Текст книги "Лепестки на волнах (СИ)"
Автор книги: Anna
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 24 страниц)
Глава 21
Еще одно безумство
Удивительно, но мысли о Питере Бладе больше не вызывали у дона Мигеля де Эспиносы жгучей ненависти. Вернее, ненависть никуда не делась, но поблекла, перегорела и стала похожа на боль старой раны, которая, как он знал, может ощущаться еще многие годы, постепенно становясь частью тебя.
Он поймал себя на том, что думает о сеньорите Сантана. Оказывается, он привык к ней, к ее грудному голосу, к уверенным и сильным рукам и к легким, почти не причиняющим боли касаниям, когда она перевязывала его. Бедняжку так смущали его выпады. Зря он был груб с ней...
Де Эспиноса невольно сравнивал ее с Арабеллой, которая все еще владела его душой. Миссис Блад представлялась ему рвущимся ввысь огоньком свечи, непокорным и обжигающим. А дочь алькальда Сантаны вызывала в памяти образы языческих богинь, чьи изваяния он видел в Риме, воплотившихся в теле смертной женщины. Статная, более плотного чем Арабелла сложения, с высокой грудью, Беатрис Сантана была словно... солнечный ветер. Де Эспиноса изумился себе: что за ерунда, как это ветер может быть солнечным?
Сегодня он еще не видел Беатрис, а уже вечереет. Почему-то ее не было за обеденным столом, и Хуан Сантана ни словом не обмолвился о своей дочери. И она не пришла позже читать этот бесконечный роман, к которому де Эспиноса тоже привык. С другой стороны, что ему до прелестной сеньориты Сантана, перед ним со всей очевидностью вставал вопрос: что дальше? Он все еще был адмиралом Испании, хотя длительное отсутствие не могло не отразиться на его дальнейшей карьере. Вполне вероятно, что его уже сместили.
...Когда судьба привела галеон де Эспиносы к месту крушения «Пегаса», остальная эскадра стояла в Санто-Доминго, а где она сейчас – одному дьяволу известно. Хорош адмирал, который понятия не имеет, что происходит с вверенными ему кораблями!
В свое предыдущее пребывание в Ла-Романе он написал письмо королевскому наместнику, дону Барталомео де Ованде – наместнику его католического величества на Эспаньоле, в котором ссылался на важные семейные дела, требующие немедленного вмешательства.В тот момент его мало волновало, как отнесется наместник к его посланию.
И тем более этот вопрос был ему безразличен в первое время, когда он едва отступил от смертной грани. Все же де Эспиноса продиктовал Эстебану новые письма – де Ованде и своим капитанам, пусть и осознавая, что упомянутые причины его продолжающегося отсутствия – как то приступ тропической лихорадки и необходимость ремонта корабля – звучат туманно и неубедительно. Наверняка дон Бартоломео уже успел известить Королевский Совет об возмутительном поведении флотоводца, некогда пользовавшегося особыми милостями Карлоса II.
Ему следовало бы отправиться в Санто-Доминго сразу же, как только опасность для жизни миновала. Однако день шел за днем, а он, находясь во власти странного равнодушия, медлил...
***
Беатрис все-таки пришла, и де Эспиносе бросилась в глаза перемена, произошедшая в девушке: прежде она одевалась скромно, но предпочитала светлые, живые тона, теперь же на ней было темно-коричневое платье с глухим воротом, а лицо стало замкнутым и отрешенным. Рамиро внимательно оглядел ее и вдруг заявил, что забыл купить нужных ингредиентов для своих тинктур, а посему должен срочно отправиться в лавку аптекаря.
После его ухода в комнате наступило неловкое молчание. Дон Мигель обратил внимание, что Беатрис не принесла книгу и хотел было шутливо осведомиться, уж не надоел ли и ей сеньор Сервантес, но она заговорила первой:
– Прошу меня извинить, дон Мигель, но боюсь, я не смогу больше читать вам. Я зашла, чтобы попрощаться.
