Текст книги "Лепестки на волнах (СИ)"
Автор книги: Anna
сообщить о нарушении
Текущая страница: 23 (всего у книги 24 страниц)
Глава 50
Обед у Питтов
Едва переступив порог, Блад подозрительно принюхался: пахло тушеной капустой и чем-то еще, также не вызывающим особых восторгов. Капуста! Fili Dei, miserere mei, peccatoris...
Он содрогнулся, и Арабелла сочувствующие, но не без легкой иронии взглянула на мужа, чья бледность стала поистине аристократической. Они прошли в гостиную, и Питер заметил сидящих у окна двух женщин, которые были смутно знакомы ему. Он напряг память и с удивлением понял, что видит перед собой вдову Эндрью Бэйнса и его дочь. Годы, полные лишений отложили свой отпечаток на их облике. У миссис Бэйнс было усталое лицо, с глубокими складками у рта, худенькая Мэри Бэйнс жалась к матери, а в ее больших голубых глазах читались смущение и растерянность.
Блад учтиво поклонился неожиданным гостьям, которые изумленно рассматривали богато одетого джентльмена и судя по всему, не узнавали его, пока мисс Питт не представила их друг другу.
– Мистер Питт рассказал нам, что вы пытались до последнего помочь моему бедному Эндрью, мистер Блад, – прошелестела миссис Бэйнс и горестно поджала губы: – Мы благодарны вам... В свой смертный час он не был одинок...
...«Ямайский купец» угодил в шторм и осужденных мятежников швыряло на переборки и друг на друга. Во мраке зловонного трюма не умолкали проклятия и стоны, но Блад отчетливо слышал горячечный шепот умирающего Бэйнса, умолявшего и требовавшего разыскать его жену и дочь и помочь им. Длины цепи, которой был прикован Питер, хватило, чтобы добраться до несчастного и пристроить его голову к себе на колени, оберегая от сильной качки. Капитан, несмотря на большое количество заболевших неведомой хворью узников и настойчивые просьбы Блада, не разрешал ему лечить их, и поэтому больше он ничем не мог облегчить страдания своего товарища – разве что пообещать ему позаботиться о его близких. Пусть даже в тот момент надежда не только на возвращение в Англию, но и на то, что они переживут этот шторм, была весьма призрачной.
Питер не позабыл о том обещании и, оказавшись в Бриджоутере, навел справки. Усадьбой Олгторп, конфискованной за участие Эндрью Бэйнса в мятеже, владели другие люди и никто не знал, куда подевалась его семья. Блад не оставлял своих попыток найти женщин, пока однажды не заговорил об этом с Джереми. Тот покраснел и пробормотал, что те нашли приют у одной из сестер Бэйнса, а он разыскал их, заплатил долги и помог мисс Бэйнс, перебивающейся случайными заработками, устроиться служанкой.
Блад был рад, что семья их товарища уцелела, хотя и понимал, что избежать насилия женщинам не удалось. Он подумал о юной дочери Бэйнса, которой вряд ли было тогда более шестнадцати лет. Воспоминания об июльском утре, когда королевское возмездие в лице драгун Кирка обрушилось на этих людей, перемалывая в прах их судьбы – как и судьбы многих других в Сомерсете, всколыхнули в нем глухой гнев. Знать развязывает войны и затевает мятежи, вот только отдуваться приходится тем, кто по долгу или вследствие собственной глупости имеет несчастье следовать за ней. Бедняга Эндрью, впрочем, был повинен лишь в том, что дал приют раненому.
– Передай им, – сказал Блад, протягивая Питту мешочек с золотыми кронами. – Этого должно хватить на обзаведение каким-никаким хозяйством.
Тот нехотя буркнул, отводя глаза в сторону:
– Они не возьмут, Питер. Я с трудом уговорил мисс Бэйнс принять от меня деньги – и то в качестве дружеского займа, да и положение их было отчаянное...
Бладу еще тогда показалось, что шкипер сказал ему не все, а сегодня их присутствие и сияющий вид только что вошедшего в гостиную Джереми, наводили его на определенные догадки. И подтверждение последовало незамедлительно.
