Текст книги "Родственные связи (СИ)"

Автор книги: Bazhyk

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 14 страниц)

====== Развод и девичья фамилия ======

Кучики Гинрей чувствовал, что его время подходит к концу. Смерть сына словно вынула из сильного шинигами некий стержень, и единственное, что держало старого капитана на поверхности, – осознание, что Бьякуя не готов. Внук был слишком юным, слишком импульсивным, слишком горячим, чтобы нести бремя ответственности так, как этого ожидают от Кучики – гордо и достойно. Не справится. Пока.

Но и у Гинрея сил оставалось все меньше. Неизбывная тоска подтачивала душу, как термит подтачивает основы строения. К тому же, служба приносила все больше ран, чего в юности и в зрелые годы не случалось, и отнимала все больше сил. Не только глаза и руки подводили опытного военного – сама реацу становилась нестабильной, шалила в самые неподходящие моменты. Это было опасно, и не только для Кучики, но и для его подчиненных. И для клана: неудача одного человека может лечь несмываемым позором на всю семью. Этого допустить нельзя.

Скрепя сердце, Гинрей принял решение. Клан пора было отдавать в молодые и сильные руки. И отряд тоже. Ну а с некоторыми особенностями характера юного Бьякуи можно справиться, попридержать пацана… Хотя какой он пацан? Вовсю мотается на свидания, знать бы еще, к кому…

Кучики Гинрей с кряхтением сел в сейдза, придвинул столик для каллиграфии, положил перед собой лист тончайшей бумаги с монами рода. На несколько мгновений кисточка повисла в воздухе – старый шинигами обращался к ками. А затем решительно нанес первые штрихи письма.

Аня бездумно смотрела в окно. Темнота за стеклом затягивала в гиблый омут безысходности, и даже размытые отражения фонарей и фар не разбавляли черного провала, в который девушка падала неотвратимо и пугающе быстро. Сегодня ее жизнь разрушилась. В очередной раз.

Ане никогда не жилось легко. В шесть лет она потеряла родителей и попала в детдом, потому что близких родственников, которые согласились бы взять маленького ребенка, не было, а дальних никто не стал искать. Она как-то выжила в постперестроечном беспределе, в который погрузились все социальные структуры бывшей великой страны. Она даже получила образование, можно сказать, лучшее из того, на которое могла рассчитывать. Стала учительницей. Она вышла замуж по большой и чистой любви и много лет сражалась с родней мужа, считавшей, что «детдомовка» не ровня их славному мальчику. И вот теперь этот славный мальчик, с которым они прошли огонь, воду и канализационные трубы семейного счастья, с ней развелся.

Боли не было. Обиды не было. На месте души зияла пугающая пустота.

Сколько она простояла у окна, заглядывая в глаза своей пустоте? Наверное, несколько часов. Секретарь суда давно вынесла документы, сочувственно покосилась на помертвевшую женщину и что-то пропищала про кабинет психолога. Аня не отреагировала. Проходящая мимо уборщица сказала, что здание суда закрывается, потому что поздно и все ушли.

Девушка несколько раз моргнула, пытаясь понять, что ей говорят. Раскрыла сумку и достала журналы – манга, подарок племяннику мужа. Теперь уже чужому мальчику, которого она любила едва ли не больше, чем того, кто ее предал. Вложив в одну из брошюр листики, на которых казенным языком излагали конец ее жизни, Аня вышла из здания. Куда идти дальше, она не знала.

Поздний вечер, дождь со снегом, размытые огни и холод в сердце. Проплакаться бы, но слез не было. На остановке девушка села на лавочку, вынула мангу и стала листать. Холодно? Мокро? Не все ли равно?

