Текст книги "Upheaval of the Medieval (СИ)"

Автор книги: celmorn

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 19 страниц)

Но сколько бы себя Чимин не корил, что не мог вернуть прошлое, он старался не подавать виду.

***

Спустя неделю пребывания в замке, гонец оповестил, что король Чон Хосок завоевал королевство Мин, успешно присоединил его к своим владениям. Ким Чонгук не ожидал такой быстрой победы, он нервно переглянулся с Чимином, у которого перо из руки выпало, и тут же попросил стакан воды. Сердце бешено колотилось в груди, грозилось выпрыгнуть. Чонгук тут же написал письмо Намджуну, в котором просил совета и даже предложил брать замки Чона не количеством, а хитростью. Он подробно расписал то, как при помощи подземных ходов можно беспрепятственно вести партизанскую войну. И, в надежде на быстрый ответ и согласие короля, он отправил гонца.

Чимин же, не скрывая беспокойства, усилил тренировки воинов, и пытался не дёргаться раньше времени, не позволял распускать слухи и сеять панику.

Но всё пошло прахом, когда пришла весть о смерти Его Величества Ким Намджуна.

========== And nobody here’s perfect ==========

Close my mind. Turn it off.

Мины пали слишком быстро, слишком позорно. Король Мин несколько раз посылал гонцов к лагерю Чона, но его нелепые предложения отклонялись, а слуги возвращались с отрубленными головами. Он дошёл даже до той стадии обречённости, что предлагал младшего брата Юнги в обмен на перемирие, но Хосок лишь презрительно фыркал, и с плеч летели головы. Головы вражеских северян – никчёмных врагов с никчёмным правителем во главе.

Юнги пытался не вникать в разговоры воинов, которые обсуждали, как легко срезали ноги лошадям Минов, добивали неумелых всадников. Израненная гордость и боль за свой народ разрывала сердце молодого принца, и он только сильнее закрывал глаза, пытаясь не видеть раненых людей и кричащих лошадей. Иногда он целыми днями не мог ничего есть, а перед глазами стояла картина, которой бы даже сам Хосок ужаснулся: поле боя, умоляющие солдаты с отрубленными конечностями, животные с брюхами, из которых вываливаются кишки, бесконечные лязги мечей и победные крики воинов Чона. Юнги впадал в молчаливую истерику каждый раз, как слышал, что стены, возведённые вокруг замка, рушатся, а до полного краха осталось всего ничего. И когда этот конец пришёл, Юнги не смог заставить себя выйти из своей старой кареты, мечтая создать свой маленький, иллюзорный мирок, в котором он бы мог представить своё собственное королевство, без войн и кровопролития.

Всё же, его не спрашивали, чего он хочет, только поволокли в день взятия крепости, выставили перед народом королевства, заставили стоять подле Чона, принимая сторону завоевателя. Юнги разрывался между желанием убежать и желанием выхватить у первого встречного вояки меч, чтобы вонзить его себе в сердце, но его время ещё не пришло. Сначала уйдёт Чон, умрёт от руки Мина, и только тогда принц растворится в небытие, выполнив клятву, которую дал сам себе.

– Тебе что-то не нравится? Хочешь присоединиться к ним? – холодно спросил Хосок, сидя на помосте, сооружённом ради представления.

Губы Юнги дрожали, он хотел высказать тирану всё, что он нём думает, но сдерживался, с жалостью глядя на советников отца, которых должны были казнить после королевской семьи.

Головы отца и младшего брата откатились от тел, а каты даже не шелохнулись, когда услышали душераздирающий крик Юнги. Королева сумела сбежать, принц был неимоверно рад, хоть и не показывал этого, и упрямо отнекивался на все вопросы, твердил Хосоку, что он не знает, куда она могла податься. Он и вправду не знал, лишь надеялся, что слуги защитят её, и она попросит помощи у кого-либо, и уже завтра перед лагерем Хосока будет стоять армия втрое больше его, но, жаль, что такой не существовало.

Юнги пытался не воспринимать казнь всерьёз, твердил себе, что это лишь страшный сон. И когда все пытки закончились, он твёрдо пошёл следом за королём, сгорбившись, слушая оскорбления простого люда, которые лились на него со всех сторон. Гнусное «предатель» резало слух, заставляло упасть навзничь, чтобы пожалеть себя, но парень упрямо шёл дальше, а, оказавшись в замке, тихо одёрнул Хосока за рукав.