Увидев Джереми, Мэри Бэйнс поднялась со стула, и ее лицо озарилось радостью, а он, подойдя к молодой женщине и взяв ее за руку, обвел всех счастливым взглядом и торжественно возвестил:
– Мисс Бэйнс оказала мне честь и согласилась стать моей женой.
Та потупилась, ее бледные щеки порозовели.
– Джереми, неужели! – воскликнула мисс Питт, подбегая к племяннику.
– Давно пора! – вторила ей миссис Роулинг, чуть не подпрыгивая на месте, но пытаясь соблюдать степенность, приличествующую замужней женщине.
– Поздравляю вас, мистер Питт, и вас, мисс Бэйнс, – улыбнулась Арабелла и выразительно посмотрела на мужа.
– Рад за тебя, Джереми, – спохватился Блад, – Мисс Бэйнс, мои поздравления. Штурман Питт никогда не сбивался с курса и уверен, что так будет и впредь, и он окажется достойным вас, – он низко склонился перед окончательно вспыхнувшей Мэри.
– Благодарю вас, миссис Блад... и вас... сэр, – пролепетала она.
На помощь мисс Бэйнс пришла миссис Роулинг, которая, подхватив ее под руку, увлекла молодую женщину на кухню, щебеча о том, что теперь-то она может узнать секрет их знаменитого пудинга, Арабелла отошла к миссис Бэйнс, которая продолжала сидеть у окна, и начала что-то негромко спрашивать у нее.
Редко кому удавалось удивить Блада, и менее всего он ожидал этого от Питта, но видно странно начавшийся день был просто обязан закончиться чем-то подобным.
– Внезапное решение, Джереми? – спросил он, пользуясь тем, что дамы оставили их наедине.
– Я несказал тебе, Питер, – Джереми говорил быстро и тихо. – Мэри никак не соглашалась выйти за меня, все твердила, что недостойна, что не сможет стать мне хорошей женой. Ну... после того, что случилось тогда... Но разве же она виновата?! – он сжал кулаки в бессильном гневе и с яростью в голосе процедил: – Проклятый ублюдок Гобарт и его дьяволы!
Блад вздохнул:
– Прошло много лет, а время лечит. А сам-то ты что?
– Я люблю ее. Наша вера учит, что земные привязанности ничтожны перед лицом Господа, но я изменился...
– Изменился, – согласился Блад, внимательно разглядывая напряженное лицо своего друга: – И в этот раз обошелся без советов своего капитана, путь и бывшего, – он усмехнулся, – Теперь я понял, кого мне напоминала мадемуазель дОжерон.
Питт смутился:
– Я соблазнился мимолетным сходством, и за хороший урок мне стоит поблагодарить капитана Тондера... вкупе с самой мадемуазель дОжерон. И тебя, – он помолчал, глядя на мисс Бэйнс, которая в сопровождении оживленно болтавших тетушек вернулась в гостиную, затем продолжил едва слышно: – Я ведь приезжал в усадьбу Олгторп до той чертовой битвы. Эндрью Бэйнс продавал сидр – знаменитый на всю округу. Так что Мэри я еще тогда заприметил. И мне даже казалось, что и я ей по нраву. А потом вон как все обернулось... – он сокрушенно покачал головой. – Я не надеялся еще когда-то увидеть ее, да мы и не говорили о чем-то таком, но я хотел узнать, как они, живы ли... И я должен был сообщить о смерти мистера Бэйнса, поэтому написал им – как только это стало возможным. Ответа я не получил – оно и понятно, их уже не было в Олгторпе. Но Мэри все эти годы оставалась в моей душе...
– Если ты смог сохранить память о мисс Бэйнс, то наберись терпения, и уверен, тебе воздастся сторицей. Ведь сам то ты не сомневаешься?
– Ничуть. Оглашение состоится в это воскресенье, – он вдруг схватил Блада за руку и прошептал севшим голосом: – Питер, одно не дает мне покоя... Если бы я не заявился к ним с лордом Гилдоем на руках...
– Перестать, Джереми, – прервал его Блад, – Драгуны вели себя в Сомерсетшире как... в Танжере. Рано или поздно, но они пришли бы в усадьбу. Посмотри, мисс Питт кивает нам. Пора за стол. И соберись, мисс Бэйнс не должна заметить твою печаль.
