Текст книги ""Молоды и богаты" (СИ)"
Автор книги: ChristinaWooster
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 15 страниц)
Найл Хоран сходил с ума от своей любви и от невозможности высказать ее.
Он был влюблен, так неистово, так наивно, но с тем так сильно, что и сам боялся себе в этом признаться. Он был уверен, что он никогда не сможет полюбить кого-либо другого! Нет девушки красивее и лучше, чем Эрика! Его Эрика! В своих самых дерзких мечтаниях он всегда называл ее своей. Его коробка сокровищ пополнялась почти каждый день, а волос на пальце, под толстым кольцом, почти физически грел ему сердце напоминанием о ней. Ему все напоминало о ней! Он смотрел на других девушек на балу, а видел только ее черты. О, Вы не знаете, мистер Малик, как порой бывает устрашающе пагубна первая любовь для неискушенного сердца! А в вопросах любви сердце лорда Хорана было настолько нетронутым и чистым, что он не мог сопротивляться своим чувствам. Читая о любви только в книгах, перехватывая жалкие рассказы своих братьев, он ждал, ждал той минуты, когда любовная стрела пронзит и его сердце. Но когда это случилось, наивный и робкий Найл не смог справиться с порывом чувств. Когда любовь ударяет внезапно, подобно молнии или эпилептическому припадку, бороться с ней обычными силами почти невозможно. Вы смотрите на меня широко раскрытыми глазами, мой мальчик. Вы еще никогда не любили? А, я смотрю, Вы отводите взгляд, значит, и в Вашем юном сердце зародилась любовь к какой-нибудь прекрасной Далиле. Но Вы, я вижу, человек прагматичный, а значит, любовь не составляет для Вас центр всего мироздания, как это было в случае с лордом Хораном. Живший в заточении двадцать один год, в заточении не сколько физическом, а сколько в телесном, он ждал этой любви, как утопающий ждет протянутой слабой руки. И он вовсе не думал, как сложно будет этой хрупкой маленькой ручке, поданной только из жалости и сочувствия, вытащить его из этой пучины безвестности, неуважения и пренебрежения его человеческими качествами! Я могу смело Вам сказать, мистер Малик, что эту любовь лорд Хоран ждал так долго, так неистово, что разве может кто-то осудить его в том, что он хотел ее удержать у себя, подобно маленькому мальчику, который тщетно стремится удержать в крохотном кулачке порыв воздуха или солнечный лучик?
Услышав столь нелестный возглас, Найл подскочил на кровати. Дверь в его комнату распахнулась и тут же неслышно закрылась за непрошенным гостем. Было темно, комнату освещали только редкие звезды, робко заглядывающие через неплотно закрытые занавеси, но Найл узнал бы Гарри даже и в полной темноте.
Не давая старшему брату опомниться, Гарри подлетел к его постели, и с силой, сравнимой разве что с ураганом или еще каким-то природным бедствием, вцепился в плечо брата острыми пальцами. Найл не вскрикнул, но на глаза его выступили слезы.
– А теперь послушай меня, ты, маленько исчадье Ада, – зашипел ему в ухо Гарри, опаливая кожу злыми словами, – я терпел тебя двадцать лет. Из всех вас я ненавижу тебя самой лютой ненавистью. Я чувствую. Что ты плачешь! Боже, я думал, у меня три нерадивых брата, а один из них все-таки оказался девчонкой! Ты ужасаешься тому, что я говорю, да?! Да?! Так вот знай, что я ненавижу тебя так же сильно, как тебя любит моя мать. Ты только вспомни, – Гарри тряхнул Найла за плечо, и тот протяжно охнул, – ты только вспомни. Мне было всего восемь лет, когда я бежал по лестнице, а ты оказался на моем пути. Я уже тогда тебя ненавидел. Я хотел столкнуть тебя с этой лестнице, и как бы я был рад увидеть твою размозженную о ступени голову! Уже тогда я понимал, что мать любит тебя больше остальных. Самые лучшие подарки были тебе. Самые лучшие сказки она читала на ночь тебе! Тебе, тебе и только тебе! А я! А я должен был это получать, слышишь?! Я Стайлс, я единственный законный наследник, а вы, вы все, а особенно ты, – палец Гарри стал устрашающе надвигаться к лицу Найла, – вы никто! Вы даже не родственники мне, поняли?! Вы всего лишь подкидыши, и я докажу Вам, кто в этом доме самый главный. Так вот, я стоял на верхнем пролете, и думал, что, если я слишком разгонюсь, я сшибу тебя с ног, и ты никогда уже не будешь получать самые лучшие подарки. А они все будут доставаться только мне! И любовь матери не придется делить с тобой! Все, все замечали, что она любит только тебя!! Но ничего, она за это тоже ответит.