– Что? – фыркнул Чон, выдернув руку.

– Разрешите мне пойти в свои старые покои, – безжизненный тон мальчишки беспокоил короля, и он кивнул, веля служанке проводить принца и не отходить от него, пока он не уснёт.

Юнги бы обрадовался, что Хосоку на него не наплевать, но он отлично понимал, что это только на миг, пока в голове короля не заиграет другая музыка, а жестокость не затопит разум. Он коротко поблагодарил государя и медленно пошёл за девушкой, разглядывая коридоры, которые знал наизусть. Он часто бегал здесь, разбивал коленки, прятался от учителей и хулиганил. Теперь он вернулся в родной замок, но больше не чувствовал, что здесь его дом. Казалось, что это только знакомые стены, ничего больше. Тяжко выдохнув, он решил, что на сегодня впечатлений достаточно, и зашёл в свои покои, тут же прогоняя служанку. Девушка отказывалась уходить, боясь гнева короля за нарушение приказа, но, после того, как Мин силой вытолкнул её за двери и захлопнул за собой дверь, ушла, понадеявшись, что ей за это не влетит.

Юнги оглядел помещение, отметив, что ничего не изменилось, и постель была чистой – здесь однозначно убирали. Даже его одинокий цветок алоэ поливали и протирали от пыли, что заставило Юнги улыбнуться. Он провёл руками по столу, вспоминая, как писал любовные письма дочерям служанок, которые даже не умели читать. Вспомнил дочку прачки, её длинные волосы и потёр рукой подбородок, размышляя, выкрикивала ли она «предатель» вместе со всеми. Хотелось бы верить, что нет.

До вечера Юнги разглядывал свои старые игрушки, сложенные в сундуке, осматривал старые книги и отказался ужинать с королём, а тот и не настаивал, молча принял отказ и позволил один день «строить из себя мученика», как передал вместе со слугой. Юнги только фыркнул и улёгся рано спать, чтобы не думать о том, что его отец и брат уже наверняка либо сожжены, либо закопаны в сырую землю. Закрыв глаза, он провалился в беспокойный сон, молясь, чтобы его не задушили, пока будет спать.

***

Утро встретило принца приглашением на завтрак без права на отказ. Юнги, недовольно фыркая, разбрызгал всю воду для умывания и не захотел застёгивать пуговицы, порываясь пойти в льняных штанах, но та самая служанка пригрозила, что король его и так отправит переодеваться, а у неё еще полно работы. Юнги пожалел бедную девушку и, громко пыхтя, оделся, семеня за ней в тронный зал, в котором соизволил завтракать новый король.

Чон сидел на троне Минов, закинув ногу на ногу, а возле него, на ступеньке стояла мисочка с едой. На молчаливый вопрос Юнги Хосок только пальцем указал на миску.

– Сядь, – холодно сказал, цинично оглядывая то, как Юнги присел на ступеньку, беря в руки посуду.

– Может, хоть ложку дашь? Это вообще издевательство, – выдохнул, порываясь бросить всё на пол. В миске был перетертый сладкий картофель.

– Выбросишь – будешь слизывать с пола. Закрой рот и будь послушным мальчиком, не хочешь – не ешь, позже тебя нормально покормят, – просто ответил Чон, и в следующую минуту принц понял, для чего нужно это глупое представление.

В зал вошли люди, которых Юнги часто видел на праздниках, устраиваемых его отцом: большие землевладельцы, богатые люди, чиновники, которых Чон не мог казнить. Анархию посеять легко, а возвратить контроль стоит дорого.

Мерзкие людишки, которые ещё недавно слащаво улыбались отцу Юнги, теперь вежливо кланялись новому королю, принося ему дары. Принца раздражала всеобщая почтительность, но он понимал, что эти люди пекутся лишь о своей шкуре, и такие слова, как «достоинство» и «честь» им не знакомы. Зачем же возникать, если можно сохранить свои богатства и голову на плечах, всего лишь учтиво поклонившись новому владыке. Все они презрительно поглядывали на сына бывшего короля, мерзко скалились, и Юнги, переполненный злобой, пересел прямо под ноги Хосока, оставляя миску с картофелем на ступеньке. Он упёрся спиной о трон и нахально ухмыльнулся, чувствуя, как Чон запустил в его волосы руку. Он, на свой страх и риск, медленно поднялся, от чего Хосок застыл, и уселся ему на колени.

