Текст книги "Родственные связи (СИ)"

Автор книги: Bazhyk

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 14 страниц)

Кучики ничего не говорил, бездумно глядя на заснеженный ночной сад. Не замечая, что все крепче обнимет ребенка, совсем недавно вызывавшего лишь раздражение и острое неприятие. Как рука сама по себе ложится на детскую макушку и гладит непокорные жесткие лохмы, с которыми устали бороться и невестки, и служанки: расчесать пацана справлялись, а придать его «прическе» хотя бы относительно пристойный вид – уже нет. Вдыхал морозный воздух, смотрел на заснеженные ветви застывших сакур – и думал о своей семье.

Года не прошло с момента, когда рука впервые стрельнула болью от тяжести занпакто. Когда первые признаки старческого бессилия подтолкнули к отчаянному решению отойти от дел и переложить ответственность на молодые плечи внука. Гинрей доверял Бьякуе, верил в Бьякую, но сомневался в готовности молодого человека к бремени главы клана. Долгие годы неуёмный характер был камнем преткновения в отношениях деда и внука, и только жесткие рамки традиций и воспитания не позволяли им скатиться до скандалов и непристойной ругани. Решение женить юношу казалось скоропалительным и верным одновременно. И как странно все повернулось!

Когда-то Гинрей был уверен, что Дома Кучики и Шихоин породнятся, несмотря на то, что Йоруичи старше Бьякуи. Но странные, непонятные, необъяснимые события полувековой давности, разом лишившие Готей едва ли не половины капитанов и лейтенантов, внесли свои коррективы в планы старика. И теперь в его доме обосновались две совершенно разные женщины, такие непохожие, такие разные – и одинаково правильные. Каждой из них место было рядом с его внуком, и более нигде. Каждая привносила в жизнь Бьякуи – и всей семьи Кучики – свою лепту, гармонично дополняла и как будто завершала образ всего Дома в целом.

Хисана, классически скромная, идеально вежливая, очень мягкая и нежная, была тем теплом и уютом, что согревают и не дают сердцу заледенеть. Анеко, сверх меры деятельная, временами непочтительная, веселая и заводная, не позволяла закостенеть, встряхивала, будоражила. Неким неуловимым образом они обе стали неотъемлемой частью молодого дайме.

Внук все еще вызывал беспокойство Гинрея. В последнее время возможность наблюдать за Бьякуей бывала лишь дома, и старый капитан не слишком приветствовал то, что видел. Однако выяснилось, что видел-то он только одну сторону, одну грань.

Глава клана Кучики не имел права не быть идеальным представителем своего рода, своего класса, своего Дома. Сиятельный дайме рождался, чтобы служить примером для всех, кто оказывался поблизости. Освещать своим присутствием жизни подданных и подчиненных. Сиятельный дайме не имел права на ошибку, на слабость, на несовершенство. А Бьякуя совершенным не был. Его руководство шестым отрядом Готей-13 не ознаменовалось великими делами. Его правление кланом началось, в общем-то, со скандального поступка… Тут перед мысленным взором старого гэнро возникла Анеко. Образ невестки фыркнул пренебрежительно, повел глазами и объяснил старому упрямцу, что возрождение и поддержание древних традиций, а именно – создание полигамной ячейки высшего сейретейского общества, – является прямой обязанностью князя. На собственном примере, как вы того и хотели, Гинрей-доно.

Что ж, думал Гинрей. Пускай. В самом деле, внук еще очень молод, и все подвиги, все идеально выверенные деяния, вся мудрость и совершенство у него впереди. Тем более, что вне стен дома Бьякуя уже заработал репутацию аристократически холодного, недоступного, невозмутимого и расчетливого человека. Приходивший пару недель назад поблагодарить за приглашение на праздник Укитаке немного растерянно рассказывал, как его ученик наводит своим строгим взглядом ужас на рядовых бойцов Готея, как веско звучат его слова на собраниях капитанов. Как вздрагивает сам Генрюсай, когда слышит голос капитана Кучики, ибо слишком редко упомянутый капитан находит нужным вообще открыть рот. После этого визита Гинрей наведался в свой отряд, якобы проведать старых сослуживцев. Молодой капитан вызывал у своих бойцов трепет и легкую оторопь, взвинтив планку требований на небывалую высоту. И уважение – потому что первым, кто дотягивал до этой планки, был он сам. Тогда Гинрей осознал, что Бьякуя на службе и Бьякуя дома – это два разных человека.

