Текст книги ""Молоды и богаты" (СИ)"
Автор книги: ChristinaWooster
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 15 страниц)
Зал загудел, как рой пчел. Люди повскакивали со своих мест, стали грозить Луи кулаками. Они готовы были растерзать его, не моргнув и глазам. Какие ужасные слова он говорил! Мужчина полюбил мужчину! Казнить! Казнить! Казнить! А он гордится этим! Он не человек, он – Сатана! Убить его! Убить! Убить! Предать земле, сейчас же! Эй, люди, держите подальше своих сыновей, если не хотите быть оскверненными!
Я смотрю, глаза у Вас покраснели. Не стоит принимать эту историю так близко к сердцу, мистер Малик. Возможно, у нее и не было другого исхода событий, кроме тех, которые произошли.
Как бы трогательно ни звучали эти слова, как бы ярко и воинственно ни горели глаза лорда Томлинсона, как бы восхищенно он ни говорил, словно обретя второе дыхание – на присяжных она не произвела никакого воздействия.
Пока они совещались, краем уха слушая его излияния, все уже было известно. Мистер Блэкроуд, который во время речи Луи, стоял рядом с судьей Стенсоном, несколько раз кивнул кому-то из толпы присяжных.
Но Луи верил! Он смотрел на толпу и верил, что вот сейчас, сейчас… Это все закончится. Его обвинят, но оставят в покое. Нельзя разрушить жизнь человека только за то, что он кого-то полюбил!..
– Мы выслушали обе стороны, мистер Стенсон. И готовы вынести свой вердикт, – сказал мужчина в очках и с пышными усами. Он поднялся со скамьи, на которой восседали все присяжные.
Луи перехватил пальцами прутья решетки и сжал их так, что кровь выступили из-под обгрызенных ногтей. Эрика перекрестилась. Луи снова посмотрел на толпу, которая уже потрясала в воздухе кулаками и показывала страшные зубы. Где же Гарри? Пусть он придет и скажет, что он сделал это случайно! Нет, нет… Где Гарри? Он ведь… Он ведь не мог… Это же не он…
– И наш вердикт таков. С Вашего позволения, мистер Стенсон, я его озвучу. Итак, мы пришли к выводу, что лорд Луи Трой Томлинсон виновен в преступлении, совершенном по отношению к несовершеннолетнему Уильяму Блэкроуду, подвергнув его насильственной, противоестественной связи. Мы также хотим выразить благодарность тому человеку, который первым забил тревогу, и благодаря которому мистер Блэкроуд смог пресечь страшное злодеянием, учиненное над его сыном. Да, мистер Луи Трой Томлинсон виновен.
Толпа радостно загудела и затопала ногами. Луи побледнел, во рту у него пересохло, он почувствовал, как рубашка срослась с его кожей. Перед глазами все поплыло, но он еще надеялся… Он вонзил в кожу убогие ногти.
– Что ж, благодарю вас, мистер Гетерси, и всех, кто принимал участие в вынесении этого решения. Итак, судом постановляю, в силу знатного происхождения и творческой деятельности в жизни города, привлечь лорда Луи Троя Томлинсона к пожизненному заключению в тюрьме Стэнфорд, на самых тяжелых условиях.
Виновен.
Удар.
Приговорен к заключению.
Удар.
Пожизненное заключение в тюрьме, как для самого страшного каторжанина.
Удар! Удар! Удар!
Казнить! Казнить! Казнить!
Толпа начинает ликовать и хлопать в ладони. Эрика выбегает из зала, не видя перед собой дороги из-за слез.
– Выведите его из зала, – слышит Луи, и страшные рожи горожан начинают плыть у него перед глазами. Гарри, как ты мог? Как ты мог меня предать?!
Луи закрывает лицо руками, без сил падает на скамью, и разряжается слезами…
Комментарий к 23.
у кого бессонница, а завтра выходной, тот я
сюрприииз.
вот такая вот глава
========== 24. ==========
Когда Эрика и Лиам вернулись домой, лорд Пейн тут же прошел в свою комнату, где заперся до самого утра. Ему надо перевести дух, прийти в себя.
Его брат осужден на пожизненное заключение в самой безжалостной тюрьме Йоркшира.
Он будет носить одежду заключенного, вместо дорогих камзолов и расшитых золотом рубашек.