– Вы уезжаете, сеньорита Сантана? Надолго?
– Да, надолго, – она грустно улыбнулась. – Рада, что у вас все благополучно. Я буду ... молиться за вас.
Де Эспиноса, забыв, что недавно призвал себя сосредоточиться на собственных неурядицах, ощутил беспокойство:
– Куда вы едете?
Беатрис заколебалась, говорить ли ему, но решив, что в этом нет никакой тайны, ответила:
– В аббатство бенедиктинок, это в нескольких лигах к северу от Ла-Романы.
– Там находится ваш госпиталь? Тогда почему вы сказали, что пришли попрощаться?
– Мы больше не увидимся, дон Мигель. Я еду туда, чтобы стать монахиней.
– Вы?! – воскликнул пораженный де Эспиноса, – Я не заметил в вас тяги к монашеской жизни.
– И тем не менее, это так.
– Послушайте, сеньорита Сантана, далеко не редкость, когда девушка принимает постриг не по велению свыше, а по другим причинам, будь то нужда или еще какая беда. Вы молоды и хороши собой, пусть не купаетесь в роскоши, но и не живете в нищете. Что толкает вас к этому?
– Почему вы отказываете мне в душевном стремлении? – начала сердиться Беатрис.
– Вы не созданы для монастыря, сеньорита Беатрис. Вы там зачахнете.
– Что известно вам о том, кто создан, а кто нет? – раздосадовано фыркнула девушка.
– Известно, – де Эспиноса говорил быстро и проникновенно, сам не понимая, почему он пытается переубедить ее. – В нашем роду и среди моего окружения не раз случалось, что женщины становились монахинями. Среди них, безусловно, были те, кто услышал в своем сердце глас Божий, или кто надеялся за стенами обители укрыться от несправедливости мира, но еще чаще этого хотела семья. А иногда юным созданиям в монашестве виделся способ убежать от самих себя и даже, прости Господи, они уходили в монастырь из-за несчастной любви. Судьба этих последних достойна особого сожаления.
– Ваши слова отдают богохульством. А я не юное создание, – Беатрис была вне себя от гнева, потому что де Эспиноса оказался слишком близок к истине.
– Даже сейчас вы не можете скрыть своей грусти, – проницательно сказал он, не отрываясь глядя в лицо девушке.
– Я должна идти. Прощайте, – она почти выбежала из комнаты, оставив де Эспиносу в глубокой задумчивости.
Он медленно поднялся из кресла и прошелся по комнате. Для него отчего-то было невозможно представать сеньориту Сантану в монашеской косынке, и не потому, что обычно богатое воображение отказалось служить ему, но все его существо вдруг воспротивилось подобному исходу. В голове мелькали смутные догадки, неоформившиеся до конца мысли. Постепенно среди всего этого сумбуравозникло и стало набирать силу решение.
«Мало я натворил безумств? – насмешливо спросил он себя. – Одним больше. Почему бы и нет».
***
Беатрис перебирала милые ее сердцу вещицы, которые вместе с перьями и чернильницей хранила в конторке, сделанной из потемневшего от времени ореха. Черепаховый гребень, инкрустированный перламутром, брошь с крошечными изумрудами, оставшаяся ей на память от умершей несколько лет назад матери, простенькие украшения. Взять что-то с собой?
«Не пристало монахине держать в своей келье безделушки. Да и к чему? Чтобы они постоянно напоминали о доме?»
Она сгребла все обратно и закрыла конторку. Слова де Эспиносы нарушили и без того хрупкое душевное равновесие, которого ей удалось достичь к вечеру. Угораздило же ее пойти попрощаться с доном Мигелем... а теперь невыплаканные слезы жгли глаза, и она прерывисто вздыхала, загоняя их глубоко вовнутрь. Зато Лусия всхлипывала, не таясь, пока Беатрис не прикрикнула на нее.