– Не отталкивай, пожалуйста, – тихо прошептал прямо в ушко Хосоку.

Почувствовав пальцы короля на своей спине – тихо выдохнул, а когда они начали нежно поглаживать – едва уловимо выгнулся, злорадствуя тому, как перекосились лица мерзких крыс. Они обливали грязью старого короля и приветствовали нового, но представшая картина смутила их, а небрежный взмах рукой сбил их с толку.

– Ну же, продолжайте восхвалять меня, вы там говорили, что я выдающийся реформатор, – громко сказал Чон, не отвлекаясь от Юнги. Но смотрел лишь на него, видел лишь его глаза.

Один из мужчин робко поклонился и тихо проговорил: – Ваше Величество, зачем же вам принц Юнги? Я могу предоставить вам гарем, и даже если вас привлекают, – он прокашлялся, – мальчики, то…

– Заткни его, – тихо прошептал Мин, опаляя горячим дыханием нежную кожу, прикусывая мочку уха.

– Закрой рот, – на автомате произнёс Хосок, сильнее сжимая пальцы на теле Юнги.

Спустя два часа глупых разглагольствований, гости, поняв, что в их честь новый король праздник устраивать не собирается, покинули дворец, злобно перешёптываясь, перемывая все косточки предателю, распуская мерзкие слухи о принце и короле.

Юнги же спокойно выдохнул, и, как только дверь за ними закрылась, слез с колен Хосока.

– Спасибо, что не унизил меня ещё больше, – тихо поблагодарил, опуская взгляд вниз. – Можно, я пойду завтракать?

– Да, иди, – рассеяно кивнул король, – но, Юнги, я планировал унизить, а не заниматься тем, что ты вынудил меня делать.

– Да не дурак я, за то и спасибо, – раздраженно произнес Мин и, откланявшись, оставил короля наедине со своими мыслями.

Последующая неделя выдалась не такой насыщенной, Хосок устанавливал свои порядки: подпортил нервы новым подданным, подняв налоги, чтобы покрыть перестройку защитных ворот и разрушенных бастионов. Тяжёлые пушки знатно подпортили оборонные стены, и Хосок пытался поскорее всё исправить, чтобы не оставлять столицу незащищённой.

Юнги же маялся глупостями, читал и прогуливался по саду, радуясь приятным воспоминаниям, связанным с ним. Двое стражников защищали его от гнева простого люда, но он не боялся выходить из дворца, а когда его чуть не закидали камнями – лишь понимающе кивал, не взирая на глупость простолюдинов.

Но однажды его оповестили о том, что королева во дворце. Он, не разбирая дороги, тут же метнулся к тронному залу, где обычно восседал король, решая дела государственной важности. Вежливо поклонившись, Юнги направился к королю, впиваясь в него взглядом.

– Это правда? Моя мать здесь? – требовательно спросил, заставив Хосока поморщиться и отставить толстый фолиант.

– Как раз хотел позвать тебя, но слухи расползаются быстрее моих указов. Прискорбно, – безразлично сказал Чон. Он подозвал к себе слугу и, велев привести Её Величество, устроился удобней.

Королева кричала и брыкалась, забывая о своем воспитании, крупные слёзы стекали по её красивому лицу. Несколько раз пыталась укусить стражников, что вели её, цокая каблуками по плитке. Эхо разносилось на весь зал. Шлейф платья колыхался, и Юнги сорвался с места, подбегая к матери, пытаясь вырвать её из рук слуг. Но его за плечи оттащил Хосок, пальцами больно впиваясь в нежную кожу – предупреждая, что не стоит рыпаться. Юнги сглотнул вязкую слюну и упал подле трона, а Чон опять сел на свое место.

– Ваше Величество, – один из слуг поклонился, заговорил после кивка короля: – Королева пыталась покончить с собой, выпив яду.