Он постареет, он встретит свою старость не в окружении дорогих и любимых людей, а в одиночке, в тюремной камере, презираемый всем белым светом.
Он умрет, не увидев ни разу солнечного света и не получим ни единого цветка, в то время как раньше весь их дом был завален охапками роз.
Он будет гнить в тюрьме, как мусор.
Боже, за что.
Найл, отец, мать, Луи…
ГОСПОДИ, ЗА ЧТО.
Но Лиам не находил ответа на этот вопрос.
Лишившись своего покровителя, отца, Лиам понял, какими одинокими и жалкими они на самом деле были. Да, они были молоды и богаты, но зачем эта молодость, если она разукрашена смертью, и зачем богатство, если вопреки распространенному мнению, оно не всевластно и не может спасти жизнь человека?
Лиам привалился спиной к стене комнаты, мутно обводя предметы взглядом. Он всю жизнь был сильным. Он должен был быть сильным, черт побери, загонять слезы куда подальше и фальшиво всем улыбаться, поддерживая маску идеального молодого человека. Но он не идеален! Он такой, как все! Он тоже жалкий и всеми презираемый!
Всю жизнь он держал марку учтивости и сдержанности. Он не имел праву на ошибку. Боясь подвести родителей, он загонял свои чувства в клетку. А что получилось в итоге? Он пошел против правил. Ему отказали в приемах знатные семейства.
Он остался один.
Он ничего из себя не представляет.
Он устал быть сильным.
Лиам открывает шкаф, достает бутылку коньяка, и припадет к ней губами, стараясь забыться хотя бы на время…
Но острая, режущая боль, с которой невозможно примириться, продолжает витать над его головой, и он чувствует ее так, как присутствие живого человека…
***
– Ну и, как все прошло?
Эрика поднимает голову и встречается взглядом с Гарри. Он стоит в позе исполина, сложив руки на груди. Зеленые глаза смотрят испытующе, прожигая насквозь. Эрика поводит плечами – ей холодно от одного его взгляда. От него веет могильным холодом. Она хочет пройти мимо него. В ее ушах все еще звучат страшные крики и плач Луи. Но Гарри резко делает шаг в сторону и загораживает ей путь.
– Мистер Стайлс, дайте мне пройти.
– Нет. Я еще не все сказал. Его осудили? Осудили, да?
– Да, – шепчет Эрика, поднимая глаза на Гарри, – и это по Вашей вине. Вы рассказали мистеру Блэкроуду.
– И что?
– И что? – Эрика неожиданно поднимает руку и ударяет Гарри по лицу, – вы смеете спрашивать: «И что?»?! Ваш брат осужден на пожизненное заключение! Вы – монстр, а не человек!
– Успокойся! – шипит Гарри, хватая Эрику за руки. Он прижимает ее к себе, она пытается вырваться, но он силен, сильнее ее, физически и морально. Она отводил от него глаза, пытается вырвать руки. Сердце ее испуганно стучит в такт его словам.
– Бросьте все! – внезапно начинает шептать Гарри, касаясь губами ее уха, – видите, я готов на все! Больше никто нам не помеха! Найл мертв. Луи в тюрьме. Бросьте все, останьтесь со мной. Пожалуйста, я никогда… Никогда никого не просил… Я чувствую, что я умираю сам, истлеваю изнутри, как старые сухие листья… Только Вы можете меня спасти! Посмотрите на меня… Разве я Вам противен? Я хочу, чтобы хотя бы Вы были моей!
– Пустите меня! – кричит Эрика, и Гарри разжимает пальцы. Она делает шаг назад, голос ее дрожит, грудь нервно поднимается, вторя ее дыханию, – Вы только посмотрите на себя, – шепчет она, откидывая волосы с лица, – Вы страшны. Вы не человек. В вас нет ничего святого…
– Не говори мне о святости! – голос Гарри переходит почти на визг, – я прошу тебя, я заклинаю тебя, останься со мной. Я не могу справляться с собой, я боюсь сам себя! Ты же любишь меня, я вижу, я тебе небезразличен!
– Я боюсь Вас сильнее. Я не могу оставаться подле Вас. Вы сгубили все, что любите. Теперь Вы хотите погубить и меня.
