Текст книги "Родственные связи (СИ)"

Автор книги: Bazhyk

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц)

– Малышка моя, – прошептала взрослая копия Рукии. – Сестренка!

Она сделала несколько шагов навстречу, пошатнулась. Высокая поддержала ее под локоть. А потом на растерянную Рукию обрушились невероятно сильные для такой хрупкой женщины объятия и бурные рыдания. Девочка потрясенно таращила фиалковые глаза, неуверенно прикасалась к обнимающей ее молодой женщине – и думала, как там простуженный Кано, как ведет себя трусоватый Арата и что делает решительный, но не всегда дальновидный Ренджи.

Сумбурные объяснения, причитания, суматошные попытки сразу накормить, помыть, расспросить, переодеть и все это время не отпускать от себя продолжались бы полночи, если бы не явился раздраженный Гинрей и не потребовал командирским рявком прекратить хаос. Хисана была в таком состоянии, что на рык глубокоуважаемого гэнро просто не обратила внимания. Зато Рукия аж присела от громовых раскатов мощного голоса старого капитана, а почтительный внук от неожиданности едва не съездил любимому дедушке по физиономии. Но бардак прекратился.

Недовольно осмотрев девочку, старый Кучики проворчал, что неплохо бы ребенка помыть. Но возобновиться безобразию не дал – позвал служанок. Перед тем, как новообретенную сестру увели в онсэн, Анеко остановила ее и тихо попросила набраться терпения и дать Хисане время и возможность все объяснить. Рукия внимательно и серьезно посмотрела в глаза красивой девушки и кивнула.

А утром пришли вести из второго отряда. Бьякуя уже был на службе, Хисана не отходила ни на шаг от сестры, и Анеко пошла к Гинрею. Старик внимательно изучил донесение, дернул уголком рта и поздравил старшую невестку с новым положением сэссё при Роке.

– Я помогу, – проскрипел он. – Ты права, у Бьякуи и так довольно дел. А теперь расскажи-ка мне, что это за девчонка.

Еще никогда Анеко не выдерживала такой суровой и продолжительной битвы с дедом мужа. Кучики-старший шипел, грозился выгнать всех на улицу, обвинял в намеренном унижении славного рода Кучики и требовал не пятнать честь клана присутствием всяческих руконгайских оборванок.

Анеко щурила злые глаза, давила на чувство справедливости, на величие рода, проявляемое в великодушии, на семейный кодекс Сейретея и наотмашь била по эмоциям.

В разгар веселья явился Бьякуя. Позже выяснилось, что подслушавший «беседу» сестры и старика Рока послал капитану адскую бабочку, и Бьякуя плюнул на служебный долг в угоду семейному благополучию. Послушав пару минут перепалку деда и жены, он выпустил реацу и ледяным тоном проинформировал старшего родственника, что решение принято, глава клана Кучики слов на ветер не бросает и обещания свои выполняет, и если глубокоуважаемый дедушка намерен заставить его это слово нарушить, то виновным в ущемлении гордости рода будет именно Гинрей.

Старик крякнул, недоверчиво глядя на молодого человека, захлопнул челюсть и жалобным тоном сообщил госпоже невестке, что это все ее дурное влияние. Госпожа невестка величаво повела головой и ответствовала, что наследственность у господина мужа не от нее вовсе. Гинрей досадливо саданул кулаком по столу и проворчал, что «своих рожать пора, а не чужих по подворотням подбирать». Когда дед ушел, Бьякуя и Анеко переглянулись.

– Сой Фонг прислала отчет, – сказала девушка. – Все банально и просто.

– Я знаю, – ответил молодой человек. – Мне она тоже прислала. Что делать будем?

– Что, что… Карать, устрашать и демонстрировать силу.

Тем же вечером в большом зале совещаний поместья Торами состоялся расширенный Совет клана. Рока, бледный и напряженный, в церемониальных одеждах, сидел неподвижно. Справа и слева от него были старшая сестра, непривычно собранная и серьезная, и ее муж, пугающий каменным лицом и тяжелым взглядом. Позади молодого дайме и его супруги застыли Гинрей-доно и капитан второго отряда, она же глава отдела тайных операций Сой Фонг. Еще на шаг позади немыми статуями возвышались капитаны четвертого и двенадцатого отрядов Готей-13. Командир подразделения криминальных расследований второго отряда бесцветным голосом зачитывал доклад с результатами проведенной работы. Возмечтавшего о положении главы Великого Дома четвероюродного племянника отца Анеко и Роки арестовали прямо в зале заседаний – за спиной неприметного человека средних лет из ниоткуда возникли шинигами в черных одеждах без опознавательных знаков, заломили предателю руки и протащили через весь зал к подножию возвышения, на котором сидел маленький дайме.