– Беатрис, ты еще не легла? – услышала она голос отца.
– Нет.
Дверь открылась, и Сантана переступил порог комнаты. На его лице отражались самые разнообразные чувства: от растерянности до какого-то опасливого восторга.
– Нам надо поговорить.
– Выйди, Лусия, – сказала Беатрис, и когда шмыгающая носом служанка ушла, подняла на отца потухший взгляд: – Слушаю тебя.
– Я только что разговаривал с дономМигелем. Он просит твоей руки, дочь моя.
Пол качнулся под ногами Беатрис, и она оперлась о конторку. Стало трудно дышать.
«Да! Да!» – вскричало сердце.
Но девушка не спешила радоваться:
– Как это возможно?
– Вот и я в замешательстве. С одной стороны, он оказывает нам великую честь, но с другой – я же дал слово отцу Игнасио... Скажи, Беатрис, – Хуан Сантана с тревогой взглянул на нее, – между вами... э-э-э, возможно, ты не соблюла себя... – он запнулся, не зная, как объяснить своей невинной дочери терзающее его подозрение.
– Уж не думаешь ли ты, что гранд Испании обесчестил дочь человека, давшего ему приют? – грустно усмехнулась Бестрис. – Не беспокойся, ничего такого не было и быть не могло. Но ты же сказал дону Мигелю о своем обещании?
– Разумеется, но гордыня рода де Эспиноса непомерна. Дон Мигель ответил, что раз обряд не был свершен, то и говорить не о чем. И его даже не интересует размер твоего приданого, – с почтительным придыханием закончил сеньор Хуан.
Беатрис строптиво вскинула голову:
– А мои чувства его интересуют?
– Не глупи, дочь, – отмахнулся Сантана, думая совершенно о другом. – Такая честь... Однако уладить это дело со святым отцом будет непросто...
– Вот значит как. Дон Мигельде Эспиноса необычайно самоуверен. Могу ли я поговорить с ним наедине?
– Учитывая изменившиеся обстоятельства, это не вполне пристойно, – очнувшийся от своих размышлений, сеньор Хуан нахмурился.
– Мы поговорим в патио, и сможешь наблюдать за нами. Нет никакого повода для беспокойства, – спокойно, но твердо возразила ему Беатрис.
– Хорошо – неохотно согласился он, – я велю принести факелы, уже совсем стемнело.
***
Де Эспиноса неподвижно стоял в круге света от двух факелов, и мятущееся пламя бросало резкие тени на его лицо. Он не смотрел на Беатрис,и ее охватила грусть. Событий последних недель могло бы хватить на несколько лет размеренной и ничем не примечательный жизни девушки, и в этот миг ей было не до соблюдения приличий. Она спросила с пугающей ее саму немыслимой прямотой:
– Дон Мигель, что побудило вас к такому неожиданному и необдуманному шагу?
– А если я скажу, что ваша прелесть, сеньорита Сантана, вы не поверите мне?– помолчав, задал он встречный вопрос.
– Не поверю. К тому же вы не любите меня.
– Не будьте столь наивны. Для удачного брака нужно совсем другое. Любовь хороша для поэтов с их сонетами или для юнцов шестнадцати лет отроду. Да и те ее себе придумали, – жестко сказал дон Мигель. – Я ни тот, и ни другой, да и вы изволили заметить, что не являетесь «юным созданием».
Он и раньше заставлял Беатрис забыть о благоразумии своей язвительностью, а в эту минуту его высокомерный тон, и более того – слова, больно ранили ее.
– А как же ваши чувства к донье Арабелле? Или вы себе придумали эту любовь? – выпалила она.
Лицо де Эспиносы исказилось от ярости, он развернулся к Беатрис, и свет факелов был бессилен проникнуть в мрачную бездну его глаз.
– Кто посмел? – с глухой угрозой в голосе спросил он. – Кто назвал вам это имя?!
Беатрис отвечала ему бесстрашным и печальным взглядом.