– Я люблю тебя!
– И потому мучаете меня! Ваша любовь – проклятье, это страшное чувство, которое готово убить, а не возродить, покалечить, а не исцелить! Не прикасайтесь ко мне! – Эрика делает еще шаг назад, видя слабую попытку Гарри снова схватить ее за руки, – я уеду. И я забуду о Вас, как о страшном сне.
– Ты не посмеешь меня бросить! Не смей меня бросать!
– А Вы не смейте причинять людям боль!
– Но мне ничего больше не осталось! Я сам – боль!
– Мне очень жаль, мистер Стайлс. Но я ничем не смог Вам помочь. Вы не хотите помочь сами себе. Я тут бессильна. Моя любовь к Вам, если бы она еще была жива, а не убита Вашей ненавистью, просто бы потонула в пучине Вашей ярости, злобы и гнева. Я не хочу так.
– Ты как и они. Меня никто не любит. Так проваливай! Я видеть тебя не могу! Ты тоже за все ответишь! Все они ответят! Пусть я останусь один, но зато никто, слышишь, никто! Не посмеет больше причинить мне боли! Ибо невозможно причинить еще больше боли тому, кто уже мертв!
Гарри отворачивается от Эрики, его плечи охватывает дрожь. Она слышит неясные его бормотания.
– Я уничтожу все, что ты любишь, и все, что было тебе дорого. Чтобы ты поняла, как я себя чувствую!
– Сэр…
Эрика робко касается его плеча. О, ее сердце мучительно разрывалось! Она любила его и до безумия боялась. Он был перед ней словно покалеченное страшное, мерзкое животное. Словно раздавленная змея. Гарри резко перехватывает пальцами ее запястья, притягивает к себе. Он падает на колени перед ней, утаскивая Эрику за собой. Он стоит на полу, на коленях, как сумасшедший. Глаза его горят, в них нет ничего от человека. Он крепко держит ее руки.
– Останься со мной. Пожалуйста. Я не могу остановиться. Мне страшно. Я убью себя, убью себя когда-нибудь так же, как убил Найла! Я не хотел… Не хотел, чтобы он опять отнял у меня то, что должно принадлежать мне! Ты принадлежишь мне, слышишь?! Хоть что-то должно быть в этом мире моим, хоть кто-то должен меня полюбить! И это должна быть ты! Я сразу понял, что ты сможешь меня полюбить! Сможешь! И ты любишь меня!
– Я боюсь Вас!
– Нет! Я немного напугал тебя, но это пройдет… – Гарри начинает целовать ее руки, лицо, шею, Эрика дрожит. Боясь пошевелиться или вырваться, она отстраняет свое лицо от него, она готова заплакать! Она бессильна перед его ненавистью! Ему ничего не стоит убить ее!
– Я не виноват, что моя любовь превратилась в ненависть! Прошу, давай уедем куда-нибудь! Я не могу больше находиться в этом доме! Я сойду с ума!
– Нет. Я не люблю Вас так, как Вы этого хотите. Моя любовь слишком проста и скучна для Вас. Я не могу испытывать то, что Вы. Я никогда не смогу Вас ненавидеть и никому не причиню вреда. Отпустите меня.
Гарри разжимает пальцы, и во второй раз отпускает ее. Только сейчас он не спешит обрушить на ее голову проклятья. Он остается сидеть на полу, опустив низко голову.
– Я не виноват, – тихо шепчет он, и Эрика чувствует, что сердце ее разрывается от этого жалостливого шепота, – я просто хотел любви…
Это было страшное зрелище, мистер Малик. В своей злобе он не видел никого. Он не хотел любви, он хотел властвовать над чьим-нибудь сердцем. Его ненависть стала больше его сердца, он не мог с ней справляться. Погубив Найла и Луи, он хотел найти себе оправдание… Увы, его не было.
Эрика хотела его спасти. Но она была слишком слаба. Если бы она осталась с ним, если бы попыталась вернуть его к человеческой жизни, в которой нет места насилию, ненависти и гневу, она бы совсем скоро оказалась бы в списке тех, кого Гарри ненавидел, и с кем бы захотел расправиться. Он увидел в ней руку, протянутую умирающему, и вцепился в нее всей тяжестью, не понимая, что рука слишком слаба. Это как если бы великан ждал помощи от бабочки. Гарри чувствовал, что идет ко дну, и постарался потянуть за собой всех.