Рока сглотнул, но на убийцу матери не посмотрел. Анеко поняла, что мальчик просто не может говорить – боится, что сорвется голос. Она прочистила горло.

– Двадцатый глава Великого Дома Торами, Торами Рока приговаривает изменника и преступника к казни, – произнесла она, глядя прямо перед собой. – Я, Кучики Анеко, урожденная Торами, вступившая в права сэссё при младшем брате, Торами Роке, подтверждаю правомерность вынесенного приговора. Совет клана имеет право выразить пожелания по поводу способа казни, однако изменник и преступник больше не имеет никаких прав, и сеппуку, равно как и отсечение головы благородным оружием для него недопустимы. Отныне его родственники больше не являются нашими родственниками. Отныне его семья не является благородной семьей. Двадцатый глава Великого Дома Торами, Торами Рока милостиво соизволяет даровать им жизнь.

Зал молчал. Подлый родич извивался в руках безликих бойцов второго отряда и выл сквозь кляп.

– Отдайте его мне! – раздался противный голос двенадцатого капитана. – Я еще не ставил опытов на сейретейских плюсах! Пусть никчемная жизнь этого мерзавца послужит всеобщей пользе!

Рока заметно вздрогнул, но не шелохнулся. Анеко, все так же глядя перед собой, дозволила. Невысокая и натянутая, как тетива, капитан Сой Фонг потребовала сообщить ей о завершении казни.

– Непременно! – пропел капитан Куроцучи. – Непременно, многоуважаемая коллега! Я даже приглашу вас засвидетельствовать смерть этого преступника, равно как и почтенную Унохану-тайчо. Все ведь должно быть по закону, не так ли? – он с умилением протянул костлявые пальцы к скованному преступнику. Тот завыл и задергался с удвоенной силой, но спецотряд держал крепко – от них не вырвешься.

– Собрание Совета клана, – заговорила Анеко, продолжая изображать живую статую, – состоится через месяц. Господа гэнро клана Торами, извольте к этому времени подготовить полные списки своих фамилий, а также полновесные финансовые отчеты за последние три года. На этом экстренное заседание объявляю закрытым.

Возразить не посмел никто. То ли из-за трех действующих и одного отставного капитанов Готей-13, обладающих банкаем, то ли под воздействием картины обездвиженного бывшего родственника и азартно потирающего руки психа в маске, репутация которого гремела по всему Обществу Душ.

Уже дома, помогая Анеко снять сложные многослойные кимоно, Бьякуя задумчиво произнес:

– Ты жестока.

Девушка вскинула голову, одаривая мужа непроницаемо-спокойным взором.

– Скажи это Роке, – устало отозвалась она.

И Бьякуя склонил голову, признавая ее правоту.

– Просто я не одобряю методов Маюри, – мягко произнес он, выпутывая кандзаши** из волос старшей жены.

– Я тоже не одобряю, – вздохнула та, встряхивая головой. Каштановые кудри хлынули на плечи. Бьякуя залюбовался.

– Тогда как ты?..

– Отстань, а?

– И не подумаю!

Кучики обнял девушку, погладил по спине. Она глубоко вздохнула, прильнула к нему доверчиво.

– Ты же не думаешь, что к нашим врагам я буду более милостива? – пробормотала измученно.

Бьякуя фыркнул ей в макушку. Ему понравилось, что недоброжелателей клана Кучики Анеко воспринимала как «наших врагов».

Третий день Рукия жила в богатом поместье. Третий день была сыта, хорошо и тепло одета, умыта и красиво причесана. Третий день недоуменно хлопала глазами на членов своей новой семьи.