Гарри перевел дух. Найл молчал, и дрожал, как лист на холодном ветру, который один остался на ветке и бьется в смертельном бою с порывами ветра. Он видел, как жутко блестели белоснежные зубы Гарри в темноте, словно клыки несуществующего хищного животного. Гарри в ту роковую для Найла ночь был сродни химере!
– Но первым ответишь за все ты. Я удержался тогда. Какая-то всевышняя сила заставила меня притормозить на последних ступеньках, и я лишь чуть-чуть тебя задел! Но вспомни! Меня оставили без обеда. Меня сослали на чердак, отлупив при этом, как простого уличного мальчишку, который повадился воровать молоко у его господ! Я проплакал всю ночь на этом вшивом чердаке, я не мог сомкнуть глаз, потому что Лиам напугал меня рассказами о страшных крысах, которые любят лакомиться маленькими мальчиками! А ведь я сам, сбегая с лестницы, сломал руку! А тебе не досталось и царапины! Но наказали меня! Я должен был тогда быть обласканным матерью, она должна была меня целовать и успокаивать, и лечить мою руку, а не ты! Не ты!! – всегда низкий голос Гарри сорвался на визгливой ноте, – не смей отворачиваться от меня, когда я с тобой говорю! Но мать тогда носилась возле тебя, как… Курица с золотым яйцом, а я трясся от страха на этом чертовом чердаке! И только попробуй еще сказать мне, что я не имею права ненавидеть тебя, ты, мерзкое отродье!
– Гарри, я же ничего не знал, – начал было Найл, но Гарри снова встряхнул его, как тряпичную куклу.
– Заткнись! А не то я проломлю тебе башку прямо здесь! Ты отнял у меня все. Любовь родителей. Все их восторги делились между вшивой игрой Луи и твоими мерзостными картинками, что ты малевал! А, ну-ка, давай посмотрим, что ты намалевал в последний раз!
Резко выпустив уже кровоточащее плечо Найла из своих рук, Гарри подскочил с постели, и темноту комнаты разрушил слабый отблеск свечи.
Вне себя от страха за рассудок брата, Найл попытался успокоить Гарри и оттащить его от последней картины. Он трудился над ней целых три недели…
– Ага! Я так и знал! – закричал Гарри, стаскивая простыню с полотна. Опешив, он сделал шаг в сторону, роняя простыню, словно саван, на пол. С портрета, еще незаконченного, но прекрасного нарисованного, смотрела Эрика.
Гарри обернулся на Найла. Тот стоял чуть позади, опустив низко голову. Щеки его пылали.
– Так я был прав. Что ж, отлично. Ты так ее любишь, да? Святоша полюбил свою учительницу! О Боже, какая мерзость! – Гарри огляделся в комнате, и увидав на столе с красками и костями нож для резки бумаги, подлетел к нему, – так я посмотрю, как тебе понравится это! Я тоже уничтожу то, что ты любишь!
– Гарри! Не смей! Не смей трогать портрет! Это грех!
– Кто мне заговорил о грехе! – Гарри сжимал в руке нож, смотря в глаза Найлу. Найл мог был поклясться, что в тот момент он почувствовал, что смотрит в глаза самому дьяволу. Нечеловечески зол и страшен был Гарри! Волосы закрывали его лицо, рот был ощерен, как пасть у голодного волка, глаза казались черными, как душа самого черта.
– Пожалуйста, Гарри, не трогай портрет…
– Скажи мне: ты любишь ее?! Отвечай? Ты ее любишь?!
– Да, – ответил Найл, делая робкий шаг к Гарри, – я люблю Эрику. И я не позволю, слышишь, не позволю тебе испортить ей жизнь. Ведь ты помолвлен с Лаурой, к чему все эти игры?
– А это тебя не должно касаться, – выплюнул Гарри, тем не менее, пряча нож к себе в карман, – хорошо. И ты серьезно от нее не отступишься?
