Текст книги "Сепия (СИ)"

Автор книги: Darr Vader

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 15 страниц)

========== Январь. ==========

Ей четыре года.

Едкий запах дыма забивал лёгкие; трудно, так трудно дышать.

Она бежала от огня; босыми ногами по горячим деревянным доскам, хватаясь руками за стены, обдирая ладони; бежала, мчалась – хотела спастись. Пожар голодным зверем следовал за маленькой девочкой; кончики волос тлели, лицо сделалось красным, а по щекам бежали слёзы, что тут же испарялись от раскалённого воздуха. Ей четыре, а она уже мысленно попрощалась с жизнью, но надеялась, верила в то, что Бог сегодня не заберет её у родителей. Бедная мамочка, бедный папочка… Как же они без Анны? Как же они?.. Деревянная балка обвалилась с сухим треском, девочка громко вскрикнула, машинально закрывая голову руками; ещё бы чуть-чуть, еще немного… Нужно бежать вперёд, к холодному ветру, к свежему воздуху, к свободе… К маме и папе! Анна продолжала бежать, надеясь добраться до балкона; пути к отступлению не было – огонь перекрыл все выходы, огонь, – хищный демон, – медленно ступал за своей жертвой, заполняя собой все. Платье на Анне тлело; из жёлтого ткань превращалась в чёрное; огонь все никак не мог схватить ребенка. Жарко, так жарко, что даже больно.

Анна бежала, боясь даже обернуться; пламенная стена неслась, давила на малышку, но не успела, – время опережало, девочка оказалась быстрее, – выбежала босиком на заснеженную террасу; обожженные стопы плавили ковёр из снега, руки пытались ухватиться за что-то холодное, чтобы хоть немного унять эту страшную боль. Малышка свесилась с балкона, цепляясь за перила, пыталась найти в толпе людишек-муравьёв две фигуры, – маму и папу, – которые должны были спасти её, забрать, увезти подальше отсюда!.. От огня, от этого дома, этих людей; они кидали в горящий дом палки, мусор, камни, целясь в ребенка. Она – дочь мутанта, дочь самого дьявола; так почему она живёт среди обычных смертных? Анна слышала, как они кричали, обзывали ее – маленькая унтерменш, маленькая блядь… Даже огонь не берёт её. Только делает вид, что страдает. Выживет. Всё это ложь, чтобы они, – праведники такие, – там, внизу, поверили в этот театр абсурда.

– Пожалуйста, помогите, – шептала Анна, прижимаясь к решетке перил. Там, внизу, есть её родители, которые, – она чувствует, она знает! – пытаются пробиться к ней, спасти их девочку, но им не дают, их не пускают . И Анне приходилось лишь наблюдать и, вцепившись в крестик, оставивший на коже характерный ожог, молиться, чтобы всё с ними было хорошо.

Чтобы они пришли за ней, и всё стало как прежде.

Внизу разгорелась нешуточная битва; толпа наблюдала за дракой. Двое молодых людей, чей дом горел, пытались пробиться к девочке, которую им не позволяли спасти. В полицию несколькими часами назад поступило сообщение, что в одном из жилых бедных районов Нойкёльня произошло неожиданное событие, которое невозможно было научно объяснить: мужчина спас семерых рабочих в сталелитейном заводе от чрезвычайного происшествия – под волной раскаленного металла едва не погибли люди, а всё из-за простого болта, расшатавшегося и проржавевшего от времени. По описанию очевидцев: беловолосый молодой мужчина щелчком пальцев заставил контейнер с каленым инваром на несколько секунд застыть в воздухе, чтобы рабочие успели отойти на безопасное расстояние. Для них он стал героем, для других – чудовищем, уродом. Герой, который помог обычным людям, стал настоящей сенсацией на заводе, одновременно тут же став объектом обсуждений; было ясно одно: он – мутант, а мутантов здесь не жалуют. Даже если он спас кого-то, даже если от чистого сердца помогал кому-то продвинуть своё ремесло в ковке различных металлов, если вёл себя как джентльмен и просто улыбался каждому встречному – надо знать, что за маской простого добрячка скрывается сатана. И таких мразей в любом случае всегда нужно сажать в карцер, ещё лучше – сразу на электрический стул. Полицейские нашли этого ублюдка и подстроили всё так, что «повелитель металлов» сошёл с ума и сам поджёг свой дом в порыве гнева, надеясь отыграться на своей жене и маленькой дочери. Отличная диверсия, чтобы выкурить из берлоги жертву охотников, однако представители правопорядка не думали, что за мужем кинется и его драгоценная жена – ну и дура, так помирать и ей вместе с ним одной смертью. Мутанты – это зараза, которая распространяется с каждым годом только сильнее; эти сверхсильные ублюдки могут запросто убить простых людей, дай им только повод и выпусти их на волю. И их вера уже успела затуманить некоторым мозги. Унтерменши должны сдохнуть!