Днем молодой князь ушел на службу. И высокая красавица тоже куда-то умотала, но к обеду вернулась, собрала в большой комнате со странным названием «гостиная» всех, кто остался дома – Хисану, саму Рукию и мальчика по имени Рока, – и затеяла какое-то безобразие: предложила составить меню на ужин. Мол, есть, что отпраздновать. Мальчишка и молодая женщина, называвшая себя сестрой Рукии, приняли в обсуждении активное участие. Девочка смотрела на них и молчала. Ее не тормошили, лишь изредка спрашивая: «Ты не против?», и Рукия была благодарна за возможность ничего не говорить. Ей было стыдно – не перед этими чужими людьми, а перед покинутыми друзьями. Она тут купается в тепле и сытости, а они там…

В середине дискуссии на женскую половину пришел самый старший из новых родственников – дед дайме. Долго и неодобрительно кривил губы, сопел в белоснежные усы, но потом заявил, что если не проследит за ходом подготовки, «внучки» похерят все традиции на фиг, а он не может допустить, чтобы честь Великого Дома Кучики роняли всяческими «селедками в телогрейках» и «мясами по-гайдзински». На столе должны быть онигири, сашими и сакэ!

– И блины! – веско добавила Анеко в тон деду. Тот на автомате подтвердил:

– И блины!

Рока улыбку подавил, а Хисана тихо захихикала, прикрываясь ладошкой. Гинрей свел над глазами густые белые брови, засопел громче обычного, прожигая юную провокаторшу гневным взглядом. Потом вздохнул и проворчал:

– Да хоть самогонка с солеными огурцами, только в меру!

– О-о-о! – восхитилась Анеко. – Вы знакомы с русской кухней?

– В начале века, после войны с Россией, к нам попадало много плюсов со странными представлениями о еде. Я давно заметил, что ты тяготеешь к варварским вкусовым традициям.

Выражение лица Анеко можно было расшифровать как «зауважала».

Все это веселило бы Рукию, если бы не одно «но». Одно очень большое, очень серьезное, лежащее на душе тяжким грузом «но»: ее друзья остались в Руконгае. Решение зрело постепенно, но неотвратимо. Она собиралась даже обратиться к этому страшному суровому старику, Кучики Гинрею, ведь в благородных семьях свято чтут традиции и, следовательно, подчиняются воле самых старших. Однако эти странные Кучики умудрялись быть Великим Домом и вместе с тем не придерживаться тысячелетиями установленных норм. Возможно, окажись на ее стороне старый князь, молодой дайме и его жены – тоже редкостный бред! как им вообще удалось такое провернуть?! – прислушались бы к словам гэнро. Но за насупленными бровями, гордо встопорщенными усами и колючим взглядом проскальзывали стариковское лукавство и даже некоторое удовольствие от двусмысленности ситуации, и Рукия решила дождаться молодого капитана. Против слова дайме возражать не посмеют. А Хисана… Воспринимать эту тихую скромную девушку как сестру и близкого человека Рукия пока не могла. Ну и, кроме всего прочего, младшая жена князя убедилась, что с сестрой все в порядке, она жива, здорова – высокая насмешница Анеко-сан ее лично осматривала, водила вдоль тела руками, шептала какие-то заклинания, от которых щекотало под ложечкой и чесался кончик носа – и теперь может жить со спокойной совестью.

Синие сумерки окутали сад старинного поместья, а капитана шестого отряда еще не было дома. Рукия изводилась от беспокойства, но твердо следовала своему решению. Когда на низеньком, но непривычно огромном столе уже красовались различные блюда, на энгаве появились странные люди. Сутулый чудик в кривой маске на лице и безразличная девушка в неприлично коротеньком черном кимоно. Чудик потрясал в воздухе большой бутылкой с мутной жидкостью и глиняным кувшинчиком.

– Анеко, я их достал! – радостно возвестил он.

Старик Гинрей расширил выцветшие от возраста глаза и поджал губы. Анеко весело улыбнулась, отобрала у неформатного гостя угощения и водрузила их в центр стола.

– Анеко, – пробасил Гинрей, – я ведь шутил про самогон!

– У нас, в двенадцатом отряде, – высокомерно заявила девушка, – о деликатесах не шутят!

Старик покачал головой и занял место за столом. По его непроницаемому взгляду, направленному на бутыль с подозрительным содержимым, невозможно было понять, что именно он думает. Однако Рукии казалось, что мысли эти гастрономически-предвкушающие.

