Текст книги "Лепестки на волнах (СИ)"
Автор книги: Anna
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 24 страниц)
Глава 17
Часть вторая
Сеньор адмирал
А что же дон Мигель де Эспиноса? Потерпевший поражение, тяжелораненый, он готов приветствовать смерть. Но... 1689 – 1694 гг. Присутствуют цитаты из романа Сервантеса «Дон Кихот».
Пролог
Душа дона Мигеля де Эспиносы блуждала по странным мирам. Проваливаясь во тьму, он был уверен, что умирает, более того – что его душа отправляется прямиком в преисподнюю, и поэтому очень удивился, когда вместо ожидаемых котлов с кипящей смолой и красноглазого дьявола увидел свою каюту. А в его объятиях была Она – донья Арабелла. Женщина, пагубная страсть к которой заставила его забыть о долге и чести. Он не довершил возмездие и обрек себя на муки ада, и ему следовало бы ненавидеть ее, а вместо этого его охватила смертная тоска. Сейчас она вырвется...
Однако Арабелла, напротив, приникла к нему и закрыла глаза. Де Эспиноса ощущал под своими ладонями тепло ее тела, ибезграничная радость вдруг затопила его, не оставляя места упрекам и сомнениям.
Но внезапно все переменилось, и теперь он будто бы парил под самым потолком каюты. Внизу, на кровати неподвижно вытянулся мужчина, грудь которого стягивала окровавленная повязка. Дон Мигель узнал себя и вновь удивился. А затем неведомая сила подхватила его и повлекла прочь.
Взгляду открылся «Санто-Доминго», с убранными парусами и закопченными, почерневшими мачтами. В фальшборте слева зияла огромная дыра, а палуба местами прогорела насквозь. Несмотря на ночь, матросы при свете фонарей меняли доски палубного настила. Вид искалеченного галеона, как ни странно, не вызвал у дона Мигеля ни недоумения, ни гнева. Его душа летела дальше, на запад, вдоль серебряной лунной дорожки.
Бескрайний морской простор бороздил небольшой шлюп. Душа де Эспиносы запнулась, прервав свой полет, и рухнула вниз. В кормовой каюте он увидел двоих. Своего смертельного врага и Ее.
И тогда он понял, что все-таки попал в ад...
Дочь алькальда
Октябрь 1689
Беатрис, старшая дочь Хуана Сантаны, алькальда Ла-Романы, вышла в патио. Солнечное утро обещало очередной ясный день. Этот сезон дождей был удивительно щедр на погожие деньки, и стоило насладиться относительной прохладой, прежде чем зной станет нестерпимым.
В центре дворика мелодично журчал фонтан. Беатрис, подойдя к нему, присела на деревянную скамью и глубоко вдохнула благоухающий цветами воздух. Пряный аромат растущих в больших вазах плюмерий мешался с запахами близкого моря и тропических лесов, окружавших городок. Такие мгновения почти примиряли ее со скукой Ла-Романы.
Девушке, которая выросла в суетливой и шумной Севилье, было непросто привыкнуть к маленькому сонному городишке, где за целый год не увидишь ни одного нового лица. Но обстоятельства вынудили ее отца искать счастья в Новом Свете. Им не слишком везло поначалу, однако затем алькальд Ла-Романы Ксавьер Сантана, с которым они были в родстве, оказал покровительство своим благородным, но крайне бедным родственникам. Два года назад, когда сеньор Ксавьер внезапно умер, отцуудалось получить его место.
Впрочем, одуряющая монотонность жизни городка была совсем недавно нарушена прибытием двух грандов... Беатрис слегка нахмурилась: ни к чему воспоминать об этом.
«Скука – сестра уныния, а уныние есть грех».
Сеньорите Сантане послышался скрипучий голос отца Игнасио и, вздрогнув, она оглянулась – уж не стоит ли тот за спиной, готовый ревностно оберегать ее от неподобающих мыслей. Разумеется, рядом никого не было, и девушка тихо рассмеялась: этак она начнет шарахаться от собственной тени. А ее духовник желает ей только блага.
Уже через час колокол церкви Сантьяго-де-Ла-Романа созовет всех на мессу, а после можно будет почитать. Отцу недавно доставили из Севильи новые книги. Или закончить вышивать покров для обители, тем более, что книги наверняка светского содержания, а не духовного. Да, занятие вышивкой более подходит благочестивой девице, строго напомнила себе Беатрис и тут же иронично поправилась:
«Старой деве, так будет точнее».
