Текст книги ""Молоды и богаты" (СИ)"
Автор книги: ChristinaWooster
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц)
Дом, казалось, был неживой.
Отец с Лиамом снова были на охоте, мать отправилась к Суэйнам сплетничать и до одури обсуждать предстоящую свадьбу ее любимого сына, Луи был на репетиции в театре.
Кроме десятка слуг, занятыми кто своими делами, а кто сплетнями о господах, Гарри застал в библиотеке Найла и Эрику.
– Прошу прощения, я хотел бы взять одну книгу, – он поклонился брату, прошел в комнату. Библиотека была комнатой на последнем этаже замка, с двустворчатыми высокими окнами, пропускающими обильное количество света на полки с книгами, которые тянулись до самого потолка. Еще отец Бертрама Стайлса начал в бытность своей молодости собирать эту библиотеку, привозя книги из-за границы, где ему довелось побывать. Здесь были и старинные фолианты, которые могли развалиться от одного только соприкосновения с руками, и пыли в них было несчетное количество. Были и новые романы, выписанные из Парижа миссис Стайлс. Эта библиотека была тихой гаванью Найла, где он обретал душевный покой и мог находиться часами. Лиам здесь подбирал себе труды о медицине, а Луи зачитывался Шекспиром. Один Гарри избегал этого места, объясняя это тем, что высокие, уходящие под потолок книжные полки действовали на него угнетающе, а от книжной пыли он начинал задыхаться.
Но в этот день он решил пересилить свою нелюбовь к книгам, и взяв первый попавшийся фолиант, примостился позади Эрики и Найла на диване, обшитом красным плюшем.
– Надеюсь, я не помешаю вам, если посижу тут немного? Просто здесь очень хороший свет.
Найл не поднял головы от листов бумаги, которыми был завален стол. Единственный в семье левша, он старательно выписывал буквы французского алфавита.
– Что вы, сэр, Вы ничуть нам не помешаете, – ответила Эрика, но тоже не подняла головы.
– Благодарю Вас.
Какое-то время все трое сидели молча. Гарри старательно переворачивал страницы книги, но, пользуясь тем, что сидел позади брата и его учительницы, смотрел только на них. Найл старательно писал, и от этого старания щеки его раскраснелись. В брате Гарри раздражало абсолютно все, но больше всего – эта манера стараться даже в самом простейшем деле!
– Хорошо, мистер Хоран. А теперь посчитайте мне, пожалуйста, до пяти, на французском, как мы учили на прошлом уроке.
Найл начал считать, его голос то и дело прерывался, и Гарри явственно понимал, что причина волнения Найла не в том, что его младший родственник сидит позади него и смотрит во все глаза. Причина крылась куда глубже, и Гарри вовсю потешался над бедным родственником, если тот думал, что его поведение не выдает его! Сердце робкого Найла было поражено любовью. Да еще какой! Гарри не сводил взгляда со старшего брата. Тот прилагал неимоверные усилия, чтобы случайно не столкнуться руками с Эрикой. А девушка, как ни в чем не бывало, чинно сидела за столом и слушала, как считает Найл.
– Хорошо, у Вас хорошее произношение. Я думаю, мы овладеем французским с Вами куда быстрее, чем это было бы с другом учеником. Вы очень быстро схватываете.
– О да, Найл у нас просто превосходный ученик, – съехидничал Гарри, и Найл выронил из рук перо. Он быстро наклонился за ним. Эрика обернулась на Гарри. Лорд Стайлс спокойно встретился с ее взглядом больших глаз.
«Она весьма недурна собой. Пожалуй, чересчур худовата, но это ничего, это мне даже нравится. Большие глаза, красивые волосы… И во всей фигуре такая неприступность… Это может быть даже очень интересным делом…. Главное, знать, как правильно к нему подойти…»
Гарри щелкнул языком. Эрика снова склонилась с Гарри над листами бумаги, выписывая на них какие-то французские слова.
– Мисс Жонсьер, скажите, а Вы долго прожили во Франции? – девушка снова обернулась на неожиданный вопрос Гарри.