Со страниц смотрели яркие, интересные, живые люди. Вот этот рисованный рыжий парнишка чем-то неуловимо напоминал Серегу – теперь уже не ее племянника. Девочка с огромными выразительными глазами цвета вечерних незабудок походила бы на одну из учениц, если бы не выражение лица – Ленка никогда не была настолько решительной. Смуглый гигант с длинной челкой – вылитый физрук Валерий Степанович, челюсть такая же квадратная, плечи такие же широченные, спокойствие такое же олимпийское. Тоненький очкарик – просто одно лицо с заучкой и ботаником Юрочкой Сидоренко, надеждой всего интерната на победу в математическом конкурсе. Рыженькую обаяшку с пышными формами можно ставить в пример первой школьной красавице Светочке – рисованная девочка ведет себя прилично, на мальчиков не вешается. А красноволосого, с хвостом а-ля ананас, предъявить бы Роме Баранову: тот, что придуман неизвестным японцем, куда более общителен и открыт, чем родной школьный неформал; вдруг увидел бы параллель, перестал бы шугать всех вокруг и сам шарахаться от людей…

Аня прикрыла глаза. С Сережкой она дружила с первого дня своего замужества, и жена мужниного брата была чуть ли не единственным человеком, принявшим девушку нормально, без пренебрежения и предубеждения. Теперь это общение сойдет на нет, и от этого вдвойне больно. Надо будет передать Сережке мангу, он так ждал эти выпуски! Мальчишка настолько увлекся, что даже тетушку подбил на просмотр аниме, снятого по манге.

Аня представила, как все было бы еще месяц назад. Увидев целую стопку журналов, подросток подскочил бы к ней с радостным воплем, подхватил на руки – в его шестнадцать он уже был выше на голову и вдвое шире, – покружил, потом вцепился бы в мангу и выпал из жизни на какое-то время. Впрочем, ненадолго. Уже через час на Аню вывалили бы поток информации, посвятили бы в новые детали истории японских мифических существ, потыкали бы пальцем в самые выразительные картинки. Чего греха таить, сама госпожа завуч интерната тоже увлеклась бы, задавала вопросы, пыталась бы вспомнить подзабывшиеся моменты, все-таки они с Сережкой влипли в эту историю с мангой-аниме еще четыре года назад, кое-что стерлось из памяти. А потом пришел бы Андрей, посмеялся над «взрослой тетенькой, читающей комиксы» и отгреб бы от племяша за непочтение к трудам неизвестного мангаки. Вернее, это мужу художник из Страны Восходящего Солнца незнаком, а вот Аня с Сергеем – дело другое!..

На этом месте девушка открыла глаза и втянула воздух сквозь сжатые зубы. Стоп. Нет и не будет больше никакого Андрея! А Сережка…

– Девушка! – раздался голос из подъехавшего автобуса. – Вы заходить будете? Последний рейс, следующий в пять утра будет.

Аня непонимающе уставилась на водителя в полосатой бейсболке, злого и уставшего, говорившего с ней через открытую дверь своей кабины.

– Ну так едете? Погода вон какая, пешком не дойдете.

Аня зашла в сырое холодное нутро автобуса, удивленно посмотрела по сторонам. В салоне она была одна. Сколько же времени девушка просидела на остановке, невидящими глазами разглядывая захватывающие рисунки? Несколько часов, не иначе. В недавние времена она бы подумала, что теперь ей обеспечена простуда и как минимум неделя вынужденного безделья, а ее оболтусы в это время будут активно отбиваться от рук. Сегодня все это не имело значения.

Не глядя усевшись где-то в середине автобуса, Аня снова раскрыла мангу. Что угодно – только не думать об этом дне, который все не закончится… Еще одно лицо, бледное, тонкое, холодное. Опущенные ресницы скрывают боль в темно-серых глазах. Господи, даже нарисованным людям бывает больно! «Они не люди, они – шинигами!» – сказал бы Сережка. Аня потрясла головой, отгоняя непрошеные мысли. Отстраненное безразличие – защитная реакция сознания – отступало, впуская в сердце колючие ростки нестерпимой боли. Не думать не получалось. Сами собой пришли воспоминания полугодовой давности.

– Если мы не родим сейчас, потом будет еще сложнее, – говорил Андрей, потягивая пиво. Аня сидела за столом напротив, напряженно разглядывая радужную пленку на чайной поверхности в своей кружке. – Нам уже по тридцатнику, пора… Ты к врачу ходила?

– Ходила, – глухо отвечала девушка. – Заключение на полке. Ты врач, сам почитай.

– Анюта, ты не злись, – бодро высказывался муж, косясь на полку за спиной жены. – Но ты ж сама говорила: семья без ребенка – не семья.