Едва за юным капитаном закрывались ворота поместья, как вся его сиятельная отстраненность и величие испарялись. Дома он был и веселым, и усталым, и расслабленным, и ласковым с женами, и задумчивым, и … домашним. Неспешно и внимательно разбирал клановые документы, находил время для медитаций и занятий в додзе, что-то втолковывал Роке, с веселыми искорками на дне глаз рассматривал «творчество» Рукии, пытался научить Ренджи правильно держать кисточку для каллиграфии. Вот эта-то расслабленность, которую видел Гинрей, и заставляла старика сомневаться в том, что клан в надежных руках. И сомневался бы он еще долго, не устрой старшая невестка этот странный праздник, не пригласи такое количество гостей. Кто-то из великосветских бабушек, сопровождавших на «утренник» выводок малолетних наследников, со вздохом поведала отставному дайме, что достичь такого идеала семейной гармонии, какой демонстрируют Бьякуя-доно и его очаровательные жены, дорогого стоит. Вот бы ее беспутный сынок мог так! Искренняя грусть и легкая зависть уважаемой дамы помогли старшему Кучики под новым углом посмотреть на ситуацию. Он, разумеется, поискал на лице собеседницы оттенки иронии или ехидства, но не нашел и намека на тень двусмысленности. И невольно усомнился в правильности собственных убеждений, коим следовал последние несколько веков. Неужели он просто забыл, как быть… живым?

В глубине сада с ветки обрушился пласт снега, и от далекого шума Гинрей словно пришел в себя. Осознал, что расслабившийся Ренджи давно заснул у него на коленях, угревшись в объятиях и прижимая игрушечную обезьяну к животу. Старик погладил мальчишку по голове и прикоснулся губами к ало-рыжей макушке. От ребенка пахло молоком, карамелью, свежей выпечкой, льном одежек и чистой кожей. От ребенка пахло детством, доверием, спокойствием защищенности и умиротворением. Гинрей посидел, чуть сильнее прижимая к себе мальчика и впитывая ауру счастливого детства. Он хотел правнуков? Ему дали возможность в полной мере прочувствовать присутствие в жизни юных душ, ответственность за которые лежит на старших членах семьи. А уж решать, есть ли разница между ребенком, в котором течет твоя кровь, и ребенком, которому ты спас жизнь, предоставили самостоятельно.

Кучики Гинрей поднялся из кресла, поудобнее перехватив Ренджи. Тот открыл сонные глаза, похлопал ресницами, тихо спросил:

– Деда?

– М-м-м? – отозвался аристократ. Не дождался ответа и взглянул на мальчишку. Ренджи спал.

====== Немного романтики... ======

Жизнь постепенно налаживалась.

За неполный год Бьякуя не в первый раз ловил себя на этой мысли. Нельзя сказать, чтобы между появлениями этой простенькой фразы в разуме молодого дайме случались какие-то эпохальные события. Но повседневность его была такой наполненной, такой насыщенной, что помимо воли казалось – когда появится шанс отдохнуть, тогда и наступит счастье.

Впрочем, Бьякуя в полной мере отдавал себе отчет, что на его долю счастья выпало намного больше, чем многие получают за всю жизнь. Его невероятная семья, собранная из обрывков и осколков, внезапно сложилась в целостную мозаику с совершенно пасторальным сюжетом. И трепетно любимая Хисана, и высоко ценимая Анеко стеной стояли за ним, каждым своим словом и вдохом давая ему опору в жизни. Медленно, но верно кирпичиками этого оплота становились дети – Рока, Рукия и даже Ренджи, несмотря на то, что мальчишка все еще оставался шестилетним на вид. В последнее время перестал недовольно хмуриться и поджимать губы дед; похоже, Гинрей принял для себя некое решение, позволившее старику уравновесить гордость и простые человеческие ценности.