– Нет. Я готов умереть за нее.
– А я слышал, что Эрика любит меня.
Даже тогда, как Гарри со всех размаха, как коршун, вонзился пальцами ему в плечо и тряс, как куклу, Найл не издал того страшного возгласа, как в ту минуту, когда услышал эти слова.
Гарри засмеялся.
– Ну, вот ты и проиграл. Она любит меня, слышишь?! Я танцевал с ней потом. Я, а не ты! Тебя она только жалеет.
– Я тебе не верю, – тихо сказал Найл, чувствуя, как слезы начинают жечь ему глаза, – ты врешь.
– Что ж, – Гарри выпятил вперед губы, – в любом случае, из нас должен остаться кто-то один. Не так ли? Ведь не будешь же ты мешать нам? О Лауре можешь забыть. Я завтра же разорву нашу помолвку.
– Но что ты предлагаешь? – голос Найла скатился почти до шепота, – я люблю Эрику. Я все сделаю, чтобы…
– Чтобы заслужить ее любовь? Да она смеется над тобой. Не видел, как она часто стало общаться с Луи? Они оба смеются над тобой! Но, если ты так хочешь доказать ей свое мужество… – Гарри повел плечами, – у меня есть одно к тебе предложение.
– Я готов. Я сделаю все, что ты предложишь, чтобы заслужить ее уважение, – голос Найла перестал дрожать, а в груди разлилось какое-то странное спокойствие. О, он знал, мистер Малик, Найл прекрасно знал, чем закончится этот разговор, еще когда Гарри только переступил порог его комнаты!..
Мгновенно Гарри достал из кармана сюртука перчатку и бросил ее Найлу. Не дрогнув ни единым мускулом, Найл сжал ее в руке.
– Я принимаю Ваш вызов, мистер Стайлс.
– Разрешаю Вам выбрать оружие, мистер Хоран.
– На пистолетах, на двадцать шагах, Вас устроит? – Найл сжал перчатку так сильно, что на тыльной стороне ладони проступили вены.
– Да. Завтра, в девять утра. На Принстонском склоне. Раненых не будет. Склон очень крут. Даже если выстрел не убьет кого-либо из нас, сила от удара столкнет потерпевшего со склона вниз. Не кажется ли Вам это самым честным выходом из нашей ситуации?
– Самым честным, мистер Стайлс, – Найл гордо вскинул подбородок, – из нас должен остаться один.
Гарри усмехнулся. На какой-то миг лицо его приобрело схожесть с самим Мефистофелем, подбивающим Фауста на страшные злодеяния!..
– Я рад, что мы оба друг друга поняли. Прошу Вас, никому ни слова. И не опаздывайте завтра.
Комментарий к 17.
ставим ставки, кто победит в этой дуэли :))))))))))
========== 18. ==========
Утро выдалось пасмурным и сонливым. Небо было похоже на только что разбуженного ребенка, который отчаянно трет маленькими руками лицо, утирая слезы после страшного сна. Туман держал в своих объятиях весь Йоркшир, на расстоянии вытянутой руки трудно было углядеть что-либо.
Но, тем не менее, процессия из четырех человек, верхом на гнедых, отправились на Принстонский утес. Вы не были в тех местах, мистер Малик, но могу сказать Вам со всей откровенностью, что крутость этого утеса, пожалуй, самое опасное место во всем Йоркшире. Высота его – больше двадцати метров. Если упасть с него… Но я опять забегаю слишком вперед.
Как и положено по всем правилам, у каждого дуэлянта должны были быть секунданты. А кто как не Лиам и Луи могли выступить в этой роли? Разбуженный посреди ночи срочным приказанием Гарри достать отцовские пистолеты и утром сопровождать его на дуэль, Лиам не удивился. Гарри часто бахвалился своим желанием постреляться, но в ту ночь Лиам не придал значения очередной выходке младшего брата, пока не узнал, кто будет его соперником.
– Ты в своем уме?! – Лиам схватил Гарри за ворот рубашки, как кота, – ты с ума сошел?! Совсем все мозги растерял?! Ты что, собрался драться с братом на дуэли?!
– Он мне всего лишь кузен, – рявкнул Гарри, отцепляя пальцы Лиама, – и не говори мне, что я должен делать, а чего не должен, что хорошо, а что плохо. Я давно вышел из этого возраста.