– Давай возьмем из детдома…

– Ты опять?!.

А недавно выяснилось, что ждать, пока молодая супруга разберется со своим организмом, перспективный доктор, умница и просто красавец не стал и познакомился с барышней куда более юной, куда менее проблемной и, главное, способной подзалететь без всяческих дорогостоящих курсов лечения. Что та с успехом и сделала.

Аня подала на развод сама.

Семейные скандалы, ссоры мужа с собственным братом, вопли свекрови и угрюмое сопение свекра мелькали перед глазами калейдоскопом вырванных из контекста кадров. Как нарезка из кино. Наверное, поэтому Аня не сразу поняла, что это за чудовищный рёв, что это за ослепительный свет – и что это за грохот. Короткая резкая боль, вспышка. Да, сегодня ее жизнь разрушилась в очередной раз. В самый последний.

Она уже не узнала, что в тот день шестнадцатилетний Сережа с порога врезал любимому дяде по морде, когда обретший свободу молодой доктор явился в гости, чтобы рассказать, как все прошло. Она уже не узнала, что Сережкина мама, искренне любившая свою невестку, искала пропавшую после развода девушку четыре дня. И все это время костерила деверя на чем свет стоит. И заставила его подключить свои связи в мире медицины. Не узнала, что бывший муж, нашедший сведения о погибшей в чудовищной аварии – КаМаз врезался в середину автобуса, сложив его пополам, – опознав в ней только что покинутую жену, в один миг поседел. Не узнала, что на похоронах свекровь, девять лет шипевшая оскорбления и проклятия, рыдала, как ребенок, а разом постаревший свекр напился в хлам впервые за те самые девять лет – предыдущий раз был на их свадьбе. Не узнала, что хмурый племянник стоял под дождем у закрытого гроба минут сорок, никого не подпуская, а когда его стали уговаривать отойти – пора закапывать! – так зыркнул на родственников, что те предпочли отстать. Не узнала, что он сделал это для ее учеников: автобус от интерната опаздывал, застряв в пробке, и Сережка ждал, пока учителя и дети доберутся, чтобы попрощаться. Он-то знал свою тетю лучше других, он лучше других понимал, насколько много для нее значили эти колючие, диковатые подростки и невзрачные женщины с больными глазами. Не узнала, что после долгого и тяжелого часа, в течение которого к полированной крышке тянулись озябшие руки детей и дрожащие пальцы сотрудниц, племянник молча положил на гладкое дерево толстую стопку журналов в ярких обложках.

– Зачем? – спросил его высокий тощий парень с забранными в хвост длинными волосами и выныривающей на шею змейкой татуировки.

– Чтобы ей не было скучно, – буркнул Сережа.

Хвостатый молча кивнул и отошел на шаг. Дождался парня и протянул руку:

– Роман.

– Сергей.

Она уже не узнала, что через несколько часов после того, как ушли последние из тех, кто ее провожал, к свежему холмику, заставленному искусственными цветами, подошла молоденькая девушка, присела на корточки и положила ладонь на основание креста.

– Я не знаю, где ты, – сказала девушка, – но я прошу у тебя прощения. Зато я точно знаю, что Андрею без тебя будет плохо. Если у меня родится дочь, я назову ее Анной.

Выйдя за ограду кладбища, девушка направилась к машине, возле которой курил одну за одной млодой мужчина с седыми волосами. Около минуты они молча смотрели друг на друга, потом девушка сказала:

– Давай я сяду за руль. Ты в таком состоянии…

Мужчина только кивнул.

Зато вскоре Аня узнала много другого…

– Нет! – решительно сказал Бьякуя. Спина прямая, взгляд колючий, голос хрустит от холода.

– Да! – твердо сказал Гинрей. Брови сурово сведены, губы поджаты, взгляд исподлобья не сулит ничего хорошего.

– Я ни за что на это не соглашусь, – сухо проинформировал деда младший Кучики. Старший видел, что внутри внука бушует нешуточная буря, однако мальчишка держался. Это вселяло некоторую надежду. Некоторую…

– Я тебя не спрашиваю, а ставлю в известность, – в тон юноше ответил старик.