– Там Аня, пустите меня! – вырывалась женщина из цепких рук полицейских, но ее силы были практически на исходе. Она рвалась к ней, пыталась пересилить себя, чтобы просто хотя бы дотянуться до белокурых волос своей дочери, но она понимала, что не успеет. Надежды не было, но молодая мать продолжала сражаться. – Там моя дочь! Пустите!

– Аня! Моя Аня! – кричал мужчина ей следом, так же сдерживаемый наручниками полицейских. Он мог запросто снять их, но считал, что проявление собственных сил при стольких свидетелях только усугубит ситуацию. Приходилось сдерживаться. Из последних сил. – Там ребёнок! Вы не понимаете?! Там моя дочь!

– Заткнись, мужик! – резкий выкрик сопроводил удар дубинкой.– Иначе отправишься к своей маленькой мрази прямиком на тот свет! А пока наблюдай и наслаждайся. Твоих же рук дело!

Несчастные родители смотрели за тем, как их счастье постепенно превращается в пепел; то, что было заработано потом и кровью, в один миг исчезало, растворялось; мечта о мирном будущем, где люди и мутанты могли вместе сосуществовать, горела на глазах вместе с их семейным гнёздышком. И никто не хотел помочь; люди, как стадо безмозглых животных, топтались и глазели, а те немногие собратья-мутанты прятали свои лица за шарфами, шляпами, капюшонами – они не хотели выдавать себя, ведь и их ждёт точно такая же судьба. Люди жестоки, трусливы, эгоистичны… Они думают лишь о себе. Жить должны лишь по их правилам, никак иначе. Они ведь всегда правы. А мутанты… уроды. Просто ошибка эволюции.

Молодые родители наблюдали за мучениями их маленькой девочки, которая уже охрипла, зовя на помощь. Никто не приходил – лишь огонь подбирался к ней всё ближе и ближе. Пожирал древесину, обволакивал камень, плавил снег, раскалял металл… Деревянные балки, державшие балкон, трещали сухостоем; ещё несколько минут, и вся конструкция обвалится, а вместе с ней – погибнет ребёнок. Минуты тянулись, время будто замерло для двух не-преступников и полубезумной толпы, которых завораживала сама смерть; отсчет пошёл уже жизнями, и когда невидимая большая стрелка догнала маленькую, бой курантов начал звенеть в ушах, перебивая орущую толпу; жар и огонь сломали колонны, и девочка упала вниз, погибая вместе с домом.

Анна летела; не птицей – тяжёлым ядром. Она даже не успела мысленно попрощаться с мамой и папой – просто зажмурилась, мысленно нащупывая крестик – пусть так будет, раз Богу так угодно, то она примет свою смерть сегодня. По-другому не должно быть.

Доля секунды, и Анна, готовая уже к неминуемой гибели, почувствовала, что её будто что-то держит в воздухе; открыть глаза она так и не решилась, но шершавыми пальцами всё-таки дотронулась до шеи – верёвочки с крестиком на ней нет. Она в Раю? Или в Аду? В ушах звенит жуткая какофония звуков, сосредоточиться на одной мелодии никак не возможно; действительно ли она умерла? Анна боялась, однако всё-таки попыталась открыть глаза, но ей так страшно вернуться в реальность, в правду; вдруг она увидит перед собой если не белую, так чёрную пелену, радужную пустоту, похожую на фон того детского шоу с кукольными игрушками из утреннего эфира? Может, она спит, а тело болит не от ожогов, а от того, что она слишком долго лежала на боку? Может…

Нос резал запах гари; огонь пожирал останки дома.