Еще через несколько минут из шунпо вышли хозяин дома и молодая на вид славная женщина со странно сплетенными на груди волосами. После недолгих расшаркиваний началась трапеза, и Рукия вынуждена была запихивать в себя еду. Все было вкусным, выглядело интересно, запахи будоражили, но кусок в горло не лез. Девочка медитировала над тарелкой и невольно прислушивалась к разговорам. Оказалось, что «есть что отпраздновать» в понимании Анеко – это просто хороший день, без серьезных потрясений и нервотрепки. Издающий механические скрипящие звуки чудак довольно противным голосом обсуждал со старым капитаном достоинства шестидесятиградусного самогона и недостатки двадцатиградусного сакэ, и Рукия видела, как удивленно и весело выгибается бровь молодого дайме, тоже слушавшего этот неторопливый диспут, как смеются глаза его старшей жены и как из последних сил пытается не засмеяться вслух младшая. Внезапно ей стало жалко покидать этот дом.

Но «принявшие на грудь» мужчины от алкогольной темы отошли и взялись за темы служебные. Капитан шестого отряда, хозяин дома негромко рассказывал деду и гостям о рутинной, скучной вылазке в семьдесят шестой район, о группке мелких пустых и ведущем их одном крупном, о том, что из-за растяпистого коллеги-капитана с его ненормальной любовью к тактике одиночки пострадали несколько плюсов, некстати оказавшихся на пути… Сердце Рукии сжалось.

Семья и гости с изумлением смотрели, как девочка поднимается с места, церемонно, с соблюдением всех формальных правил обращения к дайме, кланяется и просит отпустить ее.

Ее не поняли. Подумали, она хочет навестить друзей. Анеко беззаботно посоветовала не тянуться к меносу в пасть на ночь глядя, а сходить утром, всем вместе и с гостинцами. Механический капитан проскрежетал, что пойманного пустого ему в лабораторию доставят только к полуночи, за ночь он разберется, что там к чему, а утром будет знать…

Рукия упрямо выпятила подбородок и исподлобья уставилась на дайме.

– Вы не понимаете, – проговорила она. – Я хочу вернуться к ним. Совсем вернуться. Они одни, они без меня не справятся. У нас сработанная команда, мы привыкли выживать вместе. Вы-то должны понимать, – тяжелый фиалковый взгляд ударил Бьякую в самое сердце, – что значит остаться без важной части устоявшейся команды.

В комнате висела тягостная тишина. Гости переглядывались, но не вмешивались. Хисана готовилась заплакать. Гинрей сжимал и разжимал кулаки.

– Красть еду или голодать, ежедневно рисковать жизнью и в любую минуту быть готовой пойти на корм пустым – этого ты хочешь? – произнес он.

– Мне казалось, вы будете довольны, – взгляд девочки полоснул старика не хуже катаны.

Хисана всхлипнула. Бьякуя уже открыл было рот, чтобы отказать, запретить, распорядиться не выпускать ребенка из дома, когда со своего места подхватилась Анеко.

– Я схожу, – непринужденно сообщила она. И, отвечая на удивленные и вопросительные взгляды, пояснила: – Ну сбежит ведь, если не отпустим. А так я с ней схожу, проведаем ее друзей, подкормим. Заодно посмотрю, что можно сделать…

Гинрей собрался высказаться в том плане, что если в его дом снова притащат низменных оборванцев, то он за себя не отвечает, но тут поднялся и Бьякуя.

– Я с тобой, – сказал он жене, как нечто само собой разумеющееся. – А то с твоим нестабильным шунпо обгонишь охрану – ищи вас потом по всему Руконгаю.

Анеко быстро показала ему язык и, ухватив Рукию за запястье, потащила одеваться. Старший Кучики недовольно скривил губы, но не стал возражать. Во-первых, вышел бы скандал, потому что внук был упрям, как сто баранов, а его чересчур активная супруга по непонятным причинам поддерживала все его безобразия. Допустить неприглядную сцену, то есть скандал в благородном семействе, при посторонних было нельзя. А во-вторых, несмотря на беспрестанное радение о чести и достоинстве клана и прочие аристократические привычки, выгонять из дома беспомощных детей он все-таки не умел.