***
Питер ковырнул вилкой разваренный листик капусты, и его тут же замутило. Он попытался призвать желудок к порядку, но тот запротестовал и угрожающе сжался.Блад глубоко вздохнул и поднял взгляд от своей тарелки. Однако вид поставленной прямо перед ним глубокой миски с бобами, плавающими в густой жирной подливке, не сильно облегчал его положение.
– Возможно, вам больше придется по вкусу вот это, мистер Блад? – раздался рядом с ним голос миссис Роулинг.
В руках у нее была большая чашка с горячим бульоном и Питер душевно обрадовался перемене блюд.
– Безо всякого сомнения, миссис Роулинг!
– Я готовлю его моему Джону, если, прости Господи, ему случится перебрать, – вдруг заговорщически прошептала она.
Вот черт! А он считал, что надежно сокрыл... следы неумеренного возлияния.
– Премного вам благодарен, миссис Роулинг, – пробормотал Питер, и та одарила его лукавым взглядом.
Бульон был необыкновенно вкусен, дело пошло на лад. Питер встретился глазами с сидящей напротив него Арабеллой, которая улыбалась, догадавшись о сути происходящего. Впрочем, капуста на ее тарелке также была нетронута, что в свою очередь дало ему полное право насмешливо изогнуть бровь.
Глава 51
Решение
«Могло быть и хуже. Вознесем хвалу бульону миссис Роулинг».
Блад усмехнулся, иронизируя над собой и мысленно подводя итоги званого обеда.Пудинг, как всегда, был превосходен, а золотистый ароматный сидр и вовсе улучшил егосамочувствие. За столом царило радостное оживление, и даже мисс Бэйнс немного оттаяла. она не сводила обожающего взгляда со своего жениха. А Джереми улыбался в ответ и невпопад отвечал на вопросы своих тетушек, что вызывало очередной приступ веселья.
Арабелла тоже улыбалась, наблюдая за влюбленными и Блад видел, что тревога оставила ее.
Этой ночью, привлекая к себе жену, он дарил ей всю нежность, на которую был способен. И когда он смотрел в сияющие глаза Арабеллы, утренние раздумья казались ему полным вздором...
Арабелла заснула, положив голову ему на плечо. Блад легонько провел по ее волосам, вспоминая, как несколько месяцев назад, в один из ненастных сентябрьский вечеров, заявил жене, что не намерен и дальше подвергать ее риску подхватить простуду, и посему спальня у них теперь общая...
...Арабелле, проведшей большую часть жизни в жарком климате, было непросто привыкнуть к промозглому Сомерсетширу, где каменные дома с толстенным стенами не особо прогревались даже в июле. Она зябла, куталась в связанную из овечьей шерсти шаль, подарок миссис Роулинг, и Блад начал опасаться за ее здоровье, тем более, что тогда Арабелла носила их сына.
– Мы нанесем непоправимый урон нравственности Бриджоутера и сотрясем устои местного общества, – ответила Арабелла то ли в шутку, то ли всерьез.
– А кто узнает? Что-то я не вижу, чтобы здесь присутствовал хоть один поборник нравственности или столп местного общества, – сохраняя невозмутимый вид, парировал Блад.
Арабелла возмущенно воскликнула:
– О, вот как! По видимому, вы не считаете себя таковым, мистер Блад, но не хотите ли вы сказать, что я также безнравственна? В Вест-Индии позволительны некоторые вольности, я бы сказала, иногда чрезмерные, но теперь-то мы в Англии!
Питер, позабавленный вспышкой праведного негодования, выставил вперед руки в примиряющем жесте:
– Моя безнравственность посрамлена и просит пощады!
Но Арабелла не собиралась так быстро проявлять милосердие.
– Да, раз уж мы заговорили о приличиях... – она подошла к комоду, вытащила из ящика нечто длинное и бесформенное, затем повернулась к мужу, – миссис Роулинг первым делом посоветовала мне лавку, где торгуют вот этим.
– Что это? – удивленно спросил Блад.
– Рубашка, в которой благочестивая жена ожидает прихода своего супруга, – сухо ответила она, прикладывая к себе вышеупомянутый предмет одежды
– Э-э-эм, – Питер ошарашенно воззрился на широкую холщовую рубаху с рукавами на завязках, глухим воротом и прорезью в центре.