– Подобные решения не принимаются в одиночку.

– Совет клана одобрил.

– Почему я узнаю́ об этом только сейчас?

– Потому что.

– Это не ответ! – нервы молодого человека не выдержали. Он почти сорвался на крик.

– Тебе вполне достаточно! – на лице деда заходили желваки. – Что еще за капризы? Ты взрослый шинигами, ты старший офицер, еще чуть-чуть – и глава клана. Великого Дома! Что ты себе позволяешь?

– Я позволяю себе принимать решения относительно собственной судьбы!

– А на это у тебя прав нет! Ты себе не принадлежишь!

– Прекрасно, – Бьякуя расслабил напряженные до этого плечи, вскинул подбородок. – В таком случае я отказываюсь от положения главы клана, – он сдернул Гинпаку, словно тот ничего не весил, небрежно откинул в сторону. Татами под весом шелка затрещали.

– Прекрасно, – насмешливо произнес Гинрей в спину внуку. – Вот и проваливай на все четыре стороны, предатель!

Бьякуя споткнулся. Долгие несколько секунд стоял у закрытых седзи, сжимая и разжимая кулаки. Медленно повернулся, сверкая на деда глазами. Губы сжал так плотно, что они побелели.

– Ты что же, думал, так все просто? – устало прикрывая глаза, произнес Гинрей и опустился в агура*. Откинулся назад, прислоняясь спиной к стене. Бьякуя удивленно смотрел на явное проявление слабости, которое дед никогда себе не позволял. Никогда раньше.

– Дедушка?.. – молодой человек приблизился, припал на одно колено перед стариком. – Что?..

– Бьякуя, малыш, не от хорошей жизни я все это затеял. Мне немного осталось…

– Нет!..

– Помолчи, – веско уронил Кучики-старший, взглядом заставляя внука повиноваться. – Мне немного осталось, прими это как данность. Скоро ты останешься один. Один, понимаешь? Надо, чтобы рядом кто-то был. Чтобы груз, который на тебя свалится, было с кем разделить. Хотя бы иногда. И клану нужен наследник. Ты не только Семью примешь, ты и отряд примешь. Это опасно.

Бьякуя опустил голову.

– Тора́ми – древняя, благородная фамилия. Санго-сэссё** не станет лезть в твои дела, зато ты всегда сможешь рассчитывать на ее голос в Совете кланов. Это немало. Более того, двое из Торами состоят в Совете 46-ти. Плюс наши двое – это уже сила. Станешь сэмпаем маленькому Роке, и он всю жизнь будет тебе предан.

– Дедушка, – Бьякуя поднял заинтересованный и немного встревоженный взгляд. – Сосредотачивать столько силы в одних руках тоже опасно.

– А ты не лезь на рожон. От тебя и требуется-то всего ничего: исключительная преданность Готей-13, исключительная верность Дому Рейо, неукоснительное соблюдение закона. Ничего необычного. И не вздумай бросать вызов всему Сейретею, вспомни Шиба… А то придумал тоже – жениться на руконгайке!

Молодой человек отвел взгляд, сдержал вздох.

– С ней некрасиво получается, – сказал очень тихо. Но дед услышал.

– Переживет, – резковато отозвался Гинрей на реплику внука. Помолчал и добавил: – Если любит – поймет.

Дед и внук замолчали. Гинрей вяло думал о том, что неплохо бы проскрипеть до рождения правнука, подождать, пока положение Бьякуи укрепится достаточно. Бьякуя думал о Хисане…

– Я хочу увидеть невесту, – глухо сказал он.

– На свадьбе увидишь, – отозвался дед.

– Что, такая страшная? – ужаснулся юноша.

– Красавица! С чего ты взял?

– Значит, дура, – припечатал внук.

– Да нет, нормальная барышня благородных кровей.

– Тогда почему ты не дашь мне ее увидеть?

– А чтоб не сбежала раньше времени, – со смешинкой во взгляде ответил старик. – А то на тебя найдет, ты и забудешь о правилах приличия…

Бьякуя подозрительно прищурился, изучая лицо деда.