Гарри вальяжно расселся на диване, отложив от себя книгу, явно показывая тем самым, что он пришел в библиотеку далеко не за этим пыльным фолиантом.
– До шестнадцати лет, сэр. Мистер Найл, прошу Вас, перепишите эта слова в себе тетрадь и выучите их.
Найл старательно стал писать. Гарри раздражало в старшем брате даже то, как он держал левой рукой перо и скрипел им по бумаге, старательно выписывая французские словечки.
– Говорят, французы знают толк в винах? – не унимался Гарри, пробегая пальцами по обшивке дивана.
– Я не могу этого знать, мистер. Я не отношу себя к любителям вин.
– А что насчет поцелуев? Говорят, французы и в этом знают толк.
Эрика вспыхнула. Перо чуть было не треснуло в пальцах Найла.
– Гарри, я бы попросил тебя не говорить таких низостей.
– Ой, ой, ой, кто это у нас так заговорил! – театрально, на манер Луи, всплеснул руками Гарри, – а я бы посоветовал тебе заткнуться.
– Этого я тоже не могу знать, лорд Стайлс, – низко наклонив голову к столу, ответила Эрика.
– Что ж, – протянул Гарри, вставая и потягиваясь, – как-то мой учитель философии сказал, что учитель сам в первую очередь ученик и должен учиться всю жизнь у своих студентов. Ежели Вы, мисс, захотите восполнить свои пробелы в областях вин и поцелуев, милости прошу – Вы знаете, где находятся мои покои. Не смею больше вам мешать, – и с этими словами молодой лорд удалился.
Как только за ним закрылась дверь, Найл отложил перо.
– Мисс… Мисс Жонсьер, Вы не берите в голову… Прошу Вас… Мой брат… Он… Он иногда говорит такие вещи…. – руки Найла непроизвольно сжимались и разжимались в кулаках, бледная кожа щек покрылась пятнами стыда за своего родственника. Эрика мягко улыбнулась.
– Все хорошо. Я не обращаю внимания. Ваш брат просто шутит.
– Если… Если он… – заговорил Найл, но встретившись глазами с Эрикой, которая смотрела так тепло, так наивно и улыбчиво, опустил руки, снова взял перо. Откашлялся, – простите. Я неважно себя чувствую.
– Вы хотите прекратить урок? – спросила Эрика.
– Нет-нет! Но разрешите попросить у Вас кое-что, – чувствуя, что краснеет, Найл приложил руку ко лбу.
– Да, конечно. Вы можете просить своего учителя обо всем на свете, – улыбка снова тронула губы Эрики, а Найл почувствовал, что в груди ему не хватает воздуха.
– Позвольте…. Позвольте мне взять этот листок себе, – тихо произнес Найл, указывая взглядом на лист бумаги, испещренный почерком Эрики. Девушка рассмеялась:
– Конечно, если Вам так угодно. Итак, продолжим?
– Продолжим, – выдохнул Найл и с еще большим рвением взялся за написание французских слов…
***
– Очень хорошо, Луи. Пожалуй, на сегодня все.
Режиссер, дородный мистер Паркинсон, похлопал всем присутствующим на сцене актерам.
– Генри, в следующий раз Вам стоит говорить погромче. К остальным претензий нет. Все свободны.
Спустившись со сцены, и тяжело вздыхая в тесном камзоле, который ему выдали на размер меньше его собственного, Луи прошел в гримерную. Пользуясь любовью зрителей, Луи имел право занимать свою собственную комнату. Опустившись на высокий стул перед зеркалом, Луи подпер голову руками и уставившись на свои бескровные губы, еще раз прокрутил последние реплики. Он выложился сегодня на полную не потому, что хотел снова похвастаться перед остальной труппой – другие актеры и режиссер знали, насколько талантлив Луи. Он просто хотел убежать от ненужных мыслей. Которые то и дело сводились к капитану Бернару.
Посидев так еще много, Луи поднялся и стал стаскивать с себя ненавистный костюм. Премьера уже скоро, а он не знал, как будешь дышать первый акт пьесы. Надо будет попросить перешить этот чертов камзол.
Как только костюм был снят и Луи вдохнул полной грудью, в дверь гримерной кто-то постучал.