– И с молитвой на устах, – прокурорским тоном закончила Арабелла.
– Так. Мне конечно, никогда не достичь ваших сияющих высот, миссис Блад – с этим словами Питер быстро подошел к ней и, отобрав рубашку, рванул прочную ткань. – Но и этому безобразию здесь не место!
Послышался треск, и Арабелла ахнула:
– Питер! Это так...
– По-пиратски? – с готовностью подсказал Блад.
С минуту она смотрела на него, гневно сверкая глазами, и он насмешливо протянул:
– Душа моя, о, неужели после общения с суровыми пуританками тебя покинула независимость суждений?
– О нас и так ходят Бог весть какие слухи! – она посмотрела на разорванную рубашку и прыснула от смеха.
– Тем более не будем разубеждать добропорядочных жителей, – неотрывно глядя в лицо жены, шепнул Питер и обнял ее за плечи...
...Воспоминания об этой сцене вызвали у него улыбку. Неизвестно, был ли скандализирован Бриджоутер. В любом случае, их репутация вряд ли могла пострадать еще больше, принимая во внимание, что какие-то слухи о бурном прошлом доктора Блада и шкипера Питта явно ходили, хотя оба и старались не распространяться на эту тему.
«Чепец Арабелла все же не захотела примерить».
Осторожно, чтобы не потревожить сон жены, Блад убрал пушистые, пахнущие травами пряди ее волос и высвободил плечо. Та сонно вздохнула и перевернулась на другой бок.
Онподнялся, накинул халат и, неслышно ступая, вышел в коридор. Дверь детской, примыкавшей к спальне, была полуоткрыта, и он задержался, слушая дыхание спящих детей и их няни. Томми зачмокал губами и хныкнул, но не проснулся. Питер постоял еще немного, затем направился в кабинет.
Бутылка так и осталась на столе, ром в ней казался черным. Рядом лежала трубка. В высокие окна было видно, что небо очистилось, на нем появились крохотные искорки звезд и узкий серп растущего месяца. Бросив взгляд на пустой канделябр, Блад подумал, что старый Хью опять позабыл принести свечи. Как бы то ни было, июньская ночь позволяла обходиться без освещения, и глаза быстро привыкали к темноте.
«А там ночи совсем другие...»
Странно, в тяжелом бархате тропических ночей ему не хватало светлого неба своей родины, а сейчас пришедшая мысль была окрашена ностальгией. Блад набил трубку и разжег ее, его рука потянулась было к бутылке, но вдруг замерла, затем он медленно сжал пальцы, которые почти коснулись пробки. Нет, так не пойдет. Следовало разобраться, что его одолевает.
Он решительно убрал бутылку обратно в шкаф, а сам уселся в удобное – предосудительно удобное, по мнению какого-нибудь столпа местного общества – кресло возле стола и сделал глубокую затяжку.
Итак, Новый свет не собирается так просто отпускать его – но о чем-то подобном Блад размышлял еще перед возвращением в Европу.
Тогда он отклонил предложение Ибервиля, однако война короля Вильгельма закончилась. Возможно, пришло время вернуться к этому вопросу?
Питер выдвинул ящик стола и, порывшись в нем, достал плотный конверт. Текстон помнил чуть ли не наизусть, в памяти сразу вспыли много раз прочитанные строчки.
«...Мой друг, какие здесь леса! Осень одевает их в бронзу и пурпур, лето дарит великолепную изумрудную листву. Корабельные сосны пронзают небо, их высота и мощь поражает...
«Что скажет Арабелла, которая только успела привыкнуть к Англии?» – однако, он сразу же подумал, что несмотря на его опасения, Арабелла быстро – едва ли не быстрее его самого – освоилась в Бриджоутере.
«...Земля Новой Франции полна неисчислимых богатств и тайн, но она не покорится без борьбы. Нужно основывать новые поселения, нужно учиться вести диалог с индейскими племенами, а иногда и воевать с ними...»
Разумеется, воевать. Не будет ли непростительным безрассудством тащить жену и детей, рискуя подставить их под удары индейских томагавков? Ну а если завтра на берег Лаймского залива высадится очередной приблудный герцог?