Она боялась открыть глаза, но чувствовала, как кто-то дотронулся до её волос: так нежно-нежно, при этом шепча что-то успокаивающее. И странная легкость резко пропала, и приглушенные звуки вновь возвратились, слившись в противный гул; она силилась открыть красные от слёз и дыма глаза и хотела взглянуть на то, что с ней стало, что стало с другими.

Что всё-таки случилось с ней и её родителями?..

И Анна открыла глаза.

И увидела самое страшное в своей жизни; она лежала у матери на руках, они обе – за спиной отца, который парил над землей, защищая своих родных от напуганных людей, окруживших их; вместо лиц – морды чудовищ: рты, распахнутые в немом крике, вылезшие из орбит глаза… На них будто смотрели самые настоящие черти; Анне было страшно, она сильнее прижалась к матери, а та нашёптывала-напевала что-то ласковое, гладила по волосам, целовала в висок, касалась губами ссадины…

– Всё будет хорошо, милая, всё будет хорошо!

Но слова эти будто не доходили до маленькой девочки; она лишь сосредоточенно смотрела в спину отца, не видя его лица, но догадывалась, что он зол. Вокруг него возрос ореол сияния, с каждой секундой становясь всё ярче; на кончиках пальцев искрился будто живой металл – перекатывалась блестящая жидкость, похожая на ртуть. По крайней мере, о таком когда-то маленькой Анне рассказывал отец, показывая на разноцветные картинки в старой энциклопедии.

Его ненависть на себе ощущали все; недавние зрители – они были недовольны, напуганы. Их жертвы требовали платы. Сегодня – в виде человеческих жизней, которые смеялись, тыкали пальцами, просто стояли и смотрели, как умирает ребенок, маленькая девочка! Так получите же!

«Ну и кто среди нас настоящий унтерменш?»

– Вы чуть не убили мою семью!.. – цедил папа, и Анна испуганно сжалась. – Вы едва не уничтожили самое дорогое в моей жизни!.. За это вы заслуживаете смерти.

Вокруг фигуры беловолосого мужчины началась накапливаться раскалённая энергия; он играл пальцами в воздухе, и мелкие металлические предметы, летящие прямиком из уже сгоревшего дома: гвозди, стружка, болты, гайки, расплавленные безделушки… – всё летело к нему, создавая собой опасный вихрь, тут же заковавший и зрителей, и актёров в одни тиски. Обычные гражданские в глазах Анны превратились в бездушных манекенов: они настолько поддались страху, что замерли, остолбенели. Но она не боялась их. Она боялась его.

– Вы поплатитесь!

Женщина закрыла глаза своей дочери, чтобы она не видела происходящего, но Анна видела всё: видела, как острые металлические предметы градом сыпались на напуганных людей, которые не могли защититься; на одежде моментально выступали красные кляксы, они падали, падали и падали. Толпа ложилась на запорошенную снегом землю слишком быстро – будто пальцем тронули карточный домик, и он начинал постепенно складываться: от самой верхушки до основания. Вокруг Анны и её родителей образовалось настоящее кровавое озеро; она видела каждую смерть, она видела, как погибали точно такие же, как она сама: взрослые, старики… В глазах резко защипало; нет, нет, нет! Такого не должно было быть! Она не хотела, чтобы всё так закончилось! Ведь никто не погиб: она ведь цела, так почему же все так? Почему ее папа это делает? Анна, оттолкнув мать, бросилась к отцу, пыталась дотянуться, чтобы опустить его вниз, на землю, чтобы он не летал, чтобы он перестал пугать, перестал быть таким страшным, таким… ненормальным.