– Кучики Гинрей, – произнес молодой человек язвительно, – вы шутите, следовательно, вы меня надули. И что, это достойно?

– Для меня сойдет, – отмахнулся Гинрей. – Должны же у стариков быть свои маленькие радости?

– Я так понимаю, что молодым они не полагаются? – ирония вышла злой.

– Будут тебе радости, – проворчал Гинрей, опираясь на руку Бьякуи, чтобы встать. – Вот женишься – и обрадуешься.

Бьякуя демонстративно вздохнул.

– Ты слово дал, – напомнил ему дед.

– Когда это я?..

– Так! Отставить диспут! Ты женишься, свадьба через неделю.

Комментарий к Развод и девичья фамилия * Агура – традиционная японская поза, менее официальная и церемонная, чем сейдза, позволяет сидеть, скрестив перед собой ноги.

**Сэссё – регент.

====== Хорошее дело браком не назовут ======

Ощущения были сродни прыжку с тарзанки – только вместо того, чтобы зависнуть в нескольких сантиметрах над водой, ты со всего размаху ухаешь в нее вниз головой. Барахтаешься в панике, уходишь все глубже, стянутые лодыжки мешают, а освободить их в круговороте потоков и бесконтрольных движений нет никакой возможности. Но каким-то чудом тело знает, что делать – и ты выживаешь. Выныриваешь из воды, судорожно вдыхаешь воздух, про который раньше и думать не думала, а он-то, оказывается, нужен больше всего. Совершенно по-новому смотришь на мир, ставший в десятки раз ярче, живее – желаннее.

Горечь странного, незнакомого напитка осталась на губах. Подозрительное послевкусие задержалось на нёбе, прокатилось по рецепторам.

Большой зал. Много людей. Людей странных, чужих – и чуждых. Все смотрят на девушку, улыбаются, непонятно подергивают руками, словно стремятся поднять их. Оказывается, действительно стремятся – в незнакомом жесте, видимо, означающем приветствие.

«Вот так делегация, – подумала Аня. – Встречают как родную. По какому поводу праздник?»

Губ коснулось что-то прохладное и твердое. Оказалось, кто-то поднес к ним маленькую пиалку, вынуждая сделать глоток. Снова этот странный вкус – то ли приятный, то ли не очень, не разобрать.

Аня подняла глаза на того, кто ее угощал. Очень серьезный, очень красивый молодой человек в нелепых одежках, словно его завернули в подарочную упаковку, оставив на поверхности только голову и руки. Еще и… назовем это шапочкой, решила девушка. Смешная такая шапочка…

Юноша смотрел внимательно и напряженно. Не в силах отвести взгляда от глаз цвета грозового неба, Аня выпила предложенное. По горлу прокатился жаркий комок. Да это алкоголь!

Кто-то в стороне заговорил, молодой человек на миг прикрыл глаза. Ресницы у него были длинными и густыми, опускались веерами, отбрасывая тени на очень белую кожу. Тонкие, плотно сжатые губы вытянулись в ровную нить. Странновато для гостепреимного хозяина, спаивающего гостей из собственных рук!

Аня, повинуясь непонятному ритуалу, ощущавшемуся как нечто естественное и необходимое, повернулась на голос. Сама не поняла, как заговорила. Не своим, чуть более низким и мягким голосом. Что она произносила, тоже не очень понимала. Кажется, клялась быть верной клану, верной мужу, чтить и уважать его всю свою жизнь… Какому мужу, господи помилуй?! Она только-только развелась!

– Кампай! – раздалось со всех сторон. Аня вздрогнула и неуверенно посмотрела на сидевшего рядом юношу. Тот устремил взор куда-то в пространство.