...Небо за окнами кабинета посветлело, через пару часов рассветет. Блад потянулся, раздумывая, не пойти ли все-таки поспать. Днем он поговорит с Арабеллой.
– Питер, ты здесь? – из темноты коридора выступила стройная фигура жены.
– Здесь, – Блад пошевелился в кресле, и Арабелла заметила его:
– Я проснулась, а тебя нет было. Вот и подумала, что ты в кабинете. Ведь ты же не... – глаза Арабеллы в сером сумраке близящегося утра казались огромными.
Она подошла ближе и вздохнула с облегчением, не обнаружив злополучной бутылки на столе. Блад догадался о ходе мыслей жены и поддразнил ее:
– Я не... что?
Если Арабелла и смутилась, то не подала виду.
– Прежде я не видела, чтобы ты пил ром. – спокойно сказала она. Блад пыхнул трубкой, ничего не ответив, и Арабелла продолжила: – Но могу предположить, что такое случалось. Раньше.
– Случалось, – согласился он, вновь затягиваясь.
Помолчав, она вздохнула:
– Ты сказал, что все в порядке, но ты сидишь тут, в темноте...
– Не хотел тебя беспокоить.
– Бессонница? – Арабелла посмотрела на конверт, лежащий перед ним на столе.
– Это же письмо месье Ибервиля, ты показывал мне его еще на Ямайке.
– Арабелла, иди ко мне. Поговорим, раз уж нам обоим не спится, – усмехнулся Блад, кладя трубку на стол и отодвигаясь вместе с креслом.
Она слегка нахмурила тонкие брови, но кивнула, забираясь к мужу на колени.
– Что за привычка разгуливать босиком, – проворчал он, – у тебя ступни ледяные. Как вы изволили выразиться, миссис Блад, мы теперь в Англии, а не в Вест-Индии!
– В Англии... – повторила Арабелла и вдруг взглянула ему прямо в глаза. – А ведь ты хочешь вернуться туда, Питер.
– Боже меня упаси вновь управлять Ямайкой! – деланно засмеялся он, не ожидавший, что жена сразу скажет то, к чему он собирался ее тактично подготовить.
– Я не имею ввиду Ямайку, – она смотрела на него без улыбки. – Эта жизнь тяготит тебя. И все наши мелкие заботы, твои пациенты с подагрой и печеночными коликами, и … тушеная капуста на обед.
– Капуста больше всего, – теперь лицо Блада тоже было серьезно. – Что, это так заметно?
– А ты как думаешь?
– Но это значило бы подвергнуть вас еще одному испытанию. Вправе ли я делать это?
– Сотни женщин и детей отправляются в Новый свет в поисках лучшейжизни и следуя за своими мужьями и отцами, – пожала плечами Арабелла. – Томас, конечно, еще мал, но вряд ли мы пустимся в путь немедленно...
– Томми проспит все плавание, – пошутил Блад, – Арабелла, ты уверена?
– Нет, Питер. Но и таким тебя видеть я не хочу.
Блад улыбнулся, прижимая к себе жену. Жизнь снова ставила его на перепутье. Но разве можно отказаться от вызова?
Глава 52
Часть шестая. Лепестки на волнах
Вот и пришел срок адмиралу де Эспиноса подводить итоги. 1707 год.
Сентябрь 1653 г., Кадис
Море накатывалось мутно-зелеными валами, вздымало над молом пенные брызги и, недовольно ворча, отступало. В бухте Кадиса плясали на волнах юркие фелуки, тяжело переваливались, натягивая якорные тросы, огромные галеоны. Форт Сан-Себастьян, главный страж гавани и города, угрюмо насупился под свинцовым небом.
Конец сентября, разгар штормов равноденствия. Обычно заполненный людьми причал опустел: желающих выйти в гневное море не было, лишь у самого горизонта мелькал парус корабля какого-то совсем отчаянного капитана. И те немногие моряки, которые по воле злой судьбы выбрались из таверны, удивленно косились на застывшего в конце мола худощавого подростка. Сильный ветер, заставляющий их втягивать голову в плечи, трепал его темные кудрявые волосы. А мальчик, казалось, и не замечал ни ветра, ни брызг, и, уходить, судя по всему, не собирался.
– Мигель! – Поскальзываясь на мокрых камнях, к нему спешил другой мальчик, помладше: – Мигель!