– Вы сами. Не думаю, что наш брак можно было бы назвать удачным. Или вам нужны еще какие-то доводы?
Он не отвечал, продолжая яростно смотреть на нее. Тогда она спокойно добавила:
– Прощайте, дон Мигель, и будьте счастливы.
Глава 22
Не пристало гранду гоняться за строптивой девчонкой
«Черт меня дернул делать предложение и выставлять себя на посмешище!»
Проклятая лихорадка! И его болтливый язык! Тайна, которую он считал надежно погребенной в своем сердце, оказывается, стала достоянием гласности. Де Эспиноса опешил до такой степени, что позволил чувствам взять верх над собой. Но его ярость не испугала Беатрис.
Сначала миссис Блад, теперь сеньорита Сантана – обе были с ним дерзки и невоздержны на язык. Ну, донью Арабеллу можно понять, но эта девчонка казалась такой скромной и благовоспитанной...
Дон Мигель ворочался на ставшей вдруг неудобной постели. Сон не шел, и виной тому было уязвленная гордость, гнев и что там еще? Уж не хочет ли он признать, что его интересует эта женщина? Час от часу не легче. Утром все будет выглядеть в ином свете.
«Какого дьявола я торчал здесь столько времени?! – задавал он себе резонный вопрос. Его разум, взбудораженный безумным днем, будто стряхнул наконец тенета безразличия. – Раз уж я в состоянии совершать глупости, то путь до Санто-Доминго давно мне по силам...»
Де Эспиноса закрыл глаза и попытался сосредоточиться на своих делах, требующих скорейшего разрешения.
***
Небо уже начинало светлеть, когда де Эспиноса оставил бесплодные попытки продумать свои действия по прибытию в Санто-Доминго. И единственный вывод, к которому он пришел, касался вовсе не его проблем.
Есть что-то такое в сеньорите Сантана, из-за чего он не может отпустить ее. Он привык добиваться своегои не отступит и сейчас. Утром он еще раз и без гнева поговорит с своенравной дочерью алькальда. Решив так, дон Мигель сразу же крепко заснул, и поэтому не услышал раздавшихся сначала в доме, потом на улице шагов и негромких голосов. Затем за окнами зацокали копыта и простучали колеса кареты, увозившей Беатрис Сантана навстречу избранной ею судьбе.
Де Эспиноса проснулся, когда солнце еще только вставало, но прислушавшись, он понял, что в доме алькальда не спят. Ничего бы удивительного, здесь поднимались довольно рано, чтобы успеть завершитьдела до наступления жары, но в это утро все вскочили и вовсе ни свет ни заря. Он ощутил скорее любопытство, чем тревогу и, накинув камзол, вышел из комнаты.
Слуга алькальда чуть не налетел на него, неуклюже кланяясь на бегу и бормоча извинения. Де Эспиноса остановил его вопросом:
– Где сеньор Сантана, парень?
– Да как сеньориту Беатрис проводил, так и ушел к себе в кабинет. Знамо дело...
– Так сеньорита Сантана уехала? Когда?!
– На самом рассвете, сеньор.
Слуга говорил что-то еще, но дон Мигель уже быстро шел по коридору.
«Уехала! Да что она о себе возомнила! И почему, интересно, я бегу?»
Он распахнул дверь кабинета алькальда, и пригорюнившийся над бокалом вина Хуан Сантана изумленно воззрился на бесцеремонно ворвавшегося к нему гостя.
– Сеньор Сантана, – отрывисто произнес де Эспиноса. – По какой дороге поехала ваша дочь?
– Но... дон Мигель, что вы задумали? После вашего разговора Беатрис сказала мне, что вы осознали... ваше заблуждение, и что ваш брак с ней невозможен... Я был огорчен, но....
– У вас найдется хороший конь? – прервал его де Эспиноса.
– Господи, помилуй... как можно, вы еще не оправились от раны, а Беатрис уже достигла аббатства... Это может закончиться неприятностями...