– Да это же… Святотатство!
– Кто бы об этом говорил. Итак, с моей стороны будешь ты.
– Нет, погоди, ты серьезно?
– Он сам изъявил это желание. Он обидел меня, – Гарри с гордым видом сложил руки на груди, – а я не терплю, когда меня обижают, пусть это будет хоть враг, хоть брат. Обидчики для меня все равны. И им нет прощения.
Услышав эти слова, увидев, какими стеклянными, неживыми стали глаза Гарри, Лиам испуганно схватился за голову. Вот только этого не хватало! Найл! Ну, неужели он-то не смог сдержать себя в руках, и не лезть в пекло?! А Гарри похож был сейчас на самого Дьявола, который…. Который мог и убить… От этой мысли Лиам вздрогнул и не заснул всю ночь.
Утром, когда они тихо собрались и вышли из дома, Луи единственный пока не знал, куда они направлялись. Но услышав из уст Лиама самые страшные подтверждения своих мыслей, чуть было не лишился чувств и зашептал на ухо Лиама, хватая его за руки:
– Да он же убьет его! Убьет, и глазом не моргнув!
– Тише! Я надеюсь, что он снова играет. Просто решил припугнуть Найла. Я не знаю, что у них произошло, но… Да нет, не будут они стреляться. Я… Я вытащил обоймы из пистолетов. Они не заряжены.
– О Боже, Лиам, слава Богу! Я бы до такого даже не додумался! – голос Луи нервно дрогнул на последней ноте, а лицо, в свете утреннего свежего воздуха понемногу приобрело человеческий вид, – они точно не заряжены?
– Нет. Это будет снова пустое бахвальство. Но если родители узнают, нам с тобой тоже не сносить головы, как и этим двум… Рыцарям. И понадобилось им ехать на Принстонский утес! У меня итак проблем хватает, чтобы возиться с этими двумя!
Луи поджал губы.
– Я знаю, из-за чего они.
Лиам уставился на Луи.
– Знаешь?
– Это… Из-за Эрики. Мне так кажется… Она им нравится.
Лиам усмехнулся:
– Гарри кто-то может нравиться, кроме своей собственной персоны?
– Видимо. Пожалуйста, поехали быстрее, я не могу терять их из виду, а туман и так слишком силен. Я ничего не вижу. Но это, скорее, нервное.
Дальше все четверо молодых человека ехали в полном молчании.
Лиам и Луи, зная, конечно, о бесполезности незаряженных ружей на дуэли, переживали всей душой. А если Гарри потребует проверить пистолет перед сражением? Что тогда? Ладно, он просто скажет, что забыл вставить патроны, и дуэль придется отменить. А там он все скажет отцу и…. Да, пусть он будет предателем собственного брата, но хотя бы спасет их жизни!
Найл выглядел как восковая кукла, сидя на лошади. Он не спал всю ночь, но никогда он не чувствовал себя таким бодрым и сильным, как в то роковое для него утро. Ох, простите, мистер Малик, у меня пересыхает в горле, когда я вспоминаю об этом. Он был… Таким хорошим и добрым парнем, что… Но опять я сбиваюсь, это уже просто старость и нервы, простите мне.
Так вот. Найл чувствовал себя по-настоящему живым, окидывая взглядом пустой, голый, Принстонский утес, с которого Йоркшир можно было осмотреть, как с раскрытой ладони. Туман обволакивал зрение, делая очертания предметов и окружающей обстановки мягкими и сонными. Вся природа еще спала, дожидаясь своей встречи с солнцем, которое в скором времени уже должно было затеять борьбу с туманом, чтобы вырваться на свободу.
Остановив коней у щуплого дерева, которое, скрючившись под гнетом времени и ветров, было похоже на маленького старца, который в нетерпении потирал руки, ожидая развязки истории.
Гарри чувствовал себя спокойно, как никогда прежде. Он наслаждался туманным утром. Он любил туманы, потому что в них терялись очертания предметов, и можно было представить, что весь мир принадлежит тебе одному. Потрясая кудрями, словно он был на балу в окружении прелестных дам, он взял из рук Лиама пистолет и отошел на один край утеса.
Найл встал на другом. Лиам и Луи в ужасе переводили взгляды с одного брата на другого.