– Войдите.
На пороге стоял Патрик, статист. Он переминался с ноги на ногу, робко поглядывая на звезду сцены.
– Тебе чего?
– Сэр… Сэр Томлинсон, Вам просили передать.
– Что? – Луи принялся теребить пуговицы на рукаве рубашки.
Мальчуган испуганно переступил порог гримерной и протянул Луи конверт:
– Это.
– Кто просил передать?
– Мужчина. Высокий, в форме… По-моему, капитан.
– Хорошо… – чувствуя, как каменеет язык, а грудь снова сковывает, как будто он снова надел узкий камзол, Луи дал мальчику монету, и закрыл за ним дверь, – ты можешь быть свободен…. О господи, – прошептал Луи, открывая конверт. На сложенном на скорую руку листе было написано всего одно предложение:
«Осталось два дня».
Через два дня должна была состояться премьера спектакля… Что ж, если ему предстояло очернить свое имя позором, то он хотя бы успеет отыграть эту постановку, ведь режиссер так верит в него… О Боже! У него в эту минуту рушится жизнь, а он думает о спектакле!
Луи разорвал листок и конверт на мелкие клочки и спрятал обрывки в первую попавшуюся книгу, за которой коротал время во время перерывов в репетициях. На удивление он чувствовал себя очень спокойно, как будто просто намеревался взяться за новую, неизвестную роль. Он все еще не чувствовал себя так, словно то, что он задумал, должно будет совершиться в реальности. Но перед этим у него еще будет одно дело.
Подумав об этом, Луи почувствовал странное тепло, разливающееся по сердцу. Оно было словно мед – теплое, тягучее, сладкое. Накинув сюртук поверх рубашки, Луи подхватил листы пьесы, рассовал их, как обычно, по карманам, и последний раз взглянув на себя в отражение, не узнавая там себя, вышел на улицу.
Решение все росло и росло в нем.
Осталось только сделать один единственный шаг.
И он надеялся, что у него хватит на это смелости.
Комментарий к 7.
затрудняюсь сказать, когда будет следующая глава. ни вдохновения, ни желания, ни мотивации
========== 7. Продолжение ==========
***
– Лиам! Постой. Давай сделаем небольшой перерыв. Я что-то устал. К несчастью, я уже не тот, что был в молодые годы.
Лиам остановил своего коня, спешился, и затем пошел, ведя его под уздцы. Отец восседал на своем коне, но уже не погонял его. Бертрам чувствовал усталость, но она была приятной – снова почувствовать себя молодым, проскакав несколько верст так, словно у тебя еще вся жизнь впереди.
Конечно, мистер Стайлс не был старым человеком. Но жизнь в постоянной работе, редком отдыхе, заботах о многочисленном семействе, проблемы со здоровьем, мучавшие его с детства, откладывали на него свой отпечаток. Он глядел на Лиама, шествующего своей уверенной быстроногой походкой, и удивлялся, как в этом, казалось бы, совершенно постороннем человеке, было столько от него, от Бертрама.
– Чему Вы улыбаетесь, отец? – спросил Лиам, поворачивая голову. Его большие карие глаза щурились на солнце, создавая вокруг них маленькие морщинки. Бертрам покачал головой:
– Я все хотел бы поговорить с тобой, да не знаю, как начать. Мать, наверное, вам всем четверым уже надоела с этими расспросами, но…
– Вы хотите спросить меня про Агнесс, отец? – ровным голосом спросил Лиам. Он остановил коня, отец тоже.
– Да. Лиам, я хотел бы еще признаться, что наследником хотел бы видеть тебя…
– Отец, – воскликнул Лиам, – ведь Вы же знаете, что законным наследником должен стать Гарри. Мне не нужно чужих денег.
– Эти деньги такие же твои, как и Гарри. И Луи и Найла. Послушай меня, Лиам, – Бертрам с ловкостью юнца слез с коня, остановился перед сыном. Лиам был выше, шире в плечах, и Бертрам почувствовал себя немного скованно. Но, тем не менее, он продолжил, – я бы очень хотел, чтобы ты женился.