Несмотря на то, что в Новом Свете девушки хорошего происхождения, даже без большого приданого, не оставались долго под сенью отеческого дома, Беатрис, достигнув двадцативосьмилетнего возраста, так и не вышла замуж. В соискателях руки миловидной дочери Хуана Сантаны поначалу не было недостатка. Но независимый склад ума и твердость характера, заметные даже в те краткие моменты общения с Беатрис, которые дозволяла строгая испанская мораль, настораживали возможных мужей. Гораздо больше их привлекала Инес, ее младшая сестра.
Беатрис это вовсе не огорчало, ведь до сих пор ей не доводилось испытывать любовного томления – да даже достаточно сильного интереса к кому-либо из этих сеньоров, многие из которых смотрели на нее как... на цесарку, поданную к их столу.
Впрочем, так уж не доводилось?
«Это не считается! Нет и еще раз нет!»
О любви дело и не шло, прежде всего от нее требовалось почитать своего мужа, но Беатрис виделась в этом какая-тонеправильность. Возможно, виной тому было образование, которое вопреки традициям дал ей отец. А с некоторых пор духовник Беатрис начал настойчиво убеждать ее посвятить себя Господу и даже благословил ее помогать страждущим в больнице при женском бенедиктинском монастыре, находившемся в десятке лиг от Ла-Романы. Настоятельница, мать Агата, была справедлива и по-доброму относилась к ней, называя ее своей духовной дочерью. И Беатрис прекрасно осознавала, что рано или поздно, но сделать выбор придется, и отцовский дом, где она обладала определенной свободой, сменит дом мужа или обитель.
Время шло, монастырь становился неизбежностью. Во многом поэтому в прошлом году отец, скрепя сердце, дал согласие на бракИнес.НоБеатрис все еще не приняла решения. Отец не принуждал ее к этому, и онабыла благодарна ему.
– Сеньорита!
Размышления Беатрис нарушил звонкий голос ее служанки Лусии, которая вихрем ворвалась в патио и, подобрав юбки, бросилась к своей госпоже.
– Ой, что я вам скажу! Два галеона, что недавно ушли – вернулись!
Внутри Беатрис что-то дрогнуло, но ее голос прозвучал спокойно:
– Лусия, ты опять наслушалась сплетен на рынке?
– Да нет же, нет! – затараторила служанка, блестя темными как маслины глазами. – Я добежала до порта и видела их! Так что ваш почтенный отец наверняка будет вновь принимать тех знатных сеньоров!
Беатрис прерывисто вздохнула: неужто Господь услышал ее мысли – те, которые она скрывала от самой себя?
– Только знаете, еще что? – вдруг понизив голос, зашептала Лусия, не замечающая ее переживаний. – Корабли побывали в бою! Ох, неужели с тем молодым красивым сеньором приключилась беда? – служанка жалостливо свела брови.
Как ни старалась Беатрис справиться с собой, ее сердце забилось, будто она взбежала на один из высоких холмов, окружающих Ла-Роману. Но предметом беспокойства госпожи был вовсе не «молодой красивый сеньор», о котором сожалела служанка.
– Хватит болтать, Лусия! И не выдумывай, чего не знаешь!
Ударил колокол церкви Сантьяго.
– Поспешим, отец Игнасио непременно заметит, если мы опоздаем на мессу. Все выяснится, если знатные сеньоры соблаговолят почтить нас своим присутствием, а пока и говорить не о чем.
***
– Вы окажете мне честь, если остановитесь в моем доме, – сеньор Сантана церемонно поклонился посетителям, которых, сказать по правде, не ожидал увидеть снова.
Дон Эстебан с правой рукой на перевязи и доктор Рамиро, решившийся ненадолго оставить раненого, ответили ему не менее учтивым поклоном.
– Насколько тяжело ранен дон Мигель? – обратился сеньор Хуан уже к доктору.
– Клинок прошел совсем рядом с сердцем. Рана чрезвычайно опасна сама по себе, но к ней добавилась еще лихорадка, – Рамиро сокрушенно покачал головой. – За четыре дня, прошедших после ранения, дон Мигель пришел в себя только один раз – тогда он и высказал свое желание направиться в Ла Роману.