Если ночью или утром у лорда Пейна и лорда Томлинсона были сомнения, что эта дуэль – не больше чем просто блеф, то сейчас они искренне почувствовали, как их собственные сердца летят с этих утесов…. Найл с такой уверенностью сжимал пистолет, что показался своим братьев в миг повзрослевшим. Он выглядел так, словно прожил уже всю жизнь и сейчас спокойно может посмотреть в глаза смерти. Впрочем, зная нрав Гарри Стайлса, эти слова теряли аллегорический смысл…
В левой кармане сюртука Найла было письмо. Он писал его всю ночь, вкладывая в него всю горечь, все волнение, все чувства потревоженного сердца. Встретившись глазами с Гарри, на лице Найла не дрогнуло ни единой черточки.
Гарри вальяжно стоял, разминая пальцы.
– Может, вы хоть сейчас признаетесь, для чего вам понадобилось поиграть в игрушки? Гарри, Найл. Бросайте свои оружия и поехали домой, пока родители не проснулись.
– Я не играю, Лиам, сколько можно повторять тебе? Среди нас актер только один, – Гарри бросил полный пренебрежения взгляд на Луи, и тот словно ощутил физический удар по лицу, – и то, сказать по правде, весьма посредственный.
– Ты сюда пререкаться пришел или на дуэли драться? Гарри, я не понимаю, что с тобой! – Лиам старался взывать к совести Гарри, забывая о том, что совести у его младшего брата никогда не было, – вам захотелось показать свое мужество, но давайте не будем забывать о том, что мы за вас переживаем…
– А вот это блеф самый чистой воды. Закрой рот, мистер Пейн. Ты приглашен сюда в качестве секунданта, а не оратора. Знал бы, позвал бы кого-нибудь другого.
– Скажите мне только одно, – робко подал голос Найл, – мисс… Жонсьер знает, что мы здесь?
Лиам и Луи опасливо переглянулись.
– Не знает, – рявкнул Гарри, – ладно, начинаем. По-моему, всю дуэль мне придется вести самому!
– Гарри, я прошу тебя, остановись! – Луи сделал шаг к Гарри, но Лиам остановил его, вновь шепнув про то, что пистолеты не заряжены.
– Ты лучше бы сказал это самому себе пару лет назад, может быть, у тебя было бы проблем меньше. Итак, мистер Хоран, – громко начал Гарри, тревожа спокойствие утеса своим низким, хрипловатым голосом, четко выговаривая каждую букву, словно выступая на трибуне, – Вы нанесли мне удар по моему самолюбию. Думаю, никто не будет против, если первым выстрелю я?
– Стреляйте, мистер Стайлс.
– О Боже, эта два сукина сына…
Луи закрыл глаза, Лиам встал в позу, готовясь, если что, в единую секунду броситься спасать Найла.
Найл, бледнее мела, ждал встречи со смертью со всем стоическим спокойствием. На нем был одет самый лучший и красивый его костюм, а волосы были идеально уложены. Бледный лоб, да и все черты его лица, казались восковыми, но такими красивыми…
Когда Гарри выставил вперед руку, щуря глаз, нацеливаясь, Найл не дрогнул. О, какое это было храброе сердце, мистер Малик! Принижаемый всю жизнь родными людьми, он хотел доказать, что он настоящий мужчина, что он способен на решительные поступки!.. Устав от вечного гнета нежности и исполнения любой прихоти за него, он хотел реализовать себя, пусть даже таким образом…
Гарри услышал, как вскрикнул Луи и закрыл лицо руками. Этот дурак не оставляет свои актерские замашки даже сейчас!
Гарри нацелился. Он смотрел, облизывая сухие губы, как Найл стоит по стойке смирно, словно солдат, защищающий Родину, готовый пасть ниц перед врагом, не издав и вздоха. Но сейчас Найл защищал самого себя, свое сердце, свою любовь. Гарри усмехнулся. И как страшна была эта улыбка! Словно сам Ад разверзся перед Найлом…
– Я не буду стрелять. Я передумал. Я не убийца.
Гарри опустил руку, все так же не сводя прицеливающегося взгляда с Найла. Он сунул пистолет в карман сюртука и отошел от края утеса.
– Дуэль прошу считать не состоявшейся, прошу у всех прощения, но я не могу.