Потом было много непонятного. Какие-то девушки, завернутые в сложносочиненную подарочную упаковку, увели ее, переодели и вернули на место. Сосед по застолью, тот самый, что спаивал ее, тоже переоделся. На Аню он старательно не смотрел, зато с важным видом кивал, когда пожилые гости начинали втирать про важность брака и ответственность перед кланом. Потом снова были возлияния, причем снова пришлось пить из чужих рук, терпя пристальный холодный взгляд, да еще и поить из собственных рук в ответ! Наконец, странная церемония закончилась, девушку и ее «соседа» со сложными ритуалами вывели из помещения, заставили остановиться и выслушать поздравления и пожелания счастья и плодородия от целой вереницы гостей. Те подходили по очереди, кланялись, и Аня почему-то кланялась в ответ. Одна из дам, в обычном у этих странных людей нелепом наряде, с сурово выбеленным лицом и нарисованными бровями, обняла девушку и прошептала на ухо:

– Я сделала тебе хороший подарок, хоть ты того и не заслуживаешь, маленькая пакостница! Ты оценишь! Надеюсь, когда придет время, ты вспомнишь, что я могла бы этого и не делать, – и захихикала, прикрыв нижнюю половину лица веером.

– Хи-хи, – ответила Аня, непонимающе глядя на незнакомку.

Когда ноги затекли от неподвижного стояния на месте, а в глазах замельтешило от лиц и ярких нарядов, девушку и молодого человека куда-то повели. С пышными церемониями впустили в уединенный, спрятанный в глубине шикарного сада домик, – и оставили одних.

Аня недоуменно уставилась на закрытые седзи… В пустой голове вертелся одинокий вопрос: откуда она знает, что эти ширмы на полозьях – именно седзи, а не что-то другое?..

В двух шагах от нее вздохнул «сосед». Девушка повернулась к нему, собираясь задать вопрос… и поняла, что не знает, с чего начать. Однако начать было нужно. Начать было жизненно необходимо.

– Кхе-кхе, – начала Аня. Хрипло начала, незнакомо.

– Госпожа моя? – красивый юноша слегка повернул голову в ее сторону, выгнул черную бровь идеальной формы. Он их что, выщипывает, что ли?

– А я вот хотела спросить… – неосознанно подражая красавице Светочке, когда наглая девчонка косила под дурочку, произнесла многоопытная завуч школы-интерната, – а что здесь происходит?

Глаза молодого человека распахнулись. Он даже повернулся к Ане полностью, всем телом. Замер на несколько секунд, хмуря брови, потом недоуменно моргнул.

– Будьте добры пояснить, что вы имели в виду, госпожа моя, – произнес ровным тоном.

Аня досадливо дернула уголком рта. Почувствовала, что на ее лице краски не меньше, чем у той дамы, что делала непонятные намеки. Для верности потерла щеку и удивленно уставилась на совершенно белую ладонь.

– Ладно, – пробормотала она. – Начнем с простого. Где здесь можно умыться?

Юноша вежливо проводил ее за расписную ширму, где оказался вход в … ванную, решила Аня. Правда, ничего подобного раньше она не видела. В одной части просторного помещения стояли кадушки и черпачки, большая емкость с горячей даже на вид водой и батареи всяческих скляночек. В другой части находилась гигантская бочка, тоже наполненная водой. А за ней, в паре шагов, виднелся вход еще куда-то. Аня сунула туда нос – и поняла, что все странности этого бесконечного дня стоили того, чтобы в итоге окунуться в эти райские воды! В естественный природный водоем под открытым небом, с исходящей па́ром водой и маленьким водопадиком, хотелось немедленно нырнуть с головой. Ане стало жалко портить такую красоту белой краской, которая поползет по поверхности и замутит ее, и девушка метнулась обратно, к корытцам и кадушкам. Принялась сдирать с себя одежду – и запуталась. Но ей так хотелось в воду, поскорее, с головой, с блаженными вздохами и полным расслабоном, что выход нашелся быстро.

Выскочив в первую комнату, она подбежала к молодому человеку и потребовала:

– Снимайте!

– Что?!

– Упаковку эту снимите с меня, пожалуйста! Я там какую-то тесемочку порвала!

От неожиданности юноша опешил и покорно помог. Аня весело ему улыбнулась, придерживая руками начавшую падать ткань, и кинулась обратно. Через полминуты она снова выскочила к устало потирающему переносицу юноше.

– Волосы! – воскликнула девушка. – Мне какой-то фигни на голове навертели! Помогите! – и наклонила голову, чтобы помощнику было удобнее.

Тот медлил. Аня нетерпеливо вывернула шею, не разгибаясь, посмотрела на него.