– Я знаю, отец. Родители Агнесс дали согласие. Она слышала, что они хотят назначить свадьбу на эту лето.
– Да что ты… Что… Ты серьезно? Господи, какая радость! Я так рад за тебя! – Бертрам схватил большую руку Лиама в свои и крепко ее потряс. Мгновенная улыбка скользнула по губам Лиама, потом он снова стал серьезным, – это же какая радость! В один год женим и тебя и Гарри!
– Да, я бы…
– А что ты думаешь по поводу того, чтобы сделать малышке Агнесс предложение, а? Прямо после спектакля Луи? Ведь будет премьера, соберется все поместье! И семейство Неренгеймов будет там, а? Здорово же будет! Сначала женим Гарри, он уже согласен! А потом и тебя! Ведь ты пойми, Лиам, – возбужденно заговорил Бертрам, а лорд Пейн только и делал, что внимательно слушал, не стирая со своего лица серьезного выражения и продолжая отвечать на рукопожатие отца, – ведь ты пойми, мы с матерью с детства верили, что только ты один и встанешь крепко на ноги. Обзаведешься семьей, подаришь нам внуков… Сам понимаешь, Луи пока в своем театре не наиграется, он и не будет помышлять о женитьбе. Найл… Ну он ребенок, а Гарри… Вот как будет хорошо, когда и ты женишься, и он! Да о нас во всем Йоркшире заговорят! А там, глядишь, и Луи возьмет с вас пример! Ведь ты пойми, – снова заговорил отец, еще быстрее прежнего, и даже в углах губ у него проступила слюна, – ведь это как считают, что только дочерей надо быстрее замуж выдать, да? Как бы не так! О сыновьях то же самое говорят. Ведь если удачную невесту подобрать, так это и капитал увеличить, и какое счастье в дом! Тут и внуки сразу пойдут, Лиам! Ведь мать-то на тебя и рассчитывает, что внуков только от тебя и дождется. Пока Луи женится…. Или Гарри… Да там уж и помирать придется!
– Отец, что Вы, не стоит так говорить.
– Ну, да ты меня понимаешь. В общем, дело решенное – после премьеры Луи бери в оборот Агнесс и делай ей предложение. А то я ее родителей знаю – сначала скажут, что согласны на лето, а потом будут говорить, что не уточняли, о каком году идет речь. Так вот, Лиам, – отец положил тяжелую руку на плечо старшего сына, – я в тебя верю. Скажи мне одно: ты любишь Агнесс?
– Я сделаю ей предложение, отец. Сразу после спектакля Луи.
– Ну, вот и славно. Как же мать будет рада, как же рада! Я прямо смотрю на вас всех и не нарадуюсь. За одну неделю столько счастья в нашем семействе. И Гарри остепенился, даже не стал возражать по поводу женитьбы. И учительницу нашли для Найла почти задаром, и ты будешь с Агнесс! Просто диву даюсь, как везет нам!
Бертрам еще раз по-дружески потрепал Лиама по плечу, лихо запрыгнул на коня и погнал его рысцой. Лиаму ничего не оставалось, как последовать за отцом.
Значит, у него теперь осталось времени еще меньше, чем он думал. Премьера спектакля Луи была назначена на пятницу. До нее оставалось два дня. И от этой мысли перед глазами Лиама пронеслась вся его спокойная, степенная до этого момента жизнь. Но на него было возложены все надежды родителей. И он единственный, кто не мог их подвести, а значит, эта свадьба состоится, хочет он этого или нет.
Комментарий к 7. Продолжение
Я решила, что не оставлю этот фф и допишу его! В скором времени, параллельно с этим, буду выкладывать тот, оконченный, фф
Всем спасибо! Вы меня мотивируете, вдохновляете и поднимаете мою самооценку в плане писательства со днища :)))
========== 8. ==========
Как прошла жизнь обитателей дома Стайлсов в те несколько дней перед премьерой Луи, сказать не берусь, ибо обычно степенная и спокойная жизнь в этом семействе была похожа на горный ручей – текла мирно и беззаботно, легко маневрируя между камнями и другими преградами. В эти же дни родник стал настоящим фонтаном, горящим и бурлящим одновременно.