Узенькая улочка с покосившимися стенами развалюх выглядела убого и уныло. Накрапывал мелкий дождик, наполняя воздух промозглой сыростью. На пороге одной из лачуг сидел скрюченный дух в обносках и глупо хихикал. Увидев высокие фигуры в шихакушо, он затрясся мелким смехом и тоненько закричал, что благородные шинигами всегда опаздывают к началу веселья, всех уже убили, зря господа сюда тащились. Рукия неприязненно дернула плечом и открыла едва держащуюся на петлях дверь в сарай из неструганных досок. Анеко и Бьякуя зашли следом, охрана князя осталась снаружи.

Внутри было темно, холодно, сыро и пусто. Пару мгновений глаза привыкали к пыльному мраку, потом Кучики рассмотрели помещение. Большая комната с прорехами в стенах, дыркой для очага в глинобитном полу и пищащими под крышей летучими мышами. Растрепанные тючки несвежей соломы по углам, обрывки каких-то тряпок, ворохом сваленные в углу. Обстановка настолько угнетала, что Анеко непроизвольно взяла мужа за руку, подняла на него почти испуганные глаза. Бьякуя стоял неподвижно, заледенев лицом.

– Хорошо, что Хисана не увидела, – прошептала девушка. – Не надо ей знать…

Молодой человек кивнул, но промолчал. Просто в горле застрял ком брезгливого удивления – и ужаса. Нет, молодой князь, конечно, знал, что в дальнем Руконгае царит нищета, но представлял ее себе как-то иначе. Не такой … нищей, что ли?

Рукия между тем метнулась в одну сторону, в другую. На миг молодые люди увидели ее глаза – пепелище на дне, отчаяние на поверхности, слезы на ресницах. У одного из опорных столбов послышался шорох. Рукия бросилась туда, раскидала тонкий слой соломы.

– Арата!

– Рукия? – слабый детский голос был едва различим. Дайме и его жена подошли ближе, Бьякуя зажег факел. Сверху недовольно захлопали крыльями летучие мыши, темнота разбежалась по углам, выпуская из цепких объятий бледного до полупрозрачности ребенка в серых рваных кусках материи. Наверное, когда-то это было юката.

– Что случилось? – закричала Рукия, в голосе дрожали слезы. – Где все?!

– Я… – прохрипел мальчишка. – Все – это я…

– Нет!

– Пустые пришли днем, – сипло шептал мальчишка, полупрозрачными пальцами схватившись за руку девочки. Анеко присела рядом, провела над щуплым тельцем руками и подняла глаза на Бьякую, покачала головой. Тот закрыл глаза, вслушиваясь в тускнеющий голос. – Мы хотели искать тебя… вышли… Кано погиб сразу, даже не понял, что случилось. Его будто высосали. Ренджи хотел отбить, отобрать… его схватили… потащили за ногу… такие щупальца длинные, толстые, с крючками… меня тоже… Рен вывернулся, ударил реацу… не помогло…. Потом, – мальчишка облизнул спекшиеся губы сухим языком, глаза невидяще смотрели на плачущую Рукию. – Потом пришли шинигами. Это держало меня, давило, а потом отпустило. Я не видел, как это убивали – меня Рен понес домой. А тут уже свалился и сам. Я не знаю, что с ним… Хотел хотя бы доползти, посмотреть, только ноги не ходят… и руки не слушаются, подгибаются.

– Где Ренджи? – всхлипнула Рукия.

– Там, – тонкая рука даже не поднялась – проползла по полу, палец указал на ворох тряпья. – Рукия… Уходи! Тебя забрали шинигами… Если ты до сих пор жива и на свободе, тебе будет лучше… Нас больше нет…

– Фиг тебе! – закричала девочка, сжимая ладонь умирающего друга. – Я пришла к вам, я буду с вами!

– Ру…

Духовное тело мальчишки стало совсем прозрачным, окуталось голубоватой дымкой – и рассыпалось тысячами тысяч духовных частиц. Рукия заплакала, закрывая лицо ладонями. Тонкие плечики дергались, глухие рыдания били по нервам взрослых. Бьякуя подошел к младшей сестре, погладил ее по голове.

– Он переродился в мире живых, Рукия, – произнес капитан. – Он проживет хорошую, длинную жизнь и вернется к нам.