Юнги вскрикнул и приложил ладошку ко рту, не веря словам стражника. Мужчина продемонстрировал небольшую колбочку с раствором, и принц тяжко вздохнул, зарываясь ладонями в волосы.

– Что? – вскрикнул Хосок, подрываясь с трона, хватая бутылочку. – Так это вы? – спросил король, качая головой. – Юнги, тебя хотела отравить собственная мать, – тихо произнёс он. – Такая же бутылочка была у того иностранного купца. Я не обратил тогда должного внимания на оформление, а стоило бы. Это она, Юнги.

– Что? О чём вы говорите? – переспросил Юнги, вставая с прохладной плитки.

– Подтвердите мои слова, ну же, – громко произнёс Чон, обращаясь к королеве.

– Юнги, мой мальчик, – взвыла королева, вырываясь с рук, падая на колени, – я так хотела спасти тебя, но… Я не знала другого способа, – просипела она, склоняясь к полу. – Прости меня, я всего лишь хотела облегчить твои страдания, – она заходилась рыданиями, причёска распалась, длинные волосы обрамляли её плачущее лицо.

– Матушка, ну как же так, – всхлипнул Юнги, подходя к матери, падая перед ней на колени. – Мне было так плохо, как же так, – из глаз потекли слёзы, Мин ухватился за руки королевы, прижимая их к своему сердцу.

– Прости меня, мальчик мой, – просипела женщина, сжимая Юнги в объятьях.

Он так давно не чувствовал теплоты мамы, что сейчас был готов перегрызть глотку любому, кто бы помешал им. Так приятно чувствовать её тёплые пальцы в своих волосах, поглаживающие в давно забытой манере. Юнги всхлипывал, обнимая маму за плечи, не веря её словам. Как же она смогла так поступить: осмелиться приказать забрать жизнь её сына, заставить его страдать? Юнги не сдерживал истерику, а сердце, которое должно было уже стать чёрствым, в очередной раз обливалось кровью.

– Достаточно, – громко сказал король, заставляя Юнги вздрогнуть.

Принц сильнее ухватился за плечи матери, боясь разжать пальцы. Но слуги оторвали его от неё, отталкивая.

– Отведите королеву в её покои, – приказал Чон, подходя к лежащему на полу Юнги. Мальчишка свернулся клубочком, жалобно скуля, и Хосок помог ему подняться, подхватывая за талию.

Он попросил служанку отвести его в покои принца и, не выпуская дрожащее тельце из рук, медленно проследовал за ней. В бывших комнатах Юнги было мило и уютно, простенько и не вычурно. Хосок опустил парня на большую кровать и позволил ему обнять себя, дал Юнги возможность уткнуться себе в шею, слюнявить кожу и раздражать её солеными слезами. Хосок прижимал хрупкое тело, поглаживая чёрную макушку, понимая, как тяжело ребёнку, которого хотела убить собственная мать.

– Не уходи, не уходи, – сквозь слёзы просил Юнги, прижимаясь к королю. – Хосок, не оставляй меня одного, не отдавай меня, – лихорадочно шептал, цепляясь пальчиками за талию Чона, забывая о том, что король – враг.

Все его ценности пошатнулись, а сердце разорвалось на маленькие кусочки. Мамочка была впервые за длительное время так близко, но семнадцатилетний ребёнок не мог почувствовать её тепло, а на ум приходили те дни, в которые он просыпался, кашляя кровью, спрашивал себя, кто же осмелился замахнуться на его жизнь.

– Я никогда не уйду, котёнок, – спустя минуту ответил король, заставив Мина вздрогнуть и разреветься ещё больше.

Король вдруг резко подорвался, садясь на кровати, открывая бутылочку с ядом. Он смочил палец, ведя им по своим губам, оставляя липкую дорожку. Юнги удивлённо уставился на Чона, не понимая, что он задумал. Стало немного не по себе, когда он взглянул на Мина, безумно улыбнулся, растягивая губы. Юнги захотелось стереть яд с его уст, но он боялся шелохнуться.

– Поцелуй меня, – прошептал Хосок, подаваясь вперёд. – Хочешь, чтобы мы были вместе навсегда? Хочешь забыть всё? – лихорадочно сжимал руки Юнги, заставляя его сесть, подобрав под себя колени.

