали сбрасывать их тела в ров.

– От ядрена кочерыжка! – выругался десятник. – А ведь мы, братцы, им помогает! Так, глядишь, они ров трупами закидают и до нас доберутся! Эх, живем один только раз – поливай их, ребята!

Лучники разили без промаха, печенеги падали, ров постепенно заполнялся. Наконец степняки сумели перебраться на другую сторону рва. Тоненьким ручейком они перебирались по телам падших и с визгом кидались на стены заставы. Десятник поплевал на руки и достал из ременной петли внушительный топор.

– Эх, разомнемся, хлопцы! – крикнул Сологуб, истово махая тяжелым орудием. – Лучники продолжайте! Остальные на стену! Чтобы ни одна собака не пролезла!

Печенеги раскручивали арканы, стараясь зацепиться на стенах. Стоявшие на земле печенеги прикрывали стрелами ползущих на стены – теперь их слабенькие луки прекрасно справлялись с расстоянием. Дружинником приходилось туго – стрелы печенегов нет-нет да цепляли кого-нибудь из защитников заставы. Зазевавшийся Колобок получил стрелу в глаз, а кинувшийся ему на выручку Рябой был вмиг утыкан стрелами словно еж. Скинув очередного противника, Сологуб огляделся: полегли уже шестеро, а остальные продолжают с остервенением защищаться. Бой плавно перетек за стены крепости. Лучники давно перестали стрелять и взялись за мечи и топоры. Печенегов на стенах становиться все больше и больше. Один за другим падают защитники. Последним, что увидел десятник, перед тем как мир для него перевернулся и померк, была ликующая рожей печенега, держащего на вытянутой руке отрубленную голову дружинника Картана. Через мгновение отрубленной головой Сологуба потрясал другой удачливый сын степей.

* * *

– Мой Хан, твои воины преодолели презренные заставы землепашцев! – доложил Толману советник.

Хан радостно приподнялся с мягких подушек, на которых возлежал после плотной трапезы.

– Как все прошло? – поинтересовался он.

Карачун замялся, хан резким жестом приказал ему говорить.

– Слишком большие потери, для такой маленькой заставы, – потупившись, сказал правду Карачун.

– Сколько? Десять против одного это нормально, – лениво процедил Толман, вновь опускаясь на подушки.

– Больше! Много больше! – скорбно произнес верный слуга. – В захваченной заставе мы насчитали не больше двух десятков… Тогда как у нас полегло боле полутысячи батыров!

Выслушав доклад Карачуна, каган в ярости скрипнул зубами.

– Как только мы возьмем Киев, я прикажу сравнять с землей все их жалкие заставы, селища и города! Только тогда Степь вздохнет спокойно!

– Да будет так! – согласился Карачун. – Мой Хан, – советник вновь обратился к повелителю, – из Византии прибыли посланники архимандрита Василия! Это он согласился помочь нам, когда отказал базилевс, – напомнил он кагану.

– Что им нужно?

– Они привезли с собой людей, которые помогут нам быстрее захватить Киев!

– Колдуны? – деловито поинтересовался Толман.

– Среди них есть колдуны, повелитель, – ответил Карачун, – но анхимандрит делает ставку на мастеров… – советник замялся подбирая слова. – Они привезли с собой такие штуки разрушающие стены…

– Я слышал о них! – Хан возбужденно вскочил на ноги. – С их помощью нам будет легче сокрушить руссов! Прикажи охране седлать коней – я должен быть под стенами Киева вместе с моими батырами!

* * *

С утра все население города было на стенах, глазело на заполонивших все подступы к городу печенегов. Воевода сначала ругался, призывая людей к благоразумию, но это было бесполезно. Да и степняки вели себя на удивление мирно – лишь небольшое количество отчаянных сорвиголов с визгами и улюлюканьем носились на разгоряченных лошадях в пределах досягаемости. В конце-концов Волчий Хвост махнул на все рукой и приказал Боброку раздать оружие всем, кто сможет его держать. В воздухе приятно пахло кипящей смолой, что булькала в больших закопченных чанах, стоящих на костре возле городской стены. Волчий Хвост довольно встопорщил усы, сверкнув не по возрасту крепкими зубами: печенегам приготовлен радушный прием, чего-чего, а подарков в виде чанов с кипящей смолой на всех хватит! По всему Киеву в кузнях не переставали ковать оружие даже ночью. Оружейники доставляли ополчению подводы полные стрел – помимо огненного душа ворога встретит еще и стена железного дождя. Хотя воевода и понимал, что взять приступом такой укрепленный город, как Киев совсем непросто, но на душе у него скребли кошки – тактика печенегов ему была известна. Тактика была простой – взять измором. Степняки могли блокировать город неделями и месяцами, пока изголодавшиеся жители сами не открывали ворота. Примерно так они рассчитывали захватить Киев еще при Ольге, когда Святослав с дружиной был далеко. И вышло бы у них все, если бы не хитрый лис Претич, сумевший обмануть печенегов. А сейчас Волчьему Хвосту не на кого надеяться и ждать помощи – рассудительный Владимир, Хитрый Претич, все они там, в Золотой Палате. Спят вечным сном.