Наслаждаясь отыгранным спектаклем, Гарри посмотрел на Найла пренебрежительным взглядом. «Радуйся, я даровал тебе жизнь! Теперь ты будешь моим должников до скончания веков!»
– Вот и отлично, вот и отлично, – Лиам ловко подскочил к Гарри, желая на всякий случая, вытребовать у него пистолет. Да, он был не заряжен, но все же… – поехали домой, хватит на сегодня.
Луи в стороне крестился от счастья и возносил молитвы Небу, обращая к нему глаза, в которых стояли слезы.
Холодный ветер донес до них робкий, тихий и такой спокойный голос:
– А меня вы опять забыли спросить?
Утро прорезал голос Найла. Лиам резко повернулся к нему. Найл все еще стоял на краю утеса, сжимая в руках пистолет.
– Почему вы всегда решаете все за меня?
– Найл, пойми. Гарри передумал. Дуэль не может состояться, если в ней будет участвовать один человек! – с жаром заговорил Лиам, а Луи застыл, так же оставляя руки сложенными в молитвенном жесте, – пойдем домой. Маменька уже, наверное, уже проснулась и теперь волнуется, не может понять, куда мы делись.
– Ах, Лиам, оставь! Гарри, ты правда отказываешься от дуэли?
– Отказываюсь. Я не убийца, – на губах Гарри сквозила странная усмешка, – брось, Хоран, покажи свое мужество где-нибудь в другом месте. Собирайся и поехали домой. Лиам прав.
Глаза Гарри все еще буравили Найла презрительным взглядом. Найл чувствовал на себе этот взгляд физически. «Он решил отказаться от дуэли, чтобы я был благодарен ему всю жизнь за то, что он меня не убил!»
– Луи, пожалуйста, подведи лошадей, пора ехать домой, – грозно приказал Лиам, подталкивая Гарри вперед, к его лошади. Гарри усмехнулся, похлопывая себя по пистолету через ткань сюртука. Он знал, что его план сработает. Ну же, Найл…
– Гарри сказал, что из нас должен остаться только один. Он отказался стрелять. Но ведь слово остается еще и за мной, не так ли?
– Найл…
– Найл, пойдем домой.
Найл улыбнулся, как сам Ангел, окидывая беглым взглядом каждого из братьев:
– Хорошо, идите.
Что произошло в следующую секунду, известно только одному Богу и Гарри, потому что Луи все еще стоял в стороне и благодарил Небо за несостоявшуюся дуэль, а Лиам… Лиам будет корить себя за это всю свою жизнь. Он отвернулся на единый миг, чтобы подтолкнуть Гарри к спуску с утеса, когда слух его пронзил треск сухих веток и листьев, а после… Глухой удар тела о камни.
В следующую секунду раздался невыносимый вопль Луи, словно его пронзили острием в самое сердце, и молодой лорд Томлинсон, вне себя от страха, бросился к краю утеса.
Но было уже поздно.
– НАЙЛ!!!
Клянусь, я слышал тогда этот крик сам. Разжав пальцы и выпустив Гарри, Лиам с силой прижал обе ладони ко рту, удерживая полный муки крик, чувствуя, что нить, удерживающая его сердце, оборвалась, а само сердце подскочило к горлу. Дышать стало нечем. Лиама затошнило, когда он подошел к краю утеса, у которого лишившийся сил, припал Луи, и слезы потекли у него по лицу, словно дождь.
– Чего ты расселся?! Вставай! Вставай, ты!! Бегом вниз!! Его еще можно спасти! – Лиам схватил Луи за плечи, стараясь поднять брата на ноги, но тот кивал головой, как умалишенный.
– Ему уже… Не помочь, – прошептал Луи, и лицо его в миг осунулось, добавляя ему несколько лет возраста.
Лиам рывком расстегнул воротник рубашки, чтобы дать себе возможности дышать, и вне себя, бросился спускаться по выступам в утесе, не видя перед собой ничего, кроме безжизненно распластавшегося на камнях тела брата. Он хотел спасти того, кто не смог спасти себя сам…
Луи остался сидеть, как пришибленный, на коленях, возле края утеса. Он невидящим взглядом окидывал свои руки, которые то и дело подносил к лицу, прячась в них и сотрясаясь в рыданиях. Плечи его ходили ходуном от рыданий, а из груди доносились настоящие хрипы и нечеловеческие стоны.