Сыновья Стайлса, хотя и не одобряли, все как один, увлечения Луи, каждый по своей причине, все же тревожились за брата не меньше, чем миссис Стайлс. Лиам находил театральную игру не больше, чем простым отдыхом и развлечением и не видел смысла посвящать этому делу все жизнь; Гарри считал игру лицедейством и презирал увлечение старшего брата, а Найл просто боялся толпы зрителей, и думал, что такие же чувства в полной мере испытывает и сам Луи, выходя каждый раз на сцену.
Но, тем не менее, все молодые люди загорелись переживаниями Луи и почти каждые полчаса по очереди поднимались в его комнату с разными поручениями. Лиам ходил проверить, не сошел ли Луи с ума от волнения, и находил брата в нервном напряжении – Луи ни на минуту не расставался с текстом и все повторял и повторял его, пока уже даже Лиам не выучил отдельных фраз. Найл поднимался в покои Луи, чтобы отнести ему что-нибудь съестное – но Луи отвергал какие-либо трапезы, ибо от волнительной горячки, появляющейся всякий раз перед премьерой, у него пропадал аппетит, и он мог не есть несколько суток до спектакля и еще столько же после него, приходя в себя.
Гарри заходил в комнату Луи исключительно за тем, чтобы молча понаблюдать за переживаниями старшего брата, ухмыльнуться неведомо каким своим мыслям, и так же спокойно исчезнуть.
В такие минуты нервного напряжения Луи подчас даже не замечал, что кто-то заходил в его покои.
Миссис и мистер Стайлс, конечно, тоже переживали за сына, но больше – за то, как новый спектакль с его участием в главной роли примут другие жители Йоркшира. Луи пользовался недюжей славой среди театральных любителей, среди которых находились и заядлые знатоки драматического искусства – и всегда, за исключением только лишь самых первых своих ролей, получал только положительные отзывы о своей игре.
Но в этот раз ставилась очень сложная постановка, трагедия, в которой в конце гибли почти все герои – в том числе, и Луи – а народ в Йоркшире отличался особой для того времени щепетильностью, чтобы просто так спустить это режиссеру с рук. В гибели героев, которые должны были полюбиться за три часа спектакля, зрители явно бы винили еще и актеров – так они вживались в свои образы, что зритель подчас не разделял, где герой, а где актер, исполняющий свою роль.
Так или иначе, мистер и миссис Стайлс очень переживали за успех сына. Это единственное, что тревожило их в те дни. Даже помолвки Гарри и Лиама отошли для них на задний план. Ведь они считали эти дела решенными, а поговорить о подробностях можно и позже – когда Луи с триумфом отыграет свою роль.
Другого исхода этого спектакля никто не видел.
Луи же обуревали мысли совсем другого рода. Он прекрасно понимал, что возможно, это его последний спектакль – родители, сейчас занятые свадьбами обоих сыновей, конечно же, начнут тратить огромные деньги на церемонии – Луи не мог себе представить, сколько денег уйдет на дорогие костюмы и прочие формальности! О том, чтобы попросить у родителей денег на погашение своего кредита, он не мог. Ему казалось, что, даже если бы отец и снабдил его нужной суммой денег, позор в глазах отца вырос бы до таких размеров, что Луи не отмылся бы от него до конца своих дней. Сознавая, что он и так не является любимчиком в семье из-за своего экзальтированного (порой даже слишком) поведения, он ломал в отчаянии руки. Но сейчас его поведение ни у кого не вызывало подозрений – понятно дело, юный талантливый актер переживает перед премьерой спектакля. О спектакле же Луи думал так мало, что узнай об этом его режиссер, он бы лишил его главной роли, боясь, что такое безответственное поведение перед самой премьерой, конечно же, не принесет ничего хорошего всей труппе. Если главный герой так мало думает о своей роли, что ж уж говорить о других!..
Но триумф или поражение на спектакле Луи мало трогало. Он понимал, что знает эту роль лучше, чем все предыдущие. Но ощущение, что имена эта роль, молодого, успешного принца, который в конце действия накладывает на себя руки из-за того, что его любимая была отравлена одним из ее воздыхателей, станет его лебединой песней. Ему казалось, что в этот раз он так хорошо сыграет свою роль, и что она действительно станет его последней.