– Дон Мигель найдет здесь самый радушный прием, и я распоряжусь, чтобы вам предоставили все необходимое, сеньор Рамиро. – на лице Хуана Сантаны было написано искреннее огорчение.
Он был крайне польщен, что может оказать услугу гранду Испании, но вместе с тем его снедало любопытство.
...Когда три недели назад на рейде бросил якорь красавец «Санто-Доминго», весь городок был взбудоражен небывалым событием. А Хуан Сантана пришел в изумление, когда выяснилось, что его родич был дружен с представителем рода де Эспиноса. Узнав о смерти прежнего алькальда, дон Мигель опечалился, чего нельзя было сказать о сеньоре Хуане,который,напротив, был рад возможности свести полезное знакомство. Однако де Эспиноса был не очень-то настроен внимать сетованиям на тяготы жизни небогатого – а если бы не преждевременный уход кузена Ксавьера в лучший из миров, так и вовсе нищего идальго. И вдруг сеньор адмирал решил вернуться именно в Ла-Роману!
Дон Эстебан счел нужным пояснить:
– Ла-Романа – ближайшее поселение, которое можно назвать городом. Понимаете, сеньор Сантана, дон Мигель хотел бы избежать огласки... Дело деликатное... И я... мы благодарны вам...
– Понимаю, – кивнул тот, – у меня есть крытые носилки, подходящие для переноса раненого, так мы избежим лишних глаз. Но можно ли тревожить дона Мигеля?
Рамиро наклонил голову:
– При достаточной осторожности, не думаю, чтобы ему стало хуже.
– Я должен отдать распоряжения. Прошу вас, сеньоры.
Они вышли из кабинета и в конце коридора столкнулись с Беатрис. От слуг она успела узнать, что ее отец беседует с племянником дона Мигеля и доктором. Полный тревоги взгляд девушки упал на руку молодого де Эспиносы. С какими же новостями пожаловали внезапные гости?
– Беатрис, я должен тебе кое-что сказать, – Сантана приглашающим жестом указал на дверигостиной.
Войдя в гостиную, он негромко проговорил, обращаясь к дочери:
– Мы окажем гостеприимство дону МигелюдеЭспиносе. Он... нездоров.
Беатрисс тревогой взглянула на осунувшегося, постаревшего доктора Рамиро с воспаленными от недосыпания глазами.
– Что случилось? Дон Мигель ранен?
– Да,сеньорита Сантана, – ответил он.
– Дон Мигель не желает огласки, нужно настрого предупредить слуг, – добавилотец.
Окружающие Беатрис предметы потеряли четкость. Опустив голову, она закусила губы, чтобы удержаться от подступивших слез. Что с ней такое? Она отвернулась к окнам.
– Мы вернемся на «Санто-Доминго», чтобы все подготовить, – сказал Рамиро.
Дон Эстебан кивнул. Оба направились уже к дверям, когда девушка сказала:
– Отец, позвольте мне помочь в уходе за раненым. Сеньор Рамиро, ведь вам нужна сиделка? Вы на ногах едва стоите.
Сантана удивленно нахмурился, а Рамиро в замешательстве пробормотал:
– Но... как же можно, невинной девице...
– Монахини из ордена святого Бенедикта ухаживают за немощными в больнице монастыря. Большинство из них никогда не были замужем. А я уже много раз помогала им в этом богоугодном деле.
– Это правда, – вынужден был признатьСантана,
Впрочем, он не спешил соглашаться с доводами дочери.
– Меня вполне можно считать послушницей, – не отступала Беатрис, твердо глядя ему в глаза. – Но если у вас остались сомнения, я испрошу благословения у отца Игнасио.
На лице сеньора Хуана проступили следы внутренней борьбы. Рамиро выжидающе смотрел на него, а дон Эстебан нетерпеливо переминался на месте и, поколебавшись, он наконец выдавил:
– Что же, я не возражаю, но только если отец Игнасио благословит тебя, Беатрис.
Глава 18
Сеньор адмирал
Беатрис Сантана предстала перед строгим взором своего духовника, обуреваемая непривычным для нее волнением. И причиной тому на этот раз была не только ее сострадательность к людским мучениям – будь то убогий нищий или служанка, обварившая руку на кухне, или даже муки бессловесных созданий Творца. Возможно, отец Игнасио тоже почувствовал это, потому что долго и пытливо смотрел в лицо Беатрис, словно пытаясь узнать мысли девушки или заглянуть ей в душу.