Молодой капитан шестого отряда отложил кисть и с удовлетворением посмотрел на лист рисовой бумаги. Занятия каллиграфией, от всей души ненавидимые в детстве и отрочестве, сейчас стали приятным дополнением к ежедневной рутине и нередким радостям: во время них Бьякуя мог побыть наедине с собой и своими мыслями. Или пообщаться с маленькими обитателями поместья. Он перевел взгляд на токономе – в нише висела простая бамбуковая рамка с подарком на день рождения дайме от Ренджи. На плотной гладкой бумаге, старательно выведенный дорогой тушью, красовался кривой и разухабистый иероглиф «Счастье». Да, такого счастья, как у Бьякуи, не было ни у кого во всем Обществе Душ!

Получив подарок, молодой князь долго смеялся, тиская мальчишку, а тот смущался, обижался и прятал покрасневшую моську на плече Бьякуи. С трудом уверив ребенка, что над ним никто не насмехался, а приступ веселья вызван радостью от хорошего подарка, молодой человек решительно снял со стены старинную гравюру и торжественно повесил шедевр детского творчества на самое почетное место в своем кабинете. Дед тогда прищурил глаза, ухмыльнулся, но ничего не сказал. Так это произведение и висело в нише – вот уже почти два месяца.

Бьякуя потер переносицу и стал мыть кисти. Вечерняя тишина ничем не нарушалась, воздух на улице дразняще и остро пах приближающейся весной. Свежие, влажные, пронзительные нотки смешивались с дымом от далеких костров и едва уловимыми благовониями, которые Анеко почему-то изгнала из Северных покоев. Хисана благовония тоже не жаловала, объясняя это тем, что в Руконгае резкими, въедливыми запахами пытались заглушить вонь от сточных канав, и свежий воздух пахнет куда приятнее. Дайме не спорил. Он вообще не спорил со своими женами, из-за чего Гинрей иногда ворчал, обзывая внука бесхребетным подкаблучником. Бьякуя на это пожимал плечами и выгибал бровь, отмалчиваясь. Он не видел смысла возражать госпоже старшей жене, которую неизменно поддерживала госпожа младшая жена. И не только потому, что девочки никогда не требовали немыслимого, никогда не просили слишком многого и никогда не предлагали невыполнимого, но еще и потому, что соглашаться с ними было приятно. Получив одобрение мужа, Анеко сияла, как хорошо отполированное лезвие катаны, а Хисана светилась изнутри мягким теплым светом. В сочетании этот контраст рождал незабываемые переливы искренней радости и почти физически ощутимой благодарности. Бьякуя от всей души не понимал, как можно от этого отказаться, и потому на стариковское брюзжание внимания не обращал.

Приближалась годовщина их с Анеко свадьбы. Хотелось порадовать госпожу старшую супругу, сделать какой-нибудь хороший подарок. Он уже неплохо изучил девушку и понимал, что в ее системе ценностей значимость дара измеряется вовсе не его стоимостью.

По галерее решительно протопали в направлении додзе. Молодой дайме поднялся, открыл седзи, посмотрел на небо. Время близилось к полуночи… Рока, много занимавшийся с пока еще тренировочным мечом, давно спал, следовательно, в зал бежать не мог. Или мог? Неспешным шагом пройдясь по ночному саду, Бьякуя заглянул в помещение. Ну конечно! Кто бы сомневался! В центре сосредоточенно размахивала боккеном Анеко.

Просто удивительно, насколько у госпожи старшей жены отсутствовали склонности к зандзюцу. За время ее обучения в Академии это была единственная дисциплина, по которой Сиятельная Княгиня имела стабильный, неизменный «неуд». Несколько раз Бьякуя пытался дать девушке уроки. Она не была глупой, все запоминала, очень старалась. Она четко выполняла все движения, правильно делала повороты… Все делала правильно, но по отдельности. Соединить все элементы Анеко была просто неспособна!

– Ксо! – девушка швырнула деревянный меч куда-то в угол додзе. – Залюбись! Надоело!