Тот обернулся не сразу – голос прибоя заглушал все звуки.
– Диего?
– Я так и знал, что ты удрал сюда... – обижено заявил Диего.
Мигель рассеянно улыбнулся и спросил невпопад:
– Тебе не кажется, что море говорит с нами?
Диего поежился:
– Что это пришло тебе в голову? Вот узнает отец Матео...
– А кто ему расскажет? Может, ты, брат? – прищурился Мигель
– Нет! Клянусь святым Диего из Алькалы, моим покровителем! – запальчиво воскликнул Диего.
– Разве дикие звери не разговаривали со святыми? – не слушал его Мигель. – И разве море, как и все сущее, – не творение Господа нашего?
– Так то – звери, и ты ведь пока не святой, – рассудительно заметил младший брат и осекся: уж больно странный разговор у них получается. Если их отец, или, не дай Боже, священник и вправду узнают, обоим не миновать хорошей взбучки, а то и еще чего похуже. Впрочем, с тех пор, как они по приглашению дяди Освальдо приехали в Кадис, Мигель все время ведет себя странно и готов часами пропадать в порту, хотя отец совсем тому не рад. Поневоле подумаешь, что кто-то навел на брата чары. Диего продолжил уже жалобно: – Хватит, а? Я промок. А тебя все ищут. Отец недоволен...
Что-то будто погасло в лице старшего брата. Он прерывисто вздохнул и упавшим тоном ответил:
– Пойдем, Диего.
Диего был бы рад пуститься бегом и нетерпеливо оглядывался на Мигеля. Оно и понятно: старший брат всегда был заводилой в их проказах и непререкаемым авторитетом, а тут плетется позади, однако Мигель продолжал идти медленно, опустив голову. Он предчувствовал, что его ждет неприятное объяснение с отцом, и почти наверняка – наказание. Но гораздо больше его огорчало, что приходится уходить именно сейчас – ведь только ему начало казаться, что он различает слова в рокоте моря...
***
Май 1707 г., Эль-Ферроль
Поразительно, как ярко видится то, что случилось много лет назад. Стоит протянуть руку и коснешься шершавого камня стен Кадиса. Мигель де Эспиноса покачал головой и откинулся на спинку кресла. За свою долгую жизнь ему довелось побывать во многих городах, но Кадис, сродни первой любви, занимал особое место в его душе. Золотой Порт, гордость Испании...
На колени упал бело-розовый лепесток отцветающей магнолии, де Эспиноса сбросил его в плещущийся у самых его ног пруд...
...Алехандро де Эспиноса привез сыновей в Кадис в надежде заручиться протекцией дона Освальдо де Мендосы, дяди мальчиков по материнской линии, и затем представить их ко двору. Тогда же Мигель впервые увидел море, и что-то сдвинулось в его душе. Как завороженный, он разглядывал величественные галеоны, матросов, проворно снующих по вантам, всем своим существом желая очутиться на палубе одетого облаком парусов корабля.
Разумеется, упрямство старшего сына, вдруг заявившего, что он намерен связать свою жизнь с морем вызвало негодование у дона Алехандро, человека властного и жесткого. Однако ни посулы, ни угрозы не возымели на Мигеля никакого воздействия. Такого рода бунт мог повлечь за собой самые печальные последствия для строптивого юнца, если бы ему неожиданно не оказал поддержку дядя Освальдо. Что именно убедило отца, Мигель так и не узнал. Но в итоге тот смирился. А ему объявили, что вскоре кузен Родриго, старший сын Освальдо, отплывает на Эспальолу, и на его корабле есть место для теньента Мигеля де Эспиносы.
«Охота мокнуть. Ты и впрямь одержим!» – насмешливо говорил тогда Диего.
Но Мигель ничуть не удивился, когда через несколько лет младший брат также избрал судьбу моряка...
Ветер погнал рябь по поверхности пруда, лепестки магнолии заколыхались на мелких волнах, наползая друг на друга и переворачиваясь. И де Эспиносе вдруг привиделись буруны над верхушками мачт галеонов, уходящих на дно. Верно, Испания тяжко прогневила Творца, раз славная победа у стен Кадиса обернулась горчайшим поражением в заливе Виго.*
Октябрь 1702, Виго
В середине сентября 1702 де Эспиноса получил срочный приказ выдвинуться на соединение с Серебряным флотом и сопровождающими его французским конвоем и поступить в распоряжение адмирала де Веласко.