Один лишь Гарри стоял, как каменное изваяние, пряча руку в карман, и проводя пальцами по холодящей кожу глади пистолета. Тяжелые кудри скрывали лицо, и лишь на губах его играла безжалостная улыбка…
========== 19. ==========
– Ну, вот, я и добрался до одного из самых страшных событий, которые в корне изменили жизнь обитателей этого замка. Вы смотрите на меня такими испуганными глазами, мой мальчик, что я не могу издеваться над Вашим сердцем: нет, Найл не выжил. Лиам и Луи сделали все, что могли, но смерть наступила практически тут же, как только мистер Хоран упал с утеса. Подходя к телу брата, Лиам чувствовал настоящие рвотные позывы. Ему казалось, что весь мир превратился в настоящий паноптикум. Он не верил, что он, его брат, любимый младший брат, не сделавший в жизни ни единого неблаговидного поступка, сейчас лежит на этих холодных, безжизненных камнях, а его из светловолосой головы темно сгустками вытекает кровь… Если бы не эта вязкая жидкость, можно было бы предположить что Найл просто уснул. Да, просто уснул, так безмятежно было его лицо в ту минуту, когда на ватных ногах Лиам приблизился к нему. Сердце юного, но такого отчаянного лорда Хорана уже не билось, лишь на губах еще была все та же милая, добрая улыбка, которая могла заставить прекратиться все войны и бедствия.
– Найл, Найл… Что же ты… Как же так…
Лиам дотронулся до холодной руки брата, осторожно переступая по скользким камням. В единый миг жизнь их была разрушена. Лорд Пейн, всегда сохранявший стоическое спокойствие и хладнокровие, сейчас был подобен нервическому Луи – сердце его надрывалось криком, а из глаз потекли слезы, прямо на безвольную руку Найла…
А лорд Найл Хоран все так же продолжал улыбаться… Он словно просил никого не винить в своей смерти и все прощал своим врагам, которых у него и вовсе не было… Он всегда всех прощал и всех любил. И чтобы не быть помехой своему брату, чтобы доказать, что он способен на отчаянные поступки, он избрал для себя такую смерть.
Я верю, мистер Малик, в существование Ада и Рая, такова уж моя профессия, но я искренне верю, что сейчас душа мистера Хорана пребывает в Раю, несмотря на страшный грех, который он совершил, сорвавшись с обрыва.
– Так Вы считаете, что это не было случайностью? – спросил я, и страшная картина произошедшего открылась мне под другим углом. Он не оступился с обрыва, как я подумал до этого? Сердце мое подскочило, впрочем, как и температура. Увидев снисходительную улыбку мистера Шеннона, я понял, каким был болваном, если мог подумать, что он оступился с обрыва случайно!
– Вы не один так подумали, мистер Малик. Все думали, что это была случайность, роковая ошибка, унесшая молодого лорда в могилу. И только Гарри знал всю правду. Своим взглядом он действительно мог убить. Он обладал невозможной силой убеждения и морального угнетения. Он вынудил Найла спрыгнуть. Он знал, что убить он не сможет, но желание избавиться от докучного родственника было слишком сильно. В городе до сих пор многие жители думают, что случай с Найлом – не больше, чем роковая ошибка, слишком крутой утес, он не хотел…
Ах, как бы мне хотелось, чтобы это было правдой. Но с Вашего позволения, я продолжу, хотя, чем ближе конец этой истории, тем сложнее мне говорить. Ведь я сам отпевал молодого Хорана. Да-да, я присутствовал при его погребении, и что за мука это была! Да, я священник, но я в первую очередь человек, простой человек, и всякий раз, когда я узнаю о смерти хорошего человека – неважно, случайной или насильственной – я чувствую, что теряю часть себя. Это только кажется, что Йоркшир такой большой. При желании, здесь шапочно можно быть знакомым почти со всеми. А что уж говорить о лорде Хоране…
Когда… Когда братья вернулись домой, я был у себя, и видел и слышал все собственными глазами. До этого все, что я вам рассказал, я узнал от самой Эрики, которая… Ах, я опять опережаю события.