– Ну хватит, а? – послышался ленивый женский голос. Бьякуя недоуменно свел брови над переносицей и приглушил реацу. Низкие рокочущие ноты в незнакомом голосе не были угрожающими, однако посторонний на территории поместья – это не шутки. – Чего ты завелась из-за ерунды?

– Тора! – Анеко резко повернулась, как-то странно взмахнула рукой. – Это не ерунда! Я же экзамен завалю!

– Не завалишь.

В круг света от тусклой лампы впрыгнула белая тигрица, застыла изящной статуэткой, дернула ухом. Бьякуя опешил, замер с широко распахнутыми глазами.

– Да я такого позора не переживу! – нервно вышагивая перед мифическим животным, разорялась госпожа старшая жена. – Бьякуя такого позора не переживет!

– Он-то здесь при чем? – искренне удивилась тигрица.

– Тора! – укоризненно воскликнула Анеко. – Ну ты же умная! Как ты не понимаешь?

– Вот оттого, что ты психуешь, ничего у тебя и не получается. Я тебе все время говорю: не бойся кого-то задеть! Нечего беречь всех подряд. Кто не справился вовремя увернуться, тот сам дурак. А будешь пытаться выиграть сражение, не причинив противнику вреда, – сама виновата, что не получается. Ну сколько можно талдычить: бой на то и бой, чтобы один из бойцов выбыл из строя! – и тигрица выразительно постучала когтистым пальцем по голове.

– Торочка, я не боюсь задеть… Я боюсь, что меня заденут.

– Со мной? – обиженно фыркнула Тора. – Со мной – не заденут! – надменно произнесла она. – Я тебе не какой-то там асаути, а порядочный, опытный занпакто!

– Угу, – согласилась Анеко. – Порядочный, конечно. Все у тебя по порядку: пожрать, поспать…

Тора извернулась, мощная лапа подсекла девушку под колени, и животное и человек покатились по татами, весело хохоча. Бьякуя открыл глаза и сделал вдох – увидев, как под многокилограммовой тушей скрывается его жена, он затаил дыхание и зажмурился. Медленно разжал пальцы. Ставший привычным жест – положить ладонь на рукоять Сенбонзакуры – в этот раз сыграл с шинигами злую шутку, ибо меч покоился на подставке в комнате.

Тигрица потянулась, перекатилась с боку на бок, закинула на Анеко одну лапу. Девушка стала задумчиво перебирать шерсть на животе огромной кошки. Додзе наполнило раскатистое мурчание.

– Я сильно подозреваю, – промурлыкала Тора, – что в экстренном случае у тебя все пойдет, как надо. Ты просто не можешь заставить себя воспринимать тренировочный бой всерьез.

– Знаешь, Торочка, я очень надеюсь, что в экстренную ситуацию мне удастся не попасть. Потому что понятия не имею, как себя поведу.

– Ох уж эти мне твои гуманные идеи! Пацифистка, мяв! Ты – шинигами! Твое дело – убивать пустых. Ну и всякую прочую шушеру…

– Чтобы стать шинигами, мне надо сдать экзамен! – Анеко ущипнула тигрицу за бок и подскочила на ноги. – Раз уж ты вылезла, старая тушечница, давай – показывай мне блоки!

– Нахалка, – любовно промурлыкала Тора и скрылась в тени.

Бьякуя ушел, не стал унижать себя и свою жену недостойным подглядыванием. Голова у него слегка кружилась. Его неподражаемая супруга не умела нормально отбить простенькую атаку, но достигла материализации занпакто. За неполный год. Ну вот как с ней жить, а? Впрочем, судя по обрывочным высказываниям, Тора – наследственный занпакто. Огромная редкость. И небывалая честь для шинигами – оказаться достойным внимания древней сущности, веками, а иногда и тысячелетиями впитывавшей в себя мудрость и опыт своих… нет, не владельцев. Скорее, такие тандемы следовало называть партнерством. У Анеко, как всегда, все было не как у людей. Она со своим занпакто дружила. Иначе как бы тигрица простила ей «старую тушечницу»?