Не желая мириться с неминуемым позором, которому должен был подвергнуть его лейтенант Бернар, Луи собирался совершить над собой правосудие в ночь после премьеры. Он знал, что родители после спектакля будут заняты лишь тем, что будут принимать поздравления и восхищения талантами их сына, далее, возможно, станет всем известно о скорой свадьбе Лиама и Агнесс, и до самого виновника торжества никому не будет дела. Надо только постараться сделать все быстро и безболезненно. Луи знал, что ему хватит на это сил – как-никак, он уже несколько месяцев вживался в роль самоубийцы, и в один вечер воплотит эту роль на сцене под взглядами тысячи восторженных взглядов.
Луи знал, что эту премьеру он отыграет как никогда хорошо.
Он закончит свою театральную карьеру на пике популярности и останется в памяти всех горожан юным, талантливым актером. Он был уверен, что после самоубийства, лейтенанту Бернару незачем будет чернить его имя несмываемым позором, за которым бы последовало ужасное наказание… И он даже сможет со всеми проститься. В роли Луи была такая фраза, произносимая не задолго до того, как герой кончает с собой. Уже обуреваемый отчаянием после смерти своей любимой, он, обращая в зал полный мученичества взгляд, произносит те слова, которые в его исполнении трогали даже режиссера: «Прощайте все! Я ухожу, но, знайте, я буду вечно жить в ваших сердцах своей любовью!»
Быстро проговорив эту фразу, Луи удостоверился, что даже сейчас его голос дрожит надлежащим образом. Подождав, пока в доме все снова стихнет, чтобы дать Луи возможность еще раз спокойно прорепетировать, он осторожно вышел из комнаты, и неслышно ступая, как вор, поднялся на третий этаж, где располагались покои и кабинет отца.
Он прислушался. Его собственное сердце стучало сильнее, чем перед любым выходом на сцену. Сейчас за его действиями никто не следил, но он волновался сильнее обычного. Прислушавшись к шуму внизу, он удостоверился, что мистер Стайлс еще не окончил своей трапезы, и у него есть, как минимум, десять минут для того, чтобы совершить задуманное.
Осторожно проскользнув в отцовский кабинет, Луи без промедления нашел то, что ему было нужно. Руки нервно дрожали, он то и дело оглядывался на дверь, опасаясь, что вот-вот, в самый роковой момент, она скрипнет, и отец, тяжело, но довольно после сытного обеда, вздыхающий, войдет в свой кабинет за сигарами и газетой, и уличит его, честного Луи, на месте преступления! От такой картины сердце Луи начинало сжиматься, как мячик, а тонкая сорочка противно прилипала к спине. Быстро и тихо преодолев расстояние от двери до стола отца, Луи немного пришел в себя. Главное, действовать быстро и уверенно, и даже если отец войдет в кабинет, сделать вид, что зашел сюда за… За сигарами, чтобы успокоить расшалившиеся нервы! Одно движение – Луи открывает нижний ящик старого, кое-где потрескавшегося от старости стола, кончиками пальцев, чтобы не потревожить спокойствие бумаг, приподнимает верхние листы, даже не видя, что на них написано. Хватает нужный предмет, и еще быстрее, чем до этого, сует его себе под рубашку. От соприкосновения тела с холодным предметом Луи чуть не теряет сознания, но смело берет себя в руки, неслышно закрывает ящик и выскальзывает из кабинета отца, так же бесшумно и незамечено, как и попал туда пару минут назад.
Вся операция не заняла и двухсот секунд, но показалась лорду Томлинсону целой вечностью. Еще долго, весь вечер и полночи, будут у него трястись руки от осознания того, что он совершил. Единственное, о чем он молился и на что уповал, была мысль о том, чтобы отец не обнаружил пропажу раньше положенного срока. Но Луи надеялся, что за сегодняшний вечер, который отец обещал провести за партией игр в триктрак у своего будущего родственника, мистера Неренгейма, и за завтрашнее утро, которое будет суматошным из-за сборов – мистер Стайлс не полезет в нижний ящик стола под ворох ненужных бумаг.