– Мне со всей этой байдой на башке в бассейн лезть? Чего вы ждете?!

Длинные тонкие пальцы в несколько движений освободили девушку от шпилек. Тряхнув непривычно длинными для себя волосами незнакомого цвета, Аня припустила к заветной цели. Быстро и деловито, еще помня опыт помывки в детдомовской бане, когда в любую секунду грозила закончиться вода или могли заявиться старшеклассницы, что еще хуже, она намылила себя чем-то ароматным и нежным, особое внимание уделив лицу, и извела на себя всю воду из емкостей. После чего ушла в нирвану. То есть погрузилась в водоемчик и расслабилась.

Бьякуя устало потер пальцами переносицу. Закрыл глаза, попытался вспомнить техники медитации. Бесконечный день, разделивший его жизнь на «до» и «после», подходил к завершению, но еще не закончился. Впереди было самое неприятное – первая брачная ночь.

Невеста не вызывала ничего, кроме раздражения. Начиная с первых минут, как он ее увидел – фарфоровое лицо, традиционные драпировки, «изящная» семенящая походка, механические движения и не менее механические реплики. Продолжая церемонией в храме – там она, кажется, стала еще мертвее, еще механичнее. И заканчивая этой непристойной оживленностью в брачном павильоне. То ли девчонка невероятно глупа, то ли слишком плохо воспитана, что, в принципе, одно и то же. В любом случае, жизнь с ней обещала стать пыткой.

Из офуро сначала доносились громыхание и попискивания, потом все стихло. Бьякуя подождал. И еще подождал. Потом ему надоело. Он скинул верхнее хаори, снял таби, выпутал из волос Кенсейкан и прошел в купальню.

Госпожа молодая жена спала в онсэне, раскинувшись звездой. Длинные темные волосы колыхались в воде, неприятно напоминая водоросли. Сквозь рябящую поверхность было видно стройное белое тело, гармоничное и соразмерное, как и подобает дочери благородного клана. Во сне лицо стало расслабленным и немного детским. Бьякуя из чувства справедливости попытался найти в жене хоть что-нибудь привлекательное. К его сожалению, Торами Анеко действительно была красива: овальное лицо, небольшой прямой нос, пухлые губки, персиковые щеки – даже отсюда было видно, что на ощупь они будут бархатными, темные брови вразлет… В пустые синие глаза он сегодня заглянул не единожды.

Сердце болезненно сжалось. Едва ли не впервые за всю свою жизнь Бьякуя был готов ненавидеть деда, образец чести и мудрости. Ограничения и правила были ненавистны давно, еще с детства, а вот подобные чувства по отношению к единственному родному человеку… Клокотавшая внутри всю прошедшую неделю ярость сменилась апатией и усталостью. Сделанного не воротишь. Даже если бы удалось отвертеться от женитьбы на этой кукле, Хисана была потеряна… Стоп! Не думать о Хисане! Не сейчас!

Девушка пошевелилась во сне, открыла глаза, непонимающе уставилась на ночное небо в россыпи звезд. Полежала несколько минут. Бьякуя мрачно наблюдал за ней – уходить сейчас было бессмысленно, уж слишком это напоминало бы бегство.

– Ух ты! – восхищенно прошептала госпожа жена. – Звезды! – и улыбнулась. Простой человеческой улыбкой.

Бьякуя сжал зубы. Он уже выстроил в своем сознании образ пустоголовой оболочки, призванной родить ему наследника и навсегда исчезнуть в глубинах поместья. Допускать наличие у оболочки нормальных эмоций было нельзя, чтобы не сближаться, не увидеть бо́льшего, чем хотелось видеть…

– Кхм, – оказалось, что девушка уже сидит, прижав колени к груди, и выразительно смотрит на него исподлобья.

– Госпожа моя, – как мог безразлично произнес Бьякуя.

– Полотенце, – хрипло сказала девушка.

– Простите?

– Или дайте полотенце, или выметайтесь, – сообщила Анеко.

«Хамка, – подумал Бьякуя, расправляя широкий лоскут мягкой ткани и отворачиваясь. – Гинрей что, не видел?.. И как мне с ЭТИМ жить?!»