И Эрика это поняла. Она хотела жить, хотела помочь другим. Но Гарри помочь было уже невозможно. Отрывая от своего сердца свою любовь к лорду Стайлсу, она понимала, что так из них двоих останется жив хотя бы один. Что толку ложиться в гроб вместе с мертвецом? Почему живые должны испытывать муки совести перед теми, кто уже мертв?
Она молча прошла мимо Гарри, а он даже не шелохнулся. Сидел, буравя взглядом пол, стараясь, видимо, испепелить его взглядом.
Поднимаясь наверх по лестнице, Эрика услышала слабое и невнятное:
– Я просто хотел любви…
***
– Пожалуй, на этом я бы и хотел закончить эту историю.
– Закончить? Как закончить? – я чуть было не подпрыгнул на месте, – неужели это все? Но что стало с Луи в тюрьме? А с Лиамом? А с Гарри? А с Эрикой? Мистер Шеннон, расскажите мне все, я ведь знаю, что Вам известно то, что было дальше!
– Известно, мой юный друг, конечно, известно, и к моему ужасу, слишком хорошо. Хорошо, я расскажу Вам всё.
Вы помните, что когда-то Гарри сказал, что уничтожит все, что дорого Эрике?
Он не оступился от своих слов. Он взялся за Лиама.
И в ту пору по Йоркширу прошел слух. «Лорд Лиам Пейн, последний из сыновей Стайлс, путается со шлюхой!» Помнится, даже в какой-то газетенке была статья. Что-то наподобие: «Не успел отец упокоится в ином мире, как его сыновья принялись за дебоширство. Один оказался в тюрьме, второй ополоумел, а третий путается с девками низкого качества».
Что я могу сказать Вам на это, мистер Малик? Лишь то, что мне больно смотреть на молодых людей, которые в погоне за личным счастьем готовы поступиться всем дорогим и святым в этом мире. Этот слухи распустил Гарри. Он прекрасно знал, чем это обернется для его брата.
Поверенный их семьи, мистер Питлсбой, узнав о втором ударе, постигшем эту многострадальную семью, вновь пересмотрел завещание мистера Стайлса. Луи был вычеркнут из него в тот миг, когда роковой приговор обрушился на его голову.
А Лиам… Лиам отказался от своей доли в завещании сам.
Когда он узнал, что и его тайна раскрыта, когда он был закидан камнями, которые летели в его сторону от простых горожан, сопровождаемые гневными выкриками, он понял, что его богатство – это его проклятие. Он не раз говорил об этом Эрике, но теперь почувствовал, что эти деньги никогда не принесут ему счастья. Эти деньги могли бы сделать счастливым только Гарри, хотя я сомневаюсь, что он остался счастлив. Его злоба застила ему глаза, ярость сжимала его сердце столько лет, что, когда он добился того, чем жил всю свою жизнь – он просто не знал, что с этим делать.
Укрываясь от гонителей, мистер Лиам Пейн, влетел в контору поверенного. Мистер Питлсбой был удивлен, увидев Лиама, избитого, в порванной рубашке и потерянном где-то сюртуке.
– Я отказываюсь от своей доли наследства. Вычеркните меня из завещания.
Голос его не дрогнул, когда он утирал кровь из разбитой губы. Он, как и Луи, в одночасье стал отбросом общества, отщепенцем, тем, кому нет места в Йоркшире. Еще недавно его считали эталоном поведения, а теперь они узнали, что он спит со шлюхой, как самый обычный работник фермы. Людская ненависть не знала границ. Они не пытались вникнуть в чувства Лиама, услышать его и понять, что это не просто прихоть, не увлечение, а чувства. Он был так же отвергнут обществом, как и Луи.
Даже Агнесс, прекрасная крошка Агнесс, которая как-то стала свидетельницей того, как за Лиамом прилюдно по главной площади бежали два высоких мужчины с палками, прошла мимо, даже не посмотрев в его сторону. Она не могла смириться, что он бросил ее ради какой-то куртизанки… если бы Лиам приполз к ней тогда на коленях за помощью и стал целовать подол ее платья, она бы закричала и позвала на помощь. И не моргнула бы глазом, когда Лиама бы увела и тоже бросили в тюрьму.