– Я… – Юнги не знал, что ему ответить, он рвано выдохнул, легко кивая. – Я хочу забыть, но разве так?

– Сделай выбор: я или жизнь? Юнги, что тебе нужнее? Разве твоя жизнь будет прежней, если я выпью яд один? Ты же хочешь, чтобы я умер, так давай закончим это вместе, мне не нужно твоё королевство, мне нужен ты, – тихо прохрипел король, пододвигаясь ближе.

Юнги без колебаний наклонился к его губам, глубоко вдохнул и почти притронулся к ним, когда Хосок резко оттолкнул принца, вытирая губы рукавом сюртука. Юнги облегчённо выдохнул, когда приземлился на спину, прикрыл глаза и почувствовал, как на него навалилась тяжесть чужого тела. Хосок припал к губам принца, сминая их, покусывая и облизывая. Он развёл ноги Мина, устраиваясь между ними, проскользнул языком в горячую полость рта, одной рукой хватаясь за щёку принца, вторую положил на его бедро, мягко оглаживая, спускаясь к коленке. Резко подтянул ногу выше, потираясь пахом об пах Юнги.

Мин заскулил, совершенно не ожидая такого напора, слёзы высохли, а из-за манипуляций Хосока в животе завязался крепкий узел, который ему самому не развязать. Он развёл ноги шире, обхватывая руками спину Хосока, поглаживая и проводя короткими ногтями, оставляя на ткани полосы. Первый стон вырвался из его рта, когда Чон спустился к шее, рассыпая на ней красные лепестки, украшая всё следами своих губ и зубов. Юнги принялся активнее тереться о сильное тело, закатывая глаза от удовольствия.

Вмиг Хосок подорвался с кровати, резко направляясь к двери. Юнги поднялся на локтях, заметил сомнения в глазах короля, но окликнул его, удивлённо пожимая плечами. Хосок же резко развернулся, и, увидев алоэ, радостно улыбнулся, срывая несколько листков. Юнги вскрикнул, но быстро понял, почему Чон это сделал. Он откинулся на подушки, мягко улыбаясь, чувствуя, как король притронулся тёплыми пальцами к шее, спускаясь всё ниже, оставляя его без одежды.

Когда последний клочок лишней ткани отлетел на пол, Юнги почувствовал тёплый язык на коже живота, обрадовался, что синяков почти не осталось, раны зажили, а благодаря мази лекаря осталось не так много шрамов. Разве что ладони уродовали две полоски, оставленные мечом короля. Ему вспомнился тот вечер, когда Хосок пытался идти на контакт, делал приятно своим ртом, а Юнги позорно сбежал. Тогда он впервые встретил Чонина. Мин зажмурил глаза, пытаясь прогнать лицо мальчишки и выгнулся дугой, когда Хосок обвёл языком соски, всасывая небольшие, твердые бусинки по одной, даря восхитительное наслаждение.

Из головы вылетели все мысли, когда король спустился ниже, и Юнги прикусил губу, чтобы не застонать, когда нежные губы коснулись головки его члена. Мина передёрнуло, и он ухватился за волосы Хосока, пытаясь толкнуться глубже, но тот пресёк любые попытки двинуться, прижал бёдра руками и задал собственный темп, из-за которого Юнги безудержно стонал, сжимал одеяла руками, выгибаясь, словно кошка. Язык прошёлся по венкам, цепляя сочащуюся смазкой уретру, и Хосок пропустил член за щёку, вылизывая его и посасывая. Выпустив его изо рта, он прошёлся языком к яичкам, раздвигая половинки, оглаживая девственную дырочку. Юнги захныкал, извиваясь в руках короля, жалобно скуля, пытаясь ухватиться за волосы на макушке. Хосок перехватил рукой его запястья и поцеловал костяшки пальцев, оставляя их на животе принца. Он потянулся за длинными листьями алоэ, и, выбрав самый толстый листок – разорвал его, сжимая слизь пальцами, поднёс её ко рту и стал греть своим дыханием. Противное желе охладило горячее нутро, когда Чон протолкнул первый палец. Юнги попытался отстраниться.