Ничего так и не прочитав в глазах сеньориты Сантана, он весьма неохотно дал ей свое благословение, заметив, что намерен регулярно навещать больного и разумеется, молиться за его душу – если Создателю будет угодно призвать ее к себе. Кроме того, он упомянул о грядущем празднике Непорочного зачатия, намекая девушке, что этот день как нельзя лучше подошел бы для пострига. Беатрис потупилась, не желая, чтобы священник увидел протест в ее глазах. По счастью, он принял это за смирение и отпустил ее с миром.
Сеньорита Сантана вышла из церкви, раздумывая уж не солгала ли она, вольно или невольно, своему духовнику, когда отвечала на его вопрос о причинах, побудивших ее на этот шаг? Но почему-то это не сильно ее смущало.
***
После того, как стихла суета, сопровождающая появление носилок с доном Мигелем, Беатрис зашла в отведенную для него комнату. Ставни были закрыты, чтобы солнечный свет не беспокоил раненого. У изголовья постели поставили небольшой столик, на котором доктор Рамиро уже разложил медицинские принадлежности, там же неярко мерцала лампа. Сам доктор, опустив голову, сидел в глубоком кресле.
Девушка окинула тревожным взглядом дона Мигеля. Недвижный, с заострившимися чертами лица, тот казался бы мертвецом, если бы лихорадка не зажгла на его скулах багровые пятна. Льняная простыня укрывала его до пояса. Затрудненное, неровное дыхание едва вздымало перевязанную грудь.
Рамиро, по-видимому, задремал и встрепенулся только когда Беатрис остановилась в шаге от него.
– Сеньорита Сантана? Я не слышал, как вы вошли. Вас допустили?
– Да, сеньор Рамиро. Дон Мигель все время... так?
Рамиро со вздохом кивнул и сказал:
– Иногда жар усиливается, тогда дон Мигель начинает метаться и может сорвать повязку. Это очень опасно. – он еще раз вздохнул и спросил: – Что вы умеете?
– Покормить, умыть больного, дать воды или лекарство. Сестра Маргарита учила меня накладывать повязки...
– В этом вряд ли возникнет необходимость. А вот все остальное... хорошо, что у вас есть опыт... – Рамиро на мгновение прижал ладонь к глазам: – Извините.
– Вам нужен отдых.
– Не могу это отрицать, сеньорита Сантана.
Беатрис указала на стоящую у противоположной стены кушетку:
– Тогда что вас останавливает? Я буду здесь.
Он с благодарностью посмотрел на девушку:
– Вы должны обязательно разбудить меня, если в состоянии дона Мигеля произойдет перемена.
– Конечно, сеньор Рамиро.
Рамиро уснул прежде, чем его голова опустилась на подушку, а Беатрис села в кресло, которое он занимал прежде. Она продолжала вглядываться в лицо де Эспиносы. Как разительно сейчас он отличался от того блестящего гранда, который появился в их доме, верно, только для того, чтобы смутить душу сеньориты Сантана!
...Впервыеона увидела дона Мигеля де Эспиносу за обедом. Отец представил его как прославленного адмирала и друга Ксавьера Сантаны.
Дона Мигеля привели в Ла-Роману дела, и сеньор Хуан гостеприимно предложил ему оставаться в их доме, пока все не будет улажено. Дон Мигель вежливо поблагодарил, сказав, что привык находиться на борту своего галеона, и возможно, лишь иногда составит компанию радушному алькальду за обедом или ужином. Весьма довольный сеньор Хуан заверил, что всегда рад принимать выдающегося флотоводца и друга его дорогого кузена. Любезность следовала за любезностью, пока де Эспиноса не расхохотался, клятвенно пообещав злоупотребить добротой хозяина.
Нечасто у них бывали подобные гости – прямо сказать, ни разу. Остроумный собеседник, де Эспиноса стал центром притяжения для всех присутствующих за столом. Лишь также приглашенный к обеду отец Игнасио хмурился и что-то бормотал себе под нос.