Девочка затрясла головой, не отнимая рук от лица. Анеко между тем подошла к свалке тряпья и соломы, присела, потрогала. Из неряшливого гнезда послышался невнятный шорох и стон. Действуя уже более уверенно, девушка разгребла солому, откинула обноски и рванину.

– Рукия, – позвала она. – Тут еще мальчик.

Сестра Хисаны подлетела к ней так быстро, что Бьякуя заподозрил неосознанное использование базовых навыков шунпо. Рухнула на колени рядом с Анеко, сунулась вперед.

– Ренджи! Это Ренджи! – она засмеялась почти истерически, запрокидывая голову. – Я его алую шевелюру из сотни узнаю! Эй, Рен!

– Тихо, не тряси, – Анеко убрала последнее одеяло – вернее, то, что им когда-то было.

– Ой! – испуганный вскрик Рукии заставил Бьякую подойти поближе. – Что с ним?!

– А что не так? – Анеко деловито проводила диагностику, рассматривая детское лицо с гримасой боли. На бедре и боку была содрана кожа и виднелись проколы-укусы, видимо, от тех самых крючьев на щупальцах пустого, про которые говорил погибший Арата. В остальном мальчишка выглядел как обычный ребенок лет восьми-девяти, только очень тощий и замученный.

– Но, – потрясенно прошептала Рукия, – но Ренджи старше меня!

Бьякуя и Анеко с сомнением уставились на ребенка. Тот часто и неглубоко дышал, уголки губ запеклись, кожа была влажной от испарины. Мученически заломленные брови подрагивали, при каждом вдохе дергалось горло. Красные вихры свалялись, сбились в колтун.

– Ренджи старше меня! – нервно повторила Рукия. – Он самый старший из нас! Он даже старше Роки!

– Я не очень понимаю, в чем дело, – проговорила Анеко, беря мальчишку за запястье и нащупывая пульс. Сердце колотилось быстро и неровно. – Рукия, ты уверена, что это твой друг?

– Конечно! Мы когда встретились, он таким и был! Что происходит?!

– Не знаю, – жена дайме положила ладони на грудную клетку Ренджи, от пальцев в детское тело пролились золотистые ниточки кайдо. – Общеукрепляющее заклятие, – пояснила она вскинувшейся девочке. – Надо нести к Унохане-тайчо, она разберется.

Мальчишка вдруг задергался, засучил ногами, выгнулся – вокруг тела сгустилась багряная реацу, плеснула во все стороны, плюясь искрами и протуберанцами. Запрокинув голову, он издал глухой сипящий звук – наверное, кричать уже не было сил. Или сорвал голос раньше. Реацу скрутилась жгутом, хлестнула по Анеко и Бьякуе, отнесла Рукию к противоположной стене. Под крышей истошно пищали мыши, пыль и солома взнялись столбом, мешая видеть и дышать.

– Меносы! – ругнулась Анеко, на коленях подползая обратно. – Мать твою! – горестно воскликнула она. – Бьякуя, посмотри!

Капитан проморгался, убрал от лица локоть и вернулся на место – его тоже оттащило на несколько шагов, хотя на ногах он устоял.

На развороченной соломе лежал почти бездыханный мальчик. Короткие волосы странного красного цвета торчат во все стороны, тощие ручки и ножки выглядывают из слишком большого юката, сквозь очень белую кожу видны синеватые прожилки сосудов, ноздри маленького острого носа подрагивают. В измученном теле из последних сил распускает полупрозрачные лепестки Сон Души. Ребенку на полу можно было дать в лучшем случае лет шесть.

У Бьякуи на мгновение потемнело в глазах. В один миг он осознал, что происходит с другом Рукии: сквозь оставленные пустым раны из тела, вместе с реацу, утекала сама жизнь. Упрямый мальчишка держался за нее бульдожьей хваткой. Не позволял проникшему в кровь яду отобрать последние крохи тепла и света, которые должны – теоретически – поддерживать существование души-плюс в Обществе Душ. Цеплялся за остатки разума, уже померкшего под давлением боли и усталости.

Бьякуя действовал импульсивно и не раздумывая, как в не такой уж и далекой, но кажущейся в этот момент сказочным сном юности. Сдернул с себя капитанское хаори, закутал в него мальчишку, поднял на руки…

– Домой, – уронил сухо и коротко, чтобы не сорвался голос. – Если Унохана еще не ушла…

Он не оглядывался, уходя в шунпо – знал, что Анеко отреагирует правильно и быстро. Не ошибся: едва его нога ступила на энгаву родного поместья, как в нескольких шагах позади послышались взволнованные голосок Рукии и ответы Анеко.