– Б-больно, – прошептал, пытаясь сжать ноги, но король не позволил, проникая вторым пальцем, раздвигая нежные стенки, вылизывая тазобедренные косточки, оставляя на них засосы.

– Потерпи немного, – так же тихо ответил, ласково поглаживая, успокаивая.

Вставив третий палец, он подтянулся выше, затыкая стоны принца своими губами. Его одежда резко контрастировала с голым телом парня, поэтому он отстранился, вызывая неожиданный стон разочарования.

– Раздень меня, – тихо приказал, глядя прямо в глаза, наблюдая за томным взглядом обнажённого принца, его искусанными губами, грудной клеткой, что часто вздымалась.

Встав на ноги, он позволил Юнги аккуратно расстегнуть каждую золотую пуговичку. Отчётливо видел, что его котёнок был готов разорвать одежду к чертям, но не решался, лишь расстроенно хныкал, когда дрожащие пальцы не слушались. Наконец, справившись со всеми пуговицами, сдёрнув с плеч одежду, Юнги резко прикоснулся устами к ключицам, вылизывая их, прижимаясь к королю, чувствуя, как пальцы уверенно проникают в него сзади, от чего подкосились ноги, стало трудно дышать. Возбуждение пленило его тело, а дневной свет играл на контрасте белой и смуглой кожи, красивыми бликами подсвечивал испарину.

Юнги поддался Чону, позволил отвести себя к кровати и опустился на покрывало, чувствуя лопатками прохладу. Он обхватил ногами торс Хосока, попытался придвинуть его ближе, и, когда тот приставил горящую головку к влажной дырочке, рвано застонал, а член болезненно дёрнулся. Хосок стал входить медленно, сдерживая порывы Юнги насадиться. Потом же Мин хрипло застонал от боли и попытался отстраниться.

– Ещё немного, котёнок, – прохрипел Чон, входя наполовину. Ему страшно хотелось двигаться, но он также не хотел сделать больно – невыносимо было видеть слёзы в тёмных глазах.

Казалось бы, к ним давно уже можно было привыкнуть, но первый раз должен быть лучшим. Чтобы Юнги запомнил, отпечатал под веками тело, что доводило его до криков.

Толкнувшись до конца, Хосок припал к устам принца, принялся мокро и глубоко целовать, чувствуя коготки парня на своей спине. Юнги было больно. Терпимо, но дискомфортно, хотелось соскочить, спрятаться под одеяло, скрутиться клубочком… Неожиданная вспышка прострелила позвоночник, и он выгнулся дугой, скрещивая лодыжки на спине короля.

– Сделай так ещё раз, – чуть не плача прошептал, гладя его плечи.

Хосок толкнулся до упора, касаясь лобком поджавшихся яичек, и громко простонал, хватаясь за бёдра Мина, пытаясь насадить его глубже, сильнее. Принц закатывал глаза, звуки шлепков раздались в помещении, собственный член пульсировал, и он стал подмахивать яростным толчкам.

– Ещё, пожалуйста, – рвано выдохнул, чувствуя, как близок к разрядке. Вцепился зубами в плечо короля, оставляя багровый след, всасывая кожу, скользя языком по солёной шее.

– Котёнок, – выдохнул Чон, яростно вбиваясь, сжимая бёдра до синяков, и стал водить рукой по члену Юнги, оглаживая головку, давя пальчиками на уретру, гладя ими ствол.

Юнги забился в сильном оргазме и сжал Чона, срывая с его губ громкие стоны, заставляя чертыхаться и, в конце концов, безвольно опасть на грудь Юнги, наполняя его нутро вязкой жидкостью.

Мин закрыл глаза, тяжело дыша, поглаживая спину короля, а в голове не было ни единой мысли. И даже отговорки самому себе искать он не захотел, только мысленно пообещал себе, что подумает об этом позже.

Он вновь обрёл власть над королём. И на этот раз не потеряет её.

***

Они провели целый день в постели, и Юнги нежился в объятьях того самого тирана, напоминая себе, что это только ради того, чтобы втереться в доверие. Нужно убрать Соа с игральной доски, использовав короля. Юнги был уверен, что он выиграет эту партию, но он сомневался, что Хосок легко пойдет у него на поводу и сдастся. Но он был точно уверен в том, что пойдёт до конца, отомстит за тех людей, которых лишили жизни безжалостные приказы Чона, его безграничная жестокость. Он понимал, что король привязан к нему, сам чувствовал странное тепло в районе метки, что растекалось приятной патокой до самого сердца, туманя разум.