А когда пропажа и ее следствие обнаружатся, Луи это уже будет все равно.
***
День премьеры настал. С утра в доме мистера Стайлса начала царить такая суматоха, что зная, чем это обычно грозит его нервным клеткам, отец семейства незаметно выскользнул из дома и отправился к своему товарищу мистеру Неренгейму, предоставляя остальным домочадцам собираться в шуме и гаме.
Миссис Стайлс умоляла и заклинала Луи позавтракать или выпить хотя бы кофею – «Иначе, чего доброго, можно ведь и сознание на сцене потерять!». Найл с Эрикой занимались французским, хотя, о каких уроках можно было говорить в таком беспорядке?
Лиам слонялся без дела, и то и дело наставлял младшего брата на успех, а Гарри с самого утра получил письмо от Лауры, и никем не замеченный, уединился с ним в своей комнате.
Пока шла подготовка к сборам на спектакль, Гарри мог спокойно вздохнуть. Но его спокойствию должен был прийти конец, а именно – сегодня вечером. На вечере после спектакля снова начнутся разговоры о его женитьбе…. Надо будет начать действовать решительно и без промедления.
Гарри разорвал конверт.
«Мой дорогой С! От слова «сообщник», конечно, а не «суженый». Нам предстоит увидеться сегодня с Вами в театре по случаю премьеры Вашего брата. Смотрите, не сильно радуйтесь мне и не кидайте пылкие взгляды в мою сторону! Найдите для себя другой объект.
Меня будет сопровождать, помимо родителей, моя давняя знакомая, Агнесс Неренгейм, думаю, Вам знакомо имя этой прелестной крошки? Кажется, ее прочат в супруги Вашего старшего брата? Так дадим же свершиться этому браку, а наш обойдем стороной! Передавайте Луи мои горячие признания его таланта и пожелания удачи – я слышала в городе, что на спектакль приглашены самые строгие критики, но настроены они весьма благожелательно.
Всегда Ваша
Сообщница
Лаура Браун»
Как только Гарри принялся за ответ, в его комнату влетел Лиам и сообщил, что надобно сойти вниз и помочь Луи собраться в театр – у молодого лорда так трясутся от волнения руки, и лицо так смертельно бледно, что он не может сам выбрать себе вещи, и вообще, еле держится на ногах.
Гарри сунул письмо в карман, и решил, что ответит Лауре лично, вечером. А мысль о том, что какая-то девушка будет ждать от него письма, но так его и не дождется (а что может быть лучше вещественного доказательства о расположении Вашего оппонента?) подогрела его изнутри, и весело улыбаясь, он спустился вниз следом за братом.
***
До начала спектакля оставались считанные минуты. Все места в зале заполнялись так, что негде было упасть яблоку. Перед началом действа, почтенные матроны, их мужи и родственники, разглядывали убранство зала. Расписной потолок мог бы посоревноваться в искусстве живописи с любым потолком капеллы, колонны, уходящие почти в поднебесье, казалось, действительно, выходят сквозь крышу и поддерживают небеса. Ложа была занята мэром города, его женой и старшим сыном, который был поклонником напарницы Луи.
Критики, расположившись в разных углах зала, с интересом ожидали начала действия. Они были положительно настроены в отношении самого скандального спектакля, но тем и больше было их нетерпение скорее увидеть все собственными глазами.
Шестой и седьмой ряд занимали семейства Стайлсов, Браунов и Неренгеймов. Каждый перед началом спектакля был занят собственным делом. Мистер и миссис Стайлс восторженно рассказывали всем соседям о том, как их сын талантлив, и сколько ночей он не спал, и сколько дней не ел, готовясь к этой постановке. Гарри скучающе переговаривался с Лиамом, который был настроен слишком серьезно и боялся за брата не меньше, чем обычно за себя на скачках. Найл испугано жался к матери, единственный сидевший в ряду со взрослыми, чтобы быть подле миссис Стайлс, и чувствовал себя прескверно – Эрику оставили дома. Одно дело, появиться в гостях друзей семьи в виде простой служанки, в старом, бедном платье, другое же – выход в театр, в свет, в этот храм, где каждая душа возвышалась и очищалась. Нет, Эрика осталась дома вместе с остальными слугами, и была занята проверкой диктанта Найла, который тот начертал дрожащей рукой.