– Конь, сеньор Сантана! Я неясно выразился? Или, клянусь Господом, неприятности у вас неминуемо случатся. Я позабочусь об этом!
Сантана отшатнулся, увидев ярость в глазах сеньора адмирала, и в полной растерянности пробормотал:
– Если вы настаиваете...
– Рад, что мы достигли взаимопонимания. Распорядитесь заседлать коня и дайте мне кого-то, кто хорошо знает дорогу до аббатства. И будьте так любезны, поторопитесь.
Сеньор Хуан счел за благо повиноваться.
Они прошли к конюшням и алькальд кивнул на того парня, которого дон Мигель уже видел утром:
– Джакобо поедет с вами, дон Мигель.
Затем он велел слуге:
– Приготовь Сарацина, а сам бери Марикиту. И быстро!
Оба стояли в молчании, пока слуга седлал лошадей. Сантана избегал даже смотреть на де Эспиносу. Ему хватило бурного объяснения с дочерью прошедшей ночью. Он не мог слышать разговор с доном Мигелем, но, судя по всему, это Беатрис отказала своему неожиданному жениху, а не наоборот. Право, в нее будто вселилась дюжина чертей! А теперь сеньор адмирал изволит угрожать ему. Было от чего бедному отцу потерять голову...
Джакобо вывел Сарацина, и де Эспиноса скептически оглядел невысокого каурого жеребца.
– И эту клячу вы называете конем?!
– Сарацин добрый конь, – с неожиданной смелостью сказал обиженный Джакобо, – не смотрите, ваша милость, что ростом невелик.
– Дон Мигель! – к ним спешил запыхавшийся Рамиро. – Уж не собрались ли вы совершить верховую прогулку?
– Да, Франциско, – ответил де Эспиноса, садясь в седло.
– Но это убьет вас вернее удара шпаги!
– Я крепче, чем тебе кажется, – врач схватил коня под уздцы, и тогда де Эспиноса повелительно крикнул, всадив каблуки в бока Сарацина: – С дороги!
Рамиро едва успел отскочить, а возмущенный конь, не привыкший к такому обращению, попробовал заартачиться, но оказался тут же усмирен твердой рукой всадника. Де Эспиноса с места бросил Сарацина в галоп, следом, пригибаясь к шее гнедой кобылы, поскакал Джакобо.
***
Два всадника пронеслись по улицам пробуждающейся Ла-Романы, направляясь на север. Как только они выехали из города, де Эспиноса придержал Сарацина и обернулся к Джакобо:
– Эта дорога ведет в аббатство?
– Да, ваша милость.
– Ты кажешься сообразительным малым, и сеньорита Беатрис наверняка была добра к тебе? Мне важно успеть поговорить с ней до того, как ворота обители закроются за ее спиной. Есть ли короткая дорога?
Джакобо с минуту раздумывал, недоуменно посматривая на странного знатного сеньора, а потом нехотя буркнул:
– Есть одна тропка через холмы, там особо не поскачешь, но путь намного короче. Мы выедем на дорогу за лигу до аббатства.
Де Эспиноса кивнул. Даже после небольшого расстояния, пройденного галопом, у него кружилась голова. Теперь же у него появилась надежда догнать сеньориту Сантана.
«Я выжил из ума на старости лет. Разве это дело – гоняться за строптивой девчонкой? – насмешливо думал он, направляя коня вслед за Джакобо. – Ну же, кляча, шевелись!»
***
Он был несправедлив к Сарацину: конь проявил себя просто замечательно, чего нельзя было сказать о всаднике. Когда узкая тропа вывела их на основную дорогу, де Эспиноса держался в седле исключительно благодаря своей гордости. В груди пекло, а перед глазами вспыхивали разноцветные круги.
«Не хватает еще свалиться под ноги этому Росинанту и превратить фарс в драму».
– Вон они, – обрадовано крикнул Джакобо, указывая влево.