На следующий день молодой дайме немного прохладным тоном поинтересовался у жены, почему она ничего ему не сказала. Анеко удивленно уставилась на мужа и, как нечто само собой разумеющееся, ответила, что он не спрашивал. Где-то в глубине внутреннего мира презрительно фыркнул Сенбонзакура, ворча что-то про лес за деревьями. Бьякуя обозвал его предателем и взялся за Анеко всерьез. Они не вылезали из додзе пару недель, но в итоге девушка вытянула экзамен по зандзюцу на хиленькое «удовлетворительно». Это было больше, чем она надеялась и чем ожидал от нее сэнсэй. Не делающую чести клану оценку скрыли от Гинрея, радостно обсуждая «отлично» «автоматом» по шунпо и кайдо. На окончание эксперсс-курса Куроцучи Маюри подарил своей сотруднице сертификат на заведование 3Q-лабораторией двенадцатого отряда и официальный запрос на распределение. Жизнь постепенно налаживалась…

Теплый весенний ветер нес с собой мелкую пыль, прошлогоднюю листву и ожидание неизвестно чего. В преддверии годовщины свадьбы Бьякуя нещадно гонял своих бойцов, опасаясь, что один-единственный день без его присмотра превратит солдат в стадо туповатых бездельников. Анеко, заполучив документальное подтверждение своего служебного статуса, производила некие разрушительные перемены в пресловутой 3Q-лаборатории, наотрез отказываясь расшифровывать это странное название. На собраниях капитанов Маюри закатывал глаза и стонал, что «все Кучики – изверги». На эти заявления неадекватно реагировали все, кроме Уноханы и самого Бьякуи. Его вполне устраивало быть извергом.

С новой стороны раскрывался характер тихой скромницы Хисаны. Госпожа младшая жена производила весеннюю уборку поместья. Под ее чутким руководством все, что могло быть вытряхнуто и выстирано, подвергалось тщательному вытряхиванию и стирке. Все, что могло быть помыто и отполировано, мылось и полировалось. Все, что могло быть хоть как-то обновлено, обновлялось. Бьякуя с затаенным интересом наблюдал этот процесс. Если Анеко слушались беспрекословно по той простой причине, что она родилась в Великом Доме и имела право приказывать априори, то Хисану поначалу не воспринимали как госпожу и повиновались лишь из страха перед дайме. Но миниатюрная брюнетка нашла способ заставить прислушиваться к себе. Для этого ей достаточно было слегка склонить голову и поднять на собеседника глаза. Фиалковый взгляд, мягкий, немного укоризненный, преисполненный кротости, творил чудеса. А если Хисана добавляла во взор чуточку мольбы, отказать ей не мог никто, включая сурового Гинрея и прижимистого Акиру-сана. Однажды заметив, как госпожа младшая жена воздействует на людей, Анеко обозвала увиденное непонятным термином «Кот из Шрека» и задумчиво пробормотала что-то про секретное оружие. Как всегда, добиться от девушки разъяснений относительно кота и понять, что это за место такое – Шрек, – оказалось невозможно. Однако Бьякуя уже привык, что на некоторые вопросы Анеко не отвечает никогда, и перестал спрашивать.

В начале апреля молодой дайме взял выходной и с самого утра, пока госпожа старшая жена не усвистела на службу, заглянул к ней в комнаты. Мерцающий экран в токономе искрил помехами, сквозь которые доносились вопли Куроцучи. Анеко прыгала на одной ноге, пытаясь обуться, и через плечо огрызалась на монитор. Собиралась на работу девушка в неподражаемой манере «дом вверх дном». «Не помнит», – немного огорченно подумал Бьякуя, но предаваться унынию не стал. Для того ведь и пришел – чтобы напомнить.

Он молча выключил монитор (освоил за несколько месяцев обращение с тонкой духовной электроникой), взял удивленно замершую жену за руку и так же молча повел ее в глубь дома. Только возле фусума в помещение персонального княжеского сенкаймона девушка на миг замешкалась, недоуменно прошептала: «Бьякуя?..». Он хитро усмехнулся, подмигнул и втолкнул супругу в переход.