Дон Мигель был намного старше Беатрис, с резким лицом человека, привыкшего повелевать. Его черные волнистые волосы обильно пронизывали серебряные нити, а виски были совсем седыми. Беатрис с удивлением поняла, что в нарушение всех приличий ей хочется заговорить с ним – о каких-то пустяках, о море, о видах на урожай, о прочитанных книгах... Ей пришлось одернуть себя: такого рода поведение было бы совершенно недопустимо.
И разумеется, возможности для подобных излияний Беатрис не представилось и представиться не могло, хотя дон Мигель действительно появлялся в доме алькальда почти каждый день. Да и вряд ли бесхитростные беседы заинтересовали бы знатного гостя. Темные глаза де Эспиносы равнодушно скользили по Беатрис, и той отчего-то становилось грустно. А ведь сеньорита Сантана всегда была здравомыслящей и уравновешенной девушкой. Впрочем, она и сейчас прекрасно осознавала всю беспочвенность своих тайных грез.
В те редкие моменты, когда Беатрис все-таки удавалось обменяться с доном Мигелем парой фраз, тот держался до невозможности учтиво. Однако любезность не могла скрыть его бешеной гордости и высокомерия. Казалось, им владела какая-то идея, заслонившая ему весь окружающий мир. И в конце концов, Беатрис вынуждена была признать, что дон Мигель де Эспиноса совершенно непостижим для нее.
Когда же «Санто-Доминго» поднял якорь и скрылся за гористым мысом, она вздохнула с облегчением и посоветовала себе выбросить все глупости из головы – и чем скорее, тем лучше. Для окружающих ее терзания остались тайной. Но как знать, не тревожил ли сон Беатрис глубокий взгляд сиятельного адмирала, и не орошала ли она в ночном мраке подушку слезами...
…Из задумчивости ее вывел глухой стон. Голова дона Мигеля мотнулась, он пробормотал что-то неразборчивое. Его лицо покрывала обильная испарина. Беатрис робко коснулась горячего влажного лба. Несмотря на то, что она сама вызвалась помочь, ею владела неуверенность. Она оглянулась на столик, где уже были приготовлены губки и глубокая миска с водой.
«Пора вспомнить, зачем я здесь. Дон Мигель сейчас болен, и в этом он ничуть не отличается от тех несчастных, за которыми я ухаживала в монастырском госпитале», – эта мысль вернула ей решимость.
Беатрис плеснула в воду ароматного уксуса и осторожными движениями обтерла лицо и шею раненого, затем провела губкой по его широким, мускулистым плечам, по груди над повязкой. Теперь ее движения были сосредоточенными и уверенными, но все же она остановилась, дойдя до края простыни, укрывающей де Эспиносу. За тяжелыми больными ухаживали исключительно монахини, и Беатрис попросту не знала, как ей действовать. Пока она колебалась, дон Мигель тихо, но отчетливо произнес:
– Арабелла, не уходи, прошу тебя...
Беатрис вздрогнула. Глаза раненого открылись, но он смотрел куда-то сквозь нее и девушка поняла, что дон Мигель не осознает ее присутствия.
– Арабелла! – он попытался приподняться, и Беатрис положила руки ему на плечи, удерживая его.
–Т-с-с, тише, тише, – прошептала она.
Раненый закашлялся, в пробитой груди сипело и клокотало. Беатрис испугалась, что сейчас у него пойдет горлом кровь.
– Да ложитесь же! – воскликнула она. – Вам нельзя разговаривать!
– Где ты? – он обессиленно опустился обратно на постель.
– Я здесь. Все хорошо, – Беатрис положила ладонь ему на лоб.
Кажется, это прикосновение успокоило его, потому что он закрыл глаза и повторил за ней:
– Все хорошо, да... теперь все хорошо...
***
Женское имя, сорвавшееся с губ де Эспиносы, подвело черту под всеми неясными мечтами Беатрис. Она вздохнула:
«А чего я ожидала? Наверняка он встречал в своей жизни женщин, которые были способны вызвать у него любовь и восхищение...»
Отец сказал, что у дона Мигеля нет семьи, а только племянник, сын подло убитого брата. Беатрис довелось увидеть и Эстебана де Эспиносу – красивого надменного юношу, который появился в их доме за день до отплытия.
Но кто мог утверждать, что сердце дона Мигеля оставалось свободным? Что оно свободно сейчас? Она ощутила горечь и жгучую досаду. Господи, неужели она ревнует?