– Папа, прекрати! Пожалуйста, хватит, папа! – девочка плакала и тянула его за брюки, но отец не замечал её, наслаждаясь; его глаза, – стеклянные, безумные, – горели жаркой ненавистью и презрением к этим мелким людишкам, которые привыкли думать не собственной головой, а следовать за стадом, даже не задумываясь о последствиях – так им было проще жить. Ему нравилось наблюдать за тем, как эти идиоты гибли по собственной глупости, как предавали собственные каноны жизни; и он, разрушая на глазах внутренний мир дочери, совершенно не замечал возле себя малышку: ее, живую, напуганную, которая плакала и умоляла отца прекратить. Слышал лишь голос, который играл успокаивающей мелодией в голове; к нему обращался старый друг их семьи, – Чарльз Ксавьер, – который упрекал Макса Эйзенхардта во многом, но всегда понимал и принимал его сторону. Они разные, но и слишком одинаковые одновременно.

«Эрик, прекрати! Остановись! Хватит пачкать руки в крови!»

– Я не могу, Чарльз, я просто не могу! – говорил мужчина в пустоту, а Анна, наблюдая за ним, лишь сильнее пугалась собственного отца. Он говорил с кем-то, но точно не с ней – им овладело настоящее зло! – Они виновны! Они все виновны! И должны умереть! Эти твари чуть не убили мою дочь!

«А разве ты сейчас не убиваешь её?»

Всего лишь одна фраза, и Эйзенхардт мягко опустился на снег, теперь глядя на мир совершенно другими глазами; пелена ненависти исчезла, и теперь вместо отмщения он видел колоссальную ошибку: он для своего ребёнка – убийца; он – мясник, который не смог вовремя остановиться. Он тот, кого она теперь боится. И стоило ему повернуться к ней, как Анна попятилась и, рыдая, кинулась к матери. Магда подбежала к малышке и заключила её в объятия, с сожалением глядя на мужа, а в груди сердце разрывалось на части; это произошло, теперь они хуже, чем просто преступники, но она знает, что всё это делалось ради того, чтобы спасти их единственного ребёнка.

Но разве они спасли?..

Он – человек, который умел управлять металлом. Таких, как он, называли мутантами. Его жена, – Магда, – была… обычной. И их дочь пошла больше в мать, чем в отца. Макс был этому рад: маленькой Анне не придётся страдать как ему, не придётся проходить множественные лабиринты испытаний тяжёлой жизни, чтобы в итоге выйти оттуда ни с чем. Но сейчас, когда малышка рыдала на руках у матери, чуть ли заходясь в истерике, он понимал, что лучше бы он сам был нормальным, таким, как все. Человеком… Может, всё забудется, сотрется со временем из памяти, но разве такое вообще возможно? Эйзенхардт смотрел то на Магду, то на плачущую Анну, а его руки сжимались в кулаки.

«И что мне делать, Чарльз? Что мне теперь делать?»

Вопрос в голове звучал будто не к другу – ко вселенной, но он надеялся, что Чарльз поможет ему и подскажет, как продолжить свой путь. И старый друг не мог оставить их в беде.

Где-то вдалеке, за шумом морозного ветра, послышался вой полицейской сирены.

«Всё будет в порядке, друг мой. Всё забудется, всё исчезнет. Я помогу тебе».

«И как же, Чарльз?»

«Пожар, унесший жизнь многих людей. Обычная утечка газа. Обычная случайность. Мутанты здесь не причём. Я сотру им память. Всем им, а вы сможете сбежать, перебраться в другую страну, сменить имена, начать новую жизнь. И всё это забудется. Навсегда забудется, дорогой друг. Только выбор за тобой».

«Хорошо, делай, Чарльз, только не трогай её».

Чарльза Ксавьера здесь нет, однако Макс Эйзенхардт всё равно кивком головы указывает в сторону дочери.

«Ты уверен, Макс?»

«Да. Я хочу, чтобы она переросла это. Она сильная девочка. Она справится с этим».

«Как знаешь, друг мой, как знаешь».

В его голосе чувствовалось недоверие, грусть; Чарльз не верил Максу, но у него попросту не было выбора: вмешиваться в их отношения не хотелось, к тому же, когда у них наметился такой сложный период в жизни. Они все справятся, начнут новую жизнь, – так, как заверил их Ксавьер, – и будут жить долго и счастливо, вдали от безумцев; там, где таких, как они могут принять.