Они вывалились в мир живых на юге, метрах в сорока над землей. Анеко, не привыкшая к переходам между мирами, не удержала равновесия и уцепилась за рукав мужа. Бьякуя подхватил ее под локоть, потом притянул к себе и, заговорщицки подмигнув, стал вертеть головой. Девушка молчала, хотя он ожидал множества вопросов, и тоже осматривалась.

– С высоты птичьего полета все кажется не таким, – завороженно произнесла она.

– Мне тоже нравится, – отозвался молодой капитан. Выпустил жену из объятий, но тут же крепко взял за руку и, кивнув головой в направлении пологого холма, увлек ее в ту сторону.

Анеко следовала за мужем со смешанным чувством тихой радости и легкой настороженности. Боялась, что эта прогулка на поверку окажется каким-нибудь важным делом, к которому Бьякуя решил привлечь жену. Но юный дайме легко опустился на еще влажную от утренней росы траву, поймал госпожу супругу за талию и, обняв, коснулся губами виска.

– Ты помнишь, какой сегодня день? – спросил Бьякуя шепотом.

– Я думала, ты не помнишь, – тоже шепотом ответила девушка.

– Обижаешь, – усмехнулся молодой человек. – Разве такое можно забыть?

Анеко фыркнула мужу в шею, прижалась к нему потеснее.

– Да уж! Незабываемые впечатления! Два совершенно незнакомых человека вынуждены всю жизнь провести вместе, при этом один малость не в себе, а второй любит совершенно другую…

– Т-с-с! – Бьякуя приложил палец к губам девушки, серьезно и тепло посмотрел ей в глаза. – Сегодня только мы с тобой.

Анеко опустила веки, перевела дыхание и потерлась щекой о ладонь молодого человека.

– Как же я рада, что ты у меня есть, – искренне выдохнула она.

Яркое нежаркое солнце удивительно быстро взбиралось на небосвод, вызолотив молодую траву и яркую зелень. Бьякуя водил Анеко по удивительно красивым местам, показывая то уникальные растения, то восхитительные пейзажи. Они долго сидели у водопада, болтая ногами в холодной быстрой воде, потом плутали по лесу, и Анеко то и дело останавливалась, чтобы полюбоваться, как сквозь гигантские кроны просачиваются пласты солнечного света. Смеялась, пытаясь поймать в ладонь лучи. Бьякуя не торопил жену, но путь его не был выбран наугад. В конце концов они оказались под огромным японским кедром, древним даже на вид. Молодой человек прикоснулся к стволу дерева с явным уважением.

– Представляешь, ему больше семи тысяч лет, – тихо сказал жене. – Его называют Дзёмонсуги, и люди верят, что, постояв под его сенью, станут счастливее.

Анеко подошла и тоже положила руку на шершавую кору, погладила гиганта, подняла голову, рассматривая уходящую ввысь крону.

– Во многих странах, – так же тихо сказала она, – у таких волшебных существ принято просить исполнения желаний. Если Дзёмонсуги слышит меня, я бы хотела, чтобы наша семья оставалась такой же дружной и счастливой, как сейчас. И, конечно же, росла, становилась больше.

Она повернулась к Бьякуе, и он оказался очень близко – так близко, что его дыхание касалось щеки девушки. Ему потребовалось всего лишь слегка склонить голову, чтобы притронуться губами к виску жены, потом проложить дорожку из невесомых поцелуев по скуле и щеке, и поцеловать доверчивые губы, отвечающие ему с радостью и нежностью.

Они целовались под древним кипарисом, не отнимая рук от древесного ствола, и приобретшая за многие тысячелетия разум сущность благосклонно окутывала молодых людей своим одобрением. Дзёмонсуги было даже немного жаль, что красивые молодые духи не стали заниматься любовью рядом с ним, но из сбивчивого шепота древний гигант понял, что они не хотели оскорбить его величавое достоинство не вполне пристойными действиями, и легко отпустил их, пожелав счастья и благополучия.