Нет, лорда Лиама не предали тюремному заключению. Его просто изгнали из города, как недостойного жить и дышать с простым, честным народом одним воздухом.
А он и не был против. Последний раз обернувшись на дом, за окном которого Гарри помахал ему кончиками пальцев, Лиам побрел по дороге, как нищий. Он был одет в простую рабочую блузу, а с собой у него был чемодан с самыми необходимыми вещами.
Он забрал с собой Ребекку. Она бы пошла за ним хоть на край света. Люди с спины кричали им гадости, пытались забросать камнями.
Проклятье над домом Стайлсом раскинуло свои объятия и поглотило это некогда почтенное и дорогое семейство…
Вот, пожалуй, и все, что я хотел бы и мог Вам рассказать, мистер Малик. Простите, если кое-где мой рассказ был неровен или я упустил какие-то детали. Я не писатель и не сказочник, я всего лишь священник. Вы захотели узнать, какую тайну хранит этот дом, и Вы ее узнали. Злоба лорда Гарри Стайлса перекинулась на его родных, как языки пламени перекидываются на легковоспламеняющиеся предметы. Найл погиб, желая доказать свою храбрость, и могила его в скором времени заросла травой. К нему никто не приходит, помня о злодеяниях двух его братьев.
Луи был заключен в тюрьму до скончания его жизни за то, что посмел пойти против Бога. Всю жизнь он старался доказать родителям свой талант, свои способности. Они видели в нем только способ заслужить уважение и почет среди других людей.
Только Уильям смог полюбить душу Луи, и мы не вправе осуждать их за это.
Лорд Лиам был изгнан из Йоркшира, и мне очень жаль, что я почти ничего не знаю о нем. Где он поселился? Чем промышляет? Какие мысли появляются в его поседевшей голове? Кто-то говорил, что они с Ребеккой подались во Францию, и там живут совсем тихо и уединенно, стараясь забыть о тех ужасах, что им пришлось пережить.
Эрика вернулась в Буживаль. За те несколько месяцев, что она провела под крышей дома Стайлсов, она изменилась и никогда уже не стала прежней. Она как-то приезжала в эти края, и тогда-то и поведала мне эту историю с самого начала. Она не спрашивала о Гарри, но по ее глазам я видел, что она все еще думает о нем. Любовь к нему погасила в ее душе тот теплый свет, который так полюбил Найл.
А Гарри… Я и до сих пор не знаю, где он. После катастрофы с братьями, он забрал все деньги, которые отошли к нему по новой версии завещания и пропал. Кто-то недавно говорил мне, что лорда Гарри видели в Париже, и что за семь лет он почти не изменился. Наверное, продал душу дьяволу. Как-то он остановился в одной гостинице, и старуха за стенкой клялась, что слышала, как он всю ночь кричал нечеловеческим голосом. Видимо, совесть… Но, Вы же понимаете, мистер Малик, что все это не больше, чем просто слухи.
Совсем недавно, когда я, по обыкновению, навещал могилу Найла Хорана, мне показалось, что я заметил Гарри. Какая-то тень прошла мимо его могилы, не поднимая с лица капюшона, и чья-то рука уронила черную розу на его надгробии. Все это случилось так быстро, что я даже усомнился: а не привиделось ли мне это все?
Жаль мне только одно, мистер Малик, что Вы не застали Эрику. Я уже говорил Вам, но могу еще раз добавить, что, как мне кажется, вы бы полюбились друг другу. В Вас много теплоты и доброты, того, чего Гарри ей не смог дать.
Предав своих братьев, он, конечно, добился того, чего желал с детства – его обидчики были наказаны, вся любовь, встречающихся ему женщин, теперь была одна только ему одному. Все деньги, все состояние тоже было только его. Но принесло ли ему это счастья? Не знаю. Если да, то я действительно поверю в его сделку с дьяволом.
Так или иначе, дом до их пор стоит пустым и нелюдимым, и горожане лишний раз стараюсь обойти его стороной. Кто-то клялся, что видел приведение мистера Хорана в этом доме, кто-то – что слышал нечеловеческие вопли и крики, разносимые по всему дому. Кто-то уверял других, что Эрика не вернулась в Буживаль, а сбежала с Гарри, и теперь они оба промышляют темными делами, а дети у них родились с дьявольскими хвостами.