– Что мне сделать с твоей матерью? – тихо спросил Хосок, целуя шею Мина.

– Отпустить? – ответил Юнги, подставляясь нежным губам.

– Нет, – рвано выдохнул король, прикусывая кожу ниже ключицы.

– Не убивай, – простонал Мин, выгибаясь дугой, расставляя ноги шире.

– Не буду, – пообещал король, входя в растянутую дырочку.

И запястье продолжало гореть «нежностью».

========== No need to pray, no need to speak ==========

But I’m not giving up.

Чонгук не верил до последнего. Он понимал, что брат был болен, но никак не мог принять его внезапную смерть. Казалось, стоит войти в его покои, и он будет бессменно разглядывать карту континента, висящую на стене, говорить своим тихим, но сильным голосом и улыбаться Чонгуку. Но пришедшее вслед за вестью тайное письмо от главного советника добило принца. В нём шла речь о том, что Чонгуку нужно поскорее прибыть в столицу, где тут же назначат день коронации, чтобы весть о смерти короля не сыграла на руку Чону. Некие крупные землевладельцы начнут высказывать свои претензии насчёт нового правителя, но Сокджин сумеет удержать их в узде.

Чонгук, коротко попрощавшись с управляющим замком Ли Ванджунгом и Чимином, отбыл следующим утром, стараясь не впадать в меланхолию. Он не верил. Не мог заставить себя поверить в то, что остался совершенно один. Доверять Сокджину не хотелось, и Чонгук упрямо не желал думать об этой ситуации, только безразлично скакал дальше. До самой столицы он несколько сотен раз хотел свернуть назад, оказаться в объятьях Чимина, услышать, что это всё – лишь страшный сон, что кошмар пройдёт, если сильнее ущипнуть себя за тыльную сторону ладони. Но он не мог оставить столицу незащищённой, он должен был перенять власть и крепко держать её в своих руках. Прежнее желание стать королём стремительно улетучилось, и Чонгук уже не был так сильно уверен в своих силах.

Как только Чонгук вошёл в город – заметил скорбь на лицах подданных, что всколыхнуло его израненные чувства. Что, если это правда? Что, если Намджун сейчас действительно стынет в гробу, ждёт церемонии для вечного упокоения в королевской усыпальнице?

Глаза Сокджина были под цвет его сюртука – красные. Невыплаканные слёзы клокотали в горле, душили и резали на части душу Чонгука, который не был готов к такой ответственности. Ему нравилось дурачиться, наводить страх на подданных, кричать о том, что станет королём. Но его пугала ответственность, которая свалится на него в тот миг, когда на его голову опустится золотая корона, своим весом придавливая его к земле, забирая последнюю надежду на беспечность. Хочется бороздить бескрайние поля, гладить гриву красивой гнедой кобылы, скакать навстречу ветру и не чувствовать груз, скорбь и печаль.

Чонгук ощущал лёгкую кружевную вуаль траура, что опустился на королевство, омрачил всё, заставил поверить в реальность смерти. Когда он, минуя и не слушая никого направился к Намджуну, не ожидал, что увидит покрытое тонкой синюшной сеточкой лицо. Ему было сложно коснуться закрытых глаз брата, он провел кончиками пальцев по ровному носу, впалым щеками. Нижняя губа задрожала, а лицо принца перекосилось от переполнявших эмоций. Он не верил, нет. Намджун сейчас встанет, улыбнётся своей снисходительной улыбочкой старшего брата, потреплет младшего по волосам и извинится за то, что перепугал до чёртиков. Но, нет, он всё так же бесстрастен и безразличен. Чонгук взял его руки в свои и краем глаза заметил чужую фигуру. Сокджин не решался входить, только приглаживал свои непослушные тёмные волосы руками и стоял возле массивных дверей.