А Бьякуя и Анеко, продолжая целоваться даже в шунпо, оказались на очень маленькой полянке, скрытые ото всех возможных свидетелей густыми зарослями, и сами не заметили, как остались без одежды, как сплелись, слились, растворились друг в друге. Не было ни шуточной борьбы, столь привычной и веселой, ни игривых подначек. Были нежность, и нега, и ласка, и тихие стоны, и вздохи, и горячие руки, и настойчивые губы, и близость – не просто соединение тел, но единение душ, о котором говорят, что двое как одно целое.

Солнце уже давно переползло через зенит, когда молодые Кучики выбрали из волос траву и листики, кое-как расправили одежду и, держась за руки, отправились куда глаза глядят. Понаблюдали за смешными обезьянами, непуганными и оттого нахальными, встретили якусику с новорожденным олененком, посидели в маленьком храме, уместившемся внутри древесного корня. А потом Бькуя вывел Анеко на живописную прогалину, где извлек из-под вороха веток корзинку с едой. Девушка, посверкивая глазами и обзывая мужа хитрецом, с удовольствием перекусила и с не меньшим удовольствием покормила молодого дайме. Он смеялся и говорил, чтобы она не надеялась, будто приручила его окончательно, и ловил губами кончики ее пальцев, и уворачивался от «самых вкусных кусочков», и жаловался мирозданию, что такими темпами растолстеет и помрет, строя при этом уморительные рожицы.

Они плескались в термальных источниках и, устав, просто лежали в теплой воде обнявшись. Они купались в весеннем океане, оставив вершины Парящих Альп, хотя Бьякуя не желал лезть в холодную воду, а Анеко возмущалась и уверяла, что водичка вполне себе теплая, надо только привыкнуть. Только когда у молодого человека начали синеть губы, девушка сдалась и увела его обратно в теплые источники. Безмерно уставшие, счастливые и умиротворенные, они сидели на огромном валуне в нескольких метрах от берега и смотрели на золотисто-малиновый закат над океанской гладью. Анеко прильнула к мужу и прошептала: «Спасибо». Бьякуя ткнулся носом в макушку девушки – волосы пахли соленой водой, йодом и почему-то мятой, и долго не отпускал ее из объятий. И лишь проводив дневное светило, молодые люди вернулись домой.

Анеко сладко потянулась, не открывая глаз, улыбнулась солнечному лучу, щекотавшему ресницы, и, развернувшись, обхватила мужа руками и ногами. Бьякуя, как раз в этот момент собиравшийся встать, неловко повалился обратно на футон.

– Вот всегда поражаюсь твоей несобранности, – проворчал он, поглаживая локоть девушки. – Сначала валяешься до посинения, а потом мечешься по всему дому и опаздываешь.

– Угу, – согласилась Анеко.

– Куроцучи тебя уволит, – посулил капитан шестого отряда.

– Не-а, – промурлыкала заведующая 3Q-лабораторией.

– Как он тебя терпит? – вздохнул молодой человек – и сам себе ужаснулся: совсем недавно он не понимал свою старшую жену, способную находиться рядом с Маюри, а теперь на полном серьезе сопереживал коллеге из-за нерадивости его подчиненных.

– Он не терпит, – сонно пробормотала девушка. – Он от всей души наслаждается. Еще бы! Бесплатное радио с ежедневными постановками! Настоящее реалити-шоу, и совершенно бесплатно.

– Ты о чем?

– Да о том, что у тайчо везде «жучки» понатыканы.

– Он распространяет термитов? Хм. А лесопилка, надо полагать, у вас с ним на двоих?

Анеко долго смеялась, пришлось даже проснуться окончательно и принять сидячее положение. Потом объясняла термин «жучок». Потом убеждала не нестись спозаранку к сотайчо, чтобы пресечь неправомерные действия некоторых капитанов, потому что если бы Командор изредка не пользовался результатами нелегальной деятельности, откуда бы у Маюри было финансирование на все эти непотребства?

– И что, тебе все равно? – несколько обиженно спросил Бьякуя. – Не смущает, что твоя – и не только твоя! – личная жизнь проходит на чьем-то мониторе?