«Арабелла... но ведь это не испанское имя. Французское? Английское?»
Словно в ответ на ее мысли, дон Мигель произнес несколько слов по-английски. Беатрис недостаточно знала язык, чтобы точно понять смысл сказанного, но это весьма напоминало проклятия.
«Ну а мне-то что за дело до того, кого гранд Испании зовет в бреду и кого он проклинает на чужом языке?»
Она даже рассердилась, и странным образом это помогло ей справиться с собой.
«Сама жизнь его под угрозой, и его сердечные привязанности – последнее, о чем я должна думать. Я сделаю все, что в моих силах, и исполню долг христианского милосердия. Если угодно Господу, он выживет, а дальше наши пути разойдутся. Так о чем я страдаю?»
Она деловито принялась перебирать бутылочки с тинктурами, расставленные доктором Рамиро на столике.
Скрипнула дверь, в комнату заглянула Лусия. Беатрис приложила палец в губам и, бесшумно ступая, подошла к дверям. Служанка пришла узнать, куда подавать ужин для госпожи и сеньора Рамиро. Беатрис распорядилась принести поднос с фруктами, сыром и хлебом для нее и холодной телятины для сеньора Рамиро прямо в комнату. Немного подумав, она также велела сварить некрепкого бульона для раненого, надеясь, что ей удастся заставить того проглотить хоть немного.
Де Эспиноса беспокойно зашевелился, его рука поползла к повязке, и Беатрис поспешила вернуться к нему. Жар не спадал, и она снова взяла губку. Работа, многократно проделываемая и прежде, окончательно вернула ей присутствие духа. Кроме того, она видела, что раненому это приносит облегчение, он затихал, особенно когда Беатрис опускала свою руку на его лоб. Постепенно его дыхание стало ровнее.
«Вот так то лучше, – подумала она. – И толку больше».
***
События последних лет сменяли друг друга, перемежались яркими, сохранившимся в памяти до мельчайших подробностей сценами из далекого прошлого. Дон Мигель де Эпиноса видел множество людей, давно ушедших из его жизни, своего брата и себя – со стороны, словно незримо присутствуя при их встречах. Адское пламя сжигало его изнутри, из обугленной груди рвался безумный крик. И в то же время он не мог издать ни звука...
Но вот его душе прискучило скитаться, и дона Мигеля все чаще начала захлестывать темнота. Он желал благодатного небытия, однако в этом ему опять было отказано. Он почувствовал бережные прикосновения и сперва возмутился: почему его никак не оставят в покое? Но прикосновения дарили утешение, гасили бушующий в нем огонь. Из невообразимой дали долетел нежный голос, и де Эпиносе показалось, что когда-то – давно, очень давно – его мать пела эту песню. Или похожую? Голос звал за собой, и душа встрепенулась в нем, стряхнула оцепенение. Он обязательно последует за этим голосом, только немного соберется с силами...
***
Франциско Рамиро проснулся поздним вечером, ощущая себя необыкновенно отдохнувшим. Окна были распахнуты, в комнате стало прохладнее. Он услышал тихое пение и узнал полузабытую колыбельную своего детства. Он поднял голову и изумленно воззрился на Беатрис, которая сидела в кресле, придвинутом к самой кровати де Эспиносы. Девушка смущенно улыбнулась:
– Я разбудила вас, сеньор Рамиро? Но мне кажется, это нравится дону Мигелю.
Колеблемый ветерком свет лампы придавал теплый золотистый оттенок смуглой коже Беатрис, в карих глазах были участие и доброта, и Рамиро невольно залюбовался ею.
– Напротив, я удивлен, что вы не разбудили меня раньше, сеньорита Сантана, – поднявшись на ноги, он подошел к раненому:
– О, дон Мигель и в самом деле выглядит немного иначе. Спокойнее... Как вам это удалось?
Беатрис пожала плечами:
– Я не делала ничего особенного. Правда, решилась дать ему немного бульона, не спросив вас. И он даже выпил половину чашки.
– Вы, видимо, посланы самим Небом, сеньорита Сантана, – улыбнулся Рамиро, – ведь яуснул, не сказав вам ни слова о том, что вы должны делать. Но вижу, что вы превосходно справились и без моих наставлений. А теперь идите отдыхать, вы еще понадобитесь мне...