Вы можете спросить кого угодно здесь, мистер Малик, про этот дом, и каждый, уверяю Вас, ответит, что он проклят. И пусть мне не подобает так говорить, но я совершенно согласен с этим, и готов подтвердить это пере Богом: та семья, в которой дети под гнетом родителей, стараясь заслужить их любовь, совершили ошибки, за которые расплатились собственными жизнями, действительно проклята.
========== 25. ==========
– Подождите, – я прервал священника чуть ли не на полуслове, до того я был встревожен его рассказом, – неужели Луи так и ничего не смог ответить Гарри? Никак ему не отомстил?
– В тюрьме очень сложно отомстить, мой юный друг, – ответил мистер Шеннон, – а Вы забываете, что Луи был заключен под стражу на пожизненный срок. Власти пришли к такому выходу, чтобы избавить Луи от смертной казни, которая неминуемо должна была ворваться в жизнь юного лорда за содеянное. Возможно, в ту пору, когда оглашали приговор, Луи и был рад, что смог избежать позорной смерти через обезглавливание. Спустя несколько лет, что он провел в заключении, я думаю, он перестал так считать. Ведь мистер Томлинсон сошел с ума.
– Как – сошел с ума? – ужаснулся я.
– Он не раз пытался наложить на себя руки. Но власти не могли себе этого позволить – они ведь и так спасли его от экзекуции, посему не могли допустить, чтобы Луи покончил с собой. Они усилили контроль над его одиночной камерой. Но, знаете, Луи всегда был очень находчивым молодым человеком. Полицейские отобрали у него всё, что можно. Но сэр Луи всегда славился своим умом. Однажды надсмотрщик еле успел вытащить его из самодельной петли… Уж не знаю, как он смог соорудить петлю из простыни… Как-то разорвал, связал… Потом от другого заключенного поступила жалоба – кто-то, дескать, ему в стену стучит. Пришли. Смотрят, а он головой об стену бьется. Так бился, что рассудок его помутился. До сих пор таким и остался. А ведь какой хороший лорд был, на театре играл…
Мне стало не по себе. Мистер Шеннон, словно не обращая внимания на то, какое ошеломляющие действие произвели на меня его слова, снова затянулся трубкой.
– Единственное, что я могу сказать Вам, мистер Малик, так это какие чувства обуревали душу молодого лорда в то время, пока он был еще в трезвом уме и твердой памяти, как говорится. Однажды пришло письмо на имя Гарри. Луи прислал ему несколько толстых листов, полностью исписанных своим красивым почерком с двух сторон, но письмо осталось безответно. Мне кажется, именно это и послужило причиной для того, чтобы Луи попытался наложить на себя руки. Возможно, он бы еще мог жить, если бы Гарри попросил прощения, ведь, как Вы уже поняли, Луи попал в тюрьму именно из-за него… Но что говорить. Прочтите письмо сами и Вы все поймете. Признаться честно, я не хотел читать это письмо, но когда был аукцион и распродавали вещи из дома Стайлсов, туда отправилась моя жена. Она хотела что-нибудь взять себе на память об этом доме – но единственное, что ей досталось – это шкатулка лорда Гарри Стайлса. Она не представляла собой никакой ценности, потому что ключ был утерян, и открыть ее не представлялось ни единой возможности. Она ушла почти задаром. Только спустя какое-то время, принуждаемый своей женой, мне все-таки удалость открыть шкатулку. Там были разного рода счета, бумаги, не представляющие собой никакого интереса для неискушенного в юридических делах человека, и это письмо. Сейчас, я кликну Марту и она Вам его принесет.
Дорогой отец! Я привожу Вам это письмо здесь с доскональной точностью. Могу добавить, что я не один раз пролил две-три скупые слезы, читая его и затем переписывая для Вас. Не давайте его читать матери – она и так излишне сентиментальна, но Вам стоит прочесть – чтобы еще раз убедиться в фантастичности и жуткости этой истории.
«Письмо от сэра Луи Троя Томлинсона своему двоюродному брату сэру Гарри Эдварду Стайлсу,
Датированное 17 ноября 18… года.
Тюрьма Стэнфорд, Йоркшир».