– Пф! – госпожа старшая супруга снова развалилась на футоне, помахала в воздухе стройными ножками. – Мы с тайчо из-за этого уже пару раз подрались и помирились. Теперь я настройки поменяла, и когда у нас дома или у тебя на службе обсуждается что-то серьезное или происходит… кхм… личная жизнь, у Маюри в динамиках начинают петь детские песенки, а монитор демонстрирует познавательные слайды из жизни насекомых. На богомолах тайчо сломался и высказал мне свое «фи», но я была непреклонна.

– И, разумеется, Куроцучи не взломал твои настройки! – недоверчиво усмехнулся Бьякуя.

– Попытался, – кивнула Анеко, поднимаясь на ноги. – Но не зря же я год у него в стажерах ходила! Научилась кое-чему. А про лесопилку на паях – хорошая идея! Подкину ее тайчо, он будет в восторге. Возможно, даже перестанет бухтеть. Ты себе не представляешь, господин муж, насколько Маюри жадный, – девушка привстала на цыпочки и чмокнула супруга в щеку. Дайме Великого клана скептически хмыкнул.

– А он не обижается на такие заявления?

– Ну, в данный момент он обижается на песенку «в лесу родилась елочка». Вчера высказал мне претензии, мол, у меня нет чувства соразмерности и гармонии. Как так: на дворе ханами, а я ему новогодние песенки прокручиваю!

Бьякуя засмеялся и легонько шлепнул жену по мягкому месту:

– Иди-ка ты на службу, интриганка!

Интриганка задорно улыбнулась и отбыла отдавать воинский долг на «полевой кухне». Глава Дома Кучики знал, но пока не мог до конца уложить в своем сознании, почему 3Q-лаборатория на три четверти состоит из супер-современной по генсейским меркам кухни и лишь на малую толику – из электронного центра. Где Анеко держит пробирки и препараты, вообще оставалось тайной за семью печатями. А то, что пробирки были, Бьякуя не сомневался. Потому что с недавних пор «3Q-косметика» стала в Сейретее весьма популярной. Благородные дамы не дрались за нее, но ревниво косились на конкуренток-покупательниц. Зато у мужской части Общества Душ исчезла большая головная боль – что подарить своей половинке на праздник. Ответ был очевиден!

Выпроводив старшую супругу, Бьякуя не спешил на службу. Выходной на этот день он себе организовал еще неделю назад. Нельзя ведь доверить подотовку к Ночной сакуре кому-то другому! Он невольно поймал себя на мысли, что в последнее время все чаще отступает от вековых канонов поведения, следовать которым все Кучики учились с пеленок. Постоял, размышляя, насколько от этого страдает честь семьи. Мысленно плюнул на правила и выловил служанку, чтобы отдать ценные указания.

А вечером, в сумерках, в поместье стали стягиваться гости. Близких друзей у самого Бьякуи не было – не сложилось как-то, слишком уж придирчив к кругу общения внука был Гинрей, – зато получивший приглашение на пикник третий офицер отряда, исполнявший уже больше года обязанности лейтенанта, смотрелся под сенью цветущих сакур вполне уместно. Нервничал немного, диковато озирался, но держался с достоинством.

Унохана о чем-то беседовала с Хисаной, ее тихий голос лился по саду неспешным ручьем, примирял с резковатым скрипучим зудежом Куроцучи. Молчаливая Нему послушно сидела позади своего капитана, опустив глаза. А вот каким образом в эту идиллию вписался Зараки, было загадкой. Ах, да! По саду с гиканьем носились Ячиру и Ренджи. Мальчишка пытался угнаться за использующей шунпо Кусаджиши, та дразнилась и показывала язык. Наблюдая за детьми из-под полуопущенных век, Бьякуя вспоминал себя – догнать Йоруичи у него так и не вышло, ни в детстве, ни позже. А потом она исчезла.

На покрывало рядом опустилась Рукия, поклонилась мужу сестры, поставила маленький поднос с какой-то выпечкой.

– Нии-сама, мама Анеко прислала.

– А она-то где? – не открывая глаз, спросил Бьякуя.

– Ссорится с Акирой-саном, – вздохнула девочка. – Опять бюджет не поделили.