– Капитан Унохана? – он шагнул в открытые седзи, обвел столовую вопросительным взглядом.

Мелодичный ручеек голоса Рецу утих, чуткие пальцы уже бежали по дрожащему на руках у молодого дайме тельцу. Лицо стало сосредоточенным и спокойным – таким оно было всегда, когда лучший медик Готей-13 сталкивалась с серьезными задачами.

– Анеко? – она даже взгляда не отвела от ребенка.

– Здесь, – голос старшей жены раздался из-за спины Уноханы.

Та подняла на Бьякую бездонные глаза.

– Чистая светлая комната, горячая вода, доступ в поместье для моего лейтенанта.

Дайме кивнул. Они исчезли из столовой мгновенно, все втроем, унося и раненного мальчишку.

Хисана бросилась к сестре, обняла девочку, прижала крепко. Та впервые жалась к девушке, впитывая тепло и успокаиваясь в тихой, ненавязчивой – такой необходимой ласке.

– Что там произошло? – грозно сведя брови, спросил Гинрей. Ни на Рукию, ни на ее старшую сестру его суровый вид не произвел никакого впечатления. Вцепившись в рукава кимоно Хисаны, Рукия просто стала рассказывать.

Повинуясь сиюминутному порыву и забирая ребенка, Бьякуя не думал ни о чем. В те несколько шагов шунпо, что он прошел за рекордно короткое время, мысли метались в голове обезумевшей стаей потревоженных птиц. Где-то на задворках сознания проскрипел недовольный голос Гинрея, старчески шамкая что-то о чести рода, вреде эмоций и взбалмошности некоторых глав Великих Домов. Но в плечо молодому дайме слабо дышал умирающий ребенок. Руки Бьякуи чувствовали острые лопатки и цепочку выступающих, колючих позвонков мальчишки. Безвольная маленькая кисть с обгрызенными ногтями и ободранными костяшками лежала на впалом животе, а разошедшиеся полы юката открывали торчащие ребра. Мелкий дрожал всем телом, дышал неглубоко и часто. Отталкиваясь ногой от верхушки дерева, Бьякуя поудобнее перехватил малыша, и тот, кажется, вдохнул чуть глубже, горячий лоб ткнулся куда-то в область сердца. Бьякуя покрепче обхватил ребенка, не позволяя себе думать о том, что обнимает этого чумазого, наверняка совсем дикого мальчишку, и ускорился.

Сейчас, когда вокруг пацана склонились три медика, он позволил себе выдохнуть и стряхнуть с шихакушо налипшую грязь. Устало сел на пол – просто опустился вдоль стены, прислонился к ней спиной, выпрямив одну ногу и подтянув вторую к груди. В сердце, там, куда прижимался пылающий лоб, тяжело, с глухим ворчанием, клубилось и ворочалось, погибая, отстраненное безразличие, которого так усердно добивался от юноши Гинрей. Эмоции – любые! – вредят делу, это несомненно. Спасти всех невозможно, верно. Осчастливить или хотя бы облагодетельствовать всех обделенных духов, переполняющих Руконгай, не под силу всем Великим Домам, не говоря уж об одном, да, это так. И что? Много ли чести принесет клану брошенный на произвол судьбы, на верную смерть ребенок? Сколько величия и благородства в отказе признать очевидное: этого конкретного мальчишку он может спасти? Прибавилось бы у него, Кучики Бьякуи, достоинства, если бы он отвернулся, прошел мимо, проигнорировал?.. Дед, конечно, будет ворчать. А может быть, даже позволит себе поджать губы и презрительно отвернуть породистое лицо. К меносам!

Женщины заслоняли мальчишку от Бьякуи, иногда менялись местами. Вокруг них сияло золотистое марево кайдо, иногда слышалось бормотание и короткие команды Уноханы. Потом заплескалась вода, Анеко метнулась в сторону и вернулась со стопкой белых выглаженных полотенец.