Снежинки лениво падали с неба, засыпая обезображенные человеческие трупы; полицейские машины были уже на подходе. Трое, – не преступников, – скрылись в неизвестном направлении. Кто они? Что они? Что здесь произошло?.. Ничего неизвестно. Следствие в итоге зашло в тупик. И никто не мог подумать о том, что такое зверство могли совершить мутанты. Кто угодно – только не они. Зато полицейские установили кое-что той зимой: почему-то в ту ночь, когда из-за утечки газа погибло огромное количество человек, было подозрительно холодно…

А в воздухе, вместе со снежинками, витала разрушенная детская реальность.

Ей четыре, и её мир разрушен.

***

– Да, спасибо, мэм, – он забирал новые паспорта и билеты на самолёт. Вот та самая жизнь, о которой говорил Чарльз: Макс, его жена и дочь бегут из Германии как крысы с тонущего корабля, но здесь больше они оставаться не намерены: старый друг пригласил их пожить у него в Америке, в Сан-Франциско, в городе небоскрёбов, бесконечной рекламы и жирных уличных хот-догов – всё лучше, чем возвращаться к прежней жизни.

– Всего хорошего, сэр, – улыбнулась полная женщина, поправив на носу круглые очки, которые совершенно не шли её простому веснушчатому лицу. – Приятного полёта!

Эйзенхардт уложил документы обратно в кожаную барсетку и зашагал в сторону зала ожидания, где остались жена и дочь. С того самого дня, как их жизнь изменилась, и они сами повесили на себя ярлыки преступников, прошло много месяцев, но они всё-таки успели накопить немного денег, чтобы сбежать из этой безумной страны. Магда сидела на скамейке, а маленькая Анна играла рядом с деревянными куклами, подаренными ей на день рождение; отец купил ей плюшевого медвежонка перед отъездом, – такого, о котором она мечтала: цвета клубничного йогурта, с красным бантом и блестящим малиновым носом, добрыми глазами-бусинками цвета шоколада, – но девочка даже не посмотрела на подарок, и теперь игрушечный зверёк грел своим искусственным мехом руки темноволосой женщины, которая тоже не могла никак оправиться после той роковой ночи.

Люди, спешащие на свои рейсы, будто не замечали их; они толпились у таможни, протискивались к выходу, покупали дешёвый кофе из автоматов, чтобы немного согреться перед отлётом. Кто-то кричал, кто-то делал памятное фото, кто-то, расплакавшись, провожал своего родственника далеко-далеко… Здесь царила своя жизнь, никак не похожая на ту, что была за порогом аэропорта. Но сегодня на удивление было слишком мало народа, но оно, наверно, к лучшему.

– Всё в порядке? – Макс присел рядом с женой, снимая шляпу и приглаживая рукой короткие белые волосы. Посмотреть в сторону дочери он боялся, поэтому переводил взгляд то на Магду, то на снующих туда-сюда людей.

– Да, наверное, – усмехнулась миссис Эйзенхардт. – Просто… Просто хочется вернуться в прежнюю жизнь. Хочется жить по-нормальному, как все.

– Скоро у нас всё это будет, – Макс мягко улыбнулся и взял её руки в свои, – не переживай ты так. Всё образуется.

– Да я вовсе не за это переживаю, – Магда закусила губу, отвела взгляд. Говорить, наверно, пока рано, но так хотелось… Нет, он узнает позже. Сейчас не время.

Макс ничего не ответил и перевёл взгляд с жены на свою дочь, – всё-таки решился, пересилил самого себя, – которая за всё это время перестала с ним хоть как-то контактировать; она избегала его, боялась, обзывала монстром и чудовищем, говорила, что её папа умер в тот самый день, когда случился пожар. Никто не мог её переубедить, но Эйзенхардт не хотел прибегать к помощи старого друга, чтобы он стёр ей память; нет, слишком рискованно, всё забудется со временем, и она его простит. А пока пусть играет со старыми игрушками, живёт в своём маленьком мире… Всё рано или поздно изменится; первый шаг на пути к новому светлому будущему они уже сделали.