Де Эспиноса увидел в клубах желтоватой пыли очертания медленно едущей кареты и послал жеребца вперед, загораживая дорогу.
Глава 23
Невеста
Дорога вилась, поднимаясь все выше в предгорья. Погруженная в свои переживания Беатрис почти не замечала толчков подпрыгивающей на ухабах кареты и не сразу осознала, что они прекратились.
– Сеньорита Беатрис, уж не разбойники ли? – встревоженная Лусия привстала и выглянула из окошка.
– Откуда им взяться, – пожала плечами Беатрис.
– Ой!
– Что там, Лусия?
– Там... вы лучше сами взгляните! – растерянно и в то же время с восторгом в голосе ответила служанка, садясь на место.
Беатрис приоткрыла дверцу и замерла, пораженно глядя на того, с кем она уже попрощалась в своем сердце. Очень бледный дон Мигель верхом на роняющим с удил хлопья пены Сарацине загораживал им дорогу.
На подкашивающихся ногах она вышла из кареты. Де Эспиноса тоже спешился, и Беатрис с беспокойством заметила, с каким трудом он это сделал.
– Вы... Что привело вас сюда, дон Мигель? – ее голос прерывался. – И... невозможно... ваша рана!
– Мне показалось, что мы не закончили наш разговор, сеньорита Сантана.
– Разве? Мне, напротив, кажется, что мы до конца прояснили ситуацию, – Беатрис слышала хриплое, тяжелое дыхание дона Мигеля, и несмотря на невольный сарказм, ее беспокойство нарастало: – Вам надо лечь, вы очень навредили себе!
– Если только у ваших ног, – усмехнулся де Эспиноса. – Но прежде поговорим.
– Хорошо, мы поговорим, но, по-крайней мере, сядьте в карету!
Продолжая усмехаться, де Эспиноса осторожноустроился на мягком сидении и перевел дух.
– Вы очень добры, сеньорита Сантана.
– А вы несносны. И безумны.
– И еще вы как всегда правы, это было безумием. Но я должен был увидеть вас еще раз. Хотя бы для того, чтобы принести извинения за вспышку гнева. Я не мог и представить, что вам известно... то имя, и не сказал вам всего, что собирался.
– Вы сказали достаточно, – прошептала Беатрис.
Зачем этот разговор, ведь она все решила для себя? Надо отвезти дона Мигеля в близкий уже монастырь и поручить заботам сестры Маргариты...
– И все же выслушайте меня. Вас не должна смущать... донья Арабелла, в настоящем этому нет места. Сожалею, что мои жестокие слова причинили вам боль. Но я не хотел, чтобы вы питали иллюзии... Буду откровенен и сейчас... – паузы между словами де Эспиносы становились все длиннее, он в изнеможении прислонился к обитой тканью стенке кареты и закрыл глаза: – Вы же здравомыслящая девушка... какая блажь взбрела вам в голову? Со мной вы могли бы вести такую жизнь... которая была бы вам по нраву... Да хоть вылечить всех больных... в Санто-Доминго. Зачем вам хоронить себя за стенами монастыря? Я даю слово не слишком докучать вам... Или я внушаю вам отвращение?
– Но почему? Почему вы так желаете нашего брака? – с волнением воскликнула измученная Беатрис.
Она сидела, не поднимая глаз и кусая губы.
– Я же сказал... меня подвигла на этот шаг ваша прелесть... которую вы не осознаете... – дона Мигеля словно затягивало в темный водоворот, однако он упрямо спросил: – Так вы принимаете... мое предложение?
Потрясенный его поступком разум Беатрис проиграл битву сердцу, и она словно со стороны услышала свой тихий голос:
– Да...
«Я также безумна, как он! Да поможет мне Бог в таком случае!»
– Вот и... славно...
Она отважилась взглянуть на дона Мигеля и пришла в ужас от мертвенной бледности его лица, покрытого каплями пота. Дернув крючки, она распахнула камзол на его груди и ахнула:
– Дон Мигель!