Я был дома, с Мартой, она только вернулась от какой-то женщины, которая разрешилась бременем, и вот, словно обухом по голове, нас огрели этой новостью. Я услышал шум на улице и выглянул в окно. Я увидел лорда Лиама, который нес на руках Найла, как ребенка. Следом следовал Луи – он не переставал плакать. Но знали бы Вы, мистер Малик, сколько слез ему еще предстоит излить… Гарри следовал последним, словно тень, и он был чернее ночи. Этот его черный плащ, черные, спутанные волосы, бледное лицо с острыми губами, которые могли искусать больнее бешенной собаки… Сердце мое испуганно задрожало, когда я увидел кровь на руках Лиама. Я выскочил из дома и побежал к ним, забыв о своем возрасте и боли в костях.
Если бы лорд Хоран обладал репутация пьяницы, как Гарри, я бы мог подумать, что мистер Лиам несет на себя пьяного до смерти Найла, но… Он был настоящий трезвенник и праведник, и кровь… Я сразу почувствовал что-то неладное. Когда я поравнялся с мистером Лиамом и увидел его залитое слезами лицо, я понял, что мои самые страшные мысли подтвердились. Никто и никогда не видел лорда Пейна плачущим. Ни до, ни после, за это я ручаюсь.
– Лорд Пейн?
– Мистер Шеннон, зайдите в дом и позовите отца. И… Позовите Марту, Вашу жену. Пусть она побудет с миссис Стайлс.
– Но…
– И побыстрее! – рявкнул он, и я увидел, как напряглась его шея. Я не решил перечить почтенному лорду и поспешил в дом. Я нашел жителей его взбудораженными. Мистер и миссис Стайлс обедали в столовой. Точнее, создавали эту видимость – приборы были расставлены на шестерых, как и всегда, но за столом были только родители. Я нервно сглотнул, останавливаясь в дверях. Меня знали в этом доме, как близкого друга, я ведь крестил всех мальчиков. Увидев меня, миссис Стайлс вскочила из-за стола.
– Ах, мистер Шеннон! Давненько Вас не было видно у нас в гостях. Что-то случилось? Проходите, садитесь. Видите ли, мы ждем мальчиков к завтраку… Они куда-то вышли с самого утра…
На миссис Стайлс было дорогое платье из золоченой парчи, красивые холеные руки были увешаны кольцами и браслетами, а высокая прическа демонстрировала прекрасной красоты шею и мочки ушей. Она была очень красива, эта миссис Стайлс. И выглядела очень молодо для своих лет.
– Мистер Стайлс, – я обратился к отцу семейства, и тот, услышав как дрожит мой голос, медленно встал из-за стола. И подойдя ко мне, протянул руку. Я видел, как дрожит его рука, но не решался сказать.
– Да, я не понимаю, куда они могли деться.
– Что это за шум на улице? – миссис Стайлс обошла стол. Я как сейчас слышу шелест ее платья. Она еще зацепилась оборкой за стул, и вырывая кончик платья, сделала большую дырку.
– Миссис Стайлс, не подходите…
– Ах, полноте Вам! Бертрам! Там Лиам! И… Ах!
Миссис Стайлс вскрикнула, и прижав платок ко рту, который по обыкновению любила теребить в руках, и рухнула на пол без сил.
– Ваш сын ранен, мистер Стайлс, – скороговоркой проговорил я, – скорее идите на улице, а я помогу Вашей жене.
Ничего не понимающий, мистер Стайлс выскочил из кухни, на ходу чертыхаясь. Бросаясь к его жене, я услышал, как в углу звякнула разбиваемый об пол стакан.
На словах о раненом сыне в столовую вошла Эрика. Бедная, бедная девочка… Она натерпелась слишком многого…
Я созвал всех слуг, которые толпой сгрудились над миссис Стайлс, пытаясь привести ее в чувство, а сам вышел в гостиную. Я чувствовал себя скверно, как герой плохой повести. Как только я переступил порог гостиной, дверь распахнулась, и Лиам вместе с мистером Стайлсом внесли бедного Найла и уложили его на диван. Кровь на его затылке уже застыла кровяными корками, испачкав волосы и виски. Я сам почувствовал себя ужасно грязным. Лиам опустился на колени возле брата.
– Как это… Произошло? – еле выдавил из себя мистер Стайлс, пряча лицо на плече у Луи, который трясся в беззвучных рыданиях.