Но как же Эйзенхардт безумно по ней скучал…

Голос диктора, льющийся из динамика, громко голосил новое сообщение для спешащих на нужные рейсы пассажиров, повторяя его сначала на английском, а потом на немецком:

– «Рейс №91-87 «Берлин-Сан-Франциско» авиакомпании «Вирджин Атлантик» приглашает на борт пассажиров у выхода номер три»…

– Наш рейс, – сухо констатировал Эйзенхардт, приподнимаясь с неудобного пластикового кресла. Потянувшись, мужчина тут же придвинул к себе небольшое количество чемоданов и взял их за ручки, причем специально так, чтобы правая рука осталась свободной – он так давно не ощущал тепла детской ладошки. Магда повесила на плечо сумку. – Ну, идём?

– Милая, – женщина обратилась к дочери, забирая у неё куклы и отправляя их вместе с мишкой в походную сумку. А затем завязала на голове Анны платок, чтобы она не мёрзла – такие простые знаки внимания девочка запоминала особенно. Правда, только со стороны матери. Действия и любовь отца она выключила в своей голове: заблокировала, выкинула – она не дочь Макса Эйзенхардта, он даже ей не отчим – чужой человек, который пытается быть для неё всём, но Анна знает его истинную сущность – он хочет превратить её в такое же чудовище, как и он сам. – Нам пора. Может, поможешь папе донести чемоданы?

Магда надеялась, что девочка на её слова улыбнётся и, как раньше, заберёт у папы обязательно самый тяжёлый чемодан и, силясь поднять его, протащить ношу максимум на пару метров, а потом Макс, как тогда, выхватит сумки у неё, а сам посадит дочь на плечи и будет катать; и обязательно купит любимое лакомство – клубнично-сливочный леденец. Но женщина видела, как на её простую просьбу, – почти истину, – отреагировала девочка: ссутулилась, сжала руки в кулаки, отвела взгляд – будто бы ей было стыдно за слова матери. А потом она быстро и резко глянула на отца, тяжело вздыхающего и выжидающего ответа, в глубине души надеющегося на то, что дочь его всё-таки смогла его простить.

А она не может простить. Её внутренний мир не может.

– Нет! – резко дёрнула Анна мать за рукав. – Нет! Нет! Никогда! Он монстр, мама! Почему ты не видишь? Почему ты прощаешь его, мама?!

У неё началась истерика, и Магда, усадив девочку на руки, начала её успокаивать, а сама еле-еле держалась, чтобы не расплакаться: как объяснить ребёнку, что то, что сделал её отец – для их собственного блага? Чтобы они жили так, как должны были: самой обычной, нормальной семьёй? Ей тяжело даже просто прошептать что-то ответ, и она молча повернулась к Максу, ища у него то ли поддержки, то ли ответа, а он… Он просто не мог смотреть на дочь и, надев на себя маску безразличия, направился в сторону выхода на посадочную площадку. Макс все ещё верил в то, что всё изменится, вернётся на круги своя, и Анна, его маленькая Анна, снова полюбит своего отца, ни смотря на все его поступки и недостатки, ведь они есть у каждого: у кого-то больше, у кого-то меньше… Но они есть.

И очень жаль, что его мечты так и останутся несбывшимися.

Но в прошлое возвращаться они не намерены.

Анне Эйзенхардт пять лет, и она бежит со своими родителями из родного дома.

***

Над Лос-Анджелесом сгущались тучи; толпа американцев, вечно торопящаяся, вечно толкущаяся, спешила разбрестись по своим домикам, пока не начался проливной дождь; первые капли уже наполнили асфальт крохотными точками, заполняя огромный холст тёмными красками. Люди торопились; Магда и Эрик, закрывая головы только что купленными газетами всего за несколько центов, спешили домой, благо он был тут недалеко: пара метров, завернуть за переулок, и вот он – временное их гнёздышко, любезно предоставленное старым другом семьи – профессором Чарльзом Ксавьером. Он знал о том, что им пришлось пережить: сначала лишились крова, потом на последние деньги купили билеты на самолёт, чтобы отправиться сюда, чтобы сбежать. Мужчина приютил их, да и его невеста была не против – Мойра почти сразу же подружилась с Анной и в свободное время, пока её родители занимались подработкой, проводила вместе с маленькой не-Эйзенхардт – теперь уже Леншерр.