– Пустяки... – де Эспиноса нашел в себе силы улыбнуться, прежде чем потерять сознание.
***
Очнувшись, дон Мигель обнаружил себя в объятиях своей нареченной, поддерживающей его в сидячем положении. Его голова покоилась на груди Беатрис, и он нашел, что это весьма приятно. Камзол с него стащили, а грудь под рубашкой вновь стягивала повязка. Чертова рана все-таки открылась, однако сильной боли он не чувствовал, а значит, все не так уж страшно.
Карета раскачивалась из стороны в сторону, это напомнило ему о «Санто-Доминго», и он понял, что тоскует по кораблю и морю. Скорей бы! Но все же отплытие придется отложить еще на пару дней: необходимо уладить кое-какие вопросы с Хуаном Сантаной.
Дон Мигель запрокинул голову и хрипло произнес, глядя на встревоженное личико Беатрис, наклонившейся к нему:
– Не могу и выразить, насколько очаровательно пробуждение в ваших объятиях, сеньорита Сантана.
Беатристотчас отпрянула:
– Не сочтите мое поведение непристойным, оно вызвано лишь желанием уберечь вас от толчков при езде, дон Мигель.
– Похвальное желание, – не сдержал усмешки де Эспиноса, выпрямляясь на сидении. – Куда мы едем? – счел нужным поинтересоваться он, не вполне уверенный в намерениях Беатрис – учитывая ее характер и необычные обстоятельства.
– В обитель.
Де Эспиноса приподнял бровь:
– Мне послышалось, или вы приняли мое предложение?
– Да, дон Мигель, но вы были без чувств, ваша рана...
– Я вполне сносно себя чувствую, сеньорита Сантана, – тоном, не терпящим возражений, заявил он, – Небольшой упадок сил – обычное дело после ранения и долгого времени, проведенного в постели. Я слишком разнежился благодаря вашей неустанной заботе. Не будем утруждать еще и сестер-бенедиктинок, у них и без меня хватает страждущих.
– Как скажете, – подозрительно легко согласилась Беатрис.
Сидящая напротив них Лусия хмыкнула, но тут же ее лицо стало равнодушным, даже туповатым: всем своим видом служанка демонстрировала, что на нее не стоит обращать внимания.
Беатрис, выглянув из окошка, крикнула:
– Хайме, поворачивай! Мы возвращаемся в Ла-Роману! – затем она обернулась к де Эспиносе и строго сказала: – Вам не стоило подвергать вашу жизнь такому риску. Если бы вы из-за своей слабости упали с Сарацина и свернули себе шею, чувство вины, что я послужила тому причиной, отягощало бы мою совесть до конца дней моих.
Де Эспиноса даже поперхнулся от удивления.
«Вот дерзкая девчонка!»
– Обещаю больше так не делать, сеньорита Сантана, – нарочито смиренно ответил он и тут же иронично добавил: – Если вы пообещаете больше не перечить мне и не пытаться избегать... своей судьбы.
«Моей судьбы... – сердце Беатрис замерло. Она вспомнила, чему ее учили, и те обрывки разговоров, которые ловил ее чуткий слух, и это вдруг наполнило ее неясным томлением: – Жена должна быть покорна мужу и его желаниям... И... каковы же будут его желания?»
Она встряхнула головой, отгоняя необычные ощущения, и в ее глазах сверкнул непочтительный задор:
– Боюсь, мне сложно дать такое обещание, но обещаю приложить к тому все усилия.
– Приложите, – уже серьезно сказал де Эспиноса, пристально глядя на нее. – И мы поладим.
Снаружи ржали лошади, Хайме, пытающийся развернуть карету на узкой дороге, отчаянно ругался с Джакобо. Внутри жекареты царило молчание: гранду Испании и дочери полунищего идальго еще предстояло осознать перемены, так внезапно произошедшие в их жизнях.