«Дорогой мой Гарри!
Вот уже полгода, что я нахожусь здесь. И смею тебе признаться, что не было еще ни одного дня, ни единого часа, которого я бы не провел в слезах. Моя тонкая, израненная, рваная душа просто не может принимать это спокойно.
Еще совсем недавно меня окружали величественные залы, заполненные моими поклонниками, которые тратили баснословные деньги и свое драгоценное время (о, сейчас я понимаю, что нет ничего более драгоценного в нашей жизни, чем время!), чтобы только пару часов лицезреть меня со сцены. Они плакали, когда плакал я, смеялись, когда смеялся я. Они аплодировали за каждую мою глупую фразу, произнесенную порой слишком пафосно, парой – недостаточно искренне (все-таки, я живой человек, и не всегда спектакли шли на высочайшем уровне), и несли охапки цветов, только потому что я имел честь два часа находиться перед ними, изображая какую-то глупую игру.
Сейчас меня окружают серые каменные стены, которые я не смог бы пробить, даже если бы и очень захотел. Я бы скорее переломал себе все кости, чем сдвинул хотя бы один камень в этой многометровой укладке.
Мне не приносят цветов, а лишь воду, хлеб, и немного овсяной каши по выходным.
Никто не льет слез вместе со мной. Сколько бы я сейчас отдал за единое живое существо подле меня, которое помогло бы мне хотя бы чуть-чуть ослабить эту боль и гнет, пролив пару целительных слез!
Смеяться, мне кажется, я разучился навсегда.
Раньше я приковывал внимание женщин одной своей улыбкой. Они замирали при виде дорогих, расшитых сюртуков, накрахмаленных рубашек, золоченых тросточек. Сейчас, увидав меня в одежде заключенного, со спутанными волосами (о, я молюсь только о том, чтобы вши меня миновали!) они бы даже не посмотрели в мою сторону. А если бы мне пришло в голову сказать кому-то, что я бывший известный актер Луи Томлинсон, они бы захохотали мне в лицо. А самые жестокие из них начали бы бросать меня камнями, чтобы выбить спесь из этого преступника, который пытается выдать себя за джентльмена.
Преступник… А в самом ли деле я преступник? Мне говорят, что да. У меня даже больше нет имени. Раньше мое имя красовалось на всех афишах города, а теперь у меня есть только порядковый номер, под которым мне суждено прожить все оставшиеся часы, которые мне отмеряны.
Гарри. Я не преступник. И ты прекрасно это знаешь. Но почему тогда ты предал меня? Я пишу это, и глаза снова заполняются слезами. Ресницы не успевают высохнуть, они снова становятся мокрыми перед новым приступом отчаяния. Ты ведь знаешь, что я никого не убивал, ничего ни у кого не крал, так почему же я должен быть заключен в тюрьму, подобно самому отъявленному каторжнику?! Я просто полюбил, и не моя вина, что объектом моей любви оказался человек моего пола!
Я уже говорил это на суде, но тебя там не было. Почему, Гарри?
Раньше я мечтал о славе, почете, признании. Мечтал о роли Гамлета. Теперь я мечтаю о том, чтобы любовь могла быть свободной, чтобы не было этого дележа на пол. Почему я должен быть здесь, под присмотром охранников, если я ничего такого не сделал?! Но я боюсь, и мое сердце подсказывает мне, что даже через сотню, через двести лет, когда мир шагнет огромными шагами в цивилизацию, общество никогда не примет таких, как мы.
В суде мне сказали, что я преступил Божий закон. Но ведь я просто полюбил! И за свою любовь, которая была чище слезы ребенка, я вынужден находиться здесь!
Гарри, я тебя не упрекаю. Возможно, у тебя была действительная причина, чтобы предать меня, но… Но разве у предательства есть причины?! У него есть только последствия. И в моей ситуации – это сырая тюремная камера.
Ты же знаешь, Гарри, что из всех ты был мне самым близким. Да, я восхищался умом Лиама, я привык заботиться о Найле (мысль о нем до сих пор терзает мне сердце. В самых страшных снах мне снится, что я не успеваю подхватить его и он падает с обрыва вновь и вновь). Но ты, ты был ближе мне их обоих. Вспомни, как в детстве мы любили играть вместе. Как мечтали о славе, о том, что я стану актером, а ты – биржевым маклером. Вспомни это, и если ничего не отзовется в твоем сердце, я первым ударю себя по лицу за то, что так сильно в тебе обманывался!