Их дом: небольшое двухэтажное строение с мансардой стало райским уголком для уставших Магды и Эрика. Приходилось спать на полу, на жёстких матрасах, экономить практически на всём, чтобы платить Чарльзу за предоставленный кров. Ксавьер отказывался от денег, но каждый раз, собираясь на работу, находил в кармане своей куртки несколько смятых купюр и пару монет, перевязанных проволокой – старого друга никак не переубедить. Поэтому молча приходилось складывать деньги в пластиковую коробку из-под печенья – так, сбережения на будущее, на случаи непредвиденных обстоятельств. Он потом отдаст эти деньги ни Эрику, и даже ни Магде – Анне. Рано или поздно, они ей пригодятся.

Мойра МакТаггерт познакомилась с Чарльзом ещё в институте, но так получилось, что работала она в местной больнице детским психологом, в отличие от жениха, который был лишь простым лаборантом; девушке нравилось находиться в обществе детей: работать с ними было куда интереснее, чем со взрослыми. Но вот маленькая Анна слишком пугала её; Мойра заприметила, что у девочки с каждым днём возрастала агрессивная форма поведения, склонная к диссоциальному расстройству личности: маленькая уже толком не замечала, как могла кинуть в обиде на взрослого игрушку, совершенно не стеснялась повышать голос на родителей, называла родного человека, – отца, – монстром и чудовищем, даже убийцей. Приходилось с ней работать, потому что чем она станет старше, тем труднее будет перестроить её психологический мир. Мойре это давалось тяжело, а стереть воспоминания страшного прошлого не-Макс, – теперь уже Эрик, – не позволял её жениху. Приходилось лишь вздыхать и мириться; Анна слишком стала взрослым ребёнком, который взвалил на свои хрупкие плечи огромную ответственность и вину за то, чего она не совершала.

И Мойра, смотря, как маленькая девочка играет со старыми куклами, а купленный плюшевый медведь месяцами назад в аэропорту пылился на комоде, грустно поблёскивая при свете настольной лампы глазками-пуговками, – она понимала: Анна не примет отца. Анна хочет принимать то, что видела: пожар, огонь, смерти… Она видела в Эрике чудовище… Она видела в нём только врага – любимый папочка в тот момент умер для неё. А ведь причина в том, что Анна – обычный человек, который боится чего-то большего – мутанта. Но она не хочет меняться, и поэтому все эти уроки психотерапии бесполезны; Мойра тяжело вздохнула: сложный ребёнок, бедные Магда и Эрик.

Замок щёлкнул, и входная дверь со скрипом отворилась, впуская в узкий коридор, заставленный разными коробками и дешёвой мебелью, мужчину и женщину, промокших до нитки; Чарльз выглянул из кухни и улыбнулся; надо же, а они вовремя – как раз готов обед: макаронная запеканка под сливочным соусом. Да и стол уже накрыт. Мойра, сидевшая в зале, тоже решила встретить гостей и, поднявшись с кресла, вышла в коридор, помогая Магде снять плащ.

– Благодарю, – коротко кивнула женщина, сменяя промокшие старые сапоги на любезно предоставленные мягкие тапочки. – Мы опоздали?

– Нет, вовремя, – лысая голова Чарльза вновь выглянула из проёма, – уже накладываю. Присаживаетесь скорее. Пока горячее – оно самое вкусное!

Трудно было с этим не согласиться; Эрик и Магда сначала поднялись наверх, чтобы переодеться, а Мойра пригласила Анну на кухню, ведь та с самого утра ничего не ела, кроме изюма в шоколаде из хрустальной вазы, стоящей на столе в зале. Девочка с полным безразличием бросила куклы и, поднявшись, спокойно, опустив голову, прошла на кухню, а затем забралась на один из стульев, молча глядя в белую пустую тарелку. Она даже не заметила, когда к ней присоединились родители: Магда села рядом с дочерью, а Эрик – подальше, по наставлению Мойры. Ему был неприятен этот факт, но для малышки он хотел только лучшего, поэтому пришлось подчиниться.