Завернутая в белую ткань, девушка пронзила юношу грозным взором и решительно прошествовала в их «спальню». Господин молодой супруг поплелся следом. Что сейчас будет, он представлял себе плохо. Нет, технические стороны брачной ночи, конечно, представлял, но… не с этой женщиной! И как заставить себя?..

Госпожа супруга сидела возле столика с фруктами и напитками, скрестив ноги – из-под ткани выглядывали округлые коленки, – и придирчиво изучала угощение. Бьякуя молча сел в сейдза напротив, всем своим видом демонстрируя хорошее воспитание и благородные манеры. Девушка обратила на него внимания не больше, чем на звук от трепыхания крыльев бабочки. Она повертела в руках маленькие пиалки, понюхала горлышко глиняной бутылки и налила темную ароматную жидкость в чашечки. Одну протянула Бьякуе – простым, даже простонародным жестом, без намека на изысканность. Господин молодой супруг взял напиток как полагается, с неглубоким поклоном, изящным движением рук.

Девушка изучила его странным взглядом, скривив губы в одну сторону. Дождалась, пока он сделает глоток. И заявила:

– Ну рассказывай.

Бьякуя понял, что дожидаться от молодой жены хороших манер и куртуазного поведения он будет до перерождения в Генсее, и просто принял ее способ общения.

– Что?

– Чего здесь происходит?

– Нас поженили.

– Да ну-у-у?! – иронично воскликнула Анеко. – С фигов?

– К такому договору пришли Советы наших кланов.

– А меня спросить? Тебя, судя по твоей физиономии, тоже особенно не спрашивали.

– Этот союз послужит чести и процветанию кланов, как моего, так и вашего, госпожа супруга моя.

В эти минуты Бьякуя был искренне благодарен деду за многолетнее капанье на мозги по поводу умения держать лицо. Иначе правильные до отвращения слова не дались бы так ровно.

Девушка задумчиво прихлебнула из своей пиалки, поморщилась. Побарабанила розовыми пальчиками по столешнице.

В эти минуты Аня думала, что бред у нее какой-то на диво реальный и яркий, и слишком последовательный. Ее сны всегда были рваными, обрывочными. Если она и запоминала что-то, то это были вырванные из общего потока картинки, как та же манга. И никогда не длились они так долго, никогда не имели постоянной сюжетной линии. Может быть, она в коме? Да, точно, в коме! Ведь был же этот слепящий свет, несущийся прямо на нее, был жуткий скрежет и грохот, были боль и ужас. Значит, автокатастрофа, и она сейчас бредит. Вот лежит на больничной койке и бредит. Ну какой, к монахам, новый муж? Со старым только-только развелась. Еще настрадаться не успела!

Ладно, примем посттравматический бред за рабочую версию. Неизвестно, как долго все это продлится. Но уже интересно. Надо бы обжиться здесь, внутри своей галлюцинации, выстроить ее по своим правилам. Чтобы не было мучительно больно за бесцельно потраченные часы.

– Хорошо, муж, – насмешливо фыркнула она. – Начнем с простого. Как тебя зовут?

Бьякуя дернулся, расплескав дорогое вино на не менее дорогую одежду. Он ожидал всякого, но не такого! Да кто ж достался ему в жены?

– Я – Кучики Бьякуя, 28-й глава Великого Дома Кучики, – начиная заводиться, ответил он чуть громче, чем собирался. – Я не понимаю…

– Что? Кучики Бьякуя? Тот самый?! – в больших синих глазах девушки вертелись смерчики недоверчивого любопытства и веселого неверия. – Быть не может!

– Тем не менее…

– Ущипни меня!

– Что?

– Ай, да ну тебя! Я сейчас сама…

Она вытянула одну ногу, длинную и стройную, задрала вверх край полотенца и ущипнула себя за бедро.

– Ой! Больно!

Бьякуя молча наблюдал за действиями этой сумасшедшей. В голову закрадывались страшные подозрения: клан Торами успешно скрывал, что старшая дочь психически нездорова, и вот теперь это «счастье» досталось ему!

– Кучики Бьякуя, – вмиг побелевшими губами прошептала госпожа супруга. – Во сне ведь не бывает больно, да?