И сейчас сердце юного лорда была устремлено далеко отсюда.
В основном, зрители пришли ради игры лорда Луи Томлинсона. Исключение составляли поклонники юной Катарины де Сталь, напарницы Луи по спектаклю. Эта очаровательное, ангельской внешности создание, было создано для положительных главных ролей прекрасных нимф. И благодаря своей внешности Катарине удавалось в двадцать семь лет по-прежнему играть молоденьких дам.
Но вот занавес поднялся.
Миссис Стайлс схватилась за руку Найла. Гарри и Лиам прекратили свои разговоры. Неренгеймы и Брауны сосредоточенно уставились на сцену.
Действие началось.
С первых же минут появления Луи на сцене, ни у кого не осталось сомнений, что этот спектакль обречен на успех. Каждому жесту его верилось, каждое слово, каждая реплика, звучала так искренне, что затрагивала любую душу. Он двигался по сцене так, словно и не было перед ним несколько тысяч жителей. За ним было настолько интересно наблюдать, что даже Гарри, обычно скучающий в театре на представлениях брата, в этот раз смотрел весьма увлеченно. Лиам сурово наблюдал за действиями брата, думая не о том, чем же закончится сам спектакль, а как это сыграет Луи.
Появление Катарины де Сталь на сцене тоже вызвало бурный восторг. Молодая влюбленная, желающая соединиться в браке со своим нареченным, гибнет от руки поклонника. Она так натурально умирает, что в зале начинают слышаться всхлипывания и сжимание платочков в руках, а одна особо сентиментальная дама чуть было не зарыдала в голос. Возможно, это была мать самой де Сталь.
Когда же пришел черед Луи умирать, все в зале напряглись. Гарри, Лиам и Найл, отлично знающие своего брата, чувствовали в тот вечер, что их родственник играет сегодня на удивление хорошо. Он был настолько искренен, настолько правдив, настолько органичен, произнося свои последние фразы после того, как уже принял яд и уже чувствует дыхание смерти на своих губах – что дамы, те, кто еще сдержался после гибели героини Катарины, заплакали, и потянулись дрожащими руками за флакончиками с нюхательными солями.
Миссис Стайлс ревела в три ручья, и даже Бертрам Стайлс не смог сдержать скупой слезы, повторяя шепотом: «Ну, талантище!»
На секунду Гарри показалось, что предсмертный взгляд Луи был обращен к кому-то конкретному в зале. Он быстро повернулся, но Лиам, отвлеченный этим жестом от представления, схватил Гарри за плечо и развернул лицом к сцене.
Как только прекрасная светлая голова Луи коснулась сцены, руки безвольно распластались вдоль тела, а глаза медленно закрылись, зрители, даже не дожидаясь опускания занавеса, повскакивали со своих мест, роняя перчатки, лорнеты, нюхательные соли и платки, и принялись сотрясать зал рукоплесканиями. Казалось, даже столь величавые каменные колонны не выдержат такого триумфа в этот вечер. Актеров вызывали на поклон одиннадцать раз, и самого Луи еще восемь. Критики так же не могли не отличить игру Катарины, которая и выходя на поклон, плакала и была так бледна, как будто действительно только что вернулась с того света, но полученные цветы придали ее лицу нежно розовый румянец.
Луи был задарен цветами. От семейства Стайлсов внесли огромную корзину цветов, и получая ее, губы Луи расползлись в такой улыбке, что казалось, он действительно рад тому, что сейчас эта многотысячная толпа аплодирует только ему, переживает только за его смерть на сцене, желает вызывать на поклон только его. От криков «Браво» сотрясался пол, эта вибрация передавалась Луи, и он осматривал зал, полными слез глазами, стараясь запомнить каждое выражение зрителей, прочувствовать все аплодисменты, окунуться в эту атмосферу любви, поклонения и тщеславия…. Он чувствовал, что это было в последний раз.