Я любил тебя, Гарри. Я восхищался тобой и считал тебя во всем выше меня. Я был горд тем, что именно ты мой младший брат. Конечно, я люблю Лиама и всегда буду любить Найла, но я всегда чувствовал себя чуть отдаленным от них. А ты всегда был рядом со мной.
Вспомни, когда тебе был девять лет, ты бежал вниз по лестнице и столкнулся с Найлом. Ты его ударил, а сам, не удержав равновесия, скатился с лестницы и сломал руку. Мать тогда жестоко тебя наказала за то, что ты ударил Найла, хотя он не получил даже и синяка. Бедный, бедный Найл! Он плакал, потому что тебе было больно и ты был наказан.
Мама отправила тебя наверх и оставила без ужина. Кто отдал тебе свое пирожное? Кто утирал твои слезы, лившиеся больше не от боли в сломанной руке, а от унижения? Кто помог подвязать тебе руку, чтобы она стала меньше болеть? Кто всю ночь читал тебе твои любимые сказки, а с утра опоздал к учителю Робертсону, за что получил хороший нагоняй? Если ты этого не помнишь, то я скажу: это был я.
Ты был моим самым лучшим другом, Гарри. Я доверял тебе, как самому себе. И я действительно очень надеюсь, что у тебя была причина, чтобы рассказать отцу Уильяма всю правду. Пожалуйста, сообщи мне эту причину как можно скорее, и обещаю, я прощу тебе всё зло, даже то, что я нахожусь здесь.
Гарри, я пишу тебе сейчас откровеннее, чем говорил перед Судом: в моей связи с Уильямом не было ничего ужасного! Я любил его, и знаю, что это было взаимно. Он напоминал мне тебя… Те же волосы, та же улыбка, тот же дерзкий взгляд…
Гарри, Гарри! Ты не должен был так поступать со мной!
Мне трудно собраться с мыслями. Я не сплю полноценно уже который день, иногда мне кажется, что стены тюремной камеры начинают сужаться вокруг меня, давить, расплываться. Тогда я кричу, я зову на помощь, но ко мне никто не приходит. Однажды на мой крик примчался охранник, и сказал, что если я продолжу орать, он расшибет мне голову. Мне пришлось замолчать, ведь я еще хотел получить доступ к бумаге и чернилам, чтобы написать тебе и узнать все то, что так мучит меня.
Когда Лиам приходил последний раз, он сказал, что мистер Блэкроуд увез Уильяма в Испанию, чтобы якобы вылечить его от психического недуга. А меня решили лечить таким способом?! Возможно, я еще более болен, чем он! Ведь у него еще есть отец, мать, старшая сестра, и ему всего семнадцать лет! Мне двадцать три, и у меня не осталось даже близкого друга. Гарри, если ты не хочешь, чтобы я сошел с ума, я прошу тебя, как никогда ни о чем не просил, ответь мне. Напиши мне, что это была роковая случайность, ужасное стечение обстоятельств, но что ты не хотел специально меня подставить, не хотел, чтобы я оказался здесь!
Я плохо себя чувствую. Вчера утром, когда мне принесли кувшин с водой, я поднес его к окну и попытался разглядеть свое отражение в глади воды. Может быть, это и хорошо, что мне не дают зеркала. В прежние времена я любил любоваться собой. Сейчас я выгляжу ужасно, словно я провел в этой тюрьме как минимум десять лет! Я страшусь думать о том, что будет со мной дальше.
Для молодости нет ничего страшнее, как заключение в четырех стенах. Для красоты нет ничего пагубнее, чем отсутствие солнечного света и хорошей еды.
Но я не жалуюсь на отсутствие удобств. Раз в неделю мне приносят газеты и я могу читать, забываясь за городскими новостями. Обо мне пишут. Одни пишут, что я растлил малолетнего сына, что я преступник и негодяй. Другие выражают сочувствие. Третьи негодуют, почему же меня все-таки не казнили. Я стараюсь не придавать этому внимание, потому что пока я жду от тебя письма, я выдержу все.