25 сентября пять кораблей де Эспиносы встретились с испано-французской эскадрой в бухте Виго. И вот уже две недели корабли стояли на рейде: Мануэль де Веласко ничего не предпринимал, ожидая приказа из Мадрида...
– И все-таки я настоятельно рекомендую... нет, я требую, чтобы Серебряный флот продолжил свой путь и шел в Эль-Ферроль. Город хорошо укреплен, а узость пролива послужит дополнительной защитой, – Мигель де Эспиноса устало потер висок. Он уже не надеялся переубедить адмирала де Веласко и французского вице-адмирала Шато-Рено.
Совещание в кают-компании испанского флагмана длилось третий час. Француз, щегольски одетый, тонко улыбался, скрывая досаду, и обмахивался надушенным платком. Его высказанное ранее предложение направиться в Брест тем более не нашло отклика у испанских союзников.
– Дон Мигель, – тучный де Веласко отдувался и недовольно сопел. – У меня есть сведения, что адмирал Рук, не сумев взять Кадис, возвращается в Англию. Так что нам никто не угрожает. К тому же, гарнизон усилен, а вход в залив перегорожен. И я не хочу рисковать, в шторм проходя Феррольским проливом.
Он поднялся на ноги, давая понять, что совещание окончено.
– Но хотя бы велите разгрузить корабли! – раздраженно бросил де Эспиноса напоследок.
Адмирал де Веласко внял таки совету и снял с галеонов часть ценностей. Но его действия запоздали: утром 23 октября море заполонили паруса кораблей англо-голландской эскадры, и Серебряный флот оказался заперт в заливе...
В безнадежной попытке не дать врагу прорваться в бухту, де Эспиноса сражался бок о бок с французами. Он потерял четыре из пяти своих кораблей. «Архангел», получивший многочисленные пробоины, со сбитым рангоутом, едва держался на воде. Не лучше дела обстояли и у союзников. И вот тогда на флагманском галеоне «Нуэстра Сеньора де ла Консепсьон» взвился сигнальный флаг: де Веласко приказывал сжечь корабли...
Стиснув руками перила ограждения юта, дон Мигель смотрел, как под воду одним за другим погружаются пылающие галеоны, унося с собой не только неисчислимые ценности, но саму надежду для Испании.
– Сеньор адмирал! Вы меня слышите? Вы ранены? – его дергал за рукав один из теньентов.
Ранен? Действительно, правая штанина намокла от крови, но боли дон Мигель не чувствовал, и поэтому лишь мотнул головой, не отрывая взгляда от картины страшного, катастрофического разгрома.
– «Архангел» тонет. Шлюпку уже спустили. Вы должны покинуть корабль, – настойчиво твердил теньент, а де Эспиноса никак не мог вспомнить его имя.
Каким-то краем сознания он отметил, что Шато-Рено с остатками эскадры удалось вырваться из блокированной бухты, но это не вызвало даже возмущения. Им овладело страшное опустошение. Казалось, что жизнь по капле вытекает из него, и причиной тому была вовсе не пустяковая царапина. И даже то, что сокровища не достанутся врагу, не служило утешением. У его страны больше не было Серебряного флота...
Май 1707 г, Эль-Ферроль
Адмирал Рук не стал нападать на Виго, трезво оценив надежность укреплений города. Да и к чему? В окрестностях было, чем поживиться. Разорив близлежащие деревни и несколько монастырей, захватчики обнаружили также сундуки с золотом и серебром, которые не успели отправить в Мадрид, и, удовольствовавшись этим, покинули залив Виго.
Вскоре после отплытия англо-голландской эскадры тяжело больного адмирала де Эспиносу перевезли в Эль-Ферроль. Много дней он лежал, безучастно разглядывая полог кровати. В груди разливалась тупая боль, и дыхание самой Вечности касалось его лица. Беатрис брала его холодные руки в свои, согревая их, и даже в забытьи он ощущал ее рядом с собой. Что же не дало погаснуть тусклому огню жизни в изнуренном болезнью и отчаянием теле? Травяные настои жены? Ее любовь? Или его собственное упрямство?