Бьякуя не вмешивался. Унохана-тайчо знает свое дело. Даже если шансы на выживание не велики, она не отступится. В какой-то момент молодой дайме вспомнил слова новой сестренки: мальчишка старше нее. Старше даже Роки. То есть, если у четвертого отряда все получится, это будет не малыш, а подросток. Ну и что? Бьякуя-то нес на руках не взрослого парня, а тощего, заморенного пацаненка. Надеялся вытащить из пугающей, невообразимой, так поразившей его нищеты маленького одинокого мальчика. Повзрослеет – тогда и посмотрим, что с ним делать. Одно было ясно на все сто процентов: смотреть Бьякуя будет у себя дома, а не где-то там!

– Ну все, – послышался голос Рецу, и Бьякуя открыл глаза. Оказывается, он задремал. – Жизни ребенка ничто не угрожает. Бьякуя-доно, вы как?

– Нормально, – хрипло отозвался Бьякуя и прочистил горло. – Спасибо, Унохана-тайчо.

– Не мне одной, – улыбнулась та, опуская ресницы. – Куроцучи-тайчо тоже заходил, помог нейтрализовать яд. Правда, взял какие-то пробы и анализы…

– На здоровье, лишь бы парню не повредил, – Бьякуя поднялся, оправил одежду. – Кстати, Унохана-сан, Рукия сказала, что мальчик намного старше. И мы сами видели, как изменился его возраст. Вы можете объяснить?..

– Пока не могу, но предположительно дело в составе яда и индивидуальной реакции организма и реацу этого мальчика на него. Редкое сочетание, редкие врожденные способности, сильное душевное потрясение – и вот такой результат.

– И как долго он будет… оставаться маленьким?

– Какое-то время, – Унохана повела плечом, вытирая ополоснутые руки чистым полотенцем. – Я пока не могу точно прогнозировать, сколько уйдет на восстановление реацу. Физические раны заживут как обычно. А вот с последствиями стресса придется побороться. Душевные раны, Бьякуя-доно, лечатся либо очень постепенно, либо не лечатся совсем.

Дайме подошел к столу, на который медики уложили мальчишку. Провел рукой по кроваво-рыжим волосам, потрогал все еще горячий лоб.

– Его бы помыть…

– Завтра, – рядом оказалась Анеко, накинула на ребенка мофу. – Буду делать перевязку, тогда и посмотрю, можно ли.

Девушка пристроилась, чтобы взять мальчишку на руки, но Бьякуя ее отстранил.

– Он тяжелый, – пояснил удивленной жене. Сам поднял пацана и повернулся к женщинам, взглядом спрашивая, куда нести. Унохана мягко улыбнулась, склоняя голову, и сказала Анеко:

– Иди.

Несколько дней красноволосый ребенок был на грани. Метался по футону, бормоча что-то бессвязное и жалобное, или затихал, дыша так тихо, так незаметно, что Анеко боялась за его жизнь. Рукия не отходила от старшей жены дайме почти ни на минуту, помогая ухаживать за раненным мальчишкой. Не отходила и Хисана, и хотя поначалу целью ее было не выпускать из вида сестру, мучения ребенка не могли оставить равнодушным ее нежное сердце. Даже Рока заглядывал после занятий, пристраивался в уголке с книжкой или каким-нибудь другим нешумным занятием и сидел так до ужина. Крайне редко, но случалось, что остаться с Ренджи не могла ни одна из женщин, и тогда дети – Рока и Рукия – брали эту обязанность на себя.

Какое-то время Анеко опасалась, что ее младший брат воспримет мальчишку не совсем адекватно. Во-первых, сам маленький дайме недавно пережил не меньшее потрясение – смерть матери едва ли не у него на глазах не могла пройти бесследно. Во-вторых, в подростке могла взыграть ревность, все-таки почти все внимание сестры сейчас было направлено на другого мальчишку. Однако опасения оказались беспочвенными. Недовольный и хмурый Гинрей в приступе старческого раздражения высказал Роке, что его бросили ради руконгайского оборвыша. Старшая жена внука от мудрого, опытного гэнро такой эскапады не ожидала. Но Рока неожиданно приосанился, гордо задрал подбородок и надменно сообщил, что забота о ближнем ни в коей мере не может быть поводом для обид. И если ради выздоровления друга Рукии-тян надо немного забыть о своих горестях, то настоящий аристократ пойдет на такую мелкую, не требующую от него никаких усилий жертву, не задумываясь.