Чарльз разлил из большой кастрюли немного супа-пюре из брокколи, а Мойра поставила на середину стола стеклянное блюдо с макаронной запеканкой, над которой курчавился пар. Все уселись за стол и каждый взял то, что ему хотелось: кусочек хлеба, солонку или перечницу, вырезку ветчины, ломтик сыра… Поесть сегодня досыта удастся, пусть на столе было всего понемножку. Вот только Анна почему-то так и не притрагивалась к еде – молча ковыряла ложкой озерцо супа в тарелке и прислушивалась к разговору взрослых.

– …Знаешь, Эрик, – Чарльз быстро привык называть старого друга по новому имени, – мы тут думаем с Мойрой открыть школу для таких же, как мы. Только представь, что все мутанты будут использовать свои силы во благо человечеству. Люди тогда перестанут нас бояться, всё должно измениться.

– Звучит слишком хорошо, Чарльз, – Леншерр старался не смотреть на дочь, молча заедая горечь в груди горячим безвкусным, – для него, – бульоном. – Надеюсь, что когда-нибудь твоя мечта осуществится.

– А у вас есть какие-нибудь хорошие новости, мистер Леншерр? – поинтересовалась мисс МакТаггерт.

– Нашел работу на одном сталелитейном заводе. Странно, – Эрик положил ложку на стол и перестал есть, – но здесь всё так по-другому: когда я продемонстрировал свои способности, никто не испугался. Наоборот… Начальник даже похвалил и сказал, что с моими «талантами», – на этом слове Анна показательно громко фыркнула, – бизнес пойдёт в гору. Мистер Дженсен – хороший человек, понимающий, поэтому предложил на время переехать в пустующий дом, который он купил для своей дочери, но та внезапно выскочила замуж и уехала жить со своим молодым человеком куда-то там на Гавайи, кажется.

– Это просто великолепная новость! – Чарльз похлопал друга по плечу. – Я так за вас рад.

– И я очень рада, – кивнула Мойра. – Всё как раз происходит так, как вы и хотели: новая жизнь, новый дом, новая работа…

– Не совсем, – встряла Магда, пряча взгляд от остальных, смотря на живот, – кое-какие перемены у нас всё же произойдут.

– Магда? – Эрик ничего не понимал, а вот Ксавьер, уже давно воспользовавшийся своими сверхсилами, – телепатией, – догадался о самом большом секрете миссис Леншерр.

– Я… Я… – слова давались нелегко, и женщина прикрыла кулаком рот, чтобы спрятать улыбку, но пунцовые щёки слишком хорошо выдавали её. – Я беременна, милый.

– Магда! – Эрик, изменившийся в лице в мгновение, резко подскочил со стула и опёрся руками о столешницу, чуть не опрокинув тарелку с супом на себя. – Это… Это правда? – его голос дрожал, его всего трясло, а руки стали потными – он просто не мог поверить в сказанные женой слова.

– Да, – женщина улыбнулась, – правда. У нашей маленькой Анны скоро появятся братик и сестричка. Это близнецы.

– Магда! – Эрик быстро оказался рядом с любимой женщиной и, подхватив её на руки, стал кружить по всей кухне, чуть не плача от счастья. – Магда! Это… Это… Это невероятно!

Он был счастлив. Она была счастлива. В их мире заалел огонёк надежды. Чарльз и Мойра были очень рады тому, как начала складываться жизнь их друзей, что всё у них в итоге приходило в норму, но Ксавьер, взглянув на Анну, тут же посерьёзнел, забыв о такой неожиданно-приятной вести: он читал мысли ребёнка, и они его по-настоящему пугали; жестокие, грязные, циничные… В пять лет так не рассуждают. Она считала, что родители сделали ей замену в виде ещё не рождённых братика и сестрички; раз она не может простить отца, то зачем она им?.. Зачем им человек, когда на свет можно сотворить чудовище – мутантов?.. И Чарльз боялся за ребёнка, поэтому послал мысленно сообщение Эрику, предостерегая его об опасности: