Текст книги "Hospital for Souls (СИ)"
Автор книги: Анна Элис
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 14 страниц)
Как же больно, боже.
Голова у обоих раскалывается до скрежета зубов, челюсти ушиблены, костяшки разбиты, а они продолжают драться, не поддаваясь друг другу, и непоколебимо молчат о том, что пора бы уже прекратить всё это. Юнги готов получить ещё десять, сто, двести ударов, но уже не хочет замахиваться на Чонгука, потому что тот еле живой и непонятно, как всё ещё остаётся на ногах. Ведь Чонгуку нужен покой, чтобы зажили прошлые раны, а Юнги вновь их вскрывает и делает ещё глубже. Чонгуку нужен отдых, ему противопоказанны любые физические нагрузки, а Юнги гоняет его, будто в последний раз, будто не будет другого шанса. И он может соперничать с Чонгуком хоть десять минут, хоть час, потому что в нём ещё есть какие-никакие силы, но уже не желает этого. Понимание того, что же он натворил из-за глупой злости, как спровоцировал не до конца окрепшего Чонгука на чёртов мордобой, бьёт по нему сильнее, чем это делает Чонгук. Юнги падает от его очередного выпада прямо на спину, ударяясь об асфальт затылком, плотно закрывает веки и раскидывает руки, не в состоянии удержать их на грудной клетке. Это Юнги – слабак. Трус, слабак и придурок. И он больше не собирается бороться за свои мнимые принципы. Если для того, чтобы защитить их, нужно увидеть кровь на лице Чонгука, то и пошло оно всё к чёрту. Чонгук не должен за это платить. Он вообще ничего не должен.
Юнги облизывает обсохшие губы, приоткрывает глаза и разом выдыхает всю ту ярость, которой его недавно накрыло. А потом, сосредоточившись на звуках, слышит, как Чонгук сдаётся, рухнув перед ним на колени. Как он медленно ползёт на них к Юнги, расцарапывая о камни ладони, как ложится рядом, на бок, обвив его за талию слабой рукой и утянув на себя, как прислоняется губами к его волосам на макушке. И Юнги хочется разреветься. Закричать во весь голос, как же он устал, как же умирает без него, как дышать не может. Но вместо этого он цепляется пальцами за ткань его рубашки, утыкается носом в его шею и прикрывает глаза. И несмотря на все побои, все до одной царапины, кровоподтёки и свежие ссадины, не чувствует никакой душевной боли. Только спокойствие и тепло. У Чонгука неровное дыхание и сбившийся сердечный ритм, у него сухие губы и большие ладони, которыми он держит Юнги крепко-крепко. И у Чонгука нет к Юнги никаких вопросов и нет объяснений. Лишь голые чувства, которые он пытается доказать, лёжа с ним на холодном асфальте, позволяя дышать себе в шею и пытаясь хоть немного согреть своими объятиями.
Юнги ощущает, как немеет правая половина лица, по которой не раз проезжался кулаком Чонгук, и старается спастись от головной боли, аккуратно пробуя сомкнуть губы на чонгуковой шее. Она напряжена до выступивших вен, Чонгук сейчас весь, как комок нервов, и Юнги не знает, как теперь, после того, что он сам с ним сотворил, забрать хотя бы часть его страданий себе. Чонгук тихо терпит каждый ранящий вдох, каждое касание губ Юнги к своей коже, каждое непроизнесённое слово, и это просто невероятно – как он держит себя в руках, как справляется с желаниями, от воплощения в жизнь которых Юнги удерживают только адская мигрень и абсолютное отсутствие сил. Юнги очень хотел бы повторить этот миг в будущем, только с парой условий: если бы они были здоровыми и свободными от всех окружающих их проблем. И если бы Чонгук признался Юнги, что для него их чувства тоже важны.
Чонгук точно не должен был поверить в те слова. Юнги ведь соврал. И Сокджину, и Намджуну. И себе тоже.
Это не ненависть.
– Чонгук, – шепчет Юнги, сильнее сжимая его рубашку в своих кулаках. – Я тебя…
– Не надо, – перебивает охрипшим голосом Чонгук. – Пожалуйста, Юнги.
У Юнги на лице расцветает несчастная улыбка. Лёгкая, почти незаметная, но наверняка не упущенная Чонгуком, который чувствует на своей коже любое движение его губ. Чонгук еле вынес их «спарринг», позволил выбить всю дурь из головы, а потом молча лёг рядом, притянул к себе и напрочь отказался отпускать. И теперь Юнги лежит, греясь от него, вдыхает его запах и понимает, что сам его никуда отпускать не хочет. Для Юнги нет и, он уверен, никогда не будет ничего важнее и интимнее этого момента. Чонгук практически целиком занял мысли Юнги, и отрицать это теперь смешно и глупо.
Юнги влюбился в него. Отчаянно, по-настоящему.
И он устал об этом молчать.
– …люблю, – еле слышно заканчивает Юнги, пододвигаясь ещё ближе.
И отчётливо чувствует своими горящими ладонями, как бешено начинает колотиться у Чонгука сердце.
Комментарий к Part 17
Потрясающий арт к этой главе: https://twitter.com/annabelle_elis/status/1011192030524067841?s=21
В моей голове этот момент был намного ярче, чем я смогла его описать.
Может показаться, что искалеченные друг другом Чонгук и Юнги, которые буквально слетели с катушек из-за невозможности быть вместе, – это кульминация, но нет, у меня есть для вас кое-что посильнее.
Но эта сцена с их объятиями на асфальте…
>Как же больно, боже.
========== Part 18 ==========
Юнги медленно открывает глаза и щурится от тусклого света. Виски пронзает зверской болью, стоит только привстать на локтях и попытаться оглядеться вокруг. Да, он определённо находится в спальне Намджуна, в его огромной кровати. И нет, он не помнит, как здесь оказался. Последнее, что засело в памяти, – Чонгук, обнимающий сильно, практически больно, его горячее дыхание прямо в макушку, его бьющееся под ладонями сердце. А дальше ничего, будто Юнги вмиг отключился. Будто упустил самое главное. Ответил ли ему Чонгук? Признался ли, что его чувства взаимны? Или попросил никогда больше не произносить таких громких слов?
В комнате, да и в коридоре тихо настолько, что у Юнги закрадываются сомнения в том, что он находится в доме один. Никто не сидит около его кровати и не караулит, пока он проснётся, и это даже к лучшему, потому что единственное, что Юнги хочет сейчас сделать, пока Намджун не задал ему вопрос в лоб, – это собрать все свои мысли в кучу и придумать оправдание. Хотя какие тут могут быть оправдания, если всё и так очевидно. У них с Чонгуком разбиты костяшки и лица. Только дебил не поймёт, что между ними произошло.
– Просто потрясающе, – тяжело выдыхает Юнги, падая обратно на подушку.
Надо просто встать и уйти отсюда, раз никто не следит и не пытается удержать в кровати. Юнги поворачивает голову и видит на прикроватном столике, заваленном десятком книг, стакан с чистой водой и блестящий блистер какого-то препарата с неизвестным наименованием, а на вешалке, стоящей в углу, – чужие джинсы и чью-то чистую рубашку. Юнги нехотя приподнимает одеяло и обнаруживает, что лежит в одних трусах. Он понятия не имеет, кто его раздел и уложил под тёплое одеяло, и всё больше и больше хочет узнать, что же случилось на той дороге и как он здесь вообще очутился.
– Проснулся? – в проёме появляется Сокджин, одетый в домашние серые штаны и белую футболку, и там же останавливается, прислонившись плечом к открытой двери.
– Только не говори, что мы здесь вдвоём, – морщится Юнги и, высунув руку из-под одеяла, начинает расчёсывать пальцами волосы.
– Намджун уехал за твоими вещами, – тот, осознав, что Юнги на него не агрессирует, направляется к столику: берёт в руки блистер, извлекает таблетку и протягивает Юнги вместе со стаканом воды. – Чонгук – за своими.
– Я думал, мы обсудили этот вопрос, – Юнги мотает головой, отказываясь от сокджиновой помощи, и указывает рукой на висящую на плечиках рубашку. – Нам не ужиться вчетвером.
– Послушай, – Сокджин подходит к вешалке и, взяв всё сразу, возвращается к Юнги. – Мы с Намджуном ненавидим друг друга уже пятнадцать лет. И тоже не раз дрались. Но это, как видишь, не мешает нам сожительствовать.
– Допустим, ты не располагаешь средствами, чтобы приобрести жильё и проживать отдельно, – Юнги просовывает руки в рукава и начинает застёгивать пуговицы. – Но у Намджуна дохрена денег. Он что, не может купить себе свой собственный дом?
– У нас строгий отец, – поджимает губы Сокджин, присаживаясь на край кровати. – Либо мы живём вместе, как самые настоящие братья, и он обеспечивает нас всем, либо мы разъезжаемся, и он прекращает нас спонсировать.
– Вот же меркантильные суки, – растирая виски, произносит Юнги и усмехается, увидев на лице Сокджина улыбку.
– Пусть будет так, – пожимает плечами тот. – Я долгое время жил совсем без денег, и это полный отстой, Юнги. Не хочу обратно.
Сокджин не такой уж и мудак, рассуждает Юнги и чувствует лёгкий стыд за то, что вчера наезжал на него, да ещё и в таком тоне. Сокджин, очевидно, просто борется за то, что ему дорого – за Чонгука, за стабильную жизнь, в которой есть свой угол, еда и деньги, за внутреннее спокойствие. И это абсолютно нормальные желания, Сокджина можно понять. Другое дело – понять Намджуна, у которого всё это было с детства.
– Извини за вчера, – Юнги опускает голову, начиная чесать затылок, и медленно поднимается на ноги, протягивая руки к лежащим на кровати джинсам. – Я натворил много глупостей, о которых очень жалею.
– Ничего, – Сокджин дёргает уголком губ и, встав с кровати, начинает шагать на выход. – Просто забудь об этом.
– Подожди, – Юнги запрыгивает в джинсы, которые ему велики, и, застёгивая их по пути, подходит к Сокджину. – У меня пара вопросов, – тот согласно кивает, повернувшись к нему, и выжидающе смотрит. – Я немного не помню, что вчера…
– Чонгук, – перебивает его Сокджин. – Тебя принёс Чонгук.
Юнги нервно сглатывает, продолжая стоять с открытым ртом, но не решается спросить, что значит «принёс». Они были слишком далеко от дома, у Чонгука наверняка сильно болели колени и ладони, которые он изранил об асфальт. Неужели он принёс Юнги сюда на руках? Неужели у него хватило на это сил?
Юнги чувствует, как всё внутри сжимается. Чонгук не побоялся того, что Намджун на нём живого места не оставит, когда увидит Юнги без сознания, и решит, что это он, Чонгук, так его вымотал. Ведь Намджун точно не поверил бы в то, что именно Юнги был зачинщиком, именно он ударил Чонгука первым. Чонгук мог просто дождаться, пока Юнги придёт в себя и соберётся с духом, чтобы продолжить идти дальше, но он сделал другой выбор – отнёс Юнги в место, где ему могли оказать помощь. Видимо, его состояние для Чонгука важнее, чем перспектива быть до полусмерти избитым Намджуном.
Чёрт возьми, что же творится у Чонгука в голове? О чём он там думает? Что Юнги для него значит? Человек, которому всё равно, не лёг бы на асфальт рядом, не притянул бы к себе. И он не стал бы спасать. Чонгук же взял его на руки, увидев, что от непривычной активности и сильнейшей усталости, Юнги отключился, и нёс долгие несколько метров, наверняка переживая из-за того, что переборщил с ударами. А Юнги просто уснул крепким сном. Он даже не слышал, как их встретили Сокджин и Намджун, и не почувствовал, как его раздели и уложили в кровать. Определённо стоит позвонить ему, поблагодарить и сказать, что всё хорошо, беспокоиться не о чем, но, пока рядом Сокджин, Юнги не может на это решиться.
– Ясно, – он отводит взгляд в сторону, прикусывая щёку с внутренней стороны. – А что насчёт твоих слов о том, что ему негде жить?
– Не думаю, что могу обсуждать это с тобой.
– Да брось. Я всё равно узнаю, – уверяет Юнги.
Сокджин недоверчиво смотрит на него, поджав губы, вздыхает немного обречённо и всё же сдаётся.
– Ему пришлось продать квартиру. Сегодня последний день, когда он может вывезти вещи.
– У него какие-то проблемы? – осторожно интересуется Юнги.
– У его семьи. Финансовые, – тихо говорит Сокджин. – Так бывает. Я тоже проходил через это.
– Может быть, стоит помочь ему? Собрать там всё, погрузить в машину…
– Я предлагал, но ты же его знаешь. «Я всё сделаю сам», – улыбается Сокджин, зазывая Юнги за собой на выход. – Давай перекусим. Готовить я не умею, но доставку еды осилить смог.
Сокджин действительно хороший человек и желает Чонгуку только добра. Юнги мог бы разглядеть это раньше, если бы не был так ослеплён своей ревностью. Трудно не догадаться, что это именно Сокджин обработал Юнги лицо и накрыл одеялом, что это он заботливо оставил стакан воды и обезболивающее. Больше некому – Чонгука бы никто не пустил в эту спальню, Намджун бы не стал заниматься подобными глупостями. К Сокджину сложно не проникнуться доверием, потому что из них четверых он, возможно, самый нормальный, самый здравомыслящий и совершенно точно самый неэгоистичный человек.
– Я сейчас спущусь, – обещает Юнги, оглядывая комнату в поисках своего телефона. – Выпью таблетку и догоню.
Сокджин молча кивает ему, спрятав руки в карманах штанов, и, так и не задав вопрос, который его тревожил, скрывается в дверном проёме. Вновь становится тихо. Юнги закатывает рукава на свободной рубашке, заправляет её в джинсы, чтобы те перестали спадать, и бежит к телефону, торчащему из кармана испачканного в грязи пиджака, висящего на той же вешалке.
Что написать ему? Что спросить? Юнги держит пальцы над клавиатурой, смотрит на открытый с Чонгуком пустой диалог и не знает, как начать разговор. Боится, если быть точнее, потому что вряд ли без эмоций справится с чонгуковым игнором, но не видит других вариантов, так как сильно переживает за него и хочет удостовериться, что с ним всё нормально. В том, чтобы строчить ему огромные сообщения с извинениями и благодарностью, нет смысла, подобные вещи нужно говорить человеку лично. Юнги мечется какое-то время, кричит «Я иду!», когда Сокджин его подгоняет, и, сжав в кулак пальцы свободной руки, решает напечатать и отправить короткое, но ёмкое сообщение.
Мин Юнги:
Ты в порядке?
Сердце почему-то начинает быстро колотиться. Юнги очень волнуется, ожидая от Чонгука ответа, и не знает, куда спрятать раскрасневшееся лицо и куда скрыться от головной боли, которая из-за такого переживания только усиливается. Чонгук и правда может забить и не ответить, а может просто не услышать уведомление в спешке, но Юнги всё же надеется, что Чонгук увидит его вопрос и поймёт, что Юнги очнулся. И что первым, о чём Юнги подумал, пробудившись, был он.
Тревога накрывает Юнги окончательно, когда телефон вибрирует в опущенной руке, оповещая о входящем сообщении. Какое-то время он стоит неподвижно, настраиваясь и подготавливаясь, а потом резко приподнимает руку и устремляет взгляд на экран.
Чон Чонгук:
А ты?
Юнги, ни на секунду не задумавшись, начинает печатать ответ.
Мин Юнги:
Со мной всё хорошо.
Мелькающее «Печатает…» заставляет Юнги ещё больше напрячься. В реальной жизни Чонгук никогда ему так быстро не отвечал.
Чон Чонгук:
Тогда и со мной тоже.
– Юнги! – слышится с первого этажа. Сокджин начинает злиться. – Сейчас сам тебя вниз спущу!
Юнги улыбается, как последний идиот, вновь прочитав чонгуково сообщение, прячет телефон в задний карман и сломя голову, которая всё ещё, к слову, раскалывается, мчится вниз.
Кажется, прямо сейчас он чувствует себя самым счастливым.
*
Время до вечера пролетает незаметно. Намджун помогает Юнги разложить вещи по пустым полкам в шкафах, отпускает его в душ, а сам спускается вниз к такому же уставшему, как и он, Сокджину, которому Чонгук всё-таки позволил помочь перенести свою одежду в гардеробную. Юнги в очередной раз понимает, что сопротивляться решению Намджуна о совместном проживании бесполезно и немного опасно, поэтому даже рот старается лишний раз не открывать, чтобы не спровоцировать его на скандал. К тому же, Сокджин за завтраком доступно объяснил, что если с Намджуном во всём соглашаться и ему не перечить, то он тоже будет вести себя уравновешенно и спокойно, а не прислушаться к сокджинову мнению Юнги не мог – тому, кто долгие годы живёт с Намджуном бок о бок, явно виднее.
Юнги рад, что Намджуна нет в спальне, и он может побыть сейчас один. Откинув с лица подсушенные полотенцем пряди, он устраивается на кровати, прислонившись спиной к изголовью, и вновь открывает диалог с Чонгуком. В этом доме им не позволят много общаться, это очевидно, поэтому Юнги старается наладить с ним контакт хотя бы так, через сообщения. И то, что он находится сейчас за стенкой, а рядом с ним нет Сокджина, ещё больше подталкивает Юнги к тому, чтобы начать уже, наконец, действовать.
Мин Юнги:
Прости за вчера.
Чонгук не заставляет себя долго ждать.
Чон Чонгук:
За что именно ты просишь прощения?
Юнги видел спальню Сокджина. Она точно такая же, как у Намджуна, только зеркально отражена. Изголовье кровати упирается в ту же самую стену, к которой сейчас прислоняется плечами Юнги, и ему очень хочется верить, что Чонгук разместился сейчас точно так же, как и он, и они сидят практически спинами друг к другу.
Мин Юнги:
За всё.
Он думает пару секунд, а потом, осознав, что солгал, добавляет.
Мин Юнги:
Кроме моих слов. Они были правдой, и я не собираюсь от них отказываться.
Чонгук не отвечает. Даже не печатает.
Мин Юнги:
Послушай, я…
Мин Юнги:
Я не хочу обязывать тебя к чему-то. Я признался и я не жалею об этом.
Мин Юнги:
Просто хочу сказать, что ты не должен отвечать мне взаимностью, если не хочешь. Я не буду давить.
Чон Чонгук:
Хорошо.
Юнги поджимает губы и стучит телефоном по ладони. Ему не хочется заканчивать разговор с Чонгуком, особенно сейчас, когда Намджун не следит за каждым его движением, а Сокджин не отвлекает Чонгука разговорами. Вряд ли в ближайшее время им вновь выпадет шанс остаться в одиночестве.
Мин Юнги:
Ты всё ещё подрабатываешь в салоне?
Чон Чонгук:
Да.
Юнги не знает, что сказать дальше, поэтому решает написать первое, что приходит в голову.
Мин Юнги:
Знаешь, я ещё со школьных времён думаю о татуировке. Недавно вот решился.
Мин Юнги:
А твоим рукам я доверяю, так что…
Чон Чонгук:
Эскиз есть?
Какой эскиз, орёт про себя Юнги, я ведь сам только что узнал, что хочу татуировку.
Мин Юнги:
Нет. Эскиза у меня нет.
Чон Чонгук:
А что ты хочешь?
А что я хочу?
Юнги судорожно начинает вспоминать, что обычно бьют себе люди, зачем они себе это бьют, а главное, в каком стиле. Ориентал, олд скул и биомеханику он не хочет, треш-полька и дотворк не в его вкусе, акварель – слишком ярко, просто надпись – слишком скучно. Юнги думает, что крупно облажался, заведя этот разговор, но Чонгук отвечает и поддерживает, а значит, другого выхода теперь, кроме как подыграть, у Юнги нет.
Мин Юнги:
Птицу.
Чон Чонгук:
Птицу?
Юнги сам в шоке.
Мин Юнги:
Мне нравятся птицы.
А что? Разве не аргумент?
Чон Чонгук:
Ясно.
Чон Чонгук:
У меня есть один эскиз с птицей. Если хочешь, могу показать.
Мин Юнги:
ХОЧУ!
Вот же болван.
Мин Юнги:
То есть… хочу. Я нечаянно на капс нажал.
Чонгук никак не реагирует и какое-то время не отвечает. Юнги начинает казаться, что он переборщил или сказал что-то не то, и становится немного стыдно за своё поведение и фриковатые ответы. Но Чонгук вдруг присылает фотографию и Юнги, открыв её, так и застывает на месте, перестав моргать. На чёрно-белом рисунке изображена птица с огромным хвостом и крыльями. Вокруг неё летают сломанные перья, её клюв открыт, будто она кричит, пальцы на лапах скручены и напряжены. Эта птица разлетается на куски. И будто зовёт кого-то, просит помощи, но никто её не слышит. Чонгук, скорее всего, хотел передать этим эскизом что-то личное, какую-то невероятную душевную боль, от которой точно так же раздирает в клочья. И Юнги чувствует, каждый до последнего штрих на этом рисунке чувствует, потому что как никто другой понимает, каково это – ощущать подобное.
Мин Юнги:
Это очень красиво, Чонгук.
Чон Чонгук:
Спасибо.
Мин Юнги:
Я готов купить его у тебя.
Чон Чонгук:
Прекрати.
Мин Юнги:
Мне действительно нравится.
Чон Чонгук:
Тогда он твой.
Мин Юнги:
Я очень благодарен. Правда.
Около ника Чонгука опять не появляется уведомление о том, что он печатает, и Юнги не знает, будет ли наглостью просить у него сейчас о помощи. Юнги ничего не нужно, у него нет какой-то мании или дикого желания сделать себе татуировку, но когда речь заходит о том, что Чонгук может оставить часть себя и своей души на его теле, Юнги сразу же превращается в нетерпеливого и помешанного.
Мин Юнги:
Чонгук.
Чон Чонгук:
Что? Подсказать хорошего мастера?
Мин Юнги:
Нет. Слушай, я не обижусь, если ты откажешь мне, но
Мин Юнги:
Ты не мог бы сам мне его набить?
Чон Чонгук:
Ты уверен?
Мин Юнги:
Я же уже сказал, я доверяю тебе.
Чон Чонгук:
Настолько?
Мин Юнги:
Настолько.
Чонгук, по всей видимости, даёт Юнги передышку. И это именно то, что Юнги сейчас нужно, потому что он не может спокойно усидеть на месте и то и дело перебирает пальцами ткань футболки, одеяла, наволочки, дёргая при этом плечом и коленкой.
Это так волнительно – переписываться с Чонгуком, ждать его ответы, печатать ему сообщения. Это так вдохновляет на… что бы то ни было. Хочется читать, рисовать, слушать музыку. Или прыгать на кровати, или бегать по комнате, стараясь утихомирить эту дрожь, что пробегает по всему телу от каждого оповещения. Юнги не понимает, что конкретно так погряз в одном сильнейшем чувстве, и совсем не спешит брать его под контроль. Напротив, будто наслаждается каждой секундой, каждым моментом.
Чон Чонгук:
Когда?
Мин Юнги:
А когда можно?
Чон Чонгук:
Хоть завтра.
Мин Юнги:
Отлично. Давай завтра.
Чон Чонгук:
Я напишу адрес.
Мин Юнги:
Я его знаю.
Чон Чонгук:
Тогда
Чон Чонгук:
До завтра?
Мин Юнги:
До завтра.
Юнги отбрасывает телефон перед собой и начинает махать на себя руками. Почему здесь так душно? Дышать невозможно. Он смотрит на диалог с невероятным трепетом, немного смущается, провально пытаясь это скрыть, и, вновь резко схватив телефон в руки, пишет Чонгуку то, что давно написать мечтал.
Мин Юнги:
Спокойной ночи.
Да, обычную фразу. Да, у Мин Юнги странные мечты. Но какую же лёгкость он чувствует от такого, казалось бы, банального действия. Не описать никакими словами.
Чон Чонгук:
Спокойной ночи, Юнги.
Юнги улыбается вновь, как дурачок, блокирует экран и убирает телефон на столик, упав головой на подушку и прикрыв глаза.
Он определённо точно чувствует себя сейчас самым счастливым.
========== Part 19 ==========
Юнги не спит всю ночь. Ворочается под боком у Намджуна, несогласно постанывает в ответ на вопросы, которые сам же себе задаёт, и считает каждую секунду вплоть до наступившего утра. Он не передумал делать татуировку, напротив, даже выбрал место, на котором чонгуков эскиз будет смотреться красивее всего, вот только во всём этом есть одна маленькая проблема: Намджун вряд ли будет счастлив увидеть на Юнги немаленькую чёрную птицу, да ещё и набитую Чонгуком лично. Лучше просто его не предупреждать, а рассказать о уже сделанной татуировке по факту. Кажется, именно так поступают подростки, которым родители запрещают делать что-то на своём теле. Пример, конечно, неудачный, но Юнги всё равно о нём думает, стараясь хоть как-то успокоить себя от мыслей о том, что Намджун его действия, мягко говоря, не одобрит.
На телефоне звонит будильник. Юнги слишком рад тому, что можно, наконец, встать, поэтому мигом соскакивает с кровати и бежит к панорамному окну, чтобы раздвинуть шторы и впустить в комнату солнечный свет.
– Хэй, – сонно хрипит Намджун. – Мистер Утренняя Активность, – он улыбается, переворачиваясь на спину, и тянет руки к Юнги, стоящему неподалёку. – Иди ко мне.
– Я хочу в душ, – отвечает Юнги, начиная медленно шагать в сторону выхода.
– А я хочу, чтобы ты вернулся в постель, – от милого Намджуна вмиг не остаётся и следа. Интонация становится строгой. – Не заставляй меня вставать и тащить тебя обратно силой.
Да, лучше самому, чем силой. Юнги послушно подходит к кровати, укладывается рядом и отводит взгляд в сторону, как бы прося прощения за своё поведение. Ему просто необходимо притвориться. Сегодня нельзя злить Намджуна.
– Доброе утро, – давит из себя Юнги, стараясь улыбнуться как можно правдоподобнее.
– Не подумай, что я ненормальный, – начинает тот, утягивая Юнги ближе и кладя на его щёку ладонь. – Но тебе так идут все эти раны, кровяные корочки, – Намджун мягко проводит большим пальцем по свежей, но уже подсохшей ссадине. – У меня крышу сносит, когда я вижу такое на твоём лице. Какой-то странный кинк.
– Да. Странный, – Юнги пытается держать себя в руках, чтобы не сказать Намджуну всё, что о нём думает, и еле выносит его прикосновения к коже на своём лице. – Мне обработать надо. Отпусти.
– Подождёт.
Намджун целует в шею: ненастойчиво, нежно. Юнги мерзко и противно, он хочет выпутаться, встать под горячий душ и смыть с себя каждый намджунов поцелуй. Но он не может перечить Намджуну и сопротивляться, потому что прекрасно знает, какими будут последствия и для кого.
– Давай не сейчас, – пытается рискнуть Юнги.
– Знаешь, – Намджун продолжает выцеловывать его шею, подбородок, щёки. – А я даже благодарен Чонгуку. Ты теперь такой красивый…
– Только психов подобное возбуждает, – Юнги зажмуривает глаза и старается увернуться, но всё тщетно.
– Просто хочу напомнить, что именно из-за тебя я и сошёл с ума, – Намджун запускает ладонь под футболку Юнги, скользит ею по животу, груди, задирая ткань вверх, и, перекинув через него ногу, устраивается сверху, отбирая возможность сбежать. – Так что не дерзи, а то сделаю больно. И не тебе.
Юнги всё тот же трус, неспособный отказать тому, кто вызывает в нём страх и отвращение. А ещё Юнги всё так же до безумия влюблён в Чонгука, которому Намджун снесёт голову, если Юнги откажется подчиняться. Какой-то замкнутый круг, бесконечный лабиринт с выходом в один только мрак. Какая-то идиотская игра, изначально пророчащая проигрыш.
У Юнги вновь не остаётся выхода, кроме как представить Чонгука на месте Намджуна и, закрыв глаза, мысленно перенестись в чонгуковы объятия, расплавившись в них и забывшись. Это жалко и глупо – опять притворяться, но Юнги не может прекратить, потому что боится из-за своего неповиновения потерять того, кто является для него единственной причиной держаться и не слать к чёрту такую жизнь. Только воспоминания о Чонгуке и мысли о их неосуществлённых совместных мечтах вырывают из Юнги все рассуждения о бесполезности собственного существования. Больше ничего не способно заставить его бороться.
Юнги сильно погряз. Остановился у самой черты, за которой его ожидает погибель. Будет ли у него шанс выкарабкаться? Сможет ли он пойти против себя самого? И есть ли у него выбор?
Чонгук пробирается в него всё глубже, проникает, перманентно застряв где-то внутри, и от него уже нет никакого спасения. Что ни делай, проговаривает про себя Юнги, куда не рвись, кого ни зови на помощь, – от той правды, что внутри, никуда не спрячешься.
Ведь тот, кто бегает от себя, далеко убежать не может.
*
Юнги измотан уже с утра: Намджун страшно ненасытный, когда дело касается секса. В ногах чувствуется усталость, и не только тогда, когда Юнги стоит под напором прохладной воды, но и когда, отдохнувшим и успокоившимся, подходит к лестнице, ведущей на первый этаж. Непонятно зачем, но, выбежав из ванной и взглянув на Намджуна, уже одетого в узкую белую рубашку, заправленную в чёрные брюки, и застёгивающего на руке серебряные часы, Юнги необдуманно залез в чонгуков свитшот – самую любимую и комфортную вещь в своём гардеробе. Он будто пытался почувствовать с Чонгуком какую-то связь, укутываясь в чёрную ткань, ощутить его поддержку и присутствие рядом. Эта кофта не раз согревала его раньше, когда было холодно, а сейчас Юнги замерзает безбожно. С ним всегда происходит такое, когда его отпускает горячий Намджун.
– Парни, – слышит Юнги, спускаясь вниз по ступенькам. Сокджин машет палочками, не поднимая взгляда от разложенных на столе тарелок. – Вы бы хоть дверь закрыли, что ли.
И его слова не имели бы для Юнги никакого значения, если бы рядом с ним не сидел одетый во всё чёрное Чонгук, который молча ел суп и который наверняка, как и Сокджин, всё слышал. Юнги видит его и хочет застрелиться на месте. Он очень старался быть тише, но этого, по всей видимости, оказалось недостаточно. И пока он задыхался под Намджуном, воображая, что касается его Чонгук, ему даже в голову не пришло, что с первого этажа их будет слышно.
– Может, мне ещё и высылать тебе предупредительные письма о том, что я собираюсь его трахнуть? – поправляя по пути манжеты и разминая шею, Намджун подходит к кофемашине и нажимает на кнопку запуска.
– Отличная идея, – пренебрежительно бросает Сокджин, вставая со стула, и направляется к холодильнику.
– Тебе не помешало бы избавиться от недотраха, братец, – ухмыляется Намджун, протягивая руку к кружке с кофе. – И от зависти.
Сокджин с Намджуном вновь начинают ругаться. Осыпают друг друга колкостями, кидаются обидными фразами и будто забывают на какое-то время, что находятся на кухне не одни. Юнги неуверенно подходит к столу, присаживается рядом с Чонгуком, буквально вплотную, и вжимает голову в плечи, не представляя себе, какими словами может оправдать себя за всё то, что тот вынужден был этим утром услышать.
– Привет, – бубнит он, не решаясь посмотреть на него.
Чонгук не отвечает. Зато тянется за свободными палочками и ложкой, лежащими неподалёку, протягивает их Юнги, а потом чуть пододвигает к нему свою тарелку с супом, словно намекая, что он тоже может из неё поесть.
– Спасибо, – смущённо улыбается Юнги, касаясь его плеча своим, и зачерпывает ложкой немного супа.
У Чонгука на щеке блестит сухая ссадина – наверное, несколькими минутами ранее её обработали, – а сам он молча жуёт рис, чашку с которым тоже поставил между ними. Юнги очень неловко из-за того, что Чонгук делится с ним своей едой, и он старается не брать слишком много, но Чонгук настаивает, подталкивая тарелки к нему ещё ближе, и, что самое странное, не возражает, что Юнги прислоняется к нему.
– Сеанс в силе? – тихо спрашивает Чонгук, подцепив палочками ещё риса.
– Да, конечно, – Юнги начинает часто кивать, обрадовавшись, что Чонгук заговорил с ним, и слабо улыбается. – Скажи только, во сколько мне приезжать.
– В шесть.
– Я буду, – Юнги не обижается на то, что Чонгук отвечает ему сухо. Он счастлив уже от того, что тот, несмотря ни на что, всё равно готов сделать то, что обещал. – Мне что-то взять с собой?
– Всё есть.
– Чонгук…
В голосе отчаянная мольба. Чонгук поворачивается к нему лицом и пронзительно смотрит прямо в глаза, показывая, что внимательно слушает, а Юнги не может ничего сказать, потому что они сидят слишком близко друг к другу. Потому что, когда смотришь на него, в голове резко пропадают все нужные фразы, потому что, когда чувствуешь, как он дышит, сердце стучит так громко, что не слышно орущих неподалёку Сокджина с Намджуном. Внешне Юнги словно пребывает в полнейшем ступоре, однако внутри у него мясорубка, агония. Но когда Чонгук ненадолго опускает взгляд на его губы, вглядывается в них пару секунд, а потом медленно возвращается обратно к глазам, в которых наверняка сейчас видно только «Я схожу с ума, Чонгук» и «Пожалуйста, останься рядом», Юнги становится ещё хуже.