Как бы то не было, де Эспиносе вновь удалось отступить от ледяной бездны. Но она осталась близко, очень близко. И хотя к весне 1703 года он поднялся с постели, даже прогулка по саду стоила ему немалых трудов.
Два чужеземных принца спорили за трон и, как хищные птицы, разрывали Испанию на части. Война шла полным ходом, но для адмирала де Эспиносы она закончилась. Погруженный в раздумья, он подолгу сидел в кресле на берегу крошечного пруда или в зале, возле разожженного камина. Перед его глазами бесконечной лентой разворачивались события прошлого, а настоящее, напротив, отодвинулось и будто подернулось пеплом.
Приходила Беатрис и, устроившись на скамеечке рядом с ним, склонялась над пяльцами с вышивкой. У них вошло в привычку молчать, однако для него было как никогда важно ее присутствие – жена, подобно якорю, удерживала корабль его души, не давая де Эспиносе окончательно заплутать в зыбких видениях.
И только известие о потере Гибралтара вызвало у него вспышку ярости. Он гневно упрекал Небо в несправедливости. Как бы он желал сражаться в том бою и с честью принять смерть! Но Господь судил ему медленно дотлевать в немощи и бессилии... Затем де Эспиноса устыдился своего малодушия и в тот же вечер попросил жену вновь читать ему. Он вслушивался в ее голос, и ему казалось, будто в окружающем его мраке брезжит свет.
***
Галисия в меньшей степени оказалась затронута военными действиями, и здесь жизнь брала свое. В прошлом году произошло немаловажное событие для дона Мигеля де Эспиносы: руки его дочери попросил дон Хуан де Кастро-и-Вильальба.
Дон Мигель осознал, что еще способен радоваться и... удивляться: его малышка Изабелита выросла. Дон Хуан происходил из хорошего рода, его земли, лежащие вблизи Ла Коруньи, приносили неплохой доход даже в нынешние печальные времена, но де Эспиноса не хотел неволить дочь, ведь той едва минуло пятнадцать. Однако Изабелита подозрительно легко согласилась, и он удивился еще больше, когда выяснил, что молодые люди уже знакомы.
«Мы слишком ее баловали. Как они ухитрились?!» – возмущенно сказал он жене.
«Разве у нас было иначе? Главное, дон Хуан ей по сердцу» – лукаво ответила она, и де Эспиноса улыбнулся, догадавшись, что дело не обошлось без ее участия.
Свадьба состоялась в апреле этого года, сразу после Великого поста, затем Изабелла уехала в дом мужа, оставив своего отца в некоторой растерянности – тому еще предстояло привыкнуть не слышать ее смеха...
Впрочем, именно смех он сейчас и слышал.
– Диего! – раздался возмущенный возглас, и де Эспиноса узнал голос Алонсо Гарсии – учителя фехтования, которого он недавно нанял для сына.
Снова приглушенный смешок.
Гарсия с треском продрался сквозь подстриженный кустарник и выбрался на лужайку. Поверх камзола на нем был надет кожаный нагрудник – судя по всему, Диего удрал прямо с урока.
– Диего, выходите, я знаю, что вы здесь!
Из кустов показался смущенный Диего. Оба не замечали сидевшего в тени деревьев дона Мигеля, а тот ничем не выдавал своего присутствия, с интересом наблюдая за разыгрывающейся сценой.
– Вы самовольно покинули место поединка, а это недопустимо для истинного кабальеро, – сурово произнес учитель.
Диего опустил голову, но все-таки решился возразить:
– Но ведь это не был настоящий поединок, сеньор Гарсия! А упражнения так скучны! Сколько можно держать шпагу в вытянутой руке и стоять неподвижно?!
– Эти упражнения могут весьма и весьма пригодится вам, Диего.
– Я хочу рубить проклятых еретиков! И командовать кораблем. Как мой отец!
– Что будет стоить ваша жизнь в настоящем бою, если вы не умеете защищать ее? Да к тому же, если вы не способны подчиняться приказам, кто доверит вам корабль и солдат? – нахмурился Гарсия.
– А вот мой отец и дядя... Они вовсе не подчинялись...