Чонгук подавил рыдания и прижался губами к руке брата, желая, чтобы всё прекратилось, а он проснулся от этого страшного сна. Но разве можно оживить того, кому было суждено умереть? Чонгук был готов поменяться с Намджуном местами – заболеть, умереть, покинуть. Но дать возможность брату оставаться на этой бренной земле чуть подольше.

Осознание потери пришло через несколько дней, когда пожаловало известие о том, что новая библиотека достроена. Каким же глупцом был Чонгук, если он посчитал себя достойным трона, на котором сидел самый выдающийся человек в королевстве. За два недолгих года правления Намджун поднял прибыль от морской торговли, повысил уровень образованности населения. Если сначала его образовательные реформы встречали препирательства, то из-за снижения налогов и изменения сути крепостного права, его полюбили. И любили даже тогда, когда он был мёртв, а на голову его брата опустилась корона. Чонгук порывался выбросить её, сорвать её со своей головы, но лишь покорно слушал советы Сокджина. Советник первым преклонил колени с возгласом «Долгих лет королю!». Чимин всё так же не мог покинуть стены главного оборонного замка, что делало новоиспечённого короля ещё более слабым.

– Женитесь на девушке из влиятельной семьи, – вещал Сокджин, перебирая какие-то документы.

– Почему Чон Хосок затих? – боязливо спрашивали те самые влиятельные семьи, переживая за свои земли и деньги.

Чонгук пытался соответствовать своему новому статусу, но мог лишь кусать подушку, захлёбываясь беззвучными рыданиями, мог вымещать злость на дорогих подарках, присылаемых со всех закутков страны. Он впадал в истерики, рвал простыни и проклинал тот день, когда Намджун заснул и уже не проснулся. Чонгук был рад, что брат умер безболезненно, но это была мрачная радость, которая заглушалась тихим скулежом разбитого ребёнка.

Всё пролетело, словно в бреду: похороны короля, во время которых было невыносимо смотреть на закрытые глаза Намджуна, которые он уже не откроет никогда, коронация Ким Чонгука и праздник, радость которого заглушал страшный и тяжелый траур. Властвование Чонгука началось с претензий. Кто-то был недоволен тем, что у него недостаточно рабов, а указ Намджуна не позволял иметь больше, кто-то требовал отдать замки, принадлежащие королевской семье. Сокджин неизменно стоял подле, лишь качал головой на нелепые просьбы и шептал Чонгуку, как следует поступать.

– Возьмите себя в руки, – наставительно говорил он, когда Чонгук тёр красные глаза, фыркал на заявление очередного глупого подданного, который возомнил себя ровней молодому королю.

– Королями становились и в более юном возрасте, – иногда повторял советник, когда Чонгук совсем раскисал, закрывался в своих покоях, бил посуду и вспоминал, как сжимал руками тонкую шею безымянного мальчишки. Он не мог вспомнить, чья же это была шея, и метался, словно бешеный, отгораживаясь собственными мыслями от государственных дел, в которых жирным почерком прописали «он». Кто это – не имел понятия. Шрам на плече подталкивал начать поиски, вытрясти из окружающих любую информацию, найти в чужой памяти отголоски собственной.

В покоях Намджуна всё оставалось как прежде. Чонгук часто замечал, как Сокджин с заплаканными глазами покидал их, но не смел спрашивать, боясь прикоснуться и разрушить ту невидимую связь, что была между старшим Кимом и советником.

В один из хмурых грозовых дней Чонгук не выдержал очередного взгляда советника, наполненного невыносимой болью. Он поволок Сокджина к покоям Намджуна, невзирая на то, что он вырывался и отнекивался. Первые слёзы начали стекать по прекрасному лицу, когда Чонгук толкнул его на ложе умершего, дал в руки стакан воды и сбросил на пол цветы, которые постоянно меняли в этих покоях. Чонгук не осмеливался переселиться в королевские покои, он спал в своих старых, а остальное время проводил либо в обширной замковой библиотеке, либо в тронном зале. Страшная ревность ела его сердце, он не хотел слышать о том, что брат мог любить кого-то. Хотелось всегда видеть его идеальным, недосягаемым и прекрасным. Но его раздражала затянувшаяся депрессия Сокджина, он хотел видеть прежнюю нахальную улыбку, а не каменное лицо и тихие всхлипы в усыпальнице.